Утро было любимым временем дня детей блокадного Ленинграда. По утрам голод почти не ощущался, а холод и усталость пропадали. Странным казалось, что взрослые этого не замечают, оставаясь такими же, как всегда, - они двигались всё так же медленно и молчали, а дети, почти не замечая их, как можно раньше покидали дома и спешили в подвал, где можно было играть до наступления дня.
Лёня, выбежав из дома, как всегда остановился у подъезда. Ветер сразу же ударил по глазам, но утром и это казалось приятным. Лёня ждал трамвай, который всегда в это время проезжал мимо. Во всём Ленинграде не осталось ничего, что было бы стремительней и громче этого трамвая; он звенел и ездил - не то чтобы быстро, зато уверенно, не запинаясь и останавливаясь только там, где должен останавливаться. Внутри него сидели и стояли толпы людей, но трамвай не замечал их тяжести, и всё стучал и стучал колёсами, одолевая любые расстояния. Сегодня Лёня заметил его издалека. Трамвай ещё не показался и не зашумел, но запах работающего железа и электричества уже ощущался. В Ленинграде шёл третий месяц зимы, и рельсы были засыпаны снегом, но Лёня не сомневался в том, что трамвай это не остановит. И вот улица начала оживать; она загудела, затряслась, покраснела. Светлый наэлектризованный трамвай с огромным, как у циклопа, сияющим глазом выехал из-за угла, вспугнул зазевавшегося пешехода и прогремел мимо, чтобы оживить весь остальной Ленинград. Лёня постоял ещё немного, слушая, как вновь затихает и успокаивается улица, и спустился в подвал, где уже чему-то смеялись его друзья.
Там, в полумраке, Дима, Саша и Кирилл гонялись друг за другом, и Лёня присоединился к ним. Хохоча и кувыркаясь, он не забывал о том, что произойдёт через пару часов, на рассвете. Поначалу голод не покажет всей своей силы - лишь едва заметно заболит живот, и станет немного холодно, но и от одного этого всё веселье тут же исчезнет. Признавать этого никто не захочет, и мальчики продолжат играть как ни в чём не бывало. Потом Саша - самый худой и слабый из них - вдруг почернеет и, спотыкаясь о гладкий пол, отойдёт в угол, и там усядется на ящик. Остальные мальчики, заметив это, перестанут притворяться, будто голод им только кажется, и сядут рядом. К этому времени окончательно посветлеет. Мальчики посидят так ещё немного, потом попробуют отвлечь себя разговором, но от этого станет ещё хуже, и тогда разойдутся по домам, чтобы съесть оставшийся со вчерашнего дня хлеб; и останутся там дожидаться взрослых.
Сегодня всё, конечно же, случилось как всегда. Радость от игры неожиданно пропала, но ещё несколько минут мальчики изо всех сил продолжали бегать и смеяться, подбадривая этим друг друга. А потом один за другим отошли в угол, уселись на пол и ящики, сжались; каждый из них, незаметно для самого себя, постарался придвинуться поближе к остальным, чтобы не было так холодно. Как всегда, казалось, что следующее утро не наступит; но мальчики, привыкнув к этому предчувствию, уже не пугались его. Всё и дальше случилось бы как обычно, однако Лёня, этим утром почему-то особенно уставший, решил сказать друзьям о том, что хотел, но не решался сказать уже много дней.
Мальчики сидели, поджав ноги и уткнувшись носами в колени. Заметно было, как каждый из них размышляет, о чём бы ещё поговорить, и как нелегко им это даётся. Лёня поднялся, стал напротив них, и поскорее - пока не передумал - выпалил:
- Мы должны пробить блокаду.
Никто ничего не сказал, никто даже не посмотрел в его сторону. Лёня замялся, но вскоре продолжил:
- Наша армия уже давно не пытается нас освободить, у них других боёв хватает. Все знают, что у них других боёв хватает. Значит, только мы и можем себя спасти. Немцы сейчас расслаблены, думают, что Ленинград уже захвачен - вот пусть и думают. К битве они не готовы, а мы будем готовы. Ночью проберёмся к границе и, вступив с ними в бой, вырвемся из города. И будем свободны.
Дима ничего не ответил, только поднял взгляд. Кирилл устало ухмыльнулся:
- Лёня, хорош выдумывать, и без тебя плохо. Тоже мне, нашёл время выдумывать, когда всё плохо.
Лёня ничего не ответил; он улыбнулся и, обведя друзей хитрым взглядом, прошептал:
- У меня есть пистолет.
Все мальчики, будто проснувшись, вздёрнули головы и посмотрели на него. Лёня повторил уже в полный голос:
- У меня есть пистолет. В столе в бабушкиной полке. Пистолет и патроны - полный боевой комплект. Я могу взять их в любое время, и никто ничего не заметит.
Кирилл снова ухмыльнулся и, кажется, хотел что-то сказать, но промолчал. Встав, он подошёл к Лёне:
- Прямо сейчас можешь его показать?
Лёня засмеялся:
- Пошли! - крикнул он. - Прямо сейчас и покажу.
Друзья выбежали на уже светлую улицу, и оттуда - в подъезд и вверх по лестнице.
Пока Лёня копался в комнате, остальные мальчики нетерпеливо топтались в коридоре. Ждать пришлось не больше минуты, но и эта минута казалась мучительной. Саша, глядя в пол, тихонько смеялся - и от страха, и от радости, и от чего-то ещё - от чего-то, что заставляло остальных ребят переминаться с ноги на ногу и сжимать кулаки. Наконец, Лёня выбежал к ним. Руки его были пусты, и все уже подумали, что он разыграл их... Но Лёня залез в карман шубы, усмехнулся и достал оттуда большой серебристый пистолет; очень большой и очень серебристый - одним выстрелом из такого оружия можно было бы убить нескольких немцев. Мальчики потянулись к пистолету, но руки их замерли на полпути. Все трое смотрели на оружие, не отрывая глаз и не решаясь прикоснуться к нему. Пистолет был сделан из какого-то удивительно твёрдого блестящего металла - даже по виду его можно было понять, что он куда прочнее той вязкой материи, из которой сделаны трамваи, дороги и дома. Это была совершенно иная сталь - та, из которой произведены сбрасываемые немцами на Ленинград бомбы и невидимые, но так остро ощущаемые фашистские винтовки и гаубицы. Саша сощурился - сияние пистолета было слишком ярким для его полувыцветших глаз; впрочем, очень скоро щурились уже все мальчики. От тяжести оружия у Лёни устали руки, но признаваться в этом он не хотел. Позволив друзьям полюбоваться ещё немного, он пробормотал: "Вот так!" - и унёс пистолет обратно. А когда вернулся, то заметил, что мальчики смотрят на него выжидающе - как сам он обычно смотрит на взрослых. Дима, Саша и Кирилл молчали, будто им нечего было сказать, и они могли только слушать. Лёня догадался, что должен принять какое-то решение и объявить о нём. Это было несложно - он всё уже давно обдумал в своих мечтах. Выпрямив, спину, он произнёс:
- Одного пистолета для того, чтобы пробить блокаду, конечно, мало. Одного пистолета нам ни за что не хватит, потому что у немцев оружия будет много, и самих их будет не меньше. Поэтому мы начинаем поиски оружия, и будем искать его, пока каждый из нас не будет вооружён. Тогда мы в два счёта справимся с фашистами и вырвемся из блокады.
Лёня смущённо обвёл взглядом друзей, но никто, даже Кирилл, и не думал ему возражать - все смотрели на него такими же внимательными глазами. Он продолжил:
- Поэтому завтра мы пойдём искать оружие, которое поможет нам в битве... Нет, не завтра, а сегодня. Мы пойдём сегодня. Мы пойдём искать оружие прямо сейчас.
Лёня опять замолчал, ожидая, что кто-нибудь из его друзей напомнит про завтрак; но они продолжали молчать. Стало немного не по себе. Лёня не хотел быть командиром, и в его мечтах они с ребятами всегда вместе знали, что и когда нужно делать. Но мальчики, не произнося ни слова, смотрели на него всё более выжидающе. Лёня смутился, но, с трудом глядя в глаза друзей, продолжил:
- Давайте сейчас разойдёмся по домам, поедим, а через полчаса соберёмся у подъезда и пойдём... Потому что сначала надо поесть, а потом уже идти.
Дима кивнул, остальные же просто развернулись и пошли из квартиры. Лёня не понимал, согласились ли с его предложением. Он заглянул в глаза Димы - своего самого близкого друга - надеясь, что тот как-нибудь поддержит его. Но тот, хотя и кивнул головой, в остальном вёл себя так же, как остальные. Лёня закрыл за мальчиками дверь и, не снимая шубу, зашагал на кухню.
За последнее время всё в квартире посерело, стало ободранным и неродным. И улица за окном - раньше всегда полная пешеходов и автомобилей, а ещё птиц, собак и кошек - теперь по-подвальному пустая. И этот холод... Лёня достаёт гадкий долгожданный хлеб. И перед тем, как начать его есть, закрывает глаза и представляет, как они - четыре друга - заскакивают в неприятельские окопы, как немцы сначала пугаются, а потом свирепеют и начинают вопить что-то на своём военном языке. Несколько фашистов пытаются схватить мальчиков, которые тут же достают пистолеты и убивают их. А потом выпрыгивают из окопов - уже с другой стороны - и бегут дальше, на свободу, защищать Родину. Когда Лёня открыл глаза, то заметил, что, задумавшись, как-то незаметно съел почти весь хлеб. Стало обидно - из-за собственной фантазии он пропустил одни из лучших моментов дня, и они уже никогда не повторятся, а до ужина оставалось так далеко... Хотелось плакать, но по опыту он знал, что это не поможет, и потому мужественно подобрал со стола крошки и выбежал на улицу. Там его уже все ждали. На этот раз мальчики казались немного бодрее - хлеб всегда добавлял сил. Они уже не смотрели на Лёню так растерянно, как утром. Снег, падая на их лица, тут же таял. Первым заговорил Дима:
- Ну, где будем искать оружие? Я ведь так понимаю, что его надо где-то искать?
- Будем ходить по улицам и искать, - ответил Лёня. - Что нам ещё остаётся, как не на улице искать? Каждый будет ходить сам по себе. Тогда один из нас что-нибудь обязательно найдёт и подберёт. И будем так искать каждый день, пока все мы не будем вооружены и опасны. И тогда пойдём в бой, пробивать блокаду с оружием в руках.
Кирилл усмехнулся:
- Да откуда на улице будет валяться оружие? Ты думай, что говоришь. А то ты и не думаешь, что ты говоришь. Хочешь пулемёт в каком-нибудь переулке найти, да?
Мальчики посмотрели на Кирилла с упрёком. Лёня промолчал. Подул сильный ветер, и ребята, поёжившись, засунули руки поглубже в карманы. Опять заговорил Дима:
- Ну что, пойдём? Только смотрите не заблудитесь. А то потеряетесь ещё, и всё. Никакого оружия, и вообще ничего больше.
- Пойдём, - ответил Лёня. - Вечером встретимся в подвале.
Мальчики разделились - каждый пошёл в свою сторону. Пошёл даже Кирилл, хотя и с явной неохотой. В городе стало холоднее, и падавший с неба снег обжигал щёки. Лёня шагал, внимательно смотря на землю, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Ленинградцы медленно проходили мимо, и снег еле-еле хрустел под их ногами. Глаза их были неподвижными, ничего не видящими, но сегодня Лёня радовался этому, ведь такие глаза никогда не смогут увидеть валяющийся на дороге пистолет - а значит, если кто-нибудь и способен найти здесь оружие, то это он. "Удивительно, - рассуждал Лёня, - что весь Ленинград окружён вооружёнными до зубов немцами, во всей стране и во всём мире люди стреляют друг по другу, а здесь, в целом городе, так сложно найти самый обыкновенный автомат, и даже один единственный пистолет - это уже целое сокровище". Улицы были пусты; на них не виднелось даже мусора, который издали можно было бы принять за оружие. Пожалуй, что-нибудь получилось бы найти под снегом - но разве зайдёшь далеко, если будешь лезть под каждый сугроб? Лёня остановился около разрушенного здания, на которое когда-то упала немецкая бомба. Он уже много раз видел его раньше, когда оно ещё было целым, но не обращал на него внимания. В здании тогда было несколько этажей, в нём жили люди. Теперь даже обломков почти не осталось: мебель и уцелевшие кирпичи уже давно растащили, и валялись здесь только голые обвалившиеся стены и мусор, покрытый тонким свежим снегом. Можно было бы покопаться в нём, но лезть туда, куда упала бомба, Лёня боялся. Разумеется, немцы не стали бы бомбить уже разрушенное здание, но всё-таки...
Лёня сворачивает в переулок, и там, пройдя пару шагов, спотыкается. Обернувшись, замечает, что на тротуаре лежит покойник - Лёня, должно быть, споткнулся о его вытянутую руку. Тело лежало лицом вниз. На нём была надета шуба, шапка и сапоги; невозможно было понять ни мужчина это или женщина, ни молодой это человек или старый, ни чего-либо вообще. Такие трупы не страшны - Лёня давно привык к ним. Этот человек, скорее всего, умер от слабости, и ничего в его виде не было неестественным. Убитые бомбёжкой - совсем другое дело. Даже если их тела не разорваны на части, то лежат они всегда в какой-то уродливой позе, и одежда их странно измята. Часто у женщин задёрнуты юбки, и видны их стройные ноги; и тогда эти женщины выглядят живее тех, кто ходят по улицам. А труп, об который споткнулся Лёня, совсем не напоминал живого, и ничего страшного в нём нет и быть не может.
Лёня посмотрел по сторонам, наклонился и, в надежде найти пистолет, начал шарить по карманам покойника. Он сразу же наткнулся на что-то, но замёрзшие пальцы не могли разобрать, на что именно. В любом случае, оно было мягким, нисколько не похожим на оружие. Лёня засунул руки под шубу трупа и нащупал карманы брюк - значит, тот был мужчиной. В одном из карманов лежало что-то похожее на кошелёк, в другом - какая-то мокрая, липнущая к рукам мерзость. Поморщившись, Лёня разогнулся, ещё раз огляделся и пошёл дальше.
Вскоре, глядя только под ноги и всё больше замерзая, он уже почти не высматривал оружие, а шёл только по привычке. Усталости становилось всё больше, хотелось есть, и времени прошло так много... Когда Лёня поднял взгляд, то обнаружил, что он, сам того не понимая, как-то пришёл к своему дому. Небо уже стало тёмным, и ветер дул сильнее. Лёня растерянно оглядывался по сторонам, будто ещё сомневаясь в том, что увидел всё правильно. Но сомневаться не приходилось - вот и трамвай проехал по невидимым в темноте рельсам, и от его грохота заложило уши. Лёня поднялся в свою квартиру. Родители и бабушка уже пришли домой и, ничего не говоря, занимались своими делами. Мама позвала Лёню на кухню, где для него уже была приготовлена тарелка жидкого ничем не пахнущего супа. Из-за усталости есть перехотелось, но Лёня и без маминых объяснений знал, что если не поест сейчас, завтра ему станет плохо. Он как можно скорее проглотил суп и, добравшись до кровати, закутался в одеяло.
Проснулся Лёня куда более бодрым - задача, за которую взялся он и его друзья, вновь была ясной и понятной. Взрослые ещё ворочались и стонали во сне, когда он оделся и выбежал на улицу, где было ещё совсем темно, и до появления трамвая оставалась уйма времени. На всякий случай Лёня решил подождать его ещё несколько минут, но, не сумев простоять в неведении и секунды, сорвался с места и побежал в подвал. Там, конечно, никого не оказалось - остальные мальчики как всегда будут спать до рассвета, а то и дольше. Разглядеть хоть что-нибудь в темноте было невозможно, но Лёня хорошо знал это место, и потому с лёгкостью улавливал контуры стен, пола и четырёх металлических ящиков. Ходя от стенки к стенке и подпрыгивая, он пытался прекратить злиться на спящих друзей и начать думать о деле. Сначала полушёпотом, а потом и в полный голос, он рассуждал: "Ничего я не нашёл, но это нестрашно. Ведь шансов найти огнестрельное оружие у нас почти нет. Значит, и не надо. Одного пистолета хватит, надо только найти ножи. Так ведь? Так. Блокаду пробивать мы пойдём ночью, так что немцы издали нас всё равно не заметят. Как же им нас заметить? А там, в неразберихе, мы уж как-нибудь проскочим. Легко проскочим. Главное, чтобы у каждого хотя бы по одному ножу было - ножом-то и можно от какого-нибудь особо наглого фашиста отбиться. За нами они всё равно не погонятся. Ни за что не погонятся. А в ближнем бою - какая разница, нож или пистолет? Никакой разницы нет".
Хлопнула дверь, застучали шаги - по ним Лёня сразу узнал Сашу. Уже немного посветлело, и мальчики, увидев друг друга, сошлись и по-взрослому пожали руки. Саша хотел сказать "привет", но Лёня перебил его:
- Ну как, нашёл чего-нибудь?
Саша, немного помолчав, помотал головой:
- Нет. Ничего не нашёл.
- Эх чёрт! Я тоже не нашёл. А остальные, не знаешь?
- Нет... Не знаю.
- Эх чёрт... А где же они там ходят?
- Спят, наверное. Наверное спят.
- Ну да, спят, - пробурчал Лёня. - Спят. Что же им ещё делать.
Он хотел спросить Сашу о чём-нибудь ещё, но в голову не лезло ни одного вопроса. Саша тоже молчал; впрочем, Саша молчал всегда, и ничего страшного в этом не было. По-настоящему пугало то, что до пробивания блокады оставалось так далеко. А подвал светлел, и уже различимыми становились собственные руки, валенки, пар от дыхания... Лёня зажмурил глаза.
Наконец, по лестнице застучали шаги Кирилла и Димы. Мальчики смялись, разговаривая о чём-то. Как только они спустились, Лёня бросился к ним спросить об оружии, но те, не дослушав, начали наперебой рассказывать о найденном Кириллом мяче. Мяч действительно был у них - облезлый, но по-прежнему хорошо надутый. Бросив его на пол, Кирилл скомандовал: "Я и Дима - в одной команде, Лёня и Саша - в другой! Ящики у стен - ворота. Поехали!"
Саша побежал защищать свою команду, но не успел - Кирилл ударил по мячу, и тот мгновенно влетел между двумя ящиками и, отскочив от стены, подкатился к ногам Лёни. "Гол!" - крикнул Кирилл. Лёня же, обведя взглядом ожидающих его удара друзей, сделал глубокий вдох и взял мяч в руки. Все смотрели на него с опаской. Лёня открыл рот, но горло его схватил приступ кашля, и заговорить он смог только через минуту:
- Кто-нибудь из вас нашёл оружие?
Кирилл, вздохнув, махнул рукой и отошёл в сторону; Дима покачал головой. Отшвырнув мяч, Лёня тихо, но отчётливо проговорил:
- Сейчас мы пойдём искать оружие, и будем искать его каждый день, пока все не вооружимся.
- Да хорош выдумывать, - засмеялся Кирилл. - Какое ещё оружие, какое "вооружимся"? Сиди и надейся, что не помрёшь. Придурок. Сиди и надейся.
Лёня сжал кулаки:
- Вчера ты и сам пистолеты искать пошёл. Я точно помню, что вчера ты и сам пистолеты искать пошёл.
- Ай, - снова махнул рукой Кирилл и отошёл в угол, ещё дальше от остальных ребят.
Все, опустив головы, переминались с ноги на ногу. Стало жутко, и Лёня заметил, что на самом деле каждому хотелось, как вчера, подняться на улицу из грязного подвала - даже не ради поисков, а просто так. Дима подошёл к Лёне и посмотрел на остальных ребят:
- Ладно. Пора начинать искать.
- Подожди, - остановил его Лёня. - Надо решить, кто куда пойдёт.
Собравшись в круг, мальчики шёпотом принялись обсуждать маршрут каждого из них. Лёня и Дима говорили взахлёб, перебивая один другого; пар вылетал из их ртов и поднимался вверх. Мальчики плохо знали город, и потому, для верности, путь выбрали самый прострой. Они решили дойти до ближайшего большого перекрёстка и оттуда разойтись - каждый в свою сторону. И идти дальше, никуда не сворачивая. Дима ещё раз переспросил:
- Ножи подбирать?
- Да, - ответил Лёня. - Всё, что сойдёт за оружие, подбирай.
- Ясно. Но я вот только не понимаю, а почему не взять ножи из дома? Ведь у каждого из нас дома есть ножи. И много даже.
- Потому что они нужны нашим родителям, - вздохнул Лёня. - А у Саши - ещё и сестра есть, а отца - нет. Так что придётся нам самим ножи найти.
Дима согласился. Мальчики вышли из подвала и направились к перекрёстку. Лёня не без волнения представлял, как сейчас будет идти в одиночестве, всё дальше и дальше от своего дома и друзей. Конечно, найти оружие очень хотелось, но как жутко сегодня было оставаться одному в незнакомых местах... Он знал, что его друзья думают о том же. И что каждый из них уже сейчас не слышит шагов остальных ребят, различая скрип снега только под своими ногами.
На перекрёстке они остановились лишь на несколько секунд. Молча, просто кивнув головами, договорились, кто куда пойдёт, и разошлись. Лёня боялся, что, как вчера, забудется и перестанет искать оружие, и потому, чтобы удержать своё задание в памяти, шептал: "Ножи и пистолеты", - по слогу на каждый шаг. От этих слов снег становился белее, и начинало казаться, будто что-нибудь вот-вот сверкнёт на нём.
Он уже долго шёл так, с хорошим предчувствием, когда вдруг, заглядевшись под ноги, ударился обо что-то опущенной головой. Вздрогнул, попятился - перед ним стоял мужчина. Худой и в оборванной одежде, как покойник. Лёня, увидев, что в руках тот держит нож, сначала обрадовался находке, но тут же сообразил, что радоваться нечему. Мужчина стоял, будто сомневаясь в чём-то. Нож в его руках дрожал. Глаза у него казались ничего не понимающими. Облизнувшись, он залепетал - тихо, как бы оправдываясь:
- Я ведь голодный, мальчик, понимаешь ты это? Очень голодный. Ведь понимаешь?
Лёня всё понял; он развернулся и помчался назад - поближе к перекрёстку, к дому и к своей квартире. Странно было бежать в опустевшем Ленинграде, и слышать, как сзади бежит кто-то ещё, дышит и стонет. Лёню никто не может выручить, никто не может даже обратить на него внимание. Но как ребёнку спастись от убийцы, если ему никто не поможет? Как Лёня ни старался, он не мог бежать быстрее. Но вот сзади что-то пискнуло, ударилось. Вздрогнула земля. Лёня обернулся - людоед лежал на тротуаре. Ноги его слегка тряслись, ладони рыскали вокруг, пытаясь найти выпавший нож, лицо не поднималось из снега. А нож блестел совсем рядом; ужасно рядом. Лёня упрашивал себя развернуться и бежать дальше, но не мог сделать это. Он стоял, окаменевший, и ждал, когда у него хватит смелости сделать шаг вперёд. И вдруг пальцы людоеда коснулись лезвия ножа, потянулись к рукоятке... Это подтолкнуло Лёню - со всей силы он прыгнул ногами на кисть убийцы; тот взвыл, всхлипнул и начал звать на помощь. Лёне было всё равно - он схватил нож и помчался домой. Усталости не было, а тяжесть в ногах только злила и раздражала его. Иногда ему навстречу выходили люди, и было страшно, что кто-нибудь, как и тот мужчина, бросится за ним. Однако уставшие ленинградцы проходили мимо, по обыкновению ничего не замечая. На бегу Лёня засунул нож поглубже в карман, но его острое лезвие всё равно выглядывало наружу. Нож оказался страшно громоздким - он тянул вниз, давил своим весом, тащил назад... Ветер дул в лицо, а Ленинград полз мимо страшно, издевательски медленно. Желая удостовериться, что нож ещё на месте, Лёня схватил его - голой ладонью за холодное лезвие. На руке проступила кровь, но боли не появилось; Лёня бежал дальше.
Вечером мальчики собрались в подвале. Кирилл взял с собой мяч, но, войдя, сразу же отбросил его в угол и уже не вспоминал о нём. Лёня рассказывал о том, что с ним произошло: он бегал по подвалу, изображая, как упал людоед, как пытался нащупать выпавший нож, и как взвыл, когда Лёня прыгнул ему на руку. Вспоминать это было жутко, но Лёня старался казаться как можно веселее. Остальные мальчики выглядели восторженными: Кирилл хохотал, скрутившись пополам; Дима подпрыгивал и тряс кулаками; Саша молча улыбался.
Когда все успокоились, Лёня заговорил; как всегда, один напротив своих друзей. Его слушали.
- Мы хорошо начали. Сегодня дома я спланировал, что мы будем делать дальше. Когда мы прорвёмся из блокады, то побежим в сторону Москвы, и уже там найдём, чем сможем быть полезны. Я спланировал весь путь по карте. Быть может, по дороге мы наткнёмся на отряд партизан или красноармейцев, и тогда присоединимся к ним. И будем сражаться.
- А может, - впервые воодушевился Кирилл, - мы даже возьмём отряд партизан под своё командование и пойдём в атаку, освобождать Ленинград! Так бы лучше всего было!
- Нет, - слегка покраснел Лёня. - Это уже слишком. Это уже фантазия какая-то, а не план. Ну ладно, вот вырвемся из блокады, а там видно будет.
Мальчики уже не первый раз за вечер посмотрели в сторону лежащего на ящике ножа. Всем особенно нравилась его рукоятка - внушительная и мужественная; пожалуй, даже слишком большая для мальчишеских рук. Но сомнений не возникало - именно этим оружием можно убить фашиста. Легко было представить, как ударяешь таким ножом немца, как лезвие входит в его живот, и как тот, вскрикнув, падает.
Мальчики сошлись в круг и один за другим начали брать нож в руки, рассматривая его, проверяя остроту лезвия и удобство ручки. День кончался, и в подвале было совсем тихо; различимым становилось дыхание мальчиков - быстрое и неровное. Леня, посмотрев на Сашу, заметил, что тот держит в руках какой-то предмет. Возможно и даже наверняка это ему только показалось - в такой темноте разглядеть что-нибудь, кроме яркого ножа, было невозможно; и всё же Лёня смотрел и смотрел... Но вот Дима налюбовался ножом и протянул его Саше; и тот, засунув руку в карман, будто спрятав там что-то, принял переданное ему оружие.
Вскоре мальчики поднялись на улицу, чтобы разойтись по домам. Дима и Кирилл зашагали по тротуару - они жили в соседнем доме - а Лёня с Сашей вошли в свой подъезд. На лестничной площадке было так же темно и холодно, как снаружи, но всё-таки почему-то уютно. До блокады, бывало, здесь шастали крысы, но теперь не осталось и их. Саша, опустив плечи, подошёл почти вплотную к Лёне. Несколько секунд он простоял, ничего не говоря, и уже, казалось, собирался отойти назад, когда вдруг выпалил: "Я... Вот", - и положил что-то в Лёнин карман. Лёня тут же достал странный предмет и поднёс его к глазам. Понять, что это такое, у него не получалось; на ощупь же оно было твёрдым и гладким.
- Что это?
- Сейчас, - засуетился Саша. - Сейчас покажу.
Он выхватил непонятный предмет из рук Лёни, повертел его; и что-то щёлкнуло, блеснуло. Саша улыбнулся:
- Это нож. Раскладной нож. Я подумал, и вот, - он опять положил предмет Лёне в карман.
И в самом деле, это был нож. С изгибающимся грозным лезвием, как будто специально сделанным для того, чтобы пробивать блокаду; Лёня и представить себе не мог, что такие ножи могут существовать.
- Откуда ты его взял?
- Мне папа подарил. Давно.
- Почему же ты раньше об этом не говорил? Молчал и не говорил.
Саша то ли вздрогнул, то ли пожал плечами:
- Не знаю... Забыл.
Лёне стало неловко; захотелось поскорее оказаться дома. Он с трудом сложил нож и попытался подобрать подходящие слова:
- Ну, хорошо. Значит, нам осталось найти оружие ещё для одного из нас. Для одного, и всё. Я пошёл. Пока.
- Пока.
Быстро, перепрыгивая по две ступеньки, Лёня побежал вверх. Остановившись на своём этаже, он перевёл дыхание, подкрался к входной двери и осторожно открыл её; все уже спали. Лёня на цыпочках вошёл в комнату, сам удивляясь тому, как тихо ему удавалось идти. На ощупь добрался до своей кровати, где спрятал под матрас заполученное сегодня оружие. Было страшно, и он сам не понимал, почему. Сердце, казалось, боялось чего-то само по себе, и билось быстрее и сильнее, и от его стука закладывало уши и перехватывало дыхание. Поправив матрас, Лёня залез с головой под одеяло и ещё долго уговаривал сердце успокоиться; а оно всё стучало, заставляя ворочаться с бока на бок и потеть от жары. Лёня заметил, что задыхается, и тут же уснул.
На следующее утро всё неприятное позабывалось. И снова, задолго до рассвета, Лёня спустился в пустой подвал. Быть может, последнее необходимое им оружие удастся добыть уже сегодня, и тогда этой самой ночью они пойдут пробивать блокаду. Вчера казалось, что до этого момента оставалась тьма времени; что, когда они смогут вырваться из Ленинграда, уже кончится зима и наступит весна или лето, и мальчики немного подрастут, и изменится что-нибудь ещё... И вот, подвал оставался таким же, каким был вчера, но у Лёни под шубой - два ножа; и в любой момент он может подняться в квартиру и взять пистолет с патронами. Лёня вспоминал, как пару дней назад мама рассказывала бабушке о том, как у неё на работе что-то замёрзло и поломалось, и как целый день никто не мог с этим ничего поделать. А бабушка, казалось, совсем не слушала - она лежала с полузакрытыми глазами и тихо дышала. Потом отец принёс свечи и хлеб; ничего не говоря, он выложил всё это на стол и залез под одеяло. Мама спросила Лёню, как его дела, но, кажется, не собиралась выслушивать ответ - так же, как не ждала ответа от бабушки. Потом все заснули - целый день они только и делали, что спали. Когда-нибудь, когда все будут спать, немцы войдут в город и повесят всех, кто остался в живых после голода и бомбёжек.
В подвал вошли Дима с Кириллом - и Лёня, забывшись, вздрогнул при их появлении. Они были весёлыми, хотя и заметно уставшими - Лёня замечал, что им, как и ему, тяжело целый день ходить по городу. Они улыбались, зевая. Кирилл соскочил на пол:
- Ну что? Может, пойдём сегодня все вместе? Вдруг опять какой-нибудь псих на пути попадётся? Вот мы его вместе и утихомирим. Вместе-то мы с кем угодно справимся!
- Нет, - нахмурился. Лёня. - Надо идти поодиночке, иначе мы так можем долго ничего не найти. Совсем ничего.
Кирилл усмехнулся:
- Да ладно! А если б тот мужик тебя вчера догнал, что бы ты сейчас нам тут рассказывал? Хотелось бы мне знать, что бы ты сейчас рассказывал!
- Если бы догнал, вы бы продолжили искать оружие без меня.
- В каком смысле? - неожиданно потерял весь свой задор Кирилл.
- Что тут непонятного? - Лёня начал ходить от стенки к стенке. - Если я или кто-то другой умрёт, то это не означает, что блокада не должна быть пробита. Блокада должна быть пробита.
- А в чём тогда смысл? - растерялся Кирилл.
Лёня махнул рукой и зашагал быстрее. Дима и Кирилл, переглядываясь, следили за тем, как он ходил по подвалу и смотрел в пол, будто пытаясь там что-то высмотреть. Через несколько минут Лёня остановился и удивлённо огляделся по сторонам:
- А где Саша?
- Наверно, спит, - тихо ответил Дима. - Рано ещё, вот он и спит. Что ему ещё делать, как не спать? Правда, Кирилл?
- Да, да, - отмахнулся тот. - Лёня, ты понимаешь, что ходить по городу в одиночку опасно?
Лёня рассеянно кивнул; Кирилл продолжил:
- Так какой смысл рисковать? Что, мы будем помирать ради того, чтобы выжить? Так что ли? Это бред какой-то.
- Ну, бред, значит, бред, - опять махнул рукой Лёня. Ему было странно от этих вопросов. Он не знал, как объяснить всё это своим друзьям. Он даже не знал, что именно ему надо им объяснить. Всё вдруг начало рушиться.
В подвале посветлело - кажется, раньше, чем посветлело вчера. Значит, дни увеличивались. "Но это плохо, - рассуждал про себя Лёня. - Это значит, что время идёт, а мы ещё здесь. Лучше бы они уменьшались. Хотя какая разница, увеличиваются или уменьшаются? Лишь бы поскорее выбраться отсюда".
Снова заговорил Кирилл:
- Ты как хочешь, а мы пойдём вместе. А ты иди один. Твоё дело.
Лёня, не переставая ходить, кивнул. Кирилл не останавливался:
- Бред какой-то несёшь! Ты думаешь, что раз пистолет у тебя есть, то ты главный? Это тебе не игра. Скажи ему, Дима!
Дима робко то ли кивнул, то ли покачал головой. Кирилл собрался было снова заговорить, но Дима перебил его:
- Я лично не против ходить поодиночке. Иначе мы и в самом деле чёрт знает сколько времени будем шляться. Мы так быстрее от голода помрём, чем вооружимся. А от голода умереть хуже, чем от чего-нибудь, что на улице может случиться.
- Бред какой-то! - вскрикнул Кирилл.
Но тут Лёня вспомнил о раскладном ноже Саши. Думать об этом было по-прежнему неприятно, и всё же Лёня обрадовался, что у него есть чем загладить спор. Он перестал метаться и, повернувшись к мальчикам, улыбнулся:
- Смотрите!
Лёня достал нож и вынул лезвие, которое, казалось, в этот раз было ещё больше, чем вчера в подъезде. Рукоятка выглядела ужасно неудобной, и Лёня подумал, что, когда они будет биться с фашистами, ножи придётся держать обеими руками. Мальчики замерли; прищурившись, они вглядывались в оружие и, наконец, подошли поближе. Кирилл вытянул руку и дотронулся до лезвия пальцем:
- Острый, - прошептал он себе под нос. - Острый.
Лёня, желая впечатлить друга ещё больше, протянул нож ему. Кирилл казался ошеломлённым; приняв оружие, он начал вертеть его, подносить ближе к лицу, гладить... Улыбаться, прижимать его к сердцу и восхищённо вглядываться в глаза друзей. Дима обратился к Лёне:
- А откуда у Саши такой нож?
- Не знаю, - глядя на Кирилла, рассеянно ответил тот. - Какая разница?
- Не знаю, - пожал плечами Дима. - Просто интересно... Кирилл, дай посмотреть!
- Зачем тебе? - пробормотал Кирилл. - Сейчас дам. Погоди.
Он складывал и раскладывал нож, перекладывал его из одной руки в другую. Иногда - подбрасывал в воздух и ловил - уверенно, за рукоятку. Лёня решил, что это оружие достанется Кириллу - который, без всякого сомнения, зарежет им хоть десять фашистов. Кирилл положил нож в карман:
- С таким вооружением можно и в одиночку по городу ходить!
- У нас ещё не все вооружены, - напомнил ему Лёня, но Кирилл, казалось, не слышал. Он вновь достал нож и продолжил им любоваться.
Лёня обратился к Диме:
- Пошли к Саше. Что-то он долго не идёт.
- Пошли, - с готовность согласился Дима. - Что-то он и в правду долго не идёт. Времени терять нельзя.
- Нельзя, - подтвердил Лёня.
Они поднялись из подвала, а Кирилл уже бегал туда-сюда и резал воображаемых немцев. По улице как раз ехал трамвай, но Лёня почти не заметил его - в этот день тот не шумел, и вперёд его скорее подгоняли ветер и метель, чем электричество проводов. Мальчики собрались было войти в подъезд, но там вдруг всё засуетилось - несколько человек, перешёптываясь, спускались по лестнице. Что-то грохотала по ступенькам, люди же двигались тихо, почти ползком. Такие звуки мальчикам были хорошо знакомы - они часто раздавались в домах и иногда встречались на улице. Дима прошептал:
- Похороны. Хоронят кого-то.
- Ага, - кивнул Лёня. - Сейчас пропустим их и пойдём к Саше.
- Помер кто-то, - вздохнул Дима.
- Ага.
Двое вышедших из подъезда мужчин несли в руках санки с телом. Пыхтя, они сошли на землю и поставили санки на снег. Где-то далеко упала бомба или просто что-то взорвалось; но никто не вздрогнул. Мальчикам хотелось узнать, кто умер, и пока мужчины вытирали с лица пот, они осторожно подошли к санкам. И совсем не удивились, когда увидели, что на них лежит Саша. Удивительного в нём и в самом деле ничего не было: Саша выглядел таким же, как всегда - только глаза у него были закрыты. И Лёня поначалу даже обрадовался, что им удалось так быстро найти его - как обрадовался, когда увидел нож в руке у людоеда. К санкам подошла тётя Лена - Сашина мама. Мальчики поздоровались с ней, но она их не заметила, зачем-то всматриваясь в сторону. Дима и Лёня, чуть было не взявшись за привязанную к санкам верёвку - чтобы повезти Сашу с собой - спустились обратно в свой подвал. Кирилл там всё так же размахивал ножом:
- Ну чего, нашли? - спросил он, не переставая бегать. - Я уже вас заждался тут. Сколько ж можно вас тут ждать.
- А ты не видишь, - возмутился Дима, - что Саши с нами нет? Нигде рядом с нами его нет!
- Это значит, что пробивать блокаду мы идём сегодня. Оружия у нас теперь достаточно.
Дима, переглянувшись с Кириллом, попятился от Лёни. Лёня испугался, что друзья теперь возненавидят его и никуда не пойдут. Тогда ему придётся пробивать блокаду одному, а это почти невозможно. Конечно, Лёне было жалко Сашу, который, наверное, погиб от голода и холода. Опять вспоминалось, как вчера в тёмном подъезде тот, смущаясь и чего-то боясь, отдал ему свой нож. Но переживать об этом было нельзя, потому что сегодня их ждал смертельный бой.
Лёня видел - с его друзьями что-то не так. Они выжидающе смотрели на него. Он попытался оправдаться:
- А что такого? Нам надо идти, - Лёня выдавил улыбку, но сразу же понял, что она была неуместна. - Надо идти. Если не пойдём - это очень плохо, поэтому надо обязательно идти.
Кирилл спрятал нож в карман:
- Такого я даже от тебя не ожидал... Да ведь ты хуже фашиста, Лёня. Фашист и есть!
Лёня открыл было рот, но тут, неуверенно, слегка покачиваясь, к Кириллу обратился Дима:
- Но ведь всё и правда так. Мы должны идти или умереть. Если бы мы нашли вчера ещё один нож - может, Саша был бы сейчас живым, и сам бы тебе всё объяснил. Если мы от плана откажемся, то Саше этим не поможем. Как мы можем этим ему помочь? Если мы помрём, это только немцам поможет, а немцем помогать нельзя. А раз Саша дал нам свой нож - значит, он хотел, чтобы блокада была пробита. Надо спасать живых, а не мёртвых - я так считаю. Потому что мёртвым уже всё равно, а живым - нет.
Лёня восхищённо посмотрел на своего друга - как он мог быть таким умным? Дима всегда говорил то, что сам Лёня только думал, а сказать не умел. "Уж теперь-то, - рассуждал он, - Кирилл всё поймёт и пойдёт с нами. И будем самым смелым из нас".
Но Кирилл смотрел на них всё так же и, казалось, понимать ничего не хотел:
- Вы оба фашисты! Немцы, вот вы кто! Предатели, немцы и фашисты! - он достал из кармана нож, но тут же спрятал его обратно и сжал кулаки.
Лёня почувствовал, будто сейчас сойдёт с ума - так быть не могло, Кирилл не мог не понимать. Хотелось броситься на этого крикуна, но не для того, чтобы ударить или убить, а чтобы объяснить ему, как сильно он неправ. Еле-еле, щипая себя за лицо, Лёня сдержал злость. Заговорил Дима:
- Тогда отдай нам нож и уходи. Справимся без тебя.
- Нож? - удивился Кирилл. - Какой такой нож? Не помню никакого ножа.
Сказав это, он тут же сорвался с места и побежал к выходу; стоявший на его пути Лёня подставил ему подножку, но Кирилл, хотя и споткнулся, не упал и промчался мимо. Он взбежал по лестнице и перед тем, как выскочить из подвала, обернулся к мальчикам:
- Сашкин нож захотели, фашисты! Чтоб потом этим ножом всех нас перерезать, суки! Товарищ Сталин вам ещё покажет!
На секунду распахнулось дверь, зашумел ветер, и тут же стало тихо. А мальчики, хотя и не видели, ясно ощущали, что на улице - страшная метель.
Лёня вышел из дома рано ночью - как только уснули родители. Пистолет находился у него под рубашкой, крепко прижатый к животу. Вечером, когда Лёня засовывал его в штаны, тот казался жутко холодным, и от его соприкосновения с телом вся кожа покрылась мурашками. Но теперь, на улице, металл оружия согревал Лёню, и, несмотря на мороз, холодно ему совсем не было. Дима тоже должен был прийти сразу после того, как уснут его родители, но Лёня боялся, что тот в последний момент решит остаться в Ленинграде. Впрочем, страх этот был несильным; согревавший живот и всё тело пистолет делал Лёню храбрым, как никогда. Теперь он может пробить блокаду и в одиночку, а если ему сейчас попадётся немец - он пристрелит его без всяких раздумий. Желая поскорее заметить Диму, Лёня оглядывался по сторонам, хотя и понимал, что тот может прийти только по одной дороге, ведущей из соседнего дома. И всё же Лёня вертел и вертел головой, и несколько раз ему казалось, что он увидел спешащего к нему друга - то в одной стороне, то в другой. Наконец, Дима появился на самом деле. Тёмная мальчишечья фигура сначала медленно, озираясь, прошла по тротуару, а потом сорвалась и подбежала к нему.
- Ты взял нож? - сразу спросил Лёня.
- Конечно, - тяжело дыша, ответил Дима. - Куда я без ножа? Нож у меня в кармане лежит, я его с вечера приготовил.
- Хорошо. Значит, пошли. Только постарайся не шуметь. Шуметь нельзя ни в коем случае. А не то дружинники нас поймают. Это совсем нелепо будет, если дружинники нас поймают. Ну, пошли.
- Ну пошли.
Лёня и Дима направились через дворы. Там было темно, но мальчики хорошо знали эти места, и шли уверенно и быстро. Фонари не горели; ночью Ленинград был совсем тёмным, и на небе становились ясно различимы все созвездия. Но мальчики ни одного созвездия не знали, и сияние неба казалось им сплошным.
Они молча вышли из арки и ступили на проезжую часть. Машины по ней не ездили - все люди спали в своих домах. Дима хотел было перейти на тротуар, но Лёня не сворачивая шёл вперёд, и он остался рядом. Теперь, ночью, когда никого не осталось, два друга стали хозяевами Ленинграда. Целыми годами все без исключения двигались по городу в соответствии с чётким порядком, и вот этот порядок пал - два мальчика идут там, где ходить не положено; туда, куда запрещено попадать. "Так, - рассуждал Лёня, - должны были чувствовать себя победившие матросы в семнадцатом году; или немцы, если они ворвутся в город".
От этого предположения захотелось отвлечься; Лёня собрался что-то сказать, но Дима заговорил первым, будто и сам подумал о том же:
- А сколько нам до немцев идти? Интересно всё же, сколько нам до них идти. Потому что, если долго, то это не очень хорошо.
- Не знаю. До границы города через полчаса доберёмся, а где немцы начинаются, я не знаю. Может, сразу же за городом окажутся; может - через пару километров; может - ещё до того, как город кончится. Тут дело непонятное.
- Непонятное, - вздохнул Дима.
Мальчики слышали, но не видели друг друга. Они смотрели только вперёд, шагая всё быстрее; им не терпелось начать бежать. Дима, удостоверившись, что в случае чего сможет быстро достать нож из кармана, продолжил говорить:
- А как думаешь, сможем мы родителям телеграмму послать? Скажем, до Москвы доберёмся, и оттуда - телеграмму пошлём. Ну или позвоним.
- Нет, - шёпотом ответил Лёня. - Сначала Ленинград освободим, а потом уже сможет и телеграмму послать, и позвонить, и хоть обратно вернуться. Иначе немец не пропустит. Сам понимаешь.
- Проклятый немец, - тоже шёпотом отозвался Дима. - Ненавижу его.
И снова стало тихо. Где-то далеко проехала машина, но звук её мотора не был страшным. Если какой-нибудь автомобиль и появится на этой дороге, то его водитель, увидев идущих на бой мальчиков, наверняка свернёт в сторону и не будет им мешать. Удивительно было, что над городом не летали птицы - ни одной. Может, так получилось из-за холода. У Лёни замёрзли пальцы, и он, расстегнув пару пуговиц на шубе, спрятал ладони под рубашку, ближе к пистолету. Дима этого не видел - он смотрел прямо перед собой и иногда проверял, на месте ли его нож.
В лицо подул холодный ветер; начал падать снег, и снежинки полетели прямо в глаза. От нетерпения Лёня прикусил губу. Пистолет дрожал, будучи готовым сам выстрелить в любой момент. Дима чихнул:
- Холодно! Холодно на улице.
- И не говори.
- Но, чую я, скоро согреемся!
- Это точно.
Мальчики усмехнулись.
Дома вокруг них становились всё ниже, дорога - всё старее, звёзды - всё ярче. Ноги устали идти; им хотелось бежать. Спинам хотелось нагнуться вперёд. Рукам - драться.
- Сейчас! - пробормотал Лёня. - Вот-вот. Сейчас.
Дима кивнул. Лёня достал пистолет. Остановился, взвёл курок, догнал друга, который уже взял в руки нож, и пошёл дальше. Пахло гарью. Дима повертел головой:
- Слышишь?
- Что?
- Немцы разговаривают.
В самом деле - впереди кто-то кричал на злом немецком языке. Лёня хотел прошептать, но Дима опять опередил его:
- Вперёд!
Они побежали вперёд. И вскоре увидели несколько фигур; странно одетые, те ходили и кричали, и из ртов их поднимался пар. Было жарко. Фигур становилось больше; показалась гаубица, и вот - ещё несколько.
Мальчики спотыкались, но бежали всё быстрее. Оружие в их руках стало тяжелей и опасней.
Вот одна из фигур показала рукой в их сторону, и ещё несколько посмотрели на них. Что-то зашумело, мальчики побежали быстрее. Затрещало, свистнуло... Дима упал на снег. Лёня остановился и навёл пистолет в сторону всё ещё далёких фашистов, но тут кто-то схватил его за руку. Это был немец - в шапке, улыбающийся. Он похлопал мальчика по плечу и, усмехаясь, сказал что-то. Лёня вырвался, прицелился фашисту в лицо, выстрелил... Мимо. Немец, вздрогнув, схватился за автомат и нажал на курок. Лёня упал.