Человек-настроение
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Разные оттенки настрония.Причина и следствие...
|
"Слова"
Его слова глухо отдавались в моем сознании, и чем дальше он говорил, тем больше они не доходили до меня, застревая в барьере самосохранения.
Я почувствовала разрастающуюся нервную дрожь, начавшуюся с кончиков пальцев.
Передо мной словно разверзлась пропасть, и я инстинктивно ощутила, что за моей спиной отвесная стена без трещин и выступов. Отступать некуда.
Я знала все слова, что мне говорились, мне было известно их значение, но услышать их от другого человека было гораздо переломнее, чем я себе это представляла. Они рвали мою действительность, в тоже время, предлагая пути спасения.
Мост через провал...
Нет, я не приму его, я самостоятельная, я сама. Пока я закрою глаза и привыкну к создавшейся ситуации, а потом начну принимать решения, выбираться. Я знала, на что подписываюсь, поэтому уповать на злой рок не приходится, в его роли выступаю я сама.
Я дослушала все до конца, слово за словом отстучало молоточком. Внешний мир отступил, я не воспринимаю его.
Судорожно сжавшись на свой площадочке посреди бездны, я загнанно пытаюсь найти подходящий вариант. Меня охватывает паника и страх. Упрямая сила воли хватает за руку.
Достаю сигарету и перебираю ее пальцами в раздумьях. Я давно не курила. Незнакомец подносит зажигалку, и я бессознательно закуриваю, не прекращая ход мыслей.
На первый взгляд все безнадежно, но именно поэтому дается время, чтобы решать. Рванувшись в пропасть можно получить нечто, теперь я этого уже не узнаю, потому, как это можно совершить в первые мгновения. Лоб перерезает некрасивая линия, теперь я в ожидании, я понимаю, что у меня есть время и я жду. Неожиданный толчок неудался - устояла.
Тушу сигарету и поднимаюсь, теперь мне хочется брести по аллеям парка с мутным светом фонарей в черной листве. Дорога на одном месте, мне некуда торопиться.
Линкольн,
Штат Небраска,
28.01.02
Моя жизнь рухнула вместе с северной башней-близнецом "Твинс". На 86 этаже находился офис моего мужа, с которым мы поженились 7 месяцев назад. Я до сих пор не верю в его смерть.
Здесь, в Линкольне, почему-то одноцветные дни, неяркое солнце и серая трава. Утром, когда я просыпаюсь, у меня перед глазами возникает неизменное грязно-голубое небо и ржавые, рваные облака. Окружающий меня мир превратился в застывшую картинку, в ней нет звуков и запахов, время не движется и не касается стенок, а темным сгустком мечется как хомяк по клетке.
В долгом вязком дне я иду в церковь, помолиться за Джонатана. Холодно, я не чувствую жара свечей, которые горят негасимым огнем в знак траура. Кончики пальцев с заиндевело - синими ногтями не слушаются, когда я пытаюсь зажечь еще одну. Я закрываю глаза, и кошмар отходит куда-то на задний план, на секунду пропадает, а потом возвращается и уколом ударяется в сознание, и, не достигнув, удаляется вновь.
Во всем теле словно налит свинец, я с трудом тащу себя по улицам, словно продираюсь сквозь воздух. Одновременно во мне накопилось огромная усталость бессонных месяцев.
Первые 2 недели я просто ждала, что в нашей квартире раздастся звонок и Джонатан подтвердит свое чудесное спасение. Этого не произошло, не произошло тогда и, тем более, не произойдет и теперь. Нью-Йорк превратился в место боли и трагедии, каждый день давался мне с таким трудом, что я чувствовала себя полностью измотанной, выжатой и растоптанной. Из окна нашей квартиры видны близнецы и сейчас зияющая пустота самое ужасное зрелище.
Первое Рождество без Джонатана прошло в молчании и скорби, не было ни оживления, ни лихорадки, вместо рождественских колокольчиков в моей голове звучало: "Он не придет!" Непривычно пустое место за столом рядом со мной давило на всех и через час все, извиняясь, разбежались по своим домам со скомканным чувством горечи и слез.
Потом приехала моя мама и забрала меня к себе. Она вела меня, словно ребенка по аэропорту и словно первоприехавшей показывала дорогу до дома. Я сквозь туман вспоминала знакомые места. Стало чуть легче, потому что они были без Джонатана. Его не было в магазинах и парках, автостоянках и дорогах.
Серая пыль осела на мое существо, и оно уже никогда не вырвется из нее. Моя боль также сильна, как и боль еще 7000 родственников погибших. Удар, нанесенный человечеству, отразился более чем на 40 странах и в каждой из них страдает человек, в чьей жизни рухнули Твинсы. Я не верю, что это удар только по моей нации, реальнее сказать, по цивилизации, разумным людям, способным любить и сострадать, научившимся ценить людей, находящихся рядом, прощать.
Через много лет об этом напишут в учебниках истории, снимут кинофильмы и сочинят книги, все станет частью прошлого. Я мечтаю, чтобы уже прошло 10 лет и, боль сточилась о барьеры времени.
Безусловно, Джонатан останется в моей памяти навсегда. Сомневаюсь, что его образ перестанет быть со мной. Время, проведенное с ним - самое счастливое в моей жизни. Оно не повториться, но оно было и останется последней точкой моего рубежа.
Когда бы я ни умерла, я хочу, чтобы датой моей смерти поставили 11.09.01.
Именно в этот день меня не стало, а остальное формальности.
"Бегство с Ванильного неба"
14.02.02
Мое внимание привлекло движение за стеклом. Оно напоминало марионеточное движение вокруг одного центра. Я оглянулась и не увидела даже отдаленно никого. Моя совесть пыталась возразить действиям, но любопытство, вырвавшееся из-под ее контроля, шагнуло вперед.
Одинокая девушка стояла передо мной с широко раскрытыми глазами. В зале, за ее спиной находилось множество людей, но тоскливая грусть в ее глазах выдавала ее отрешенность. Красивые мужчины оказывали ей знаки внимания, на ней была дорогая одежда, машина последней модели стояла в отдалении... Идеальный образ, внушающий восхищение. Не было завершенности ее образа, ее окружения: лицо только наполовину, улыбка угадывалась и, присутствующие напоминали коллекцию вырезок из журналов.
Она обратила свой взор прямо на меня, словно пыталась заглянуть мне в душу. Я невольно отшатнулась, но стало понятно, что она меня не видит. Затем она стремительно вышла из комнаты; через несколько секунд она вернулась и, к моему удивлению, изменилась обстановка и люди. Исчез парень, говоривший ей так страстно о любви, на его месте оказалась брюнетка, целующаяся с совершенно другим молодым человеком. "Моя" девушка была огорчена происходящим, ее рыдания рвались наружу, и вскоре она погруженная в свое горе опять исчезла, сметая за собой обстановку.
Так продолжалось несколько раз и с какой-то болезненной жестокостью, некоторые сцены снова и снова, как будто репетиция непонятного уродливого сценария, где люди-актеры всего лишь однобокие безвольные кар тонные куклы. У них не было прошлого и будущего, их словно доставали из коробки и играли ими, а потом снова бросали обратно, до следующего раза.
Мне захотелось разрушить этот мир, я ударила по стеклу изо всех сил. Удар глухим звуком отдался в сознании, словно стук по зеркалу.
Приняли очертания похожести с девушкой и скрытое дежавю. Вся сила, содержащаяся во мне, рванулась наружу и вонзилась в зеркало, но оставила лишь только трещину, но и это стало началом конца ... призраков. Призраков ванильного неба.
Странность.
25.07.01.
Иногда я стараюсь об этом не думать - слишком затягивает - но чаще я занимаюсь этим от нечего делать, чтобы немного поупиваться создавшимся положением. Что я чувствую при этом? Разочарование от сознания того, что это не может произойти в реальности, хотя и далекой. Но в тоже время быть может именно через эти 4 года так все и произойдет, но велика вероятность и того, что мечта останется только тем, чем может быть.
Моя фантазия представляет собой кусок, вырванный из городского пейзажа, я даже не вижу дальних домов, как будто он ограничен стенами, погода тоже довольно таки непонятная, я не думала о ней и не знаю точно пасмурно или солнечно, наверное, потому что это не главное. Порой мне надоедает представлять одну и ту же сцену во всех деталях, но почему-то она до сих пор еще какая-то смазанная и, если бы я писала картину по ней, то впервые увидевший ее человек столкнулся бы с цветовыми пятнами. Одно из них, самое большое, моя машина, другое я сама, самое маленькое - мой сын Кеану, серые и дымчатые пятна, окружающая обстановка: магазин, дом, стоянка (наверное, все-таки пасмурно). Я не люблю детей, но здесь почему-то должен быть именно ребенок и, причем в возрасте где-то 3-х лет, иначе вся сцена теряет свое построение. Кеану мой сын и я его люблю. Странное имя, но это оттого, что сейчас Кеану Ривз вызывает у меня больше эмоций чем, кто бы то ни было. Итак, он Кеану и хочет шоколадку, воды или еще чего-то третьего, дети ведь все такие: постоянно чего-то хотят и требуют к себе очень много внимания, а главное терпения. Поэтому я стараюсь быть терпеливой и отвечаю на все его, даже дурацкие, вопросы. Да, к тому же я называю его "милый", мне нравиться, как это звучит в иностранных фильмах. Он сын того человека вокруг, которого вся эта история и развивается, он не знает, конечно, о том, что у него есть сын. Даже не представляет, но Кеану безумно похож на него и заметить сходство довольно таки просто. Предполагается, что он сразу все поймет, как только увидит его. Дешевый сериал, я не такая, но это моя фантазия и в ней я могу упиваться, чем хочу. Снимают же для чего-то бесконечные фильмы в них все до лаконичности просто, один и тот же разбитый сюжет, реплики героев практически идентичны, но все равно многие продолжают смотреть. Я сама стройная, спортивная и одета непременно в белое, чтобы оттенить загар, выгляжу супер. Припарковавшись, я помогаю Кеану выбраться, и он бежит в магазин выбирать что-то себе, а может и остается у меня на руках, до того момента пока не зазвонит мобильный. Да, пожалуй, так лучше. Продолжаем, звонит телефон и мне, логично, приходится спустить его на землю, чтобы освободить руки, и именно тогда он убегает в магазин. Начиная разговор, я медленно иду за ним и, поглощенная беседой, врезаюсь в Него. Он выходит оттуда, но там узкий выход и поэтому волей не волей приходится сталкиваться. Я поднимаю глаза и вижу его, удивлена. Он тоже. Мы давно не виделись, года 4, никто из нас не изменился настолько, чтобы быть не узнанным. Подобие улыбки выплывает на моем лице. Он довольно-таки рад, и задает знакомый вопрос: "ты куда пропала?". Мне нечего ответить даже сейчас, когда я рассуждаю трезво. Но в тот момент, у меня мешается сразу много чувств: нежелание видеть его, одновременно и дикая тоска по нему, я его люблю и этим все сказано, это просто как дважды два. И тут начинается самый кульминационный момент, то ради, чего затевалось все это, выбегает Кеану с криком: "Мама, купи мне ...". Он смотрит на него и видит себя в детстве, узнает ямочки на щечках, серо-голубые глаза, упрямый взгляд и еще много чего понятного только ему. Он узнал, Он понял, Он не знает, что думать, я молчу. Мне нечего сказать Немая сцена. Дальше не т ничего определенного, подразумевается, что он вернется ко мне, нас будет трое и все будет хорошо. Вот такая сцена на 10 минут, которая должна перевернуть всю мою жизнь. Почему я так долго о ней думаю, вновь и вновь представляя и меняя детали на что-то более удобное. Но в действительности может быть много выходов из нее. Мне хочется видеть этот. Но тоже спорный вопрос, что я получаю морально от всего этого? Удовлетворение от мести: он не знает о своем сыне, для него он даже не мутное пятно, а вообще никто, чужой человечек, которого он зачал, когда любил его маму. Как он на это среагирует в жизни? Может совсем по-другому, возненавидит меня на всю оставшуюся жизнь, хотя вряд ли. Моя жизнь не касалась его, у него не было забот и проблем.
Постепенно я возвратясь в реальность и бережно кладу фантазию на полку. Интересно, думает ли кто-нибудь о чем-то похожем или нет. Это похоже на кубик-рубик, только не по совмещению цвета, а гармонии. Может совсем не стоит думать о ней, но мне нравиться.
"С человеческим лицом"
Он проснулся оттого, что по стеклу барабанил дождь, нескончаемо, робко. В комнате царил тусклый свет и по углам собрался полумрак. Джарод повернул голову, чуть скользнув щекой по подушке, и увидел Сашу. Он слегка улыбнулся от чувства безграничного восторга и теплоты, так бывало всегда, когда он ее видел. Что-то внутри сжалось: она казалась ненастоящей, выдуманной фантазией, еще мгновение и она истает на глазах. Больше всего на свете он боялся именно этого. Он не чувствовал ее своей (слово собственность не укладывалось в голове Джарода), Саша не была вечностью, она ускользала, переходя из одного образа в другой, но при этом оставалась собой.
Джарод прикоснулся к ее руке и бережно положил на свою. Ему хотелось ощутить ее присутствие. Он понимал, что это слабая попытка зацепить понимание их отношений.
Саша была спокойна внутренне и вызывающа внешне или наоборот. Джарод ощущал на себе последнее. Она не говорила ему громких слов, лишь иногда, в постели, занимаясь любовью, он впитывал в себя ее бессвязный поток слов, лишенный логики. В этот момент, только в этот короткий, он чувствовал, что она принадлежит ему, только ему одному.
Она была лишена последовательности и в два разных отрезка времени относилась к одним и тем же явлениям по-разному, иногда в полной противоположности, порой в разбавленности.
Джарод пытался угадать ее настрой по отсветам в глазах. ЕЕ было трудно чем-то разозлить, она скорее впадала в тягучее безразличие, чем негодовала. Ему хотелось встряхнуть в ней настоящую страсть, которой она обладала и почему-то редко использовала.
Он вспомнил их знакомство, почти случайное, в одиноком пабе. Саша как раз была в одном из тех настроений, когда шла в незнакомое место и с бокалом баккарди смотрела телевизор.
Уставшая, подперев рукой голову, она небрежно следила за действиями на экране.
Короткий миг, словно чудо, сведшее их в одном месте в одно и то же время, Джарод до сих пор не мог осознать его.
Саша во сне вздрогнула и инстинктивно провела рукой по простыне и ощутив тепло Джарода подвинулась и как котенок прижалась к нему.
Любит ли она? Джарод задался этим вопросом постоянно, но, даже получив утвердительный ответ, продолжал сомневаться, одновременно, будучи уверенным, в искренности сказанного. Саша жила странной жизнью, и как догадывался Джарод, не задаваясь целью, а совершая приемлемые поступки во времени. Ее понимание о правде или правильности были удивительно субъективны, она не отстаивала их, но и не меняла, спорить было бесполезно. Она могла признать точку зрения другого человека, но остаться при своей.
Джарод обвел глазами комнату, на столике лежали в беспорядке книги купленные вчера. Первый раз он видел в ней увлеченное выражение лица, когда они бродили по огромному магазину. Джарод никогда не видел ее читающей и удивленно следовал за ней, гадая об отделе остановки. Саша шла, уверенно лавируя между стеллажами, словно зная путь наизусть. Остались позади отдел женских романов и детективов, и они остановились у классики: в руки к Джароду быстрой стопочкой полетели Маркес, Борхес, Воннегут, Зюськинд... Всего набралось восемь книг, Саша улыбнулась тому, что попытается растянуть их на месяц.
Она редко жаловалась, предпочитая самостоятельность, хотя прекрасно знала, что мужчины более предпочитают беззащитность, чем силу. Джарода влекло в ней все, ее упрямая черта к жизни и свету, он знал, что она стремилась к одному лишь ей известному совершенству.
Он хотел провести с ней жизнь, но Саша только смеялась на его предложение о женитьбе, неизменно отвечая: "Ты де со мной. Чего ты еще хочешь?"
Ему оставалось лишь горько усмехаться. Джарод знал, что даже если она выйдет за него замуж, то принадлежать ему все равно не будет. Он видел это в ее сущности, которую можно было покорить лишь однажды. Он догадывался, что это сделал кто-то до него. Джарод не спрашивал, а Саша не рассказывала, считая это ненужным.
До звонка будильника оставались считанные мгновения, и Джарод постарался растянуть их в сознании как можно дольше.
Он предполагал, что Саша проснется в обычном утреннем, непримиримом настроении, которое он ненавидел. Лишь изредка она отвлекалась на окружающий мир, чтобы обратиться к нему с пустяковым вопросом, и снова уходила в свои мысли. Он ревновал ее к ним! О чем она думала в своей голове, порой с болезненным выражением лица? Саши никогда не говорила об этом.
Апогеем сегодняшнего утра явилась договоренность о прогулке в Гайд-Парке. Саша наскоро коснулась губами щеки Джарода и вышла из квартиры.
Он остался в тишине. Какая-то горькая печаль всплыла в нем, ему было жалко себя за то, что он не мог ничего изменить, ему было стыдно, что он в отличие от Саши стремился к чему то более земному, он злился на ее внутренний мир, который не мог понять.
В воздухе остался запах Сашиных духов, чуть терпких и ускользающих как она сама.
Его мечта о жене и детях была осуществима, но женой должна была быть именно Саша, и дети должны были быть их общими. Но она отвергала или переносила его предложение и не любила детей. Она прекрасно знала, что Джарод не останется один, если они прекратят отношения, но не боялась его потерять, потому что никогда не олицетворяла рядом с собой.
День цеплялся часами за отметки, пока не пробило пять часов. Джарод провел его в какой-то лихорадке, словно встретил на свое пути соперника, заранее зная, что проиграет ему.
Он заехал за Сашей на работу и подчеркнуто спокойно смог себя повести с ней. Она как всегда чуть запыхавшаяся, некоторое время еще прокручивала в голове дела за день, и наконец, абстрагировалась от них, повернувшись в его сторону. Она протянула руку и положила ему на коленку, чуть сжав ее. Он любил ее в такие моменты, когда она возвращалась в ту часть своей жизни, где присутствовал он.
Припарковавшись, он помог ей выйти из машины. Она остановилась на тротуаре, дожидаясь пока он возится с ключами. Прищурив глаза, она казалось, наслаждалась мелкими деталями как-то шум города, гул голосов, зеленью деревьев и травы, вечерним солнцем.
Джарод взял ее за руку, и они пошли по дорожке к воротам. Где-то издалека звучала музыка.
Навстречу бежал ребенок, смеясь своей игре.
- Странно, - произнесла Саша. - Он что потерялся?
- Не может такого быть, его родители где-то рядом, - оглядываясь, произнес Джарод.
Неуловимым движением Саша вырвалась из его рук и стрелой метнулась к выстроившемуся ряду автомобилей около тротуара. Раздался визг тормозов, детский плач и еще много едва различимых звуков, похожих на цивилизацию. Все произошло за секунды.
Джарод рванулся по траектории Саши и увидел отброшенного ею ребенка, который плакал над разбитыми коленками и ее саму, чуть в стороне, лежащую в нескольких метрах в неестественной позе. Над ней склонился водитель, лихорадочно пытающийся что-то предпринять.
Джарод подбежал и опустился перед ней на колени, отталкивая человека. Внутри все посерело, руки дрожали. Саша улыбнулась, сквозь боль, которая замутила глаза.
- С ним все в порядке?- спросила она и закашлялась.
- Да, милая, - произнес Джарод. - Не разговаривай. Сейчас приедет доктор.
Слезы непроизвольно хлынули из его глаз, где-то подсознательно он понял, что это бесполезно.
- Может так и лучше, - Саша сжала его руку.
- Прости, что не смог подарить тебе тебя.
- Не вини себя, это бесполезно, дело во мне.
Он вернулся домой поздно вечером. В квартире все еще царил запах Сашиных духов, на столике по-прежнему высились Сашины книги, но только ее самой не было, словно не было никогда.
"Любовь с Питером"
Я уходила с перрона все быстрее и быстрее, теряясь в толпе, а незнакомых мне лицах, убегала от чувства незавершенности, которое оборвал поезд, пересекший ночь, которая отрезала меня от удивительного города.
Дни беззаботности, скрытой страсти и ленивого валяния на кровати подействовали на меня как остановка во времени, которое выпало из ритма, не существовало курсов валют и мировых новостей. Они потеряли свою естественную привлекательность, мое превосходство над ними упивалось своей свободой и независимостью. Как ни странно это не явилось отчуждением. Ежедневные прогулки по тесным улочкам с плотно пригнанными домами по периметру, какая-то невероятная отрешенность и полное отсутствие представления о следующей минуте, повороте, которые открывали неприметные чудеса.
Мне было хорошо, бесконечный поток мыслей ни о чем ввергал меня почти в состояние восторга, я вдруг стала не ответственной за себя. Мне было неинтересно рассчитать пути своего выживания или возможного отхода. Все получилось само собой с детской непосредственностью
Теперь мне немного грустно, нет той яркости, которая горела во мне в минуты отъезда. В воспоминаниях оживают только самые значимые моменты.
Москва встретила меня по-своему, как всегда встречала, ей не было дела до моих глубоких переживаний, словно она заранее знала, что сумеет все залечить и загладить. Но, по сути, не было того, чем она бы могла мне помочь, во мне не содержалось явной горечи или разочарования от возвращения, передо мной в дымке легкой усталости проносились вчерашние силуэты, к которым мне не хотелось протягивать руку, чтобы их не разбить. Мое сознание все дальше уносило их внутрь, расставляя по полкам архивов.
Прожив словно маленькую жизнь, а не отдельный ее эпизод, декорациями к которой послужили реальные люди и город.
Питер... Он принял нас с легкой солнечной улыбкой, словно заманивая в свои сети, давая возможность увязнуть в себе, увидеть очарование в ярком свете. Тихое дыхание непроснувшегося города. Одинокие машины и трамваи шелестели по дорогам, увозя на с в сердце северной столицы.
Узкие улочки, непривычно узкие и правильной геометрической застройки бросили контраст, отсутствие высоких зданий позволило быстрым взглядом выделить купола церквей и соборов, величественно уткнувшихся в небо.
Лестница дореволюционных времен с ажурными перилами и замусоренными площадками привела к двери бабушкиной квартиры. От долгого запустения она потеряла жилой облик, и понадобилось немало времени, чтобы вдохнуть в нее жизнь.
С первой минуты я поняла, что не хочу жить в этом городе, он не создан для этого, его сотворили для наслаждения и отрешенности, раскидали во времени.
Усталость заглушило нетерпение вырваться на свободу улиц, каналов и влажное дыхание Невы.
Перед нами лежал Питер, он был только наш и больше ничей, мы завладели им с той самой минуты как поняли, что любим его безоглядно со всеми недостатками. Он покорно открыл перед нами свои глубины, которых мы не чурались, они нас привлекали даже больше чем общепринятые шедевры. Крошечные мосты и извилистые каналы трогали своей удивительной органичностью. За все время пребывания мы ни разу не добрались до современной части города, словно намеренно избегали ее, боясь нарушить сложившееся впечатление.
Петляя по улочкам со старинными названиями, которые казались для нас непривычно странными, мы абстрактно чертили свой путь, почти не задаваясь конечной целью. Просто идти было большим удовольствием и, какая-то значимая остановка в виде сотворенного чуда руками человека, служила эстафетной наградой.
Оставив индустриальные правила в Москве, цель потеряла свой смысл. Полностью презрев дорожное движение, мы двигались, едва сверяясь с картой.
Усмотрев в этом некую претенциозность к себе, Питере засверкал серебряными холодными каплями дождя.
Дождь... он был всегда внезапным и разноликим. Он показал нам истинное лицо города и, может, в этом был самый большой подарок. Мы увидели все грани Санкт-Петербурга, испытали на себе все его настроения.
Сейчас, как и в тот момент, я с каким-то непонятным мне восторгом отношусь к нему. Более красивого зрелища, игры погоды, я еще не видела. Пересекая мосты под зонтом, вода была повсюду, словно мы шагали по ее глади.
Дождь... именно он расступился и выпустил из своей пелены его - может быть, действительного человека Дождя.
Это случилось на второй день нашего пребывания, когда день утонул в бесконечных струях, что не остановило нас в своих прогулках. Сменяясь своей резкостью в непонятной фазности, он то напоминал штормовые порывы, обдавая ледяной водой без того замерзшие пальцы, судорожно сжимавшие зонт, то почти прекращался заставляя нас расправлять плечи.
Останавливаясь в многочисленных кафе, мы жадно пили горячий кофе, пытаясь одновременно согреть руки и стряхнуть капли с лица.
Мы бросилось необычное расположение всех заведений, где можно было перекусить. Минимальное количество fast food- ов и многочисленные кафе и ресторанчики. Удивительно точная характеристика общего настроя города, московская суета с хот-догами и гамбургерами осталась далеко, за 800 километров.
Мой ежедневный распорядок совсем исчез, меня по началу били тревожные мысли о делах. Судорожно просыпаясь первой ночью, я перебирала в голове сданные в печать тиражи и волновалась за не доведенные, успокаивая себя надеждой на коллег. Затерялись в прошлом быстрые обеды, когда, едва приступив к еде, нужно было бежать в офис на переговоры, а то и вовсе жевать булочку или йогурт с телефонной трубкой в руке. Как быстро забылись неудобства! Теперь в уютных объятиях интерьеров ресторанчиков мы экономили время только для того, чтобы увидеть больше, нам не хватало дня и сил ног. Физический предел возможностей возвращал нас домой, но усталость была приятным томлением, неизбежным атрибутом наслаждения. Это сравнимо с занятием любовью, когда после физической нагрузки, которая необычайно приятна, чувствуешь себя выжатой, совершенно без сил, но счастливой. Утомление разливается по всему телу, заканчивая кончиками пальцев и, снова ощущаешь готовность вернуться в движение.
Я все время пишу "мы" не утруждая себя расшифровкой, не объясняя того, сколько человек скрывается за этим пространным местоимением. Мы - это я и моя подруга Настя, мы вдвоем приехали в Питер, и мы вдвоем бороздим его просторы.
Она совсем не такая как я, иногда я ужасно чувствую себя на ее фоне. Строгая Настина правильность и какая-то упорядоченность заставляет меня задумываться о своей бесшабашности и непредсказуемости. Рядом с ней я не делаю и половины своих глупостей и, мне кажется, что она ко мне относится в большей степени как к ребенку, а не ровеснице. Присущая ей разумность успокаивала меня, я не чувствовала себя беззащитной в огромном городе в котором я никого не знала кроме нее. Ей не надо было ничего говорить или осуждать, я понимала свою неправильность по ее манере держаться со мной. Я прекрасно это ощущала, но иногда просто глушила в себе и продолжала в своем духе, потом, терзаясь за содеянное, воспринятое ей как должное, словно она знала, что попытки остановить меня были бы бесплодны.
Настя спокойно восприняла мои частые отлучки, отсутствие по ночам и никогда не задавала вопросов, считая, что рассказанное мной объясняет то, что происходит на самом деле. Самое удивительное, что я никогда не пыталась ей врать, мне не приходило даже такой мысли.
Крошечные чашки с обжигающим кофе быстро опустели. Мы молча смотрели друг на друга не в силах сказать что-либо, этого, в принципе, не требовалось, иногда просто молчать вдвоем более приятно. Нас радовало почти полное отсутствие посетителей, едва заметное движение вокруг.
Дождливо тренькнул колокольчик входной двери и передо мной вырос он. Сейчас я, вспоминая его с какой-то нежной благодарностью, умилением как медвежонка детства, к которому протягиваешь руки и прижимаешь его, вдыхаешь его пыльный запах, который кажется приятным. Лениво развалившись на стуле, он оглядывался по сторонам с чуть заметным любопытством. Я опустила голову и исподлобья следила за ним, как за единственным объектом развлечения. Малейшее его движение отзывалось во мне тихим восторгом. Он взял в руки меню, он прислонился к спинке стула, облокотился на стол, повернул голову...
Словно заметив мое наблюдение, он жестом попросился за наш столик.
Когда он сел, я сразу подумала, что проведу с ним ночь. Это было не животное желание достичь своего любой ценой, а какое-то состояние должности, точно это, должно было произойти по намеченному кем-то плану.
Его образ, я думаю сохраниться во мне еще долго, именно потому, что Х влился в этот кусок моей жизни удивительно точно, словно для него уже было заготовлено место.
Наше знакомство началось сразу с середины, пропуская пресловутые сведения о возрасте и любимых цветах, это потеряло свой смысл, который, наверное, исчез с годами.
Мне было неинтересно, сколько у него домашних животных и комнат в квартире, какие кинофильмы он любит и книги читает. Если об этом заходила речь, то после разговора сведения не задерживались в моей памяти.
Первый раз он взял меня за руку через несколько часов после того, как мы ушли из кабачка. Это было больше похоже на бессознательный, отработанный годами жест. Я даже не вздрогнула, как это обычно бывало.
Мы втроем просто шли по улочке, пропитанной историей, и, казалось, Настя не заметила едва заметной перемены. Фонтанку пересек один из мостов, на котором мы остановились и в перерыве между дождями долго смотрели на тихую воду с редкими расходящимися кругами.
Это был разговор ни о чем, я не помню из него ни единого слова, произнесенной шутки или несознательного размышления о жизни.
Перед моими глазами и теперь предстают три фигуры, которые в такой странный момент наслаждаются жизнью. Мне удивительно, что одна из них я.
Вечер постепенно начал набирать силу, когда мы направились в сторону метро, единственного вида транспорта, который мы признавали.
Точная копия московского метрополитена. Я ожидала увидеть нечто иное, мое сознание не признавало сходства, мне все казалось, что следующая станция будет иная, но мне упорно представлялось: я на родной ветке и стоило закрыть глаза и, можно было оказаться дома.
В центре зала мы расстались, я с Настей заторопилась в своем направлении, а он на переход. Обещание созвониться прозвучало магически нереально. Я подумала, что никогда не наберу те семь цифр, которые сейчас намертво стерлись из моей памяти: сто двадцать пять, может семь или четыре...
Я не хочу сказать, что нам было скучно вдвоем, это будет неправда. Мы всегда находили чем себя занять, после целого дня пешеходных прогулок, отдыхали, а потом словно по внутренней команде устремлялись на кухню готовить ужин. Мы решили ни в чем себе не отказывать и постоянно долго бились над сооружением довольно-таки сложных блюд. Незаметно для себя мы обнаруживали, что часы пересекали отметку 11 вечера и начинали готовиться ко сну, будучи уставшими - быстро засыпали.
Я лежала на полу и рассматривала узор потолка, испещренный мелкими трещинами лениво пытаясь отыскать в этом какую-то логику. Мне стало грустно, внутри, словно звякнул колокольчик, призывающий к действию.
- Настя, - обратилась я к подруге. - Звонить?
Она просто пожала плечами, даря мне свой безмолвный ответ.
Семь звуков, отозвавшихся нотами, и мне в ухо забрался его голос. Он узнал без лишних слов, и, казалось, был готов на все, позови я его в любую точку планеты, а не только Санкт-Петербурга.
Мне, не скрою, это сильно польстило, но это были искренние позывы души, чем заранее заготовленные действия. До сих пор, я удивляюсь с какой точностью он угадывал мои желания, о которых я сама не подозревала.
Каждый вечер мы с Настей планировали завтрашний день, открывали карту города и наугад выбирали музеи, дворцы или загородные усадьбы, обыкновенным методом "тыка". Не играло роли расстояние или содержание внутри, нам было интересно все. Потом я звонила Х и рассказывала о наших идеях, он никогда не противоречил, не вносил коррективы, а только при встрече намечал маршрут, которым мы могли бы добраться.
Меня охватывает чувство торжества при воспоминаниях о дворцах и парках, которые, казалось бы, пришли из сказки, но созданы руками человека, с мастерством присущим Богам.
Но почему-то на первый план вытекают немного другие образы и сцены:
Мы едем в электропоезде, и я сплю от усталости, мои глаза закрываются сами собой. Во сне я чувствую трогательную заботу о себе. Моя голова постоянно сползает, но Х поправляет ее, боясь пошевелиться, нарушить мой сон, хотя сам устал не меньше. Он оберегает меня от других пассажиров, крепко обнимая руками.
Мы выглядим как идеальная, давным-давно влюбленная пара. Мне это странно, но я не пытаюсь ничего изменить. Да и вообще мы не задумывались о правильности действий, все получалось само собой.
Огненные зарева на Неве, тонкие размытые разноцветные дорожки дрожали на глади воды. Толпы туристов, бродящих в ожидании разведения мостов. Чуть душная, великолепная погода. Разноязыкая речь доносится со всех сторон, иногда я пытаюсь вслушаться и что-то перевести, но "мой" разговор тонет в гуще звуков.
В ожидании момента перевожу взгляд с одного моста на другой. Это чудо? Да нет, просто инженерная находка, возведенная в его ранг. Мне не интересен развод мостов сам по себе, смотреть, как железная мостовая под действием механизмов поднимается вверх мало приятная затея. Я в восторге от атмосферы, от людской реакции и еще от многих составляющих.
Еще мгновение и защелкают фотоаппараты, заблистает противоположный берег от вспышек. Караваны автобусов устремятся за последовательно разводящимся мостом. Вода зашумит, рассекаемая судами, по очереди заплывающими в акваторию Невы. У подножия парапета бьется черная река, ее поверхность зеркальна, в ней отражаются звезды.
Обратно мы шли обнявшись. Как-то сразу я поняла, что проведу эту ночь у Х. Едва окинув взглядом его квартиру, я уселась на диван.
При воспоминании об этой сцене у меня всплывают звуки улицы, приглушенный свет лампы, мое любимое пуховое одеяло.
он не прикоснулся ко мне, даже не сделал попытки дотронуться до меня, за исключением того момента, когда перекладывал меня на кровать.
Я проснулась утром и сразу потянулась за телефоном, хотя в глубине души я понимала, что объяснений не требуется.
Закрались ли ко мне досада после этой ночи, я до сих пор не знаю. Какое-то странное смешанное чувство облегчения и недоумения слилось во мне. Остальные ночи он просто тихонько спал рядом, обнимая меня. Я поняла, что мне не требуется большего, это решение оказалось таким простым, что иногда пугало.
В то же время мне было страшно однажды проснуться и не увидеть его. Я бы не удивилась, если б не знала его имени, какая-то информация обязывающая цивилизацией. Мне вспомнился Антуан де Сент-Экзюпери и его "Маленький принц". Насколько он был прав!
Я не думала ни разу о том, что час за часом приближается день отъезда. Однажды он просто настал. Мы все знали это.
Поезд уходил поздно ночью, и поэтому не было смысла менять структуру дня, за исключением того, что ходили мы гораздо меньше.
Сейчас, пропуская через себя все произошедшее, я пытаюсь представить или понять мысли Х. За ту неделю я ни разу не думала о том, чтобы угадать, отыскать какой-то скрытый смысл, истинные чувства, мне было достаточно того, что он показывал. Я была счастлива, не забираясь в дебри чужого, а заодно и своего сознания. Я не хочу об этом думать и сейчас. Моя теперешняя действительность уже начала плавно вписываться обратно. Я думаю, о том любит ли меня тот человек, с которым я сплю, да и зачем я с ним сплю. Какие у нас отношения и вообще, зачем они нужны. Все утратило свою непосредственность и затянулось бесплодными размышлениями, которые почему-то кажутся важными.
Дорожная суета и груды сумок, мы увозим обрывочки Питера, запечатленные на пленке фотоаппарата, фигурки наиболее красивых памятников и еще много всякой ерунды, не понимая, что не она будет напоминать о поездке.
Темнота вагона и наспех брошенные вещи. Мы выходим на платформу, чтобы вдохнуть еще раз ночного питерского воздуха и задержать его как можно дольше. Сладковато пахнет смолой, объявления не умолкают. Отбытия и прибытия, бесконечная вереница. Еще мгновение и наш поезд тронется. Смазанный поцелуй в губы. Короткое объятие и наш состав отделяется от перрона.
Я не плачу, но мне грустно. Грустно за тот неуклюжий поцелуй, грустно за множество неиспользованных моментов, грустно за то, что все произошло так, как должно было произойти, за конечную незавершенность
"Издалека"
Я смотрю в его удивительные карие глаза и мне все равно. Я давно их уже выучила наизусть: глубокие, обрамленные густыми длинными ресницами.
Лежать рядом с Тони было легко и приятно. Он держался ласково и сосредоточено. Верхняя губа его дрожала. Я подумала, что он сейчас что-нибудь скажет, но мне ужасно не хотелось с ним разговаривать, и я отвернулась к стене.
Меня затошнило от самой себя, каждый раз я говорила, что это последний, но втянутая в какой-то магический круг я не могла остановиться. Очередная картина на очередной стене очередного гостиничного номера. Ночь, похожая на десятки других: сначала ресторанчик, потом ночной клуб, а затем дорога до расцвеченного огнями здания.
Зачем я приехала сегодня? Поехала на прошлой неделе?
Энтони подумал, что я устала, и тихонько обнял рукой. Я чувствовала, что он лежит на спине и думает, может быть даже обо мне.
Впрочем, я никогда не знала его мыслей. Тысячи раз я порывалась завести разговор о нас, но не могла, словно это было неважно. Однако сомнения терзали меня постоянно, и я не могла с ними справиться, что доводило меня до исступления.
Его молчание отозвалось во мне тихой яростью, мне захотелось его расцарапать ногтями, оставить свои следы по всему телу, чтобы его жена узнала все. От избытка мешающихся чувств я начала мелко вздрагивать.
Во мне окрепла решимость больше никогда не быть его игрушкой. Я решила, что этот раз будет точно последним. Также было и в прошлую встречу. Почему человек, к которому я ничего не испытываю, имеет такую власть надо мной?! Мне это было удивительно, меня не понял бы никто. Я представляла лица своих друзей, если б они узнали, что я встречаюсь с женатым человеком! Меня всегда привлекала запретность, и только получив желаемое, я останавливалась, но иногда, как сейчас, случались промахи, я слишком увлеклась игрой и не заметила, как попала в ловко расставленные сети. Тони оказался хитрее меня.
Теперь я лежу рядом с ним, и меня раздирают противоречия.
Он не давил на меня и мне это блазило, он любил меня в те моменты, когда был со мной, я это знала. Только мне этого было мало, мне не хватало юношеских нетерпений, звонков, писем. Злоба вновь подняла голову.
С другой стороны, ничего вышеописанного мне было не нужно, если б он так вел себя, я бы давно потеряла к нему всякий интерес. Я внутренне знала, что принадлежу ему только в те моменты, когда он рядом, но стоило мне оторваться от него, как я была недостижимо свободна. Я знала, что сильнее его, но как смять не представляла. Задатки мести копились во мне, чтобы в одно прекрасное мгновение рассыпаться перед раскаянием.
Именно поэтому я не предпринимала ничего. Меня беспокоило то, что меня тянуло к нему постоянно, злило, что я потеряла контроль над своими чувствами. Мне нужно их было сжать в кулак ради самой себя, ради того, чтобы удержать Тони, но я не могла.
За окном забрезжило серое утро, до нашей разлуки осталось несколько часов. Я почти заскрипела зубами: еще несколько часов с ним!
Метро еще не открылось, мне некуда было идти. Я почти успокоилась, но потом ко мне закралась сначала робкая, а потом постепенно набирающая силу мысль: "Ничто не удержит меня здесь!" За секунду до ее апогея, я встала с кровати, неуклюже перевалившись через Тони. Он проснулся и вопросительно посмотрел на меня. Я отвернулась, боясь, что вся моя решимость пропадет. Судорожно собрав свою одежду, я заперлась в ванной.
Я посмотрела на себя в зеркало: чуть заметные круги под глазами, припухшие от поцелуев губы. Я присела на край ванной и торопливо оделась.
Еще секунда и я уйду. Я остановилась, как перед прыжком с обрыва, передо мной лежала неизвестность. Я не знала, будут ли у меня пути для отхода, и хочу ли я возвращаться. Мое сознание разорвалось на 2 части. Я колебалась еще секунду и поняла, что время работает не на меня. Сейчас Тони встанет и тогда мой план провалится. В тоже время меня раздирало любопытство: будет ли он меня останавливать? Я уже было, решила дотянуть до этого момента, но потом испугалась. Мне стало страшно: что если он скажет: "Пока, подружка!"
Нет, его слова мне не нужны.
Взявшись за ручку двери, я повернула ее и с ловкостью открыла входную дверь, и вылетела в длинный коридор.
Сначала я бежала, потом перешла на шаг, свернула к лифтам. Ожидание казалось вечным, внутри меня что-то щелкало, по спине сбежала струйка пота. Наконец, словно из другого измерения, распахнулись железные двери, я вошла. За моей спиной расплылся щелчок дверного замка и его шаги, за моей спиной...
"Открытие"
Иногда мне хочется потерять кусок своей памяти, просто оставить лежать на скамейке и, сделав забывчивый вид, просто уйти, ни капли не сожалея.
Он лежал бы на ветру, тихонько шелестел и перебирая внутри себя покинутые, вдруг неугодные, страницы. К вечеру по бумаге времени скользнет красный луч и она начнет медленно угасать, постепенно теряя свою силу.
Я оставила далеко, у себя за спиной, многие свои дни, события, людей, которые мне дороги. Я не хочу о них думать, как бы то не было воспринимать. Теперь слишком часто мои шаги направлены в прошлое, к свершившимся событиям и, неустанно пытающиеся действия превращают в золу мои нервы. Я не знаю другого средства кроме как вырубить корень проблемы, стереть тревожащую разум информацию. Возможно, некоторое время назад я дорожила всем, но почему-то оно обратилось против меня и стало неумолимо догонять мое бытие, нанося точные удары один за другим.
Прошлое похоже на спящего дракончика, который свернувшись похож на воплощение спокойствия и красоты, но пробудившись он сметет и сожжет душу, отрезав пути к спасению.
Меня поражает безразличие к отдельной судьбе, некогда бывшей частью тебя. Медленно, но верно, она постепенно отделяется, превращается в самостоятельное явление, вместе с тем теряя свою хрупкость и привлекательность. Постепенно поднимает голову внутренне Я, которое как никто другой подвержено рассчету и, вскоре, начинаешь забывать тех, кому изливались потоком слова и чувства.
Непреодолимая тяга к победе, внутреннему удовлетворению или себялюбию очень четко держит грань действительности внутренней стороной, скрывая истинный смысл происходящего. Когда внезапно (внезапность зависит напрямую от утопического упорства) сталкиваешься с провалом и падаешь, то снизу, из кровавой грязи, видна тщательно завуалированная правда, задавленная теснотой взглядов.
Открытие таилось глубоко внутри, но кажется, что для осознания нехватает именно толчка, чаще вниз чем вверх. Оно выползло на поверхность и вслед за ним показалось невообразимое сожаление, стряхивающее с себя капли глумливо яда. Единожды втоптанный грязь заставит вырастать мосты из-под земли.
Ветер может погасить огонь лишь однажды, он служит ему препятствовать на пути к иллюзорной цели, он отталкивает единственно возможное воплощение, тем самым теряя образ. В темноте глаза сначала воспроизводят лишь яркие солнца с черной зрачком внутри, прежде чем начинают выхватывать очертания предметов, но замкнутое пространство претендует на бесконечность. Запоздалый свет искуссттвенно или естественно зальет отданную ему ограниченную замкнутость с нескрываемым уродством. Стены покрыты бесплодными попытками, кровью и поисками истины. Картами, выцарапанными в побелке с двусторонним направлением, испещренные заметками, условными обозначениями. все это смешано в невообразимую мазню, в которой ни один живой человек не в состоянии разобраться. Остаются половинчатые истины со многими "если".
Увы, шаги влево и вправо не рассматриваются как побег или трусость, наоборот, смелость. Проторенный путь до отвращения прост. Это похоже на каменный тоннель с непонятным завершением. Двигаясь по нему в полной темноте кажется, что идешь вверх ногам, словно выдернули твердую поверхность из-под ног и опустили в пространство, как в космосе.
Наталкиваясь на стену, устав от бесконечного шествия, начинаешь ответвлять себя от избитого тоннеля, единственно побочное действие которого одиночество.
"Окно"
Грань внезапно стерлась, отодвинула реальность куда-то в темноту позади меня. Звезды покорно обступили меня со всех сторон в темноту, она словно застыла, позволяя идти по себе. По ногам хлестали кроны деревьев, заходившиеся от ветра. Мне пришлось отодвинуться вправо, где подо мной текли автомобили с разнонапраленными огнями. Поток белый, рядом красный. Я оглянулась на свой дом: по-прежнему горел свет в окнах неспящих, создавая причудливый узор в темноте, но не сделала шага назад, а устремилась к мнимому замку на горизонте. Малиновые стены постепенно рассеивались и исчезали. Он рухнул перед моей действительностью. Дальше разворачивался городской пейзаж густонаселенного центра, холодный свет реклам высвечивал обшарпаланность домов.
Потеряв равновесие я упала, провалившись в густую вату. Здесь не было протоптанных дорог или направлений, а движение происходило само собой. Спокойно сидеть свесив ноги вниз, и можно пребольно удариться о крышу Собора парижской богоматери. Стало холодно над океаном, словно сорвавшимся с цепи, меня окатила волна холоднах брызг и захотелось домой в замкнутые помещение. Люблю французские окна.
"После моей смерти"
Завтра еще один месяц отдаст свой последний календарный лист и начнется новый и так до бесконечности, до скончания веков, если кое наступит.
Мы не увидим 2200 год и многие года ранее, не погибнем в их войнах и не воспользуемся новшествами прогресса. Никто еще не жил вечно, не только по невозможности, но и по собственному желанию. Я не знала людей живших в 18 веке, лишь только выдающихся по их достижениям, а миллионы умерших не оставили о себе ни строчки, никто не вспоминает о них и не жалеет о смерти более чем следовало бы. Но их мир достался нам по наследству, и мы в свою очередь передадим его дальше. В нем также есть дни и ночи, солнце и звезды, зима и лето, хотя последние мы изрядно утеплили. Каждое поколение вносит свой вклад, но стоит ли чего-нибудь отдельный человек?
Если завтра я умру, то через пару месяцев меня вычеркнут из жизни знакомые, через год друзья и через 5 родственники и складка разгладится, словно ее и не было.
Внезапно я обрету много положительных качеств, и будут строиться гипотезы относительно моего будущего, поставившего внезапно точку. Но в этой жизни я не совершала подвигов и не вносила вклад в литературу или математику. Человеку из соседнего города будет все равно, у него своя жизнь и он старается выйти из нее победителем.
А мне все равно, я не жалею.
Напротив моего дома откроют большой магазин, президентом станет одноклассник, но эти события произойдут по теории времени, в ней сбоев не бывает. Мне не изменить жизнь к лучшему, не остановить насилие и не раскрыть правды (я ее и не знаю). Что потеряет этот мир?
Не такого, что нельзя было бы заменить. Теории о высших и слабых не имеют смысла: перед смертью и забытием все равны.
"ОСТРОВ"
Она его никогда не видела, даже не слышала его голоса, но, почему-то именно он интриговал ее больше всего на свете. Она думала о нем постоянно и представляла его действия, движения, голос.
В ее стране начиналось утро, а он только ложился спать. Когда он занимался повседневными делами, она спала без снов. Она спрашивала себя об этой нелепице и не находила ответа, он не выходил из ее головы. Интерактивная связь была единственной ниточкой между ними. Утром она находила письмо в своем электронном почтовом ящике и, цепляясь за каждое слово, представляла его. Рассказывала о некоторых происшествиях из своей жизни, работе, друзьях и, послание мгновенно уходило за океан. Оно струилось по проводам и через несколько минут падало ему на ящик.
Скорее всего, он с усмешкой читал его и, не сохраняя, удалял. Он считал ее ребенком и не думал о ней больше одного раза в день. Не несмотря на это, где-то в глубине души поселилась она и он не мог представить без нее своего дня.
Поток мыслей и информации бесконечно быстро пересекал пол земного шара и не мог остановиться. В глубине души они оба знали, что никогда не встретятся на яву. У них не было надежды на будущее, его не существовало, но любопытство интерес друг к другу возрастали с каждым днем, грозя перелиться за рамки виртуального мира.
"Остановить мгновение"
04.06.02
Посв. Игорю Шпакову.
Казалось бы, передо мной лежала моя мечта. Дерзкая и такая близкая, удивительно легкая и живая. Но это иллюзия, полная нереальности! Пролившийся сквозь призму свет, обманчиво играет расстоянием.
Упрямо, словно обреченно, я протягиваю руку к ней. Я хочу ее сцапать как ребенок игрушку. В воображении картинка: скользящая съемка, справа, налево, неизменно тянущаяся рука и все дальше уходящая мечта.
Она материальна? Безусловно, но только ее реальность не зависит от меня. Я ускоряю шаги, мне хочется поймать солнечный луч, но в тоже время я отдергиваю руку. Останавливаюсь на полпути. Да, она моя (ничья другая) мечта и я вольна делать с ней все, что угодно. Так ли это? Могу ли я решать, исполнить ее или нет, думать за других и пользоваться помощью.
Или мечта должна оставаться только ей? Желание и его исполнение, как черное и белое, разное и одинаково глубокое, обратное преобразование обречено. Смогу ли я справиться с ней, не пересекая черту, я этого не узнаю. Гипотезы, гипотезы, предположения...
Я слаба? Да, пожалуй, я нахожу отговорки для последнего рывка. За этим рубежом будет следующий, такой же прагматический. В итоге я расту, я иду, моя дорога бесконечна и она зависит отменяя. Как знать, может, именно эта линия станет красной, за ней я найду себя. Дается только один шанс для того чтобы двигаться дальше, вверх.
"Несвобода"
Тополиный пух собирался в траве, имитируя снег. Сквозь него проглядывала желтая земля. Мне сделалось жутко, она была похожа на изуродованную плоть. Внутри меня что-то дрогнуло, снова накатила волна безудержного страха, словно вокруг меня клубилось зло.
Я оглянулась, все было привычно и обыденно, не было причин для беспокойства, и я продолжила путь, все больше съеживаясь внутри себя.
Чувство моей свободы и независимости рухнуло, его растоптали. Мое существо держалось за упругую мысль о борьбе, борьбе за себя. Во мне выросла уверенность: я буду биться за себя до последнего вздоха. Никогда еще не было такой решимости, но со стороны, наверное, выглядело как старание муравья против слона.
В то же время вырисовывалась тревожная зависимость от всего живого, что дышит добром.
В памяти всплыли обрывки жутких воспоминаний: уродливые глаза, стремительный рывок, прикосновение, обдающее холодом. Я хочу их стереть, но не могу. Каждый раз преодолевая себя, я теряю спокойствие. Замусоренный подъезд дается мне не легко. Во мне засела символичность. Сцена из памяти прокручивается за считанные мгновения. Я понимаю, что я в шаге от дома, но может случиться так, что я его не сделаю, меня сдернут в глубокую долину темноты и страха.