Шумский Александр Владиславович : другие произведения.

Время Вечности (о фильме "Идиот")

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   ВРЕМЯ ВЕЧНОСТИ
  
   Настало время неземное.
   Ф.И.Тютчев
  
   Парадокс человеческого сознания состоит в том, что оно неизбывно стремится постичь заведомо непостижимое, не видя смысла в решении задач меньшего масштаба. Вся утилитарная практика нашей цивилизации, вся проблема­тика "ножа и вилки" -- не задачи человечества, а лишь пе­чальная необходимость, возникшая в результате первород­ного греха и изгнания прародителей из рая. Стремление постичь непостижимое -- зиждительная основа всего человече­ского существования. Только в этом стре­млении и состоит сущность подлинного творчества. Вспомните Гамлета с его "быть или не быть", Фауста с его "остано­вись, мгновенье, ты прекрасно", Андрея Болконского с его "небом Аустерлица", Тютчева с его "созрела жатва, жнец го­тов, настало время неземное" и, конечно же, Достоевского, всё творчество кото­рого я назвал бы сказанием о Вечности. "Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить. А в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем оста­нется на земле, хотя бы кругом его всё были хлебы" -- писал он.
   Известный французский ныряльщик в морские глубины без акваланга Жак Майоль заметил однажды, что если при по­гружении перейти определенный рубеж, то начинаешь слышать великую песню Океана, которая настолько завораживает своей красотой, что человек уже не в со­стоянии подняться на поверхность без посторонней помощи. Эти слова я вспом­нил после просмотра телесериала "Иди­от" по одноименному роману Ф.М.Досто­евского, когда в телепередаче "Зеркало" увидел глаза актера Евгения Миронова, исполнившего главную роль -- князя Льва Николаевича Мышкина.
   Телесериалу в мае 2003 года предше­ствовала весьма длительная рекламная кампания. По телевидению показывали кадры из фильма, на рекламных щитах в метро, развешенных по ходу движения эскалаторов, между губной помадой и дезодорантами можно было увидеть фо­топортреты исполнителей главных ролей. Многие, в том числе и автор этих строк, скептически отнеслись к предстоящей премьере. Кто-то вспоминал давниш­нюю, ещё советских времен, экраниза­цию и говорил, что не может себе пред­ставить в роли князя Мышкина никого, кроме великолепного Юрия Яковлева, кто-то утверждал, что сегодня эту вещь вообще невозможно поставить, посколь­ку, дескать, перевелись актеры, способ­ные понимать Фёдора Михайловича. Мне не по душе был широкий "пиар" картины. Все-таки не любят русские люди рекламу и не доверяют ей (появился и отврати­тельный глагол в русском "новоязе" -- "пиарить"; когда я слышу это словечко, то бук­вально начинаю трястись от раздраже­ния). В голову приходила мысль, может ли великий Достоевский сочетаться с та­ким ничтожным и циничным феноменом нашей действительности, как реклама. Что ж, "живая жизнь" в очередной раз показала, насколько еще над нами властны стереотипы, застилающие ясность взгляда и убивающие способность по-детски удивляться.
   После просмотра первой серии я был категоричен - фильм провальный, Миронов Мышкина не играет, а лишь хорошо проговаривает заученный текст. Вторую серию решил не смотреть. Зачем тратить время, решил я, если и так уже всё ясно, ведь первое впечатление, как говорят, са­мое верное, и я привык считать его почти безупречным критерием. Но недаром сказано в Священном Писании: "Придёт гордость, придёт и посрамление". На следующий день я обратил внимание на необычное для нашей семьи явление. Ровно без пяти девять вечера пятеро старших (от двенадцати до двадцати лет) из моих восьмерых детей расположились перед телевизором в ожидании второй серии. И тут я повёл себя по-идиотски, но не в смысле, который имел в виду Фёдор Михайлович. "Зачем вы всякую ерунду смотрите, -- заявил я своим "тинейджерам", -- дурачок этот ваш Миронов, куда ему Мышкина играть!" И вдруг до моих ушей доносится: "А нам нравится фильм, нравится Миронов, у него глаза добрые, а тебе, папочка, только бы всем вечернее построение устраивать, да дурачками обзываться. Лучше не мешай, а смотри!". "Это ты мне?" -- неуверенно и растерян­но (никто из детей со мной так еще не разговаривал) спросил я свою девяти­классницу Татьяну. Странно, но никакого гневного чувства к своей юной обличительнице я не испытал. Была в её словах какая-то искренняя убежденность, несовместимая с обычным детским хамством. И я стал со всеми вместе смотреть фильм. Больше я уже не пропустил из него ни кадра и только недоумевал, как же мне, считающему себя знатоком Достоевского, не удалось разу заметить подлинности, которой добились создатели картины, а моя дочь, непослушный подросток, занимающаяся борьбой самбо и слушающая рок-музыку, сразу всё ощутила и многое поняла. На ум сами собой пришли евангельские слова: "Иисус сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и от­рыл то младенцам" (Мф.11,25). И тут я невольно вспом­нил, как именно в возрасте пятнадцати лет меня захватил Фёдор Михайлович своим "Преступлением и наказанием". В статье "Родной человек" ("Десятина" N 11 за 2001 г.) я подробно писал о той поре своей жизни. Мне живо пред­ставилось, как моя пятнадцатилетняя Татьяна на той же са­мой подмосковной даче, где я когда-то был впервые потря­сен Родионом Раскольниковым и Соней Мармеладовой, будет погружаться в мир Льва Николаевича Мышкина и се­мейства Епанчиных. ("Летом обязательно прочту "Идиота", -- твёрдо сказала она по окончании последней серии.) И ясно вспомнилась бабушка, купившая эту дачу в то далёкое, далёкое время, когда я ещё едва брёл по букварю, и услышались её тихие прощальные слова: "Внук, не бойся смерти, она тихая, милая и розовая, как весенний сад". Время как будто исчезло и мое лицо вновь ощутило беззвучно-нежное, медленное прикосновение Вечности...
   Можно констатировать бесспорный факт -- в течение де­сяти вечеров у экранов телевизоров миллионы людей соби­рались семьями и не отрываясь смотрели не какой-нибудь бандитский сериал, а экранизацию одного из самых слож­ных романов русской и мировой классики. Не чудо ли это? Если бы ещё год назад меня спросили, возможно ли заста­вить нынешнего русского перестроечно-реформенного че­ловека смотреть Достоевского, я не задумываясь ответил бы отрицательно. Это свидетельствует, на мой взгляд, о двух вещах: во-первых, мы недооцениваем возможности русской классики вообще и, прежде всего, Фёдора Михайло­вича, сила которого далеко выходит за рамки гениальности. Гениев много, а Достоевский один! Николай Бердяев как-то заметил, что русская литература никогда не удовлетворя­лась созданием лишь совершенных произведений искусст­ва, а неизбывно стремилась к преобразованию, преображению самой "живой жизни", самой реальной действитель­ности. Заметьте, речь здесь идёт не просто о некоем нрав­ственном влиянии литературы на людей, это приложимо и к западной литературе, а именно о преображении самой жизни. "Красотой мир спасется", -- говорит князь Мышкин. В этом -- сокровенный смысл не только произведений Фёдора Михайловича, но и всей великой русской культуры.
   Во-вторых, мы недооцениваем самого русского челове­ка, сам русский народ. Сколько скепсиса мы выплеснули ему в лицо в последнее время: народа больше нет, он атомизировался на отдельные особи, которые только и думают о том, как бы выжить, русские деградируют, им на все наплевать и т.д. и т.п., а народ-то, оказывается, жив!
   Мне возразят: "Вы просто восторженный, наивный человек. Подумаешь, русские посмотрели с интересом кино, ну и что? Ни о чём серьёзном это не говорит. Сделали хорошую рекламу фильму, вот и вся причина его успеха. А вы уж и размечтались". Реклама, конечно, сыграла свою роль. Но совершенно правильно заметил в этой связи режиссер фильма Владимир Бортко: "Если бы телекомпания считала фильм безнадёжным, то вряд ли бы она вложила в раскрут­ку такие сумасшедшие деньги".
   Законы рынка просты, как хозяйственное мыло, -- день­ги вкладывают только в ту продукцию, которая востребова­на покупателем. Конечно, экономисты мне возразят, что ре­клама сама активно формирует потребности, а не ждёт пассивно, когда люди по своему произволению захотят иметь ту или иную вещь. Да, согласен, именно так и происходит, когда речь идёт об автомобилях, одежде или о ландшафт­ном дизайне. Но никакая реклама, никакие деньги не в со­стоянии заставить миллионы людей каждый день с нетер­пением ждать, что скажет или сделает в очередной серии больной эпилепсией князь Лев Николаевич Мышкин. Ника­кая реклама не может заставить работать слёзные железы зрителя при финальной сцене фильма, где генеральша Ели­завета Прокофьевна Епанчина, которую потрясающе игра­ет актриса Инна Чурикова, говорит вновь впавшему в бес­сознательное состояние Мышкину: "Возвращайся, князь, голубчик... По крайней мере вот здесь, над этим бедным, хоть по-русски поплакала... И всё это, и вся эта заграница, и вся эта Европа, всё это одна фантазия, и все мы, за границей, одна фантазия". И спонтанно из глубины души под­нимаются слова великой песни океана:
   Не помню ни счастья, ни горя,
   Всю жизнь забываю свою,
   У края бескрайнего моря,
   Как маленький мальчик, стою...
   Такой успех фильма, совершенно невозможный ещё не­сколько лет назад, убедительно показывает, что жива наша душа, устала она от "низких истин" и жаждет не "возвыша­ющего обмана", а подлинности и ясности, той самой Красоты, о которой говорит бесценный Лев Николаевич. А это значит, что началось духовное исцеление Родины, о кото­ром пророчествует старец Зосима в "братьях Карамазо­вых": "Но спасёт Бог людей своих, ибо велика Россия смирением своим". Враг рода человеческого, не выдерживаю­щий подобного духа, естественно воздвиг клевету и хулу на фильм и его создателей, что лишний раз подтверждает верность пути, выбранного авторами картины.
   Так, в рупоре патриотической оппозиции, газете "Завтра" (2003 г. N 22) была опубликована статья под названием "Так!", подписанная аббревиатурой ТИТ, под которой скры­вается не кто иной, как сын Александра Проханова, главного редактора газеты. Автор статьи противопоставляет фильму Владимира Бортко "Идиот" картину Романа Качанова "Даун хаус", созданную "по мотивам" романа До­стоевского несколько лет назад. Господину ТИТу оказыва­ется по душе финал ленты Качанова, где Рогожин съедает ногу Настасьи Филипповны. Он считает, что подобное каннибалистское глумление соответствует духу Достоевского. Я, помню, специально посмотрел этот фильм и признаюсь, что еле-еле дотерпел до конца, настолько он тошнотворно-омерзителен. Автор статьи прямо оскорбляет исполнителя главной роли фильма "Идиот" актёра Евгения Миронова: "В формате режиссера Бортко актёр Миронов может играть только того, кем он в сущности является". Господин ТИТ, а вы и не заметили, что напали на Евгения Миронова с той же лютой злобой, с какой напал в начале романа ничтожество Ганечка на князя Льва Николаевича Мышкина, и тем самым подняли актёра на высоту его героя. О большем признании и мечтать невозможно! Вот так Господь разоблачает бесовские козни: хотел человек похулить, а получилось -- воздал хвалу. Искренне радуюсь за талантливейшего русского ак­тёра Евгения Миронова.
   Во всех произведениях Достоевского мы неизменно об­наруживаем тему отрицания и бунта. Фёдор Михайлович как никто другой вскрыл сущность нигилизма вообще и русского в особенности. Образ Нечаева в разных вариантах встречается во всех романах писателя. Достоевский несо­измеримо острее своих современников предчувствовал надвигающуюся русскую смуту и всеми силами своего ге­ния, души и сердца пытался предотвратить её. Выход он ви­дел только в Православии, в тех словах старца Зосимы, ко­торые приведены выше. Вот почему Ленин, лучший ученик Нечаева, так ненавидел Достоевского, вот почему произведения писателя были запрещены в течение многих лет при советской власти. Сегодня Фёдор Михайлович не только разрешен, за него ведётся острейшая борьба между людь­ми самых полярных взглядов. Каждый хочет видеть его сво­им союзником. Но есть в этой борьбе один ракурс, который ещё совсем недавно невозможно было даже отдалённо предположить. Представь себе, читатель, что вдруг нечаевы, петеньки верховенские, лямшины и другие реальные и литературные представители нигилистической бесовской стаи начали бы завывать: "Достоевский наш, он нас воспел, мы спасем Россию". Ты недоверчиво улыбаешься, чита­тель? А между тем сегодня именно так и происходит.
   В 1960 году Николай Рубцов написал строки, значение которых я долго не мог понять. Да и сам поэт, я полагаю, не вполне осознавал смысл и глубину созданного им образа:
   Со всех сторон нагрянули они,
   Иных времен татары и монголы.
   Они несут на флагах чёрный крест,
   Они крестами небо закрестили...
   Меня всегда как-то смущал этот "чёрный крест". Что за крест такой? Ясно, что речь идет не о фашистской свасти­ке, а о чём-то другом. Я не претендую на полноту понима­ния этого рубцовского образа, но всё же рискну сказать, что некоторые явления русской жизни последних лет отча­сти раскрывают его тайну. Упоминаемый мной господин ТИТ уверенно заявляет: "Фёдор Достоевский вдохновенно воспел русский абсурд. Иррациональную, безумную, стра­стную и мучительную подоплёку бытия России". Обрати внимание, читатель, на три слова: "воспел русский абсурд". В статье "В плену абсурда" ("Десятина", N 4 за 2003 г.) я подробно разбирал эту тему. Абсурд -- это бессмыслица, т.е. отсутствие смысла. Высшим смыслом, Смыслом смы­слов является Бог, следовательно, абсурд есть Его отрица­ние. Утверждение, что автор "Идиота" воспел абсурд, да ещё и русский, равносильно тому, чтобы сказать -- Достоевский воспел русскую бесовщину! Что может быть нелепee (ещё одно значение слова абсурд) такого перла. Но ав­торы "Даун хауса" и их глашатай господин ТИТ в этом убеж­дены. Мне очень жаль вас, создатели "Даун хауса" (преисподнего дома). Фёдор Михайлович не воспевал русский аб­сурд, а показывал, изображал его бесовскую сущность, его ужас, тем самым предупреждая нас о грядущей русской ка­тастрофе. Воспевал же Достоевский вместе с князем Мышкиным Красоту, спасающую мир, т.е. Господа нашего Иису­са Христа, нашего Спасителя! Вот почему так просторно-отрадно смотреть "Идиота" и так удушли­во-тяжело "Преисподний дом". Написал последние слова и вдруг почувствовал нестерпимое желание ещё раз припасть к роднику передреевских строк:
   Вечности медленный ветер
   Мое овевает лицо.
   Ну вот, теперь можно и продолжить.
   Мы знаем, что враг человеческого спа­сения чрезвычайно изобретателен и для каждой эпохи у него свои "сюрпризы". То, что он приготовил для нас сегодня, не ук­ладывается ни в какие привычные пред­ставления о нигилизме. Даже Фёдор Ми­хайлович не мог предвидеть появление в русской жизни "православного" Нечаева. Он мог представить себе Лямшина, запу­скающего мышь за оклад иконы, но Лям­шина или Петеньку Верховенского, с густыми бородами, в чёрных мундирах, не­сущих иконы и хоругви с чёрными креста­ми (помните -- у Рубцова "они несут на флагах чёрный крест"), поющих "Боже, Царя храни"?! Нет, такое автору "Бесов" не могло привидеться даже в самом кош­марном сне. Но то, что не могло и при­сниться, стало жуткой реальностью. 10 апреля 1999 года в провинциальном го­родке Вышний Волочек Тверской области произошло немыслимое событие. Нака­нуне Светлого Христова Воскресения, в Великую Субботу, когда Церковь поёт "да молчит всяка плоть человеча", когда весь мир замирает в ожидании величайшего События, двое вооружённых мужчин во­шли в милицейскую управу и расстреляли дежуривших там сотрудников. Трое бы­ли убиты и один ранен. Убийцами оказа­лись члены так называемого Опричного братства Александр Сысоев и Евгений Харламов. Оба считали себя православными, исправно посещали храм Божий, постились, причащались, особенно Сы­соев. В ходе следствия выяснилось, что новоявленные Нечаевы убили милицио­неров для того, чтобы завладеть их ору­жием. Далее они планировали сформи­ровать Опричный полк, мобилизовать местное население и начать крестовый по­ход на Москву. Цель грядущей револю­ции: восстановление в России Право­славной самодержавной власти. После задержания Сысоев писал своим сорат­никам: "Совесть моя чиста, своими испы­таниями горжусь и от них не отрекаюсь".
   Кто-то, возможно, скажет: "Эти ребята просто психически больны. Зачем вам из мухи делать слона?" Подобное говорили в своё время и о Нечаеве. Но главное в другом. Я лично хорошо знал основателя Опричного движения в нашей стране, бывшего журналиста Андрея Щедрина, который чаще фигурирует под псевдони­мом Николай Козлов. Он был и остается ведущим идеологом Опричного движе­ния. Его статьи прилежно штудировал Сысоев. Так вот, около пятнадцати лет на­зад, когда Андрей Щедрин ещё только на­чинал создавать своё Опричное дело, на одном из первых заседаний опричников грядущего царя я спросил его о целях движения. Щедрин ответил, что цель -- установление самодержавной власти России. Ради достижения данной цели, по мнению главного идеолога, допустимы любые средства, в том числе и убийства, особенно тех мнимых православных, которые попытаются встать на пути великого опричного дела. Я спросил его, что они предполагают делать с инакомыслящими, когда придут к власти в России. Щедрин ответил: "Будем перевоспитывать". А если они не захотят перевоспитываться? -- не унимался я. "Казним", -- коротко ясно отрезал "Николай Козлов". Teбе смешно, читатель? А мне что-то не очень, тем более когда читаешь откровения одного из идеологов патриотической оппозиции, тоже считающего себя православным, Владимира Бондаренко: "Так наш национальный русский упырь оказывается временами символом вечной Святой Руси. Упырь на время становится в центр спасения Святой Руси" или: "но кара Божия должна обрушиться на врагов Божиих. И скоро наступит время разумных убийств в нашей действительности. Не­чаев вернулся".
   Во многих своих статьях о литературе Бондаренко с удивительной наглостью подчеркивает преемственность с творче­ством Фёдора Михайловича таких писа­телей, как Проханов и Лимонов, вопию­щей аморальности, цинизму и антиправославности которых могли бы позавидо­вать преисподнии персонажи романа До­стоевского "Бесы".
   Итак, читатель, перед тобой явление, до сей поры ещё не известное ни русской истории, ни рус­скому общественному сознанию, -- "православный" нигилизм или "православная" нечаевщина.
   Господин ТИТ, утверждая, что Достоевский "вдохновенно воспел русский абсурд", умудряется при этом ещё и фа­мильярно похлопать гения по плечу, небрежно пробрасы­вая: "да простит меня Фёдор Михайлович". Я отвечу вам и таким, как вы, господин ТИТ, рифмованной строчкой: ТИТ, а ТИТ, не жди -- не простит! Глядя на эти "чёрные кресты", особенно отрадно сознавать, что есть, и теперь уже навсе­гда останется в русской культуре картина, созданная Владимиром Бортко, Евгением Мироновым, Владимиром Машковым, Инной Чуриковой, Владимиром Ильиным и дру­гими. Мне совершенно неинтересно говорить об отдельных недостатках игры некоторых актёров (особенно актрис), поскольку все недочёты растворяются в общей благодат­ной атмосфере фильма. Удивительно, ведь я сначала не принял Миронова, а теперь не могу поверить, что образа, сотворенного актером, когда-то не было. Из плеяды героев Достоевского нам сегодня нужнее всех Лев Николаевич Мышкин, слабый на первый взгляд, не имеющий, по его собственному признанию, жеста. Но ведь Церковь учит нас: "Сила Божия в немощи совершается". Благодатная не­мощь блаженного Льва Николаевича -- великий залог на­шего духовного выздоровления. Именно это, мне кажется, очень хорошо осознавал Евгений Миронов, когда в послед­них кадрах фильма посмотрел на нас глазами уже почти ис­целенного князя. Слышу скептический голос: "Автор статьи пытается какому-то ничтожному факту, случайному успеху какого-то фильма придать чуть ли не вселенское значение. Пусть он не ждёт никаких благих последствий от явления своего Мышкина, Посмотрели, всхлипнули пару раз и забы­ли, вот и вся любовь".
   Своему гипотетическому оппоненту отвечу так. Во-пер­вых, "нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся", поскольку Священное Писание учит нас, что у Бога имеет значение даже вес крыла мухи. Во-вторых, человек, на са­мом деле, ничего не забывает -- ни хорошего, ни дурного; всё, что он видит и слышит, складывается в тайниках его ду­ши и проявляется в экстремальной ситуации, когда необхо­димо совершать поступок. Бурно растут и плевелы, и пше­ница. Время новых перемен в России, а значит и во всем мире, не за горами. Столь неожиданный и безусловный прорыв в наше сегодня Достоевского с его князем, моля­щимся о том, чтобы Господь открыл "русскому человеку русский Свет", -- явное предзнаменование приближающе­гося Времени Вечности.
   Не помню ни счастья, ни горя...
   Простор овевает чело.
   И, кроме бескрайнего моря,
   В душе моей нет ничего.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"