Роберт Хек носит кожаное пальто до пят, синюю велюровую широкополую шляпу, ботинки из крокодиловой кожи на каблуках в три дюйма, от его мушкетерской бородки всегда пахнет кофе и сигаретами. Он вырос в крохотном захолустном городке Индианы, откуда и принес в большой мир свои представления о шикарном стиле. Мы дружим по мере сил, как могут дружить начальник и подчиненный. При этом, начальник не я. Но он искренне меня уважает за то что моя голова набита невероятным количеством ненужных знаний.
Боб считает себя знатоком Гражданской войны. Однажды он явился в офис в полном облачении солдата федеральной инфантерии, чем глубоко шокировал всех сотрудников. Так я узнал, что он участвует в костюмированных сражениях. Он немедленно потребовал, чтобы я его испытал, задав любой вопрос из истории войны Севера с Югом. Историю я знал смутно, однако живо вспомнил статью из журнала "Техника-молодежи" за 1976 год. Я спросил, как назывался броненосец северян. Боб растерялся. "Монитор", - ответил я сам себе, и мой авторитет в глазах Боба взлетел на высоту флагштока.
В тот день мы договорились пострелять после работы. У тира Боб открыл багажник своего Шевроле, и я даже присел от изумления. Груда оружия вызывала ассоциации со сдающейся в плен армией Паулюса. Или, как говорит мой знакомый серб Йован о своих ощущениях от советского кинематографа, "одни партизанен". Я скромно достал из машины мой ностальгический самозарядный карабин Симонова, купленный на оружейной ярмарке. Впрочем, в нашем штате ружьишко можно приобрести в обычном супермаркете, слева от молока, между товарами для туристов и детскими игрушками.
В тире под ногами перекатывались пустые гильзы. Сосредоточенные дамочки палили из маленьких блестящих пистолетиков. Суровые мужчины предпочитали сорок пятый калибр. Поясные мишени изображали злодеев: террористов в чалмах и почему-то полицейских с шестиконечной звездой шерифа. Я выбрал с чалмой. Мы перепробовали все, что приволок Боб. От грохота, несмотря на наушники, в голове слегка гудело. Мы вышли покурить, и там я сообщил Бобу новость: мой сын записался во флот.
История банальная, Дима закончил университет, недолго работал финансистом, затем его сократили. Промучившись с поисками работы, принял истинно мужское решение. В вербовочном пункте его проверяли, как астронавта. Несколько письменных экзаменов, беседы с психологами, тесты, анкеты, в результате выдали неожиданную рекомендацию: стать военным медиком. Надо сказать, три четверти желающих поступить на службу на этом этапе отсеиваются. Идиоты не нужны никому. А желающих хватает: стабильная зарплата, бесплатная медицина, погашение долгов за образование, карьера, можно и себя показать, и мир посмотреть.
Боб от восторга онемел. Снял шляпу, затем снова ее надел, хлопнул меня по плечу, пожал мне руку. Высокие патриотические чувства переполняли его. Он потащил меня внутрь, и, перекрывая пальбу, проорал, что вот у этого, с карабином, сын служит в Navy. Выстрелы смолкли. В пахнущей порохом тишине я пожимал руки незнакомым людям. Тогда я впервые ощутил, как уважают и любят армию. Отраженный свет народной любви коснулся меня. Потом я не раз сталкивался с этим. Войну не любят многие, но, тем не менее, приклеивают желтые ленточки на машины "Поддержим наших солдат!". Народ и армия на самом деле едины.
Спустя два месяца мы с Наташей поехали в Чикаго на торжественную церемонию выпуска. Все новички обязаны пройти жесткий шестинедельный курс общей начальной военной подготовки, после которого они разлетятся по стране в разные школы, в зависимости от выбранной специальности. Их учат прыгать в воду с десятиметровой вышки, бегать строем под речевку, надевать противогазы в камере со слезоточивым газом, не спать сутками, обвязывать кнехты, тушить пожары, стрелять, перевязывать раны.
В Димином отряде поровну девочек и мальчиков. В письме от командования, которое мы получили, было твердо обещано, что сына мы не узнаем. Они, мол сделают из домашнего ребенка настоящего человека. Мы даже немного испугались. В том же письме мы нашли секретный код для распечатки пропуска. Правда, когда я посетил их вебсайт, то распечатал пропуск и без всякого кода.
Гостиница располагалась всего в миле от военно-морской базы. Напротив, прямо на парковке у ресторана, байкеры в дивных белых жилетах, расшитых цветными каменьями, устанавливали колонки и микрофоны для какого-то своего благотворительного рок-концерта. Гостиничные номера выходили на террасу. От двери к двери шлялся пьяненький парнишка. "Сэр, ваш сын служит? Я вами горжусь!". Я уже привычно пожал руку.
С утра мы сидели на скамейке в просторном зале для церемоний. Сверху свисали флаги. Скамейки амфитеатром поднимались к самому потолку, где на двух гигантских телеэкранах мелькали кадры из жизни курсантов. По свободному пространству пока маршировали музыканты. Напряжение нарастало, все ждали, когда же наконец откроются высокие ворота в торце, и мы увидим родные лица. Три юные сестрички справа от нас быстренько сбегали к киоску с сувенирами, купили белые круглые моряцкие шапочки и выводили фломастерами на них свои имена.
вскочили. Под свист, слезы, аплодисменты, крики шагали наши взрослые военные дети...
Мы встретились после церемонии, речей, традиционного гимна, ладони на сердце, литавров, сабель наголо, штандартов и аксельбантов. Дима изменился. Плечи расправились, походка стала уверенной. Письмо не обмануло. Они действительно сделали из сибарита и интеллектуала настоящего мужчину.
Мы обнялись, Наташа всплакнула. Я спросил Диму, почему он ходит, все время сжимая пальцы в кулаки. Он объяснил, что так их учили. А большой палец обязательно сверху. Мы пошли прогуляться по базе, и я тоже сжал кулаки. База оказалась огромной, как город, с ресторанами, заправкой, боулингом, магазинами. В супермаркете было все то же, что и в обычном магазине. Только вместо отдела игрушек - военная форма.
Дима с вожделением щупал черные лаковые форменные ботинки. Оказывается, он потратил шесть часов, добиваясь идеального блеска. А лаковые блестят и так. Но уж очень дорогие. Поэтому Дима купил только особые подтяжки, их пропускают сквозь брюки от ботинок к подолу рубашки, чтобы рубашка всегда была аккуратно заправлена. Я вспомнил, как не мог неделями добиться от него прибраться в своей комнате.
Себе я присмотрел атлас абсолютно всех военных баз США, с точными координатами, адресами, телефонами, номерами подъездных дорог - мечта шпиона. Я представил себе атлас военных баз СССР и глупо захихикал.
На другой день мы втроем гуляли по Чикаго, и я снова чувствовал лучи уважения. Девушки смотрели на Диму с интересом. Отцы семейств - с одобрением. Когда я был солдатом, никто не смотрел на меня с одобрением. И гулять не давали.
Уже когда мы с Наташей вернулись домой, я понял, что отраженный свет продолжает свое магическое действие. Роберт Хек пригласил меня участвовать в историческом сражении. Это был знак высшего доверия. Он даже презентовал обмундирование, которое стоит немаленьких денег.
... Стоячий воротник синего мундира с девятью пуговицами натирал шею. Кепи давило на затылок. Солнце слепило глаза, но солнечные очки отобрал командир, как не соответствующие исторической правде. По краю сознания промелькнуло "и под грубой шинелью бьется благородное сердце", а следом и вовсе нелепое "но пасаран".
Бухнула далекая пушка, подавая сигнал к атаке. Я перехватил поудобнее тяжелый многозарядный Энфилд и побежал вместе со всеми. Впереди растянулись цепью серые фигурки врагов. И тут со мной что-то произошло. Может, это была генетическая память. А может, я вспомнил пятерых братьев моей матери, сгинувших на войне. Или фильмы, на которых мы выросли. Я не знаю. Но я закричал, неожиданно для самого себя, во всю глотку: "Бей фашистов! За Родину!". И сразу осекся, глянул по сторонам. Меня не услышали. Каждый кричал что-то свое. Каждый был на своей личной войне. Войне, которая никогда не кончается.