Шушаков Олег Александрович : другие произведения.

3 книга Шквал над фиордами 1 часть 6 глава

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    в конечном счёте, если что, спросят не с московских начальников, а с липецкого. Куда смотрел, сука?! И в подвал. А в подвал Бельченко не хотел. Времени у него было мало, но кое-какие оперативные мероприятия он уже провёл. И кое-что разнюхал. И комбриг Шахт, и полковник Свешников, находились за границей. В одно и то же время. В одном и том же месте. Один был военным советником, другой - военно-воздушным атташе Посольства СССР в Испании. Там, значит, они и спелись, голубчики! Это, во-первых. А, во-вторых, Шахт несколько лет подряд являлся личным пилотом бывшего Начальника ВВС ныне разоблачённого врага народа Алксниса. Который, конечно же, его завербовал. И, наконец, в-третьих. И в главных! Шахт был иностранцем австрийского происхождения!
  Глава 6
  
  ...В сопромате прочность материалов подразделяется на статическую (способность воспринимать постоянную нагрузку, не деформируясь), динамическую (способность выдерживать воздействие переменных нагрузок) и усталостную (способность выносить циклические нагрузки).
  То же самое можно сказать не только о стальных балках, но и о людях. При этом наибольшее разрушающее влияние и на конструкционные материалы, и на человека, оказывает циклическая нагрузка. Которая по амплитуде может быть меньше. Но повторяется с высокой частотой. Пока не наступает предел усталостной прочности...
  Познакомившись с Тамарой на танцах, Сергей провёл с ней ночь. И понял, что не может без неё. Почти сразу. В смысле, после второй встречи. Хотя не собирался встречаться с ней снова. А потом столкнулся возле авиашколы. Случайно.
  Она предложила зайти к ней. И он согласился. А что такого? Ничего не сделал - только зашёл! Она предложила выпить. И он согласился. А что такого? Подумаешь, выпил стопку!
  А лучше бы этого не делал.
  У вина был странный привкус. Но Сергей не обратил на это внимания. А зря! Потому что, именно, после этой стопки у них с Тамарой всё и началось. А с Катериной кончилось. Именно, после этой стопки он потерял голову. И ни о чём, кроме встреч с Тамарой, уже не мог и думать. Места себе не находил. Без неё. И говорил только о Тамаре. Полностью её идеализируя.
  Сергею казалось, что это и есть любовь. И, может, так оно и было. Тогда. Но сейчас, пять лет спустя, так уже не было.
  Когда Тамара два года назад, ещё в Севастополе, впервые предложила разойтись, а потом уехала к сестре, он был в отчаянии. Каялся, просил прощения и умолял вернуться.
  Но. Как утверждал писатель А.С. Пушкин. Не зря привычка нам дана.
  Когда во время очередного скандала, уже в Ленинграде, она опять стала угрожать ему разводом, Сергей отнёсся её словам гораздо спокойнее.
  А сейчас, прохолостяковав в Липецке больше полугода, вдруг понял. Что кроме свидетельства о браке его с Тамарой ничего не связывает. И что она, может быть, не так уж и не права насчёт развестись.
  Если каждый вечер орать на человека, обвиняя его во всех грехах. И предлагать ему найти себе другую бабу. Если каждое утро выскакивать из кровати, раздражаясь от одного лишь прикосновения этого человека. И орать на него, мечтая о том, чтобы он убрался уже, наконец, из дому. Если изо дня в день думать, как бы разбежаться с ним уже. Стоит ли удивляться, что однажды он не выдержит. Поскольку даже у самого сильного человека есть предел усталостной прочности.
  В начале апреля река Воронеж полностью освободилась ото льда. И на гидроаэродроме снова начались полёты.
  Морской отряд учебной авиабригады Липецкой высшей лётно-тактической школы был укомплектован МБР-2-АМ-34НБ, крайней модификацией "амбарчика" с более мощным мотором. Новенькие, окрашенные в серебристый цвет, краснозвёздные летающие лодки с закрытыми пилотскими кабинами и экранированными задними турелями смотрелись чрезвычайно элегантно. И в небесах, и на земле, и на море.
  Кроме того, у них был усилен каркас, увеличена ёмкость баков, установлено новое оборудование, радиостанция и фотокамера, а вместо дегтярёвских спарок - пулемёты ШКАС. Выросла скорость, высота и дальность полёта.
  Никаких сложностей в её освоении ни для Сергея, ни для других слушателей из числа морских лётчиков, не возникло. Пилотаж ничем не отличался. А двигатель АМ-34НБ, хотя и был в полтора раза мощнее хорошо знакомого М-17, являлся его дальнейшим развитием.
  Кроме того, за зиму Сергей освоил Р-зет, штурмовой вариант основного разведчика Красной Армии Р-5. Как и на новом "амбарчике", на нём стоял первый советский серийный поршневой авиадвигатель АМ-34НБ. При том же полётном весе Р-зет был короче Р-5, вместо двух открытых кабин имел одну закрытую. С большой площадью остекления. И улучшенные характеристики (скорость - триста шестнадцать километров в час; потолок - восемь тысяч семьсот метров; дальность - тысяча километров). На внешней подвеске он нёс две ФАБ-250. Был вооружён двумя пулемётами. И отлично показал себя в недавних боях под Гвадалахарой. Сыграв важнейшую роль в разгроме итальянского экспедиционного корпуса.
  Во время июньских манёвров Харьковского военного округа, в которых Сергею довелось принять участие вместе с остальными слушателями, он пилотировал именно Р-зет.
  Однако этот расчалочный биплан с неубирающимся шасси, не шёл ни в какое сравнение с двухмоторной красавицей американского происхождения - новейшей летающей лодкой PBY-1 "Consolidated". Лицензионное производство которой, под названием ГСТ (гидросамолёт транспортный), уже началось на авиазаводе Љ 31 имени товарища Димитрова в Таганроге.
  Три таких лодки вместе с лицензией были приобретены в США в январе прошлого года при посредничестве советско-американского акционерного общества "Амторг Трэйдинг Корпорейшн". Четвёртая, с гордым именем "GUBA" на борту ("Внезапная буря" в переводе на русский), была куплена в августе для поисков пропавшего без вести Героя Советского Союза Леваневского. И успела полетать в Арктике. Прежде чем её решили использовать для подготовки командиров эскадрилий, которые должны были пересесть на ГСТ.
  Сослуживец Сергея старший лейтенант Раков переучился на колёсный бомбардировщик СБ-2-М-100А, который с осени начал поступать в ВВС флота, а Сергей остался верен своему выбору. Точнее, выбору, который за него сделала Сутьба, когда несколько лет назад привела его в морскую авиацию.
  Сергею нравилось мчаться над морем на бреющем. Прозрачные волны неслись под ним. Отражая солнечные лучи. А он летел. Покачивая крыльями. И море искрилось. Брызгая яркими бликами. На солнечном ветру. А он разгонялся. И взмывал в небо. Поднимая послушную машину всё выше и выше. И ради этого стоило жить!
   В "Буре" лучшие качества гидроплана были развиты до предела. Этот двухреданный подкосный моноплан с крылом, парящим над фюзеляжем на обтекаемом пилоне, без сомнения, был лучшей летающей лодкой в мире. При взлётном весе в двенадцать тонн огромная машина (длина - двадцать метров; высота - шесть; размах крыла - тридцать два) брала четыре с половиной тонны горючего, которого хватало на двадцать часов полёта. В воздухе стойки подкрыльевых поплавков убирались в крыло. Два двигателя воздушного охлаждения "Пратт-Уитни", мощностью в тысячу лошадей каждый, позволяли PBY-1 разогнаться до трёхсот километров в час, подняться на пять тысяч метров и доставить четыре 250-кг авиабомбы на расстояние в две тысячи триста миль. В связи с большой длительностью полёта на "Буре" имелся спальный отсек для отдыха экипажа (два пилота, летнаб, радист, механик и два стрелка). И даже туалет! В хвосте.
  Сергей влюбился в эту чудесную заморскую птицу с первого вылета. Быстро освоил. И даже ходил на ней на максимальную дальность по замкнутому маршруту: Липецк - Рыбинск - Казань - Сталинград - Астрахань - Сталинград - Липецк. С полной бомбовой нагрузкой.
  Командиром экипажа в этом перелёте был Матвей Козлов. Известный полярный лётчик. Кавалер орденов Ленина, Красной Звезды и Трудового Красного Знамени.
  Матвей был всего на шесть лет старше Сергея, но успел столько, сколько другому хватило бы на целую жизнь! Воевал в Гражданскую. Потом учительствовал. С двадцать первого года в РККФ. Служил краснофлотцем на учебном судне "Океан" и линкоре "Марат". Ходил на "Авроре" из Кронштадта в Архангельск. Окончил три курса Военно-морского училища и Высшую школу красных морских лётчиков. Служил пилотом в корабельном звене на "Червоне Украине". Затем командовал авиаотрядами на Чёрном море и на Балтике. Испытывал гидросамолёты в НИИ ВВС. Командовал звеном в Высшей школе морских лётчиков и летнабов имени товарища Сталина. А в тридцать втором был зачислен в резерв комсостава РККА. И направлен на работу в авиаслужбу Северо-Сибирского государственного акционерного общества промышленности и транспорта "Комсеверпуть" наркомата внешней и внутренней торговли СССР.
  Орден Трудового Красного Знамени ему вручили четыре года назад. За сто тысяч убитых зверобоями тюленей, лежбища которых он разведал. Орден Красной Звезды - позапрошлой зимой. За проводку эсминцев "Сталин" и "Войков" из Карского моря в Чукотское. А орден Ленина - прошлым летом. За участие в высадке папанинцев на Северный полюс.
  Мысль о перелёте на "американке" возникла у Сергея ещё в июне. На волне энтузиазма, охватившего советских людей после сообщения о дальнем перелёте Владимира Коккинаки и Александра Бряндинского. За сутки преодолевших на самолёте ЦКБ-30 семь с половиной тысяч километров. От Москвы до самых до окраин. В смысле, до Спасска-Дальнего.
  Прошлым летом этот героический экипаж на опытном самолёте ЦКБ-26, прототипе скоростного бомбардировщика дальнего действия ДБ-3, установил три мировых рекорда в полёте по замкнутому маршруту Москва - Севастополь - Свердловск - Москва. А месяц спустя совершил ещё два безпосадочных перелёта. На серийном ДБ-3. Сначала налегке. Из Москвы в Ейск и обратно. На две тысячи километров. А потом с вооружением и тонной бомб. На четыре тысячи. Москва - Баку - Москва. С бомбометанием в районе Баку.
  И это было именно то, что нужно! Не просто слетать как можно дальше. А ещё и боевой привет передать.
  Но окончательно идея оформилась лишь в начале июля. После триумфального перелёта Полины Осипенко, Марины Расковой и Веры Ломако из Севастополя в Архангельск на гидросамолёте МП-1 бис, пассажирском варианте "амбарчика". За десять с половиной часов отважные лётчицы одолели две тысячи четыреста шестнадцать километров. В том числе, четыреста - над сушей.
  И это было именно то, что требовалось! Не просто дальний безпосадочный перелёт с полной бомбовой нагрузкой. А перелёт на гидроплане!
  Но не на ближнем разведчике. Который, даже после переделки в рекордный, не мог дотянуться ни до Берлина, ни до Киля. Не говоря уже о Лондоне, Париже или Риме. А "Внезапная буря" могла! Пройтись и горячо отприветствовать. И французский флот. В Кале, Гавре и Марселе. И британский. В Скапа-Флоу, Росайте, Хамбере, Дувре, Портсмуте и Портленде. И даже в Валетте с Александрией. Гибралтар и Брест, конечно, были далековато. Для горячего привета. Но с дополнительным запасом топлива сходить поглядеть, как дела у буржуев, "Буре" было вполне по силам.
  Сергей несколько вечеров просидел со штурманской линейкой. Прикидывая, и так, и эдак, различные варианты маршрута. А потом принёс тетрадку с расчётами полковнику Вершинину, помощнику начальника по лётной подготовке Липецких высших авиационных курсов усовершенствования лётного состава. Как с недавнего времени стала называться лётно-тактическая школа.
  Константин Вершинин, как и Сергей, пришёл в авиацию по партийной разнарядке. В двадцатом году окончил Симбирские пехотные курсы комсостава. Участвовал в Гражданской войне. Подавлял крестьянские волнения в Белоруссии и на Тамбовщине. Командовал ротой и батальоном. В двадцать третьем окончил Высшую тактико-стрелковую школу комсостава РККА имени Коминтерна. Избирался членом райкома партии. Был депутатом горсовета. Учился в Военной академии имени товарища Фрунзе. Пока осенью тридцатого не был переведён в Военно-воздушную академию имени Жуковского. После окончания которой служил летнабом в НИИ ВВС. Затем был начальником оперотдела штаба авиабригады. Командовал эскадрильей в Липецкой высшей лётно-тактической школе. В тридцать пятом экстерном окончил 1-ю военную авиашколу лётчиков имени товарища Мясникова. И освоил все типы самолётов, имевшиеся в ВЛТШ к этому времени.
  Выслушав Сергея, полковник Вершинин сразу же загорелся его идеей. Проверил расчёты. Подготовил все необходимые документы. И отправился к начальнику курсов.
  Вникнув в суть дела, Шахт поддержал предложение своего помощника. И немедленно вылетел в Москву. Использовав весь свой авторитет, комбриг сумел убедить Начальника ВВС командарма 2-го ранга Локтионова в необходимости перелёта. В целях проверки боевых возможностей нового перспективного морского дальнего разведчика.
  Однако этого было ещё недостаточно. Потому что все вопросы, связанные с организацией перелётов, решались на гораздо более высоком уровне. Самом высшем!
  Специального Постановления ЦК о полёте ГСТ на полную дальность с бомбовой нагрузкой не принималось. Так как лодка была зарубежной конструкции.
  Товарищ Сталин прочитал докладную записку. И написал в левом верхнем углу красным карандашом: "Локт[ионову]. Перелёт с бомбами разр[ешить]. Под личную отв[етственность] нач[альника] шк[олы]. В печати не сообщ[ать]".
  Двадцать восьмого июля в три часа ночи, разбежавшись на мелкой воронежской волне, "Внезапная буря" поднялась в небо. С экипажем в составе командира корабля орденоносца Козлова, второго пилота полковника Вершинина, штурмана орденоносца Штепенко, бортмеханика орденоносца Косухина, бортрадиста орденоносца Ануфриева, бортстрелков майора Бормана и капитана Шамшурина.
  Корреспондентов на манёвренной площадке не было. Ни из центральных газет, ни из каких. И это было к лучшему. Потому что фотографироваться перед вылетом - дурная примета!
  В дальний путь летающую лодку провожали только те, кому это было положено. Начальник курсов со свитой. Техсостав и аэродромная команда.
  А ещё, само собой, ясное дело, а как иначе! Начальник Липецкого горотдела УНКВД по Воронежской области лейтенант госбезопасности Бельченко. Который пристально наблюдал за происходящим. А потом спрятал в портфель собственноручно составленный акт о снаряжении и подвеске на гидросамолёт бортовой номер "СССР Н-243" четырёх 250-кг практических (учебных) авиабомб в цементитовом корпусе. За подписью начальника курсов комбрига Шахта и начштаба полковника Свешникова.
  Маршрут следования пролегал слишком близко от Кремля. И других стратегических объектов. Аэродромов, промышленных гигантов, электростанций, шлюзов и железнодорожных мостов. И это было очень подозрительно!
  Перелёт "Бури" был согласован с начальником 1-го отдела (охрана руководителей Партии и Правительства) 1-го управления (управление госбезопасности) НКВД комиссаром госбезопасности 3-го ранга Дагиным и начальником 2-го отдела (авиация) 2-го управления (управление особых отделов) НКВД майором госбезопасности Бабичем. И с их руководством. Начальником УГБ НКВД комкором Фриновским и начальником УОО НКВД комбригом Фёдоровым. И с самим Генеральным комиссаром госбезопасности СССР товарищем Ежовым!
  Но, в конечном счёте, если что, спросят не с московских начальников, а с липецкого. Куда смотрел, сука?! И в подвал. А в подвал Бельченко не хотел.
  Времени у него было мало, но кое-какие оперативные мероприятия он уже провёл. И кое-что разнюхал.
  И комбриг Шахт, и полковник Свешников, находились за границей. В одно и то же время. В одном и том же месте. Один был военным советником, другой - военно-воздушным атташе Посольства СССР в Испании. Там, значит, они и спелись, голубчики! Это, во-первых. А, во-вторых, Шахт несколько лет подряд являлся личным пилотом бывшего Начальника ВВС ныне разоблачённого врага народа Алксниса. Который, конечно же, его завербовал. И, наконец, в-третьих. И в главных! Шахт был иностранцем австрийского происхождения!
  Материалов на него у Бельченко пока имелось немного. Только выписки из личного дела. Но это было поправимо...
  На взлёте перегруженная "Буря" (полные баки, бомбы, пулемёты, патроны и бортпаёк) долго разгонялась, завывая моторами на самой высокой ноте. Но, в конце концов, задрала нос. И оторвалась от воды. Нырнув в усыпанное звёздами небо. Козлов поморгал аэронавигационными огнями на прощание. И приказал бортмеханику убрать поплавки. Набрал полторы тысячи метров, сбавил обороты и взял курс на север.
  Под крылом, поблёскивая в ночи, петляла узкая ленточка Воронежа. Правее речки темнели леса и рощи. А слева белели безкрайние поля, порезанные на квадраты лохматыми линиями лесополос и светлыми двойными нитями просёлков.
  Сергей стоял у сдвижной дверки правого входного люка. Изучая в иллюминатор свою полусферу. А его напарник, стоя у другого борта, изучал свою. ШКАСы и коробки с лентами лежали на палубе. При нужде шкворни пулемётов можно было быстро воткнуть во втулки, приделанные накануне. И открыть огонь. Но сейчас оба люка были закрыты. Для снижения лобового сопротивления. В целях экономии топлива.
  Понятно, что за штурвалом было гораздо интересней, чем в хвосте. Но, как говорится, лучше что-то, чем никогда.
  Желающих сходить на новой "гидре" на полную дальность было предостаточно. Тот же Мишка Нижегородцев, например. Однокашник Василия Ракова по авиашколе (из того же "сухопутного" набора) и сослуживец Сергея по 106-й бригаде (тоже бывший "бартновец"), приехавший в Липецк с орденом Ленина, который ему вручили за успехи в бэпэ и тэпэ.
  Но полковник выбрал Сергея. Во флоте, также, как и в армии, инициатива наказуема. Исполнением. А инициатором этого перелёта всё-таки был он.
  Между тем, самолёт словно завис в безлунных чёрно-синих небесах. Ни качки, ни тряски, ни болтанки. Ровно гудели авиадвигатели. Успокаивая, умиротворяя, убаюкивая...
  В воздухе лётчик всё время подсознательно вслушивается в звук работающего мотора. Мгновенно реагируя на любые изменения его тональности. Не говоря уже о перебоях.
  Потому что, в отличие от германского рекордного планера Гёппинген Гё-3, который благодаря своему исключительному аэродинамическому качеству, планируя с высоты в тысячу метров, мог пролететь двадцать восемь километров, обычный самолёт одолевал от силы восемь.
  "Внезапная буря" с выключенными моторами пролетала не больше двенадцати. В самом лучшем случае. Кроме того, Гё-3 имел колёсное шасси. И мог сесть даже на полянке. А "Буре" требовалось почти полкилометра водной поверхности.
  Сергей, как и весь остальной экипаж, включая командира, в течение первого часа полёта прислушивался к движкам с особым вниманием. Поскольку приводниться в случае чего было попросту негде. Воронеж, единственная речка в округе, вилял туда-сюда, извиваясь, как уж на сковородке. Ста метров по прямой не найдёшь! А потом и вовсе остался за кормой. Так что до самой Рязани лодка фактически шла над сушей.
  Однако ничто не может длиться вечно. Астрономические сумерки превратились в навигационные. Край неба порозовел. На горизонте сверкнула и засеребрилась, отражая светлеющие небеса, широкая и полноводная Ока.
  Выйдя к окраине спящего города, Козлов довернул на норд-вест. И все вздохнули свободнее. Так как дальнейший маршрут лежал над судоходными путями. Или в непосредственной близости от таковых.
  Пол пятого скрылась позади Коломна. А за ней - Стаханово с аэродромом Центрального аэрогидродинамического института на берегу Москвы-реки. Показались московские пригороды. И Сергей прильнул к иллюминатору.
  Над станцией Перерва они взяли ещё левее. Чтобы обойти столицу с юго-запада.
  Глядя сверху на тонкие ниточки железнодорожных путей, сходящихся к узенькой полоске посадочной платформы, Сергей вдруг вспомнил о страшной катастрофе. Происшедшей здесь холодной февральской ночью тридцатого года. Когда по недосмотру машинистов (одному дали десять лет тюрьмы, другому - восемь) и дежурных по станции и блокпосту (первый получил десятку, второй - пятёрку) прибывающий поезд врезался в последний вагон отправляющегося. В результате погибло шестнадцать пассажиров, а ещё пятьдесят было ранено. О чём писали не только в отраслевой газете "Гудок", а даже в "Правде".
  Когда Перерва исчезла за хвостом летающей лодки, Сергей поднял взгляд. И обомлел.
  В сизой дымке. Прямо перед ним. На десятки километров. Раскинулись проспекты, площади и улицы Москвы. А вдали. Ярко светились рубиновые кремлёвские звёзды.
  Козлов прошёл над петляющей вокруг Воробьёвых гор Москвой-рекой. И самолёт при переходе от водной поверхности к суше несколько раз встряхнуло восходящими потоками нагретого землёй воздуха.
  Пару минут спустя внизу проплыла бетонная взлётно-посадочная полоса Центрального аэродрома имени товарища Фрунзе и самое большое в Европе здание аэровокзала. Воздушные ворота Москвы и главный аэропорт СССР.
  А затем показалось Химкинское водохранилище. И самое большое в Европе здание речного вокзала. С высокими ажурными галереями и огромными террасами. Широкой, спускающейся к пассажирским причалам, лестницей и пятидесятиметровой башней с часами и шпилем с гигантской позолоченной звездой. Морские ворота столицы и главный речпорт страны.
  Миновав речной вокзал, Козлов покачал крыльями. Потому что под ними, в Захарково, находился аэродром, а также ангары и спуски родного гидроаэродрома Управления полярной авиации Главсевморпути.
  В проёме штабного отсека мелькнуло весёлое лицо Бориса Ануфриева, штатного радиста Козлова. Ануфриев сразу же после взлёта установил оживлённый радиообмен со всей советской Арктикой - портом Тикси, Норильском и Архангельском, мысом Желания, мысом Шмидта и мысом Челюскин. Где давным-давно уже стояло утро. А в Уэллене и Ванкареме, вообще, было два часа дня! Борис со всеми успел пообщаться. И обменяться новостями. А сейчас получил привет от жены, работавшей радисткой на Московском радиоузле Главного управления Северного морского пути.
  Рядом с Ануфриевым за своим столиком склонился над картой Александр Штепенко, штатный козловский штурман. Способный в любую секунду с абсолютной точностью указать, где находится самолёт. Не важно, над облаками они летят или надо льдами. Потому что владел всеми видами навигации. И по звёздам, и по Солнцу. И по счислению, и по радиопеленгу. И все ориентиры на побережье Северного Ледовитого океана от Рыбачьего и до Чукотки наизусть знал.
  А над ними, внутри пилона, у приборной доски с десятками циферблатов, сидел Глеб Косухин, штатный механик Козлова. Всего за две недели собравший (без инструкции по сборке!) из запчастей, пришедших в ящиках из-за океана, вот, эту самую красавицу. На которой они сейчас шли.
  - Матвей Ильич, давайте срежем угол, - подошёл к Козлову Штепенко. - Вот, здесь, от Долгопрудной до Икши. Тут всего двадцать километров. Что ж нам петлять как зайцам?
  Летающая лодка шла над шлюзами, башнями управления, насосными станциями, мостами и плотинами канала Москва - Волга имени товарища Сталина. Канал в этом месте загибался на восток. В сторону Учинского водохранилища. А потом возвращался назад. И снова тянулся с юга на север.
  - Нет, Саша, - покачал головой Козлов, - от утверждённого, мо-скать, маршрута мы отклоняться не будем. Мы, Саша, без этого, мо-скать, постараемся обойтись.
  Слова "можно сказать" он ухитрялся вставить в любую фразу. И звучали они по-особенному. По-козловски!
  Штепенко пожал плечами. И хмыкнул. Оставшись при своём мнении. А Сергей был согласен с командиром. Рассчитывая маршрут, он тоже планировал идти над каналом, никуда не сворачивая. Хотя его так и подмывало махнуть карандашом вдоль штурманской линейки. От станции Химки до посёлка Большая Волга у Московского моря. Но тогда, в случае отказа материальной части (который в авиации, да, и не только в авиации, всегда происходит в самый неподходящий момент) пришлось бы садиться на гидросамолёте в поле. Рискуя разбить машину. И этот риск был ничем не оправдан.
  У шлюза Љ 1 Козлов свернул на норд-ост-тень-норд. За три часа они прошли триста двадцать четыре мили, в том числе двести двадцать пять вёрст над сушей. Следующие полторы тысячи миль им предстояло пройти над Волгой. Которая, как известно, впадает в Каспийское море. И занимает треть Европейской части СССР, насчитывая двести крупных притоков (в том числе Молога, Шексна, Унжа, Ока, Сура, Ветлуга, Свияга, Самара, Кама, Еруслан) и сто пятьдесят тысяч прочих. Общей длиной пятьсот семьдесят четыре тысячи километров.
  Солнце взошло в начале восьмого. Когда, миновав Рыбинск, они подлетали к Ярославлю. Стояло ясное утро. Алый солнечный диск, медленно всплывая над горизонтом, с каждой минутой сиял всё ярче. Горячие лучи били в левую скулу гидроплана. И слепили глаза.
  После слияния с Шексной и Черёмухой, Волга свернула на юго-восток. Вслед за её путеводным течением повернула на зюйд-ост и "Буря". Командир, четыре часа не выпускавший штурвала из рук, выровнял машину после виража. И передал управление Вершинину. А потом спустился со своего кресла, чтобы чуть-чуть размяться. И прошёл в штабной отсек.
  Посмотрел график перелёта. И нагнулся к радисту:
  - Борис Иваныч, запроси-ка Горький, как там у них погода. А заодно, мо-скать, и Казань.
  Выпрямившись, Козлов хлопнул ладонью по косухинскому унту, торчащему из пилона:
  - Эй, кочегар! Как дела?
  Косухин улыбнулся и показал большие пальцы обеих рук. В смысле, всё в лучшем виде!
  Козлов достал коробку "Герцеговины Флор". Прикурил. С наслаждением затянувшись первой после взлёта папиросой. И поманил Сергея рукой, показывая на пилотскую кабину:
  - Иди, потренируйся, капитан. А я передохну чуток.
  Сергей кивнул. И поспешил к штурвалу.
  Именно на это он и рассчитывал. Не зря же его включили в состав экипажа. С таким-то опытом многочасовых полётов над морем! В любое время дня и ночи. И в любую погоду. И майора Александра Бормана, который на курсы пришёл с должности командира и военкома минно-торпедной эскадрильи, тоже не просто так взяли. Восемь лет на гидросамолётах ходит!
  Понятно, что взлёт загруженной под завязку машины, ночной полёт над сушей или посадку после двадцатичасового перелёта Козлов никому не доверит. Ни ему с Борманом. Ни, тем более, Вершинину. Но днём порулить даст. Над Волгой. Ширина которой в среднем течении не один, и не два километра. А кое-где и не десять! И даже не двадцать!
  Когда Сергей пристегнулся в кресле, поставил ноги на педали и взялся за штурвальное колесо, полковник кивнул ему, показав подбородком на штурвал, оторвал от него ладони и поднял их. Оставляя лодку в полном его распоряжении.
  Управлять американкой было одно удовольствие. Лодка повиновалась малейшему движению рук и ног лётчика. Усилий на штурвальном колесе - никаких. А если бы и появились (при изменении режима двигателей, к примеру), то их мгновенно можно было компенсировать триммерами.
  Сергей вёл машину, не глядя на приборы. Лишь краем глаза отслеживая движение стрелок. Точнее, отсутствие какого-либо их движения. Всё его внимание было приковано к красавице народной. В смысле, к Волге. Которая несла свои воды в узкой долине среди высоких берегов. Изрезанных оврагами и устьями маленьких ручьёв и ручейков.
  Сразу за Ярославлем река делала поворот. С юга на север. Сергей, слегка накренившись, опустил крыло к обрывистому, заросшему лесом берегу. Поворачивая с зюйда на норд вместе с Волгой. А затем взял курс на ост-тень-норд. Следуя речному фарватеру.
  Козлов молча стоял за спиной Сергея, пока тот не закончил вираж. Но так ничего и не сказал. И продолжил обсуждение со Штепенко сводок погоды. Которые Ануфриев собрал со всех волостей. Вплоть до Астрахани.
  Кинешму прошли без четверти девять. Юрьевец - в начале десятого. Здесь Волга снова круто меняла направление. Но, когда Сергей делал манёвр, никого за спиной у него уже не стояло. И это могло означать только одно - командир вполне удовлетворён его лётными навыками. И доверяет ему.
  Час спустя вдали появился Горький. Поделённый Окой на две неравных части. С гигантом первой пятилетки Горьковским автомобильным заводом имени товарища Молотова на пологом западном берегу Оки. И древним краснокаменным кремлём на крутом восточном. В месте её слияния с Волгой. Которая была заполнена пассажирскими и грузовыми пароходами, буксирами и нефтеналивными баржами.
  Миновав "Русский Детройт" и спустившись вслед за рекой чуть-чуть к югу, Сергей вёл лодку всё дальше, и дальше. На восток. Вдоль длинных и прямых, сверкающих на Солнце, волжских плёсов. Становившихся час от часу всё необъятнее, и необъятнее.
  Под крылом величаво проплывали прибрежные луга, жёлтые песчаные косы и широкие зелёные острова.
  Пока не появились облака. Как всегда, неизвестно откуда. Сначала незначительные, рассеянные. Лёгкие, белые и пушистые. Парящие в прозрачном небе. Потом разбросанные, отдельные. Кочующие сами по себе. На три-четыре октанта. Затем разорванные. Бредущие косяками. В шесть-семь баллов. Слипаясь и налезая друг на друга. Набухая влагой прямо на глазах. И превращаясь в сплошные, десятибалльные.
  - Отдохните, немножко, товарищ полковник, - похлопал Вершинина по плечу Козлов. - Восемь часов, мо-скать, уже за штурвалом.
  Тот кивнул. И ушёл в хвост.
  Прямо по курсу громоздилась огромная башня из облаков. С тёмно-серым основанием и белоснежной шапкой. Высотой не менее шести тысяч метров. Явный предвестник грозы.
  Козлов взялся за штурвал, перехватив управление.
  - Ничего-ничего, капитан, - подмигнул он Сергею. - Мы её, мо-скать, сейчас объедем. На вороных, ёш твою копоть!
  И заложил крутой вираж. По мнению Штепенко, а он никогда не ошибался в таких вопросах, под ними была Казань. А, значит, пришло время для разворота. На зюйд.
  Однако уйти от такого мощного фронта было нелегко. И они ещё несколько часов скользили над сплошным облачным слоем вдоль накатывающегося с норд-оста девятого вала кучево-дождевых облаков. Покуда не оторвались.
  В небесах прояснилось. Внизу сквозь выжженные степи и солончаки несла свои воды могучая русская река.
  В три часа дня Сергей развернул машину с зюйд-веста на зюйд-ост. Над Сталинградом. И уступил штурвал майору Борману. Просидев в пилотском кресле восемь часов, он только теперь понял, как устал. И проголодался.
  В соответствии с нормами дополнительного питания лётно-подъёмного состава в бортпаёк для питания в воздухе экипажей самолётов, совершающих безпосадочные перелёты, помимо чая с сахаром, белого хлеба, печенья и шоколада, входил рулет из ветчины, сыр, яйца и клюквенный морс.
  Перекусив, Сергей снова встал у своего люка.
  Летающая лодка шла над Волго-Ахтубинской поймой, местами достигающей почти тридцатикилометровой ширины. Испещрённой мелкими круглыми озёрами. И пересечённой безчисленными протоками и староречьями. А справа и слева от заболоченной поймы до самого горизонта простиралась сухая и безжизненная жёлто-серая полупустыня.
  И только в шесть вечера, на пятнадцатом часу полёта, оставив за собой Астрахань и дельту Волги, насчитывающую более пятисот рукавов и протоков, небольших рек и речушек, и поистине не имеющую ни конца, ни края, "Внезапная буря" вырвалась, наконец, на морские просторы.
  Полковник прогулялся до пилотской кабины. И, вернувшись, приказал установить пулемёты. И зарядить.
  Сергей распахнул люк, поднял ШКАС, воткнул его во втулку и заправил ленту.
  - Израсходовать полбоекомплекта, - приказал Вершинин. - Огонь!
  Тридцать секунд звенели ШКАСы. Отправив две тысячи пуль в небеса. А две тысячи гильз и звеньев рассыпной ленты - в море.
  В этот момент откинулись вверх замки подкрыльевых бомбодержателей Дер-13, установленных техниками под центропланом "Бури" перед перелётом. И серые перистые тела авиабомб скользнули вниз.
  Сергей высунулся в люк. Провожая их взглядом. До тех пор, пока далеко внизу не плеснули белые водяные столбы.
  Летающая лодка накренилась в глубоком вираже. И встала на обратный курс...
  Дорога домой всегда тянется дольше, чем из дому. Но, к счастью, однажды всё кончается!
  Через несколько томительно долгих часов. Вернувшись к Сталинграду. И выйдя к излучине Дона у Качалинской. Оставив позади Клетскую, Усть-Хопёрскую, Вешенскую, Мигулинскую и прочие станицы. В десять вечера. Точно по графику (а таки шо ви хотите, ежели штурманом - Штепенко, а пилотом - Козлов!) они вышли к Свободе - крупному железнодорожному узлу на пересечении линий Москва - Ростов и Харьков - Пенза.
  Солнце стояло уже совсем низко. До захода оставалось полтора часа. До Липецка - час.
  В пилотской кабине опять сидели Вершинин и Козлов. А под крылом змеился и кружил Воронеж. Путая следы, как заяц. Среди золотистых полей и зелёных дубрав.
  Без пяти одиннадцать, на горизонте показались высокие трубы и домны Новолипецкого металлургического комбината. Купола и звонницы липецких церквей. Знакомые улицы. И гладкое зеркало гидроаэродрома.
  Козлов убавил обороты. И приказал Косухину выпустить поплавки. Консоли крыла опустились и медленно, словно нехотя, встали перпендикулярно плоскости.
  Летающая лодка пронеслась над белыми гребешками воронежских волн. Мягко приводнилась. Вздымая буруны. И замедляясь. Шорох воды под тонкой дюралевой обшивкой сделался громче. Нос гидроплана задрался. И, вот. Наконец, остановившись. Машина с шумом осела вниз. Всё! Приехали...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"