Если бы денег на перчатки не пожалел, сохранил бы себе руки - обойдясь без обморожения. А так... Иди теперь, кусай локти! Сколько не вспоминай мягкую замшу на плотном меху - теплее не станет. А все она - авоськина привычка: надо бы купить, а, может, и не надо... сколько их разных уже потерял...
Идти ему было нелегко: сапоги от мерзлой земли еле отрывал, по ощущениям, весили они килограммов десять, шапку натянул на самый нос, спрятав уши. Ветер давно добрался до тела, и казалось даже, что внутри него - тоже дует... Хотелось снега, чтобы много было, сугробы. Думалось, что, если бы снег - было бы теплее. По крайней мере, не раздавался бы под ногами гул глубоко промороженной почвы. Это даже не гул, а, скорее, звон: густой, утробный. От него становилось не по себе, хотелось бежать, но сил почти не осталось. Он не знал, сколько точно, но предполагал, что километров пять прошагал на тридцатиградусном морозе...
И о валенках постоянно думалось, и о шубе овечьей, и о шапке-ушанке... Не модно, конечно, но зато, как тепло! Не дураки были наши, когда в такой одежде ходили всю зиму. Никакие пуховики с шубой не сравнятся, ни одна вязаная шапочка-горшком с пумпошкой не заменит ушанки, про валенки и говорить нечего: нет звона под ногами, тяжести - никакой, тепло - как должно быть тепло, и пальцы шевелятся... Он подумал, что с радостью отдал бы сейчас за шубу и валенки свою новую машину, тем более, что от неё никакого проку: она на морозе в степи раньше хозяина околела. Километра два назад он бросил пакет с мандаринами, километр тому - заледеневшие розы, чтобы засунуть обе руки в карманы куртки. Но, видимо, сделать это надо было сразу - пальцы он уже не чувствовал...
Пройти оставалось километров семь...
1. Сон.
Он очнулся в больничной палате... Открыл глаза - яркий свет, значит, уже утро. Последнее, что помнил - ночь. Осмотрелся по сторонам: слева на кровати лежит пожилой мужчина. Храпит. Справа - мальчик лет двенадцати. Не спит. Смотрит на него. Смотрит пристально. Говорит:
- Вы как себя чувствуете?
- Нормально, - отвечает, немного пугаясь собственного голоса, тише и скрипучее обычного.
- А Вас как зовут? Меня - Артем, - говорит мальчик.
- Олег. Как я здесь оказался? Ты видел?
- Да, видел. Три дня назад Вас привезли после операции на каталке и заходили к Вам женщина с ребёнком...
Голова, словно двигатель на сильном морозе, заводилась с трудом, рывками пытаясь переварить информацию: три дня, операция, женщина, ребёнок... Ничего из услышанного он не понимал. Слова, конечно, все знакомые, а вот смысл - смысла нет. Олег закрыл глаза, думая, что проснулся не вовремя. Сейчас ещё часик вздремнёт и окажется в своей московской квартире: утром в воскресенье, когда не надо рано вставать и ехать на работу... И он почти поверил в это. Мальчик по имени Артем молчал, следовательно, больше не снился ему...
И Олег, действительно, уснул. Во сне видел себя настоящего: тридцати пяти лет от роду, высокого, смуглого, сильного - такого, каким и все его видели, человека без комплексов, в каких-то вопросах даже циничного, всегда достигающего поставленной цели. К своим тридцати пяти много чего успел сделать: бизнес построил, и не абы какой, а самый, что ни на есть - третью позицию в рейтинге рекламных компаний удерживал прочно. Работал с крупнейшими заказчиками, штат сотрудников содержал приличный, зарабатывал очень даже. На прибыль от первой крупной сделки купил себе неплохую квартиру в центре, в прошлом году сменил на роскошную, в этом - обзавёлся загородным домом и начал задумываться о покупке недвижимости за границей. Дела шли хорошо. А, если вспомнить, с чего начинал, то, вообще, отлично! Ещё каких-нибудь восемь лет назад он работал простым рекламным агентом в небольшой полиграфической кампании. Но доволен не был ни заработком, ни самой деятельностью. Ему, выпускнику ГИТИСа с режиссерским дипломом хотелось большего. О сцене не мечтал никогда: в характере его присутствовала редкая смесь творчества и деловой активности. Олег видел себя успешным рекламщиком. Грезил собственным бизнесом, в котором только он будет принимать решения: что снимать, как снимать и с кем работать. Последний пункт - самый важный...
Осуществить мечту Олегу помог случай. До сих пор, вспоминая тот день, говорит себе, что это был подарок Деда Мороза к Новому году. Конечно, он давно не верит в сказочных персонажей, но такое фантастически благоприятное стечение обстоятельств никак иначе объяснить не может...
Это произошло 31 декабря, когда он, проклиная всё на свете, уже под вечер добирался к клиенту с немалым тиражом отпечатанных рекламных буклетов. Клиент попался капризный, требовал все исполнить раньше срока, и, как обычно бывает, с заказами таких клиентов приключаются всяческие накладки. И тогда было именно так. Сначала долго не могли согласовать макет: всё его не устраивало, кричал, ругался, обвинял дизайнеров в некомпетентности, грозился обратиться в другую кампанию. Олег в глубине души надеялся, что так и случится. Но клиент попался не просто капризный, а маниакально упёртый в своём желании добить всех и довести дело до конца. Срок исполнения был назначен на 28 декабря, но в последний момент подвела типография, тираж вышел только поздно вечером 30-го. Максим Сергеевич Катков (считающий себя потомком блестящего Михаила Никифоровича Каткова, известного публициста 19 века, и, конечно же, не имеющий к нему никакого отношения), уже двое суток орал по телефону на каждого, кто снимал в офисе трубку. Другие агенты крестились и радовались, что это не их клиент...
Попав под "Каток" (общеизвестное прозвище Максима Сергеевича в деловых кругах), Олег несколько изменился: на смуглом лице обозначилась бледность, плечи, всегда горделиво расправленные, опустились. Так он и ходил: бледный и скрюченный, подавленный и раздражённый. Не рад был никаким комиссионным, хотя в начале именно они подстегнули его взяться за этот заказ. Если бы знал, во что всё обернется, сто раз бы подумал, прежде чем соглашаться...
Утро тридцать первого выдалось адекватным: оно было входным билетом в тот ад, в котором Олег предполагал оказаться. Он чувствовал его кожей, когда в д`уше текла только холодная вода; сгоревшие тосты усилили сходство задымлённой кухни с преисподней; и ещё Настя, подруга, у которой он живёт уже два года, предъявила (так некстати!) список продуктов к новогоднему столу.
- Мы же всё закупили, Насть? - раздражался Олег, вспоминая, как нагруженный бесконечными пакетами с вином и продуктами, тащился домой в прошлую субботу, проклиная Настину страсть к закупкам, предстоящий Новый год и всё на свете, - У меня сегодня будет чёртов день! Вот, уже началось, - хватая визжащий мобильник, и на ходу всовывая себя в куртку и ботинки, крикнул он, спеша к двери.
- Ты посмотри, прежде чем возмущаться, - поправляя на нём шапку, ласково проговорила Настя, опуская записочку в карман его куртки.
Олега раздражало всё. Даже прикосновения Настиных рук были ему неприятны сейчас. "Она нарочно так делает, чтобы позлить меня", - думал он, выбегая из дома, не попрощавшись. "Знает, как важно для меня выполнить заказ, денег заработать,.. не только для себя стараюсь, и для неё - тоже... Могла бы сама купить, чего ей там не хватает"...
В общем-то, Насте всего хватало. В отличие от Олега, в свои двадцать три она была начисто лишена всяческих карьерных устремлений, амбициозных планов на жизнь и прочего ментального пороха, рисовавшего счастье её избраннику. Её понимание счастья было куда прозаичнее. Ей просто хотелось выйти замуж, родить двоих детей и посвятить свою жизнь семье. К этому времени Настя закончила художественное училище и преподавала живопись в художественной школе. Зарабатывала сущие гроши, которых хватало на оплату коммуналки за двухкомнатную, полученную в наследство от умершей тетки, и необходимый набор продуктов. Ни на что другое. Когда ей требовалось что-то другое, Настя давала частные уроки рисования, в основном, детям, желающим поступить в художественную школу. В свободное от занятий время она с удовольствием рисовала сама, удачные работы сдавала в художественный салон напротив. Они иногда продавались.
И с Олегом познакомилась там, в салоне, два года назад. Настя, свежеиспечённая выпускница училища, зашла забрать небольшие деньги за проданную работу, а Олег просто коротал время, рассматривая статуэтки в витрине. Они понравились друг другу сразу, как нередко случается между мужчиной, умеющим распознать женскую неопытность, и этой самой неопытностью, уловившей на себе внимание противоположного пола. Олег был привлекателен сверх меры, и Насте казался тогда недосягаемым. Даже после того, как он пригласил ее в кафешку, взял номер домашнего телефона и в тот же вечер действительно позвонил! она всё равно долго считала его увлечение мимолётным, а себя - недостойной его внимания.
Через два месяца он переехал к ней. И это было странно для них обоих. Настя, провинциалка по сути и происхождению (родилась и выросла она в Казахстане, в городе Атырау, который до 1991 года назывался Гурьев, откуда приехала в Москву четыре года назад к тётке по материнской линии), к двадцати годам не имела ни ухажёра, ни представления о том, какими могут быть длительные отношения между мужчиной и женщиной. Олег был в её жизни первым: первым, кто обратил на неё внимание; первым, кто сделал её женщиной. Первый встречный, можно сказать, правда, задержавшийся и оставшийся рядом. Для Насти было естественным считать, что, раз они живут вместе, рано или поздно, они поженятся, и всё у них будет хорошо.
Олег был старше её на два года. Он закончил ГИТИС, соответственно, лишился единственного варианта почти бесплатного жилья - общежития. Пришлось снять комнату в коммуналке, устроиться на работу, чтобы тупо оплачивать эту самую комнату, поскольку, сам он тоже был не москвич. К моменту встречи с Настей Олег проработал в рекламной компании три месяца, два из которых - стажёром за символическую плату. После этого его перевели на микроскопический оклад плюс проценты от заключённых договоров. Началась суетливо-напряжённая жизнь рекламного агента, точно вписанная в ёмкую фразу: "Что потопаешь - то и полопаешь!".
И Олег топал, стаптывал до заломов сначала кроссовки, потом недорогие ботинки, потому что в кроссовках после стажерского срока в офис приходить запрещалось. К концу пятого месяца работы он купил себе костюм и две пары новых ботинок. Это был успех, не бог весть какой, но всё же. Успеху способствовало и освобождение от аренды жилья: Настя, естественно, денег с него за проживание не брала...
Она вообще привыкла ничего ни с кого не брать... Вернее, даже не представляла себе, что можно жить как-то по-другому, не только отдавая. И это был источник её неиссякаемой жизненной силы и одновременно - источник многих разочарований потом. Но в то время она была совсем ещё девочка: без опыта, без корысти, почти без самолюбия. Поэтому Олегу она отдала всё и сразу: себя, жилплощадь и все свои чувства. Он взял всё, потому что не представлял себе иного жизненного сценария, кроме того, в котором он - главный, а женщина,.. а женщина,.. ну пусть она просто будет, раз ей этого хочется!..
Насте хотелось. Ей очень хотелось быть рядом и бесконечно устраивать для него быт. И у неё прекрасно получалось. Олег был доволен, они жили, как самая настоящая семья целых два года. Сказать по правде, Олег в то время не испытывал к своей спутнице особо сильных чувств, не считал её красавицей, умницей уж тем более, но отмечал в ней некую женскую привлекательность, которая порой привязывает мужчин сильнее любой неземной красоты. Было в Насте что-то такое, что не поддавалось логическому осмыслению, что-то, от чего он испытывал беспокойство. Позже он поймет, что это было: её внутренняя свобода, которая пронизывала всю её жизнь и ни от чего не зависела. Только от желания самой Насти.
Настя поняла это раньше. И, как только поняла, ушла от него навсегда. Но это случилось много позже, а пока они были счастливы и готовились встречать третий свой совместный Новый 2002 год...
Когда Олег, раздосадованный, выбежал из дома, на ходу застёгивая куртку, Настя, как делала это всегда, подошла к окну, чтобы проводить его взглядом и помахать рукой. Обычно он оборачивался, отправлял ей воздушный поцелуй и через пару секунд скрывался за углом дома. Сегодня не обернулся. Ссутуленный, втянув голову в плечи, он быстрым шагом, почти прыжками, преодолел привычное расстояние, не оставляя следов на ледяной дорожке...
Ветер рвал провода. Время отрывало последний листок в календаре уходящего года. Настя отвела взгляд от окна, вздохнула тяжело. "Устал, замотался",- с нежностью подумала она, - "Ничего, сегодня расслабимся, потом несколько выходных дней приведут его в чувство"... О том, как они загадают желание под звон кремлёвских курантов, Настя мечтала, собирая по квартире разбросанные Олегом вещи. Застилая кровать свежим бельем, представляла, какой он сделает ей подарок, и как сам будет срывать праздничную упаковку с приготовленной под ёлкой коробки. Она пыталась вообразить его удивление, когда он увидит то, на что она копила деньги несколько месяцев, но все равно не смогла обойтись без кредита - мобильный телефон той самой последней модели, о котором он мечтал! Долгий день проходил незаметно в заботах о праздничном ужине, по телевизору несколько раз прогнали "Иронию судьбы" по разным каналам... В шесть вечера Настя, удовлетворённо окинув взглядом сверкающую чистотой и гирляндами квартиру, решила привести в порядок себя... В восемь она, одетая в красивое красное платье, с завитыми локонами волос сидела за накрытым столом, с нетерпением ожидая Олега...
Когда он пришёл, в десять часов утра первого января, всё было так же: гирлянды горели, вино и фрукты стояли на столе, коробка в блестящей упаковке лежала под ёлкой, а Настя, в красном платье - на кровати...
Он готовился к сцене, скандалу, крику, слезам. Ничего этого не случилось. Увидев его, Настя медленно поднялась, молча накрыла завтрак, села и поела тоже. И ни слова, ни единого вопроса: где был? почему? за что? и всё такое... Глаза её были сухи и пусты, губы сжаты, руки опущены. И это было страшнее крика, тяжелее истерики - это было невыносимо. Олег растерялся, попытался объясниться, но Настя не стала слушать, ушла в спальню, не замечая его. Тогда он схватил её, бросил на кровать и, не испытывая сопротивления с её стороны, овладел ею. Тело не ответило ему. Такое привычное, тёплое и всегда отзывчивое, молодое, гибкое тело, не льнуло к рукам, оставаясь безучастным мёртвым бревном.
- Ну, и как хочешь! - в сердцах крикнул он, встал с кровати и ушёл в ванную.
Вода шумела, гудел старый смеситель, давно требующий замены, завизжали, дёрнувшись по трубе, кольца клеёнчатой шторки над ванной... Такие привычные, всё объясняющие звуки, позволяли Насте в мельчайших подробностях представлять каждое движение Олега за стенкой... Ей было больно, больно, как никогда. Она лежала на боку, поджав тоненькие ножки к груди, совсем ещё детской, маленькой, круглой. Старалась ни о чём не думать. Это не получалось. Вопросы, которые ей следовало задать Олегу, она задавала себе. Все эти бесконечные где? почему? и с кем? сливались в один неразличимый шум, в котором смысл каждого отдельного слова был утрачен. Так происходит, когда много раз проговариваешь про себя одно и то же слово, и в какой-то момент начинаешь удивляться привязанному к нему смысловому значению...
Вымытый, чисто выбритый, благоухающий дорогим парфюмом, Олег молча оделся и решительно зашёл в спальню, где Настя всё ещё лежала, не шевелясь.
- Смирновы приглашали нас сегодня в гости, - резко сказал он, не глядя на неё, - Пойдешь?
Настя в ответ помотала головой.
- Как хочешь, - снова сказал он, - Я пошёл.
Только когда дверь за ним закрылась и замок привычно щёлкнул, Настя дала волю чувствам. Плакала до тех пор, пока сон не отключил сознание... Проснулась, когда стемнело. Голова тяжёлая, такие же мысли. Она понимала, что Олег поступил с ней, мягко сказать, некрасиво. Была уверена, что заслужила, что только так с ней и можно поступать. Она считала себя мягкотелой, нерешительной, винила за то, что растворилась в своём Олеге полностью, без претензий, без капризов. Вот и получила. Поделом, значит. Но рушить привычный мир в её планы совсем не входило. Она продолжала ждать его возвращения. Теперь, хотя бы, известно: откуда...
...Смирновы отличались гостеприимством. Ото всего мира отличались в самой высочайшей степени. К ним можно было заявиться в ночь-полночь и не беспокоиться, что не примут радушно. Изначально это были друзья Насти, и даже не её, а покойной тётки Натальи. Но за два года Олег стал для них таким же родным, как и Настя. Валя и Иван Смирновы были постарше лет на десять, но это обстоятельство дружбе не мешало. Напротив, с ними было интересно и спокойно. Особенно с Иваном, уравновешенным по характеру и страшным любителем до "посидеть в хорошей компании". Как-то так сложилось, что Олега они приняли сразу, нравился он им своей активностью и практичностью. Считали, что повезло Насте. И праздники многие отмечали вместе, чаще - у Смирновых, редко - у Орловых, как с легкой подачи Валентины называли ещё не женатых Олега и Настю: по его фамилии.
Когда Олег появился на пороге, у Смирновых уже вовсю гуляли: слышался стук вилок, звон рюмок, смех и громкий Валин голос, который ни с каким другим не спутаешь.
- Ты один? - удивился Иван, беря у Олега куртку.
- Настя не очень хорошо себя чувствует, - соврал Олег, - Женские дела.
- Жаль, - искренне сказал Иван. - Ну, проходи. Гошка как раз собрался про лодочку петь.
Олег прошёл в зал, где за накрытым столом сидело человек семь, включая Гошу с гитарой в руках. Тогда он ещё был женат на глубоко любимой жене Ольге, тяжёлый развод с которой предстоял ему через три года. У них были дети - два сына, что не помешало Ольге уйти от него к их общему другу, хирургу Толику, сделавшему ей операцию на щитовидной железе. Никто толком не знает, когда всё началось у Ольги и Толика: до или после той операции, но они счастливы до сих пор и воспитывают общего сына Павлюшу. А Гоша потом как-то сказал, тяжело переживая развод: "Теперь все песни про нас"...
Олегу были рады. Несколько вежливых вопросов о Насте и всё, больше расспросами никто не мучил. Много пили, много ели, много песен спели. День незаметно кончался. Вечером гости разошлись, остался только Олег, которого развезло, то ли от чувства вины перед Настей, то ли просто от усталости. Олегу очень хотелось поговорить с Иваном наедине, и случай представился, когда они вышли в коридор курить.
- Ну, что у вас случилось? - спросил Иван. - Рассказывай. Я же вижу: ты сам не свой весь вечер.
И Олег рассказал. О том, как его достал Катков своими придирками и подстёгиваниями (как будто от меня много чего зависит в этом типографском бедламе! - возмущался, оправдываясь Олег), и о том, как он, словно вьючный осёл, вёз через весь город, умерший в пробках в предновогоднем столпотворении, полный багажник свежеотпечатанных листовок, в то время, как все нормальные люди спешили домой, к праздничному столу...
- А, когда я в семь вечера, наконец, добрался, оказалось, что Катков смылся на корпоратив, - выдыхая облако дыма, сказал Олег. - Я понятия не имел, что есть на свете идиоты, которые корпоративы отмечают 31 декабря! Оказывается, есть. Звоню Каткову - а тот, уже при дозе ударной, требует, чтобы я бросил тираж в офисе и срочно ехал к нему. Короче, отмазаться я не смог. Поехал. Думал, что ненадолго, тем более, совсем рядом было. А там такое началось, - Олег неопределённо махнул рукой.
- Получается: ты пришёл поздно, и Настя на тебя обиделась? - предположил Иван.
- Хуже. Я пришёл рано: в десять, но сегодня уже. А Настя не говорит ничего и меня не слушает. Легла и молчит. А я, между прочим, для неё старался. Мне этот заказ приличные комиссионные даёт, я под них денег у шефа занял и путёвки нам с Настей в Египет купил. Завтра лететь. Думал сюрприз ей сделать, а она и не смотрит на меня, - в сердцах проговорил Олег, затушив сигарету как-то особенно яростно.
- А, что, корпоратив до утра был? - улыбнулся Иван.
- Нет, конечно. До утра было всякое другое. В двух словах не расскажешь, - нервно бросил Олег, - А чего ты смеешься? Думаешь, я по девицам, что ли ходил?
- А, что, нет, разве?
- Если бы! - возмутился Олег. - Мне Каткова с его другом Борисом Львовичем хватило! Полночи по Москве их катал, если это можно так назвать по нашим заносам. А под утро им опохмелиться захотелось, в ресторан поехали. Меня ни в какую не отпускали. Да и страшно было их бросить в таком состоянии. Катков ещё как-то держался и на ногах и в памяти, а вот друг его - у того совсем крыша поехала: всю дорогу, пока его домой вез, сказки рассказывал. Про то, что он медиамагнат. Прикинь! Магнат! Лыка не вяжет, а фантазия буйная покоя языку не даёт.
- Борис Львович? А как он выглядит? Лет сорок пять, невысокий, толстенький, лысый и в очках? - спросил Иван.
- Да..., - удивился Олег.
- Он не сочинял ничего. Он и есть ТОТ САМЫЙ Борис Львович Мухин. Ты же в этом бизнесе работаешь, а Мухина не знаешь, что ли?
Олег побледнел и замолчал. Мухина, ТОГО САМОГО МУХИНА, он, конечно, знал. Не лично (до вчерашнего дня, и в этом он теперь был уверен, хотя поверить в такое было не просто), а так: имя это было у всех на слуху, кто имел отношение к рекламному делу. И он ему, Олегу Орлову, не чтобы орлу какому, а так, птенцу неоперившемуся, предложение сделал в новом направлении бизнеса поработать... "Мне сейчас, как раз, нужны молодые, умные, с горящими глазами, как у тебя", - эта фраза Бориса Львовича выплыла на поверхность сознания и плавила мозг Олегу. "Какой же я был дурак, ничего конкретного не ответил ему!" - сокрушался Олег про себя. - "Вряд ли ещё представится случай с ним увидеться. Я полный лох, Мухина не узнать!"
- Ты чего застыл? - толкнув его в бок, спросил Иван. - Давай, выпьем ещё по одной, и пойдёшь к своей Насте объяснения давать.
Настя... Олег настолько был потрясён сделанным открытием, что Настя как-то померкла в сознании, отошла на задний план. Всё, о чём он сейчас думал - это об упущенной возможности начать новую жизнь...
Он не знал ещё тогда, что, если что-то важное вклинивается в твою жизнь хотя бы боком, самым малым краешком, то рано или поздно оно придёт и станет частью этой жизни, настолько большой, насколько сам сможешь себе позволить...
...Настя помирилась с Олегом. Да что, собственно, мириться, если и не ругались? Она просто приняла его без лишних слов, убедив себя, что сама во всём виновата. В чём именно - не знала, но это было неважно. Главное, он дома, с ней и такой необыкновенный подарок сделал на Новый год!
10 января они вернулись из Египта. Довольные, загорелые. И жизнь снова вошла в накатанную колею: Настя преподавала в художке, Олег работал в расслабленном режиме - в январе заказов почти нет. Так всегда, говорили в офисе, до середины февраля бамбук куришь, а потом начинается беготня и кипиш, будто все спят полтора месяца, а потом резко просыпаются с диким рекламным голодом. Олег наблюдал эту картину в третий раз. Господи, сколько можно топтаться на месте: работать у этого недоделка Петрухина? Ничего здесь не добьёшься, перспектив - никаких, так и пробегаешь агентом, пока не уволят, чтобы свежую кровь на твоё место взять...
На самом деле, Олег явно сгущал краски. За два с половиной года он доработался до должности старшего менеджера направления. Он отвечал за клиентов, размещающих рекламную информацию в "Деловых людях". Это был глянцевый журнал, выпускаемый издательством Петрухина раз в квартал. Олег занимался им уже полгода, но особого результата пока не достиг. Что до него, что с ним - журнал еле-еле сводил концы своего бюджета, балансируя на нулевом уровне прибыльности. Петрухин скрипел зубами, устраивал Олегу еженедельный промыв мозга, но сам, будучи по природе человеком инертным, не спешил вносить никаких предлагаемых Олегом изменений в работу направления. Он считал, что всё устроено, как надо, и неуспех журнала списывал на некомпетентность сотрудников. А, поскольку премиальная часть заработка Олега была привязана к прибыльности издания, ситуация раздражала его не меньше, чем Петрухина. Сейчас - особенно. Выпуск должен был выйти в середине марта, а "мёртвый сезон" - минимум до февраля... Что это будет за выпуск, сотворённый за какой-то месяц - гадать не приходилось. Конечно, могло тупо повезти: два-три солидных клиента спасали ситуацию от краха. Но их ещё надо было найти, убедить разместиться и, самое тяжкое - получить от них деньги, желательно авансом, желательно все.
Эти мысли Олег гонял в голове постоянно, чувствуя какой-то тупик, словно он шёл, шёл к чему-то, пришёл и понял, что цель была выбрана неверно. Что теперь? Разворачивайся и иди обратно? А обратно - это куда? С какого момента началось торможение? Когда он выбрал не ту цель?
Максим Сергеевич нарисовался 12 февраля в полдень, самыми радужными красками, о каких можно только мечтать, когда долгое время кроме простого карандаша ничего другого в руках не держал. А тут вдруг - на те вам! феерия цвета и звука. Никогда еще Олег не был так рад Каткову. Вернее, он впервые был рад его видеть и слышать. Максим Сергеевич, в редком прекрасном расположении духа (может, дела фирмы в гору пошли, может, что вероятнее, зная его склонность угождать слабостям физического порядка, новая женщина - это не важно, хотя выяснилось, и почти сразу, что - второе), появился в офисе Петрухина. Сначала прокатилась звуковая волна, оповещающая его приближение, а потом и сам Катков. Петрухин, увидев "дорогого" клиента, вскочил с места быстрее, чем того требовалось от хозяина этого самого места. Офисное кожаное кресло крутанулось под ним, скрипнуло и, удержавшись на последней, "тоненькой", едва не отрезав Петрухину пятки, с грохотом врезалось в стену.
- Ну, рад! - заискивал Петрухин, стараясь держаться свободно и непринуждённо, - Какими судьбами, Максим Сергеевич? Присаживайтесь! Чай? Кофе?
- А я - не то, чтобы - рад, но вынужден, - хитровато улыбаясь и едва-заметно снижая уровень звука, проговорил Катков.
Петрухин был не дурак. Петрухин сразу всё понял. У него чуйка работала чётко, почти никогда его не подводила. Понял, что, собственно, нужен не он, а кто-то из тех, кто и ему самому нужен. Не надо было думать долго и перебирать множество вариантов, чтобы понять: Орлов. Кто ещё? Он работал с Катковым, рассказывали, что даже в новогоднюю ночь куролесили вместе...
- Я, собственно, вот к тебе по какому делу, Петруша, - переходя внезапно на уничижительное в данном случае "ты" (не говоря уж о том, что Петрухин был вовсе не Петром, а Сергеем Ивановичем), Катков присел на стул стиля "малокомильфовый", - Мне твой Олег Орлов нужен для дела одного. Не одолжишь на месяц-другой?
Петрухина передёрнуло. Что, значит, одолжишь? На месяц-другой? Кого? Орлова? Поставляющего рекламу в журнал, у которого выход тиража через месяц и ни одной проданной полосы? Петрухин попытался свести на шутку, хотя по Каткову было видно - не шутит.
- Что Вы, Максим Сергеевич, имеете ввиду? Вы хотите, чтобы Орлов лично занимался Вашим новым заказом, как в прошлый раз?
- Нет, - отрезал Катков. - Нет у меня для тебя никакого заказа и никогда больше не будет! Ты мне сделку сорвал перед Новым годом и, если бы не Орлов твой, я бы тебе такую неустойку вкатил! Орлов теперь - твоя неустойка! Позови-ка его, позови, - становясь спокойнее, произнес Катков.
Петрухин понял, что всё решено: где-то, кем-то и без него. Орлова он лишался. Понятно. А вот насколько это хорошо или плохо в его ситуации - "будем посмотреть" - как сам он любил говорить...
Олег застал Каткова в прекрасном расположении духа, чему и удивился и обрадовался.
- Максим Сергеевич! Я действительно рад Вас видеть, - искренне рассмеялся Олег.
Катков приобнял его, похлопал по спине, чем окончательно сбил с толку и Олега и Петрухина.
Больше Олег к Петрухину не вернулся. Даже за трудовой книжкой отправил курьера...
2. Не сон.
.. Гул. Чудится или на самом деле? Отчего-то самое сложное - понять, что чудится, а что существует. А даже, если и поймёшь, и отделишь одно от другого, надо ещё суметь по-разному относиться к реальному и чудному... Ну есть же этот звук! Вот, оба уха закладывает, мозг обволакивает, сознание в вату превращается... тонуууу в ней... тонннну тополиного пуха высыпали на голову... гоооолую... кто-то скрывает правду... гооолую правду... горькую... горько... горький... горький чай... чай, полегчает...
...Холодно... мандарины брось... брось все... холод... но... надо же... надо одежды... не режьте... брюки... оставьте... руки...
...Свет дайте... да, те... сделайте свет ярче... ярость человечья... вечно... конечно... конечность...
...Ампутация...
- Олег Николаевич, просыпайтесь, просыпайтесь. Вам надо бы подняться уже, доктор придёт сегодня. Давайте, я помогу Вам...
Орлов пытался соотнести время и действие - ни о чем. Какая-то медсестра настойчиво говорит ему прямо в лицо, наклонившись над ним, поправляя подушку, распространяя вокруг ненавязчивый аромат Кензо.
- Где я? - тихо спрашивает Орлов.
- В Атырау, в райбольнице, - почти виновато отвечает медсестра.
- Атырау?.. Значит, я дошёл... Я дошёл? - глядя на неё удивленно, проскрипел он.
- Не совсем. Привезли Вас, в степи нашли и привезли совершенно окоченевшего...
- Что это ты рассказываешь какие-то мороки, Анна? Давай-ка, иди, я сам с Олегом Николаевичем побеседую, - произнес доктор, маленький, сухой старичок лет семидесяти. - Обелевич, Яков Иванович. Рад видеть Вас в сознании, - и, вместо того, чтобы протянуть ладонь для рукопожатия, легонько похлопал Орлова по плечу...
...Белое... белого снега белее... белым болеет... белеет... болеет... блекло бледнеет... холод... остановить...
...Глупость какая... руки... теряем... так не должно быть... при чем тут... должен очнуться... снова не вышло... спит... разбудить... спит... разбудили... спит... кома?... спит...
...Когда её потерял? Четыре года жили, и всё было хорошо. Потом, когда к Мухину в проект попал, всё стало ещё лучше. Денег больше, работа - такая, что дух захватывало. На что ей, собственно, было жаловаться? Ни в чём никогда не отказывал. Правда, ничего и не просила. Это же Настя! Молчит - типа сам понимать должен. Поймёшь их, женщин! Куда там! На подступах погибнешь... И всё же... Может, тогда ещё, когда новогоднюю ночь пропустил, в 2002-м? Господи, как давно это было! Сколько всего хорошего потом произошло! Неужели, затаила обиду? Нет, вряд ли... Замуж хотела. Так я же не отказывал, не предлагал, правда, тоже... Но и не отказывал! Подождать только просил... Ребёнка собиралась родить... Да, тут я виноват: не поддержал. Ну, куда нам тогда были дети? Ничего ещё толком не было, квартирка её малюсенькая... Каждый бы на моем месте сомневался... Или не каждый? Какая теперь разница! В конце-концов, она же согласилась со мной, прервала беременность... И снова всё наладилось. Чего ей через месяц вожжа под хвост попала? И, как всегда, в своем духе: ни слова не сказала, собрала вещи и уехала. Ну, уехала, так уехала! Что, в самом деле, к батарее ее привязывать? Не хочешь - не надо. Переживу! И пережил. Шесть лет пережил. Так никого и не нашёл лучше... Не то, чтобы один всё время, нет, конечно. Много разных подружек сменил. Не то всё. Всем им от меня чего-то надо было. И только Насте был нужен я, а не мои возможности... Много позже понял, что мне только она одна и нужна была всегда. Да, что теперь старое ворошить? Знаю: живет в своем Атырау с родителями, замуж вышла, развелась почти сразу, дочь у неё. Наверное, и, как звать меня, позабыла. И правильно. Чего ей меня помнить? Пусть счастлива будет. Но, любила ведь она меня! В этом не сомневаюсь. Вспомню, как в глаза мне смотрела, - мурашки до сих пор по телу бегут. И как уезжал с той квартиры... все вещи в коробки сложил... и сейчас не распакованными стоят. Не могу даже открыть их. Не хочу вспоминать. И забыть не могу. Пусть ещё постоят. Жалко выбрасывать...
Орлов открыл глаза. Мальчик Артём стоял рядом с его кроватью и показывал рукой на дверь. Там была Настя. Всё та же. Худенькая, рыжеволосая, с огромными зелёными глазами. Разве что, лицо немного осунулось, резче обозначились высокие скулы - слабое напоминание присутствия в крови генов деда-казаха. Она смотрела на него печально и трогательно, как когда-то раньше, переворачивая всё внутри, и не двигалась с места.
- Ты? - произнес Олег, привставая на кровати. И только сейчас ощутил что-то скверное, пытаясь упереться рукой в матрас. Сильная боль пронзила до самой шеи, разлилась по всему организму. Он посмотрел на руки и увидел, что их нет. Вернее, они были, но без ладоней, обмотанные бинтами, на правой культе выступили кровавые пятна. Орлов закричал хрипло и страшно.
В палату прибежала медсестра, за ней - Обелевич со скоростью, удивительной для человека его возраста. Настя ушла, так и не сказав ничего.
...Слова Обелевича Олег слышал, как в полусне. Рассудок не принимал реальность без рук. Хирург уверял, что ничего другого сделать было невозможно: ткани кистей омертвели, некроз по-ихнему. Что протезирование сейчас на уровне, и с его, Орлова, возможностями он сможет иметь такие протезы, которые обеспечат ему нормальную жизнь. Олег думал лишь о том, что никогда уже ничего не почувствует, коснувшись протезами женского тела. Да и кто позволит трогать себя пластмассовыми руками? Это же форменное извращение! Наверняка, еще и инвалидность дадут. В 35 - безрукий инвалид! Вот, кто я теперь...
Силы покинули его, и он отключился, оказавшись во сне незадолго до поездки в Казахстан.
...В тот редкий воскресный день он устроил себе выходной. Проспал до обеда, потом долго не знал, чем занять себя. Выходить из дома решительно не хотелось, и, намотав несколько кругов по своей роскошной квартире, он наткнулся на коробки со старым барахлом. И, что его дёрнуло разобрать этот хлам, эту, покрытую пылью память? Не без доли мазохизма открывал он коробку за коробкой, извлекая на свет пожелтевшие фотографии, отпечатки того счастливого времени, в котором его Настя была ещё рядом; старые свои рубашки, которые она стирала и гладила; некогда вожделенный мобильник, подаренный ею на Новый год; даже механический будильник... Все это были свидетели их прошлой совместной жизни, немые и красноречивые одновременно. Оставалась не открытой последняя коробка. Олег пытался представить, что в ней, но вспомнить не мог. Его словно что-то сдерживало, не давало возможности последнему артефакту предстать перед ним. Наконец, решился. Перерезал скотч, приподнял крышку. В коробке лежали его старые зимние вещи: полуизношенные ботинки, свитер, вязаная шапочка с пумпошкой и та самая куртка, в которой он ушел утром 31 декабря 2001 года, а вернулся в 10 утра 1 января 2002 -го. С тех пор никогда её не надевал. Как-то сразу потом купили ему дублёнку и забыли про старую куртку... Взял, встряхнул, примерил на себя, сунул руки в карманы по давней привычке. В левом наткнулся на какую-то бумажку. "Купи, пожалуйста, мандарины. Они везде продаются. Люблю. Я без тебя, как без рук". Олег несколько раз перечитал записку, пролежавшую в кармане куртки 8 лет. Он в тот день не то, что мандарины, самого себя не принёс к новогоднему столу. Задумался: как могла сложиться его сегодняшняя жизнь, откажись он тогда поехать на корпоратив к Каткову? Ответов нет. И ничего невозможно ни изменить, ни исправить. Или возможно? Шальная мысль поселилась в его голове. Олег не привык отступать.
А дальше - дело времени. От Москвы до западной границы Казахстана - около тысячи километров. На машине доехать - нечего делать. Почему-то хотелось не лететь, а именно самому добраться. Гнездилась где-то на задворках сознания мысль: взять Настю с дочкой, посадить в машину и увезти...
Так и рванул на следующее утро в той самой куртке, шапочке с пумпошкой и сеткой мандаринов. Неприветлива оказалась казахская степь...
...Я без тебя... без тебя, как без рук... без рук... без тебя... без рук...
...Ваня Смирнов знает... звонил... Настя... ждет ли... любит ли... без рук... без рук любить будет?.. Настя... без тебя, как без рук...
... Орлов поднимался на борт Боинга 737. Ему предстоял длительный перелёт, слишком большая роскошь - 9 часов безделья. Мобильный не замолкал ни на минуту: если не звонили ему, он сам набирал поочерёдно оставленных в офисе партнёра сотрудников и раздавал последние указания. Кто-нибудь всё равно что-то забудет в самый неподходящий момент, перепутает что-то. Лишь бы группу встретили, как надо, и организовали всё, как положено.
Место у запасного выхода. Хоть с этим повезло: можно вытянуть ноги. Бизнес-класс не достался, когда решаешься в последний момент, счастье - если вообще билет возьмёшь. И попутчица, вроде, нормальная: стройненькая, на моё кресло заваливаться не будет. И, вообще, приятная, только грустная. Люблю грустных: они не навязывают своё бестолковое общество, не принуждают поддерживать никому ненужных разговоров. Значит, можно будет выспаться.
- Орлов. Скажите, Марина, Вы составили программу пребывания группы, забронировали гостиницу? - садясь в кресло, Олег разговаривал по телефону. - Почему, нет? Если есть какие-то реальные проблемы, свяжитесь с Константином Павловичем, директором комплекса, его номер есть у секретаря, Вам я его тоже оставлял на столе. И не говорите мне, что это сложно! Скажите, что лично Вы сделали, что не получилось, тогда будет разговор, а так, я понимаю, Вы ещё даже не приступали к заданию, - голос его становился раздраженным, - Я прилечу - к этому времени всё должно быть готово. Вам завтра группу встречать. Смотрите, если они будут недовольны, спрошу лично с Вас. Всё. Действуйте!
Он отключился, посмотрел на попутчицу, та в ответ улыбнулась. Всего лишь улыбка вежливости, но почему-то ему стало очень приятно. Зазвонил телефон.
- Да, Орлов, он самый. Я помню. Уже созвонился. Позвоните в офис, Егор в курсе, он всё для Вас сделает. Я уже вылетаю. Буду в Москве, наберу Вас. До связи!
Снова бросил взгляд на соседку, но та уже закрыла глаза. Конечно, не спит, просто расслабляется в ожидании взлёта.
- Орлов. Я вылетаю. Пусть Николай привезёт мне отчёты за месяц. Передайте ему. Изучу, пока из аэропорта будем ехать. Да, в три часа пусть будет. До встречи.
Ну, кажется, всё. Отключил телефон. Стюардессы вышли в проходы проводить инструктаж безопасности. Пристегнул ремни. Попутчица открыла глаза. Достала из сумки (тяжёлая - жуть, поднимал, знаю. Кирпичи она в ней перевозит, что ли?) леденцы.
- Будете? Угощайтесь! - протянула ему блистер. Взял, едва коснувшись руки. Сделала вид, что не почувствовала, но смутилась. Это приятно. Значит, нормальный человек, стеснительный. Устал от людей, лишённых всяческих комплексов. Всё-то у них просто да запросто, никаких условностей. Не интересно... Да, совершенно ненавязчивая попутчица: положила леденец в рот, закрыла глаза, и спать. Взлетаем. Гул. Посмотрел в иллюминатор через плечо соседки - крыло рядом. Значит, всё время будет гул слышен. Зато, впереди места много, и от первой части салона стенкой отгорожены. Было приятно думать, что он - единственный, кто находится рядом с ней, незнакомой ему девушкой. Хотелось чем-нибудь быть ей полезным. Ну, хотя бы самую малость... Пледы раздают, а она спит. Взял на двоих, осторожно прикрыл ей ноги. Не проснулась.
Попытался уснуть сам. Не получается. Мысли не дают голове отключиться. От постоянных перелётов в разные часовые пояса биологические ритмы сбиты: организм давно перестал жить по расписанию. Он мог уснуть днём, прободрствовать всю ночь, а утром снова включиться в бешеный ритм жизни. И так уже много лет. Девять, если быть точным. С того самого дня, как подписал первый договор на производство рекламного ролика в другой природно-климатической зоне. Тогда даже предположить не мог, что это станет основой его бизнеса, выведет из круга жесточайшей конкуренции однотипичных рекламщиков и будет приносить прибыль. Сейчас ему 37. Совсем немного, учитывая масштаб деятельности, которую осуществляет его компания. Он отдает всего себя этому делу, времени на праздность и просто полноценный отдых нет совсем. Некогда было даже семью завести. А, вроде бы, пора. Друзья уже детей поднимают, а ему слово не с кем сказать вечерами. Но все как-то не складывается, любые отношения требуют времени, а именно времени у него нет. И, честно сказать, привык уже ни перед кем не отчитываться, ни от кого не зависеть и отвечать только за себя. Перспектива появления в жизни кого-то навсегда рядом - пугала. К тому же, сейчас он вступал в тот возраст, в котором количество разводов заметно увеличивалось. Это тоже не вдохновляло на семейную жизнь. Поэтому Олег ничего не предпринимал, ничего особенного не ждал, просто жил и работал по принципу: моё от меня никуда не денется, а чужого не надо даром...
- Что для Вас? - услышал над ухом голос стюардессы, развозящей напитки.
- Воду без газа и сок апельсиновый. Давайте по два. Девушку не будите. Проснётся - я передам.
Разложил откидной столик и выстроил стаканчики в ряд. Соседка не проснулась и когда привезли обед. В плане "рыба-курица" пришлось сделать выбор самостоятельно, на свой вкус. Взял рыбу. Контейнеры поставил один на другой, места на столике не осталось. Есть неудобно. Скорее бы она проснулась. И она, будто услышала его мысли, шевельнулась, открыла глаза.
- Кушать будете? - негромко спросил.
- Да. Спасибо, - смущённо ответила та.
Похоже, не избалована вниманием, подумалось Олегу. Очень интересно. Взрослая совсем, а реакция детская какая-то. Прикольно.
Девушка увидела на себе плед и слегка покраснела. Неловко повозилась со столиком (пришлось и здесь помочь), наконец, разложила его и переставила стаканчики и еду.
Почти все съела. Видимо, проголодалась. Интересно, откуда она: местная или прилетала на время? Не похожа на местную, а на москвичку - ещё меньше. Нет, точно не местная, раз так спит беспробудно, когда здесь середина дня. Значит, из моего часового пояса, по крайней мере. А, что, собственно, мешает познакомиться и узнать? И он почти решился, повернулся к ней, но она уже снова заснула. Орлов улыбнулся. Спящая красавица просто. Присмотрелся внимательно. Нет, красавицей, пожалуй не назовёшь, но что-то в ней, несомненно, притягивает. Грубое сравнение пришло на ум: порода в ней чувствуется. Вот что. Вот, как он девушку оценил, словно лошадь какую. Но определение было точным. Он в этом был уверен. Снова бесшумно собрал с её столика упаковку, поставил на пол впереди себя, поправил съехавший плед. Нехитрая забота, но доставляет ему удовольствие. Сам не понимал, почему.
Проснулась она в очередной раз, когда уже всё убрали, а на столике у неё снова стоял стаканчик с водой. Оценила. Посмотрела на Орлова и улыбнулась. И ни слова. Но всё понятно. Оказывается, улыбка может быть приятнее многих слов благодарности...
Лететь оставалось шесть с половиной часов. Надо как-то заговорить с ней, думал Орлов. Но он представления не имел, о чем. Сама она тоже всё время либо спала, либо молчала.
- Извините, Вы не достанете мне сумку?
Олег не сразу среагировал, а, когда понял, что обращаются к нему, встал и снял с багажной полки те самые кирпичи. Девушка извлекла ноутбук, и сумка сразу полегчала. Олег молча убрал сумку наверх. Сел. Она открыла ноут, включила. Интересно, что будет делать, осторожно глядя в экран, думал Орлов. Следующие четыре часа полета девушка набирала текст. Набирала довольно быстро, словно не думала, иногда удаляла строчки, правила отдельные фразы. Орлов читал. Что за мысли в её голове? Это её мысли? Какой-то кошмар! Зачем она забивает свою прелестную головку такой замудрёнщиной? Если ей это интересно, а - должно быть, раз пишет, то я не знаю, о чём мы сможем поговорить.
И он ушёл. В хвосте самолёта было свободное место...
Олег отсутствовал часа два, а, вернувшись, обнаружил, что попутчица всё ещё набирает текст. Увидев Орлова, она снова улыбнулась ему, лишь на секунду оторвавшись от монитора. Вторгаться в процесс он не посмел, поэтому никакого разговора снова не получилось. Препятствия подстёгивали его к действию сильнее, чем собственно, первоначальное желание. Олег решил познакомиться бесповоротно. Оставалось только дождаться удобного момента.
Какое-то время он читал с экрана. Тема свободы, свободы выбора и ответственности за выбор - вот чем был занят мозг девушки. Он пытался мысленно ей возразить, поспорить, но не смог. Её понимание полностью совпадало с его, и даже шло дальше, поскольку сам он за всю свою жизнь так сосредоточенно об этом не думал, не формулировал проблему и не выражал мысль так ясно. Ему нравилась её манера высказываться дерзко, по существу и до той последней капли искренности, от которой становится не по себе: начинаешь ощущать некую свою ущербность, которая сдерживает проявление истинных чувств и желаний. Он читал, уже без стеснения смотря в её ноут; даже развернулся в пол-оборота, чтобы лучше видеть текст. В какой-то момент он поймал на себе её беглый взгляд: слегка удивленный, но одобряюще короткий. Значит, ему позволили прикоснуться, как позволяют войти в душу случайному попутчику, рассказывая без опаски самое наболевшее, зная наверняка, что никогда больше не встретишь его...
- Можно, сначала? - неожиданно для самого себя попросил Олег.
- Конечно, если Вам интересно.
Девушка перелистала четыре страницы и протянула ноут Орлову.
- Только не судите строго, - спокойно произнесла она, - Я ещё учусь, не всё пока получается.
- Договорились, - улыбнулся он, - Я вообще судить не люблю.
Оставшись без дела, девушка закрыла глаза и заснула, тихо и спокойно, без единого намёка на то, что её хоть как-то волнует, что подумает о её творчестве этот мужчина.
Олег прочитал текст дважды. Второй раз - чтобы убедиться в правильности первого впечатления от прочитанного и его автора. Он снова внимательно посмотрел на девушку, теперь уже другими глазами. Спросил себя: сколько ей лет? Не потому, что она как-то не так выглядела, а потому, что она так думала. Судя по романтическому отношению к действительности, ей должно было быть от силы 25. Исходя из того, какие проблемы её мучают - они могли быть ровесниками. В любом случае, если то, что она пишет, соответствует её внутреннему миру или хотя бы стремлениям - человек перед ним был интересный, цельный, бесстрашный. Орлова зацепило...
Снова привезли тележку с напитками. Снова взял на двоих. Смотрел на неё не отрываясь, ловил себя на мысли, что эта незнакомая девушка близка ему, а, может быть, даже родная. И мысль эта не пугала его и не отталкивала, наоборот: вселяла непонятную уверенность и спокойствие, словно всё теперь будет по-другому и, непременно, лучше...
И он тоже заснул, почувствовав, как её голова коснулась его плеча.
Время остановилось. Оно было неизменным уже шесть часов. Двигалось вместе с ними в пространстве. Самолёт пролетал каждый час один часовой пояс. Время вылета и прилёта совпадало. Чудная прихоть пространства - подарить девять часов на борту, в нулевой точке отсчёта...
Сон Олега был беспокойным и глубоким одновременно. Он завладел сознанием настолько, что не отпускал, а уводил всё глубже и глубже по винтовой лестнице отрывочных сцен, пока, наконец, не бросил на самое дно, где, вместо освобождения его ожидал ещё более вязкий лабиринт впечатлений и образов.
...Степь... холодно... ветер... валенки... шуба... не дойти...
...Три тысячи семьсот ступеней вниз... чёртова лестница...
Можно было бы подумать, что им снился один и тот же сон: тяжёлый и цепкий, как капкан. Первой из силков вырвалась девушка. Почувствовав ухом чужое плечо, вздрогнула и села прямо. Орлов спал. Только бы он не заметил, что во сне я упала на него, а то ещё подумает, что нарочно. Девушка ощутила неловкость, однако, приятную. Орлов что-то бормотал во сне. Прислушалась: помогите... дорогу... Самолёт вошёл в зону небольшой турбулентности. Загорелось табло: "Пристегните ремни". Надо его разбудить, на всякий случай.
- Проснись, проснись, - взяв его за руку и слегка сжав её, проговорила она.
Орлов открыл глаза. Почувствовав её руку, инстинктивно положил сверху свою. Девушка не шевельнулась. Смотрела на него в упор и не говорила ни слова. Сердце Олега стучать перестало, и вся кровь бросилась ему в виски.