Шульчева-Джарман Ольга : другие произведения.

Возложи на очи коллирий. Глава 22

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ГЛАВА 22. ОБ АЛЕКСАНДРИЙСКИХ ВАННАХ
    Эммелия первая подошла к Салому. Она сердечно поблагодарила Каллиста за "его благородное искусство, спасающее людей" и заключила смущенного Салома в объятия.
    - Не вставай, не вставай, дитя мое! - сказала она, целуя его троекратно. - Тебе надо поправиться... святые мученики, это чудо, что ветка сломалась! Не бойся, ты сейчас поживешь у нас, а тем временем Василий все уладит. Девочки, поцелуйте Салома, он наш брат во Христе, а вы - его сестры.
    - А во Христе нет ни раба, ни свободного! - радостно продолжила Феозва, одаривая сирийца сестринскими поцелуями.
  Крат вылил на смиренно лежащего в ванне Салома очередное ведро ледяной воды.
  - Все, я пойду к колодцу, еще принесу, - деловито сказал отшельник-геракл. - Пойдем, Хрисафий, бери ведра.
  Он выплеснул остатки воды на ноги подпрыгнувшего и ругнувшегося Риры, и весело напевая "Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе?" отправился по воду.
  - Теперь теплую воду, - скомандовал Кесарий, и рабы снова облили Салома водой.
  - Может, хватит, ахи? - негромко и хрипло спросил сириец, откашлявшись. - Мне уже совсем хорошо.
  Салом, действительно, выглядел значительно бодрее после доброй дюжины таких обливаний, по совету Кесария и методике Асклепиада Вифинского, но его карие глаза оставались какими-то затуманенными.
  - Давай разотрем тебя теперь, ахи, - сказал Кесарий. - Сейчас Хрисаф придет, и пусть они вместе с Филином растирают.
  - Позволь мне, - вмешался Каллист. - Я все-таки владею иатролиптикой получше Хрисафа с Филином.
  - Я знаю, Каллистион, но мне неловко было тебя просить, - с заминкой ответил Кесарий.
  - Что тут может быть неловкого, - пожал Каллист плечами. - Если ты о том, что Салом - раб, то я не вижу ничего зазорного, чтобы лечить растиранием любого человека, если я убежден в том, что оно принесет ему пользу.
  - Ты очень благороден, Каллист, - благодарно произнес его друг. - Давай, Саломушка, ахи, опирайся на меня, и вылезай из ванны... вот так, простыней вытирайся и укладывайся на скамью. Сейчас Каллист врач тебя разотрет самым лучшим косским растиранием, мне самому они надолго запомнились.
  Салом начал было сопротивляться, но ослушаться брата не посмел и с опаской лег ничком на скамью.
  - Ох... - проговорил Каллист, потрясенный видом едва заживших следов пытки бичеванием на теле сирийца. - Спину тебе трогать, конечно, нельзя, будет очень больно, да и рубцы свежие, могут разойтись. Ложись на спину, будем руки и грудь растирать для начала, а потом посмотрим.
  Салом, услышав это, повеселел и улегся на спину. Кесарий подложил брату под голову подушку, подвинул табурет Каллисту и подал ему масло. Каллист взял Салома за руку и стал энергично растирать ему правое предплечье и плечо. Салом слегка морщился, но ничего не говорил.
  - Какой ты волосатый, Салом, - заметил стоящий рядом Рира, наблюдая за растиранием. - Интересно, если Кесария оставить в естественном виде, он тоже так обрастет? Хотя ему немного надо, чтобы с тобой сравняться...
  - Сходил бы ты, Рира, за водой, помог бы Крату, - сдержанно заметил Кесарий, накладывая на шею Салома, на которой еще виднелся след от веревки, свежую примочку. Рира, на удивление, послушался, молча взял ведро и ушел.
  - Я Дионисию видел, - вдруг сказал Салом, смотря куда-то сквозь Каллиста и Кесария. - Среди листвы. Вверху, на дереве. Как птица она была. Вся в белом. Ты не видел ее, ахи?
  - Нет, - ответил Кесарий, - я только тебя видел. Зачем ты решил на себя руки наложить, а, брат?
  Салом вздохнул. Каллисту было немного не по себе - ему то и дело казалось, что перед ним на скамье лежит сам Кесарий со следом от крученой веревки на смуглой шее.
  - Я второй раз ее уже вижу... с тех пор как молнией ее убило, - продолжал Салом и вдруг взял Каллиста за руку, останавливая его.
  - Тебе больно? - спросил вифинец, увидев, как наполнились слезами карие глаза Салома.
  - Первый раз я Дионисию видел, когда мар Григорий приказал меня бить... - проговорил Салом, тяжело дыша, словно на грудь ему легла каменная глыба. - После четвертого удара я от боли чувств лишился... а потом смотрю - я рядом на дворе стою, эни и госпожу Нонну вижу, палачей вижу, они кого-то бьют, а я ничего не чувствую.
  - Святые мученики, - проговорил дрогнувшим голосом Кесарий и порывисто начертил на своей груди крест.
  - Потом смотрю - я словно весь белый свет вижу, до Нового Рима и дальше, до Старого Рима, море вижу, солнце над ним садится... вода в море виноцветная... такой не бывает... - продолжал Салом.- Госпожу Горгонию вижу, как она зачем-то конюшню поджигает, коза рядом с ней, рабы бегут. Но мне и дела нет, я про лошадок тогда даже и не подумал, вот странное дело. Или словно как их на пастбище видел, знал, что они не в конюшне... сейчас не помню точно... И я тогда понял вдруг, что я умираю, это смерть со мной случилась. Так хорошо стало, вольно... и я тогда пошел, пошел в сторону моря, тянуло меня туда, даже на эни не обернулся. И тут передо мною Дионисия, вся в белом и сияет, еще краше, чем я ее помню. Я оробел, даже сказать ничего не смог, а она ласково так на меня посмотрела, взяла за руку и повела прочь от моря. А потом словно свет померк, и я в повозке очнулся, боль нестерпимая...сестрица... то есть госпожа Горгония, меня на коленях, словно дитя, держит, по голове гладит... спасла она меня ...
  Салом прерывисто вздохнул и смолк, закрыв глаза.
  - Я нарочно у церкви Сорока мучеников место выбрал... молился им до последнего, чтобы простили меня... не чуял сил, чтобы дальше так жить, - проговорил он, обращаясь не то к Кесарию, не то к Каллисту. От огромного внутреннего напряжения его била крупная дрожь, пальцы рук были холодны как та ледяная вода, которой его до этого обливали.
  Каллист встал, убрал из-под головы сирийца подушку, и прежде чем Кесарий успел возмутиться, ловко повернул голову Салома направо. Раздался хруст.
  - С ума сошел?! - закричал Кесарий. - Что ты делаешь, Каллист?
  - Ох, как хорошо стало, - заулыбался Салом. - Как это вы делаете, Каллист врач?
  - Это врачебная иатролиптика. Только у нас на Косе такому учат, - заметил Каллист, поворачивая голову больного налево с таким же душераздирающим хрустом. - Говорят, это искусство из Египта пошло.
  - Салом, ты жив? - недоверчиво поинтересовался его младший брат.
  - Хорошо-то как... по рукам тепло побежало... - Салом блаженно улыбался. - Я, пожалуй, пойду... коняшку мою белую надо обтереть да покормить... - он сделал попытку подняться.
  - Вспомнил о коняшке! - засмеялся Кесарий, вытирая пот со лба. - Значит, точно Каллист тебя исцелил!
  - Я вашу лошадку, господин Салом, и обтер, и в конюшню отвел, и попоной укрыл, и овса ей насыпал, - заговорил Филин. - Не извольте волноваться.
  - Спасибо, дружок, - ответил ему Салом, все еще улыбаясь, - только не надо со мной так разговаривать, я ведь такой же раб, как и ты.
  - Как хорошо, Каллист, что ты на мне не опробовал тогда вот эту косскую иатролиптику! - сказал Кесарий.
  - Тебе незачем было шейные позвонки вправлять, клянусь Гераклом, - ответил Каллист. - И надеюсь, никогда не придется. Ну вот, Саломушка, у тебя глаза совсем другие стали. Легче тебе?
  - О, намного легче! - проговорил благодарно сириец. - Спасибо вам, Каллист врач.
  - Тогда мы с Филином тебя будем дальше растирать, - сказал Каллист. - Видишь, Филинион, в иатролиптике есть разные секреты. Например, если руки растирать, то движение соков в области шеи улучшается. Поэтому мы с рук и начали. Смотри, как я делаю, и повторяй за мной, а потом разотрем Саломушке ноги. Если мы все сделаем правильно, он должен уснуть.
  - Я у тебя не засыпал почему-то! - возмутился Кесарий. - Я вопил и вырывался. Почему ты назначил нам с Саломом такие разные иатролиптики?
  - Потому что у вас разные болезни, дорогой Кесарий, - расхохотался Каллист впервые за долгое время. - Салому надо успокоиться и расслабиться, а не вопить и вырываться. А тебе после изнуряющей лихорадки было необходимо бодрящее растирание, способствующее росту мышц.
  - Ты так тяжело болел, ахи? - спросил сочувственно Салом.
  - Ерунда... то есть не ерунда, меня Каллист спас, - поспешно ответил Кесарий. - Пойду, посмотрю, что там Рира делает.
  Он оставил Каллиста и Филина растирать Салома дальше и пошел к входной двери. Там суетился Рира, что-то прилаживая у притолоки.
  - Вот, настоящий александрийский механизм! - сказал он, закончив и спрыгнув на мраморный пол. - Теперь пусть брат мой Навкратий зайдет и познает во мгновение ока всю суетность мира.
  Кесарий не успел поинтересоваться, как это должно произойти, как дверь бани открылась, и перед глазами бывшего архиатра и бывшего чтеца предстал Василий в белом простом хитоне. Он стоял недвижимо под льющимся на него холодным потоком из разверзшихся небесных хлябей.
  В расширенных глазах Риры, прячущегося за спину архиатра, читался не только ужас, но и восторг от исполнения самых сокровенных и дерзких своих мечтаний.
  Снаружи раздался визг Феозвы и строгий голос Эммелии:
  - Что у вас там происходит, мальчики?
  Первым пришел в себя Кесарий и, шагнув к Василию, бережно взял его под локоть и вывел из-под александрийского обливания.
  - На первый раз хватит, - сказал он деловито. - Вот тебе сухая простынь, дорогой Василий. Извини, не успели тебя предупредить. Это обливание по Асклепиаду Вифинскому гораздо удобнее и лучше, чем ванна, а в жару совершенно незаменимая вещь.
  - Так это... это ты придумал, Кесарий? - немного заикаясь, спросил Василий.
  - Это известная в Александрии вещь, называется "ванна Архимеда", - не моргнув, продолжал Кесарий. - Мы с Рирой ее только сейчас смонтировали и хотели опробовать, но ты неожиданно вошел. Что скажешь, как твои впечатления?
  - Бодрит, - заметил Василий. - Конечно, это лучше ванны, согласен. Времени меньше тратится.
  В это время кадушка, уже пустая, свалилась с грохотом с двери на пол. Рира ловко ее поймал и быстро удалился.
  Эммелия в сопровождении Феозвы, Келено, Крата и неотлучного Хрисафия, вошла в баню, поправляя паллу.
  - Кесарий... - со вздохом сказала она, глядя на бывшего архиатра. - Дитя мое...
  - И ты, Брут! - из темноты подсказал Рира.
  - Как тебя здорово облили, Василий, - заметил Крат. - На браду Ааронову и на края риз твоих...даже не на края, а на все ризы попало.
  - Я убеждена, что деревенское безделье портит всех молодых людей, даже самых лучших, - продолжила Эммелия. - От Риры я уже ничего хорошего не жду, но ты, Кесарий... Тебе нельзя так долго бездельничать, это разрушительно и ведет к душевной дискразии. Пожалуй, только Каллист может служить прекрасным примером для подражания всем моим сыновьям... да и тебе, Кесарий, тоже.
  - Вы, как всегда, правы, тетя Эммелия, - вежливо ответил Кесарий.
  - Мы пришли поддержать Салома, - сказала Эммелия. - Для меня и моих дочерей будет безопасно пройти дальше?
  - Да, конечно, матушка, больше александрийских ванн у нас здесь нет, я проверил, - пробасил Крат. - И наш асклепиев уж спрятался, он не любит шума, так что не бойтесь.
  - Я не боюсь ужей, - заявила Феозва, делая шаг вперед из-за спины матери. - Пойдемте, поддержим Салома!
  Эммелия крепко схватила младшую дочь за руку.
  - Я имела в виду безопасность для нашей стыдливости, Навкратий, - заметила строго Эммелия.
  - Не волнуйтесь, государыня матушка, - проговорил Василий, уже сменивший при помощи Хрисафа мокрый хитон на две сухие простыни, - здесь все по-христиански скромно. Войдем же!
  Эммелия первая подошла к Салому. Она сердечно поблагодарила Каллиста за "его благородное искусство, спасающее людей" и заключила смущенного Салома в объятия.
  - Не вставай, не вставай, дитя мое! - сказала она, целуя его троекратно. - Тебе надо поправиться... святые мученики, это чудо, что ветка сломалась! Не бойся, ты сейчас поживешь у нас, а тем временем Василий все уладит. Девочки, поцелуйте Салома, он наш брат во Христе, а вы - его сестры.
  - А во Христе нет ни раба, ни свободного! - радостно продолжила Феозва, одаривая сирийца сестринскими поцелуями.
  - Вы очень добры, юная госпожа... - проговорил Салом. - Госпожа Каллиопа?
  - Нет, что ты, Салом, какая я Каллиопа? Каллиопа - дура и замуж давно вышла, - ответила девочка негромко, чтобы не услышала Эммелия. - Я Феосевия... можно просто Феозва.
  - Саломушка, ты так похож на Кесария врача, - задумчиво проговорила Келено, целуя сирийца в лоб и глаза. - Бедный ты, бедный... Я всегда о тебе Христу молюсь.
  - Теперь послушай меня, Абсалом, - сказал Василий, подходя к рабу епископа Григория. Тот хотел встать, но Василий его удержал:
  - Лежи, лежи - оба врача и я тоже велят тебе пока лежать, ты нездоров... Именно поэтому я прощаю тебе твой грех, если ты раскаиваешься.
  - Ты же раскаиваешься, правда, Салом? - пискнула Феозва из-за спины старшего брата.
  Салом вдруг разрыдался как дитя. Кесарий закусил губы.
  - Христианин не должен, конечно, совершать самоубийство, - продолжил Василий, садясь на табурет рядом с Саломом. - Но я уверен, что у тебя было помрачение рассудка... у Кесария тоже такое бывает... и у вашего отца... в общем, из соображений икономии, я не думаю, что тебя надо отлучать от Причащения, Салом. Я, напротив, принес тебе Святые Дары, чтобы причастить тебя во исцеление души и тела.
  - Я недостоин... недостоин... я боюсь причащаться Его... но еще больше боюсь остаться без причащения, потому что тогда я погибну... - заговорил Салом.
  Василий обнял сирийца и слегка похлопал его по спине.
  - Ну же, Абсалом...- продолжил Василий. - Приими Тело Христово.
  Салом, все еще рыдая, сел с помощью Кесария и Каллиста, и с трепетом сложил руки для того, чтобы принять хлеб из рук Василия.
  - Ты, Христе мой - врачевство жизни, сошедшее свыше, - прошептал он по-сирийски. - Виноград милости - Крест Твой...
   Съев его до крошки, он благоговейно поднял ладони к лицу.
  - Ту руку, которая принимала часть Святого Тела Твоего, не ввергай в огонь вместе с рукой, которая Тебя, Творца своего, ударила по ланите, - проговорил Салом.
  Василий склонился к нему и расцеловал его.
  - Я думаю, раз ты раскаялся, Салом, и принял Самого Христа из моих недостойных рук, то ни епископу Григорию, ни кому-то другому не надо знать подробности сегодняшних событий, - продолжил Василий. - Тем более, что я хочу поставить тебя чтецом в Кесарии Каппадокийской. Будешь помогать мне в переговорах с эдесскими епископами. Хочу послать тебя в Эдессу, я получил письмо от очень известного сирийского проповедника и монаха Ефрема, он просит приехать меня, но для меня это невозможно.
  - Мар Григорий не позволит, - ответил Салом, не вытирая мокрые от слез щеки.
  - А наш Василий плевать хотел на твоего мар Григория! - с гордостью заметила Феозва и получила звучный шлепок от Эммелии.
  - Я решил приобрести тебя, как раба, у епископа Григория, и затем освободить. Это нужно для церкви. Думаю, каппадокийские епископы и пресвитеры меня поддержат, и мар Григорий... то есть епископ Григорий, не сможет уже нам противоречить, - слегка хмуря брови, продолжил Василий.
  - Видишь, Саломушка? - с нежностью проговорила Эммелия. - Не бойся.
  - Спасибо тебе, Василий, - сказал негромко Кесарий. Тот ответил сдержанным кивком.
  - Рира! - повысил голос Василий. - Ты завтра с утра поедешь к епископу Григорию, отвезешь ему письмо от лица всех пресвитеров Кесарии и разъяснишь ему мое мнение на счет Абсалома.
  - Я? - задохнулся Рира и побледнел. - Я не поеду с таким письмом к епископу Григорию! Василий! Ты что, не знаешь папашу Кесария? Он меня в порошок для коллириев сотрет!
  - Рира, ты должен начать приносить пользу церкви, - строго сказал Василий. - Тем более, ты поедешь не один.
  - А с кем? С Саломом? - спросил Рира.
  Сириец сильно вздрогнул.
  - Нет, - твердо ответил Василий брату. - Ты поедешь со мной.
  +++
  Каллист зашел проведать Салома перед сном и увидел, что Кесарий стоял на коленях у изголовья постели брата - его перенесли в ту самую комнату, где до этого жил бывший архиатр - и негромко молится. Салом лежал, закрыв глаза, и беззвучно шевелил губами.
  - Не преткнешься о камень ногою твоею... на аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и змея, ибо ты на Меня уповаешь...кровом крыл покроешь его и явишь ему спасение Твое... - говорил Кесарий монотонно, не замечая стоящего в дверном проеме друга и вдруг воскликнул, почти застонал в отчаянии:
  -Услыши! Яви себя, Христе! Спаси! Спаси Салома, брата моего! Неужели не спасешь? Если нет, я не крещусь... никогда не крещусь...
  Салом в тревоге открыл глаза и сел на своей роскошной постели.
  - Что такое ты говоришь, ахи? Ат у дайвана? - строго спросил он. - Так нельзя молиться, так грешно говорить.
  -Салом, мой родной Салом, - повторял Кесарий, обнимая его.
  - Ободрись, ахи, - отвечал Салом. - Не плачь, не надо. Я покаялся. Теперь я решился, Христос укрепил меня своей силой. Это была минутная слабость. Это было искушение. Я испугался наказания, бичей, пыток...Я вернусь к мар Григорию, пойду к Филиппу и выдержу все, что Христос даст мне испытать за Него.
  - Нет, я не позволю тебе! Я бы с радостью поменялся с тобой местами! Я бы оказался рабом вместо тебя, если бы это было возможно... - захлебываясь словами, заговорил Кесарий.
  - Не говори страшные вещи брат мой, ты не понимаешь, о чем просишь, - грустно улыбнулся Абсалом.
   "Какая у них братская любовь, братская нежность", - подумал Каллист, и что-то сжалось в его груди. Он незаметно стоял в тени у двери, и слезы наворачивались на его глаза. Салом все равно ближе Кесарию, чем Каллист, и неважно, что Каллист так много делил с Кесарием в жизни... Каллист хотел уйти, но тут Кесарий его заметил и радостно окликнул:
  - Каллист, друг мой, заходи же!
  Каллист вошел и зачарованно уставился на братьев.
  - Как вы похожи, я не смог бы вас различить.
  Он немного заколебался, прежде чем произнес те слова, ради которых и пришел:
  - Салом, я хочу просить тебя простить меня.
  -Господин Каллист, что вы. Вы возились со мной весь день...и растирания, и катаплазмы, и вообще, что вы такое говорите... - растерялся сириец.
  -Называй меня, пожалуйста, просто Каллист, - быстро произнес вифинец, и продолжил: - Салом, я сегодня видел твои шрамы... это ужасно... послушай, прости меня. Это из-за меня тебя бичевали.
  - Вы заговариваетесь, господин Каллист, прямо как наш Грига! - сказал тревожно Салом.
  -Нет-нет, я не заговариваюсь, - горячо начал Каллист.
  Кесарий, не шелохнувшись, смотрел на него, и даже в полумраке было заметно, что его глаза потемнели.
  - Это письмо... про Гелиоса и Матерь богов...- продолжил Каллист срывающимся голосом, - оно было написано по моей вине... мы там в Новом Риме жили себе в удовольствие... мы же господа... у нас все было... деньги, положение, уважение ... а я спихнул секретарскую работу на юношу, не объяснив ему ничего, просто так, и он ошибся. Я отправил отписку отцу Кесария, а оказалось, что из-за моей глупой небрежности ...из-за меня, сытого и довольного... тебя, Салом, тебя... с тобой это сделали... прости меня, Салом!
  - Нет, Салом, - решительно отодвинул Каллиста Кесарий. - Это меня ты прости. Каллист не при чем. Он ничего не знал, он даже про тебя почти не знал. А вот я все знал, и отправлял эти отписки папаше. Помнишь, ты меня спрашивал - изменился ли я в Новом Риме, а я сказал, что нет? А я изменился, у меня сердце зажирело... я ничего для тебя не сделал, а ведь мог через императора надавить на отца, чтобы тебя освободили...
  -Перестань, Сандрион, - ласково произнес Салом. - Ты все делал, что мог.
  - Нет! - воскликнул Кесарий. - Я мог много чего сделать - и не сделал, у меня другие были заботы. Я был в Риме архиатром и членом сената, а ты здесь в имении страдал от унижений и жесткости... Салом, прости меня... я никому ничего не сделал хорошего, ни тебе, ни Каллисту... ни тебе не дал свободу, ни ему не вернул имение.
  -Ты очень много делал, - заспорил Салом с братом. - Ты спас Каллиста - Сандрион рассказывал мне вашу... твою историю, Каллист врач. И еще много чего ты делал, Кесарий. Вспомни, скольких людей ты бесплатно лечил! И еще ты посылал мне деньги, чтобы я мог помогать другим. Я заплатил долги своего дяди, спас его семью от рабства и купил ему дом в Армении. Ты хотел открыть ксенодохий для бедных и больных. И еще ты спас от рабства мальчика Абу. Не кори себя. И Каллист пусть не корит.
  Кесарий и Каллист, не сговариваясь, опустились на колени. Салом светло улыбнулся и протянул руки к ним, обнимая.
  -Да вы что ребята, все хорошо, я ведь живой, что вы плачете, перестаньте, - сказал он им просто, как равным.
  Раздался грохот.
  - Это ты, Филинион? - спросил Салом.
  Кесарий и Каллист обернулись. Филин втаскивал в комнату медвежью шкуру, но споткнулся о нее на пороге и растянулся на полу.
  - Вот, Кесарий врач, - сказал запыхавшийся юноша, поднимаясь, - это я вам принес, раз вы здесь с Саломушкой останетесь. Не на табуретке же сидеть.
  - Догадливый какой, молодец, - похвалил его Кесарий.
  - Это Каллист врач мне велел, хозяин мой, - ответил Филин. - Принести вам еще чего-нибудь? Фиг, например? На кухне целая корзина стоит неприкаянная.
  - Фиги? - оживились Кесарий и Салом. Потом бывший архиатр решительно сказал:
  - Неси нам сюда эти фиги.
  +++
  Каллист не любил фиг, к тому же он не хотел мешать общению братьев, но и спать он тоже не хотел. Он гулял в быстро наступившей ночной темноте по усадьбе Эммелии, слушая цикад и вдыхая аромат раскрывающихся ночных цветов. Ему уже не было слышно, как Кесарий по просьбе Салома читает псалмы, но он видел, как у их окна кружилась слетевшаяся на светильник мошкара. Он проходил мимо окон других спален - вот, Эммелия перед сном молится вместе с Феозвой: "Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое!" Какая она смешная, эта девочка, Феозва, но куда умнее Аппианы! Подумать только, читала Гиппократа и узнала книгу "Эпидемий"! А сейчас тоненьким голоском повторяет за матерью: "Окропи меня иссопом, и очищусь, омой меня, и буду белее снега".
  Каллист пошел дальше, стараясь ступать осторожно и бесшумно. Ему вдруг вспомнилась рыжая Афродита Урания, и обещание Кесария подарить щенка на его свадьбу с Финаретой. "Финарета тоже рыженькая", - с нежностью подумал он, - "может быть, щенок ей понравится". Тут он вспомнил, что свадьба их будет нескоро, если вообще будет когда-либо, и вздохнул. "Теперь я объясню тебе, что такое истинная философия, Келенион!", - раздался жаркий шепот Риры, за ним последовали звуки поцелуев и тихий смех Келено. Каллист ускорил шаг, чтобы миновать окна супружеской спальни ритора и хирурга.
  "Зажги в сердцах наших, человеколюбивый Владыка, Твоего Богопознания нетленный свет и открой очи ума нашего для уразумения евангельской Твоей проповеди! Вложи в нас и страх пред блаженными Твоими заповедями, дабы мы, все плотские влечения поправ, проводили духовную жизнь, ибо Ты - просвещение душ и тел наших, Христе Боже, и Тебе славу воссылаем, со безначальным Твоим Отцом, и всесвятым и благим и животворящим Твоим Духом..."
  Каллист удивился, какой у Василия громкий голос - тот обычно всегда говорил тихо. Он подошел к окну. Василий с воздетыми руками стоял выпрямившись, натянутый, словно струна, и говорил:
  "Никто из связанных плотскими влечениями и наслаждениями недостоин приступать или приближаться к Тебе, или служить Тебе, Царю Славы, ибо служение Тебе велико и страшно и для самих Сил небесных! Но однако Ты, по неизреченному и безмерному Своему человеколюбию непреложно и неизменно стал человеком, прошу Тебя: воззри на меня, грешного и ни к чему не годного раба Твоего, и очисти мою душу и сердце от совести порочной... Ибо Ты не отвратился до конца от создания Твоего, которое сотворил Ты, благой, и не забыл творения рук Твоих, Ты говорил нам в Самом Сыне Твоем, Которым Ты и века сотворил. Он, будучи Богом предвечным, на земле явился и общался с людьми и, воплотившись от святой Девы, уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись по виду подобным телу смирения нашего, чтобы и нас сделать подобными образу славы Своей... Слава Отцу и Сыну и Святому Духу - теперь, и всегда, и во веки веков!"
  Из другого окна раздавался могучий храп Навкратия и бас Хрисафия: "Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя, Господь - твердыня моя, и прибежище моё, и Избави́тель мой. Бог мой - Помощник мой, и буду надеяться на Него; защитник мой, и рог спасения моего, и заступник мой. Восхваляя, призову Господа и от врагов моих спасусь. Охватили меня муки смертные, и потоки беззакония смутили меня, муки ада окружили меня, встретили меня сети смертные. И в тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал, - услышал Он из храма святого Своего голос мой, и вопль мой пред Ним дойдёт до ушей Его... Он послал с высоты и взял меня, при́нял меня из вод многих. Он избавит меня от врагов моих сильных и от ненавидящих меня, ибо они укрепились более меня. Настигли меня в день бедствия моего - и стал Господь опорою мне, и вывел меня на простор...Ибо Ты зажжешь светильник мой, Господи, Бог мой, озаришь Ты тьму мою. Ибо с Тобою я избавлюсь от искушения и с Богом моим преодолею стену. Бог опоясывает меня силою, и непорочным сделал Он путь мой; Жив Господь и благослове́н Бог, и да вознесется Бог спасения моего..." Хрисафий вздохнул и стал молится тише, часто произнося имя Салома.
  Каллист вздохнул и пошел в черный, как море, сад - ему захотелось зайти в церковь Сорока мучеников. Миновав сад, он увидел через открытые двери пустой церкви маленький огонек светильника на престоле и простертую крестообразно маленькую фигурку перед ним. Ему показалось, что Макрине плохо, и что она упала без чувств во время молитвы. Каллист поспешил к ней, но, когда он был еще на середине храма, девушка поднялась и, опершись левой ладонью на плиту престола, воздела правую руку вверх.
  - Христе Спаситель, яви Себя, яви Воскресение Твое! - услышал он и испугался. - Ты, отпускающий на свободу измученных, Ты, Отрок и Раб Господень, приносящий отраду - Ты Сам, как Царь, приди и отпусти Салома на свободу!
  Она заплакала и продолжила:
  - И меня приими, потому что только Ты принимаешь тех, кто больше ни на что не годен.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"