Шубин Юрий Алексеевич : другие произведения.

Наполнить имя твое

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

НАПОЛНИТЬ

ИМЯ

ТВОЕ.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Мертвые не мстят. Но мертвые будят живых.
   Живые приходят судить прошлое и воздают
   по заслугам виновным и невиновным. Они
   судят прошлое, чтобы будущее не родилось
   мертвым...
  
   / Вячеслав Назаров /
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

"Вивисекция".

  
  
   Эхо в горах, вещь обманчивая и каждый звук словно бьется об отвесные кручи, а не просто пребывает в свободном полете.
   - Сделай тише!
   Девушка водила машину недавно и обеими руками цепко держалась за руль. Дорога сложно петляла, карабкаясь вверх по краю обрыва. Над крепкими каменными домиками, увитыми виноградной лозой, ровными рядами мандариновых деревьев, торчащих зелеными остролистыми жабо над кривенькими, узловатыми стволами, словно стыдясь своих корней и догадываясь, что на свете есть стройные, высокие сосны. Но, при этом источали ни с чем несравнимый, тонкий кисло-сладкий аромат юга, списывающий все огрехи непривлекательности.
   Из мощных "Пионеровских" динамиков рвался ритмичный, электронный, пикающе-клакающий звук, сильно рассчитанный на любителя.
   - Борзеешь, подруга. Мы договорились вести по очереди, а я почти скучаю.
   - Какая ты, все-таки грубая, Алка, диву даюсь, как в такой интеллигентной семье могла вырасти такая...
   - Предупреждаю, еще одно непочтительное слово в мой адрес, и я буду добираться до моря автостопом, и пусть тебе будет завидно, что я твоя лучшая подруга проведу этот незабываемый двухнедельный отпуск значительно интереснее тебя. - Алла обожала "Команду капитана Флинта", но звук убавила.
   - Я бы тебе знаешь, какую рожу сейчас скорчила, но боюсь морщинок, говорят, загар их только закрепляет.
   И они дружно захохотали.
   - Все равно ты не права. Я где-то слышала, даже, наверное, читала, что как раз тихая музыка в салоне отвлекает водителя больше, чем в меру громкая.
   - В тебе нет меры, Алка. Ты безмерная.
   - Между прочим, у меня талия уже твоей и это доказанный факт.
   - А у меня совершенно случайно сантиметр с собой. После обеда сравним?
   - Он у тебя китайский и все врет, и не надо играть на моих слабостях.
   Алла любила поесть, но это никак не отражалось на ее фигуре. Пока... И она где-то гордилась этим.
   Ее круглое личико сделалось дерзким, и ангельски невинным голосом она вскрикнула, указывая вперед:
   - Ты погляди, какое милое местечко, совсем как крымское "Ласточкино гнездо". Ведь, правда?! Давай остановимся.
   Сходство имелось. Бортики ограждения по сторонам от кафе были выложены ракушечником и облизанные волнами плоские камни плотно устилали бетонированную площадку, имитируя средневековую булыжную мостовую. Две фальшивые башенки соединяла зубчатая стена. А-ля "Хроники короля Артура". Чуть в стороне стоял мангал, где на углях томились шашлыки из молочного барашка. Так вещала реклама над сводчатым входом в кафе.
   Под ложечкой засосало. Подружки вмиг раскисли и свернули к двум уже припаркованным автомобилям.
   Не морить же такую красоту голодом. На отдыхе тем более!
   - Павы дивные, подходите, не стесняйтесь. Я вас таким шашлыком угощу, мягким как хурма, ароматным как цветущий фруктовый сад, нежным как поцелуй робкого юноши. - Кавказец заискивал и лебезил настолько притворно, что Алка, сделав вид, что принюхивается, брезгливо сморщила носик и так прямо и рубанула:
   - Собачатина, что ли?
   Улыбка вмиг схлопнулась, сползла с лица гостеприимного кавказца, сместилась куда-то в центр злой морщинкой под выступ черных торчкастых усов.
   - Зачем так говоришь. Обидеть хочешь? У нас на Кавказе собачек не едят, - старался на полном серьезе шашлычник, убеждая Алку. - Вкусно покушаешь, виноградным вином жажду утолишь, песни порадуешься и мужчиной себя чувствуешь, а с собачьей еды, которую забегаловки всяким разным продают, только на столб помочиться и захочется. На большее сил не будет...- И он глазами пошарил по Алкиной фигуре проникновенно и сладострастно, на грани фола.
   Алка хихикнула.
   Кажется, они нашли общий язык. Вторая девушка пошла к столику, который был уже занят. За ним сидела семейная пара. Двое близнецов-мальчишек весело уплетали пастообразное сливочное мороженое из плоских вазочек, хрумкая ореховой пудрой.
   Отец - плотный мужчина, наливал из пластиковой бутылки минеральную воду в обыкновенный граненый стакан и обсасывал палец, вымазанный в шашлычном соусе.
   - Салфетки же есть... - выговаривала ему жена, обмахиваясь соломенной шляпой и подозрительно глядя на молоденькую девушку.
   Мужчина цыкнул на жену и вылил стакан минеральной воды прямо себе за шиворот. Мальчишки завизжали от восторга.
   - Извините, - обратилась девушка к главе семейства. - Я впервые на этой дороге, вы не подскажите, где здесь можно заправиться?
   Мужчина расплылся в довольной улыбке, но девушка не ответила ему тем же, стараясь не злить насупившуюся женушку.
   - Тут ехать - всего ничего, - мужчина почесал кончик носа и выкинул пухлую руку, указывая куда-то вперед. - Проедите вверх еще километров пять, пожалуй, или около того, там будет развилка такая приметная и табличка: " До бензоколонки пятьсот метров", - и добродушно развел руками.
   Девушка поблагодарила, пожелала счастливого пути, не забыв улыбнуться супруге, и пошла обратно.
   Она была хороша в свои непонятные двадцать два года, в меру стыдлива и коварна. Как любая женщина на свете ценила внимание к себе и верила в появление принца и в свое ему предназначение. Некоторые женщины умеют ждать всю жизнь, только никто не знает, сколько это - вся жизнь. Точное соотношение части и целого - информация без адресного доступа. Каждый претендует на вечность, но не каждый умеет ждать даже целую жизнь, не говоря уже о вечности, на которую претендует каждый.
   Девушка подошла к подруге и что-то прошептала ей на ушко, та мотнула ей в ответ головой и обе стали обладательницами бесценной женской тайны. Распущенные по плечам волосы слились как две реки, по берегам которых метался чернявый мангальщик в надежде поплавать... Прядистые, мутные потоки рванул налетевший ветер и две пучины сплелись и погладили друг друга мелированными кончиками.
   - Потом не говори, что я тебя не предупреждала. - Уже громко напутствовала подругу девушка. - Я заскачу на заправку и сразу вернусь. Договорились? Не забывай, что я тоже еще голодная. - Девушка запнулась, выпучила глазищи и обе так, и прыснули от смеха, вдруг поняв двусмысленность сказанного.
   - Лишь бы тушь не потекла, - заволновалась Алка. - Ой, что-то мы много сегодня смеемся, подруга. Не к добру, правда, Гурам? - И они снова согнулись на слабеющих ногах в припадке гомерического смеха.
   Это больше походило на истерику.
   Кавказец вежливо улыбался, довольно потирая руки о край халата.
   Да ну тебя. - Девушка махнула рукой и пошла к машине. - Я поехала, а ты смотри у меня, и бессильно погрозила пальчиком.
   Курортное настроение делает людей беспечными, а молодость разрешает многое.
   Девушка осторожно сдала назад, вывернула колеса и, проезжая мимо подруги, посигналила. В ответ ей неожиданно помахала семейная пара за столиком.
   Аллу вдруг что-то укусило внутри, она внезапно запаниковала, стала оглядываться. Ее словно кто-то позвал, окликнул неприятным, редким и обидным словом. Голос был таким узнаваемым, что только добавляло обиды. Внезапная слабость и начавшийся звон в голове репродуктировали несложную мысль:
   "Ты теряешь ее"
   Она оглянулась, впервые угадав направление, куда нужно смотреть и, понимая, что уже опоздала.
   Здесь убыло, а где-то прибыло.
   Машина лучшей подруги ехала себе вверх по дороге и слабо светилась, ускользая в пространстве. А колеса вертелись, отражая все подряд от двигающейся отполированной, отталкивающей поверхности авто.
   Или это был солнечный зайчик, или кролик, или горностай с искрящейся шкуркой? Любой зверек имеет право на своего солнечного двойника - лучшего обманщика и баламута на свете, с хорошим имиджем и короткой судьбой.
   Вот опять внезапный, болючий укус.
   Алла попробовала вздохнуть чуть глубже...
   "Да что это может быть!"
   ... и не смогла. Все-таки они были подругами по любви, а не по мелким выгодам и интересам.
   - Тебе плохо, березка моя,- пришел на помощь ухажер - кавказец и попытался поддержать, обнимая.
   - Сам ты чурка. Отстань! - Алла не следила за языком, потому что еще ни разу не была наказана за беспечное отношение к словам. С таким везением можно смело играть в лотерею или отправляться на заработки в Лас-Вегас.
   Лицо горячего мужчины словно обдали кипятком, и его стала стремительно заливать алая краска гнева. Но Алла этого не понимала, она видела только растянутую прозрачную струну, опускающуюся сверху вниз, на праздничный торт жизненных надежд.
   Кремовые розочки так схожи с бумажными цветами на венках.
   Прозрачная нервущаяся струна располовинела сначала звуки, потом отношения, обязательства, привязанности и связанные с ними планы.
   В такие мгновения рождаются близнецы. Люди с дуальными судьбами.
   Расчленила соприкасающиеся причастности, лики судьбы на обособленные половинки.
   Если у вас, невзначай, затерялся один тапочек, он легко мог остаться в другой реальности. Поищите там.
   Разбегающиеся солнечные горностаи, это всего лишь свет сгорающих множественностей несбывшихся вероятностей.
   Или это несфокусированный блик на огромном отточенном скальпеле главного вивисектора судьбы - твоего я.
   - Вам какой кусочек?
   - С кровью, если можно.
   - Сделаем, но это будет дороже.
   - Боль всегда дороже стоит.
   Такова специфика.
   Девушка, пожалуй, впервые почувствовала машину, когда наработанный навык пробует перейти в мастерство. Происходит перераспределение ролей, машина больше не везет тебя, а ты управляешь ей и растешь в собственных глазах, упиваясь простотой своего умения. Это чудо, не внушающей страха скорости, как все легко. Машина слушается малейшей прихоти хозяйки, плечи расслабляются, и руки опускаются в нижнюю часть руля, слегка поигрывая им. Мягкие губы протекторов нашептывают изгибающейся дороге всякий вздор и покрывают разгоряченную кожу асфальта бесконечными поцелуями. Вдруг та коварно виляет в глубоком реверансе, словно хочет уйти от его прикосновений. И тут девушка не сплоховала, выровняла машину, резко затормозив и снова разогнавшись, вскрикнули от боли шины, оставив на дорожном полотне темный засос мести за непокорность лошадиной норовистости двигателя. В новый поворот машина вошла на подъеме, и сова помчалась вниз, закладывая правый поворот.
   Белая цистерна с нанесенной огромными буквами надписью "ОПАСНО" перегородила всю дорогу, удлиненная рама оставила узенький промежуток по встречной полосе у самого края обрыва. Из широченного ствола шланга, брошенного прямо на асфальт, похожего на бесконечно длинную пружину рессоры, обмотанную тугими витками изоляционного корда, выплескивались белые хлопья пены, от образовавшейся на асфальте лужи шел пар. Водитель сидел верхом на кабине и закручивал какой-то вентиль вручную. Увидев мчащуюся машину, он бешено замахал руками, и девушка увидела, что половину его лица закрывает маска респиратора. Она набрала в легкие побольше воздуха, задержала дыхание, ударила по тормозам и стала уходить влево, в спасительный зазор между ограждением и кабиной водителя. Переднее правое колесо заехало в пенистую лужу, совершило полный оборот вокруг своей оси и взорвалось, разъедаемое концентрированной кислотой. Бампер автомобиля дернуло, правая сторона провалилась до обода. Машину понесло. Девушка закричала, бросая руль, и автомобиль ушел под тяжелую раму грузовика, сминая стальной каркас кабины, срезая стойки и того, кого не смог уберечь ремень безопасности. Прекрасную девушку, которой бы жить и жить. Но чудес не бывает.
  
  

""А" и "Б " сидели на трубе..."

   "Китова холка", транспонирующий баржекадер миновал усеянный кратерами разбившихся метеоритов продолговатый спутник планеты, шаркнул по жиденькой атмосфере, используя его гравитационное поле для предфинального торможения корабля, и стал "забуриваться" в воздушную оболочку Милавы, сберегая драгоценные остатки горючего в полупустых баках.
   Капитан Гуль был калач тертый и умел экономить на всем и на всех, но не на риске, очевидном и запланированном.
   - К чему весь этот маскарад? - обратился к нему руллер-механик Ашанти.
   Капитан Гуль мог выделить ему только один глаз, потому что второй вытек и болтался на жилке, ссохшимся комочком, облюбованный для себя:
   - На, клей и не задавай глупых вопросов. Я здесь не был, врать не буду, но знаю, как не возвращаются на борт целые экипажи. Была б моя воля, я бы на эту мерзопакостную планету только тех-команды посылал, пусть с роботами штуки свои проделывают.
   Гуль ковырнул обломанным ногтем уголок защитной пленки, содрал предохраняющую обертку и залепил безобразной, рваной раной моргающий глаз Ашанти. Отошел на пару шагов, как живописец, терзаемый творческими муками, посмотрел на творенье рук своих и, довольно цокнув, снизошел до комплимента:
   -Красавец! - Чуть покрутил головой и добавил. - Еще бы пригорбить тебя немного, а то больно ты ростом вымахал.
   - Ты нас, вообще, в уродов каких-то прокаженных обряжаешь
   - Знаю, что делаю! Сам до смерти заласкаю, будете ерепениться.
   Легкий ропот команды не сулил ничего хорошего.
   Когда посадочные мачты откалибровали "Китову холку" в вертикальном положении и раскинули лапы фиксирующих опор. Капитан Гуль обратился к экипажу с последним предупреждением:
   - Выгрузка, дозаправка и сразу взлет. Все меня поняли? Работаем бегом и не пялимся по сторонам, а то я вас знаю.
   Четыре члена команды, обряженные в лохмотья с накладными фурункулами, мокрыми, налитыми влагой, волдырями и щербатыми коронками на передние зубы, выглядели чересчур возбужденными, глаза горели, и блеск их был виден даже через контактные линзы, выполненные в виде бельмастых уплотнений.
   Не было в них страха, на который так рассчитывал капитан Гуль, одно кривляние и притворство. Значит, кто-то прознал о Милавских красавицах. Надо было отказываться сразу, но рейс на Милаву оплачивался так щедро, что желающие нашлись бы незамедлительно, стоит только рот открыть. А его только разинуть можно, проморгав выгодный контракт или открыть и тоже потерять, сачканув заработать " гробовые" деньжата. Шахматки кораблей месяцами ждут выгодного рейса, а вынужденная стоянка на поле космодрома стоит недешево. Может, обойдется? Сколько раз на удачу проносило. Авось, и на этот раз легким испугом отделаемся.
   Кто не рискует - тот чужими байками скуку выветривает и в безденежье вечном пребывает.
   Блок - отсек нулевого уровня "китовой холки" развел "юбку" корабля, расфальцевал створки клиньев приемного люка и медленно и неторопливо выдвинул сходень баржекадера на положенные одиннадцать метров.
   - Наше вам здрасте за ваши напасти, - пробубнил себе под нос капитан Гуль, поскреб щетину на подбородке и первым вышел на сходень.
   Так бывает всегда. Каждый раз. Человек привыкает к замкнутому пространству корабля, его исхоженным, узким коридорам. Автоматически подгибает голову, ныряя в низкие люки, и для него становится естественным и нормальным, что свет рассеян и равномерен, и изливается всегда, откуда нужно, и в единственном необходимом направлении, куда заинтересован смотреть человек. Ниши в стенах подсвечены, а табло управления затемнены и упрятаны под тень козырьков. Циклично замкнутые помещения неизменяемого корабельного пространства напоминают о своей подлинной убогости в момент выхода на атмосферную планету. В лицо ударяет, наполненный запахами, наивкуснейший из ветров. И мозг судорожно ищет аналоги, тужась и припоминая что-то подобное, причудливо перемешивая давно забытое с совершенно незнакомым, и убеждая самого себя, что узнал этот непередаваемый ферамонами искус чужого мира. Основательно путая кулинарию с парфюмерией. Ест воздух ноздрями и давится слюной от восторга.
   С небом еще хуже. Хоть не смотри совсем.
   Ты - никто. Вышедший из темных казематов, полуослепший инвалид, задыхающийся от наполненного планктоном жизни, после долгого кислородного голодания. Крот, со слезящимися глазами, от резкого удара настоящим, избыточным светом. Ты - ленивый старец, поддавшийся предупредительному угодничеству техники, который теперь не способен пробежать и трех кругов, вокруг своего же корабля, чтобы страдальчески не схватиться за бок и не почувствовать себя полной развалиной. И все это происходит при небе, которому нет равных, при траве, каждый стебелек которой - откровенное, самостийное чудо, выращенное из семян сада эдемского. И все это будет жить, цвести и пахнуть, существовать при тебе. И ты понимаешь, что до тебя здесь было не хуже. Такой вот мазохизм прибытия наблюдателя всякий раз, когда планета хороша собой, как эта. Чувство опасности стыдливо прячется, не желая выходить на поверхность вместе с тобой. Оно не видит причин для своего присутствия здесь.
   Ну и ладно.
   В капитане Гуле старости было не больше, чем жизнелюбия. И бесенок желаний, также тыкал в него своими острыми рожками. Он шарил единственным наклеенным глазом по сторонам, стараясь держать рогатую скотину на расстоянии. Затруднение вызывало то удовольствие, которое приносил с собой ветер и ясно видел доступный глаз. Проложенная в степи великолепная ровная дорога. Прямо перед собой, на краю летного поля, он видел здание космопорта. Прозрачная башня, разделенная широкими смотровыми площадками, через каждые два этажа, сквозилась воздухом. Архитектурная вертикаль здания подчеркивала плоский ландшафт и заставляла устремлять взгляд в нужном направлении. Кратно, примечательно и зазывисто. Не перегружая условностями незнакомый пейзаж.
   И, правда, зачем?
   Капитан Гуль испытал легкость, ему нравилась такая стремительная адаптация к местным условиям. Простор нехоженой, незагаженной "полосы отчуждения" был как одна большая лужайка возле дома. Две автострады, с полной дорожной разметкой разделяла "аллея безопасности", с равномерно распределенными тропинками между зелеными, ритмически повторяющимися насаждениями. Аллея прерывалась на "полосе отчуждения" и начиналась вновь за ее окончанием. Во всем этом угадывался определенный замысел, единая штриховка ландшафтного дизайнера или кого-то, кто был не лишен чувства пропорции.
   Капитан Гуль не подозревал, что в нем есть предрасположенная тонкость к созерцанию пейзажа. Каждому приятно открывать в себе особые богемные наклонности.
   Капитан хотел сплюнуть вниз, за сходень "Китовой холки", но опомнился и сдержался, и от этой сдержанности ему сделалось еще приятней. Он горделиво задрал голову вверх и смотрел на дорогу, которая ровным кофейным загаром бежала сквозь степь еще дальше. Угадать что-либо там было уже трудновато, но все равно хотелось, потому что именно там простирался город.
   Он старался за себя, этот город со звучным названием Экстарионос. Всех, кто находился снаружи, он приглашал внутрь себя. Экстарионос напоминал брошенную в мокрый песок горсть аляповатой бижутерии. Ее хозяйка, похоже, была экзальтированная модница и баловала себя сверх всякой меры.
   Браслеты, изгибающиеся длинными ленфоидными лентами кварталов. Переливающаяся россыпь зеркальных окон. Купола и башенки, воткнувшиеся под немыслимыми наклонами и спускающимися вниз рюлексами скоростных лифтов. Шариками жемчуга, застрявшими на венцах небоскребов. Разноцветные бусы переплетающихся многоярусных автострад, непрерывно скользящих по клубкам оживленных развязок. И все это небрежно и вызывающе блистало кристаллами маяков, возвышающихся здесь и там, с каким-то непонятным смыслом и великолепием. Золотая пыль летательных аппаратов не оседающая, наверное, никогда роилась и пульсировала над городскими вышками, в деловом хаосе и неисполнимом претенциозном стремлении к безраздельному, контролируемому благополучию. И если на минуту задуматься, то можно представить себя, вместо кого-то из них, можно себе допустить...
   Вот оно! Наваждение Милавы, о котором его предупреждали!
   Капитан Гуль прищурил заветный глаз, вмиг превращаясь в самого себя. Сразу даванула чугунным воротником чужая гравитация, навалились усталость и раздражение. Кости и суставы заныли, а перед глазами поплыли разноцветные пляшущие круги, кружочки и целые кольца, жестким обручем сдавливающие черепную коробку.
   "-Вот так то оно лучше будет,- радуясь и кривясь от боли, подумал капитан Гуль. - По нормальному рассуждай, губу не раскатывай, ноги унесешь и никому не должен в итоге останешься."
   Его голова вдруг испуганно дернулась на близкий гулкий звук. Будь у него оба глаза в порядке, он бы и раньше увидел строительную площадку. Слева, в каких-нибудь ста метрах, немного прокрытый корпусом "Китовой холки", работал трепанг большегрузного швартового крана, разбирая под собой шестиугольные плиты летного поля. Работа спорилась. Вновь загудела лебедка, и стрела медленно поплыла вокруг своей оси, осторожно стравливая с барабана, расположенного над противовесом, стальной, многониточный трос, на крюке которого, чуть раскачиваясь, висела "шашечка", кубическая плита под десять тонн весом. Что вдоль, что поперек, впаянная в металлоконструкцию, каменная чушка.
   Капитан Гуль посмотрел вниз. Там разверзся полуразобранный подземный этаж летного хозяйства. Из под недостающих "шашечек" торчали зашхеренные кабеля старт-запуска, расползались в разные стороны разводки труб дренажной системы и, высиненные многократным перекаливанием, в исчадье адовом отрывающихся от "стола" кораблей, выглядывали ренготы фланцевых раструбов пламяотводов.
   -Капитан, у нас гости.
   Гуль неприветливо посмотрел на Илью, выполняющего на корабле работу связующего навигатора, но это были скорей отголоски собственных переживаний. Ничего личного.
   Не замечая стыки на плитах летного поля, к ним приближался продолговатый "утюг" с полупрозрачным верхом. У него, кажется, было всего три колеса, состоящих из шляпистых шаров, напоминающих грибницу. При вращении шарики подминались и комкались под тяжестью кабины и выправлялись с другой стороны, надувая ламповидные отростки покрышки. Мягкий ход, плавное движение прервались в нескольких метрах от сходня "Китовой холки". "Утюг" остановился и поднял проходящие по всему корпусу двери и от этого стал походить на приготовившегося к взлету перламутрового жука, проветривающего свои крылышки.
   Из тесной кабины выбрались трое. Капитан Гуль бегло осмотрел каждого. Правило первой встречи: если из троих улыбается только один, он и есть самый главный над всеми начальник, и капитан приветственно поднял руку, адресуя свой жест ему.
   Спикер-карго лучезарно улыбался, поправляя сбившийся узел галстука. Чуть позади него остались стоять два Мантыскьера из охраны космопорта. Мантыскьеры соблюдали невозмутимый вид почетной охраны представителя власти и держали оружие на виду. Хитрая помесь угрозы и уважения.
   Легкое прикосновение к ореолу и Хилес почувствовал, что "зверьки" полны до краев. Переполнены...Хилес испытал легкое возбуждение. Сзади к нему тянулись голодные позывы Вериглов. Естественно, сытых, но желающих снять пенки. "Зверьки" держались на стороже и были немного напуганы, сердиты и, поэтому беспокойны, но их карма была нетронутой. Хилес без труда определил причину их тревоги и нервозности. Мзгирь ощупал кракелюр усталости, особенно яркий и слегка кислящий привкус клята. Их было всего пять зажатых "зверьков" мужского пола. Хилес тут же поправился, не "зверьков", а "источников" более лояльное название, которого Мойра придерживалась сама и требовала употреблять других. Сикер-карго осклабился еще шире. Их пошлое, неумелое комедиантство выглядело забавным. Они искали защиты в неприглядности, под бутафорским слоем накладных болячек и драной, замызганной спецодежды, не осознавая, КАКИМ проницательным взглядом он смотрит на них. Легкая добыча и очевидная предсказуемость. Впрочем, они хотя бы пытаются оказывать сопротивление. Эта примитивная хитрость жертвы будила в нем дикого охотника. Хилес мог бы "взять" их по одному за несколько часов, но сейчас это была не охота с его стороны, а вежливое донорство "зверь..." нет, конечно " источников". Мы живем в цивилизованном мире, поправил себя Мзгирь, и его щеки порозовели.
   Не дождавшись приглашения, один "источник" стал спускаться вниз. Проделав короткий путь, он подрагивающими пальцами развернул ребусоид веер-экрана, нахмурился, чуть подстроил "расческу" излучателя чтоб ослепительное солнце не забивало изображения.
   -Вот подтверждение легальности нашей посадки на Милаве Характер груза и цена услуги, уважений...
   -Зовите меня Хилес - Представился Спикер-карго.
   - Транспонирующий баржекадер " Китовой холки" с вашего разрешения и ее владелец, капитан Гуль, к вашим услугам.
   - Спикер-карго едва заметно кивнул, уколол стержнем декорациона в каждую из трех печатей. Те, как бы вышли из рисунка документа и перевернулись, показав оборотную сторону, и вернулись в исходное положение.
   Хилес улыбался чуть меньше, а говорить стал намного больше, укладывая в футляр стержень декорациона, многократно направляя его как маршальский жезл.
   - Ваши документы в полном порядке, в этом не может быть никаких сомнений, уважаемые капитан Гуль. - Он закрыл футляр и передал его одному из Мантыскьеров. - Но понимаете, какое несуразное недоразумение. Корабли прилетают и улетают. На реконструкцию времени совершенно не остается. Вам еще повезло, могли проторчать на орбите, ожидая посадочных площадей. Да, да, уважаемый, и так бывает. Сколько раз я просил хотя бы начать строительство дополнительного космопорта. Нет, отсутствие равномерной заполняемости в течение всего года не стимулирует выделение средств на какое-либо расширение. Но что я вам жалуюсь. Вы здесь - и слава богу. Мои проблемы, это мои проблемы. А теперь поговорим о ваших. Взлетно-посадочное поле космопорта делится на площадку "А" и площадку "Б". - Спикер-карго развел руки в разные стороны, указывая направления, которыми никто не заинтересовался. - Принимающий маяк примилавил вас на площадке с литером "Б". Капитан Гуль уже не ожидая от разъяснений ничего хорошего мотнул головой, соглашаясь с этим обстоятельством. Несколько десятков кораблей стояло в секторе "А" и половина из них были крупнее его посудины, а некоторые просто казались громадными. Тем временем Хилес продолжал:
   - Если бы маяк сделал запрос "Китовой холке", он бы знал, что горючего на борту недостаточно и посадил бы вас на площадке с литером "А", где склады горюче-смазочных материалов не находятся на консервации, как на площадке "Б". Недочет наш, мы с себя вины не снимаем. В других обстоятельствах мы могли бы закачать горючее, пустив его через межъемкостную резервную трубу, но в связи с ремонтом взлетно-посадочной полосы как вы и сами видите, система подачи горючего находится в разобранном состоянии, и с этим на сегодняшний день ничего поделать нельзя. Вы, конечно, можете взлететь и опуститься на площадку "А" и теперь, когда ваши документы проверены, нам не составит никакого труда встретиться с вами вновь, и принять груз, в обслуживаемой зоне космопорта.
   Капитан Гуль был вне себя от услышанного, когда заговорил сам:
   -Вы, уважаемый, Хилес, не хуже меня должны знать, что взлет и посадка, самый горючезатратный маневр для корабля, тем более на плотноатмосферной планете, и я хочу сообщить вам, что "Китова холка" не обладает таким запасом горючего у себя на борту... - Капитан Гуль запнулся, вдруг для себя сообразив, а ведь Спикер-карго с самого начала знал, что в его баках почти ничего не осталось. Откуда? Все это было подстроено изначально и, если бы даже горючего было достаточно, все равно ничего не сложилось бы. Этот скользкий тип наверняка имел у себя в рукаве пару-тройку других способов задержать их отлет на неопределенный срок. Присутствие вооруженных Мантыскьеров, в этих обстоятельствах, приобретало совершенно определенное значение. Капитан Гуль был бессилен. Бурля от негодования, он сложил веер-экран, отключил ребусоид и потребовал:
   - Я бы хотел поговорить с членами других экипажей, задержавшихся на Милаве. У меня возникли вопросы, на которые ваши ответы меня не устроят.
   Кракелюр гнева топорщился и вздрагивал, пульсируя радужкой и выбрасывая прядки, направленной прямо в него, едва сдерживаемой, лучащейся агрессии. Мзгирь "слизнул" излишнюю эмоциональность "источника", "отрыгнув" часть питательной энергии своим пособникам Вериглам. Им было не дано отличить снятый Хилесом с крови, неповторимый рисунок вкуса ароматный ореол богатой насыщенности первоисточника. Они и этим довольны, если не баловать.
   Настоящий, свежий, без бродящей затхлости и осадков вакантности иных наслоений, сочный вкус клята.
   Спикер-карго поборол сонливую сытость и ответил, с ноткой благодарности в голосе за хорошую "кухню", не усугубляя, и разводя мосты конфликта в разные стороны:
   -Вы злитесь на меня, я вижу. Мне досадно, и я готов принести вам свои искренние извинения, капитан, но большего совершить не в состоянии даже для вас. А что касается экипажей других кораблей, то вы их легко найдете в черте Экстарионаса. Мне трудно судить по первой встрече, насколько вы общительны. Поверьте, посещение города пойдет вам на пользу. Расслабитесь всей командой, сходите в кино или закатите вечеринку. Зашкуренные в перламутр, городские кварталы безопасны в любое время суток. Полный блеск лазурной глубины витрин и много хорошей музыки на открытых площадках, негромкой и переливчатой, как приглушенный отблеск запотевших ночных фонарей, в свете которых можно повстречать очаровательную незнакомку и много, много всего, отчего не следует отказываться. Я описал мечту, до которой рукой подать. Вы не пожалеете, я уверяю вас.
   -Сутенер.
   - Что вы сказали?
   - Я пытаюсь перевести выражение "Сукин сын" на местный язык и, кажется удачно. - Капитан Гуль отвернулся от Спикер-карго и пошел к своей команде, на ходу отрывая накладной, отныне бесполезный глаз.
  
  

"Хлопок по спине"

   Илья наблюдал за девушкой из темного, пустого зала. Посетителей не было. Пол был тщательно вымыт и мокро блестел. Илья не спешил его пачкать и просто стоял у входа и смотрел на нее. Девушка протирала фужеры, наброшенным на плечо полотенцем. Ухаживала. Дышала на них маленьким ротиком, поднимала на свет, тщательно проверяя чистоту. Она хмурилась, когда находила малейшую матовость на фужере, мочила салфетку в растворе уксуса и принималась оттирать неугодное пятнышко. Прошедшие проверку фужеры отправлялись наверх. Она переворачивала их, удерживая двумя пальцами за тонкую ножку, и подвешивала в направляющие полозки барных кердолей. В ее стремлении к порядку наблюдался определенный фанатизм. Илья попытался подойти незаметно, но влажный пол однажды липко скрипнул и выдал его. Девушка укоризненно посмотрела на него, выражая тем самым недовольство по поводу его неудавшейся шуточки, отложила работу и развернулась к посетителю.
   - Что вы хотели?
   - Дайте мне белое молоко, - попросил Илья, продолжая пребывать в некотором дискомфорте.
   - Почему вы сказали "белое молоко", - ухватилась она за эту его оговорку. - Разве оно, может быть, синим или красным?
   Девушка заметно развеселилась.
   - Я просто так сказал. Случайно. - Ее ироничная улыбка начинала раздражать Илью. - Да, налейте мне стакан молока. Это вы можете для меня сделать?
   Девушка хмыкнула, достала из холодильника графин с белой жидкостью и опустила на стойку бара.
   - Мы все подаем только в специальных фирменных кружках, - зачем-то предупредила его она. - Одноразовая посуда вредна, она выделяет формальдегид.
   -Хватит. Мне уже расхотелось пить.
   - Жаль.
   Ей было и вправду жаль, но Илья терпеть не мог зануд.
   - А какой процент жирности в вашем молоке? Илью, казалось, не на шутку интересовал этот вопрос.
   - Я не знаю.- Девушка сразу сдалась и сникла, но тут же вспомнила о его промахе и твердо заверила. - Это свежее молоко. Никто не замеряет его жирности.
   - Как это неосмотрительно,- зацокал Илья, - ведь оно пахнет.
   Его победа была недолгой.
   Девушка презрительно фыркнула:
   - Такое замечают только люди, привыкшие к порошковому молоку.
   Илья нахмурился:
   - Спасибо вам за стакан так и не выпитого мною молока, я получил по заслугам. Запомните вы.... На космическом корабле нет коров, они, представьте себе, исключительно плохо переносят невесомость, и никто не желает отскребать с пандуса коровьи лепешки. Порошковые сливки и молоко перевозить намного удобнее, чем стадо буренок. Но для вас бы я сделал исключение.
   Девушка смотрела на него пустыми глазами, нащупывая под стойкой кнопку вызова охраны.
   Не дожидаясь сопровождения, Илья вышел из бара, показавшегося ему таким уютным вначале. Ему хотелось отдохнуть по своему, пока из этого ничего не получалось. Он выспался, но чувствовал себя усталым и как следствие обвинял себя в излишней раздражительности. Илья был не в лучшей форме и испытывал неловкости, не зная как поступить. Немедленно вернуться на "Китову холку", означало обречь себя на общение с капитаном, который безвылазно сторожил борт и не желал его покидать. Гуль доставал своими расспросами, выведывал о каждом твоем шаге, каждом новом знакомстве и подозревал тебя в неискренности, подвергал тщательному допросу, переспрашивал заново, заходя с другого конца, пока ты сам не переставал что-либо понимать в его расспросах.
   Илья нуждался в понятном, бесхитростном, приятном времяпрепровождении, где плоть не задает лишних вопросов разуму. Он занимался поиском заведения, в котором можно без осложнений проторчать до рассвета и вернуться на "Китову холку" уже под утро, в надежде, что к тому времени бдительного капитана сморит сон или он еще не успеет проснуться.
   Он двигался на свет, придерживаясь широких улиц. Каждая реклама что-то настойчиво советовала и гарантировала. Илья пробегал по ним глазами, но искал конкретное место, где обещал быть Найджел, грузотонажный балансайдер "Китовой холки".
   Приподнятый над крышей рамник ночного клуба "Хрустальная черепаха" Илья увидел издали. К размерной неторопливости этого существа, огромный, ярко горящий зеленый банан не имел никакого отношения. Верхом на гипертрофированном банане восседала соблазнительная дамочка, интенсивно двигая тазобедренностью. Откровенно нагая мамзель была собрана из светящихся штыречков, которые попеременно мигали, создавая эффект движения.
   Заведение пользовалось популярностью. Пока Илья переходил улицу, вращающиеся двери, разрисованные под морской берег, на его глазах еще замахнули двух посетителей в летной форме, издав шум набегающей волны. Подойдя вплотную ему пришлось пропустить впереди себя еще одного космолетчика. Воспользовавшись заминкой, Илья прочел надпись на его шевроне: "Стойкий".
   Надо же!
   Все питейные, развлекательные, увеселительные заведения на Милаве открывали кредит для членов экипажей, придерживаясь абривиатуры личного имени их корабля. За вынужденную задержку рейса, причин для которой оказалось уйма, руководство космопорта платило неустойку ежедневно и аккуратно. Но до всех доводилось неписанное правило: совокупно потраченная сумма всеми членами экипажа за день не должна превышать размера ежесуточной переводимой неустойки, выделяемой конкретному борту.
   Фифти-фифти как говорится.
   Илья нырнул между лопастями вертушки, над головой прошумела разбивающаяся о берег волна, и он очутился в тускло-малиновом коридорчике. Под невидимым потолком что-то непрерывно булькало. Илья невольно вздрогнул. По нему скользнули чьи-то руки и принялись ощупывать каждый сантиметр его тела.
   Вау!
   Работу секьюрети с металлоискателем в этом ночном клубе с успехом заменяли две напористые девицы. Они были бесцеремонны и очень подробны.... И они сами, и весь их наряд был выдержан сплошь в розово-оранжево-красной цветовой гамме. И накладные ресницы, и ногти, и подводка глаз, не говоря уже о губной помаде, и даже пудра. Парик вовсе, (вряд ли это были их настоящие волосы) напоминал кровосток на мясокомбинате.
   Нельзя сказать, что обыск остался для Ильи неприятным воспоминанием, скорей даже наоборот. Вот как с собой справился космолетчик со "Стойкого", одно название корабля которого требовало постоянного подтверждения?
   Илье нравилось. Что здесь не оказалось ступени. Еще не хватало растянуться на глазах у изумленной публики. Илья вошел в зал овальной формы. Клубная музыка, транквилизирующая смесь всех мыслимых и немыслимых жанров и направлений трещала и бухала, взвизгивая и галопируя на барабанных перепонках в рыкающем аллюре, отдубасивала по полной программе, оставляя слабую надежду на возможность личного общения.
   Посреди зала возвышался длинный покатый язык. Два осьминога с выпученными глазами поддерживали кончик языка. Их щупальца разобрали все желающие и пялились в освещенное прожекторами пятно сцены. Столики располагались слева и справа от сцены, выполненные в виде раскрытых раковин-диванчиков, возле каждой стояла перламутровая жемчужина с как бы обрезанной верхней частью. Сначала Илья не понял предназначение стеклянного бассейна. Он подошел ближе. Это оказалась опрокинутая на каску панциря та самая хрустальная черепаха, беспомощно задравшая лапы и далеко высунувшая приплюснутую голову. Плоской пластины панциря, прикрывающей живот, не было. Вместо него бултыхался бассейн, полный янтарного цвета жидкости. Каждую минуту кто-то из посетителей подходил к черепахе, снимал с петельки одну из многочисленных поварешек, подвешенных по краю панциря, и черпал в свой бокал янтарную жидкость. Илья позаимствовал у проходящего мимо официанта с подноса чистый бокал. Снял изящную поварешку и налил себе до краев. Напиток напоминал ароматный, немного резкий вкус настойки крожжевельника и бодрицы градусов десять-тринадцать. Сегодня он собирался не один раз "пообщаться" с хрустальной черепахой.
   - Илья! - Послышался справа призывный крик.
   Он обернулся. Найджел, видимо, звал его давно, да разве в этом шуме что-нибудь услышишь. Илья обрадовано зашагал к приятелю, который отдыхал определенным образом не один. За столиком их было трое. Илья поставил на стол - жемчужину свой бокал и поздоровался.
   - Девочки, знакомьтесь,- Найджел поднялся из своей раковины для выражения пущего гостеприимства. - Ребекка, Санди, а это Илья, парень с задатками праведника и поэтому до сих пор совершенно одинокий. Прошу, мои дорогие обратить на последнее очевидное достоинство свое особливо-смазливое внимание, - Найджел игриво подмигнул товарищу, а девушки дружно засмеялись.
   Давай, мол. Не теряйся. Развивай инициативу.
   Девушки были интересные, правда, излишне ярко накрашены, но для ночных заведений это считалось делом обычным. Илье нравилось, что девушки оказались смешливы и легко подхватывали разговор, но стоило Найджелу прижать их к себе, как те чуть не облизывать его принимались.
   Между ними уже были отношения, ввязываться в которые Илье не хотелось. Санди бросала на Илью проникновенные взгляды, пару раз брала его за руку, но все это происходило как-то лениво и однообразно без взаимного огонька. Разговор шел не о чем, как обычно бывает между мало знакомыми людьми, когда вдруг Найджел внезапно оживился.
   - Смотрите! - Он осекся, захрипел, переусердствовал что ли, и прикрыл ладонью рот. - Извините, что-то с горлом не лады сегодня. - Его глаза были по-детски виновато налиты слезой. Он отстранил девушек и прокашлялся себе в кулак: - Сейчас такое увидите...,- и пальцем указал на сцену.
   Свет прожекторов завращался, все, убыстряясь, музыка приобрела особенно агрессивный ритм и вдруг взорвалась на долгие десять секунд, прекратив напоминать о себе. Это нельзя было назвать тишиной, над столиками вибрировал нетерпеливый гул ожидания, легко управляемый мастерами сцены. Все смотрели в центр, между кулисами, не отрываясь от яркого хаоса пульсирующих световых пятен. Когда занавес медленно разошелся и на сцену вышли, выплыли такие обольстительные красавицы, с которыми под венец не грех.
   Илья выпрямил спину и весь превратился в зрение.
   Свет замер, оставив один прозрачный, голубой оттенок, и они двинулись вперед по подиумуму под совершенно очаровательную мелодию, не имеющую ничего общего с тем, что играло до этого. Как они шли! По бьющимся сердечкам каблучками надавливая, как по островкам жизни пульсирующим порхая. Так можно ходить, только если ты распоследняя женщина на всей земле и знаешь, кто ты для них. Сама разрешаешь прикоснуться к себе или позволяешь сдохнуть всем остальным, в бессильной зависти твоему счастливому избраннику. Как они это делали? У кого учились? Что можно добавить к шагу, к длине ног, к красоте распущенных волос, к переходу от талии к бедрам. Как может желание переполнять тебя за несколько секунд и сжать в комок в том самом месте, выдавливая из тебя мужское, дикое естество. Да так, что не трепыхнуться.
   Дано ли чувство большего соблазна слабой человеческой плоти?
   Но это наваждение длится чуть меньше, чем ты способен выдержать. Приливы сменяют отливы. Одно единственное мгновение, и ты снова в состоянии рассуждать, сначала пробовать, не хитро мыслить, а потом уже и думать. Тебя отпускает, и ты уже сам тянешься обратно. Оставьте меня там. Там было так хорошо.
   -Вот это да! - Илья восхищенно откинулся, утонув в мягкой обивке дивана.
   Найджел тоже искренне радуется за товарища с легким налетом зависти:
   - Заценил. Первый разок ни с чем не сравнится. Запоминай. Повторов не будет, по себе знаю. Приятно, конечно, но это уже не то, что в первый раз. На этом кустике ягодка два раза не вызревает, хоть килограмм потом скушай.
   Раздался свист, кто-то закричал, несколько рук нестройно зааплодировали. Зрители постепенно начинали соображать, что это какая-то иллюзия. Обман! Им захотелось мести. Те, кто схватил щупальца осьминога, знали об этом.
   Девушки пританцовывали, заигрывали со зрителями и постепенно приближались к кончику языка, не слишком торопясь оказаться там. Они несколько раз поворачивали обратно, демонстрируя великолепные икры и упругие попки, чуть прикрытые коротенькими юбочками. Девушки гнулись в такт музыке, разводили стройные ножки, демонстрируя полоску белья между ног, и ловко ускользали от норовящих лапнуть хамов. Высокий, атлетического сложения, африканец стоял к сцене спиной и делал предупреждения тем, кто отказывался себя контролировать. Взаимные усилия неумолимо вели нить представления к ее кульминации. Музыка вдруг заохала, сладострастно застонала, и перешла в крик, периодически проваливаясь в шепот. Музыка состояла из неудержимой страсти и расслабляющей истомы, из яви и сна, из возбуждения и покоя.
   Упругая струя воздуха ударила в девушку - одну, вторую, третью. Кто дотянется первым? Вот в чем вопрос. Разгоряченные обладатели щупалец судорожно давили на клапана воздушных брансбойтов и подло целились им под юбки. Те взлетали, невесомые и бесполезные, неспособные оградить красавиц от пушенного под давлением воздуха. Девушки возмущенно кричали, прикрывали лица распахнутыми ладонями, но продолжали наступать, надеясь преподать урок безрукому домогательству похотливых мужланов. Те, в свою очередь, перешли на грамотную, командную борьбу. Одни целились в голову, не давая смотреть и, затрудняя движение вперед, а другие трепетали тугой струей воздуха легкую, полупрозрачную одежду, которая держалась буквально на честном слове. Волосы участниц представления растрепались. Уложенные, витиеватые кольца сорвались вместе со шпильками и невидимками, превратившись в развевающийся клубящийся хвост кометы. Девушки упрямо пробирались вперед и были пугающе прекрасны и чувственны в своем гневе. Медузы Горгоны с извивающимся змеиным клубком вместо волос и готовы были убить одним своим презрительным взглядом. Достигнув предела прочности, одежда на красавицах, сотканная на необычайной бумажной основе, порвалась и разлетелась рваными лепестками, уносясь по подиумуму в зрительный зал, как сувенир-мечта. Шланги в руках обидчиков одновременно обмякли, что ни в коем разе не соответствовало их внутреннему состоянию, и красотки предстали во всем великолепии. Нагие, запыхавшиеся, но непокоренные, с раздувающимися от гнева ноздрями, простоволосые и холеные, словно выращенные по спецзаказу в оранжереях клонирования красоты, самое биологическое оружие последнего поколения. Точеные фигурки и смазливые мордашки были безукоризненны и по-прежнему недоступно-притягательны. Капельки пота скатывались по пологим животикам и луковидным грудкам.
   Эта пауза, постановщикам шоу стоила дорого, и ее нужно было заслужить.
   Мгновенная темнота, шуршание убегающих ножек, занавес закрывается, и свет вспыхивает вновь. Тоскливый стон пробуждения проносится по залу, и он взрывается шквалом аплодисментов.
   Браво-о-о!
   Мзгирь перлюстрировал эссенцию густого, наивкуснейшего клята. Взлелеи, потрудились на славу. Красота по-прежнему правила миром. Контуракта плавала над ликующим залом сухим остатком мужского обожания и неукротимого вожделения. Мзгирь собирал самые нежные его прядки, остальное питательное сусло, напрямую скармливая Вериглам, негласно контролирующим зал. Он чувствовал жесткий призыв Берсвилов, требующих свое. Формально, они были правы. Без них поднять до полуобморочной истерии зрительный зал было бы невозможно, и Декстар нехотя расстался с доброй порцией, отобранного для личного пользования, нежнейшего клята.
   Он увидел черный провал между головами и забил тревогу. Нужно было спешить. Это досадное обстоятельство могло повлиять на всю вкусовую гармонию. Декстар повернул кучерявую голову, обратив внимание осоловелых Вериглов на ситуацию чрезвычайного характера.
   "- Работайте!" - Отдал Мзгирь быстрый приказ и заспешил к точке провала.
   Илья, с опустевшим бокалом, полубоком пробирался сквозь напирающую на сцену толпу, к заветной хрустальной черепахе. Высокий, статный негр стремительно шел в противоположном направлении. Он практически сбил его, едва зацепив плечом, и только плотная толпа сдержала Илью и не позволила тому упасть. Мужчины еще не отошли от замутненного состояния, иначе могла завязаться драка.
   Мзгирь ощутил, как поднимается мрачный пузырь недовольства у него за спиной, но он не стал обращать на него внимания. Один "источник" не мог существенно испоганить вкус клята, тем более, что Декстар уже позаботился о самой его вкусной части.
   Илья смотрел вслед могучему мавру, не слишком утруждающего себя хорошими манерами. Кончики пальцев холодели, сжимая стеклянный цилиндр. Он запомнил негра тогда, возле сцены, как он умело контролировал напирающую людскую массу. Теперь он оказался здесь, где ничего такого особенного не происходило. Илье стало любопытно, и он пошел следом за этой примечательной фигурой.
   "Источник" затухал. От него начинало подванивать. Финальная вялость и неспособность бороться за жизнь ставила крест на его полезной отдаче. Мзгирь терпеть не мог пустопорожнюю ауру, она бесила его чуткое обоняние эксперта. Он заблокировал лучение сознания и придерживал падающее тело отработанного материала.
   Илья все видел.
   Космолетчик, одетый в блейзер выходного дня, стоял, устало, облокотившись на спинку дивана. Он с трудом удерживался на ногах. Человеку было плохо. Но, вместо того, чтобы помочь ему, этот громила-негр, скорым шагом приблизился к космолетчику вплотную, и, не раздумывая, вырубил его коротким ударом слева.
   Всего одно молниеносное движение.
   Затем медленно опустил его на паркет и сделал непонятный жест рукой. Его заметили. Вдруг, откуда не возьмись, прибежало два блюстителя порядка из охраны заведения. Но то, что они сделали потом, не укладывалось ни в какие нормы поведения или морали. В руке у одного из них блеснула какая-то загнутая штуковина. Эти двое подхватили обмякшее тело и наклонили его вперед, как набитую паралоном куклу. Негр присел рядом, закрывая могучим торсом весь обзор, но не помогал. Илье пришлось сместиться влево, чтобы разглядеть все как следует. Казалось, больше никто не проявил интереса к тому, что там происходило. Скорей всего так оно и было, ведь все продолжали пялиться на сцену. Затем, один из охранников быстро и ловко взялся за шиворот блейзера и всадил крюк, пропоров воротник дорого пиджака и пододетой вниз светлой сорочки, потянул на себя, проверяя нагрузку. Второй охранник ухватился за тоже кольцо, и они волоком потащили, находящегося в беспамятстве, человека, как какой-нибудь брикет мороженой рыбы. Тяжелая портьера, на краю зала едва шевельнулась, указав Илье место, куда они скрылись, оставшись практически незамеченными. По тому, как они отлажено провернули свое чудовищное похищение, было ясно, что они проделывают такое не в первый раз.
   "-Что здесь, черт возьми, происходит!?" - Вопрос напрашивался сам собой.
   Илья не понимал, как ярко светится, в эту минуту и несколько голов хищно повернулось в его сторону. Он попытался смешаться с толпой, обходя чужие столики. Дойдя до последнего ряда, где начиналась портьера, крадучись прошел вдоль стены и наткнулся на негра.
   - Вы редкий болван, если думаете, что любопытство помогает жить. - Подвел итог их кратким отношениям Декстар и без замаха хлопнул Илью по спине. Илья почувствовал, что у него что-то выкатилось, как бы отслоилось и растаяло, но отчетливый стук падения не давал ему покоя. Он никогда не отличался забывчивостью, но чья-то воля позаимствовала у него кусочек памяти ... Он знал, что ему надо что-то непременно отыскать. Он опустился на корточки и стал шарить руками в совершенно темном углу, пока не наткнулся на стеклянный бокал. Вот, что он искал и, что тревожило его. Илья поднялся на ноги, довольно улыбаясь, и пошел за новой порцией янтарной настойки. На его спине расплывалось мокрое от пота пятно, но он знал, что всему виною духота и обилие выпитой жидкости. Он не собирался останавливаться этой ночью. Ему хотелось напиться и забыть про все, даже про то, что он, казалось, не помнил никогда.
   Мзгирь проводил уже спокойную и послушную фигуру взглядом и скрылся за портьерой.
  
  

"Поправка на ветер"

   Мы не принимаем пустоту внутри нас, но она есть, хочется нам того или нет. Мы боремся с ее навязчивым присутствием, созерцая пропуски в себе как неосуществленные, не доведенные до логического конца упорствующие в нас желания. И часто выдаем за причуды некие поветрия, но всегда помним о них, особенно если не находим удовлетворение там, где непременно рассчитываем.
   Мы не любим, ошибаться, особенно, если на что-то надеемся.
   Илья сидел в открытом кафе, за последним столиком возле бульвара. Он заказал большую порцию картошки фри с сосисками, пиалу с майонезно-горчичным соусом, румяный черный хлеб, стакан томатного сока и наслаждался игрой саксофониста, неторопливо мыслящего губами.
   Недосказанность, царящая вокруг, неповоротливое безделье беспробудного благополучия читалось повсюду и Илья, не понимал своей тоски, целой немотивированной обиды, которая строила баррикады в его голове и дышала дымом пожарищ. Сопротивлялась супостатам. Илья озирался вокруг, не находя подтверждений своей агрессии и просто ел, пережевывая свое одиночество и запивая его кровавым соком.
   В двух кварталах от этого места Декстар поднимался по лестнице в доме, не имеющем лифта. Так захотела хозяйка. Ее желания, порой, были странными, потому что Мзгирь не знал об их природе. Не мог знать. Не был способен. И это раздражало его, как всякого, кто знает, что есть кто-то над ним.
   Это было его пустотой. Невыясненной незыблемостью, с которой он мирился, и которой он опасался.
   Ступеньки, ведущие вверх, но никогда не возносящие тебя на вершину. Сколько раз он давал себе слово не касаться кормилицы. Даст и в этот раз. Но все равно попробовал и наткнулся на откат. Его вышибло из транквилиума, и это являлось всего лишь предупреждением, а не агрессивным удержанием обороны. Все, в очередной раз, закончилось расквашенным носом, из которого вытекает клят.
   Декстар утерся, во всех смыслах....Расстегнул пуговицы на твидовом пиджаке и отворил дверь. За ней была еще одна. Декстар расшнуровал туфли, высвободил ноги и надел резиновые сланцы. Подошел к следующей двери, застегнул пиджак, одернул лацканы и, постучавшись, вошел внутрь. Зал был большим, в пол-этажа или даже больше. Он прошагал по раскатанной пенопластовой дорожке не меньше двадцати метров, между двумя рядами колон и замер возле края плавательного бассейна. Зеркало воды отражало свет, падающий из незашторенных окон, и покачивало, украшенный крупными горошинами божьих коровок, надувной матрас.
   Мойра сидела в пластиковом кресле, подстелив под себя махровое полотенце, с ногами, по-домашнему забравшись в него, и заплетала высушенные, густые волосы в тугую косу.
   - Пришел,- без одобрения начала она. - Ты вновь пытался меня пощупать, Мзгирь.
   На ней был закрытый фиолетовый купальник с вышитой мелкой отделкой по краю выреза:
   - Новая, неудачная попытка почувствовать мое слабое место. Надежды не оставляют тебя. Как много в тебе осталось от человека. Может быть, мне следует пойти дальше и обвинить тебя в сексуальных домогательствах?
   Ее пальцы на мгновение замерли, вынуждая Дэкстара напрячься:- Я сделаю это просто так, ради веселого недоразумения. Ведь ты пытаешься взять надо мной верх, Мзгирь. Значит, я угадываю даже позу, в которой ты мечтаешь меня снасильничать. - И Мойра зашлась хохотом. Этот сипловатый, с перчинкой хрипотцы, звук выдавал деликатный возраст кормилицы, и не только он. Безоглядная сила издевки, порой, измеряет степень усталости, окружающим миром и докладывает о возрасте, скрываемые под пластикой лица, подробности.
   Насмешки Мойре быстро наскучили, и она перешла к текущим делам.
   - Мне не нравится, как ты работаешь, Мзгирь. Совсем не нравится. Скажу больше, мне не нравится твое отношение к делу. Ты не видишь концепции и даже не пытаешься играть в благородство. Ты отпугиваешь их своим скотским поведением, готовый запросто перерезать все стадо...
   - Всего один случай,- пытался вставить слово Декстар.
   - Один на этой неделе, которая еще не завершилась. Два на той. Чего нам ожидать дальше? Когда ты впадешь в полную дикость и отправишься с шайкой Берсвилов наслаждаться вольной охотой. Ты хотя бы помнишь, какого труда нам стоило убедить высаживаться на нашу планету. В скольких головах нам пришлось провести генеральную уборку, прежде чем все более-менее забыли, что творилось на Милаве вначале. Я не допущу резни. И знаешь, что меня раздражает в тебе больше всего? - Мойра гневно откинула доплетенную косу за спину и опустила плотно сжатые ноги. - Тебе все равно. Ты просто боишься меня и поступаешь так, как я тебе велю, не разделяя и не осуждая моих забот. Ты, по сущности своей, Веригл, не сподобившийся различать нюансы, но возведенный, волей случая, в мзгирянина и мучаешься в своем воплощении, и будешь мучиться впредь. Мне жалко тебя. - Она встала и подошла к Декстару, протянув ему платок:- На, возьми. У тебя из носа еще течет. На следующем транспортнике мне доставят целый контейнер таких платочков. Это все тебе. Можешь себе польстить и рассказать об особом моем расположении к мзгирянину веригловых клятей. - Мойра вновь засмеялась, сама вытерла ему нос, затем засунула платок в наружный карман его пиджака и оставила торчать крохотный кончик.
   - Тебе сгодится.
   - Я могу что-нибудь сказать в свое оправдание. - Декстар чувствовал, что разговаривает со стеной. Он не мог приспособиться к ее закрытой манере общаться. Не понимал, как соотносить ее обидные слова со своим высоким положением. Он воспринимал это как взбучку, нагоняй, частично заслуженный, но, в большей мере, обидный и пристрастный.
   - Нельзя выдавливать пасту из тюбика и при этом не помять оболочку, - импульсивно ответил Декстар, испытав внезапное озарение.
   Мойра даже руки, крест на крест, на груди сложила от изумления:
   - Как он, оказывается, излагать-то умеет, - по-прежнему свысока поддела она его. -Удивляй меня и дальше, Мзгирь, и, возможно, я переменю свое мнение на твой счет. Я не требую невозможного, просто соизмеряй силу и уважай их право на жизнь. Помни - они живее нас.
   - Это слишком сложно для меня, - признался Декстар.
   - Вот видишь, ты способен откровенно оценивать ситуацию, значит, мои тебе наставления, не безнадежная трата времени.
   - Меня больше беспокоит потеря клята в организме. Можно я пойду?
   - Иди, - обыкновенно и просто отпустила она его, словно он сам имел право поступать, как захочет, только не пользовался этим своим правом. Стоять лицом к стене и разговаривать с ней - занятие для иступленных фанатиков. Это оставалось за пределами его понимания. Видимо, по ту сторону выстроенной ею стены. Кормилица его отпустила, и этого было довольно. Прочь отсюда.
   Мойра стояла и ждала, когда за Декстаром захлопнется дверь, затем испустила воздух, полный непозабытой тоски и печали, и вышла следом.
   Рядом с резиновыми сланцами валялся скомканный носовой платок.
  
   Официант вежливо наклонился и вернул Илье перфорированную карточку из твердого пластика. Он снял с нее полагающиеся за обед деньги и вернул владельцу.
   - Что-нибудь еще? - Поинтересовался официант и, получив отрицательный ответ, удалился. Посетителей больше не было. Саксофонист устроил себе перерыв и тоже ушел. Илья небрежно развалился на стуле, его начинало клонить в сон. На той стороне улицы с грохотом повалилось заграждение. Илья дернул головой и обернулся на шум. Что-то прыгнуло, накатилось и на свободу, вырвался настоящий рев. Раздался скрежет, удар и по бульвару прошла волна ледяного воздуха. Что-то тяжелое и не предназначенное для скольжения, с толчком вывалилось из крика неведомой машины и его потащило на другую сторону улицы, издавая мерзкий, скребущий шелест, затрясло по неровностям бульвара, завертело, и странная сцепка из трех кресел закончила вращение, углом ударившись в каменный бордюр на краю уличного кафе.
   Илья ничего не знал ни о Боингах 747-400 Фокстрот Танго, ни о перелетах через Атлантику и, в самом начале, предположил, что это часть какого-то представления, рассчитанного на зевак.
   В кресле посередине сидела молодая женщина с жутким выражением на лице, ее руки вцепились в подлокотники кресла, а тело буквально билось, как в припадке эпилепсии.
   - Вы меня слышите. Эй! - Илья поводил рукой перед ее лицом. Бесполезно. Пристегнутый ремень плотно прижимал девушку возле талии. Несчастная девушка согнулась вдвое и ее внезапно вырвало. Илья отскочил назад, схватил со столика пачку салфеток и стал осторожно ее поднимать, обтирая захлебывающиеся слезами лицо.
   -Держи ее!
   Чьи-то руки ловко поднырнули снизу и разъединили сдавливающий живот ремень боинговского кресла.
   - Помогай. Какой же ты странный. Ты что, забыл правила? Ее нужно спрятать.
   Девушка, так, кстати, пришедшая на помощь, подняла голову, и Илья увидел перед собой прекрасное лицо.
   - Ты что? - В ее глазах появилась тревога. Она заволновалась еще больше, заоглядывалась по сторонам и вернулась к нему, умоляюще сложив руки: - Ни в коем случае нельзя, чтоб тебя здесь запомнили. Бери ее скорей на руки и беги за мной. Торопись.
   В скольких случаях мужчины проявляют тупое упрямство, не желая, подчинятся женщине? В скольких моментах женщина доводит до истерики простую ситуацию, где бы она вполне могла обойтись лаской и добиться своего. Доверие - вот что возникает первым, как предчувствие чего-то большего. Оно скрепляет узы, которых еще нет и, возможно, никогда не будет. А то, что цепляет друг-друга, уже есть.
   Если бы она продолжала командовать, Илья бы заартачился, но девушка так жалобно смотрела на него во все глаза, что в этом ощущалась настоящая забота. Ее поведение заслуживало его послушания, и он уступил.
   Илья подхватил из кресла на руки, потерявшую сознание девушку, бережно придержал ей голову, и сколько хватило сил, полубегом устремился за указывающей дорогу девушкой. Илья сцепил зубы и тихо шипел. На полный желудок такая пробежка казалась настоящим издевательством. Беглецы пробежали, укрываясь за деревьями, обрамляющими бульвар, и свернули под арку, соединяющую два дома. Холодный колодец, нависающих над ними стен, отбивал эхо торопливых шагов. Сплошная кладка из глиняного кирпича, местами, была лишена штукатурки. Беглецы выбежали с другой стороны. Девушка, не раздумывая, пошла вдоль стены по узкому отмостку, где Илье пришлось продержаться со своей ношей, полубоком. Под прямоугольным эркером, защищенным скатным козырьком имелась малозаметная дверь. Девушка повозилась с замком и вновь заторопила его, приглашая внутрь. Они оказались в гардеробной, совсем маленькой, но опрятной. Девушка отворила следующую дверь и включила свет. Они очутились в комнате большого размера. Илья, с нескрываемым удовольствием, опустил бесчувственную девушку на сафьяновый диван и осмотрелся. Окон в комнате не было. Камин, отделанный диким, необработанным камнем занимал середину самой протяженной стены. По обе стороны от камина стояли повернутые друг к другу, застеленные пледами кресла.
   - Кого ты сюда притащила, - раздался сверху недружелюбный возглас.
   Илья поднял голову. В большой коробке балконной двери стояла почтенная дама, в длинном, по самые щиколотки, домашнем халате, настолько хорошо подогнанном по ее фигуре, что халат вполне мог сойти за платье, так как носился без пояса.
   - Это же "выдох"
   - Не хитри мне,- дама стала спускаться вниз, по ступенькам, лежащим на изогнутом косоуре. Лестница заканчивалась возле дивана. Две последние ступеньки расширялись, образуя двухуровневую площадку: - Ты прекрасно поняла, что я спрашиваю тебя о "зверьке".
   - Я не сразу догадалась, кто он.
   Определенно, женщины разговаривали на каком-то своем языке.
   - И, тем не менее... - Дама мягко ступала, ее левая рука скользила по перилам.
   - Он уйдет, только прошу тебя, не трогай его. Он первым бросился ей на помощь. Самостоятельный поступок, ты так ценишь это в людях. Отпусти его, Кайли, иначе мы поругаемся.
   Девушка была настроена решительно, и это Илье понравилось очень и очень сильно.
   - Ну, пожалуйста, пожалуйста, - твердила она, пока отступать стало некуда, и девушка встала между Ильей и почтенной дамой, имя которой теперь ему было известно.
   - Успокойся ты. Посмотри на него сама. Он не нуждается в твоей защите, хотя, уже сообразил, что угодил в неприятную историю, но держится молодцом. Если я отпущу его, кто мне гарантирует, что он не вернется с Вериглами. Ты помнишь, как я ценю покой.
   -Я очень тебя прошу! Отпусти его. Ведь это такая малость, он же ничего не знает.
   - Вот и славно, ему и знать незачем. - Кайли прошла мимо девушки, еще раз внимательно посмотрела на Илью, ухмыльнулась чему-то, качнув головой. Потянулась, это движение красиво прогнуло ее, показав крепкую спину, затем взяла с каминной полки продолговатый лощеный футляр, приоткрыла крышку, вынула оттуда очень длинный мундштук с уже вставленной тоненькой сигаретой. Еще раз взглянула на Илью, потом на его заступницу.
   -Что же ты замолчала?
   - Я скажу тебе потом, когда ты сделаешь так, как сама захочешь.- Ответила девушка, с неизмеримой обидой в голосе.
   - Ага! Только мне ультиматума в моем доме не хватало.
   - Зачем ты так...
   - Теперь помолчи, я еще решаю. - Кайли, взяла в руку совок, зачерпнула им тлеющие уголья, прикурила и, стряхнув совок, но, не выпуская его из рук, подошла к Илье, затянулась и выпустила струю вонючего, теплого дыма прямо ему в лицо.
   - А он ведь и правду не боится. Такой дурачок. Хотя кто-то его, определенно, уже трогал, и поверь мне, достаточно грубо. - Вручила Илье совок, словно только ради этого и подходила к нему, а сама присела возле несчастной девушки. Коснулась ее виска и заговорила, потеряв в голосе, в интонации, в личном обаянии, механически отстреливая слова:
   - Самолет... катастрофа... она сидела не у окна, но видела..., двигатель отказал уже над водой... их пытались посадить, но что-то пошло не так. - Кайли убрала руку. - Бедненькая , все не так, раз она здесь, - и Кайли погладила ее по щеке.
   - Ее выдохнуло вместе с фрагментом в инерционном потоке, - принялась рассказывать девушка.
   Илья не выдержал и вклинился в их разговор:
   - Мне собирается кто-нибудь, что-нибудь объяснить или меня здесь нет! Голос, пробирающийся из неведомых глубин снизошел до просьбы:
   - Яна, будь добра, угомони мужчину, а то я его сейчас успокою. - Не оборачиваясь, распорядилась Кайли.
   Яна послушно бросилась к Илье, но вовремя спохватилась:
   - Не о чем не спрашивай и молчи. - Она поднесла палец к губам. - Почему я должна вас всех уговаривать, - внезапно пожаловалась она, обращаясь неизвестно к кому, и Илья почувствовал, что он стал впервые необходим здесь.
   - У тебя великолепное лицо,- просто и спокойно произнес он первое, что лежало у него на сердце.
   Яна сразу притихла, слегка опустила ресницы и спрятала руки за спину:
   - Разве оно не как у всех? - Предположила она.
   - А разве у других есть лица?
   Яна засмеялась, широко открыв рот, некрасиво и так замечательно бесподобно.
   - Редкий мужчина способен различить тонкие нюансы, видимого и невидимого, потому что привык идти на пролом. Ломающий стены не замечает рисунка на обоях,- сделала она неутешительный вывод обо всем мужском племени.
   - Хочешь подтверждений?
   - А ты можешь? Мне, конечно, приятно, но попробуй без лести. - А глаза говорили об обратном, ей хотелось чего-то эдакого.
   Илья еще думал, сказать - не сказать, решил сказать:
   - Может быть, это прозвучит странно, но мне так показалось....Вот и сейчас. Действительно.... Не подумай... - Он мялся, а она уже бог весть, что себе напридумывала. Яна поощряла его и нетерпеливо трясла головой, авансируя ему свое понимание.
   - Красивая бледность,- неуверенно начал он,- она ведь не снаружи тебя, и в тебе ее тоже нет, ты словно полая изнутри. Извини, конечно. Порой, мне кажется, что через тебя, если присмотреться, можно увидеть предметы, находящиеся сзади, за тобой. Ты - человек-невидимка. - Илья натянуто улыбнулся, уже поняв, что зря разоткровенничался, до такой степени.
   Улыбка слетела с ее лица, а глаза смотрели с каким-то болезненным укором, даже враженкой, которую она не смогла скрыть и отвернулась. Она не хотела, чтоб он видел ее такой.
   Кайли, внезапно резко поднялась с дивана и отчитала Яну в самое ухо, прошептав той единственное слово:
   - Получила,- потом встала между ними и заговорила сама:
   - Я все вижу и знаю. Я знаю так много, что мне самой не хочется в это верить. Теперь послушайте меня оба. Они ищут новенькую и кольцо сжимается. Тебе пора уходить, - обратилась она к Илье. - Я не смогу объяснить твое присутствие здесь. Поторопись, глазастый, - и тактично вышла в гардеробную, закрыв за собой дверь.
   Яна не хотела поднимать головы. Он стоял и рассматривал ее расчесанные на пробор волосы.
   - Ты столько всякого наговорил, а как тебя зовут, не сказал.
   - Разве? - Он совсем упустил из виду, что приличные люди при знакомстве называют свое имя, даже если оно произошло таким странным способом. Илья представился, обращаясь к ее опущенной голове, и млел, вдыхая запах Яниных волос.
   - Тебе пора идти, - без желания напомнила она ему. - Давай не будем ее злить. Ты не представляешь, на что Кайли идет ради тебя.
   - Зато я видел, на что можешь пойти ты. Я приду к тебе завтра. Обязательно. Не прогонишь?
   - Я тебя выгнать не могу и, если ты задержишься еще хотя бы на пять минут, то завтра обо мне и вспомнить не сможешь. Все вопросы потом, доверься и уходи.
   - Я лучше доверюсь тебе, и не буду доводить до трагедии, понять которую по одним вашим намекам я не в состоянии. - Илья приставил совок к стене. С решимостью, не терпящей возражение, прислонил Яну к себе, мягко поднял ее голову и поцеловал в губы, так и не успев понять, какая она на самом деле, и вышел в гардеробную, затворив за собой дверь.
   Кайли молча указала ему на встроенный шкаф, обе створки которого были распахнуты.
   - Надо туда залезть? Это обязательно?- Илья просто уточнял.
   - Я уже жалею, что ты не гей. Что тебя удивляет, прятать мужчин по шкафам, это обычная для нашего дома практика. Привыкай. Тоже станешь невидимым. Яне это непременно понравится, не находишь? - Уколола она его.
   Илья заглянул внутрь. Вешалки с одеждой были сдвинуты, за ними виднелась рыжая фанерная стена.
   - Поживей, - толкнула его Кайли.
   - Не заводитесь, мадам. - И он, изрядно сгорбившись, забрался внутрь.
   Створки тут же захлопнулись.
   - И долго ты собираешься там сидеть? - Злорадно спросила Кайли.
   - А что мне делать? Приодеться все равно не удастся.
   - Ты же такой наблюдательный, неужели не можешь сообразить, что заднюю стенку следует отодвинуть.
   Илья нащупал впадину в слоеной древесине, надавил на нее пальцами и та, слегка подклинивая, с шарканьем и скрипом сместилась в сторону.
   - Просто из любопытства, мадам. Неужели такое еще носят и вас при этом на улице не бьют.
   - Прежде чем сказать еще хоть что-нибудь о моих нарядах, вспомни, при какой температуре закипает вода, так вот я близка к температуре кипения. Убирайся!
   Илья перешагнул через порог и крепко поставил ногу. Трехмерная темнота окружила его, к которой он уже стал привыкать, но не перестал ненавидеть. Стены располагались совсем близко одна от другой и были густо заслоены пылью. Он полностью выбрался в узкий коридор и задвинул фальшивую стенку на место.
   Кайли вполне могла бы ему посветить. Но нет - так нет. Они так мало были знакомы.
   Перебирая руками впереди себя, Илья прошел на ощупь шагов десять, пока не наткнулся на настоящую дверь. Из-за нее сквозило приятным холодком. Илья непроизвольно чихнул. Эта неуправляемая слабость могла таить опасность. Его появление уже не было секретом для тех, кто находился за дверью и он, не таясь, открыл ее. Сероватый свет проникал через узкие щели впереди. Пахло деревом и прелыми листьями. Ящики или коробки, нет, все-таки ящики, были составлены вдоль стены, вдали виднелся даже какой-то сундук. Илья зацепился одеждой и что-то длинное, и легкое упало перед его ногами. Он подобрал тонкий предмет. Это оказалась самая обыкновенная метла. Сколько же их тут? Вся правая часть пристройки в захламленном сарае была завалена метлами.
   Вспомнилось, само собой, как капитан Гуль, не так давно, пересказывал услышанную где-то занятную историю о летающих на метлах чародейках. Скабрезных бабенках с колдовскими способностями. Они были зациклены на своей внешности и без конца устраивали свары по этому поводу и шли на все, ради постоянного обновления увядающей красоты. Почему-то безо всякого усилия, Илья представил себе летящую на метле Кайли. Безо всякого.... Было в ней что-то такое - понуждающее безумие. И страх у Яны был не притворный и относился на его счет, хотя понимали они друг дружку с полу слова. Мадам из каминной комнаты запаслась метелочками на десять жизней вперед или копила их много жизней подряд.
   Тут было над чем подумать, голову поломать.
   Илья поставил "летательный аппарат" на место, отряхнул руки и мягко ступая подошел к рассохшейся входной двери. Илья прислушался: где-то не так далеко, шумно журчала вода. Дверь сарая совсем ссохлась и местами стала мягкой от разъедающего древесину грибка. Он надавил пальцем на вросший сучок в доске и тот вывалился наружу. Илья посмотрел в образовавшийся глазок. Увидел присыпанную гранитной крошкой дорожку тротуара, теряющуюся за стволами деревьев. Зеленая, нестриженная лужайка упиралась в дверь сарая. Значит это какой-то небольшой сквер или парк, затерявшийся во дворах прилегающих к центральной улице, оазис покоя и неторопливого созерцания. Появление нового человека могло вызвать нежелательный интерес. Но, c другой стороны, Кайли не зря пользовалась этим сквозным выходом для выпроваживания коипроментирующих ее гостей. Значит здесь все должно быть чисто.
   Илья нащупал примитивный замок, отыскал язычок защелки и потянул за него, опасаясь, что он останется в его руке, вместе с вывалившимися, ввинченными в труху, шурупами. Он приподнял старенькую дверь за поперечные перекладины, не надеясь на ее способность к самостоятельному движению, и отодвинул, ровно настолько, чтобы протиснуться наружу. Густая зеленая изгородь прятала в тень эту нехоженую часть парка. Илья переставил провисшую на шарнирах дверь в исходное положение, слегка взлохматив подбирающуюся к порогу траву, и язычок замка защелкнулся.
   Илья пытался понять, с какого момента он стал играть в шпионов. Отчего просто не выйти и пойти по своим делам, шаля и попинывая камешки. Нет, он осознавал ту ответственность, ту круговую поруку, которой они теперь были связаны между собой. Илья пока не знал, как опасность выглядит, откуда расползается эта угроза, но, по сути своей, женщины убедили его: этим не стоит пренебрегать.
   Поживем - увидим, я что увидим - то переживем.
   Его нынешняя задумчивость делала его лаконичным и неприметным на этих парковых дорожках. Здесь нельзя было идти наугад, тропинки сходились вместе, возле фонтана, шум которого он слышал еще из сарая. Форму его бассейна можно было сравнить с положенной на грунт восьмеркой. Это был незаурядный фонтан. Чугунное литье! Абсолютно все детали отливали графитовым блеском окислившегося металла. Бугристые сальные завитки и раковины от пузырьков воздуха, рассказывали об огромной работе большого мастера и многих днях, проведенных им возле плавильной печи. Не ковкий металл нельзя было перекроить наново. Нужно было принимать, либо нет каждую шероховатость или смазанность заданной формой барельефа. Мириться с неполноценностью успеха, либо колоть на куски творение рук своих и начинать отливать заново.
   Адский труд.
   Огромных размеров продолговатое блюдо, с бубликами ручек, плетеных вензельков, хомутиков и вихрастых гребешков, стояло на шести изогнутых ножках, по три - на каждую сторону большего из соединенных бассейнов. Дно у блюда было ровным, как поверхность озера в безветренную погоду и по центру лежал глаз. Человеческий глаз. Не глазное яблочко - страшилка на ниточке, каким капитан Гуль пытался отвадить от них милавского Спикер - карго с Мантескьерами. У этого глаза были веки, приятный миндалевидный разрез, загибающиеся кверху частые ресницы, а из неподвижного зрачка била тонкая, но очень мощная струя воды. Она опадала по дуге, попадая в малый бассейн беспорядочным дождем, в котором на двух опорах вращалось занятное колесо. Такая путаная карусель из металлических нитей с заклокоченной центральной осью, вокруг которой медленно проворачивалось это странное колесо. Шипастые шарики звезд- одиночек, похожие на кляксы, разодранные пластинки, взорвавшиеся сверхновые звезды и слепленные вместе, двойные образования. Мелкие горошины планет, с ободками и без. Капли орошали малый бассейн фонтана и, попадая на выступы, проворачивали эту звездную карусель. Когда налетал порыв попутного ветра, струя делала " кивок" и колесо могло качнуться в обратную сторону. Как бы заявляя: "Ничто не предопределено, все можно пустить вспять, если на твоей стороне будет кто-то такой же могучий, как этот ветер.
   В этом художественном образе была высокопарная идея. Восклицание жизни!
   Илья стоял и заворожено смотрел. Плещущееся подсознание пыталось напомнить ему что-то недавно забытое, что имело отношение ко всему остальному, что произошло за последние дни, часы, минуты....
   "Источник" даже не догадывался, как ему повезло. У фонтана, также как он, стояло несколько человек, и любовались его витиеватой неодносложностью. Среди них, ему на счастье, не оказалось ни одного Мзгиря, а ближайшая Свытня сегодня выбрала его сторону.
   Колесо могло качнуться куда угодно, но он угадал с ветром.
  
  

"Лурэнс"

   Начало дня выдалось примечательное: всеобщее недовольство, граничащее с бузой. Капитан Гуль заблокировал выпускной люк, отменив намеченный выход в город, и заворачивал всех обратно, сохраняя, при этом, многозначительный вид. Он вошел в кают- компанию последним и уселся в кресло, из под лобья, окинув взглядом свой экипаж:
   - Нагуляться никак не можете. Держите меня за старого маразматика, который свихнулся на своей подозрительности. Посмотрите на него, - и он указал на Найджела.
   Вид у того и вправду был удручающий. Ввалившиеся, помутневшие глаза, волосы, приглаженные кое-как и непрекращающиеся приступы кашля. Несмотря на принимаемые антибиотики, ему, с каждым днем становилось все хуже и хуже. Мед-контроль не выявил никакой заразы в его организме, и это вызывало у всех остальных членов экипажа особую обеспокоенность.
   - Пока вы развлекались, - продолжал капитан Гуль: - я обошел все корабли, все до единого. На цистерновозе " Стойкий" трое с такими же признаками болезни, как у нашего Найджела. " Чебраксар" - холоддоновый рефрийный емкостник, третью неделю здесь торчит на приколе. И знаете, что позавчера произошло? - Капитан Гуль выдержал долгую паузу: - Им на борт доставили труп. Отправился искатель сладкой жизни в город на своих ногах, а вернулся в мешке из морга. Никаких колотых ран или пулевых отверстий, следов укола или ссадин. Представляете? А вам все неймется! - И он звезданул кулаком по овальной столешнице: - Я вас предупреждал. Мирослав, что я тебя просил сделать? - Обратился капитан к маневрационному карторатору " Китовой холки".
   - Но я же привез вам из города то, что вы просили, - отчитался за себя Мирослав.
   Капитан кисло скривился и махнул рукой. Не о том, мол, сейчас.
   - Я попросил привезти мне хорошую, широкообъективную оптику. Как вы думаете, для чего?
   Никто не нашелся, что ответить капитану.
   - Мы на планете или где? Почему никто из вас не задумался об очевидных вещах. Несмотря на благоприятный климат, здесь нет фауны, одна растительность, Кто-нибудь видел здесь хоть одно насекомое или дохлого раздавленного червячка, не говоря уже о прыгающих или ползающих млекопитающих. Посмотрите вверх, на это прекрасное, прозрачное, бескрайнее небо, вы не найдете там ни одной птицы. Только трансферы, на которых вы без конца мотаетесь в этот город, несмотря на все мои предупреждения.
   - Капитан, - отметился за всех Ашанти. - Рейс задержан не по нашей вине, это привилегия космодрома, организатора вылета. Наши баки по-прежнему пусты, и мы вправе распоряжаться своим свободным временем, как нам заблагорассудится. Ваше доминирование над нами касается только вопросов несения вахты на корабле, в остальном, мы можем передвигаться по планете, как пожелаем сами, если это совпадает с законами обитаемого мира. Любые наши игрища, это частное дело каждого. Разве не так?
   - Ты меня не услышал, - ответил капитан Гуль. - Все считают так же, как он? - Обратился он к остальным членам команды.
   - По сути, он прав, капитан, - подал свой голос Мирослав. - Приведенные вами факты носят косвенный характер, каких только планет мы не повидали на своем веку. Всяких. Наверняка, на них тоже что-то было не так, если смотреть через широкообъективную оптику. Открытых провокаций на Милаве в свой адрес мы не заметили, а все остальное, может оказаться обыкновенным стечением обстоятельств. Если бы мне пришлось выбирать, я бы сам отдал предпочтение этому месту. Тут благодать. Что же говорить о других, пусть выскажутся все.
   Капитан Гуль не собирался продолжать разговор в том же духе.
   - Прислушайтесь, что вы несете. Вдумайтесь. Я пытаюсь заступиться за вас, а вы заявляете мне о независимости и самодостаточности вашей глупости. Неужели вы не видите повторяющуюся ритуальность вашего поведения? Вы воспринимаете меня уже, как чужеродное тело, свалившийся валун, перекрывший вам доступ к роднику наслаждений. Вы исключили меня из вас и видите только воображаемое пространство, замбирующее иллюзией проникновения, цену которого вы можете узнать слишком поздно. Протестуйте, но знайте меру.
   - Найджел серьезно болен и болезнь имеет неопознаваемый местный штамп, - вступил в разговор Илья. - Закрыться на корабле - это не выход, тем более, вы сами видите, болезнь не заразна и никто не разделяет ваших опасений, капитан. Если прямо завтра мы получим разрешение на вылет, вряд ли, Найджел вне Милавы получит более квалифицированную медицинскую помощь. Волей случая у меня появились.... друзья, к которым я могу обратиться и попробовать помочь Найджелу. Они смогут.
   - Друзья, - передразнил его капитан Гуль. - У Найджела тоже были друзья, подружки. Где они теперь? Проблема этой планеты в том, что она играется с вами, как с мягкой игрушкой, пока из вас не полезет вата. Надорвались? Ну и ладно. Такое могло произойти с кем угодно. А вот и ни с кем угодно! - Оспорил собственный довод капитан. - Вы не замечаете, что первым пострадал самый открытый и безалаберный из вас. Чем больше в вас скепсиса, тем труднее и вам прилипает эта зараза.
   - То есть, ты хочешь сказать, что мы все, кто бывает в городе, все мы тоже заражены?! - C нервозной горячностью воскликнул Ашанти.
   - Для острастки я скажу тебе, что так оно и есть, но если бы я знал наверняка, - ответил ему капитан.
   - Мы не уверены, болезнь это или что-то другое, - подвел черту Мирослав.
   - Я вообще не чувствую себя больным, - впервые за разговор подал голос Найджел. - В зеркало, когда по утру смотрюсь, только тогда и вижу, что в гроб краше кладут. А момзэлей моих разлюбезных, Санди с Рэбекой, так пожулькать хочется, терпежа никакого нету. И не надо на них зря наговаривать, - заступился за подружек Найджел: - Не однажды они о моем здоровье справлялись, только кто ж их на летное поле космодрома про... - и утробный, бухающий кашель прервал все его словоизлияния, грудная клетка вздрагивала, словно по ней нещадно били- дубасили изнутри боксерской перчаткой.
   Капитан Гуль рассерженно покачал головой и отчитал его:
   - Видишь, как организм голове твоей бестолковой последнее предупреждение шлет. Очнись, говорит, возьмись за ум и товарищей своих непутевых в разумное сознание обрати.
   Ругались и рядились еще долго, пока воду в ступе толочь не устали. А часы, тем временем, приближались к обеду. Ашанти, Илья и Мирослав наотрез отказались трапезничать на корабле и пока дожидались вызванный из города трансфер, старались не встречаться с капитаном глазами. Но тот, все же получил свою жертву: единодушно было решено оставить на корабле Найджела. Капитан Гуль на радостях даже пообещал приготовить ему обед из праздничного рациона и Найджел недолго сопротивляясь, согласился. Ведь чувствовал он себя и вправду скверно.
   День выдался ясный. Нарастающий этажностью город теребил мелькающую треугольную тень трансфера где-то далеко внизу. Возница снизил скорость, в городской черте движение становилось интенсивным. Трансфер клюнул носом и стал заходить на посадку. Крышу высотного здания обрамлял полыхающий зеленью лесопарк с уютным бунгало, теснящимися к эстраде и парку развлечений. Профиль посадочной площадки выдвигался козырьком над скоростным лифтом, чья прозрачная шахта была вынесена на внешнюю стену здания.
   - Ты с нами? - Обратился к Илье Мирослав: - Здесь замечательная кухня, советую.
   - Нет, благодарю, сегодня у меня своя компания, - вежливо отклонил предложение Илья.
   - Куда уж нам до ваших дам, - отстегивая страховочный ремень, скаламбурил Ашанти.
   - Как ты можешь, это не деловая встреча. Он же обещал достать лекарство для Найджела, - заступился за Илью Мирослав. И оба скорчили такие ехидные рожи, по которым хотелось врезать.
   Трансфер проплыл над внешним мауэрлатом здания и опустился на выступе посадочного профиля. На этом дружеская пикировка завершилась. Выходя последним, Мирослав сказал серьезную вещь:
   - Если наш старик, тыкая пальцем в небо, оказался хоть в чем-то прав, то мы и вправду подвергаем себя серьезной опасности. Помни об этом, - предупредил он Илью и захлопнул активный выход трансфера.
   Улицы, дома, лужайки, открытые кафе, бульвары. С высоты птичьего полета, которых здесь и в помине не было, Илья искал приметную восьмерку фонтана. Возница терпеливо заходил на очередной вираж и поворачивался к пассажиру:
   "Не здесь?"
   Илья уже решил опуститься где угодно, приблизительно в том районе и искать пешком, когда вдруг, между кронами мелькнуло зеркало чугунного фонтана. Илья дал команду снижаться.
   Он мог схулиганить. Открыть плевый замочек сарая не составит никакого труда, пройти по узкому горлу потайного хода, отодвинуть фанерную стену и через гардеробную очутиться в каминной. Встречайте, вот он я! Из тех же хулиганских побуждений достать из лощеного футляра длинный мундштук с сигаретой мадам, обслюнявить его, закурить и откинуться на диване в ожидании расправы. Мог ли он так поступить, хотел ли он так сделать? Но к фонтану даже не пошел. Ломаная линия старого дома заканчивалась широкой улицей, и Илья пошел с нехоженой стороны здания, обогнул его и вышел на знакомый бульвар со стороны фасада.
   Отчего так бьется сердце? Не потому ли, что по его ритмичным подсказкам мы находим самый короткий путь к себе.
   С невидимой стороны здания уже заканчивался парк. Еще несколько шагов, излом, выцветший угловой руст, за ним должна начинаться арка. А здесь еще, что за красота такая? Фланкирующая, распадающаяся надвое лестница плавно сходились на полуовальном крыльце. Декоративные пилясины поддерживали мозаичный фриз над узкой затонированной цветным остекленением дверью. Высокое парадное крыльцо защищал украшенный балюстрадой портик. Выгнутые балясины перил роскошно переплетались, декорируя взъемистый подъем, зонируя и расширяя пространство. За всем этим безошибочно угадывалась рука мадам. Запнешься, ахнешь, и душа сама внутрь запросится, а за душой и ты, вверх по ступенькам...
   Илья испытывал робость, но внутри оказался не задумываясь. В зале средних размеров весь свет падал как бы снизу. Но источников света было такое множество, что создавалось впечатление опрокинутого дневного неба, на котором все звезды остались на своих местах. Из под твоих ног через прозрачный пол лился этот свет. Из врезок в плинтусе, из проемов, умело сокрытых по углам, рассеянный свет захватывал четвертую часть стены, обволакивая пространство в пустующих зонах и освещая прямоугольные рамы, которыми были завешены все стены вокруг. Это была картинная галерея или фотостудия, но, скорей всего, ни то и не другое. Илья ни разу в жизни не встречал ничего похожего. Теперь Илья понял: этим шедеврам неизвестного ему искусства здесь было подчинено все. Почему сразу шедеврам? Откуда он знал? Он видел это воочию. Как если бы там оказались мы с вами. Картины смотрели на него, хотя это была не портретная живопись. Зал заполняли одни пейзажи. Вот только некоторые из них: сотканный из теней мир, влажный и мрачный. Густая, сползающая по скользким наконечникам отвесных скал сырая зыбь. Унылая долина вдали и там, слабый, умирающий огонек, который затягивается колышущимся сумраком. Или другая. "Дождь-убийца" - так для себя назвал картину Илья. Тяжеленные капли ударяют в город, построенный из мягкого песка. Падающая сверху вода разрушает стены. Жидкие кратеры разносят в мокрую пыль островерхие здания и только синяя тоненькая, и, казалось бы, хрупкая башенка каким-то чудом продолжает стоять, назло ненастью. Взгляд в сторону: горячее солнце слишком близко, оно пытает планету, от глубоководных океанов остались полужидкие болотистые отварные ямы, из которых к берегу, превозмогая горячую, грязную жижу, выбирается нечто на четырех конечностях. Картина напротив. Взятый очень крупно лес. Могучие стволы с разлапистыми темно-зелеными ветвями, на которых лежит подтаявший снег. Поддавшись невнятному желанию, Илья касается одной из веток, и снежная корка осыпается.... Что за нелепость?! Этого не может быть! Ветка явственно качнулась под нажимом его пальца. Он испортил картину. Изменил ее.... Без хулиганства с его стороны все же не обошлось. Могло показаться? Будь, что будет. Илья щелкает ногтем по дереву, и снег осыпается сразу с нескольких веток. Здорово! Его варварское занятие обрело азарт. А если тряхнуть всю раму целиком?! Он протягивает руки, намереваясь поэкспериментировать....
   - Желаешь купить? - Произносит знакомый, насмешливый голос за его спиной.
   - Ты меня напугала.
   - Скорей поймала на месте преступления, - парирует Яна.
   - И какое же меня ожидает наказание? - Понемногу приходя в себя, спрашивает Илья.
   - Ты пригласишь меня на обед, вандал, а я, так и быть, милостиво соглашусь.
   - Так и будет, - обещает он, - только объясни мне сначала, что это? Я иногда прежде....
   - Такого не видел. Знаю. Эта уникальная техника называется "Лурэнс". Прозрачные пластинки, микронной толщины, пространство между ними заполнено сыпучими, сухими красками разной заданной текучести. Многослойная, наборная картинка, ты задеваешь один слой, и картинка оживает не абы как, а как ты того захочешь, и под осыпавшимся слоем проступает следующий слой изображения.
   - Не знаю.... Поверь мне, это было не слишком приятно.
   - Ты расстроился? - Забеспокоилась Яна.
   - Нет, я очень рад тебя видеть. Но вывеска "Руками не трогать" здесь сама на стену просится.
   - Ни в коем случае, - запротестовала она, - ты не представляешь, сколько будущих покупателей я поймала за тем же занятием, что и тебя. Пока они находились в состоянии восторга и ощущения собственной вины, я быстренько выписывала им чек на "испорченную" картину. Так - то вот, - и Яна цокнула язычком: - Маленькие секреты большого бизнеса. Учись.
   - Грандиозно. Всему этому тебя обучила мадам?
   - Осторожно, - предупредила его Яна, - не надо, ты идешь по очень тонкому льду. Будь благородней.
   Как ему нравилась эта девушка. Ее запреты казались легко преодолимы, но она вязала по рукам и ногам своей непосредственностью.
   - Я приглашаю Вас, мадмуазель, отобедать со мной. Мы отправимся в уединенное место, где будем только вы и я. Приватная беседа, никто не будет за нами подсматривать, ( намекая на мадам ), и я смогу спокойно чавкать, ковыряться в зубах, отрыгивать и выпускать газы.
   - Я настаиваю, чтобы все это ты делал одновременно, - потребовала Яна.
   - Для этого нужно много тренироваться, - опечалился Илья, - мне негде взять такое количество девушек. Ведь на повторную встречу со мной, как подсказывает мне интуиция, ни одна не решится.
   - Тебе достаточно одной, я согласна принести в жертву себя. Сразу бросается в глаза, что вы, юноша утонченный и хорошо воспитаны, а придраться, при желании, можно к любому. Наберись терпения, я тебе сейчас во всех подробностях расскажу, что сама люблю вытворять за столом. И так.... - Яна выставила вперед руку и приготовилась загибать пальцы.
   - Помилуй! - Не выдержал Илья. - Я же не думал, что моя шутка заведет нас так далеко.
   - Вот видишь. Вызывая у меня брезгливость к себе, ты не желаешь принимать меня такой, какая я есть. Неужели ты и вправду подумал, что я стану рассказывать о себе всякие гадости. Да где ты видел таких женщин. Размечтался, - и Яна сердито сверкнула глазами.
   - Ты поймала меня, - сознался Илья. - Ты сама то хоть знаешь, какая ты? Ты поправляешь мои мысли одним прикосновением к ним, - он приблизился к ней, желая привлечь к себе, пока еще окончательно не потерял головы.
   - Я надеюсь, за обедом я все о себе узнаю, - Яна выскользнула из его объятий.
   - Куда же ты?!
   Она поманила его за собой и направилась в дальний угол галереи. Легким нажатием ладони Яна отворила угловой проем. Темный выступ был умело, зашторен светом. Отсюда она и появилась, незамеченная им вначале. Винтовая лестница вела вверх и дважды оборачивалась вокруг своей оси. Яна поднималась первой и Илья любовался ее мелькающими ножками в замшевых, совершенно не практичных туфельках. Шелковая юбка скользила по бедрам, а трикотажный пиджак, цвета топленого молока, без зазрения совести, полнил ее третий номер бюста. Чуть позже он попросит избавиться от этого пиджака. Чуть позже....
   На втором этаже прямой арочный коридор объединял анфиладу комнат. Зеленая обивка стен вытягивала пространство. Дверные проемы были украшены полуовальными нишами нежно-кремового цвета. С двух сторон, возле каждой двери, не слишком ярко, светились настенные бра, и тонко пахло мускусом. Илья надеялся, что ей придется отпирать одну из дверей, и он воспользуется заминкой и обнимет ее сзади. Но Яна едва коснулась ручки и впорхнула внутрь. Прежде всего, в комнате имелось окно, пусть плотные бархатные шторы закрывали его до самого подоконника, собираясь в кисти, возле пола. Верхний свет горел еще до их прихода. Прямоугольный стол в центре был застелен пестрой, тонковолоконной мальяриновой скатертью. Четыре коричневых стула, с зачерненными торцами на резных спинках, стояли по одному с каждой стороны стола. Яна обошла стол и остановилась возле плательного шкафа. Темно-коричневого с черным зарамнением выпуклых, тюдоровских дверей. Незаметно расстегнула пуговицы, показав себя со спины, тряхнула плечиками и поймала спадающий пиджак на изгиб левой руки. Она словно выскользнула из него, вышла из предмета, высвободила левую руку и, взяв пиджак за петельку, отворила створку шкафа, покопалась там какое-то время, прикрыла выпуклую дверь и обратилась к Илье:
   - Ты согласен сесть напротив. Я хочу видеть твое лицо, замечать, когда ты хмуришься или радуешься, доволен ли ты или всего лишь вежлив со мной.
   Она говорила с переливами, ее голос журчал и перетекал во что-то очень большое и спокойное. Яна осталась в полупрозрачной гипюровой блузе с открытыми плечами, тонкая ткань выгодно отекала ее тело, подчеркивая высокую грудь в лифе без бретелек.
   - Я сяду куда ты попросишь,- понятно возбуждаясь, ответил Илья.
   Яна проводила его в совсем маленькую умывальню, где они по очереди ополоснули лицо и руки, все время, ненароком, задевая друг друга, и вернулись к столу. Яна, на правах хозяйки, сняла крышку с фритюрницы и поставила ее сбоку. Сытый аромат коснулся его носа. Выделяющиеся пузырьки пара на поверхности масляно-жирового фритюра без дымка издавали курлыкающий звук, взбивая на краях кастрюли аппетитную пенку. Шнур от электронагревательного элемента прятался где-то под столом. Яна опустила половник, помешала густую смесь, зачерпнула и тщательно сцедила остатки масла, выложив на тарелку Илье рядочком, эдакие румяные, продолговатые клеглинки. Затем, открыла небольшую пиалу и поставила рядом с его тарелкой яично-молочный соус, перемешанный с панировочными сухариками. На край тарелки, используя специальные лопаточки-щипчики, она положила обжарку из белых кореньев, золотистого лука, моркови, мелко нарезанной айвы и яблок. Тоже самое повторила в свою тарелку, значительно сократив порцию, и тогда только села. Илья, не мешкая, вонзил вилку в пухлую клеглинку и порезал на кусочки. Внутри оказалась скибочка лимона без цедры, розовый ломтик удивительно вкусной, нежнейшей рыбы, не намокшей и не вобравшей в себя посторонних запахов. Илья с удовольствием принялся за еду. Яна не выдержала, продолжая хлопотать, привстала, потянулась через стол и щедро полила рыбные клеглинки из пиалы с панировочными сухариками. Илья не упустил возможности, полюбовался ее грудью. Яна перехватила его взгляд, и он престыженно опустил глаза, как мальчишка.
   Ему хотелось, есть, ему хотелось пить из ее рук, ему хотелось говорить с ней о чем угодно, лишь бы преодолеть эту глупую неловкость.
   - Это тоже "Лурэнс"? - Указал он на большую картину, украшающую стену на противоположной от окна стороне.
   - Нравится? - Яна повела взглядом и поправила край блузки, - бороздения и высыпка - моя работа, - не без гордости объявила Яна и потом, чуть стушевавшись, добавила: - Идея тоже моя.
   На картине был изображен город, все здания в нем были неверно, неправильно наклонены, словно падали к удаляющемуся краю горизонта. В солнечном небе парили два светлых пятна, девушка и юноша. Этот город преследовал их, наводя стволы небоскребов и подлеска мелких, малоэтажных строений на улетающую вдаль пару.
   "Последние птицы этого неба", - подумалось Илье, и он прочел вдруг пришедшие на ум стихи:

Хочешь ночь? Я стану ночью

Хочешь день? Я буду днем

Нашу тайну не настигнет

Мир, в котором мы живем.

   Ее ресницы вздрогнули, и Яна спросила:
   - Можно я возьму их как эпитафию к моей картине?
   - Дарю, - разрешил Илья, - но разве от моих стихов веет смертью?
   Яна поджала губы и попросила:
   - Помоги мне, - и пошла к картине. Илья подошел и встал рядом. Она безжалостно провела ладонью по полотну, и картина осыпалась извилистой, жирной змеей. Он угадал! Под голубым небом проявился вертикальный портал черного, вызвездившегося ночного неба, словно приоткрылась дверь в будущую ночь. Линия горизонта сузилась, и от небоскребов остались одни щербатые, разорванные стихией каркасы конструкций. На улицах завалы осыпавшихся, лопнувших плит и пыль, много серой, обезличивающей все на свете, неосевшей пыли.
   - Я возмущен. Ты обошлась со своей работой чересчур жестоко.
   - Все поправимо. Возьмись здесь, - настаивала Яна, - и они осторожно подняли картину, за шишкастую, золоченую виньетку рамы и сняли со стены.
   - Теперь переворачивай.
   Он так и сделал. В ней говорил ремесленник, знающий тайну своего мастерства.
   - Три - четыре минуты, она отстоится и станет такой, как была прежде, - уж очень практично объяснила Яна.
   Илья опустил картину на небольшую банкетку, обитую бархатом, цвета сандала и прислонил к стене, продолжая смотреть то на Яну, то на ее работу и вдруг сказал:
   - Жаль, что картина так бесправна. Ты слышишь, как она зовет на помощь? Шуршит о своем, осыпая песок времени в обратную сторону.
   - Мне очень хорошо с тобой, Илья, - призналась Яна и накрыла его своим взглядом. Он не успел даже обрадоваться. Целовал ее теплые губы, мял разрешенное тело, ее запах карабкался по его рту, проникал.... узкий, тонкий язык облизывал его рот, то едва касаясь по самому краю, то, протискиваясь между зубами, доводя до исступления.
   - Пусти.....- и ее руки покинули его шею и твердо уперлись в грудь, только мягкие подушечки пальцев нетерпеливо барабанили по его ключицам.
   Он раскачивался, вцепившись в маятник, желая остановить сладкое мгновение, заклинить его. Бом! Бом! Бом! Бой часов в голове совпал с ударами его подскакивающего сердца. Действительность вернулась к нему, и он осознал, что жмет, прижимает ее слишком сильно. До боли.
   Оказывается, он держал Яну на весу все это время и теперь бережно поставил ее на пол.
   - Я обещала тебя накормить, - отдуваясь и тяжело дыша, вдруг вспомнила она.
   - До того ли сейчас, - пытался убедить ее Илья, вернуть....
   - Нет, не торопи меня, - Яна была непреклонной.... Или сильно хотела казаться такой.
   Он не стал настаивать.... Чего ему это стоило! Взять себя в руки и с досады не обнаглеть и все испортить. ... Илья пришел в себя и уселся за стол. Яна смотрела на его опущенное в тарелку набычившееся лицо и едва заметно улыбалась. Он ел, не понимая вкуса, проглатывая непрожеванные куски, пока не поперхнулся. Откашлялся и больше не брал в руки ни вилку, ни нож. Яна поступила с ним как с капризным ребенком. Убрала тарелку с клеглинками, вытерла стол, дважды сходив к умывальнику, и поставила перед ним новое блюдо. В середине тарелки лежали горкой стручки зелени, обильно политые салатной заправкой, картофель нарезан кубиками, отдельно зеленый горошек, свежие огурцы и помидоры, гарнир был украшен листьями салата. И она принялась кормить его сама, умоляя и наигранно пресмыкаясь: " За папу, за маму, давай, по немножечку, еще одну ложечку". Он хныкал и вредничал, чмокал губами, точно зная, что такой тип мужчин умиляет женщин, но не покоряет их. Илья не желал покорности, сейчас он просто балагурил и балбесничал, и это безобидное занятие отнимало немало сил. Ему захотелось пить. Определенно способствовала тому и обильная жирная пища. Яна приняла его желание, как должное. Вышла в соседнюю комнату и вернулась с плетеным торпочином и двумя толстостенными фужерами. Илья откупорил курдюк с вином и разлил по фужерам. Красное, выдержанное вино было не резким, умеренно терпким, без вяжущей горечи, полный гармоничный вкус овевал рот и формировал приятное послевкусие. На смену картофелю с салатом явились крабы под кисло-молочным соусом, поданные в миниатюрных кокотниках. И тогда Илья стал умолять Яну, закончить на этом затянувшийся обед.
   - Кто из нас двоих мужчина, - задала она риторический вопрос, - тебе и решать.
   Он отчего-то сильно сомневался в ее полной искренности. Но гладили его исключительно по шерстке. Да еще как гладили! Ублажали! Его старательно приручали. Зачем? Для чего уделять столько времени и так сложно ухаживать за человеком с улицы? Его мужское самолюбие, безусловно, тешила персонификация его скромной личности, но слишком отработанным и высоким было мастерство, слишком умело перебирали струны мужских пороков ее ловкие пальчики. Подогревать к себе интерес, сытно кормить, ластиться и дразнить, вовремя набирая дистанцию и остужая его пыл, начинать с того же места, ведя свою непонятную игру. Илье надоело подыгрывать в пьесе с непрочтенным финалом. У него накопилось столько вопросов, общее количество которых если не перевесили, то уравняли его личную симпатию к Яне. И пока она не прилагала усилий, он в промежутках, мог рассуждать совершенно обособленно и здраво.
   - Яна, ты ничего мне не говоришь, не рассказываешь, - начал Илья, давно намечавшийся разговор. - Между нами нет ясности, на которой я настаиваю. Я не понимаю причин, по которым ты не доверяешь мне. Таким образом, я могу сделать вывод, что ты замешана в историю и пытаешься вслепую использовать в своих корыстных интересах и меня.
   Получилось немного коряво и Илье хотелось поскорее покончить с неприятным разговором, но обязательно узнать. Он не хотел возвращаться к этому разговору вновь, поэтому решил дознаться до правды здесь и сейчас.
   - Убеди меня в обратном, мне нужно это знать, иначе я не могу решить, что мне делать дальше. Я уже не знаю, что мне и думать. Развей мои подозрения, я в замешательстве.
   Он боялся? Да, он боялся услышать нечто совершенно ужасающее. Про секту, откармливающую мужчин перед казнью на ритуальном костре, а его недогоревшие косточки под ошалелый барабанный бой, будут толочь в ступе и использовать в качестве сыпучих красок. Но правда бывает похожей на очень страшную явь только до момента пробуждения. В действительности всегда есть немножко от того и от этого. Приоритеты расставлены, а маски сняты. Или под маской скрывается новая маска?
   Яна поставила недопитое вино на стол и подошла к окну, слегка отодвинув бархатную штору. Красное вино неодобрительно покачивалось за толстым стеклом ее фужера.
   - Подойди, пожалуйста, сюда и встань у меня за спиной, - позвала Яна. Ее голос властно задрожал, как натянутая жила и вся она, как будто немножечко съежилась, неприветливо сжав кулачки.
   Степень доверия к человеку. Как ее измерить? Чем спровоцировать проявление подлинного отношения к себе? Или провокация - это всегда подножка, если оба идут в ногу и им нравится идти рядом? Как плавно и почти незаметно ее просьбы становились приказами, и стоило Илье проявить малейшее недовольство, как ее требовательный тон снова нисходил до просьбы, и Яна теплым котеночком терлась о его ноги.
   Илья был настроен весьма скептически и залпом допил свое вино. Что она хотела ему показать за обыкновенным, застеклененным окном, выходящим на городскую улицу. Неужели все ответы находились прямо там? Или все это было продолжением поднадоевшей игры в недомолвки. Может быть, чуть-чуть медленнее, чем она бы того хотела, но Илья подошел, как она просила, и встал за ее спиной.
   - Что ты видишь? - Она, словно не замечала его внезапной холодности, по-прежнему предпочитая говорить загадками.
   Окно второго этажа выходило на знакомый бульвар. Актер-мим, с белилами на печальном лице, развлекал публику в открытом кафе, двигаясь вдоль воображаемой стены и выразительно перебирая руками. Черные, облегающие трико обтягивали худую фигуру. Руки вновь и вновь натыкались на невидимое препятствие, что изрядно веселило зрителей. Мим находил единственную щель, пытался хоть немного ее раздвинуть, извиваясь гутаперчивым телом, и буквально протискивался в найденный узкий проход, где его ждала передышка. И широко, от локтя утирал со лба невыступивший пот. Ему от всей души аплодировали. За столиками сидело несколько космолетчиков, и тоже хлопали в ладоши. Илья терпеть не мог вопросов, требующих очевидных ответов и стал изгаляться:
   - Я вижу стадо. Хырганских Спариклонтов, знаменитых своей всеядностью. Великолепные особи. Один из них пообедал незадачливым охотником, который теперь пытается выбраться из его желудка. Но ему не стоит этого делать, потому что, как только Спариклонт испорожнится, охотник тут же будет проглочен кем-то из стаи. Ведь всякий знает: тот, кто наибольшее количество, раз пропустит охотника через свой пищевод - станет вожаком. - Он видел ее блеклое отражение в неосвещенной части окна, Яна даже не улыбнулась, перед тем как заговорила:
   - Теперь держи меня крепко. Очень крепко меня держи, Илья, и будь, что будет. Ты сам этого хотел, - очень по-женски переложила на него вину Яна: - Держи и слушай. Актера зовут Доминик, он не человек, а Мзгирь, большой эстет и гурман по части пожрать. Он далеко не всеяден и питается вами - людьми, эмантикой ваших настроений и чувств. Все, что восторгает вас, вызывает жалость или боль, отчего вас мутит и трясет от ненависти, чем дорожите вы и над чем роняете слезу - все это его излюбленное лакомство. Те, кто изображают восхищенную толпу вокруг него, в основном Вериглы и Взлелеи - существа бесправные, потому как не способны самостоятельно кормиться и получают свою порцию по воле Мзгиря, поэтому вынуждены помогать ему всегда и во всем. Они тоже не люди и почти не отличают, чем их кормят. Но самая большая гадина, это вон тот Мантыскьер городской стражи, что стоит со скучающим видом и даже смотрит в другую сторону, - на ее лице отразилась ненависть и настоящая боль: - Он Берсвил. Это тварь редкой породы, потому что в Берсвилы попадают только самоубийцы. Закладбищенские люди, которые и в людской жизни были слабаками и неудачниками, и здесь их месть за все свои обиды обрела ценнейшую силу, способность доводить до исступления живых людей и, тем самым, утраивать и удесятерять количество ценнейшего клята. Если их вовремя не остановить, а меры они не знают и знать не хотят, тех космолетчиков хватит удар, и сосуды в голове лопнут, как разорвавшаяся граната. Держи меня Илья, держи и никуда не отпускай, потому что я одна из них. Мы находимся сейчас меж двух миров. Никто из нас никогда еще до конца не умирал. В одном этом мы, по-прежнему, люди с тобой.
   - Я.... я не ве-рю ни единому тво-ему слову, еле выговаривая слова, онемевшими челюстями прошамкал Илья.
   - Почему же тогда ты так вцепился в меня, - жестоко осекла его девушка.
   - Держись, глазастый, ой держись, - вмешался ласково- печальный голос мадам, она мягко ступала по толстому ворсу ковра и многозначительно улыбалась в ответ на их недоуменные взгляды и заговорила вновь:
   - А я то все думала-гадала, скажешь ты ему или нет. Сказала. Эффектный ход и повод поступиться традициями. Человек - существо чувствительное и все его чувства сейчас устраивают шабаш в его самонадеянной головушке. Притерпись, глазастый, или беги отсюда во все лопатки. Ведь было такое желание? Знаю, БЫЛО. Но ты его подмял, хватило характера, а то бы я ни за что не вышла. Разбирались бы сами. Презираю трусоватых мужиков, - Кайли брезгливо фыркнула. - Нянькаться с такими - настоящая пытка и сильно портит впечатление от жизни. Пусть я никогда не обрету покоя, если это не так.
  
  

"Запах"

   Находиться выше всех Мойре было приятно. Со зрелостью приходит понимание личного одиночества. На своем "чердаке" - так она прозвала бывшую кладовку, подвергшуюся перепланировке, естественно, по ее воле, в рицальню, где пребывала только она одна. Закрытый храм отрешенности. Минимум пространства и сумрак позволял ей сосредоточиться должным образом. На голодный желудок так славно думается. Могущественная Свытня возлежала на софе с берелитовой кланью чеканных извитков. Две дорожки приглушенного млицуринового света сходились по ниспаладам на водопадоподобном фалантине. Редкий металл всегда так изысканно ужесточал и благородил фактуру реликтового дерева. Еще ее подхлестывало и мстительно забавляло, что это была работа самого Ленарда! И Кайли ни в малейшей степени не догадывалась, как ее кумир постарался, украшая рицальню ее соперницы. Все в прошлом. Но мира меж ними нет и не будет. Такие раны не затягиваются....
  
   - Ты опять выпроводила его, хотя его жизни ничегошеньки не угрожало, - Яна не сдерживала слез обиды.
   - Прости меня, моя девочка, - Кайли по-матерински обняла свою приживалку: - клянусь тебе, я это сделала в последний раз. Сейчас в душе Ильи полный катарсис, он пытается очистить душу через страдание, которое ты наложила на него своим признанием.
   Яна испуганно трепыхнулась, и набухшие слезы вмиг высохли и на ее прелестном личике отразился страх:
   - Но ты прикрыла его, иначе....
   - Ну разумеется, девочка моя, - продолжала Кайли наглаживать ее по спине: - Разве я отпустила бы его на съедение. Опасные мысли, опасные знания, я наслоила на него вкусовой порок такой силы, от которого будут шарахаться все Мзгири в радиусе трех кварталов и новый аппетит вернется к ним нескоро. Ты довольна?
   - Почему ты разрешила мне все ему рассказать?
   - А как мне следовало поступить? - Спросила мадам, поправляя свободной рукой отдернутую штору.
   - Я не знаю, поэтому и спрашиваю у тебя. Мне ли тягаться с твоим опытом и силой.
   - Дорогая моя, я ведь тоже женщина и не надо мне лишний раз напоминать о моем возрасте.
   Яна вспыхнула....
   - Ну, ну, - успокоила ее Кайли: - Никогда я не стану говорить то, что должна высказать ты сама. Это твоя половина жизни, пусть и направленная к смерти, что с того. Я столько лет иду этой дорогой, что, только глядя вдаль понимаю: отмеренный путь хоть и бесповоротен, но всегда почему-то короче наших желаний, - Кайли тяжело вздохнула, - не стесняйся желать, моя девочка. Ты все сделала верно. Нельзя надеяться на серьезные отношения, выстраивая их на лжи. Пусть ему будет больно только вначале. Ведь он мужчина, они не любят долго терпеть боль, но всегда возвращаются туда, где его понимают и берегут.
  
   Илья очухался где-то на окраине Эстарионоса. Он брел, не разбирая дороги, натыкаясь на прохожих, его оскорбляли, но, присмотревшись, воротили нос. Он сворачивал, облегчая шаг, по уклону исхоженной брусчатки или вдруг, ни с того ни с сего, упрямо карабкался по крытым ступенькам, соединяющим разноуровневые улицы. Он не ориентировался и не осознавал, куда и зачем он идет. Илья был погружен в свои мысли, он все время думал, размышлял.... Пока не пошел дождь. Илья остановился в глухом переулке, созерцая потеки на стене.
   - .... Слезы неба, - прошептал он, и ему стало легче, словно он нежданно получил надежного союзника, который уже не мог оказаться кем-то другим, кем казался вначале. И его обида на целый мир, которую он как корону величаво и лилейно нес на своей голове мученика, стала намокать, съеживаться, вянуть, теряя форму и привлекательность. Настойчивые, прохладные капли долбили по его темечку, бодря и остужая мрачные фантазии и порывы.
   "Не простыть бы", - родилась в его голове совершенно нормальная, жизнедеятельная мысль. Илья нырнул под козырек нависающего балкона и разместился на сухом пятачке отмостка. А чего он, собственно говоря, хотел. Когда в детстве мы с восторженным интересом слушаем страшную-престрашную сказку, то, в любой момент, можем спрятаться под одеялом. Переждать и отсидеться. Для ребенка - это поступок, а для взрослого мужика распускать нюни из-за того, что правда оказалась чересчур страшной. Стыдоба какая! Интерес то к ней не стал меньше, а спасительное одеяльце осталось в далеком детском шкафчике. Яна предупредила его об опасности, указала на нее и все словесные кружева, предшествующие этому разговору тоже имели цель уберечь его, даже в ущерб себе. Даже! И Илья вновь стал думать о Яне, как и прежде, до последнего разговора. На душе сделалось прелестно, легко и просторно, словно он парил в небе над облаками. Он хотел повторить это движение и выставил ладони под дождь и радовался разлетающимся в брызги каплям. Ведь он получил все и сразу: понимание окружающей его реальности, и девушку - самое непохожее ни на кого на свете чудо. От его обособленности не осталось и следа. Дождь закончился также внезапно, как и начался. Илья побежал, перепрыгивая через свежие лужицы, радуясь, как ребенок, и ему казалось, что на планете, по которой моросит такой замечательный дождь, не все безнадежно погрязло в эзотерике.
  
   Мойра затмила взор и медленно пронесла вздрагивающую правую руку вблизи своего лица. Тонкие, длинные пальцы были украшены либерфоровыми перстнями с азлантовыми камнями грубой огранки в оправе из тончайшего латурита. Алцидовые ядрышки вбирали свет млицуриновых светильников и тихо, попеременно звенели, выстраивая пусть нехитрую, но очень приятную мелодию. Звучащий камень был неслыханной редкостью, и она использовала его для настроя и вдохновения. Ее зрение развернулось, охватив сразу весь город. Мойра почувствовала его суетливый ритм в мельчайших подробностях. Сборщики клята трудились, обирая восходящие испарения живого естества, щадно и не усердствуя в голодных позывах плоти. Лучше брать понемногу, зато каждый день - так она учила их, и Мойра одобрительно качнула головой. Но вдруг по ее лицу пробежала тень. Что-то рассекало эту незримую жатву и две волны разбегались в разные стороны, ломая грядки, разгоняя Мзгирей и подчиненные им команды, подальше от источника пакостного, вонючего запаха. Это был пеший, не совсем уверенно двигающийся человек. Мойра отследила начало расширяющегося шлейфа его зловонного "хвоста" и тревожно напряглась.... Мойра видела, что у нее "провисает" одиннадцатая улица и еще две, прилегающие к ней.
   - Осиное гнездо, мадам Кайли. Старая дура! Ты попомнишь меня, - Мойра не выказала удивления, переходя к угрозам:- Оппозиционерка-революционерка.... Дождешься, я накручу тебе хвост. Сколько она еще будет терпеть этот очаг беззакония в своем вышколенном оазисе изысканности и порядка. И потом пошел дождь, так некстати замывая дорожку преступных следов. Мойра вышла из транса и грубо, и содержательно выругалась.
   - Я заберу у нее новенькую, - клятвенно пообещала Мойра, - пусть знает пределы моей доброты, - и, как ошпаренная, стремительно вскочила с софы.
  
   Дождик начинался несколько раз кряду и так же внезапно заканчивался и припускал вновь. Словно одна шаловливая туча надумала поиграть в прятки. Небо над Экстарионосом опустело, трансферы были посажены ненастьем на парковочные стоянки. Илья пытался поймать попутку до космодрома, но, каждый раз, очередная выглядывающая из водительского окна рожа кисло щурилась и, затыкая нос, уносилась прочь. Илья уже сообразил, что мадам, по новой дружбе, наградила его каким-то шибастым запахом, отваживая от него всяких Берсвилов и им же подобных паразитов. Это было совсем даже неплохо, но топать до самого космодрома ему хотелось меньше всего. Хныкающий дождик капал по плечам и, несмотря на широкий шаг, становилось зябко.
   Потрепанный грузовичок догнал Илью, когда тот уже выходил за пределы городских окраин. Колеса с шипением разметали лужу у обочины и грузовик, заскрежетав, остановился чуть впереди, по ходу движения. Заранее настроившись на отказ, Илья поравнялся с машиной.
   - Подбросить? - Поинтересовалась чубатая голова и водитель, высунув локоть, дружелюбно подмигнул Илье.
   Тот выжидающе помедлил, а про себя подумал: - "Значит это Веригл, не различающий ни вкуса, ни запаха. Кажется, ему повезло".
   - Мне бы только до космодрома добраться, я заплачу,- и Илья принялся рыться в карманах, в поисках наличных денег.
   - Не надо мелочиться, приятель, мне в ту же сторону.
   Кабина была крохотной. На пассажирском сидении и на резиновом коврике, на полу лежали пакеты, много пакетов.
   - Забирайся в кузов, - мотнул головой чубатый водитель и указал назад, - доедем потихоньку. Там устройся, как-нибудь. В общим, сообразишь.
   Илья обошел машину сзади, подтянулся на борт и присвистнул. Весь кузов был плотно заставлен бочками, и от них сильно пахло мазутом. Илья запрыгнул на крайний ряд бочек, опустился на четвереньки и стал пробираться под низким брезентовым пологом к узкой, серой, лоснящейся лавке, привернутой винтами к двум стянутым цепями бортам. Сел, сильно поджимая ноги, и уперся руками в тяжеленные бочки, чтоб те не сыграли при движении. Машина почти сразу же дернулась, кособоко вильнула и припадочно тарахтя, помчалась по гладкому дорожному полотну. У Ильи вскоре затекла спина и злосчастная лавка дюжину раз,- с пристрастием, приложилась к его копчику. Минут через двадцать замелькала разделяющая аллея и коротенькая, противопожарная стрижка "полосы отчуждения" обозначила ровный, как стол, обширный луг, примыкающий к самому летному полю. Когда грузовик остановился, Илья услышал из водительской кабины гулкий крик:
   - Вылезай, приехали!
   Через шнуровку брезента была видна башня космопорта. Выбравшись на воздух, спрыгнув и отойдя на пару шагов, Илья с удовольствием размял затекшее тело. Пахучий, степной ветер забирался под рубаху и щекотал подмышки.
   Дверь кабины хлопнула... потом еще раз и еще раз. Илья обернулся.
   - Не закрывается, зараза, смазывай не смазывай..., - пожаловался водитель, - я то человек маленький... через Мантыскьеров охраны ты уж сам... тут я тебе не помощник. - Водитель обтирал руки пучком ветоши и косолапо топтался на месте. Его широкие, мятые штаны, с множеством карманов, пузырились на ветру и побрякивали какими-то гайками в одном из многочисленных карманов.
   Илье было неловко расставаться с этим добрым человеком, вот так, походя. Чубатый водитель уж было потянулся к ручке кабины, когда Илья остановил его:
   - Погоди. Ты в город когда возвращаешься?
   Водитель помял кончик носа и ответил:
   - Сейчас до обслуживающих ангаров... там разгружусь... то да се... минут через сорок обратно и поеду.
   - Замечательно, - обрадовался Илья, - мне нужно одного парня в больницу доставить, помоги, не уезжай без нас.
   Глаза водителя беспокойно забегали, и он поинтересовался:
   -Так может,... раз он больной... я к самому кораблю то и подскачу?
   - Совсем хорошо бы было. Тебя как звать то?
   - Парксом кличут, - водитель откинул нависающий чуб и весело улыбнулся.
   - А меня Ильей. Будем знакомы, - и он, переполненный благодарностью, потряс протянутую ему навстречу руку.
   - Только, куда ехать то?
   Илья повернулся, пошарил глазами и указал:
   - Во-о-он там. Площадка "Б", транспанирующий баржекадер " Китова Холка". Недалеко от работающего швартового крана. Подъезжай, я ждать буду. Не подведи.
   Паркс, соглашаясь, мотнул головой:
   - Если чуток задержусь, не волнуйтесь, подъеду, подъеду. Мало ли...
  
   - Не нравится мне твоя затея, - капитан Гуль как всегда был недоволен.
   Илья решил пока не делиться с капитаном положением дел на Милаве. Он рассуждал так: сначала он свозит к мадам Найджела и, если та ему поможет, у него будут веские подтверждения тому, что он расскажет всему экипажу по возвращению. Чтоб его слова не выглядели голословным, бездоказательным бредом. С Найджелом все обстояло как раз наоборот. Он, без малейших возражений, поддержал предложение Ильи съездить к "лекарше", как он представил ему Кайли, ( ведь он так и не дознался, кем она является на самом деле) и, скрепя сердцем, на это согласится.
   Грузовик подъехал почти через час и Паркс посигналил, не выходя из кабины. На удивление, капитан Гуль первым выскочил на посадочный сходень, шустро подошел к кабине и, не церемонясь, встал на подножку грузовика, затеяв очень импульсивный разговор с водителем.
   Илья заволновался: их беседа могла внести ненужные изменения в его план. Найджел, которого он держал под руку, как назло, зашелся очередным приступом кашля. Илья не мог оставить его одного и тревожно поглядывал на капитана. Когда они подошли к машине, разговор закончился к обоюдному согласию сторон. Капитан Гуль заметно повеселел и сам подсадил Найджела на пассажирское сидение. Илье вновь пришлось ехать в кузове, но теперь здесь было пусто и просторно. Цепи постукивали, свободно болтаясь между бортами. Спустя пару минут грузовик затормозил возле пункта контроля. Складская машина космопорта с водителем и двумя космолетчиками не вызвала ни каких вопросов у Мантыскьеров охраны, и старший дал команду поднять шлагбаум.
   Всю дорогу Илья думал о Яне, придумывал слова, спорил за двоих. Есть две разновидности мыслей на эту тему: полная идиллическая гармония и утомительные споры и взаимные претензии, ведущие, как правило, в никуда. Илья умудрился пить сразу из двух этих бокалов, но он предпочитал жить в мире с самим собой, поэтому вовремя остановился и перестал беспричинно заводить себя, тем более, что это не имело ничего общего с действительностью, к которой колеса грузовика приближали его с каждым своим оборотом.
   Терпение - нам всем так его порой не хватает и избыток его подавляет нас, когда нам расчетливо не хочется ничего предпринимать. Это очень легко - выносить оправдательный приговор своим слабостям и порокам, но труднее чем разительно пахнуть жизнью. Благоухать ею.
  
  

"Особый сорт женского гнева"

   - Я нечаянно! - Лайгрет сидела, разинув рот, вся такая бледная и несчастная.
   - Ты не виновата, - успокаивала ее Яна, терпеливо сметая в пластиковый совок просыпанную пурпурную краску. - Если бы только видела меня на следующий день после "выдоха". Еще то зрелище. Эта проклятая цистерна вот так стояла у меня перед глазами, как айсберг, в котором я своей башкой пыталась проделать ослепительную дыру. Полмашины, пол лица, полтела - омлет из меня, отшелушенной краски и бекон из элегантного авто, - Яна задумалась и затем ее глаза жарко блеснули. - Теперь я могу над этим даже шутить, а раньше.... Всех глаз не хватает обреветь мою тогдашнюю боль. И, что самое противное, я испытала некоторое разочарование, когда поняла, что так и не умерла.
   У тебя было похожее чувство?
   - Кажется.... да, - насупившись, ответила Лайгрет.
   Яна присела рядышком с новой подругой, на самый краешек ее стула и тихо спросила:
   - А как это, разбиться в самолете, извини меня, пожалуйста, но интересно ведь, - и невинно вздернула брови.
   - Перестань, как тебе не стыдно, - в расстроенных чувствах возмутилась Лайгрет.
   - Все, все, - ретировалась Яна и отошла на пару шагов, и осталась там стоять, совершенно несчастная в своем неудовлетворенном любопытстве. Это не могло продолжаться слишком долго: пытка робким взглядом, дрожащими ресницами, признанием своей вины, (так ничего и не получив за это взамен), и немое, выпрашивающее поскуливание в глазах, клянчащих подаяния.
   - Ты такая бессовестная, Янка. Ну ладно, иди сюда, - совершенно непоследовательно и, также, совершенно искренне пожалела подругу Лайгрет. Яна подкралась на полусогнутых ногах и вновь уселась на краешек стула, поедая подругу глазами.
   Лайгрет смотрела куда-то в сторону, сосредоточившись на пустом месте, и стала говорить:
   - Мы взлетели. Стюардесса объявила, что мы поднялись на столько-то там метров. Я все время вспоминаю этот звук, монотонный гул в салоне, я всегда, когда летаю.... летала, прислушивалась к нему, мне казалось, что, если этот звук одинаковый такой, бесперебойный, зависающий на одной ноте, значит все, что должно работать, крутится и вертится, непогрешимо правильно и исправно. И, когда самолет стал заваливаться на бок, я совсем даже не испугалась, ведь звук, за которым я следила, ни на вот столечко не изменился. Гудел себе и гудел, выл и выл. Скажи, зачем ты меня об этом спрашиваешь! - Внезапно, перейдя на фальцет, закричала Лайгрет.
   - Прости, - Яне стало горько и стыдно, и она заплакала.
   - Нет уж, слушай, раз хотела. У меня заложило уши и сразу везде, везде стало холодно. Я пыталась привстать, помочь самолету, мне казалось, что так ему будет легче выровняться, но проклятый ремень не желал расстегиваться. Я потянулась вверх и тут наткнулась на взгляд сидящего рядом старика. У него была белая борода, и его вялые губы дрожали, а во взгляде было столько непонятного, неуместного покоя. И тут я поняла: он же молится, отпевает себя и не нашел ничего лучшего, чем смотреть на меня.
   - Замолчи.
   - А потом мы падали уже совсем быстро, и я зажмурилась, вспомнив, какого размера океан под нами.
   Обе девушки ревели навзрыд, помогая друг другу выплеснуть свою боль, отмыться очищающими душу слезами.
  
   За неразмашистым, а скорей даже наоборот, миниатюрным письменным столом, с аккуратно разложенной всей необходимой в таком месте канцелярской принадлежностью, сидела Кайли и держала в руках книгу в дорогом сафьяновом переплете, раскрытую ближе к окончанию и читала. Пришлый, непривычный звук обрушился откуда-то сверху, отчего духовое окно, чуть приоткрытое, распахнулось и ударило по раме.
   Кайли посмотрела на улицу, убедившись, что ей не померещилось, стала бегло поправлять волосы и прекрасным, высоким контральто сказала:
   - Сама соизволила.... С экипажем и лакеями прибыла. Что-то сейчас будет.
   Из трансфера приземлившегося на бульваре, вышла Мойра, в брючном костюме ржаного, златного цвета с подблеском из тончайшего, шемирского стреперсина с коралловыми застежками, туго натягивающими ткань на талии, не хуже удушающего корсета из уса костной рыбы. Она никого не собиралась дожидаться и скорой походкой направилась к фланкирующей лестнице картинной галереи. Из трансфера спешно выбрался Дэкстар, Берсвил - Ирвин и два Мантыскьера охраны.
   - Даже Берсвила с собой привела, - ухмыльнулась Кайли и пошла встречать "дорогих" гостей.
   Мойру никто не посмел обогнать, поэтому дверь она открыла сама. И вошла.... Самое трудное было уже сделано - она переступила порог этого дома.
   - Какими судьбами! - С наигранной любезностью и столь же фальшивой улыбкой, вскинула руки Кайли.
   Женщины сблизились и, подставляя друг другу щеки, жеманно облобызались.
   - Заботы не дают покоя. Попечительствовать над всеми - тяжкая ноша. И хлопотно, и утомительно, а деваться некуда. Заботы нас точат, и они же заставляют держать себя в узде. Ведь загодя не ведаешь, кто поперечничать станет, а, узнав - я ведь не отступлюсь, ты же меня знаешь.
   Наступила долгая пауза. Женщины мерились взглядами, когда вошел Дэкстар, Ирвин и оба Мантыскьера.
   - Приветствую и вас, ревностные слуги, - перекинулась на них Кайли, - в коварстве и лихости проистекает публичный труд ваш, не жалея живота своего, на прикорм которого и идут все ваши усилия.
   Мантыскьеры оторопело пялились на свою хозяйку, а желваки на скулах Дэкстара напряглись и побелели, что на его черном лице выглядело совершенно безобразно.
   - Ты все такая же, - поумерив игривый тон, заметила Мойра. - Кто бы сомневался. Женщины умнеют с годами, только если их жизнь как следует хлещет да колотит об косяк. А в наших, почти райских местах, полных умиротворения и благолепия, эти разумные перемены становятся невозможными.
   - Той, которая вершит чужими судьбами, виднее, - подчеркнуто пренебрежительно ответила Кайли.
   Мойра смерила ее снисходительным взглядом:
   - Ну, разумеется. Пустить все на самотек, означает разрешить другим намного больше, чем они заслуживают, а это несправедливо. У тебя, на этот счет другое мнение?
   - Пока существует выгода - мнений не существует.
   Мойра не отреагировала, поискала глазами, на что можно присесть, так и не нашла, хмыкнула и вновь обратилась к Кайли:
   - Все это - пустая болтовня, переменим тему. Я пришла забрать у тебя эту.... Как ее... ну, с самолета, - Мойра щелкнула пальцем и обернулась к Дэкстару.
   - Лайгрет ее зовут, - подсказал Мзгирь.
   - Очень хорошо, - щедро улыбнулась Мойра, - пусть собирается. Если хочешь, мы скажем ей сами, - и она, со всей возможной грацией, сделала повелевающий жест Мантыскьерам.
   - Шелохнетесь только, - с нескрываемой угрозой в голосе остановила их Кайли. - Я сделаю так, что вы будете у меня кормиться только по помойкам Симаксанской хляпи. От нормального клята вас будет тошнить, а отбросы покажутся самым изысканным лакомством. Хотите?!
   Мантыскьеры попятились к двери, но сбежать не решились, трусливо стояли, прижимаясь, друг к другу. Они оказались зажатыми на поле боя, между двумя Свытнями и не знали, на что решиться. Там и там клин, а меж клиньями голову совать - лучше поберечься. Без прибытка, да с остатком схоронится бы повезло.
   Нехорошая ухмылка растянула рот Мойры, и она заговорила вновь:
   - Я рассчитывала на подобный прием. Угадала. Мне ли тебя не знать. Ирвин, - неожиданно обратилась она к Берсвилу. - Ты чувствуешь девчонку, помучай ее, я разрешаю, она еще свежая, неискушенная.... пусть поубивается.... Ведь надо же что-то делать с этим вертепом вседозволенности.
   Девушки, до этого момента, тихонечко подслушивающие из коридора витой лестницы, испуганно переглянулись. Лайгрет смотрела на Яну, ища в той помощи, и внезапно одеревенела, скукожилась, ее стало всю выламывать, неестественно выворачивать, она коряво, по-птичьи отбросила назад руки, ее затрясло, и она застонала:
   - Мне так больно... как мне больно-то...
   - Крепись, ты сильная, - руками и словом поддерживала ее Яна. - Кайли тебя не бросит....
   Лайгрет колотило в припадке падучей, она закатила белки глаз и с шипением всасывала воздух меж сцепленных до скрипа зубов.
   - Наложившей на себя руки - наложит и в штаны, - продекламировала Кайли. Она выпростала правую руку вперед и стала медленно загибать большой палец вниз. Берсвила рубануло так, что он кинулся спиной об стену, угодив затылком в Лурэнс с заснеженным лесом. Снег с картины осыпался с пружинистых веток, погребая под собой всю его решительность и бякость, а когда палец Свытни встал на полшестого, Берсвил вдруг перескочил на руки и замер в позе "цыпленка табака". Он и думать забыл о какой-то там Лайгрет, ему бы равновесие удержать, но и тут не получилось. Едва качнувшись, Ленард испуганно заорал и плашмя рухнул на пол и, по-пластунски, стал отползать задом к двери, под ноги сконфуженным Мантыскьерам.
   - Пятишься, рачье племя. Где же твоя сноровка или ты мастак только "зверькам" оплетку рвать, - отдразнила его взбешенная Кайли. Девочке моей больно сделал, да ты края ее халата не стоишь.
   У Мойры, от всего увиденного, задергалось правое веко и она, ненароком, попыталась завуалировать этот прискорбный факт, будто бы поправляя упавший локон, прикрыла один глаз рукой.
   - Может, желаешь натравить на меня своего шоколадного мальчика?- Не унималась Кайли. - Эй, Мзгирь, смелее, я унижала тебя столько раз прежде, но память твоя пуста и фиктивна. Запомни хотя бы это.
   Дэкстар ринулся вперед, но Мойра отчаянно завопила:
   - Все вон отсюда!
   Поджав хвосты, ее верные слуги стали отступать. Последним остался Дэкстар, порадовал Кайли испепеляющим взглядом и тоже вышел, даже не хлопнув на прощание дверью.
   На лице Мойры отобразились оскорбленные чувства:
   - Зачем ты начала.... Мы давно договорились не трогать больную тему.
   - Обойдешься. Не я к тебе по-хамски ввалилась, а ты.
   Свытни двигались по кругу, словно на площадке невидимого ринга.
   - Ты прошлое не тронь. Мне тоже есть что вспомнить.
   - Как ты убила Ленарда?!
   - Не лги, ты сама довела до этого!
   - Между честью и бесчестью выбор невелик.
   - Ну конечно, - неистовствала Мойра, - ты же поступила благородно, заставив мавра позабыть обо мне.
   - Разве?- С жестоким удивлением в голосе, ответила Кайли. - Настоящее чувство победит любое заклятье.
   - Только в твоих глупых, наивных, детских сказочках, да в этих картинках на стенах. Небылицы - пристанище для смешных и слабых.
   - А ты ярая и бедовая.
   - Я такая, какая я есть! - выкрикнула Мойра.
   - Это делает тебе честь.
   - За-а-а... нись! - Мойра неожиданно вскинулась и погнала СТЕНУ впереди себя, умело сферецируя плотный, сгустившийся брикет воздуха. Разборонила галерею пополам, картины поплыли, искаженные толстой линзой, лучики света замельтешили, пересеклись, рисуя по стенам стаю взъерошенных дикобразов, и Кайли вросла, вдавленная в толстую перегородку, замерла. Но не застыла, могла шевелить кончиками пальцев. Кайли почувствовала, как Мойра мысленно позвала своих слуг обратно, не на секунду не отводя от нее своего напряженного взгляда.
   Все беды идут от головы. Кайли шевельнулась чересчур резко.... Не вышло. Попробовала еще раз, стараясь "распрячься", но выходило плохо. Отвратительно выходило, ( знаете, как говорят: если ты не в силах сопротивляться, то попробуй получить удовольствие от насилия над собой), тогда она просто расслабилась и попробовала поверить в воздушные колодки. Опять не получалось и она, таким образом, внесла сомнение в собственную неподвижность. Хитрость удалась и грубые колодки пропустили ее сквозь самообман, и Кайли вывалилась из навязанного формата образов. Стена таяла, как и шансы Мойры на победу. Та была опытна, проворна и объективно оценивала неудачу.
   - Ладно, хватит, - ретировалась Свытня, - титечками пободались и будет. Ты не в обиде?- Медленно отступая, на шаг...., на два, притворствовала Мойра.
   - Будет время, заходи, - Кайли выглядела спокойно, но теперь "пасла" каждое ее движение. - Еще поболтаем.... Обо всем и подробней, ведь мы не договорили.
   - С этого места и начнем, - согласилась Мойра, отступая к двери.
   В этот момент в галерею ввалились запыхавшиеся слуги.
   - Куда прете, болваны! - осадила их Свытня. - Вы же ушли, не попрощавшись, я решила предоставить вам эту возможность. Ну, до встречи, пока. ... - Мойра скользнула, укрываясь за спинами ничего не понимающих слуг, вновь превращаясь в степенную даму и не торопясь, вышла на улицу.
   Цок, цок, цок....
   Ее верные холуи, не скрывая своего разочарования, пробурчали, промычали что-то нечленораздельное и потрусили вслед за своей хозяйкой.
  

"Самый древний танец"

   Грузовик разминулся с трансфером Мойры минут на шесть, не более, не доставив, тем самым, дополнительных осложнений всем участникам конфликта.
   - Вы же в больницу собирались, - не слишком огорчившись, лукаво напомнил Паркс, когда оба пассажира вышли из машины.
   - Верно, но мы выйдем здесь, - успокоил его Илья и, в знак благодарности, протянул водителю амонок на шнурке. - Он принесет тебе удачу, если ты захочешь поверить в его силу.
   Потом Илья много раз пожалел об этом своем поступке, но то, что однажды сделано, назад не вернешь.
   Он уже обратил внимание на падкую привязанность местного населения е необычным, изысканным вещицам. Аманок, несмотря на то, что достался Илье по случаю, выглядел своеобразно и достаточно ценно. Паркс принял подарок и заторопился, снова начав бубнить о том, что он человек маленький, и вынужден спешить. Илья попрощался с водителем, и они с Найджелом пошли неторопливым, прогулочным шагом вдоль улицы к темной арке между домами.
   Мало ли куда направляются двое мужчин в одинаковой летной форме.
   Перед тем, как нырнуть под арку, Илья внимательно осмотрел бульвар, но не заметив ничего подозрительного, повел Найджела хоженой дорожкой к черному ходу.
   Найджел откашлялся и виновато посмотрел на Илью.
   - Что, худо тебе. Ничего, потерпи, мадам вмиг тебя на ноги поставит, - уверил его Илья.
   Найджел устало улыбнулся:
   - Темнила ты еще тот. Откуда ты знаешь?
   - Я больше верю, чем знаю. У нее взгляд женщины, которая ничего не боится. Совсем. Знаешь как это неприятно, находится рядом с такой. Словно она уже пережила главный свой страх и теперь просто не находит себе места.
   - Попридержи язык, глазастый, - раздались откуда-то сверху предупреждающая речь.
   Илья задрал голову: из окна эркера второго этажа выглядывала Кайли. Она что-то метнула в его сторону.
   - Лови! Сам откроешь, нам некогда, - и связка ключей упала Илье под ноги.
   - Ты тут завсегдатай, как я погляжу, - подколол его Найджел.
   - Вот только я не знаю хорошо это или не очень, - мрачно отшутился Илья.
   - Понятно, - многозначительно заметил Найджел.
   - Что тебе понятно! Иди, давай, - Илья отпер дверь и пропустил вперед больного товарища.
   Лазарет устроили прямо в спальне Лайгрет. Бедняжка лежала в своей постели, ни жива, ни мертва, а в изголовье сидела Яна и время от времени, подносила к ее губам кружку с травяным отваром. Найджела усадили на будуарный пуфик, и Кайли производила какие-то замысловатые манипуляции над его головой, "оглаживая воздух".
   За неимением лучшего, Илья присел на подоконник и наблюдал за происходящим. Кончики ушей Найджела стали медленно розоветь, и он, пару раз, недоуменно мотнул головой, привыкая к новому бодрому ощущению.
   - Я же сказала тебе, не шевелится, - отчитала его мадам, затем закрыла глаза, глубоко подышала, обхватила голову Найджела своими руками, словно массируя корни его волос, постояла так около минуты, и потом сказала: - Все. Посиди так еще немного, а можешь и не засиживаться. Теперь хоть пляши, хоть по деревьям сигай или вприпрыжку скачи по делам своим нехитрым - теперь тебе все едино.
   - А можно я вас поцелую, мадам, мне так....
   Кайли боднула его взглядом, что заставило Найджела разумно заткнуться, и с шумом выдохнула через ноздри воздух, на одну единую секунду напомнив взъяренного быка.
   - У тебя целовалка не в том месте отросла, где бы мне хотелось, дружок. Ты от мошонки до лобной кости весь светишься похотью, горишь, как выставленные все до одной свечи на именинном пироге долгожительницы. И цена тебе, пока стойкость ниже пояса наблюдается. А женщин не этим берут, а вот этим, - и Свытня указала на его голову. - Мозги - это самое сексуальное место в мужике.
   Чтобы получше услышать этот монолог, даже Лайгрет приподняла голову с подушки, чего уж говорить об остальных.
   - Женщина словам счету не знает, и ответственность ее не простирается дальше родного очага. Все остальное - напускное одно. А мужчина на все вопросы ответы знать должен, по крайней мере, мы - женщины, так это чувствуем, на это рассчитываем и ведемся за таким мужчиной. Может ты в постели первый мастак, а прирасти к тебе ,желания нету. Иконой тебя по жизни нести - рук жалко. - Морщинка между ее бровями испортила высокий лоб, но потом куда-то запропастилась. - Что я тебя мыслями умными балую, ты же весь как ветер, нараспашку, бери меня любая, пронесусь, растереблю душу девичью, и до следующего раза живи, как знаешь. А если не знает она? Ты ведь не поможешь, не объяснишь. Ветер у тебя в голове. Так и буду тебя кликать, сквозняком. Заслужил - получи.
   - Как вы меня....- не найдя, что еще сказать, что ответить, произнес Найджел.
   - Так что же? - нетерпеливо демонстрируя, что она не в настроении продолжать беседу, спросила Кайли.
   Найджел встал и пожал плечами:
   - Я понял. Мне лучше уйти, да? Все равно - вы чудо! Вы меня смутили, но я говорю вам спасибо. Можете меня не амнистировать, я так перед вами в неоплатном долгу. Такое облегчение, вы не представляете.... Я теперь в полном порядке.
   Кайли благосклонно, чуть наклонила голову:
   - Проводи его, Илья, а сам непременно возвращайся и не закрывай дверь, тут и так нечем дышать.
   Вкусовой порок, наложенный на Илью, так вонял, что Свытня сразу же избавилась от него, но запах еще не выветрился.
   Когда мужчины ушли, Кайли обратилась к Яне:
   - Чего сидишь, иди за ним следом. Лайгрет нужен покой, долгий, глубокий сон излечит ее лучше любой сиделки, я сегодня сама поработаю в магазине, и об этом не беспокойся, - она улыбнулась. Закончи день, как он того заслужит.... И не оглядывайся, никогда не оглядывайся, чтобы тебе не кричали вслед. Отставшие и уставшие никогда не становятся победителями, зато у них хватает сил и наглости кричать вслед всякие гадости. Оглядки портят осанку и не позволяют ходить с высоко поднятой головой. Всегда следи за своей походкой, с нее начинай любое свое движение, как если бы он непрерывно смотрел на тебя, - и Кайли выставила Яну из комнаты.
   - Шикарная женщина, - вынес вердикт Найджел, когда они вышли на улицу. - Уже не знаю, чем ты ее обаял, но так и держись, - напутствовал он товарища.
   - Перестань, - и Илья посмотрел на Найджела так, что тому сделалось не по себе.
   " Он снова стал таким, каким и был раньше: легковесным повесой с душой бродяги, - отметил про себя Илья"
   Найджел не любил, когда на него так смотрели. Он сразу начинал задираться, но не в этот раз.
   - Ладно, бывай, - сказал он Илье, - иногда я веду себя несносно. Знаю за собой такой грех. Но я тебе благодарен, и за мной наметился должок. Отмажу тебя перед капитаном по всем статьям. Скажу, что у тебя повышенная ментальность, и обнаружились задатки контактера, твоя проверка на лояльность была усмешкой, и ты разрабатываешь самый перспективный путь контакта. Нормально? Ведь так оно и выходит на самом деле. Твои новые друзья - подруги еще сослужат нам добрую службу. Пользуйся и нас пользуй, - Найджел прикрыл губы кончиком указательного пальца, подмигнул Илье, затем лихо отдал честь и бодрячком двинул к порталу арки, пока не скрылся в ней.
   - О чем задумался? - Яна обняла его сзади за плечи и поцеловала в основание шеи.
   - О том, что мадам, на мой взгляд, не права.
   - В чем же? - удивлению Яны не было предела.
   - Все-таки задница у мужика - более привлекательное место, чем мозги.
   - Вот дурак! - и Яна сердито ткнула его в бок, - что попало говоришь.
   - Зато попало туда, куда я и хотел, - Илья резко развернулся и стал беспорядочно покрывать ее разрумянившееся личико нежными поцелуями. Его губы обхватывали кусочки кожи, крались по ее скулам, словно боясь сорваться в бездну наслаждения. Куснули зубами и ласково облизали крохотную мочку уха. Яна захихикала, ей стало щекотно, но она не сделала ничего, чтобы его остановить. Трепетный язычок продолжал путешествие по ее телу, побаловался с лепестком сережки и скатился по шее, покрывшейся от удовольствия гусиной кожей. Ее лобик покрылся испариной, отчего завитки челки приклеились отдельными волосками к нервно пульсирующим жилкам на висках. Яна позвала, попросила его, примитивно сдерживая натиск природного влечения:
   - Милый, проводи меня в мою комнату.
   Илья продолжал атаковать ее ключицы, чувствуя, как она все выше и выше поднимает подбородок, открывая всю себя его нетерпеливым страстям. В промежутках между поцелуями он далеко не сразу, смог ответить ей:
   - Если это твоя комната, почему ты не можешь сходить туда сама. Твои совершенные ножки и так бездельничают, пусть сбегают, пока мы так плотно заняты.
   - Идиот. Сейчас получишь у меня.
   - Не сейчас, потерпи хотя бы до своей комнаты, - он поднял ее на руки. Их влажные рты снова оказались рядом. Илья коротко чмокнул ее и уточнил:
   - Посоветуй, если ты ни живая, ни мертвая, как тебя лучше нести, вперед ногами или головой?
   - Это зависит от того, что ты собираешься со мной делать.
   - Тогда оттопырь попку, я понесу тебя вперед ею.
   Яна, в отместку за все его вольности, нежно укусила Илью и тут же зацеловала это место много, много раз. А потом он плавно нес ее, и ей это так нравилось, что она и сама не могла вспомнить, куда идти дальше. Они плутали по дому, останавливались, делали друг другу "искусственное дыхание", пока не добрались туда, куда желали оба. Он опустил ее на постель, но, опустив - не отпустил ни на секунду. Он жадничал ею. Он слишком долго искал ее по всему белому свету.
   А где-то, в это время, по дому бродила мадам и незлобно ворчала:
   - Ходи теперь за ними, двери закрывай.
   .... Илья устал бороться с мелкими пуговками, и Яна стала ему помогать. Вместе они справились намного быстрее. Ее "бюстодержатель", как выяснилось, расстегивался в том месте, на котором она лежала, то есть на спине. Переворачивать Яну показалось прошлым промедлением, и он просто взял и снял бретельки с ее плечь, чуть оттянув эластичную ткань, высвободил грудь из лифа, и стал покрывать заострившиеся соски невероятно нежными поцелуями. Яна почти перестала дышать, чтобы не сбить его, такое это было счастье и блаженство. Его ласковые руки скользили по ней то и дело, натыкаясь на ее бедра. Ему так нравилось это препятствие, штурм которого еще только предстоял. Яна выгибалась всем телом, уступая в любых его поползновениях. Она и сама раньше не знала, что в ней самой столько замечательных, чувствительных мест, неизвестных ей до этой минуты, и она была благодарна ему за каждое свое открытие, за каждое его прикосновение, за все чудеса мира, извлеченные и проснувшиеся в ней.
   Она не была девственницей, но она никогда прежде ни в кого не была так сильно, сенсационно влюблена.
   Молнию на боку он отыскал сразу, легко расстегнул ее и снял с Яны шелковую юбку, радуясь, что ткань такая удобно-скользкая и внезапно остановился, и принялся рассматривать свою девушку.
   - У тебя такие долгие, длинные, ровные ноги, дорогая.
   - С кривых ног узкие юбки соскальзывают значительно хуже. К чему бы это? - Яна приподнялась на локтях и стала фривольно болтать ступнями ног.
   Илья снял с нее туфли и сделал внушение:
   - Ты ведешь себя вызывающе.
   - Зазывающее? - переспросила она, подключившись к его игре.
   - Не паясничай.
   - Хочу и буду, - она желала сказать что-то еще, но он накрыл ее, в последнее мгновение, отбросив туфли в разные стороны.
   - Ты сейчас все испортишь, - испуганно прошептала Яна.
   - Совершенство невозможно ничем испортить, - урезонил Илья ее страхи. Он торопливо скинул с себя остатки одежды, пожертвовав большинством пуговиц, и его руки плавно скользнули под резинку ее трусиков, медленно стягивая их, пока не оголился легкий пушок и все, все, все, что едва прикрывала дорожка волос.
   - Добрался таки....- нетерпеливо пожаловалась она.
   Он потянул ее к себе, и когда она обняла его ногами, после секундной боли, подхватила его ритм, и они стали исполнять танец взаимной любви. Они кружились парой, переворачивались, оказываясь то сверху, то снизу, и он овладел ею, как хотел, как мог, как только надеялся, и как она понимала его желания. Она начинала вести этот танец, как только он чуть уставал или сбивался, вновь и вновь наполняя силой его ошеломленную плоть. Они одарили друг друга всем, на что только были способны, перетекая друг в друга, поникая в каждую клеточку его, ее, их организма уже неотделимые, неразделимые друг от друга, дрожа и стеная, захлебываясь в эмоциях, наслаждаясь вседозволенностью, вседоступностью божьего дара.
   А потом был сон, настоящий, здоровый, заслуженный сон, а не та передышка, которую они устраивали между новыми танцами.
  
  

"Самостоятельное дознание"

   Утренний свет - капли солнца, растворенные в холодной воде оконного стекла.
   Илья повернул голову к приоткрытому окну и провел рукой по прогретой, бархатной ткани наволочки, прищурился и потянулся к первым, пристрелочным, теплым лучам. Нехотя наливался рассвет и неспешно. Наползающий на измятую постель желатиновый прямоугольник, начинал подпекать ту половину кровати, на которой лежал Илья. Яна вздрогнула, шевельнулась на его груди, умилительно потерлась о плечо и вновь, сложив губы в трубочку, засопела. Он любовался ее чистой кожей, неповторимым изгибом линий, неприбранной, без преукрас, данной ей от предков, нагой красотой и был счастлив, потому что для него это создание было живее всех тех женщин, с которыми он был близок до нее. Свершилось. Ищущий да обрящет. Илья с такой простотой понимал это, что любые сомнения по поводу того, что Яна является существом иного порядка, казались трогательным недоразумением и не более. Чудо свершилось, и он не собирался себя обворовывать или позволить кому-то отнять у него это счастье.
   .... его взгляд отдыхал на ней, веки опустились, и он сам не заметил, как вновь погрузился в сон.
  
   Кайле, наоборот, не спалось и не лежалось, и она, спозаранку, отправилась проведывать больную.
   - Ну, это ты ленишься, девочка моя, сколько можно валяться, - заявила она Лайгрет, вместе с пожеланием доброго утра. - Смотри, какой замечательный денек выдался, тучки, как взбитые сливки, - Кайли решительно раздвинула шторы и распахнула настежь окно:
   - Не придуривайся, давай вставай. Я уверена, ты девочка милосердная и не станешь убеждать меня, что я совсем уже ни на что не гожусь и не в состоянии поднять с постели полумертвую. Или следует заказать инвалидное кресло? - с легким беспокойством в голосе поинтересовалась Кайли.
   - Сколько раз отжаться от пола, мадам?! - сладко зевнув, бодро отрапортовала девушка.
   - Ты явно идешь на поправку, - удовлетворенно констатировала Кайли.
   Лайгрет уселась на кровать, вставила ноги в войлочные тапочки и примирительно спросила:
   - Признайтесь честно, вы переживаете за Яну, а подсмотреть через транквилиум вам не позволяет воспитание?
   - Я вся прям извелась, - созналась Кайли и стала нервно мерить комнату шагами.
   - Вам нужно отвлечься от дурных мыслей, - посоветовала Лайгрет, - расскажите мне всю историю целиком с самого начала.
   - Какую еще историю, дорогуша, не говори со мной загадками.
   - Я слышала так мало, что не знаю, как верно спросить, - замялась Лайгрет.
   Кайли остановилась, оценивающе, с прищуром посмотрела на Лайгрет, что-то прикинула у себя в голове и подсказала сама:
   - Мы с Мойрой ругались, и сболтнули лишнего. Так?
   Лайгрет, без надежды, мотнула головой и уставилась на хозяйку.
   Та спокойно оправила халат, сняла с рукава ниточку, нашла зеркало, посмотрелась в него, что-то поправила в прическе и неожиданно согласилась:
   - Ладно, слушай. Тебе не без пользы будет, и я отвлекусь, пожалуй.
   - Кайли уселась на пуфик и начала свой рассказ:
   - Представь себе безотрадную планету, на которой обитает жалкое сборище измученных, постоянно голодных существ, не понимающих ни где они, ни что они такое. Прячущихся в вырытых ямах - схоронах. Сбивающихся в стаи с одной единственной целью - первым найти и отловить новеньких и высосать их, пока те не успели научиться, хоть как-то прятаться. Это было ужасное, недостойное называться людьми, сообщество. Они ели себе подобных, потому что ни рыбы, ни животных, ни насекомых на планете не было, а растительность тоже не годилась в пищу. Такая неудачная планета, представляешь? Им больше нечего было есть, и чувство голода было главным - ради чего они выбирались на поверхность из своих собственноручно вырытых могил. Кто-то был, безусловно, слабей, кто-то сильней в этом странном братстве. Казалось бы, сильный без труда мог сожрать всех слабых и быть сытым, но только на несерьезно короткое время. Как показал опыт, только охота группами, рассеивающимися на значительной территории, позволяла эффективно отлавливать вновь прибывших. Этих новеньких, обреченных стать пищей для остальных, назвали "выдохами", потому что их появление, как правило, сопровождалось порывом ветра. Новеньких не нужно было не варить, не жарить, если бы речь шла о физическом людоедстве, вряд ли это сообщество обрело стабильность, хотя .... Кто его знает, - Кайли на секунду задумалась, - только животных нельзя научить осознанной жестокости - люди способны обучаться чему угодно. Короче говоря, способ насыщения был очень мягким и безболезненным. Стая драла, расхватывала жизненную энергию, лучащийся флюидарный кокон, окружающий любого человека ореолом света, раздергивала его на пряди, как повезет и сколько кому достанется и просто " объедала" его до состояния живого нуля, - следующие слова вызвали у Кайли некоторые затруднения, но она справилась и продолжала:
   - С чем бы сравнить это повторное умерщвление.... Убийство - не убийство, не знаю, как сказать. Невозможно представить то, что живет несколько по-другому, чья живучесть беспредельна и безактивна одновременно. Одним словом, их стали звать Духлонами - существами с обезжизненной жизнью. Духлоны - это овеществленный позор нашего мира.
   - Как! Неужели вы рассказываете о себе, - ужаснулась Лайгрет.
   Взгляд Кайли подернулся холодом, а ярко-пунцовые губы скривились в гримасе пренебрежения:
   - Дорогая моя, непорочно зачатая девочка, не надо корчить из себя круглую дуру и заниматься чистоплюйством. Никто не знает, нравственен ли человек по природе своей. Да, я жила в этом дерьме! Но если ты думаешь о человеке, выгребающем утром клозет, что к вечеру его не посетить мысль полюбоваться, понять и оценить нежность кустистых роз или амплитуду, силу и ритм вложенных в звук эмоций на концерте хоровой капеллы, то ты глубоко, примитивно, чванливо и оскорбительно заблуждаешься на мой счет. И о чем с тобой после этого можно разговаривать, а плакать не смей мне. Я запрещаю тебе брезговать моим прошлым, подбери сопли и слушай.
   - Просто я подумала, - перебила Кайли, сама того не заметив, Лайгрет, - как было страшно, если бы меня "выдохнуло" в это ужасное время.
   - Тебя приубили бы незаметно и безболезненно, словно не замечая всего страшного цинизма сказанных слов, - ответила ей Кайли. - Мне рассказывать дальше или этого уже достаточно?
   - Д...да, я хочу знать, - чуть слышно попросила Лайгрет.
   - Такое положение дел продолжалось очень долго. Пока на планету не опустился первый корабль. При всей бесконечности космоса, на наше счастье...- в этом месте Кайли сделала долгую, внушительную паузу, с упором на слово НАШЕ, - атмосферные планеты являются прецидентарно редким явлением и поэтому весьма соблазнительным объектом для исследователей. И, когда из корабля вышли первые люди, тогда мы поняли, что мы нечто совершенно другое. Мы тут же набросились и растерзали их, потому что такой жизненной силы и энергии, которую излучал этот экипаж, нам не доводилось пробовать никогда. Наши дела стремительно пошли на поправку. Нашлись умельцы, которые запустили сигнал бедствия на захваченном корабле и, время от времени, новый сердобольный корабль опускался рядом с тем первым. Люди стали осторожны, но нам многолетний накопленный охотничий опыт и отсутствие видимой агрессии переигрывали самые бдительные человеческие умы и итог был всегда один и тотже. С тех пор мы перестали поедать "выдохи", заложив первый моральный принцип нашего еще только зарождающего общества, количество обитателей неуклонно разрасталось, внося в наш мир, до того, совершенно неразличимые изменения. Мы эволюционировали. Оказалось, что некоторые из нас обладают совершенно индивидуальными особенностями. Такими, как способность чувствовать вкусовой ряд жертвы, ее мысли, ощущения, что позволяло делать выводы и разделять по степени опасности того или иного космолетчика, что еще больше повышало продуктивность охоты. Настоящим прорывом в максимальной выработке "зверьков" - как, с некоторых пор, было принято называть полноценных людей, стало выявление Берсвилов среди нас. Кто бы раньше, когда жертву убивали сразу всем скопом, озадачился проблемой " искусственного всплеска", дополнительного возбуждения "зверьков", увеличивающего количество клята в десятки раз, доводя эффективность убийства до полного максимума. Мы обнаружили связь между натурой "выдоха" и его предназначением в нашем мире. Если человек в прошлой жизни был личностью сильной с развитым интеллектом, то на Милаве он обретал способности различать оттенки клята - лучащейся энергии, питающей нашу кровь. Скачивать ее с жертвы и кормить не способных питаться самостоятельно. Людей с такими способностями величали Мзгирями. На Милаве наступил период относительного благоденствия, когда стал возможен такой милосердный альтруизм к себе подобным. Если в той жизни человек заканчивал жизнь самоубийством - ему была прямая дорога в Берсвилы. Их природную неуравновешенность и слабость характера, мстительность и суицидальную подлость натуры могли сдерживать и пресекать только Мзгири, так как Берсвилы, при всех своих уникальных способностях "вздыблять клят", не могли принимать пищу сами. На Милаве стали возникать первые постройки и внутренняя сытость и комфорт, переросли во внешнее проявление, как показатель достатка, стали расти целые кварталы капитальных домов. Успешное заселение поверхности с полной и явной ориентированностью на гостей, позволяло космолетчикам задерживаться подольше. Наше существование приобрело внутреннюю логику и некую обоюдную обоснованность отношений с полноценными людьми. Эти контакты натолкнули нас на разумную мысль о неполном, а частичном умертвлении экипажей. Но эта еще только зарождающаяся, незакрепленная идея, свелась на нет внезапным набегом одного из самых крупных племен, которому просто хотелось тупо нажраться. Эту самую, одну из наиболее многочисленных, кочующих Банд возглавил рослый вожак негроидной расы Дэкстар. Мзгири, как правило, везде и всегда становились лидерами, следуя своему предназначению, общество само выталкивало их наверх социальной лестницы. Также случилось и с Дэкстором. Он притянул за собой на вершину власти пару тройку Берсвилов, как символ агрессии и устрашения, и надежного друга и товарища, свою правую руку Симакса. Такую же сорвиголову и обалдуя, как и он сам. Где-то в этой группе, уже тогда маячила и Мойра. Нас покарали за непоследовательность и как следует подпалили пятки. При таком хаотичном, из рук вон плохом и несуразном способе вести дела, нас заприметили слишком влиятельные структуры сателлитарного флота, осуществляющие регулярные полетные перевозки в этом секторе галактики. На что мы могли еще рассчитывать. Возмездие явилось на патрульных фалькботах двух Аренданских флотилий. Нас выжгли, неторопливо зачастили, как обращик вседозволенности. Сектор за сектором огненная магма заливала жилые кварталы. Город перестал существовать, и на планете был развернут Аренданский форпост. Вот тогда мы взвыли натуральным образом. Невзначай стали пропадать Взлелейки, их обсосанные тельца находили то здесь, то там и это не добавляло порядка. В это самое непотребное для нас время на Милаву и "выдохнуло" Ленарда, - во время этих слов глаза Кайли засветились, и она словно вся воспрянула, вновь переживая лучшее в своей жизни. - Он был человеком искусства, - продолжала она, - неисчерпаемой кладезю по части идей и ненасильственных способов добывания пищи. Аренданские солдаты не утруждали себя разбирательством нашей сущности, они считали нас чем-то вроде заразы, животного сорняка, который можно выполоть и выбросить. При таком отношении ко всем нам, одному Ленарду удалось просочиться в форпост, завязать там знакомства и стать вхожим в казармы. Он неделями шарился по корабельному кладбищу, отыскивал и снимал фильтранты пылесборников с заброшенных кораблей. С помощью переносной релейной установки, собранной своими руками, размагничивал всос-канал и разбирал на составляющие слоистый мелкодисперсный поглотитель. Отмачивал тонкие пленочки фильтров, соскребал краску, колдовал над химсоставами и так на свет, из всякого ржавого мусора появились первые картины в стиле "Лурэнс". Солдаты и обслуга с охотой покупали у него эти работы, а он, осторожнейшим образом, слизывал с них прядки клята, и подкармливал нас. Он стал настоящим спасением для нашего племени, этот Мзгирь. В работу включились все, кто имел хоть какие-то способности к художественному делу. Каждые полгода контингент менялся, и прилетали новые солдаты, а старые разносили славу о нас по всем мирам и сателлитарным планетам. Мы даже стали принимать заказы, а потом уже и отказываться от них. Вот тогда и стал строиться Эстарионос в том виде, каким его застала ты. Ленард оказался великолепным архитектором, он проектировал здания, улицы, инфраструктуру и ландшафт расстраивающегося города, и не одной лачуге не позволил появиться на свет этот гениальный художник. Его город был женщиной, которая никому себя не навязывает, не предлагает, как какая-нибудь дешевая куртизанка, задирающая юбку возле дороги. Она манила уютом и внешней привлекательностью, возможностью замечательного отдыха, всегда успешная и благосклонная к любому гостю. Она имела яркие, неповторимые черты архитектурных излишеств и ничто не напоминает о ее мрачном прошлом. Все только сейчас и вновь. Эстарионос напоминал своей судьбой каждого из нас и близкий мотив, тема города, целеустремленно подвигали всех на его строительство, объединяло нас, как общество, двигающееся к единой цели. В этот период времени живописание отходит на второй план. Ленарда засыпают заказами на создание чего-то не менее неповторимого на других планетах, и он трудится, не жалея ни себя, ни других, над проектами величественных усыпальниц, парящих над озерами дворцов, родовитых замков, гнездящихся на краю скального выступа, монументальных изваяний, возвеличивающих правителей и их славные победы. Он проектирует парки развлечений, единовременные ярмарки и празднества, стадионы и дворцы бракосочетания, молельни для новых и старых религий, крепости и космодромы. Построенное хоть что-нибудь любая, даже самая малая архитектурная форма, по его проекту становится признаком хорошего вкуса и финансовых возможностей заказчика. Я давно и безоглядно была влюблена в этого гения. Благо, что он отмечал мои способности, мою помощь ему, и я хоть в какой-то мере, была ему нужна, а потом....- тут Кайли лукаво улыбнулась, довольная собой, - стала необходима. Даже тот, кто рисует радугу на небе, нуждается в зонтике от дождя. Я и стала для него этим зонтиком, повивальной музой на пути вызревания и рождения его замыслов и невероятных идей. Я пыталась уловить ход его мыслей, еще по наброскам, невзначай оброненным фразам, местам в книгах, которыми он интересовался. Я старалась быть предупредительной и научилась иметь, все, что ему необходимое, наготове. Он еще только нетерпеливо начинал шарить глазами, а то, что он искал, оказывалось прямо у него под рукой. И я добилась таки своего он, великий маэстро, уже не представлял жизни без меня. Мы стали жить не только сообща, но и вместе, хотя и раньше моя постель находилась в его доме.
   В эти минуты воспоминаний Кайли напомнила наивную девочку, столько жизненной силы дарили они ей, столько тепла и восторга, неприменимого к повседневному бытию, что Лайгрет хотелось, чтобы этот сказочный рассказ не заканчивался никогда и нечаянно вырвавшийся у нее вопрос прозвучал в унисон с нитью рассказа:
   - Вы так сильно его любили?
   - Я и сейчас его люблю больше всего на свете, - без промедления призналась Кайли и продолжила, с легким трепетом в голосе:
   - Как всякого целеустремленного, талантливого творца, Ленарда не очень интересовали прошлые успехи, он весь был поглощен новыми задумками и одержим своими идеями. Отстраненный труд большого художника стал главной его страстью и ревновать его к его работе, было душевно нелепо. И я избрала не менее жестокий способ обладания им, я так тщательно оберегала его от внешнего мира, что и сама эгоистично уверовала в наступившее равновесие. Невероятная небрежность с моей стороны, - вынесла нелестную себе оценку Кайли и сдержанно продолжила:
   - Но Эстарионосом все это время управляла не я и не он, и не нам подобные. Власть выбирает тех, кто стремиться к ней и, достигнув ее, вдруг начинает думать, что они и есть самые достойные, раз уж добрались до макушки тщеславия. Словно это желание не было их собственным мотивом возвыситься над остальными, а некий высший разум отдал им свое предпочтение. Дэкстар, Мойра и Симакс заправляли делами города, опираясь на силу самого крупного племени. Нападение Аренданского флота научило их быть сдержанными, но не смогло научить вести себя умно. Каждый заблуждается только до тех пор - пока ему позволяют заблуждаться. Как гром с ясного неба на Милаве прибывает команда дознавателей во главе с неким Праскьюро, наделенным самыми широкими полномочиями. Они разворачивают в цепь солдат, базирующихся в форпосте, и начинают переворачивать город вверх дном. Дом за домом, квартал за кварталом. Угрозы, допросы с пристрастием и их поиски достигают цели. Оказывается, НЕКТО договорился с контрабандистами и за немыслимую сумму наладил канал поставки живого товара, но след внезапно обрывался в сердце Эстарионоса. По приблизительным данным количество похищенных с периферийных планет и обманом вывезенных сюда людей, колебалось от трехсот до пятисот человек. За помощью в обнаружении тайной тюрьмы обратились к Ленарду, как к главному архитектору города, по понятным причинам не слишком ему доверяя. Но тому показалось настолько унизительным, что его, как мальчишку, обвели вокруг пальца, попрали и втоптали в грязь саму идею основания Эстарионоса, что он вознамерился отыскать виновных, и не было у дознавателя Праскьюро лучшего помощника, чем этот Мзгирь. Я опускаю детали, но первый этап их совместных поисков не принес никаких результатов. Что позволило Ленарду усомниться в обоснованности выдвинутых дознавателями обвинений. Ведь кому, как не ему, знающему устройство города досконально, всю его надземную и подземно - подвальную часть, должен был сопутствовать успех. Но Праскьюро предоставил неопровержимые доказательства: захваченную в результате повальных обысков группу из восьми человек, которым так некстати, требовалась медицинская помощь и их, совершенно случайно, вывезли из тайной темницы, намереваясь отвести к лекарю, за полчаса до начала прочесывания Эстарионоса Аренданскими солдатами. Тех, кто их сопровождал, захватить не удалось. Видимо, охраной и доставкой занимались Вериглы. Память вытравить они не могли и не решились физически умертвить "зверьков", бросив их посреди дороги в заглохшем грузовике. Понимая, что Ленард оказывает следствию неоценимую помощь, его в обход всем правилам ознакомили с протоколами допросов, из которых следовало, что пленники жили в подземном бункере, где их вполне хорошо кормили, но никогда не выводили на поверхность. Они могли общаться между собой, развлекаться, играть в игры, даже образовывать пары, но земное узилище было оборудовано для этого всем необходимым, хоть и примитивно в соотношении с нормальной жизнью, но вполне благопристойно для плененных. Замуратор - так условно назвали эту подземную тюрьму, не нашел бы никто из людей. Но у Праскьюро был Ленард, который поклялся отстоять свое доброе имя. Ведь многие так до конца и не верили, что такое грандиозное подземное сооружение было построено без его ведома и поддержки. Ленарда, что называется, крупно подставили. Изобличить виновных можно было, только найдя подземную тюрьму. Ленард потерял несколько дней, кружа на трансфере над прилегающими к городу территориями, на предмет обнаружения проседания грунта, неизбежного следствия крупномасштабных подземных разработок. Но все было тщетно. Пока ему не пришла в голову одна мысль: исследовать уже известные, где оплывы и пролежни почвы не считались чем-то необычным. Так он вышел на старое, заброшенное захоронение Духлонов. Он провел стратифицирование участка и обнаружил, что почвенный слой и характер растительности, свойственный данному ландшафту, охватывает несколько больший участок земли, выступающий за пределы огражденного кладбища. Его предположения подтвердились после сканирования в инфракрасном свете, обнаружив четкий, свежий прямоугольник большого размера. Из инженерных пакгаузов форпоста подогнали буровые установки и зашурфились в указанных Ленардом разметках. На это ушел еще один день. Почти все буры наткнулись на внутренние пустоты. И спустившаяся вниз команда спасателей в сопровождении солдат, стала свидетелями чудовищной трагедии: четыреста тридцать одно человеческое тело, лежащие вповалку трупы, без видимых следов насилия. Ленард, которого попросили спуститься вниз и засвидетельствовать акт вандализма, безошибочно опознал жуткую "работу" Берсвилов.
   - Какой ужас, - Лайгрет закрыла бледные щеки руками и беззвучно плакала. Кайли ее не останавливала, она была уверена в правильности этих слез, но и не сдерживать в себе самые горькие остатки слез, Свытня была не в силах:
   - Как ему следовало поступить - пограничный вопрос. На него смотрели взбешенные, угрюмые лица. Их приподнятые стволы автоматов были готовы пуститься в пляс и разить виновных без суда и следствия. Одно неправильно сказанное слово, жест, показавшийся оскорбительным к памяти погибших и прямо с этого места могло начаться такое....- Кайли повела головой, словно разминая затекшую шею и устало, как бы нехотя, продолжила:
   - Ленарда подставили основательно, он так и не смог уйти с линии огня. Что они там говорили друг другу - я не знаю. Откуда мне такая честь. Мне и так пришлось слишком многое домысливать в этой истории. Но Ленард так никогда и не вышел из Замуратора. - Эти горькие слова дались Кайли особенно тяжко:
   - Он остался там, не виновный не в чем и ответивший за всех.
   - Разве виноватых не нашли.... Настоящих виновных? - Девушке хотелось услышать историю со счастливым концом.
   " Какая она еще молоденькая", - подумала Кайли.
   - Нет, девочка, без помощи Ленарда, Праскьюро оказался бессилен. Ведь наша способность вводить людей в беспамятство развязывает нам руки. И виновные невинными станут, если власти достанут.
   - Но это же несправедливо! Ленард должен был помочь найти преступников, - убежденно высказала свое мнение Лайгрет.
   - Ты судишь меня или его?
   - Конечно его, - возмутилась Лайгрет, непонятливостью Кайли.
   - Ха, - неожиданно воскликнула та, - настоящий мужчина всегда поступает по совести. В этом их постоянство, упрямая воля и способность к наивысшему самопожертвованию. Только когда они так делают, они не думают о нас, женщинах и эта неучтенная ими боль делает нас несчастными. И за это мы клянем их последними словами, но тайно, порой, не признаваясь даже себе, понимаем их больше, чем, если бы они не совершили то, что задумали. Мы разные - мужчины и женщины настолько, насколько сознаем это. Но, осуждая его, ты судишь и меня, потому что я люблю его таким, какой он есть, и моей вины в его поступке не меньше, чем его. Значит, я недостаточно умело помогала ему жить, раз случилось так, как случилось.
   - Как это путано, нелепо и странно, - сокрушалась взволнованная Лайгрет.
   - И бесчеловечно, - добавила Кайли, - совсем как в жизни, да.... Нам желается отвечать только за себя, а приходится и за всех кто близок нам. Добродетель женщины в способности смириться, принять, но не понять их эгоизм. Это выше наших сил, но, слава богу, значительно меньше отмеренного женщине сердобольного терпения и это, в конечном итоге, возможно, спасает все бесконечное многообразие миров от непотребства и хаоса мужского эгоцентризма.
   Лайгрет бегло, оценивающе посмотрела на Кайли и сдержанно высказалась:
   - Несмотря на столь короткий срок моего пребывания здесь, я слышала от вас и более убедительные речи.
   Кайли понимающе покачала головой:
   - Это потому, что ты еще не унижалась, как следует. Не ползала на четвереньках по могильнику Духлонов, выкрикивая имя любимого, не звала его и не проклинала через слово, не чревокопалась в залитых бетоном, шурфеных пробках до помутнения рассудка, а недоумершие мумии жалели тебя, каждая на свой лад, успокаивали тебя, а ты огрызалась в ответ, притягивая к себе все новые и новые голоса, флюиды полуистлевших аур. Я пропихивалась меж ними уложенными так близко и тесно, между абсурдами их тел, натыкаясь и обжигаясь о стойкую ненависть к себе подобным, и снова кто-то жалел меня и вновь гнал. Огромное, осознанное шевеление, пораженный параличом смерти, органолептики увядших сознаний. Потом, словно договорившись о чем-то, Духлоны пропустили меня внутрь, вглубь, к лежащим вповалку узникам Замуратора.
   - Мне страшно, - пожаловалась Лайгрет.
   - А мне нет! - Рявкнула Кайли. - Потому что я испытала нежданное послабление тогда, если не называть это чувство каким-то более радостным словом. Я искала Ленарда или то, что от него осталось, - Кайли сглотнула подступивший к горлу ком и стала рассказывать дальше.- Но, на радость, обнаружила нечто совсем другое: емкий слой едва уловимого свечения. Попробуй меня понять....
   - Последний час я только этим и занималась, - рискнула вставить в разговор крохотную шпильку Лайгрет.
   - Ты хочешь услышать историю до конца? - Напряглась Кайли.
   - Еще бы, - торопливо ответила Лайгрет.
   - Тогда больше не перебивай меня, - Кайли принялась нервно мять руки. - Мне следует подбирать самые понятные для тебя слова, а это, поверь мне, не просто сделать. Яне эта история далась не за один присест, а ты другая, покрепче и похамовитей, и не делай такое лицо, я в людях разбираюсь не хуже того дознавателя Праскьюро, а скорей всего и лучше. Но слушай дальше. Понимаешь.... С опытом приходит системность в ощущениях. И тут, блуждая, в транквилиуме по Замуратору, я почувствовала, проакцентировала убийцу! Его поспешную мотивацию, жесткую прыть, ходкость и ленивый цинизм. Попяляционный слой его прикосновений почти стаял, слущился, но я узнала его, отчетливо перлюстрировала, - Кайли сделала нетерпеливый жест рукой. Все люди были убиты разом, неконтролируемым всплеском нескольких Берсвилов и, представь себе, они были мне безынтересны. А вот их хозяин - рослый негр, как не осторожничал, а наследить успел. Полакомился напоследок и засветился, - Кайли хрустнула пальцами и таинственно улыбнулась. - Масса вариантов сладкой мести роилась в звенящей голове моей и нашептывала, давая шенкеля моей отчаянной боли. Я ведь и сама не знала, что делать собираюсь, но пленные мне были не нужны. Дэкстар апартаментами обзавелся, как шайхей какой. В приемной кашталовая мебель, мягкие расчесанные ковровые дорожки. А я вот беда, предварительно на прием записаться забыла. Пришлось без предупреждения войти. Мойра, едва меня увидела, вспорхнула, как квокша, спасая цыпленка своего, в первых помощниках тогда у него определена была, юлой завертелась, забегала и запричитала: "Да как это можно, своих...." Потрясающе приятно, когда тебя не воспринимают всерьез. А зря. Дэкстар всегда был чересчур самонадеян и тщеславен. Перед подчиненными образ лидера уронить не захотел, словно не видел, как по углам да по щелям его перепуганная челядь забилась. А я в себе тогда впервые силу почувствовала, только конца ее и сама не знала. Баба все-таки. Так легко далась мне эта месть. Астрально, тонко, метафизично. Прошибла его и стерла, высосав все, что хотела. Повернулась и пошла, восвояси, услышав, как он падает, стулья роняет. Нехорошо радоваться, когда рядом покойник, но я радовалась. Ведь не до Духлона я его зашибла. Ползая по могилам Духлонов, я сама того не сознавая, напиталась таким отсепарированным, акамулированным клятом, разноцветным, странным сурагатом, но так негаданно и нежданно, подключившись, втянувшись в их желания, поползновения обрести жизнь в моем теле, я сделалась восприимчивей, чувствительней, оголенной что ли. После нанесенного мной дисфукционального удара, у Дэкстара остались все социальные навыки, он мог принимать пищу, следить за личной гигиеной, в остальном, он был как чистый лист бумаги. Обеспамятствовал. Зато воспоминания вдохновляли Мойру. Она, в лице Дэкстара, потеряла пылкого любовника. Он больше не узнавал ее в той мере, в какой бы ей хотелось как женщине. Не мне одной... Потеря интереса со стороны любимого человека, который все время топчется перед глазами и не видит тебя, не замечает, а если и видит, то ты раздражаешься еще больше от его равнодушия к тебе. Ни это ли безутешная, самая мучительная из пыток. Благодаря ее обещаниям и угрозам я прославилась на весь Эстарионос. Меня стали бояться, предпочитая дружить, чем пренебрегать мной. Дэкстар на долгие годы потерял качества лидера. Праскьюро не оставил попыток доискаться хозяев Замуратора. Бесконечные истерики Мойры, взвалившей на свои плечи управление Эстарионосом, в купе с деятельностью Праскьюро, вынудили Симакса, как лицо, приближенное к Дэкстару и потерявшему былую власть, отойти от дел и схорониться, от греха подальше, за пределами города на корабельном кладбище. Так наступила новая эра в истории Милавы. Мойра оказалась дамой серьезной и больше не желала повторять старых ошибок. Она провозгласила идеалы достижения биологического равновесия, во многом почерпнув в идеи Ленарда, и стала воплощать их в жизнь. С этих пор город объявляется зоной лояльного поведения, отныне полноценных людей запрещено именовать "зверьками" и охотничье словечко заменяется на более мягкое - "источники". Для одних любовь становится помехой в желании одуматься. У Мойры же это чувство способствовало выздоровлению общества в целом. Город продолжает строиться, активно подключаются к делу ученики великого мастера. Меня умышленно игнорируют и не тревожат, переведя, по указанию Мойры, в разряд эдакой "городской сумасшедшей". Оно мне и на руку, ведь, по сути дела, Мойра становится продолжательницей дела Ленарда. Чего еще желать. Изменения на Милаве не остаются незамеченными сателлитарным правительством. Вначале Милаву исключают из черного списка планет, не рекомендованных к посещению, спустя некоторое время Аренданский флот, висящий на геостационарной орбите, освобождается от забот по поддержанию порядка и покидает Милаву. Все настолько хорошо, что даже численность контингента в форпосте сокращают втрое. Сокращение числа солдат с лихвой покрывается активизацией торговых рейсов и туристических чартеров, и интерес последних, мрачное прошлое планеты только стимулирует. Грамотная политика в союзе с консумационной чисткой.... Скорей даже легкой поправкой отдельных влиятельных особ, так неосторожно впоследствии ступивших на милавскую травку, и мы зажили на широкую ногу, не обремененные давлением извне.
   - Получается, Мойра молодец, - определила и вывела Лайгрет.
   - Не заставляй меня морщиться от всех твоих замечаний. Все не так просто, моя дорогая, изведать страсть и не остыть после нее - вот подлинная бродетель и победа над сомнениями. А Мойра такой не кажется, я же вижу какого она полета. Она мстительна и коварна. Мы очень долго живем и поэтому много умеем и знаем, но натуру не переделать. Почему я легко проникаю в людей, да оттого, что я открыта людям. А у Мойры всегда лучше удавалось выстраивать стены, а это свидетельство скрытности и замкнутости.
   - Можно я все-таки спрошу, - не утерпела Лайгрет, - раз уж у нас пошел такой разговор. Все равно я у вас хамкой числюсь. Вас обоих зовут Свытнями, кормилицами, высшими существами, что это за категория такая?
   - Я зубоскальства твои мимо ушей пропускаю, а поведаю тебе следующее: мы можем в априори скачивать клят с любого, с кого нам заблагорассудится. Это, во-первых. Наш метаболизм настолько долготечен, что мы практически всегда остаемся сытыми, а значит, без ущерба для себя, способны подкармливать остальных, тем самым, приближая к себе нужных нам лиц и, в конечном итоге, за счет этого, управлять ими. А вот чего не может никто кроме нас, так это придавать кляту любой, даже самый замысловатый вкус. Что ставит в зависимость от нас даже Мзгирей - известных гурманов по части эстетических излишеств в питании. Видимо поэтому нас еще и называют "кормилицами" и ставят на вершину пищевой цепочки этой планеты. Но если мы можем улучшать качество клята то, как ты и сама догадываешься, способны и изнахратить его до неудоваримого состояния, - Кайли хохотнула. - Таким омерзительным кракилюром я и наградила Илью, на время, обезопасив его, а потом удалила испорченный слой. Но это все не главное, - уверила девушку Кайли. - Мы можем идентифицировать каждое прикосновение как к людям, так к себе подобным. Определить точный обратный адрес домогателя и возвращать похищенный энергетический кокон его владельцу. И это второе наше качество делает нас практически неуязвимыми и самыми опасными конкурентами для всех остальных обитателей этой планеты. Кстати, может быть как раз по этой причине нас с Мойрой мир и не берет. Только эквивалентный по силе противник придает соперничеству необходимое ощущение достойности самой схватки.
   - Поразительно мужиковато звучит. Не находите?
   - Ты права, жизнь сделала нас значительно сильнее. Закалила, придав нам мужские черты. Именно поэтому мы так до обожествления ценим мужчин, которые смогли полюбить нас однажды. Даже Мзгири стараются сюда не захаживать, думая, как бы я их невзначай...не объела.... - Кайли оборвала мысль, пружинисто вскочила, быстрые ящерки глаз забегали в поисках опасности, она досадно всплеснула руками и скомандовала Лайгрет:
   - Одевайся немедленно! Заболталась я с тобой, и заметить не успела, как обложили нас, - и, словно порыв свежего "выдоха", стремглав выбежала из комнаты.
  
  

"Отчаянный полет"

   Яна открыла глаза, ее голова мерно покачивалась на ровных подъемах грудной клетки любимого. Она потерлась щекой о его волосатый сосок и подняла голову. Худое лицо Ильи во сне приобрело какую-то детскую мягкость, губы слегка приоткрылись, и он выглядел таким беззащитным, милым и родным, что его хотелось стиснуть и прижать к себе. Но она не стала его будить, Яна выскользнула из под одеяла и на цыпочках удалилась в ванную комнату.
   Язычок входной двери звонко щелкнул, и Илья приоткрыл глаза. Сквозь густые ресницы он увидел Яну. На ней было маленькое бордовое платье, туго охватывающее ее великолепный стан. Глариозовые, мерцально переливающиеся чулочки скандально заканчивались чуть ниже оборочек короткого платья, и это безошибочно попадало в его настроение. Зачесанные вверх волосы уложены волной с пенистыми гребешками завитков и эффектно заколоты лепестковым Селеницереусом тончайшего кремового оттека, совпадающего по цвету с тенями на ее веках. В руках она держала узорный поднос, на котором стоял наполненный слакотановым соком стакан и выложенный на блюде кусок сырной запеканки с тонкой, загорелой, хрустящей корочкой и маленькая, вытянутая, посеребренная ложечка, которая едва слышно позвякивала, задевая за стакан.
   -Вставай, умывайся, и я буду кормить тебя завтраком, - потребовала Яна, проходя и ставя поднос на прикроватную тумбочку.
   - Я в отчаянии, - пожаловался Илья. - Ты так хороша, что мне стыдно использовать тебя как простую стряпуху.
   - Можешь использовать меня еще как-нибудь, - лукаво порекомендовала Яна и ловко увернулась от его попытки обнять ее.
   - Ну так не честно, - снова пожаловался Илья, без сил откинувшись на подушку.
   - Какой же ты слабенький и ненастойчивый, - пожурила его Яна и отодвинулась на всякий случай еще дальше.
   - Конечно! - Возмутился Илья, - меня же никто не кормит.
   - Никто, никто, - переспросила Яна и потянулась к подносу.
   - Попалась! - Наигранно хищно воскликнул Илья и обхватил ее за талию, словно собирался взять на прием. Яна взвизгнула и оба повалились на постель... Легкая вуаль румянца, шелковая вибрация ресниц, он должно быть долго обмакивал ее пухлые, волнительно-нежные губы в свои поцелуи и шептал полную вздора несусветную чушь. Нормальным людям она могла показаться оскорбительной или не несущей никакой полезной информации. Но на языке влюбленных она означала самый деловой золотой вексель на предъявителя счастья, в котором еще не хватало множества печатей. Илья собирался кардинально поправить это положение, и по участившемуся дыханию Яны было неукоснительно понятно, что все его ласковые запросы непременно отыщут своего разнеженного адресата.
   В дверь спальни торопливо постучали и тут же в сюда вошла Кайли, словно не замечая их, она подбежала к окну, посмотрела наружу и досадно щелкнув кончиками пальцев, проговорила:
   - Собирайтесь и поживей. Яна, зарядишь "Сферикса", живо наверх, - отдавала поспешные команды Свытня, продолжая бдительно наблюдать за происходящим на улице.
   Наступила пауза, неопределенное молчание, когда вдруг Яна произнесла в ответ:
   - Ему столько лет....
   Кайли обернулась и сурово посмотрела на Яну:
   - Не годами, а талантом измеряй деяния мастера.
   -Кровлю перестилать придется, - заспорила та.
   Илья как всегда, ничего не понимал в их разговоре, но уже запрыгнул в штаны, застегивал последние уцелевшие пуговицы на рубашке.
   - Присядь, - попросила или приказала, (разбираться было некогда), Кайли. Илья сел на кровать. Свытня занесла руку над его головой, он почувствовал легкое тепло, исходящее от ее руки и послушно закрыл глаза.
   Жест должен был "вызреть" в ее руке, поэтому Кайли воспользовалась паузой и заговорила, поясняя свой шаг:
   - Я должна коснуться его напоследок. Злее станет. Заходил тут один заносчивый Мзгирек, не по своей воле, конечно, Мойра привела. Да, Яночка тебе потом расскажет, сейчас недосуг. Не шевелись лучше. Я сняла один единственный волосок с его витальной силы и сейчас верну Илье. Понимаешь, отвлеклась старая и пропустила нападение Мойры, но не жалею, с этим кусочком возвращенной ему памяти Илья станет осмотрительней. Враженку по овражкам обходить будет, сторонясь.
   Кайли поводила ладошкой над его темечком и ... и .... Илью ВЫБРОСИЛО на жесткий берег, порвало и снова склеило, слепило воедино.
   - Чтоб тебя... - только и смог выплюнуть он из себя горячую боль сгибаясь пополам.
   - Потерпи, сейчас все придет в норму. До этого тебе было больнее, только ты не сознавал этого, - уверила его Свытня и отдалилась на пару шагов. Илья медленно выпрямился, ощутив полную глубокую ясность в голове. Он снова все помнил. Как двое волокли посаженное на крюк тело космолетчика, вытирая парадным блейзером пол, как негр, от которого исходила самая большая опасность, ударил его. В голове всплыл разговор с капитаном Гулем о трупе без видимых следов насилия и у него, сами собой, сжались кулаки и побелели костяшки пальцев.
   Кайли внимательно следила за его метаморфозой и удовлетворенно произнесла:
   - Отдышался. Самое время красиво исчезнуть.
   Последнее заявление из уст Кайли, по мнению Ильи, могло означать что угодно и даже нечто непредсказуемое. Илья отвел взгляд, схватил с подноса кусок творожной запеканки и отправил в рот, торопливо прожевывая. Потом столь же быстро поднял стакан с соком и большими глотками осушил его.
   - Я готов, - объявил он женщинам и встал в полный рост. Кайли скептически осмотрела наряд Яны, но промолчала, боднув ту соответствующим взглядом, и первой покинула комнату.
   Дальше они разошлись, Кайли пошла вниз, а он и Яна по винтовой лестнице вверх.
   Ему следовало идти первым, но Яна взяла его за руку и вела по крутым ступенькам:
   - Не оступись, - предостерегала она, когда лестница значительно сузилась, а ступеньки почему-то стали выше. Они достигли крохотной площадки, ведущей на чердак. Илья задрал голову и внимательно осмотрел закрашенные швы на потолке. Ему хотелось, чтоб все получилось с первого раза. Он стремительно выбросил тело вверх, подпрыгнул и повис на выступающем полукольце. Сверху что-то посыпалось и заскрежетав, чердачная противовесная стремянка опустилась вниз...
   Кайли появилась на крыльце галереи и через транквилиум посмотрела по сторонам. Улица бульвара заспектрилась, размыв и затуманив голубой дымкой зеленые очертания деревьев. Стены домов маревато дрожали, лениво исторгая просочившейся наружу клят своих обитателей. Свытня бросила взгляд по окнам, без труда отличив те помещения, в которых этой ночью занимались любовью. Сегодня это ее не занимало и не раздражало. Сочные, как раздавленные ягоды, витальные силы хорошо организованного отцепления, приближались отовсюду. Шли пешими. Как и предполагала Кайли, Мойра на время облавы запретила полеты трансферов, не ожидая проблем в воздушном пространстве. И Кайли лучезарно улыбнулась, несказанно обрадованная этим фактором.
   Илья вытянул руку и помог Яне забраться на чердак. Когда девушка убрала ногу с последней ступеньки, перестав давить, противовес стал опускаться вниз и захлопнул люк в потолке. Чердак был обширным и больше напоминал мансардный этаж. По всей длине кровли шли наклонные окна, через которые проникало много света, и перед Ильей предстала вся длина дома. Вытяжные трубы были задвинуты к наружным стенам, подкосов и стоек тоже не было. Весь вес кровли покоился на коньковом брусе и усиленных металлической рамой стропильных ногах, оставляя максимум пространства, не перегороженного ни чем посторонним. Илья осмотрелся, удивляясь все больше, и сначала не понимая, а затем постепенно стал догадываться о предназначении многих вещей и конструкций. Поверх чердачных перекрытий был проложен шлеерный желоб, примыкающий к духовому окну в дальнем, торцевом конце крыши.
   Яна не торопила его, позволяя все как следует рассмотреть, отдавая дань мужской смекалистости, а сама, тем временем, достала из карнизного штраба холщевый мешок и, распустив тесемку, вынула из него серый сверток, и стала, не таясь, стягивать через голову свое бордовое платье. Но Илью сейчас занимала несколько иные вещи. Он направился к духовому окну и даже присел на корточки, чтоб лучше разглядеть листовую дугу, прижатую костылями, заделанными в гнезда анкерной кладки. Потом встал и пошел прямо, параллельно желобу, пока его вытянутая рука не поймала между большим и указательным пальцем туглериновый трос, не толще карандаша. Илья проследовал вдоль натянутого троса к скосу крыши, где нашел его запрессованный литьем конец на излучине листовой дуги. Тогда он обернулся и посмотрел вверх, и обнаружил, подвешенную под коньковым брусом утлую носатую люльку с поперечиной.
   - Это трухлявое лукошко и есть упомянутый вами "Сферикс", - насмешливо выкрикнул Илья.
   - Догадался, - Яна убрала с волос украшения и завязала волосы узлом. Теперь она была одета в широко и прямолинейно скроенный брючный костюм из высококачественного гребенного хлопка, очень мягкого и простенького на вид.
   - Поверь моему профессиональному опыту, это не способно летать по определению. Если обзывать полетом падение, то непременно на нем полетим. Но, мне кажется, лучше и не стоит пробовать. Легче самостоятельно, без дополнительного утяжеления, сигануть с крыши вниз. Вот и все.
   - Прыгай, сколько хочешь, - ответила Яна, - а я полечу. - И принялась неистово качать рычаг передаточного механизма насадного устройства. - Это тактильная вещь, чтобы понимал и разбирался.
   - Неужели тебе самой не страшно лететь на этом безобразии, - пытался призвать ее к здравому смыслу Илья.
   - Страшно, - сразу призналась Яна, - но я зажмурюсь, когда нужно, а пилотировать будешь ты, мой дорогой, - со всей женской непосредственностью, разъяснила она.
   - Бред какой-то, честное слово, - растерянно возмутился Илья и пошел к смотровому окну.
   "Летать на этом нельзя, но лететь надо, значит, будем лететь или хотя бы перемахнем на соседнюю крышу. Тоже дело,- прикидывал Илья. - Как выяснилось, они с нашим братом здесь не церемонятся, и убегать все равно, так или иначе, придется любым, даже самым невероятным способом".
   - А мастер этот, он и вправду был мужик талантливый? - Для самоуспокоения поинтересовался Илья.
   - Не чета некоторым, - сверкнула глазами Яна, - которые позволяют женщинам железяки двигать.
   Илья ответил ей следующим образом:
   - Я должен ощущать, чувствовать, понимаешь ли, штурвал, а после таких физических нагрузок, руки трясутся как с перепоя, - и стал смотреть вниз, где разворачивалось довольно интересное зрелище.
   По пустой улице медленно полз автомобиль, в совершенно дурацком меховом исполнении. Умышленно разноцветные шкурки обтягивали меховой шубой весь авто, за исключением, естественно, решетки радиатора, фар, стекол и зеркал. Даже на колпаках колес было рыжее меховое обрамление. Мохнатая машина остановилась прямо посреди дороги. Из нее, довольно грациозно, выбросив ножки, вышла дама неопределенного возраста, вся в коже и бляшках, и приветливо кому-то помахала рукой.
   - Хороша, - услышал Илья снизу голос Кайли. - Держаться всюду как у себя дома, присуще королевам, гулящим девкам и воровкам.
   Автолюбительница округлила ротик и послала Кайли воздушный поцелуй:
   - К королеве ты меня, естественно, не относишь.
   - Даже если бы и хотела.
   - Как знать. От наших желаний зависит многое. Я обещала тебе и вот я вернулась, - дама облокотилась на меховую дверцу автомобиля и уперлась острым подбородком в сжатый кулачок. - Отдай девочку, не упрямься.
   - А зачем она тебе? - Вдруг заинтересовалась Кайли.
   Илья понимал, что она обыкновенно тянет время.
   - Для страховки. Ты знаешь, с некоторых пор.... Я стала осторожней. У меня появилась странная привычка в отношении тебя, держать рядом с собой близких тебе людей и тем самым не давать тебе повода решиться на новую глупость. Так что, будем устраивать штурм или договоримся по-хорошему?
   Илья приоткрыл окно и внимательно слушал.
   - Хочешь, Мойра, я расскажу тебе свежий анекдот из жизни. Новое заведение объявлено ресторацией, а на самом деле является популярным местом для свиданий на одну ночь. Зал переполнен, за каждым столиком мужчина и женщина договариваются на известную тему, собираясь подняться в номер. В это время в ресторацию поступает звонок от продажного полицейского, что к ним вот-вот нагрянет облава. Что делать? Официанты начинают придавать заведению благопристойный вид, пересаживают парочки, рассаживают, меняют так, чтобы все выглядело как обычная вечеринка. В ресторацию врывается обещанная полиция нравов, переворачивает в коридоре все вверх дном и, добравшись до центрального зала, поголовно начинают давиться от смеха. Представляешь, огромный зал, плотно набитый столами, за которыми в одной стороне сидят насупившиеся мужчины, а в другой - одни девушки, натужно и нервно улыбаясь представителям порядка. Официанты - олухи, стараясь сделать все правильно, рассадили людей так, что это стало выглядеть нелепо и неправдоподобно. Такой как Праскьюро нашел в коридоре припрятанную швейцаром табличку и поставил ее посреди зала, как насмешку над ситуацией. Знаешь, что было написано на той табличке? Свободных девушек нет". Так вот, запомни, в моем заведении для тебя СВОБОДНЫХ ДЕВУШЕК НЕТ.
   - Нет, так будут, - со знанием дела ответила ей Мойра, выпрямилась, широко расставив ноги, и совершила тревожный, волевой взмах рукой.
   Из боковых улиц, как насекомые из трещин, повалили люди. Много людей. Они выстроились неровными рядами, словно одушевленные манекены и пошли, надвигаясь на дом всем скопом. Илья присвистнул, отбежал от окна к Яне и бережно, но решительно, за талию, мягко отстранил ее. Сам схватил рычаг передаточного механизма натяжения и стал качать с удвоенной силой.
   - У тебя же руки трястись будут, - напомнила ему Яна, утирая со лба испарину.
   - Ты как что-нибудь ляпнешь, так ляпнешь. В соломенном ведерке лететь собрались. Там наверняка и штурвала то никакого нет.
   По мере натяжения туглеринового троса, люлька "Сферикса" опускалась все ниже и ниже. Шестерни похрустывали, да потрескивали и, посмотрев через плечо, ни на миг не останавливаясь, Илья увидел приближающийся по желобу причальный клин, глянул по сторонам, где едва заметно меняли пологий изгиб излучины листовой дуги.
   - Только бы не сорвалось, - прошептал он себе под нос, как заклинание и продолжал качать маятниковый рычаг...
   Пустое безразличие и покорность читала Кайли в их вялых взорах. До души не добраться. Толпа нашагивала, приближаясь, смыкаясь, стискивая плечами друг друга. Круговая порука однопометного послушания и страха. Как наводнение заполнили они нижние ступеньки, и поползли по крыльцу вверх. За их спинами, как за бруствером окопа, мелькали выглядывающие головы Мзгирей - ее клика кукловодов. Как им хотелось отличиться перед Мойрой за чужой счет. Рады стараться, что даже Берсвилов пропустили в первые ряды. Кайли лизнула пальцы, почувствовав их солоноватый привкус и шлепнула ими по лбу первого приблизившегося к ней Берсвила...
   Однажды Кайли вместе с Ленардом и еще десятком помощников, занимались топографическим анализом местности, когда внезапно налетела очень редкая в этих краях буря. Ночь посреди дня, перетирающая между своих грубых ладоней песчаный столб камней и песка. Все участники экспедиции сбились в кучу вокруг грузовика и вцепились в него, кто, за что успел ухватиться. Чем придется, прикрывали лицо, заслоняясь от вертящегося камнепада. Песок забивался в уши, ноздри, волосы и под одежду, расшнуровывал обувь. Стихия, что называется, пропесочивала, вращая в наждачном барабане все, что было легче двухсот килограмм. Но люди остались живы. Кайли тогда, поправляя сознание, отъяла у многих этот страх. И вот теперь наступило время воспользоваться кракелюром песчаной бури.
   .... Берсвил зажмурился, саданул локтями близ стоящих, не жалея никого по своей хлипкой натуре и противно сжался, прикрыв голову руками, и покатился вниз по ступенькам, под ноги напирающей толпе. Берсвил не желал терпеть это в одиночку, он вздыблял этим страхом всех окружающих его Вериглов и Взлелей. И, словно трещины, пошли по толпе и стали падать, и также цепляться за перила и за землю обезумевшие граждане Эстарионоса. Кайли перехватила далекий взгляд Мойры, а та по-прежнему разнузданно и безжалостно вела их вперед, словно подпихивая сзади наползающей стеной своей гордыни. Оценив оплошность, Мзгири "позвали" Берсвилов, пытаясь оттянуть тех назад, но сгрудившаяся толпа не позволяла им скоро осуществить свой план. Людской вал напирал, многие, кого не коснулся удар, стали подтягиваться и забираться на крыльцо, минуя ступени, и Кайли пришлось отступить внутрь галереи. И тут она не стала задерживаться, скользнула к потайной двери и помчалась вверх по внутренней лестнице. Опережая себя, Свытня нащупала комнату Лайгрет, затем ее саму и, к своему ужасу, ощутила обилие чужих витальных сил вокруг нее, наполнивших спальню приживалки и вспомнила, как САМА открыла окно. Обругала себя, выбирая самые обидные эпитеты, и помчалась навстречу беде.
   Ведь она была всего лишь женщиной, а не воином, обороняющим незыблемость своей крепости.
   .... Илья осмотрел люльку "Сферикса". Штурвал, слава богу, был на месте. Наспех проверил натяжение тяг, стараясь не обращать внимания на шум под окном, и принялся докачивать маятниковый рычаг, пока причальный клин не зацепился за ощельник в брюхе "Сферикса". Затем перемахнул через борт, уселся в кресло пилота и неторопливо погладил штурвал. Яна оторвалась от окна, когда он позвал ее. Застывшая мимика на ее лице передавала всю гамму агонирующих чувств, которые испытывала она в эту минуту. Она не хотела его пугать и смогла заставить себя улыбнуться, вернее, выкривить излом губ в некое подобие улыбки и побежала к нему, и смело уселась рядом, в расположенное справа от штурвала, кресло.
   Илья произнес очень спокойно, именно так, как он предполагал, будут говорить на следующий год после его кончины:
   - У нас нет крыльев, дорогая.
   - Зато у тебя на борту, мой милый, есть великолепная стюардесса, которая обо всем позаботится.
   Он старался не смотреть в ее сторону, чтоб она не прочла в его взгляде изрядную долю скепсиса, потому что доверял этой женщине, как самому себе, а сейчас даже больше чем себе. Его взгляд упирался в духовое окно, об которое ему не откладывая, предстояло молниеносно и лихо расшибиться. Ведь туглериновый трос звенел под ними, как струна. Яна подалась назад и протащила над головой слезозащитный колпак, захлопнув кабину пилота.
   - Ты готов?
   Оживленную голубыми жилками кожу покрывала розовая тень волнительного румянца. Илья оторвал от нее взгляд и ответил:
   - Чем темнее и невиданнее путь, тем ярче светят звезды, если успеешь на них взглянуть.
   - Это ты еще как следует, не рассмотрел моих глаз, дорогой,- возразила Яна и что-то шевельнула у себя под ногами....
  
   Кайли ворвалась в спальню через транквилиум зря, как витальные сгустки в помигивающих кракелюрах превосходства, возбуждения насилием и беспомощностью жертвы, переливаются через дрожащий оконный проем, комковатыми уплотнениями контуракты. Свытня набросилась на них сзади, вцепилась, придержала, но это было последнее, что она смогла сделать, так как тут же увидела лучащийся ореол Лайгрет, мелькнувший за синями деревьев в обхвате мрачеватых сфер, охально уволакивающих ее похитителей и уже нырнувших в темный портал арки. Тут она проиграла, и с осознанием этого факта все ее естество помчалось на защиту последней пары, на которую она возлагала особые надежды. Она сердито вытолкнула в окно двух оказавшихся в ее власти Вериглов, которые тут же поднялись и чуть прихрамывая, торопливо засеменили, чтобы присоединиться к успеху более расторопных. Кайли выбежала в коридор. Он оказался странно пустым. И в этот момент из-за поворота вышла Мойра, довольно вышагивая, стала приближаться к ней и произнесла на ходу:
   - Ты владеешь искусством подчинения и понукания, ты обладаешь способностями к словоизложению, но ты совершенно бездарна в смыслопонимании того, что говорю тебе я. Мои аргументы тебя расстраивают?
   - Не издевайся! Ты вырвала у меня, что хотела. Чего тебе еще?!
   - Пока я пребываю в настроении, то желаю закрепить свой успех и забрать их тоже, - и Мойра с детской непосредственностью, как ребенок, клянчащий в магазине игрушку, указала на чердак.
   - Никогда этому не бывать! - Пылко выкрикивала Кайли с легкой предательской дрожью в голосе, и потянулась рукой к двери, ведущей на чердак.
   - Остановите ее! - Взревела Мойра. И, подбодренный первой победой, орущий, нахальный поток отобранных Вериглов заполнил коридор, и осатанело помчался к Свытне.
   Та столько раз видела посмертие в чужих глазах.... Что-то с Кайли случилось вновь, сродни тому чувству, которое она выгрела, выпестовала в себе, мстя за Ленарда. И она кинулась им навстречу, вталкиваясь и соприкасаясь с наибольшим количеством обступающих ее сущностей, как мать бросается под колеса грузовика, желая спасти своего ребенка.
   - Слепота... паралич.... истощение. Наступившая теснота испугала своей внезапностью. Коридор стянул стены свои, и они сделались сырыми и мягкими. Потолок опустился и лег тебе на лицо, отдавая земляной сыростью. Но ты продолжаешь чувствовать многое из того, что доставляет тебе одни неприятности. Этот камень между лопатками, целящийся острием в твой позвонок. Выбрал место, словно загодя ждал тебя в этом прокрустовом ложе. Все бы отдал, чтобы хотя бы шевельнуть его, повернуть не острым краем. Но что и кому ты можешь предложить, ведь ты же труп. И время бежит мимо тебя, не оглядываясь в твою сторону. Но больше всего, невыносимее всего остального раздражает присутствие чужой жизни. Суетной и беспардонно беспокойной. Жизнь шевелится и докучает, проявляясь в корешках растений, облюбовавших твое иссыхающее тело. Эти кривые, мохнатые отростки щекочут тебе лицо, разрастаются и хозяйничают себе. Даже этот неподвижный камень становится близким и родным за свое постоянство и умение неизменно находиться в одном месте. Ты сначала учишься любить этот камень у себя внутри, затем шевеление корешков начинает развлекать тебя не хуже актерских представлений. Самое нестерпимое, когда в твою невыгнившую ноздрю забирается такой вертлявый корешок, и тебе невыносимо хочется чихнуть, а полная могильная неподвижность учит только терпеливому страданию, и навечно выделенная тебе постель, становится камерой пыток. И ты привыкаешь даже к ней. По шевелению корешков ты приспосабливаешься узнавать о наступлении нового утра. Зачем тебе это? Не важно. Ты существуешь в собственном блеклом подобии жизни и начинаешь даже ценить ее. Какой ужас!
   Коридор напоминал кладбище Духлонов и Замуратор в одном лице. Лежащие вповалку тела Вериглов, искаженные гримасой страха и боли, не причиняли неудобств. Гибкой кошачьей походкой Кайли кралась, переступая через их парализованные сущности, напитанные кладбищенскими мотивами воспоминаний Духлонов. Нелегко оказаться в чужой шкуре. Так то. Она пробиралась через живой бурелом к Мойре. Нашла ту наконец, подобрала юбку, пошире расставила ноги и, поднатужившись, отвалила в сторону здоровенного Берсвила, накрывшего своим телом Мойру. Взялась за ее подбородок и повернула безвольное, дряблое лицо к себе. Пальцы вмиг сделались скользкими и жирными.
   - Сколько же крема и пудры на тебе, - брезгливо поморщилась Кайли. Оттянула ей неподвижное веко и принялась методично хлестать, то слева, то справа по щекам Свытни.
   Вколачиваемая действительность превысила критическую массу бесчувствия и ее веки импульсивно вздрогнули. На побелевшие скулы стал возвращаться едва различимый румянец, и тогда Мойра вдруг открыла глаза, и тихо, неконтролируемо всхлипнула, затем тряхнула головой и часто, испуганно заморгала.
   Кайли с удовольствием отвесила ей еще одну пощечину, и отпустила подбородок, не церемонясь, оттерла руку о выбившийся низ сорочки Берсвила и, резко приблизившись к лицу Мойры, дохнула на нее и потребовала:
   - Скажи, что ты наврала. Ну же очухивайся. Признайся, ты обманывала меня, да?
   Мойра окончательно пришла в себя, поправила причудливые кулоны клипс на вытянутых мочках своих ушей и слегка заплетающимся языком, произнесла:
   - Не...ненавижу, когда ты так делаешь. Я не.... Не слышу собственных мыслей, - и она провела ладонью по воздуху, за неимением других слов.
   Тебя доской не перешибешь, подумала про себя Кайли, а вслух сказала так:
   - Предпочитаю не переходить к крайним мерам, но ты сама меня вынудила. А теперь ответь, ты заикнулась о близких мне людях, которых намереваешься удерживать возле себя. С этими мне все понятно, но кого ты имела ввиду на самом деле?
   - Ах, это, - отмахнулась Мойра, словно речь шла о сущей ерунде и попыталась встать. Но Кайли удержала ее и, толкнув усадила на пол.
   - Поосторожней, - надменно потребовала Мойра, - иначе я огорчусь сверх всякой меры, - и потерла ушибленное место, и призналась в сердцах. - Помысли сама, да если бы у меня был твой драгоценный Ленард, я бы говорила и действовала совсем по-другому.
   - Все-таки ты знаешь о чем я тебя спрашиваю, - просияла Кайли.
   - Мне самой нужен Ленард не меньше твоего, - и, спохватившись, что болтает лишнее, Мойра сжала и приморщила губы.
   - Пытаясь достичь необходимого нам, мы неустанно делим мужчин. Как это по-женски...
   Дверь позади хлопнула, Кайли стремглав обернулась и, вскочив с корточек, помчалась к ней, перепрыгивая через Вериглов, которые уже зашевелились, как клубок змей после зимней спячки. Кайли бежала изо всех сил, перепрыгивая через высокие ступеньки, до ужаса боясь опоздать, но на этот раз она не оплошала, рывком распахнула последнюю дверь и, увидев только ноги и отвислый зад, поднимающийся по противовесной стремянке, потому что туловище уже скрылось в проеме потолка. Сосредоточившись на видимом, Свытня заклятила Берсвила кракелюром недержания. Тот ойкнул, ухватился за пятую точку, и темные разводы поползли вниз по светлым брючинам его штанов.
   - Носи хлопок, на будущее, он лучше впитывает, - посоветовала Кайли. - Не расстраивайся, с каждым может такое случиться, - и брезгливо зажала носик, давясь от смеха. А сверху раздался грохот и дребезг ломающейся крыши, отчего Берсвил не устоял и кубарем покатился вниз по ступенькам стремянки.
  
   Свод подпрыгнул, и Илью с невероятной скоростью понесло навстречу кровле. Он пересилил себя, не зажмурился, намереваясь лицом к лицу встретить свою смерть. Гигантский арбалет-катапульта, выпрямляя согнутые тетивой листовые дуги, швырнул летательный аппарат вдоль желоба. Люльку заколыхало, подбросило на отрывном взъеме, казалось, под самые стропила потолка. Носовое шибло "Сферикса" перебило раму духового окна, умышленно скрепленного на неглубокий врезной шип и порвала настил крыши, буквально взорвав его. Черепичный оклад кровли разлетелся осколками, словно огромным разделочным ножом скребанули против чешуи. Все это происходило так опасно и стремительно, что Илья буквально видел летящие параллельно им расколотые глиняные черепки, но секундой позже "Сферикс" накренился и стал неумолимо падать. Яна ухватилась и что было сил, потянула за торчащий в днище рычаг с красным набалдашником. Носовое шибло, которое тащило их вниз выскользнуло из рамных зажимов и со всего маху рухнуло на проносящуюся под ними крышу соседнего дома. А над "Сфериксом" распахнулись сложенные до того обширные кельма крыльев и плавно качнув, понесли люльку над кварталами города, под восторженные крики ополоумевших от счастья беглецов.
   Теперь все зависело от мастерства пилота.
   Кайли перепрыгнула через скособоченного Берсвила и вбежала вверх по ступенькам. Она увидела развороченную, рваную дыру в конце крыши, с которой еще соскальзывали и падали зубья черепицы, и удаляющуюся, быстро превращающуюся в точку на небе, крылатую тень.
   - Вот негодники, удружили, и соседскую крышу перестилать придется, - сердито посетовала Кайли, лукаво улыбаясь собственным мыслям.
   Остывший за ночь город сулил одни неприятности человеку, решившемуся на такой полет. "Сферикс" обогнул левым бортом башню с тремя шпилями и даже здесь, несмотря на все старания Ильи, он парил не выше ее середины. Фактически они опускались. Как долго продлиться их полет не ведал никто. Яна его не отвлекала и не мешала, сдерживая эмоции, она постаралась сделать все, что от нее зависело в самом начале, теперь только навык пилота мог положить их на верный курс.
   Когда первый восторг от полета немного утих, перед Ильей встала почти интуитивная проблема, нащупать восходящий поток воздуха и попытаться забраться как можно выше. Но что-то не ладилось, ему не везло или скорей не хватало опыта пилотирования безмоторных летательных аппаратов. Едва он начинал чувствовать упругий подъем под крыльями, как перед ним вырастало высотное здание и ему приходилось свалиться с перспективного воздушного потока и огибать очередное, возникшее на пути препятствие. Каждый новый нырок опускал его все ниже и ниже к провалам городских улиц. Илья развернул "Сферикса" к солнцу и, прищурившись, почувствовал легкую нарастающую вибрацию, задирающую планер вверх. Их ощутимо, но мягко вытолкнуло ввысь, оставляя почти на месте, потом еще и еще раз, словно им удалось воспользоваться невидимой площадкой лифта. Илья почувствовал, как рысканье прекратилось и "Сферикс" приобрел поперечную устойчивость, крепко опершись на подъемную силу мощного восходящего потока, и планер перешел в устойчивый горизонтальный полет. Илья радостно посмотрел на Яну, та ответила ему тем же и, стараясь не спугнуть удачу, он скорректировал тангаж рулями высоты. Машина слушалась.
   - Кажется, летим, - оторопело высказал надежду Илья.
   - Еще как летим. Ты у меня молодчина, - подбодрила его Яна и нежно поцеловала в щеку. Вдруг она тревожно обернулась и пристально посмотрела назад. - Гонцы по наши души, - вмиг потухшим голосом прошептала Яна.
   - Что там? - Илья еще ничего не видел.
   - Далеко, четыре трансфера, но движутся в одном направлении и кажется собираются сесть нам на хвост, - и Яна с нескрываемой надеждой посмотрела на Илью.
   - На них нет вооружения?
   - Обычно, да, но кто его знает. Им достаточно прижать нас к земле и тогда....
   - Не факт, - попробовал успокоить ее Илья, - еще посмотрим, может так случится, что они нас и проморгают, смотри какое яркое солнце, а мы оказались на линии света, не исключено, оно забьет им глаза.
   Яна отрицательно покачала головой:
   - Мы не успеем дотянуть до космодрома. Придется лететь на перекладных, мой милый.
   - Это как?
   - Нам необходимо добраться до Симаксканской хляпи.
   - Легче легкого, еще бы знать, где это.
   - Всегда забываю, что ты тут ничего не знаешь, - не то пожаловалась, в своей манере, не то отчитала она его.
   - Зато мне известны правила боевого маневрирования, девонька моя. Думай скорей, куда лететь.
   Яна замешкалась, окинула быстрым взглядом проносящийся под ними, удаленный от центра города район, и уверенно указала на юго-запад.
   Илья правым бортом пошел на разворот и стал стремительно терять с таким трудом завоеванную высоту и выровнял "Сферикс" уже над самыми крышами, где ощущение скорости было особенно велико.
   Испуганно вскрикнула тетка, развешивающая белье, когда планер пронесся так близко, что едва не чиркнул крылом по козырьку ее балкона.
   - Так им труднее будет нас отыскать, - объяснил свои действия Илья.
   - Я знаю, - не спорила Яна, - но мне все равно страшно.
   - А чего ты боишься больше всего?
   - Пропустить самое интересное.
   - Тогда спи, на интересном месте я тебя непременно разбужу, - они улыбнулись и поцеловались, подбадривая друг друга.
   Город заканчивался, дома редели, петляли и исчезали, уступая место холмистой, раздавшейся вширь низине, поросшей чахлым кустарником с проплешинами красновато-глинистой почвы. Овражистая местность изобиловала разветвляющимися промоинами, которые тянулись на многие километры. Яна подстраховывала Илью и придерживала штурвал, когда тот оборачивался, напряженно ловя малейшее движение над Эстарионосом, но всякий раз оставался, доволен увиденным и возвращался к своим прямым обязанностям пилота, утвердившись во мнении, что им удалось оторваться от своих преследователей, а Яна вновь занимала позицию наблюдателя.
   Вдруг впереди Илья увидел узкий каньон, порешоченный исполинскими фермами, прикрывающими его сверху.
   В этот момент Яна положила руку ему на плечо и сказала:
   - Я только сейчас увидела, они нас догнали.
   Илья резко обернулся, пошарил глазами по небу и вновь ничего не увидел, и тогда посмотрел вниз. Еще ниже их, вдоль самой земли, по двое с каждой стороны, неслись треуголки трансферов. Видимо, не просчитав точного направления, куда полетят беглецы, они разделились на пары и облетели весь город по двум широким дугам. Поэтому их не было так долго. Теперь они практически настигли их.
   Ограничив глиссаду "Сфериксу" и, охватив полукружьем, один из каждой пары ускорился и с опережением следовал за планером по его траектории, незваным конвоиром, а двое других пристроились в хвост и, что называется, стали "ложиться" ему на крылья, вынуждая совершить посадку.
   - Ну, что же, - плутовато сгримасничал Илья. - Они вынуждают меня устроить одно маленькое воздушное безобразие.
   Каньон напоминал след от ударившейся в землю молнии и так и застывшей кривым изломом в земной тверди. Стальные витражи нависали над входом в ущелье и по их промежуточным стяжкам ловко карабкались вверх какие-то люди. Илье сейчас не было до них дела, он выждал момент и, что есть сил, толкнул ногой рычаг с красным набалдашником. Крылья "Сферикса" сложились, и он рухнул вниз, как наковальня, сброшенная с утеса.
   - Что ты делаешь! - завизжала Яна.
   - Не мешай! - оборвал ее Илья. - Я им так просто не дамся!
   Обескрыленная люлька упала в темную расщелину, по инерции подныривая под стальной свод.
   - Держи штурвал! - коротко скомандовал Илья.
   Яна вцепилась в трясущиеся рукоятки штурвала, с ужасом наблюдая, как мутная, надвигающаяся, маслянистая грязь вот-вот прервет их отчаянный полет. Илья сполз ей под ноги и, сцепив зубы, ВЫЖАЛ, гудящий от немыслимой нагрузки рычаг в обратную сторону. Кельма крыльев затрещали, но вновь расправились. Их швырнуло вперед, но треск не прекращался, он стал каким-то другим. Илья вырвал у Яны штурвал и в последнюю секунду уклонился от скрещенных стальных ферм. Их вдавило в кресла, Яна смогла обернуться, помогая шее всем телом. Вверху она увидела неровный лоскут неба и два дымящихся трансфера, которые спешно уходили на разворот за близкий горизонт ущелья, а по их следу, повторяя траекторию рухнувшего планера, мчался еще один.
   Тяжелый, холодный воздух ущелья, так редко видящий солнце, узким коридором непредсказуемо выбрасывал вперед свои угловатые уступы. Илья машинально уклонялся от столкновения, крылатая машина, словно со страху позабыла о своих капризах и слушалась его безропотно и резво. Он знал, что впереди его ждет отвесная стена и у "Сферикса" ни за что не хватит силенок совершить "кобру" и выскочить вверх. Каждый поворот ущелья он воспринимал, как последний. Задерганный в поперечной качке, планер задел брюхом покоящийся на осыпающимся выступе валун, и тот ухнул в болотистую жижу. Яна проводила его измученным взглядом женщины, которой хотелось одного - чтобы все, наконец, закончилось, все равно уже как. Ее нервы не выдержали такой свистопляски, и систолы ощущений давно вытянулись в ровную, равнодушную линию. Она неимоверно устала, борясь. Ее могло удивить только совершенно невероятное. И подобное произошло. Едва склизкая жижа Симаксканской хляпи сомкнулась над упавшим валуном, нечто гнутое, безобразное, насквозь прохудившееся, похожее на останки продолговатого летательного аппарата, взметнулось из грязи вверх. Видимо, не желающий гнить каркас неровно лежал на грунте, и удар многотонного валуна пришелся на его хвостовую часть и его, словно грабли, на которые нечаянно наступили в темноте, вырвало из илистого дна и подкинуло в вертикальное положение.
   Трансфер просто не успел ничего сделать. Он врезался в ржавую железяку, внезапно выросшую на его пути и лопаясь, разрушаясь, взорвался, раздуваясь фаерболом полыхнувшего огня и черным лоснящимся сполохом клубящегося дыма. Железная "перчатка" поймала летящий в нее "мяч"и , помедлив несколько мгновений, качнулась с тягучим, скрипящим стоном уставшего металла и ударила о жидкую поверхность, закидав брызгами, склоненные над собой отвесные кручи, тяжелыми лепешками настоявшей густой грязи.
   Впереди был тупик. Илья посмотрел на верхний обрез каньона, плотно забранный решеткой стальных ферм, и понял, что им все равно бы не удалось выскочить из преисподней.
   - Держись, девонька моя, - и плавно повел машину на снижение, над покрывшейся рябью, темной, стоялой водой.
   Чтобы смягчить удар, за одно мгновение до касания, Илья выбрал штурвал на себя, и машина просела вначале, намочив хвост, брюхо, а затем только и нос планера. Яна оттолкнула назад слезозащитный колпак и встретила накатившую на них волну вонючей грязи. "Сферикс" уткнулся носом в неровное дно и стал затапливаться, заваливаясь на правое крыло. Но, видимо, здесь было мелко, или "Сферикс" ухитрился попасть на остов некой притопленной посудины.
   Илья первым выбрался на чуть накренившееся крыло "Сферикса" и подтянул за собой Яну. Они оба, с ног до головы, были измазаны синеватой, дурнопахнущей грязью, но Яне это обстоятельство, естественно, доставляло большой дискомфорт, чем Илье. Она пыталась отжать на себе одежду, пока он осматривался по сторонам. Нависающие стены каньона таили сумрак и веяли сыростью, миазмы болота источали удушливую вонь испарений, сквозь которые проступали крутые, узкие, уходящие вверх лестницы с маленькими площадками, примерно через каждые пятнадцать метров. Он услышал перекличку далеких голосов, разносящуюся по стальным сводам. Эхо дрожало неуютно и неразборчиво. Илья чувствовал, как на них смотрят десятки сильных, нахальных глаз, и он прижал Яну к себе, заслоняя ее от этих нехороших, удачливых взглядов. Они оба услышали тарахтящий рокот заработавшего двигателя, пытаясь разглядеть в непроглядной темноте источник раздающегося от берега звука. Рокот приближался. Высокая трава, тянувшаяся от берега по мелководью, зашевелилась, раздалась, и на болотистую гладь выпорхнул аэрокатер и заскользил, почти не касаясь воды, в их сторону. В посудине находилось трое небритых, нечесаных мужиков. На станине, хорошенько приподнятой над корпусом, торчал крупнокалиберный пулемет и "глазок" его ствола, подведясь, был направлен, куда следует. Метров за десять один из мужиков заглушил двигатель и, находящийся на корме катера, огромный пропеллер в сетчатом кожухе, замер, и аэрокатер плавно подплыл к выглядывающему из воды "Сфериксу".
   - Легула, сдается мне, он обидеть нас хочет, даже на Взлелейку посмотреть не дает, - и они дружно заржали.
   Тот, кого назвали Легулой, погладил свою козлиную бородку и, выставив вперед ногу в резиновом сапоге, шагнул на нос катера:
   - А чего на нее смотреть. Что небом послано - тем пользуйся досыта. Так я говорю, братья? Попользовать ее и так придется, а замуж ее звать никто не собирается, - и они вновь дружно заржали, одобряя сказанное.
   - Я вцеплюсь тебе в глотку голыми руками и вдавлю кадык до самого позвоночника, а братки твои потешатся, - совершенно спокойным, ровным голосом поведал намечающуюся грустную развязку Илья.
   Смех оборвался. Черные, узкие зрачки уперлись в Илью, как фитильки обгоревших свечей в застывшем стеарине склер.
   - У всех есть свои маленькие слабости, - перейдя на мягкий шаг, но не останавливаясь, ответил на явную угрозу, Легула,- но все они перекрываются доблестью. Посмотрим, так ли ты ловок, как и болтлив.
   Яна выкралась из-за корпуса заслонившего ее Ильи и позвала:
   - Легула, где глаза твои, разве ты не узнал меня?
   Тот замер, присматриваясь, потом саданул себя по лбу и воскликнул:
   - Когда я видел тебя в последний раз, Яна, ты выглядела понарядней и больше слушал твою хозяйку. Да и ты не пряталась, испытывая своего кавалера, - в голосе Легула слышалась нескрываемая досада по поводу несбывшихся желаний.
   Дослушав фразу до конца, Илья первым, без разрешения, спрыгнул на облупившийся нос катера и, толкнув Легула своим плечом, стал спускаться под дюралевый навес, на котором крепилась, зарухленная дерюжным мешком, корзина пулеметного гильзоуловителя.
   Легула нахмурился и окликнул его:
   - Эй, как тебя там, не слишком ли ты шустрый?
   Илья обернулся и весело ответил ему:
   - Если ты знаком с Кайли, нам опасаться нечего, - и, махнув рукой, смело прошел между пасмурневших, переминающихся с ноги на ногу братков.
  
   Яна наотрез отказалась, куда либо идти в таком виде. Спорить было бесполезно. Прослышав о Свытне, братки припухли, напрочь позабыв о своих сексуальных фантазиях. Легула проводил беглецов в искусственную пещеру, где располагалась заброшенная кузница, и стоял, врытый в землю, подернутый ржавчиной, чан со свежей водой. Илья посмотрел на Легулу, окинув того долгим взглядом, и тот безропотно удалился. Яна вымылась первой, долго до самозабвения бултыхаясь и фыркая. Потом ее место занял Илья, а она, совершенно голая, бродила по кузне, расчесывая пятерней свои мокрые волосы и подставляя их под струящийся из вытяжного шкафа, сквознячок. Интересно нагибалась, скрупулезно рассматривая огромные щипцы и молотобойный инвентарь, в результате чего Илья, выбравшись из чана, сердито крякнул и поспешил прикрыться кузнечным фартуком, чтобы скрыть твердость своего тела. Он вышел на берег, где на травке его поджидало два аккуратно сложенных комплекта летной формы со срезанными шевронами и лычками. Илья подобрал одежду, обозрел заболоченную долину каньона и вернулся в пещеру.
   Поднявшись наверх и в последний раз, оттолкнувшись от поручней ограждения, Илья, Яна и Легула направились к раскинутому шатру. Наверху было ветрено и жарко, в сухом, жестком воздухе и близко не чувствовалось прохладной свежести, оставшейся на дне каньона. Двухскатная ткань крыши шатра непрерывно трепетала под натиском горячего воздуха. На раскладном стульчике сидел русоволосый, кряжистый, похожий на торчащий из земли коротко спиленный пень, мужчина, в камуфлированной панаме из браша, полурастегнутой рубахе без рукавов и шортах. Волосатые ноги были вытянуты и покоились на двух упаковках баночного пива. Он отхлебывал из откупоренной банки и, млея, щурился.
   - Здравствуй, Симакс! - приветствовала его Яна. - Мы к тебе.
   Симакс нехотя повернул голову в ее сторону и смачно рыгнул.
   - У меня выходной, - осипшим голосом предупредил он ее. - Чего надо?
   - Я заберу лавер, который Кайли оставила у тебя на хранение.
   Ровным рядком, чуть поодаль, стояло четыре сборных ангара. Симакс допил пиво и швырнул банку, целясь в обрыв каньона, но ветер не дал ему докинуть, уронил жестянку метра на два ближе, между чахлых кустов куда-то в сторону. Симакс недовольно почесался и встал на ноги.
   - Ты что ли поведешь? - обратился он к Илье. Тот молча мотнул в ответ головой. - Видел, видел, как ты укандыбасил самого неотвязного, - и он выразительным жестом из двух рук показал, как все выглядело со стороны. Сейчас он походил на разыгравшегося пацана.
   - Но вы мне здорово помогли, - вежливо напомнил Илья. - Сбить два трансфера пикирующих под вас, перевернув горизонт обстрела, для этого нужно иметь очень опытных стрелков.
   - А как же, - довольно развел руками Симакс. - Чем же ты так смог насолить Мойре, что она никак не хотела с тобой расставаться?
   - Слишком много знаю и плохо себя веду, - и, опережая новый вопрос, спросил сам:- А почему вы не расстреляли нас?
   - Ни в бреду, ни под мухой никто из почитаемых моих врагов не рискнет подняться в небо на такой этажерке. У нас ведь здесь глухомань, - стал прибедняться Симакс, - и разве я мог отказать себе в удовольствии досмотреть пьесу до финала, в которой участвовал смертный, - от его слов сквозило некоторым ханжеством, но Илья закрыл на это глаза. - Но один трансфер все-таки ушел. Это должны быть плохие новости для тебя, летун?
   - А ты можешь с открытым зонтиком спрыгнуть к края каньона? - ответил на вопрос вопросом Илья.
   Симакс заржал:
   - Хорошая идея, следующего нашего пленника я заставлю сделать именно это.
   - А если он после этого выживет, вернется и надерет тебе задницу?
   Симакс нахмурился и ответил уже серьезно:
   - Тогда я стану его уважать, как тебя.
  
   Твердотопливный Лавер подлетел и как рваный мяч шлепнулся в зоне отрыва, закачавшись на скеприжах отринулятора.
   - Покалечит себя и девчонку придурок, - со спесивым видом хихикнул Легула.
   Из глубины шатра вышел третий мужчина и наблюдал за происходящим. Правая сторона его лица была изуродована неправильно сросшимся рассечением. Лохмотья кожи торчали розовыми припухлыми казаулями и, когда он подносил к губам пивную банку, шрам багровел и вздувался.
   Симакс небрежно поправил панаму и заявил:
   - Ты словно слепой, разве не видишь, он объезжает Лавер, как норовистого скакуна, балуется с ним, хочет понять, на что тот способен. У этого парня талант, - и, словно в подтверждении его слов, люмец Лавера блеснул на солнце и стал агрессивно, в атакующем режиме, набирать высоту, расставаясь с землей.
   Легула принужденно рассмеялся, ткнув пальцем в небо, и поплелся к лестничному спуску проверять караулы.
   Избавившись от посторонних ушей, Симакс обратился к мужчине со шрамом:
   - Послушай, Фолак, скажи мне по правде, отчего ты не сдашь меня Прандонгу? Тебя не может не волновать твоя военная карьера. Я лично верю тебе, ты много раз доказывал братьям свою дружбу, предупреждая о засадах и патрулях, но я не понимаю тебя, а это плохо.
   - Если ты настаиваешь.... - начал, было, мужчина со шрамом.
   - Перестань. У тебя должен быть мотив помогать нам, ведь мы сами по себе и ни с кем не связываем себя крепкими обязательствами, как с той, так и с этой стороны. Ненадежны, потому что независимы. Какова твоя цель?
   Фолак смял пустую банку и бросил в пластиковое ведро:
   - Вы - сила. И стали ею еще до моего назначения на Милаву, - тем самым доказав свою состоятельность и живучесть. А на силу всегда можно и нужно опираться. Вы, незарегистрированный отряд, которым я могу воспользоваться, если на то будет необходимость. Я ответил на твой вопрос?
   Светлые брови Симакса поползли к переносице, и мимические морщины заполнили привычные каналы, вмиг состарив его лицо, и он упрямо заявил, продолжив начатую тему:
   - Не совсем. Ты осторожен, Фолак. Как только появились эти двое, ты предпочел скрыться в темном углу шатра, хотя вероятность встречи с ними в других обстоятельствах очень мала.
   - Но она есть.
   - Новая случайная встреча могла бы тебя скомпрометировать, если бы они увидели тебя, это я понимаю. Но это означает, что каждый раз, встречаясь со мной и моими братьями, ты компрометируешь себя не меньше, а скорей даже больше. Ведь я не могу заткнуть каждую пьяную пасть и отрезать все длинные языки в моем отряде.
   - Риск есть, - согласился с его доводами Фолак, - но я вынужден на него идти. Кэндриксан затеял странную игру. Для незаметного патрулирования он обзавелся трансферами Эстарионоса. В начале заварушки я даже подумал, что это они угадили под пулеметный обстрел. С некоторых пор его поступки доставляют мне все больше хлопот и возлагают на меня не свойственные мне обязанности. У него есть свои глаза и уши в городе, которые предоставляют ему полноцветную картину происходящего там. Мои глаза и уши - это вы. Я показал тебе весь расклад, только для того чтобы ты успокоился и уяснил: если станет жарко, я не переметнусь на другую сторону и трусливо не спрячусь за стенами форпоста. У меня, разумеется, есть такие возможности, но нет перспективы, там задействованы совсем другие силы, которым я безынтересен. А у нас с тобой взаимовыгодный альянс и пренебрегать им я не стану... и тебе не советую.
   Они обменялись взглядами опытных бойцов и, просияв, Симакс протянул гостю новую банку пива. Ему хотелось полноценно одурманиться, но для этого нужно было инкогнито слизнуть настоявшийся кракелюр опьянения со "зверька"
   Пользоваться - не значит предавать, ведь они все равно использовали друг друга, каждый на свой манер.
  
   Лавер мчался, облетал город, далеко отступив от него на запад, но космодром, как конечная цель полета, все равно заставлял все больше и больше забирать вправо. И они натолкнулись на треуголки трансферов, когда башня космопорта тонкой булавкой едва замаячила на горизонте. Илья ругнулся и погнал машину вверх. Но и тут его ждала шестерка трансферов. Два потока, снизу и сверху, устремились к долгожданному лаверу, зажимая его, словно меж двух ладоней.
   Помощи не предвиделось.
   - Мне нужна паника в их рядах, иначе нам не прорваться, - размышлял вслух Илья, оценивая возможное развитие событий и намереваясь повернуть их выгодным для себя ракурсом. Трансферы образовали два полных кольца, со свободным элементом в виде двух произвольно парящих трансферов в центре каждого "бублика". Но вся эта красивая задумка непрерывно качалась, так как постоянно меняла высоту, а Илья, не оставляя попыток вырваться, ужом вертелся в центре "силков", то и дело бросая машину вперед и проверяя на испуг охотников. Как не странно, ему нужен был не самый трусливый, а самый смелый пилот. Илья нащупал одного такого и, продолжая эмитировать агонию загнанного в тупик зверя, направил машину к нему. Тот, как и в пошлый раз, даже не попытался уклониться от столкновения. Две группы сошлись совсем близко, захлопывая "силки", и тогда Илья прижал свой Лавер к ровно удерживающему строй смельчаку, буквально сев на него. Это было чрезвычайно опасно, но Яна уже научилась доверять своему избраннику, только ее губы застыли тонкой полосочкой вымученной улыбки, а ресницы едва заметно дрожали. Посадочный механизм лавера сотканатора поля обрушил межимантику отринулятора на подставленный борт. Удар был настолько сильным, что трансфер упрямца бросило вниз, развернуло вокруг продольной оси, и он, узким ребром крыла вонзился в поднимающегося снизу собрата. Обе машины вспыхнули, ослепив заревом смерти остальных, и Лавер нырнул в образовавшуюся пустоту, рассекая лепестки распустившегося дымного соцветия. Высота позволяла, и Илья, на зашкаливающем красные градулы реверсе, помчался прочь. Соткинатор поля автоматически отключился, распыляясь в турбулентном вихре, и вмиг покрыл половину расстояния до космодрома. Трансферы очухались и не выдерживая строй кинулись в погоню. Им пришлось сбросить ход, иначе могло произойти несколько столкновений и, когда их скоростные характеристики достигли пикового номинала, Лавер беглецов был уже далеко. Полоса отчуждения приблизилась и понеслась под брюхом, Илья перевел машину в режим торможения, "распушив" закрылки и стал опускаться по глиссаде, как можно ближе к "Китовой холке".
   - Они уходят! - восторженно закричала Яна.
   - Неподтвержденные диспетчерской службой полета внутри взлетно-посадочного поля категорически запрещены. Это закон.
   - А как же ты?
   Илья ответил, только вдобавок устало усмехнулся:
   - А я теперь, девонька моя, вне закона.
  

"На пределе сил"

   Прандонг одернул мундир из черного крепа и поправил кливер на коротко остриженной голове, щеголевато подкрутил кончики седеющих усов и шумно дыхнул в собственный кулак, раскрыл ладонь и внимательно ее обнюхал. Он в который раз недоумевал, что Мойре его естественный запах казался чересчур резким и даже не свежим. Или это были обычные женские штучки? Он задрал верхнюю губу, оголив широкие желтые зубы, и остался доволен собой. Эта чертовка пока пренебрегала его вниманием, но он был солдатом до мозга костей и привык осаждать самые неприступные бастионы. Чем впечатляюще выглядит твердыня, тем выше честь ее завоевателю. Кэндриксан был очень упрям, и порой это качество выкидывало с ним дурные шутки. Ну, чем ему плохо жилось на Сатилликорте? Должность заместителя начальника городских темниц и пыточных казематов внушала страх и уважение обитателям, независимо от рангов и сословных условностей. Жалования вполне хватало на содержание городской усадьбы с маленькой тенистой ребузовой рощицей и бассейном. Красавица жена с наивными голубыми глазами в пол-лица, его милый пупсик вкрадчиво нашептывал, что он заслуживает большего. И он чувствовал, что она, ей богу, права! Тому был повод. Служить так, служить и быть, а не казаться. Простофильничать и разводить бурную деятельность на пустом месте он не позволял ни себе, ни другим. Ать-два! Выше голову, коль грустить нет повода. Быть честным не боишься, на любую службу сгодишься. Веселей смотри солдат, каждый день как на парад! Ему хотелось порядка вверенной ему тюрьме. Но вот его прямой начальник, мистер Легисандер, допускал неслыханное попустительство в отношении содержания иных заключенных. Посреди развода караулов по постовым флюгерам, при всей помпезной атрибутике и армейской дисциплине Кэндриксан мог наблюдать праздно шатающегося по территории тюрьмы заключенного, причем в одних кружевных панталонах и дерзко посасывающего мороженый леденец на палочке. Кэндриксан ловил всякие там ухмылочки на лицах даже рядового состава и осуждающие взгляды офицеров, но как в такой обстановке можно было требовать иного отношения к службе. Его терпению наступил полный и окончательный растербух тебе в поддых и венчальником по чайнику, (не при дамах будет сказана полная версия ругательства). Кэндриксан отписал " длинную жалобу" в городскую управу, так как жаловаться не умел и не любил, то она скорей напоминала ознакомительную записку на четверть листочка, в которой излагал о нарушении правил содержания арестантов. Справедливо, на свой неискушенный взгляд, полагая, что незамедлительно последует снятие нерадивого начальника тюрьмы и назначение на эту должность его, давно заслужившего этот пост и способного не в пример строже и единообразнее организовать условия содержания для всех категорий заключенных. Но, как не странно, в результате пострадал только он сам. Его, что называется, попросили.... Откуда, он, простая душа, мог знать, как без перечислений, векселей и расписок, только из рук в руки, наличные купюры уходят по отлично " смазанной" коррупционной схеме на самый, самый верх и состоятельным заключенным создаются особые условия содержания и послабления всякого иного рода и свойства. Его не потрудились вовлечь в столь нехитрую схему, зная его натуру. В результате Кэндриксан попал на Милаву. Фиаско? Неунывающий служака не знал таких слов и только догадывался о их гламурном значении. Большеглазая красавица жена горевала недолго, отказавшись последовать за мужем в такую "ссыльную глушь" и через месяц оформила развод, несмотря на его укоризненные напоминания ей, по чьему науськиванию был затеян весь этот сыр бор. Поговаривали даже, что она сошлась с Легисандером. Но это все сплетни.
   Прандонг разволновался от нахлынувших воспоминаний, и даже мягкий ворот сорочки из бледно-голубого перкаля стал давить на кадык. Кэндриксан опустил взгляд и осмотрел тщательно начищенные волочным, армейские ботинки-топы, на толстенной подошве с заребрениями по канту и металлическими набойками на носках и каблучине. Армия стала ему родным домом, и в ней он видел смысл своего существования. Если где-то в глубине его души и таилась обида, то это было скорей ощущение локального поражения, а не горькое предчувствие несостоятельности всего наступления в целом. Под бой барабанов, чеканя шаг, на куполе храма зареет наш флаг!
   Телеметрический разворот заярцал и в плеозе экрана проступило загорелое лицо шеренгельного, бодро и отрывисто, со всем возможным чинопочитанием, доложившее:
   - Разрешите обратиться, мой прандонг, рунг по вашему приказанию построен.
   - Сейчас буду, - с суровой миной напускного недовольства и озабоченности отозвался Кэндриксан и отключил линию связи. Неторопливым шагом он пересек мембру своего кабинета, содрогая подошвами пандус штабного лимпера, и вышел на утрамбованный щебень маршплатца. Вся свободная от службы мажандэрия выстроилась в рунговой клин, блистая нагрудниками и притороченными к поясному ремню рефектонами. Кэндриксан неторопливо прошел вдоль левой, а затем и вдоль правой "скулы" рунгового клина, иногда останавливаясь и делая замечания стабловым дюжин, со всем служебным рвением поедающих прандонга выпученными глазами.
   Двое волочных прикатили "колесницу" передвижной рижельеры. Кэндриксан поднялся на искусственную возвышенность, чтобы его видели даже последние шеренги рунгового клина и громко, так чтобы слышали все, объявил, выкрикивая слова:
   - Ну что, поедатели бобовой каши с мясной требухой, хочу донести до вашего сведения, что сегодня наши повара не зря опустошили армейский котел. Нашлось настоящее дело и для вас. Чем без устали наминать телеса городским "скромницам", не пора ли вспомнить, кем вы являетесь на самом деле. А то я, по правде говоря, начинаю думать, что вы только и способны травить похабные анекдоты, трясти лойку с игральными костями, да удирать от рассерженных мужей, заставших вас в своем доме в неурочный час, - и пресекая наметившееся в шеренгах зубоскальство, рявкнул, что было сил: - Порядок! Вот для чего мы поставлены здесь и в целях поддержания оного объявляю пятиминутную боевую готовность. Время пошло-о!
   Рунг в мгновение ока бросился врассыпную, словно в его центр угодила авиационная бомба. Топочущий грохот и крики командиров сладкой симфонией ласкали слух прандонга, оценивающего осмысленность и быстроту происходящего. Спустя три с четвертью минуты рунговой клин, вновь не шелохнувшись, стоял на прежнем месте, сменив блестящую униформу на серую, забранную маскировочной рванью, полевую одежду, обзаведясь ранцами с полным боезапасом и нагрудниками защиты высшей категории.
   - К погрузке по штатному ордеру приступить! - отдал прандонг следующий приказ.
   Слева по одному быстрая струйка потекла в штабной лимпер, словно от рунгового клина ловкий хлеборез отрезал ровные пластики стабловых дюжин. Сам прандонг пристроился в конце крайней правой дюжины и, перейдя на быструю рысь, вбежал последним.
   Штабной лимпер задраил мембру внешнего корпуса, и высокая пирамида пошла, поползла вверх, слегка вращаясь. Поднявшись на значительную высоту, она накрыла широкой тенью казармы форпоста, оставив на месте своей стоянки пожелтевший вдавленный квадрат. И, сознавая свою тяжесть, летающая башня неторопливо поплыла в направлении космодрома.
  
   Илья нервно прохаживался по полукруглому коридору, внимательно вслушиваясь в напряженный разговор, происходящий в кают-компании, и то дело поглядывал на наручные часы. Он попросил Яну постараться как можно более лаконично и содержательно провести просветительную беседу о положении дел на Милаве, по возможности ничего не скрывая. Когда экипаж "Китовой холки" наконец стал осознавать суть сказанного, вежливое, но рассеянное внимание сменил ропот недоверия.
   - Яночка, договоримся так, давай ты придумаешь что-нибудь менее сумасшедшее, а? - Попытался отшутиться Ашанти, у которого после вчерашнего сильно побаливала голова.
   Они видели перед собой только глупую девушку-фантазерку. Илья едва сдержался, чтобы не ворваться в кают-компанию и не наорать на них.
   Любой, заслуживающий внимания опыт приобретается нами себе в убыток, ибо спокойней и размеренней всех доживают до седых волос только те, кто желают самую малость и бояться экспериментировать со своей действительностью, и любое насилие в этой области легче признавать глупой шуткой, чем вот так, без подготовки, углубиться в ее суть.
   А время шло.
   - Когда ты в последний раз был счастлив, красавчик? - обратилась Яна к Ашанти.
   - Этой ночью, голуба моя, - и руллер - механик довольно расплылся в улыбке.
   А в предыдущий раз? - продолжала напирать девушка.
   Ашанти недовольно напрягся, но ответил:
   - Два дня назад, но это уже интимный вопрос, - и вновь заулыбавшись, раскинул руки по спинке дивана.
   - А еще раньше?
   - Ну чего ты пристала, - не выдержал Ашанти. - Не помню я. Или ты разом решила отпустить все мои грехи?
   - Я стараюсь изо всех сил наделить вас уверенным пониманием происходящего вокруг и объяснить, что мы такой же промысел создателя, как и любая другая форма существования человеческого разума. Люди считают невозможным только то, что прежде не случалось. У вас попросту отсутствует опыт нормального общения с нами. Разве это так страшно или сложно понять?
   - Потрясающе! - не сдержался капитан Гуль, и его понесло. - Вы питаетесь нашими чувствами и поправляете их. Искажаете, попросту врете, обворовывая нас, втихомолку подбрасывая ощущение минутного удовольствия. Едва приближаясь к вам, мы абсолютно всегда остаемся в дураках. Вот! - капитан Гуль торжественно указал на Яну. - Я говорил вам, наивные похотливые придурки, я неоднократно вас предупреждал, - и он угрожающе потряс указательным пальцем. - Они имели и вертели вас, как хотели, - и капитан выругался отборной бранью.
   У Ильи даже мысли не было его прервать или остановить вовсе. Ведь Гуль в сердцах признал подлинность доводов Яны. С его легкой руки, теперь ее слова были приняты за правду, и не верить ей, означало спорить и со своим капитаном тоже.
   Капитан Гуль еще обтирал рот, не понимая, что в их маленький формирующийся отряд, прибыло новое пополнение.
   - Подожди, - попался на эту же удочку Мирослав, - а вот сейчас, прямо здесь ты не занимаешься этими своими штуками, подспудно, приманчиво направляя наши мысли к нужному тебе итоговому концу?
   - Секундочку, - Яна вдруг стала походить на классную даму, наставляющую лодырей и двоечников, - мне что, вновь следует начать рассказывать с самого начала? Напоминаю, я в местный табель о рангах всего лишь Взлелея и не обладаю упомянутыми вами способностями влиять на сознание или отторгать, тем более навязывать полезные мне образы.
   - Твой город похож на простыльник, которым я переболел однажды. Он так же, по чуть-чуть, каждый день забирал у меня силы, - нахохлившись, сделал вывод Ашанти.
   - Взамен делая тебя счастливым, - ответила ему Яна. - Поймите, мы не глобальное заболевание, несущее одно разрушение. Подъедание людей для нас не какая-то блажь, это вопрос выживания вида.
   Яна, поняв, что смогла расшевелить экипаж, отвечала коротко и по существу, на уровне блиц вопросов и ответов. Шквал упреков и обвинений постепенно перешел в конструктивный разговор и первым, кто отчетливо высказал свое отношение ко всему услышанному стал капитан Гуль.
   - Ты долго будешь там мельтешить на заднем плане, как не родной. Заходи сюда, Илья, и присоединяйся к разговору.
   Илья вошел в кают-компанию и по очереди посмотрел прямо в глаза каждому своему товарищу, а потом сказал:
   - Я готов подписаться под каждым ее словом. Всего знать нельзя, ничего не знать можно, а вот всего знать ни за что не получится. Никогда разумные доводы не должны разочаровывать, проявление слабости не должно становится образом жизни. Они умерли, но не исчезли, чем же они провинились перед вами? Если прежние правила бесполезны, то их нет, их остаются защищать только упертые правдолюбцы. Я знаете, вот о чем подумал, мы все тоже однажды умрем. А вдруг коварная судьба одному из нас уготовила оказаться на Милаве? Ведь я понятия не имею, кем бы я мог стать здесь. Это зависит от самосостояния, самоощущения себя в тот миг. И стану ли я от этого хуже или лучше, и вправе ли вы тогда будете судить меня, как осуждаете сейчас одну ее за целый неподвластный ей мир?
   - Ты серьезно? - удрученно поинтересовался капитан Гуль, - ты хочешь сказать, что мы должны переполниться благодарностью к твоей подружке только за то, что узнали так много неоценимо нового сегодня, хотя могли бы убраться с этой планеты уже через пару часов после посадки. И не вникали бы сейчас в этот сложно структурированный фарш со всей его путаницей взаимозависимости отношений и слыхом бы не слыхивали обо всех этих Мзгирях, Берсвилах, Свытнях и им же подобным. И не сидели бы здесь, обсуждая хитросплетения эмоционально порнографированного обмана и вероломства, замешанного на обыкновенном, повсеместном желании пожрать на дармовщинку. Только в нашем случае дойным коровкам не поленились сообщить об их предназначении в этом мире. Вот мы и навострили рожки, готовые бодаться. Нормально. Не каждому понравится узнать, что его периодически дергали за вымя, - и капитан Гуль искренне засмеялся. - Не принимай мои слова близко к сердцу.
   Илья тоже улыбнулся.
   - А близко к какому месту мне их принимать?
   Капитан Гуль подошел к Илье и, по-отцовски положив руку ему на плечо, сказал:
   - Не обижайся на старика. Слишком долго вы действовали в обход меня, чтобы мне не захотелось поворчать и позлорадствовать над вами. Вы считаете меня немного со странностями, знаю, знаю, и я не идеалист. Видимая опасность консолидирует, и я всегда помню, что мы одна команда. А теперь, когда между нами нет недомолвок, ваши мозги должны заработать не в пример лучше моих. Ведь не зря же я собрал вас в один экипаж. Мой наметанный взгляд чего-то да стоит, пусть я и не вижу светящихся аур вокруг башки, но это не мешает мне заглядывать под ваши черепные коробки. Вам срочно нужно куда-то спрятаться и пока побыть там, до выяснения обстановки. Эта Мойра, как я ее понял, выдвинет против вас серьезные обвинения лишь бы заткнуть вам рот. Значит, совсем скоро здесь станет жарко. Думайте, соображайте, что мы можем предпринять для их спасения?
   Капитан взял бразды правления в свои руки и дело пошло. Мирослав был отправлен в отшлюзник подбирать подходящие по размеру скафандры. Ашанти с его помятой внешностью как нельзя лучше подходил на роль запудривателя мозгов и выжидал возле швартового крана, чтобы в нужный момент отвлечь работающую там бригаду. Капитан Гуль вышел на сходень со своим широкообъективным биноклем и стал обозревать пространство вокруг, сосредоточившись главным образом на пропускнике Мантыскьеров охраны космопорта. Даже на первый взгляд стало понятно, что охрана была значительно усилена. Этот факт не скрывался. На расстоянии прямой видимости один от другого по краю летного поля, там, где их раньше никогда не было, теперь стояли часовые. Он не сомневался, что отцепление охватило весь периметр космодрома. Но вот сам космодром, по юридическим нормам, являлся суверенной территорией сатиллитарного флота и Мантыскьеры охраны мешкали, не решаясь на немедленный захват "Китовой холки". Но сколь долго продлится эта нерешительность, Гуль не знал.
   Мирослав вместе с Ильей опустились на колени и скручивали белую ткань скафандров в два тугих рулона. Шеломную часть пришлось снять с резьбозажимов и сложить в сумку вместе. Туда же отправились и баллоны кислородных нагнетателей, которые проложили свернутыми рулонами скафандров. Сумка получилась тяжелой и Илья забросил ее себе за спину, просунув руки в широкие лямки. Попрыгал на месте: поклажа еле слышно постукивала, и во фляжке с водой бултыхалась вода, но в разработанном ими плане это не имело особого значения.
   - Не забудь выпивку захватить, - обратился он к Найджелу.
   - Возьму две бутылки, по-моему, за глаза хватит. А вы запаситесь самосогревающимися обедами, неизвестно где и когда вам покушать придется.
   - Обязательно захватим, а ты, на всякий случай, возьми лучше три бутылки, - потребовал Илья и Найджел мотнул головой, соглашаясь.
   Дальше последовала минутная пауза, каждый обдумывал, обо всем ли они позаботились или что-то все же забыли.
   - Главное постарайся наделать как можно больше шума, - напутствовал Илья.
   - За мной не заржавеет, - заверил его Найджел и вместе с Яной еще раз сходил в буфет, постукивая отвислой котомкой, вернулись, и он, подмигнув на последок, направился к приемному люку нулевого уровня.
   Преодолев сходень, он резко свернул вправо и рывком перешел на бег. Достигнув припаркованного невдалеке лавера, он распахнул люмец кабины. Найджел нырнул внутрь и тут же захлопнул за собой скользящую створку, быстрыми движениями перещелкивая плоинги в контактное смыкание, надавил на фрумлер, и лавер вздрогнул.
   Капитан Гуль наблюдал, как во взревевший джипер охраны запрыгнуло четверо Мантыскьеров и, обогнав будку постового, машина помчалась на перерез лаверу, выбрасывающему из под себя струи горячего воздуха. Джипер резко затормозил, преграждая линию старта, но лавер уже оторвался, сорвав струями отринулятора брезентовый тент, который продолжал биться о бетонные плиты, держась на единственной завязке. По лобовому стеклу пошла трещина, следом раздался звон разлетающегося стекла ,и Мантыскьеры стали беспорядочно выпрыгивать из машины. Лавер, подзадрав хвостовую часть, совершил новое усилие и поплыл вперед, едва не задев носом ободранные скобы крыши кузова.
   Можно было не сомневаться, что все, кто оказались в зоне видимости, разинув рты смотрели только на это безобразное хулиганство, и две тени, мелькнувшие и устремившиеся в противоположном направлении, остались не замеченные ни кем.
  
   - Да как, же.... Ох, не могу смотреть. Закройте мне глаза и заткните уши. Он же сейчас таких бед наделает, а нам потом расхлебывай. Не хо-чу! Делайте же что-нибудь! - Валялся, бился в истерике Ашанти, чуть не зубами вцепившись в рабочую куртку бригадира, который пытался обдуть ему лицо, взмахивая перед перепуганной физиономией своей оранжевой монтажной каской. Куртка трещала по швам. Ашанти прибежал сюда, спасаясь от сумасшедшего товарища, едва не спрыгнув вниз. Каким-то чудом его смогли удержать на краю двое рабочих смены. Ашанти принялся орать, указывая на свой корабль, что у его товарища случился приступ белой горячки, и он сейчас здесь все разнесет. Все, что произошло следом, на их глазах, только подтверждало правдивость его путанных заверений.
   Лавер заломил вираж и, зачем-то трижды обогнув место недавней посадки, неторопливо устремился через весь космодром, непонятно куда.
   Достигнув строительной площадки, беглецы плашмя упали на оконечную шестиугольную бетонную плиту и замерли, тяжело и порывисто дыша. Восстановив дыхание, Илья подполз к разобранному краю летного поля, и посмотрел вниз. Им предстояло спуститься туда, и простым этот спуск никак нельзя было назвать, Если рабочим смены нужно было опуститься на дно, они использовали лебедку швартового крана, подцепив к нему специальную огражденную платформу и временные строительные леса, на которые так рассчитывал Илья, установлены не были. Он нащупал торчащий обрезок арматуры, очень осторожно перенес на него вес своего тела и, соскользнув по бетонному крошеву с края плиты, повис на руках, скобля ногами по шершавой чушке в поисках точки опоры. Следующий, такой необходимый "торчок" арматуры оказался загнут и не было никакой возможности хоть как-то удержаться на нем. Илья повис на одной руке и стал ощупывать следующий угол. Его рука, в который раз пролетала в пустоте. Он чисто машинально уперся в окаменевший раствор плиты и нащупал уголок металлоконструкции. Вновь у него были задействованы обе руки. Горячей щекой он уткнулся в холодный бетон, стараясь унять стук в собственных висках, и почти без надежды стал нащупывать правой ногой нижнюю кромку проходящего там металлического уголка. Казалось, лямки заплечной сумки сузились до закаленного жала лезвия и медленно перерезали ему кожу на ключицах. Нога твердо встала на гладкий выступ и осторожно, не торопясь, медленно перебирая руками вдоль чистого, не оплывшего бетоном уголка. Илья устойчиво замер, найдя опору для обеих рук и ног. Он ослабил захват обеих рук и по очереди, интенсивно сжимая, размял затекшие пальцы. Тяжелая сумка предательски тянула его в сторону. Он, едва дыша, опустился на одно колено, уперся ладонью о металлический уголок, и выпихнул из под себя левую ногу, вытянув к низу носок, пока тот не коснулся скального выступа. Илья пружинистыми движениями голеностопа проверил выступ на прочность и перенес на него вторую ногу. Искромсанный край скалы казался парадной лестницей по сравнению с гладкими гранями кубической плиты. Если бы не охватывающая его металлоконструкция, он даже не предполагал, как бы он смог добраться до естественной породы. Имея постоянно три точки опоры, Илья попеременно перебирал ногами и руками, опускаясь все ниже и ниже. Выступ из плит козырьком нависал над его головой, но необработанный скальный край имел небольшой положительный уклон, что позволило значительно прибавить в скорости спуска. В какой-то момент свисающая нога прочно встала на трубу дренажной системы. Выгнувшись, Илья сделал стойку на руках и опустил вторую ногу. Труба была широкой, но наклонена немного к низу. Илья уселся в полушпагате на трубу, обхватив ее ногами, и только тогда стал стягивать с себя раздирающие плечи, лямки. Он отчетливо почувствовал ,как кровь побежала по венам, возвращая силы его уставшим плечам. Сочленение трубы находилось чуть впереди, широким ободком опоясывая стяжной край. Илья поставил сумку, намотав ее лямки на ближайшие к себе сварные проушины. Подергивая для верности, убедился, что сумка надежно закреплена и позволил себе минуту отдыха.
   Все его усилия могли пойти прахом, если Яну, лежащую там наверху, сейчас кто-нибудь случайно заметит.
   Неожиданно для всей собравшейся вокруг него бригады, Ашанти вдруг перестал орать, оттолкнув склонившегося над ним бригадира, брыкнувшись, вскочил и, словно ему скипидара плеснули в одно место, опрометью побежал обратно к своему кораблю.
   Одно слово, придурок. Куда вербовщики смотрят? Как такие только попадают в космофлот, недоумевал бригадир, у которого из-за этого полоумного вся работа встала. Но, в конце концов Веригл решил не заморачиваться на этом происшествии и стал разумно подгонять напарников вернуться к привычному созидательному труду. Похоже, сегодня на космодроме творилось нечто странное и лучшим исходом для них, следовало заниматься своим делом и никуда не встревать.
  
   Илья встал на ноги, перешагнул через сумку, подтянулся на руках, выбрав уже приметный карниз в скале, и стал забираться вверх, столь же четко фиксируя каждое свое движение.
   Оказавшись у нижнего края плиты, Илья тихонько позвал Яну, готовый увидеть высовывающиеся лицо Мантыскьера. В этот момент протяжно завыла лебедка и стрела швартового крана, вместе с кабиной крановщика, начала медленно разворачиваться в их сторону.
   Илья проглотил невольный нервный смешок, когда увидел над собой глаза испуганного олененка. Яна улыбнулась ему, немая от счастья и неумело перебирая ногами, стала сползать вниз. Он придерживал ее, указывая, куда ставить ногу, но это оказалось намного трудней, чем он мог представить. Тем более, когда спуск стал менее трудным, и они перебрались на скалу, Яна попыталась спускаться без его подсказок, (он руками поправлял ей постановку ног) правда, едва однажды не оборвавшись она больше не предпринимала самостоятельных действий.
   Когда они достигли дренажной трубы, Илья, в который раз посмотрел вверх. Козырек из выдвинутых плит удачно заслонял трепанг крана. Илья немного расслабился, расстегнул сумку, достал флягу с водой и протянул Яне.
   За последний час они почти не разговаривали. Как все-таки странно: когда каждая секунда заполнена, загружена действием, не остается времени на выяснения отношений. В борьбе за выживание исчезает сама возможность для интеллигентного трепа. Любое слово становится ценным, энергозатратным, потому что даже оно сбивает дыхание и ворует силы. Или это все же не так и мы спасаемся бегством, не додавая, не додаривая себя близкому человеку, заочно устраняясь от самой попытки заговорить? Слабость и опустошенность, не имея положительной эмоциональной окраски, всего лишь усталость. Или одно контролирует другое, неумолимо побуждая нас выбирать, чему отдать предпочтение именно сейчас? И наше отношение в результате делает свой окончательный выбор, либо мы валимся с ног от усталости, "не трогайте меня", пресекая любой контакт, либо сидим вот так, как сейчас, и счастливо любуемся победной силой духа над изможденным телом.
   Слов не нужно, когда достигнут момент равновесия между эмоциональной и физической усталостью. Совсем как после бурной и приятной близости. Яна думала о чем-то похожем, потому что возвращая фляжку, она не сразу закрутила пробку, а поиграла кончиком языка на ее горловине, проверяя реакцию Ильи, затем подалась вперед и устало опустила голову ему на колени.
   - Надо идти.
   - Я сама хотела тебе предложить.
   - Опоздала, - Илья отхлебнул из фляжки и ласково сказал:
   - Если хочешь, я могу тебя понести.
   - Не желаю быть тебе в тягость. Когда-нибудь потом, в нашем споре, ты упрекнешь меня за это насилие над тобой, а я не хочу давать тебе этого шанса.
   Илья погладил Яну по волосам, наблюдая, как прилипают наэлектризованные волоски к его ладони.
   - А, если я когда-нибудь по правде разочарую тебя?
   - Дорогой, ты не можешь разочаровать меня, потому что каким бы ты не показался, ты именно такой, какого я хочу.
   Ну, кто скажет, что жизнь не стоит всего этого?!
   Не меняя тона, Илья на волне настроения решил выведать то, о чем умалчивали, и спросил елейным голосом:
   - Позволь узнать о другом, чтобы больше к этому никогда не возвращаться, - его руки быстро закрутили фляжку и, отправив ее в сумку, покрепче взялись за лямки. - Когда нам было так изумительно прекрасно этой ночью, не приложила ли к этому свои чары Кайли, искусственно гармонизируя наши с тобой желания. Понимаешь, если бы я знал наверняка....
   У Яны от негодования вспыхнули даже корни волос. Разъяренная, она вскочила, похожая на взбешенного котенка, готовая броситься и вцепиться своими ногтями в гриву "льва": - Как ты можешь... Как ты только посмел подумать, так вывернуть мозги и додуматься до такого, - ее презрение и обида рвались наружу, не уступая пальму первенства первыми плюнуть в его наглое лицо.
   Бешенным, волевым усилием Илье удалось спрятать смех и не расколоться.
   - Если бы я знал наверняка, - словно блуждая в своих мыслях, - продолжил он, - что всей той страсти я обязан Кайли, я бы получил от этого еще больше удовольствия. - И он, схватив сумку, побежал вниз по трубе, в два раза быстрее чем планировал, потому что Яна безумно желала его догнать и пнуть пониже спины.
   Так они бежали по трубе до самого дна поземного этажа, перепрыгивая через штрабы, под пучками обвязок кабелей, вдоль раструбов пламяотводов. Яна поотстала, но не забывала выкрикивать угрозы:
   - Твой язык, слышишь меня, когда-нибудь вывалиться сам, устыдившись рта, которому он оказывает неоценимую услугу, помогая ему выговаривать такое.
   -Для исполнения этого, - весело огрызался Илья, - меня нужно сначала, как минимум, поймать и повесить.
   - А как максимум? - не в силах сдержать женское любопытство, выпытывала Яна.
   - Разлюбить, - на выдохе выкрикнул Илья и остановился, принимая налетевшую на него Яну в свои объятия.
  
   Дэкстар расправил зонт над головой Мойры и последовал за ней к Спикер-карго космопорта. Тот выбежал из будки постового, приподнял воротник, закрывая шею от льющихся водяных струй, и засеменил к Свытне.
   - Говори, потребовала она.
   - Все под контролем, уважаемая моя кормилица, лавер пойман и посажен. Экипаж "Китовой холки" закрылся изнутри и больше не смеет ничего предпринимать, опасаясь новых неприятностей.
   - Это согласовано с Кэндриксаном? - Прервала его Мойра беспокоившим ее вопросом.
   - Я, конечно, первым делом доложил прандонгу, что представитель сатиллитарного флота, по имени Илья, является виновником гибели трех трансферов и нанесения повреждений, как минимум, еще двум. Выведению из строя патрульного джипера и покушению на жизнь Мантыскьеров охраны, не забыв также упомянуть о несанкционированном пилотировании. По моему скромному суждению, уже не мало для этого нечестивца, - заискивающе рассудил Спикер-карго.
   - Где же тогда эта вонючая глотка?! - захлебываясь от нетерпения, экспрессивно воскликнула Свытня.
   - Давайте не будем стоять под дождем, - предложил Дэкстар. Намного удобней будет обождать его в здании космопорта.
   Мойра подумала, как они выглядят со стороны, оставаясь торчать на краю летного поля под проливным дождем и, не долго думая, согласилась.
   Пока они ехали в полупрозрачной машине Хилеса с пупырчатыми колесами к башне космопорта, Свытня все время размышляла над главной своей сверхзадачей, КАК ей найти Ленарда. Испытывая Кайли новыми набегами, она добилась только одного, лишила ее всех, кто мог напрямую или косвенно знать о местонахождении великого мастера. Удушающая политика принесла свои результаты. В то, что Кайли ничего не знает о судьбе своего возлюбленного, она никогда не верила. Стать первообладательницей этой информации, выпытав ее у приближенных Кайли было единственным вариантом, на который Мойра и делала ставку.
   Она снисходительно покосилась на своих попутчиков. Мзгирям никогда не понять, что чувствует она со своей оголенной восприимчивостью. Словно отовсюду смотрят его глаза, со всех темных мест и светлых бугорков, самых ничтожных, кажущихся малостей. Трещинки и травинки складываются в его неуловимую улыбку, и слабый ветерок стряхивает наваждение, и вновь приметы его поведения улавливаются, отпечатываются в другом месте. Она неизменно ощущает, как в каждой песчинке, в каждом атоме пассионарно зреет его мысль. Она как ось удерживает вокруг себя сбалансированность этого мира. Свытня всем своим естеством ощущала всепроникающее влияние его духа, обитающего где-то совсем рядом. Она готова была признать, что даже этот дождь, сбивающий все запахи, идет исключительно по его опосредованной воле.
   Кажется, она начинает сходить с ума? Бесится. Ну, точно. В погоне за недостижимым теряет контроль над собой. Но кто-то же насылает на нее эти грезы? Мутит ее клят.
   Когда Мойра вошла в вестибюль башни, она сняла с себя богатый малахай, стряхнув на паркетный пол с меховой оторочки капли воды. Хилес принес чашу с засахаренными фруктами и поставил на небольшой столик, поближе к Свытне.
   - Кто-нибудь видел девчонку?
   Хилес ожидал этого вопроса кормилицы, но затруднялся ответить, поэтому сказал следующим образом:
   - До этой поры они держались вместе, следует предположить, что при аресте Ильи она будет находиться рядом, либо неподалеку.
   - Ты уверен?- обратился к нему Дэкстар.
   Поскольку вопрос адресовала не Свытня, он ответил более жестко:
   -Не следует делать преждевременных выводов. Я бы мог сам....
   - Нечего спешить, - прервала его Мойра. - Их обязаны задержать солдаты прандонга. Пока ты вел себя верно, не доставляя мне лишних хлопот. Любые необратимые действия должны заслужить мое личное одобрение.
   И все трое обменялись понимающим взглядом.
  
   Штабной лимпер опустился возле здания космопорта спустя четверть часа. Дождь едва закончился и усиливающийся ветер в клочья разорвал нависающие тучи. Мантыскьеры тревожно наблюдали, как не в пример более грозная сила, чем они удваивали посты, марш-броском рассылая стабловые дюжины по периметру летного поля.
   Серая пирамида раскрыла мембру титульной грани и оттуда выполз гусеничный челлер, обдавая волочащийся позади копотью свежую зелень травы. Не останавливаясь, по выбранной прямой, дур-машина, раскидывая дерн взлетела на бетонный край и отрыгнув очередную порцию копоти с тяжелым лязгом покатила к "Китовой холке".
  
   Они облокачивались, забравшись в наружное звено трубопровода. Заодно укрывшись и от дождя. На месте входа образовалась обширная лужа, так как насосы на время монтажа были отключены от дренажной системы. Илья помогал Яне влезть в скафандр, досконально проверяя непроницаемость селекретовых замковых соединений с обеих сторон. Закрепил шеломную часть, туго завинтив резьбозажимы, подсоединил баллон кислородного нагнетателя и на ноль четыре проуля повысил давление внутри скафандра, чтобы внутренние гульфики плотно заилили проникающий шов изнутри. Яна то и дело бросала на него взгляды оскорбленной невинности, но помалкивала. В поддевочном подшлемнике она выглядела надувшейся щекастой букой.
   Илья жестом попросил ее проверить связь. Яна потянула вверх шею, как он ее учил и надавила головой мягкую прослоечную закладку, активизируя сойкер у края губы.
   - Мне, кажется, я задыхаюсь, - пожаловалась она сквозь шелест помех.
   - Не придумывай. Я умышленно одевал тебя последней, чтобы ты убедилась насколько мне комфортно внутри. В каждом баллоне запас кислородной смеси на сорок шесть часов. Не экономь. Дыши.
   - Ну и что, - Яна даже бровью не повела, - если мне так кажется, что я могу поделать.
   Громада этой мысли не запихивалась в голову Ильи, и он посоветовал ей:
   - Еще топни ножкой для убедительности.
   - Я не такая дура, как тебе бы хотелось.
   - Совсем нет, я бы никогда не доверился дурочке. Хотя тебе идет казаться наивной.
   - Ты говоришь ужасные вещи и заявляешь о них абсолютно уверенный, что я прощу тебя. Видимо, я позволяю тебе лишнее, - она опустила глаза, - мне следует перемениться.
   В который раз, умиляясь ей, Илья ответил, прислушиваясь к собственным словам:
   - Почему-то так считается, что если сначала было плохо, то потом обязательно станет хорошо и наоборот. Какая-то странная, фатальная связь. Но абстрактно анализируя можно сказать как раз о другом построении вероятности. Представь миллион сперматозоидов, стремящихся оплодотворить яйцеклетку. Первая удача налицо. Рождаешься ты! Затем ты растешь, поражая всех, и вырастаешь в такую красавицу.
   - Подлизываешься?- С предубежденным подозрением отнеслась Яна к его подводке.
   - Не мешай. Где-то расту себе и существую и я. И мы знать, не знаем, что однажды с тобой случится автокатастрофа и тебя выдохнет на Милаву. И судьба извернется таким крендельком, что там окажусь и я. Непостижимое стечение обстоятельств. Это алогично и прекрасно одновременно, как эквилибристика канатоходца, жизнь и смерть берут его за руки и ведут через пропасть. Сломанное пространство, пронзаемое нитью каната, на котором уместится целый завораживающий мир, - Илья повел рукой. - Посмотри на эту трубу, она похожа на светящийся тоннель, по которому проходит каждый, направляясь в иной мир. Как может досадная для миллионов сперматозоидов случайность управлять предопределенностью, ничтожно покарав себя за собственное могущество, загодя назначив нам встречу в этом мире. Такое может произойти, только если случай того стоит.
   У Яны даже подогнулись колени от накатившего смеха. Продышавшись и жалея, что она не в силах утереть выступивших слез, она смогла произнести только это:
   - Вон как ты все вихрасто завернул, да вывернул, плут.
   - Я наслаждаюсь пребыванием в согласии с тобой. Я чувствую себя неполноценным и пытаюсь самоутвердиться за твой счет. Отсюда весь мой сарказм и прочие нелепости.
   - Издеваешься?
   - Самую крохотную малость. Но взгляни под другим углом. За тобой гоняется САМА Мойра. Ты стала для нее проблемой. Какие тебе еще нужны подтверждения собственной значимости?
   - Если честно, никаких уже не надо, - примирительно согласилась Яна. - Просто не обижай меня больше.
   - Я буду очень стараться.
   - Надеюсь на это, - воодушевленно пожелала она.
   И они стукнулись прозратикой шлемов, эмитируя поцелуй. Илья сложил вдвое, взял под мышку похудевшую сумку, и они пошли вглубь трубы.
  
   У шеренгельного стала уставать рука, и он принялся колотить в задраенную створешню приемного люка окованным носком ботинка. Позади него стояло трое волочных, положив руки на предохранители рефектонов, и тоже ждали, когда металлическая плита, наконец, загудела и отошла в сторону.
   Капитан Гуль с багровым лоснящимся лицом, пыхтя, привалился к стене и катался лбом по металлической обводке выхода.
   - Холодненькая какая, пыжили-тужили, - блаженствуя, поделился своей радостью капитан. Не найдя отклика и понимания он насупился, отчего мясистый в синих прожилках нос еще больше обезобразил своего хозяина и, икнув, капитан Гуль сердито пробурчал:
   -Ну чего долбиться-то так. Что тут глухие что ли, пыжили-тужили, проживают. Нужно было тихонько ноготочком стукнуть всего один разок. Два разка, разочка, если вас не услышали в первый раз. Три разка....
   Шеренгельный не стал дожидаться обстоятельных разъяснений, как ему следовало постучать на сто восемьдесят седьмой раз, он отстранил неуверенно державшегося на ногах капитана, непреминувшего повозмущаться по поводу фамильярного обращения со своей особой и, захватив двух солдат, последовал внутрь "Китовой холки".
   Кэндриксан выкинул ногу из поворотной башни и уселся на откинутую крышку люка челлера, дожидаясь доклада. Команда досмотра вернулась на сходень минут через пятнадцать, весело озираясь по сторонам. Делегация из местных терпеливо стояла в стороне. Прандонг то и дело бросал в сторону Мойры игривые взгляды, забавляясь ситуацией, которая делала вид, что не замечает его попыток оказать ей знаки внимания.
   -Шеренгельный, назначенный старшим команды досмотра, легкой рысцой подбежал к челлеру и, отдав честь, доложил командующему форпоста:
   - Мой прандонг, указанных в заявлении обвинения лиц на борту баржекадера не обнаружено, - и вполголоса, повернувшись к делегации спиной, которая нервно прислушивалась, ловя каждое оброненное ими слово, тихо добавил: - Экипаж пьяный в стельку, весь поголовно. Я поставил часового и опломбировал всю спиртосодержащую жидкость, какую обнаружил, но попойка была знатная и в чувство они придут только часов через шесть, никак не раньше.
   - Занятный форсмажорчик, - подкрутив кончик уса, усмехнулся Кэндриксан. - В плененном лавере наверняка такой же красавчик еле тепленький сидит, но ты проверь. Убедись и доложи немедленно.
   - Прандонг ловко спрыгнул на бетон летного поля и распорядился, - бери челлер и пулей до лавера.
   -Несколько минут назад он соединялся с группой захвата, отцепившей лавер на другом конце космодрома, но ему нужно было, чтобы один и тот же человек оценил ситуацию здесь и там. Ему же он затем поручит составлять протокулярный отчет. Удобно и меньше возни.
   Кэндриксан осанисто поправил форму, достал трубку и принялся неторопливо набивать ее табаком, краем глаза следя за теряющей терпение Мойрой.
   Челлер прогрохотал в указанном направлении, устроив напоследок газовую камеру, обдав присутствующих выхлопной копотью. Мойра, словно убегая от облака сажи, стремительной походкой направилась к прандонгу, жестом указав Дэкстару и Хилесу оставаться на месте.
   - В чем дело? Нагнал страху, а дело не сдвинулось с мертвой точки. Хочешь меня позлить?
   - Тебе только так кажется, моя вожделенная попрыгунья, - и оплел ее характерным мужским взглядом, - предоставленная информация оказалась не достаточно достоверной. Их и след давно простыл.
   - Не может быть! - убежденно воскликнула Мойра, не обращая внимание на блеск его глаз.
   - Желаешь перепроверить все как всегда сама. Мне не доверяешь?
   - Остынь, тут не место и не время.... - пряча глаза, предложила возбужденная Мойра, - сделаешь дело, тогда поговорим, - и чуть мягче, со значением посмотрела на прандонга. - Пусть мои люди тоже пошорудят, посмотрят. Разрешаешь?
   - Если ты обещаешь нынче же быть благосклонной со мной, - и повторил путешествие глаз по ее холмикам и ложбинкам, продолжая при этом неспешно утрамбовывать табак в трубку.
   - Нахал и мерзкий тип.
   - Я ведь могу и обидеться, - с ноткой угрозы в голосе предупредил Кэндриксан.
   - Ну.... Хорошо, как скажешь, - выстрадала из себя Мойра принужденное согласие.
   Она могла бы одним движением прополоскать ему мозги. Но Свытня ведь была женщиной и ореол направленного в ее сторону полноценного желания пенил клят в ее истосковавшемся по ласке теле, бальзамируя раны забот и прегрешений.
   - Так ты разрешил? - совсем другим, полярно изменившемся голосом уточнила Мойра.
   Прошлое было рядом, оно по-прежнему вызывало в ней страх и трепет воспоминаний, поэтому, прежде чем начать поиск беглецов на территории сатиллитарного флота она перестраховалась на сто рядов.
   - Не спеши, - остановил ее прандонг, - с тобой будут ходить двое моих людей. И тебе и мне в итоге будет спокойнее, - он сделал знак волочным, оставшимся охранять сходень "Котовой холки" , затем поднес огонь и жадными затяжками стал раскуривать трубку.
   - Да сколько угодно, - фыркнула Мойра и вместе со своими приспешниками пошла к баржекадеру.
  
   Беглецы прошли по трубопроводу не менее двух километров. Они могли бы преодолеть и больше, но чистое, покатое дно давно сменила фракционная смолянистая "паданка" , приклеивающая подошвы скафандров не хуже моментального клея. Теперь, чтобы передвинуться хотя бы на один шаг, нужно было совершить усилие, сравнимое с подтаскиванием груженой волокуши, погружая опорную ногу в полузастывший, похожий на битум слой. Яна стала понимать, для чего нужны были скафандры, они уже находились так далеко от входного лаза, что циркуляция воздуха здесь не происходило совсем. А то, что витало в воздухе, было перенасыщено парами горючих, ядовитых веществ.
   Наконец она не выдержала и просто повисла на Илье.
   - Я больше не могу.
   - Ты под впечатлением от меня, это понятно, - прохрипел, останавливаясь, Илья. - Я даже покрылся испариной. Если ты надумала заняться любовью, девонька моя, то в этих герметичных костюмчиках это будет самый безопасный секс на свете.
   - У меня, даже нет сил оценить твою шутку.
   - Честно говоря, хорошо, что ты остановилась первой, уступила.... а то я уже думал, что вот-вот сам богу душу отдам, - даже сквозь оболочку двух скафандров она слышала его учащенное дыхание.
   - Как ты себе представляешь, где мы сейчас. Я спрашиваю в том смысле, как ты представляешь себе местонахождение своей планеты в классификации мирового устройства.
   - Думаешь, я сейчас способна рассуждать на абстрактные темы?
   - А ты попробуй, очень здорово отвлекает, - посоветовал Илья.
   Яна облизнула пересохшие губы и ответила ему печально, но искренне:
   - При всем многообразии миров в каждом случаются свои потери и издержки. Я отношу их к причинно-следственной неравномерности во времени. Так себе объясняю выражение, что одной рукой Бог дает, а другой взамен забирает. Ведь смерть сама по себе ни как не может являться конечной целью жизни человека. И, самое странное, эта мысль абсолютна, верна при любых условиях. Ваше исключение из реальности, при особом стечении обстоятельств, может привести к перевозрождению в повторное посмертье или послесмертие. Можно называть как угодно. Если ты знаешь, что остается существовать, какая разница, что об этом думают и представляют себе другие, не познавшие этого. Момент смерти неконтролируем в принципе, он такая же тайна, как и рождение. Ты высвобождаешься от прежних условностей, опорных точек твоей субъективной принадлежности к определенным условиям существования и однажды стартуешь и двигаешься дальше. Хорошо ли, плохо ли - в этом нет морали. Удаляешься ли ты от конечной точки смысла жизни или наоборот приближаешься к ней? Говорят, каждый атом в нашем теле был когда-то частью звезды. Разве это повод для переживаний? Может быть мы никогда и не покидаем этот мир навечно, а только гармонично занимаем новое место, исходя из предыдущего опыта твоей жизни и накопленных тобой в ней способностей или наоборот, к чему ты был неспособен вдруг откроется в новом мире. И в этом нет никакой трагической подмены или тем более ошибки. Все идет и вершится своим чередом.
   Илья не ожидал столь подробного развития этой темы, но видимо сама обстановка их нескончаемого пути навевала подобные фатальные идеи и мысли, когда он вдруг отчетливо уловил через внешние датчики странный, надвигающий звук....
  
   Гуммозные, хилые пустоцветы аур вышевеливали рваные края над койками храпящих пьяных тел. Мойра с отвращением погрузилась в это фекальное облако, шарилась в них, пытаясь нащупать малейшую ворсинку притаенных воспоминаний, опознать след беглецов. Безуспешно. Ни одной вразумительной мысли, одни недомогания и бессвязные лепечущие, конвульсивные прогорклые обмолвки, объедки амнезийных зон. Свытня вынырнула из транквилиума, не имея ни единой зацепочки. Она не поверила Мзгирям, согласившись на их неумелость и ей пришлось слазить в это дерьмо самой. Теперь она чувствовала себя обманутой. Но это не должно было закончиться вот так, она никому не позволит смеяться над собой. Мойра резко обернулась, впялившись в Мзгирей, прокачав их, но и там прочла только хлесткую ненависть и желание убивать. Это ее немного успокоило.
   - Напиться и забыться. Кто их этому научил?! - обратилась она с риторическим вопросом к Дэкстару и Хилесу. - запоминайте, выпущенные на свободу бесконтрольно блуждающие знания приводят к подобному результату, - и с опаской посмотрела на двух солдат, не ясно представляющих суть услышанного.
   В течении пятнадцати минут Мойра опросила строительную бригаду, сделала для себя определенные выводы, теребя какой-то предмет на шнурке.
   Швартовый кран подцепил огражденную платформу и "принял на борт" компанию из двух Мзгирей, Свытни и пары волочных. Они изрядно вымазались в грязи, блуждая по подземному этажу летного поля, когда Мойра остановилась на краю обширной лужи, куда привел ее видимый только ей даже не след, а так, крохотный следок. Отстранила всех, растопырила пальцы на вытянутых вперед руках и закрыв глаза ушла в транквилиум.
   Спустя минуты четыре она объявила всем:
   - Не знаю, не чувствую. Вода- путина и как зеркало полно отражений, кажущихся промелькновений, как захлопнутая книга, из которой удалось вырвать всего обрывок страницы.
   Ее побледневшие щеки вновь зарумянились, а во взгляде появилась какая-то причудливая смесь ненависти и торжества.
   - Куда ведет эта труба?
   - К складу горюче-смазочных материалов, - бойко откликнулся Хилес, - на время ремонтных работ она была частично законсервирована.
   - Они могли уйти по ней?
   - Гм.... Мало вероятно.
   - Значит, могли, - Мойра провела указательным пальцем вдоль переносицы, размышляя и задержав его у основания лба, постучала, словно прося у себя разрешения войти в собственную голову. - У вас непременно должна быть такая штуковина, - и она нервно защелкала пальцами, но никто не понимал о чем она говорит и все старались помалкивать, - шкребень, ершик.... Как его еще можно назвать, пневмо-пыж, крот наконец, которым вы проверяете эти свои трубы. Разве нет?
   Спикер-карго облегченно закивал головой.
   - Установка называется "трубочист". Сейчас же этим займусь.
   - Замечательно, - Свытня одарила присутствующих мимолетной улыбкой. - Все помнят, как устроена плевательная трубочка? Я желаю, чтобы он хорошенько прочистил эту трубу, да так, чтобы все, что может находиться у нее внутри, вылетело с другого конца.
   Солдат сопровождения кашлянул, привлекая к себе внимание Мойры.
   - Мадам, в трубе, вы сами на это обратили внимание, могут находиться люди, это чрезвычайно опасно, я вынужден запретить вам продолжать поиски таким способом.
   - Ах да, - словно припомнив очевидное, согласилась Мойра, - мне следует вначале посовещаться с прандонгом. Дай мне рацию, я поговорю с ним, - и как бы потянулась к приемно-передающему устройству, застегнутому в чехол на портупее солдата.
   - Дэкстар сделал шаг в сторону, словно случайно заслонил своей могучей спиной этого бойца, встав между волочными. Мойра стремительно перенесла руку вправо и основанием ладони шлепнула по лбу солдата.
   - Эй...!
   Дэкстар резко выбросил локоть назад, поворотом головы проконтролировав, чтобы он точно угодил в ямку на подбородке эйкнувшего бойца, и вырубленное тело плашмя шлепнулось о грязное, истоптанное дно. Дэкстар тут же ловко подхватил обеспамятствовавшего солдата впереди себя покачивающегося на ватных ногах и завалил того на ныряющий изгиб пламяотводного раструба.
  
   Илья приложил руку к стене, ощущая нарастающую вибрацию, тревожно глядя в темноту пройденного ими тоннеля. Теперь он оказался ему слишком коротким. Тряска ощущалась по всей длине, словно трубу бил сильный озноб. Там что-то двигалось, набегало на них, заполняя собой все пространство" прямой кишки".
   -Опаньки, любители дешевых эффектов "трубочиста" запустили, - без труда догадался он и, набегая на стену, побежал обратно.
   - Куда ты?! - потянулась за ним Яна.
   - Оставайся там, где стоишь! - остановил ее Илья. Отбежав метров на восемьдесят, он стал почти невидим, только узкая полоска света от фонаря выдавала его присутствие. Наконец, он отыскал под потолком читок полвистироловой теплоизоляционной оболочки, протер ее перчаткой скафандра и достал из похудевшей сумки два саморазогревающихся обеда. Затем сорвал с них упаковочные ободки и защитную фольгу.
   - Картофельное пюре с мясом, очень хорошо, - Илья придавил холодную кашу к экрану теплодатчика и что было сил, вновь стараясь забегать на стену, где было почище, побежал обратно к Яне.
   "Только бы хватило запала, - промелькнула у него в голове заветная мысль". В этот самый момент он поскользнулся и со всего маху упал в вязкую, липучую грязь.
   - Стой на месте! - успел выкрикнуть он, и, поднимаясь на руках, повернул голову.
   Звук был совсем рядом, он еще прятался в темноте дрожащий и поскребистый
   "Будет, будет трубочист, чист, чист, чист, чист".
   Звенящая вибрация неумолимо нарастала, пуча замкнутое пространство. Скользнули зрачки габаритных огоньков и вытянутая тень "трубочиста" в дрожащем свете выкатилась из темных чертогов трубопровода, схожая с несущимся поездом метрополитена.
   "....чист, чист, чист, чист".
   Яне хотелось сжаться, зажмуриться и совсем по-детски пожелать, чтобы Илья превратился во что-то совсем маленькое, кругленькое, как клубок Ариадны, ведь надвигающийся Минотавр искал свою жертву и только разматывающийся клубок знал путь к спасению.
   Илья затеребил ногами, выдирая их из темной, клейкой массы и с низкого старта, оттолкнувшись так, что заломило суставы, гигантскими прыжками поскакал вперед, попеременно отталкиваясь то от левой, то от правой стены.
   -Видимо, в этот момент саморазогревающиеся обеды, наконец- то закипели, температурный читок отметил всплеск температуры. Крохотный электронный мозг уверенно расценил его, как возгорание в трубопроводе, перекрыл клапан подачи горючего и стал блокировать участок возгорания.
   Илья увидел перед собой выползающие зубья пластин, похожие на пасть хищной рыбы. Термостатичная многорядная адрафома вот-вот должна была захлопнуться. Илья оттолкнулся толчковой ногой от правой стены и, потужно выворачивая спину, полубоком нырнул в уменьшающийся со всех сторон диаметр трубы. Ударился икрой, и уже дотянувшись перчаткой до вязкого пола, выдернул застрявшую ногу в самый последний момент. И адрафома прохода зашторилась перекрывающими друг друга пластинами, образовав так называемую "штормовую переборку".
   Илья шлепнулся в чавкающую "паданку", окончательно измазав прозратику своего шлема здоровенной кляксой.
   Он плохо видел. Руки Яны тут же обвили его, поднимая на ноги, и он услышал, как она плачет взахлеб, даже не собираясь останавливаться. Илья подождал, прижав ее к себе, пока она наплачется всласть, и затем только признался:
   -А я, с этой беготней, сумку потерял.
   - О чем ты? Какая сумка, кому она нужна?!
   - Значит ты не пошлешь меня обратно ее искать?
   - Я пошлю тебя совсем в другое место, если ты не перестанешь разговаривать со мной о всякой пустяшной ерунде.
   - Тогда не веди себя как ребенок, - неожиданно жестко ответил ей Илья. - Оплакивать друг-дружку станем потом, если будет кому. А сейчас давай выбираться отсюда.
   Яна шмыгала носом, но послушно шла за ним следом. Она начала сознавать, что его силы тоже на пределе.
   Спустя минут двадцать они добрели до отстойников, которые, судя по скопившейся "паданке" не справлялись со своей работой. Илья погрузился в бассейн вязкой черной пасты и, схватившись за бортики, толкнул обеими ногами отсосный канализатор. На поверхности, перед самым его носом, вздулся, похожий на волдырь, тянучий пузырь воздуха и скопившаяся тяжелая фракция хлынула через заборник наружу. Илья, как на водяной горке, скользнул следом, зажмурившись от полыхнувшего яркого света. Он оказался в цистерне, в которую через открытый люк падал дневной свет, и марево испарений колыхало воздух над его головой. Утопленный по пояс он вернулся к желобу отстойника и, отвалив в сторону заглушку, отсосного канализатора, позвал Яну. Та скользнула к нему, мягко погрузившись в булькающее болотце, и тут же встала на ноги. Илья поставил заглушку на место, ему не хотелось сообщать, кому бы то не было, как они покинули трубу. В горловине люка имелся хомут, в который просовывали шланг, когда насухо откачивали цистерну. Илья ухватился левой рукой за хомут и правой вцепился в кромку люка, подкинул вторую руку и, подтянувшись, не без помощи Яны, подталкивающей его снизу, выкарабкался наружу, страшный как черт и похожий на неотжатую ветошную тряпицу, прикрученную на конец палки, которой размазывают горячий гудрон, заливая трещины в крыше. Он перекатился по цистерне и опустил руку вниз, поймал протянутую руку Яны и, сатанея от напряжения, потянул ее вверх. Они почти не соображали и не помнили, как спустились по наваренным скобам с цистерны, сняли с себя опостылевшие, одеревеневшие от грязи зловонные скафандры, и свалились в высокую, дурманящую запахами траву, погрузившись в глубокий непробудный сон. На них можно было сейчас наступить, и они бы ничего не почувствовали.
   Так то.
  

"Точка разлуки"

   От походно-полевой кухни тянуло дымком, замешанном на кипящем мясном вареве, приправленном острыми, обжигающими специями.
   Рунгавой застегнул полог лазаретной палатки и направился под навес снимать пробу. Ужинал без аппетита, морща ужасный шрам, и грозно поглядывал на суетящегося возле себя повара. Фолак взял краюху нарезанного хлеба и, надкусив, принялся нехотя жевать. Когда он ел, рассечение на щеке выглядело особенно уродливо, словно вцепившаяся в лицо розовая ящерица, извиваясь, издыхала.
   Ответы, не насыщенные информацией, без надежды на ясный ход мыслей: "Ничего не помню, ничего не знаю. Ударился, но не могу припомнить, где и как". Давить бесполезно, угрожать гауптвахтой, тем более. Пострадавшие волочные отвечали меланхолично и не в впопад. Без того выглядели, весьма бледным подобием защитников кого бы то ни было, даже самих себя.
   Омерзительное, непроходящее ощущение. Фолак знал, что их поимели. Даже знал кто именно. Определенно знал! Но вот доказать что либо не мог. Вернее, не имея фактических доказательств на руках и то, что этих приславутых доказательств не находилось никогда и было самое убедительное доказательство всему.
   Воздух был влажен и тяжел, напрасное солнце закладывало разворот, не надеясь сегодня уж, до своего захода, выглянуть из поднебесья.
   Фолак машинально подносил ложку ко рту. Что несут сухие аналитические сводки спецотдела. Ментальный вампир, приводящий к полной или частичной утрате личностных характеристик. Назвать их нелюдями - пожалуй, слишком. Правокативное поведение налицо, но нет достаточной доказательной базы. Одни мысли и их приходится держать при себе. Потому что мысли можно было инкрементировать как домыслы, вплоть до разжигания ксенофобии.
   Рунговой сверкнул глазами, в которых наблюдалась некая злость ума, и посмотрел в сторону местных. Они вызывали у него спонтанную неприязнь. На приличном удалении Мойра шепталась со своими, деловито покачивая головой и едва начав горбиться, выпрямлялась вновь. Собрав кисть в щепотку, водила ей по воздуху, расставляя акценты, и замирала, выслушивая их ответы.
   Многое бы он отдал, чтобы узнать, о чем они там шепчутся, какую каверзу готовят. Мойра достала крохотное зеркальце и стала, как бы поправлять прическу, направив его отражение себе через левое плечо. Маренный кракелюр агрессии давно царапал, судорожил ей спину. Она решила рассмотреть источник. Военный со шрамом непрерывно пялился в их сторону. Закутанный в ажурный кружевной кокон нетривиальных мысленных переплетений. Очень нехорошая, сформировавшаяся, устойчивая оскорбленная аура неприязни и озлобленности. Свытня прекрасно знала его имя, должность и звание. Они никогда не общались прежде. Вернее, теперь, как она могла судить, он сам избегал разговоров с нею. Осторожный и очень опасный. Мойра взяла его себе на заметку и вернулась к разговору:
   - Что ж, как и у всех, у нас случаются удачные и неудачные деньки. - Мойра отбросила некое внутреннее сопротивление и сказала: - Дэкстар, ты мечтал о вольной охоте. Труби в рог, собирай друзей, - и с благородной проницательностью посмотрела на него. - В бегах гадко и трудно. Не будем их больше мучить. Надеюсь, простые решения окажутся самыми эффективными. Останови их. Я предоставляю тебе карт-бланш, - и Свытня потрепала Мзгиря за щеку. - Приятно было думать, что мы сможем сделать это легально. Опрометчиво и ошибочно. Я склонилась к более жесткому варианту развития поиска в силу сложившихся обстоятельств. И я не всесильна, - упрекнула, не то с легкостью извинила себя Мойра.
   - А если обождать. Ведь они объявятся, непременно должны объявится, - попытался вернуть ее мысли на законный путь Спикер-карго.
   -Еще не хватало ждать от них милости. Перестань бояться других, Хилес. Научись бояться меня одну, и ты увидишь насколько легко и свободно можно и нужно управлять людьми. Я постараюсь, чтобы и это нам сошло с рук, - и Свытня, скрывая легкий озноб, посмотрела в сторону приближающегося джипера, в котором невозмутимо, любуясь собой и улыбаясь во все усы, развалился Кэндриксан.
   Мойра испытала укол досады и ревности, посмотрев через транквилиум на дымящийся султан ауры Дэкстара. Он был весь в нетерпении от предстоящей охоты, всхрапывал и рыл клыками землю. Она собственноручно только что выписала ему рецензию на убийство. Ему, как ребенку, хотелось бежать, играть, драться, побеждать, не понимая, как много она хотела получить от него взамен. Придется довольствоваться жалкой подделкой былой страсти. Настольгировать в объятиях другого. Она даже попыталась представить себя продажной женщиной, но не смогла. Ее мысли все время задирались на некий эшафот мученицы, где унижение возвеличивает. Ведь она старалась не за себя, а за других.... Или почти что так.
   Прандонг отпустил волочного и самолично уселся за руль, приглашая Мойру покататься в его компании. Та сторонилась, смотрела все время мимо, о чем-то вновь назидательно напомнила Дэкстару и Хилесу. Затем неожиданно развернулась, швырнула малахай на заднее сидение открытого джипера и сама плюхнулась вперед, безжалостно хлопнув дверцей.
   Техника военная, Все вынесет. Ведь ей тоже приходится терпеть.
   Кэндриксан чуть приподнялся на сидении и весело, с настроением погрозил кулаком построившейся на ужин смене.
   - До утра не ждите. Исполняющим мои обязанности оставляю рунгового Фолака. И чтоб без последствий у меня! - газанул, развернув джипер, и помчался в город.
   Ей пришлось снести и это.
   Почти святая женщина. Главное вовремя и верно расставить приоритеты.
  
   Беглецы пробудились глубокой ночью. Звезды были ослепительны и колки, но света не прибавляли,
   Им фартило. Везение - это состоявшееся стечение обстоятельств. Пока они так крепко спали, часть отцепления была брошена на ликвидацию ложного возгорания в трубопроводе. А двое волочных, оставленных патрулировать в интересном для нас секторе космодрома, оказались заядлыми курильщиками и ограничились единственной проверкой цистерны отстойника, в самом начале патрулирования, опасаясь настоящего пожара. Лавер перегнали к "Китовой холке". Пилот, как и ожидалось, был пьяным в дрободан и его не поленились перенести в баржекадер. Потом вызволяли "трубочиста", разблокировали "штормовую переборку" уже таясь от солдат форпоста. Воспользовавшись паузой, когда пострадавших волочных отправили в лазарет, а новых взамен еще не прислали, вынужденно отвлекаясь от самого поиска. Вся эта возня стоила усилий и времени. События развивались с полезной для беглецов бестолковостью, позволив им прежде всего выспаться и отдохнуть.
   Илья перевернулся на живот, отломив сухую травинку, и принялся ее покусывать. Он спокойно посмотрел вслед удаляющемуся патрулю.
   - Хочется тебя накормить, но пока я сам не наемся, этого с тобой не произойдет. Я верно рассуждаю?
   - Я потерплю, не думай об этом, - утешила его Яна.
   - Ты не права. Мужчина - добытчик и всегда должен думать о таких вещах.
   Яна закатила глаза, изобразив, что она падает в обморок от умиления.
   С неким великодушием, оценив ее театральность, Илья не стал ничего доказывать. Он для верности отпустил патруль еще на несколько шагов и стал выбираться из травы. Илья ощутил руку Яны на своей щиколотке и вновь присел. Бледное пятно ее лица застилала трава, а рука крепко держала его ногу.
   - А если сдаться? Ты не подумай....- торопливо поспешила оправдаться Яна, - солдаты форпоста нас защитят. Мы им все объясним так же, как твоим товарищам. Они тоже поймут.
   Илья глубоко вздохнул:
   - И что дальше? - он еле сдерживал свое раздражение внезапной заминкой,- Мойра найдет способ, как добраться до нас, даже если мы будем находиться под официальной защитой сатиллитарных сил. А - преступник и миндальничать со мной не станут, какими бы громкими заявлениями я не пытался себя обезопасить. Одна очная ставка с местными в рамках внутреннего расследования, ПРИКОСНОВЕНИЕ, и я буду улыбаться, и пускать слюнями пузыри. Ты этого хочешь?
   - Конечно же, нет, - испуганно шевельнулась Яна и отдернула от него руку.
   - Тогда сиди тихо и не теряй чувство реальности.
   Темнота скрадывала расстояние, очертания плыли, намечая опасность там, где ее, возможно, и не было. Он приглядел два крохотных огонька, обособленно светящихся в стороне от хорошо освещенных космических кораблей и окончательно выбравшись из поросшей рытвины, служившей им ложем, побежал по полю. Илья ожидал в любую секунду услышать оклик и последующий за ним выстрел, но все равно бежал, получая удовольствие от этого легкого, открытого, рассчитанного на везение преодоления пространства, способного прерваться в каждый отпущенный миг. Потом, подчиняясь голосу разума, все же заставил себя остановиться и залечь.
   Он испытывал умиротворение, не напрягающее, не азартное состояние покоя и бесстрашия. Ведь ночью люди должны спать. Они обзавелись этой приятной способностью давно и все свои желания и суждения связывали с бодрствованием сознания. Но для этого нужно было вначале проснуться, лишив себя удовольствия сна. Илья надеялся воспользоваться неурочным часом, дремотной притупленностью ощущений и пробраться по запрещенке.
   Ночь тиха и негласна. Она дарит покой каждому, кто отвоевал свое право на сон.
   Оказывается, днем мы завоевываем себе право провести ночь так, как мы того хотим. Одним - танцы до утра, близость с любимой, рассудительные, мятежные разглагольствования под пивко или традиционный сон в мягкой постели. Другим - охрана, бдение, слежка, ожидание в подворотне своей жертвы, взломы, ползания, лазания и бегство в темноте.
   Попутавший день с ночью, наверное, начинает, и думать по-иному.
   Сон - не нуждающаяся в подтверждении часть нашей биографии и значит тоже имеет право голоса в борьбе за приоритеты в формировании нашего лица. Лицом мы спим, лицом мы едим и думаем. Одного мы не делаем своим лицом. Никому не показываем своего подлинного лица. Никому, даже самому заинтересованному лицу.
   Самому себе.
   Мы не боимся, просто мы так устроены и поэтому способны на многое. Мы поэтому и предпочитаем спать по ночам, чтоб реже видеть звезды. Наше самое большое желание завладеть ими и осознание, что мы способны на это.
   Однажды.
   Через пробоины в тучах все так же сверкали звезды. В баюкающей тишине был слышен скрип металла и шорох ветра в траве.
   Илья поднялся на ноги и вновь побежал. Туманные, сереющие очертания приобрели выступы и четкость, вытянулись, прорисовав высокие борта.
   Большегрузный тягач покатой мордой неподвижно смотрел вглубь космодрома. Такие используют для подвоза закиси дрозильгина, второго запального составляющего, используемого при впрыск-смешивании в ступенях разгона.
   Илья насчитал восемь пар колес. Хорошая зверюга.
   Два огонька, питаемые дублирующим аккумулятором тускло созерцали ночь. Илья подбежал к переднему, вывернутому влево колесу, и схватился вспотевшей ладонью за треугольную ступеньку.
   Высоко.
   Встав ногой, потянулся за вертикальный поручень, и ему едва хватило роста нащупать и вдавить ручку двери.
   Гронг....
   Дверь открылась. Из кабины пахнуло спертым воздухом, искусственной кожей и промасленными тряпками. Илья оперся на сидение. Оно непривычно легко амортизировало и выскользнуло наружу.
   Здорово.
   С оптимизмом забрался в качнувшееся под ним кресло, не уступающее комфортабельностью какому-нибудь мини-дивану в фойе респектабельного офиса. Еще раз порадовавшись за тех, кому приходится управлять таким чудом облагороженного труда. Потрогал гладкие швы сидения и потянулся, как можно тише закрыть дверь. По мере закрывания кресло плавно втянулось внутрь.
   Наверное, в каждом мужчине живет это первобытное стремление укрощать, приручать кого-то несоизмеримо более сильного, чем он сам. Но не во всех выживает.
   Илья повел носом и откинул "Г"- образную крышку бардачка. В двойном, промасленном, бумажном пакете лежал шпик, порезанный умелой рукой на равные, плотные, упругие, розовые кусочки с вкраплениями красного, зеленого и черного перца. Илья сглотнул слюну. Развернул следующий скрученный по верху пакет, достал оттуда четвертинку ржаного хлеба и стал жадно кусать кисловатый, подсохший мякиш, нетерпеливо и некрасиво одновременно. Торопливо глотал толком непрожеванные куски, рискуя поперхнуться или вовсе подавиться. Это выглядело недостойно, унизительно и порочно. Но он ощущал правоту и ответственность "кормящего мужчины" и ему было не до сантиментов или ложной гордыни.
   Что-то с ним делала эта планета. Сотворила. Не жила. Меняла личину. Тая в темной подвздошине пульсирующую, неоскорбляемую часть души. Смалывая мозоль безоблачной адекватности в сухой, тончайший пепел переживаний. Зажмурься, дунь, сметая налет забвения, и бойся открыть глаза.
   Илья воровато озирался по сторонам и чувствовал возбуждение. Он даже услышал, как щелкают его челюсти. Он ел, насыщался, словно про запас, так и не ощутив, не запомнив вкуса. Жирная, острая пища вязала рот и хотелось пить.
   Вдруг он услышал приближающийся громогласный разговор. Говорили двое. Илья стал жевать чуть реже и медленнее, чтобы лучше различать слова. Они не таились, значит, его присутствие осталось для них незамеченным.
   Уже неплохо.
   - ... Ерунда, у тебя по обыкновению нервишки шалят, - протараторил невнятный бас.
   - Я не злоупотребляю, ты же знаешь, у меня печень, - жаловался приближающийся писклявый голос.
   - Да что тут говорить, мы же по маленькой, - уговаривал его первый. - Кто знал, что вчера город закроют. А все из-за этой пьяной команды.
   Первый закон, верный для любой вселенной - слухи способны распространяться со сверх световой скоростью Илья понимал, что моют косточки его экипажу и сложил оба пакета обратно в бардачок. Слишком здорово его скоропалительный, поздний ужин смахивал на закуску. Имелось две классические причины, отчего мужикам не спится по ночам. Женщин он отмел сразу. Его беспокоило другое, если их заначка в кабине - он пропал. Илья сполз с кресла, опустившись как можно ниже. Кто-то тяжело поднялся на ступеньку с другой стороны кабины. Замок гронгнул и по верхнему обрезу двери Илья увидел, как она открылась. Человек не потянулся к бардачку, вопреки ожиданиям, а шарил где-то в ногах, сопя от нетерпения. Их разделял кожух коробки передач.
   Илья заклинал всех припомнившихся богов, чтобы человек отыскал свое пойло, но видимо не столь усердно, как того требовала запаздывающая удача. Наконец это вошканье в потемках человеку надоело, и он потянулся включить в кабине верхний свет.
   Тускло накалившаяся спираль лампы подозрительно долго не загоралась, пока не заалела застенчивым красным пятном.
   - Ты кто? - наглый вопрос Ильи застал врасплох нависшего над ним лысеющего работягу в стеганой тонкой фуфайке и заморщенных парусиновых брюках. Тот чуть не взлетел от неожиданности, взмахнул перед своим лицом рукой, словно прогоняя наваждение и чисто машинально с перепугу ответил: - Водила я. А ты как сюда.... Откуда... ах, вот оно, стало быть. Ты из этих.... - и неопределенно мотнул головой.
   - Эй, Броди, чего ты там застрял, - подозрительно донеслось снизу. - Будет початая - поругаемся.
   Илья не позволил водиле ответить. Он горел, синим пламенем.
   Илья засветил снизу вверх Броди в солнечное сплетение. Рука чуть соскользнула по упругому животику, но попала точно в ямку под косточкой. Схватил правую руку заваливающегося на себя тела и приложился его ладонью к биосканеру зажигания. Зеленая нить считывающего терминала слизала рисунок ладони и без запинки крутанула стартер.
   Вжик - вжик - жик - ж - ж - ж.
   На это Илья почти и не надеялся. Получилось таки!
   Тягач проявил свой могучий нрав, просыпаясь. Зарычал, словно втягивая в себя побольше воздуха, оборотисто вытянул хиленький вжик до рыка, до рева и панель управления цветасто замигала полукружьями огней.
   Илья отрешенно, но в немыслимой горячке снял рычаг коробки передач с "парковки" и включил передний ход. Незнакомая, глубокая педаль газа отталкивала ногу. Он надавил еще сильнее и, покачиваясь, передняя пара колес прибавила работы дифференциалу, потащила, потянула за собой влево тяжело груженый кузов полуприцепа, буквально делая одолжение всеми крутящими моментами и передаточными механизмами новоиспеченному водителю, управляющему столь дергано и небрежно. Дверь со стороны пассажира болталась нараспашку, то, выдвигая, то, возвращая обратно двухместное кресло.
   Для космолетчика, привыкшего к определенному порядку вещей это казалось дикостью.
   По пересеченке, по раздолью тягач несся, тараня тишину ночи качающимся светом фар. Словно все вокруг было растянуто на пружинах. Напряженно.
   Он не собирался никого давить, оставляя за каждым право убежать с его дороги. Неоглядная тьма лениво шарахнулась ожившими привидениями - тенями. Невозможно соизмерить, просчитать пеший путь из трясущейся кабины грузовика. Все кругом казалось умелой подменой, муляжом, приманкой. Он щурился в страхе промчаться мимо, придавленный грузом ответственности к рулевому колесу.
   Илья знал как много лиц утратило сонливое равнодушие и следило за скачущим мельканием света его огней. Эпицентр поиска сейчас приблизился к подлинному виновнику торжества. Ошибки забылись, приманка билась, ныряла серебряным лепестком дрожащего огонька.
   Пучок света фар напоролся на отчаянно размахивающего руками блеклую, хрупкую тень, отбросил и размножил ее двигающийся оттиск. Илья резко ударил по тормозам и бросил через болтающуюся дверь:
   - Я проездом. Давай живей!
   - Ты знаешь, что водишь как слепой? - очень ответственно сообщила Яна, забираясь в кабину.
   - А что делать! Когда удираешь - это помогает.
   - Ой! Тут кто-то лежит.
   Илья обожал в ней эти провалы сообразительности.
   - Он хозяин машины, сколько я не уговаривал, без него мне не позволили сесть за руль.
   Илья почувствовал, как отпускает напряжение. Они вновь были вместе. Такое положение вещей, с некоторых пор, стало основной тревожащей его мыслью.
   Главенствующей. Решающей.
   Яна осторожно, с опаской уселась на краешек кресла и закрыла за собой дверь. Кресло втянулось внутрь. От этого движения неподвижное тело водилы поползло вниз. Яна резко наклонилась, подхватив его голову, чтобы та избежала удара.
   Это ее и спасло.
   Чмокающий звук ударил в стекло, образовав крохотное пылающее отверстие. Трещина лопающего стекла разнеслась ужасающим звоном и огненная, дрожащая капля потекла вниз, разъедая его, словно прозрачную кленку.
   - Не вставай!
   Илья узнал разрушающую силу рефектонов, стоящих на вооружении у сатиллитарного флота. Они стреляют плавкими зарядами, горячий газ раскаляет вылетающий из ствола сердечник пули, и она как бы пришлепывается, прилипает к цели, начиная ее дырявить и оплавлять.
   Точно такая же капля, чуть неторопливей, стекала с его стороны в каких-нибудь десяти сантиметров от головы.
   Прошла на вылет.
   Теперь он понимал, как выглядит промежуточная смерть. Очень близко, возле пульсирующей жилки, почти по-настоящему, но все же со стороны. Убитое мгновение счастья и спазмы удушающего страха за намного большее, чем он сам.
   Илья вдавил педаль газа до пола и вывернул руль влево до предела, до какого-то щелчка.
   Наверное, в них снова попали.
   Время сделалось ленивым и тягучим. Прошли десятилетия, прежде чем полуприцеп отвернулся с линии огня.
   Весь этот мир был сейчас безнадежно равнодушен ему, кроме ее одной.
   Пушистые и легкие как перышки слова до дрожи щекотнули его сознание.
   - Я люблю тебя сумасшедший,
   И это было лучшим, что она могла сделать для него сейчас.
   Саблезубые тени раздирали угрожающую пасть, а он несся сквозь них, пугая пространство пригорюнившейся ночи.
   Здесь не было гор, но что-то поднималось, росло, горбилось темным бескрайним лохматым холмом, отгородившись от далекой зари. Какой-то объект, совсем еще маленький, показался ему знакомым. Илья выключил фары, сбросил скорость и уставился на крохотный, потертый грузовичок, одиноко стоящий посреди степи. Проехал еще немного и остановился, не глуша двигателя.
   Глядя сверху вниз, порой все кажется малозначительным не опасным.
   Рассиживаться не стоило. Илья отключил свет в салоне, открыв дверь, спрыгнул в траву. Ноги слегка задеревенели.
   Он не верил никому, но это очень трудно - подозревать всех и каждого.
   А кто сказал, что будет легко.
   Он шел и крался, ожидая подвоха в любую минуту, по-звериному глядя по сторонам. Илья чуть расслабился, когда знакомо громыхнула незакрывающаяся дверь и чубатый водитель по-детски, кулачками протирая глаза, выбирался к незваному гостю. Сладко зевнул и, приглаживая чуб, спросил с опаской:
   -Эта, ты с какого будешь ангара? Тягач вроде как Броди, а тебя я что-то ....
   -Паркс, это я, Илья. Ты меня до космодрома подбрасывал, а потом еще обратно вез. - Он весело и открыто шел ему навстречу, опустив руки и не проявляя враждебных намерений.
   - Ну, как же, - чуть повеселел Паркс, - а Броди куда делся?
   Илье нравилось в нем эта прямодушная черта заботы о своих, несмотря на ночь и все иные, сопутствующие непростые обстоятельства.
   -Броди в машине лежит, пьяный до бесчувствия. Хочешь - проверь.
   - Да ладно, кто я.... - застенчиво отмахнулся Паркс. - Хорошо, что я тебя встретил. Сижу тут один, ночь коротаю. Мы же с капитаном Гулем договорились. Я это .... Ну в общем.... - и он словно сделался ниже ростом, трусовато озираясь по сторонам. - Попросил он меня, понимаешь? - и Паркс заискивающе заглянул ему в глаза. - Горючее я к "Китовой холке" возить взялся .... бочками. Было у меня, ну.... Только ты никому, - и он поднес палец к губам.
   - С работы вышибут в два счета, если узнают. Я человек маленький, - как заклинание повторил он заезженную фразу. - А когда космодром закрыли, тут я и струхнул маненько. А то, как меня прищучат. Вот я и торчу здесь, неловленный - непойманный. Боюсь я, - и он подошел к Илье совсем близко. - Утро скоро. Как думаешь, дополнительные посты снимут? Броди проспится и айда. А ты не бросай меня, я же для вас... для тебя доброе дело делал. Иначе, как мне быть, не знаю даже.
   Паркс, простая душа, и не подозревал с кого он спрашивал и у кого просил поддержки и помощи.
   Илья совсем расслабился. Ему даже стало чуточку стыдно перед этим незадачливым искателем левого заработка.
   Есть люди, которых сколько жизнь не учит, они, все одно, умудряются вляпаться по самые гланды, оставаясь при этом тишайшими и безобиднейшими созданиями, которых не заподозришь ни в чем предусмотрительном. С лицом простоватого крестьянина - простолюдина из глубинки и стыдливой застенчивостью непроходимого, доверчивого бедолаги.
   Илья комплексовал, не зная на что решиться.
   - Ты не переживай, - попытался он успокоить Паркса. - На космодром не суйся. Загребут. Бочки хоть здесь свали и забудь, что меня видел этой ночью.
   Он не мог вынести этот беспомощный, туповатый взгляд. Илья отвернулся и машинально провел рукой по решетке радиатора грузовика.
   Мотор был даже не теплым, а горячим!
   Если его обманули в этом, то и все остальное тоже ложь!
   Он опрометью рванул к тягачу. Позади раздался неистовый, протяжный, разбойничий свист.
   Воспрянувший, резко переменившийся в лице Паркс заложил два пальца в рот и, обхватив их губами, яростно надувал щеки.
   Илья влетел в кабину, всего раз оттолкнувшись от ступеньки.
   Броди отстранился в дальний угол кабины, сжимая рот Яны грязной, волосатой пятерней. Она билась, пытаясь высвободиться, но он плотно обхватил ее обе руки под грудью.
   - Не шали, - послышался его писклявый, но уверенный голос, - я чувствую каждый ее позвоночек. У девушек очень хрупкая шейка.
   Илья поверил ему на слово.
   - Костоправом подхалтуривал?
   Его левая рука нащупала кнопку стеклоподъемников, и Илья утопил ее, кажется, оставив ее там навсегда.
   С двух сторон раздался звон разлетающегося на куски стекла. Броди подался вперед, уклоняясь от осыпающихся ему за шиворот осколков и получил рассекающий удар по яремной вене. Клят из глубокого разреза плеснулся густой, горячей струей и потек по плечам Яны. Та пронзительно завизжала и только тогда Илья выпустил из руки широкий, мутный осколок, оставшийся торчать чуть выше ключицы отваливающего назад Броди.
   - Дверь! Открой дверь!
   Яна не могла опомниться.
   У Ильи дрожали руки, но он нашел в себе силы распластаться на коробке передач и сам открыл дверь, вытолкнув парализованное болевым шоком, мертвеющее тело. Дернул кресло с Яной обратно, захлопывая дверь и, чуть замешкавшись с рычагом, ударил по газам.
   Фары!
   Свет оказался разборчив в своих пристрастиях. Ему наскучила голая, повторяющаяся степь и, искаженные ненавистью набегающие восковые лица с разодранными ненавистью ртами, были отчетливы, решительны и страшны.
   Илья давил их, не останавливаясь.
   Вырваться, спастись!
   Лопающиеся шлепы и чавки слышались непрерывно. Тягач столько раз переезжал через кого-то.
   Вериглоуборочный "комбайн" вел кровавую жатву.
   Сколько же их нагнали сюда!
   Когда все прекратилось, он еще минут десять ехал, не смея поднять глаз на Яну, надеясь, что трава обобьет мясную толченку с бампера и восьми пар колес.
   Восьми пар!
   Как это оказывается странно и стыдно - быть героем, не страшась ничего! Не успевая ....
   Как безысходно.
   - Зачем ты выключил фары? - чужим, неузнаваемым голосом спросила она его.
   - Я не выключал. Это другое...
   Яна отвернулась к разбитому окну. Ее плечи тихо вздрагивали.
   - Ты меня не вини. Просто презирай, если тебе так будет легче, - потерянным голосом, едва слышно прошептал Илья.
   - Могу.
   Вот она расплата!
   Если благими намерениями выстлана дорога в ад, то, как бы ему хотелось, чтобы след его кровавого месива обязательно вел в другую сторону. Вот только осталось выяснить в той ли стороне запропастившийся рай.
   Если нет, то зачем все тогда. Для чего?
   - Останови, я сойду.
   Его слегка передернуло от ее ласкового, бесповоротного голоса.
   - Не надейся, - огрызнулся Илья. - Есть суровая наука жизни понимать людей такими как они есть. В тех обстоятельствах, которые выдались. Я не приглянулся тебе, когда резал и давил. Что же делать, благодаря непопулярным мерам нам все же удалось выжить.
   Под ее вздернутыми бровями ожили потрескивающие угольки настоящего пожара.
   - Понимаешь, кто ты? - произнесла она. - Ты даже не убийца. Ты выскочка. Достаточно тебя как следует припугнуть, и ты рубишь налево и направо, как заведенный.
   Илья смотрел за обрез кабины, вцепившись в подрагивающий руль.
   - Ну для чего ты сейчас затеяла этот разговор. Все мы сложены из противоречий и сами не знаем, какой чертик выпрыгнет из нас в следующую минуту. Он же тебе едва шею не свернул.
   - Все же это моя шея, - урезонила его Яна. - Интенсивность и легкость, с какой ты не задумываясь сеешь смерть вокруг себя просто не реальна!
   - Тогда давай, научи меня выживать по-другому! За нас обоих. Так, чтобы твое ослепшее сердолюбие оставалось идеально безупречным. Я буду рад и обещаю заделаться пацифистом на всю оставшуюся жизнь.
   - Какой же ты...., - ее взор затуманился, и она прикрыла горло ладонью. - Ты просто не представляешь, что такое умирать на Милаве.
   - Нигде не представляю.
   Яна посмотрела на него, как на распоследнего жалкого негодяя.
   - Прекрасно себе представляешь. Ты просто не задумываешься о ценности смерти. Обещанном финале, который произойдет с тобой, несмотря ни на что. Это почти что подарок - точно знать, чем закончится твоя жизнь. У тебя нет двух мнений на этот счет, а у нас нет даже одного. - Яна опустила голову и стала говорить как бы из под себя. - Однажды мне удалось уговорить Кайли насытить меня кракелюром Духлона....
   - Наверное, ты сильно досадила ей в этот день.
   Она так на него взглянула! Не знал куда бежать. Но Яна прерываться не стала. Решила сказать все за раз:
   - Ты знаешь, как немеют мышцы? Атрофируются конечности? Без вести пропадает любая малейшая подвижность? Паралич всего! И ни какой надежды. Слышишь ты! Ни малейшей! Одни мысли, которым бы в первую очередь следовало покинуть бренное тело, продолжают тускло теплиться и терзать тебя за собственную убогость. Бесконечная, двигающаяся очередь в крематорий души. Тебе остается только растлить и все равно, все равно, о мамочки, жить! Смерть становится самой соблазнительной мечтой на свете, вот до какой степени мы боимся умирать.
   Илья чувствовал себя так, словно мимо него по луже пронеслась размалеванная машина и окатила с ног до головы всей скопившейся грязью.
   - Ладно, я тебя выслушал. Только я одного не понимаю, отчего тогда в этом мире так много ребят, которые убьют меня просто потому, что им так захотелось. А?
   - Не все является тем, чем, кажется. Они боятся, что из них сотворят Духлонов. Ты это способен понять!
   - Рисковать жизнью из боязни стать Духлоном и все равно становиться им под колесами тягача?
   - На это их преступно толкают Мзгири и Берсвилы, а приубиваешь их ты. Понимаешь разницу?
   - Ты разве сама не чувствуешь что в этом есть какая-то неверность, неправильность?
   - Наверное, - согласилась Яна. - Это так неправомочно решать за другого.
   А ты решаешь сам, какой ценой я должна выжить. С чем остаться. Нас не соединить, не прирастить друг к другу. Мы из знакомых, но очень разных миров. Я не приживусь в твоих объятиях.
   Все сейчас в Илье тихо бунтовало против этого шага, но он остановил машину. Тягач цыкнул гидравликой, исполнительно урча, залапанный, забрызганный убийца. Соучастник. Подельник.
   - Можешь считать меня кем угодно, но я все равно тебя люблю.
   Яна молча выскользнула в темноту в окровавленном комбинезоне, так и не ответив ему и даже не подняв на него своих замечательных глаз.
   Сонный морок обиды еще окутывал разум. Ледяное отчаяние молчаливо сжимало заиндевелое сердце, обросшее кристалликами проглоченных слез. Илья таращился на оброненные в великой пустоте звезды, тало меркнущие в лучах надвигающегося рассвета.
   Драматический вопрос о сложности любви. Любить то, что тебе не подходит. То, что неявственно надсаживает тебя. Тяготит. Оспаривает комфортные постулаты привычного, заверенного накопленным опытом давно пережитого. Терзает и все же притягивает к себе. Зовет и восторгает собой. Волшебным образом обогащает, одухотворяет твое жизнелюбивое начало.
   Разойтись каждому в свое одиночество - проще всего. Но нельзя отложить жизнь не послезавтра, на потом. Здесь и сейчас формируется, создается то, о чем ты будешь помнить, как о самом лучшем, что могло, но не произошло с тобой. И, если есть между вами на свете хоть что-то святое и высокое, то единственное, что объединит двух существ, столь несовершенных и несчастных порознь, то очнись, приди в себя и постарайся победить сомнения, сделай этот выбор.
   Решительный выбор любви.
   Илья вдруг осознал, что все время удалялся от точки расставания, медленно поддавливая педаль газа. Он резко крутанул руль вправо, прибавляя обороты. Тягач дернуло, затем плавно повело в скользящем повороте. Разреженный, брезжащий рассвет, заляпанных клятом фар колыхался и плыл, недовольно кивая на ухабах.
  
   Яна шла, как ей показалось, очень долго. Неуверенно выбирая путь. Стараясь держаться следа, оставленного широкими протекторами тягача и в то же время идя в стороне, опасаясь наступить на что-нибудь.... Так брела она, крадучись, пугаясь ожидающей ее встречи. Глаза настолько свыклись с ночью, что Яна стала различать качающуюся траву, отдельные ее островки, густые места и лысые прогалины утрамбованной, рыжей глины. Она увидела отряд, когда поднялась на небольшой холм. Большая часть Вериглов растянулась неровной цепочкой вдоль глубоких, змеящихся следов, обсиживая путь тягача. От небольшой группы, стоящей чуть поодаль отделился рослый здоровяк и зашагал в ее сторону. Они шли навстречу друг-другу.
   - А вот и наша беглянка! - весело обратился к ней Дэкстар, подходя вплотную. - Молодец, правильно поступила. Зачем тебе за его грехи отвечать, - и попытался ее обнять.
   Яна отстранилась и прошла мимо к тем, которые сгорбившись сидели на корточках. Тут она встала как вкопанная, закрыла лицо руками, скрываясь от охватившего ее страха, позора и унижения.
   -Смотрите - ка, эта фифа брезгует нами, словно слеплена из другого теста, - В голосе Декстара было даже больше удивления, нежели ехидства. На его скулах заиграли желваки. Он решительно подошел к Взлее сзади, грубо отпихнул ее ладони и бесцеремонно, намотав длинные локоны себе на руку, заставил смотреть на себя и при этом принялся орать ей прямо в ухо:
   - Мразь, дешевка лживая недотрога! Да если бы не прямое указание Мойры тебя не трогать, я бы сейчас на четвереньках тебя заставил здесь ползать. Ты бы у меня из голодных обмороков не вылезала. Жрала ба самый питательный, с тухляночкой, провонявший с мертвечинки, кракелюр и радовалась, причмокивая, слезно уговаривая меня свести тебя на кладбище.
   - Ради того, чтоб ты заткнулся сейчас.... пожалуй, - ее лицо пылало, но речь была тихой и уверенной, как диагноз.
   Дэкстару даже почудилось, что она отвесила ему оплеуху.
   - В достоинство играешь! - и он швырнул ее себе под ноги, подло придержав за волосы, чтобы она вначале ударилась коленями, а потом толкнул, целясь ее лицом в окаменевшую глину:
   - Я еще вытрусь тобой.
  
   Сумерки обретают новые измерения оттого, что живут на грани света и тьмы. Мысли Ильи потекли по-иному. Он остановил тягач, выбрался из кабины и, ухватившись за высокий борт, перекинул тело в прицепной кузов. Технический ящик под окошком заднего вида был на месте. Как-то сама собой рука среди всякого подручного железа отыскала и отдала предпочтение двузубой, крюкообразной монтировке с расплющенным, лапчатым наконечником с обратной стороны.
   Слишком дешево на первый взгляд? Этих вечно голодных ребят на испуг, за саечку не возьмешь. Нужно схватить и выжать досуха их нетерпеливый страх. До ступора онеметь заставить, поверив каждому твоему слову, с мечтой, чтобы ты сам захотел убраться от них подальше. И кто от кого бежать быстрей будет - замерять не придется.
   Что же ты наделала капризами своими, Яночка. Это ведь не просто - запугать бессмертных. И ему, от щедрот своих, никто еще ни разу на этой планете не представлял второго шанса.
  
   Дэкстар услышал нарастающий рокот двигателя. Пихнул ногой лежащую неподвижно Яну. Обернулся, хищно вглядываясь в степь и, едва различив высовывающуюся, вырастающую из-за холма кабину, нырнул в транквилиум....
   Горошина, дробина, крохотная как камень в почках, как направленная прямо тебе в глаз тлеющая сигарета, грозно алела за рулем большегрузной, лысой, безжизненной формы. Надеялась еще на что-то. Он уже чувствовал этот приближающийся оттенок истерики и нахальства.
   У космолетчика должен оказаться нетривиальный, запоминающийся вкус. Дэкстар готовился к трапезе. Вкусных людей не так много. Мечта людоеда тренировала равнодушие, оттеняющую полоску предвкушения прогулкой по цветущему фруктовому саду, который осыпется, опадет поспевшими сочными плодами у него во рту.
   Все бы хорошо, но у Мзгиря внутри отчего-то подсасывало, саднило, поднывало и некая тревожная мысль сиротливо топталась на пороге его сознания. Потом...
   Тягач вдруг принялся разворачиваться, словно увидев опасность, водитель пытался скрыться. Но нет, тягач вдруг замер и стал сдавать задом.
   Дэкстар попятился, подзывая к себе охотничью свору. Обширный задний борт мешал ему увидеть водителя. Дэкстар вновь нырнул в транквилиум....
   Дерганый, скользящий сгусток чужой энергетики уже мчался по протяженному кузову.
   Иди сюда. Я высосу тебя как надоевшую занозу из пальца.
   Нетерпение маленьким землятресением содрогало открывшиеся рецепторы.
   - Яна! Яночка! Я здесь. Иди скорей ко мне, моя хорошая! - выкрикивал Илья, понимая как нахально дерзки и безнадежно малы его шансы.
   Но нечто, совсем недалеко, что он впопыхах принял за раздавленного Веригла, поднялось и побежало к нему.
   Живая!
   Илья едва не кинулся целовать того здоровяка, который стоял рядом с ней.
   Дэкстар замер в нерешительности. Строгий запрет Мойры в отношении этой перебежчицы сковывал его позывы. Но в награду, доставивший столько хлопот, космолетчик стоял как на тарелочке. Дэкстар даже вытянул пухлые губы, начав жадно втягивать в себя горячий, обжигающий свежестью и напором кракелюр....
   Яна узнала даже не действие, для этого она была слишком слабым существом, а позу, стойку приготовившегося убивать Мзгиря. Она резко развернулась и не отдавая себе отчета в соотношении сил набросилась, вцепившись всеми десятью ногтями в рыло приготовившегося к блаженству ментального вампира. Тот взвыл, задергался, потом отшвырнул взбесившуюся бабу под задние колеса машины.
   Лицо Мзгиря орало, горело, словно его темную кожу, как какую-нибудь обчищенную кожуру разложили и подвялили на раскаленной, сухой сковородке.
   Яна подхватилась, побежала вдоль борта. Илья краем глаза увидел, как она забирается в кабину. Обернулась, ища его, пытаясь о чем-то сказать, возможно, предупредить.
   Разговоры потом. Все потом...
   Наиболее наглые Вериглы уже висли, карабкались по бортам. Другие обступали, расходясь пошире и, обходя тягач спереди, окружили машину.
   - А ну стоять, твари! - Илья ударом ноги высвободил зубец мантировки из звена стягивающей цепи и борта затрещали, распались, скрежеща на ржавых шарнирах, грохнулись о колесные пары, стряхивая с себя и нанося увечья замешкавшимся Вериглам.
   Бешеные крики и угрозы огласили умирающую ночь своими свирепыми стонами.
   Кто-то один, затем еще и второй вдобавок повалились на ничего не видящего Дэкстара.
   Он знал - еще одно мгновение и это может перерасти в панику.
   Дэкстар растолкал утративших боевой пыл Вериглов, поднялся на нетвердых ногах и заорал во все горло:
   - Убейте его! Трехмесячная норма нежнейшего клята всякому, кто притащит его покорную плоть к моим ногам.
   У него был дар раздавать обещания и одновременно отлично запугивать. Ему говорили...
   Внезапно наступил день. Полдень! Вспыхнувшие десятки прожекторов загудели, разгоняя тьму, состарили поседевшую ночь, посеребрив траву и кустарник, разукрасив волосы и испуганные развернувшиеся лица, разинувших рты, удивленных альбиносов.
   Немая сцена с засвеченными декорациями.
   Илья заслонился рукой и вдруг все услышали через трескучие динамики голос говорившего.
   - К вам обращается исполняющий обязанности командующего форпоста, рунговой Фолак. Всем оставаться на своих местах. Волочным отдан приказ стрелять на поражение во всякого, кто попытается покинуть освещенный участок.
   Какой там! Стая бросилась врассыпную, словно пух смахнуло ветром.
   Паника, которой так опасался Дэкстар, смешала и разметала его недавнее воинство.
   Предатели и трусы!
   Он отвернулся от слепящих прожекторов и бешеным взглядом уставился на Илью, волей случая оказавшемуся над всеми.
   Как ни странно, но со светом прожекторов к Дэкстару возвращалась и способность видеть.
   Затараторили, вольно запричитали рефектоны, нашпиговывая разрушенный сумрак жидкими зарядами, прочеркивая, минусуя.
   Минус один. Минус два...
   Дэкстар попытался вновь коснуться Ильи через транквилиум, но видимо, слишком близко чиркали пули и дыхание спирало в зобу. Он не успел настроиться и напасть.
   Илья вдруг осознал как много поражающей смерти в одном точном выстреле. Навесные консоиды ступеней разгона кораблей теперь не прикрывали даже борта тягача. Ни по воле, ни по принуждению Илья не мог подчиниться приказу рунгового Фолака. Единственный меткий выстрел раскаленной каплей пробивает флатермальный слой колбы и закись дрозильгина полыхнет таким заревом, от которого на месте холмов образуются озера огня.
   Он метнулся, спасая их всех - нападающих и бегущих, от их же успевших безвозвратно устареть и превратиться в пепел желаний. Он сейчас был их спасением и правом на дальнейшую жизнь.
   Рассвет прохладен, а тонко раскатанное тяжестью сердце как тряпочка трепещет на ветру.
   Илья не бежал, а прыгал, охлаждая свой страх мимо тонких оберток одутловатых консоидов, аккуратно пристегнутых к лотошным пирамидам. Он повис на чуть приоткрытой двери, схватился за руль и оказался внутри. Выжал ногой педаль тормоза, боясь что-нибудь отломить, передвинул рычаг коробки передач и вывернул руль влево.
   Ладонь приубитого Веригла Броди, которая завела тягач и ни разу не сбилась с ритма, словно приветливо махала ему из пустоты, приглашая в мир мертвых. Маленькое, крохотное везение еще удерживало его своим притяжением на уменьшающимся, тающем пяточке.
   Время как сметана медленно, тягуче капала на весы справедливости, опуская чашу везения все ниже и ниже в перламутровую пудру вечной тишины и покоя.
   Мы все в этой жизни творим своими руками. Он жаждал милосердия для всех, даже ценой собственной жизни. Сейчас это было допустимо.
   Илья развернул тягач, подставив кабину под выстрелы. Он, кажется, слишком сильно махнул рукой и ударил Яну. Та скатилась на дно кабины. Дымки, похожие на галактики, острым дождем забарабанили в лобовое стекло. Это почему-то выглядело дико красиво.
   Они выполняют приказ. Оптимисты, как это часто бывает, гордятся точностью исполнения приказа. Только почему-то чаще других остаток жизни водят внуков в воскресную школу и исступленно жертвуют в храм, замаливая свои грехи.
   Триплекс стекла провис, затканный белым молоком тончайших трещин. Морщинами страха и скатывающимися бороздами горячих слез. Каждый новый звон был отличим, разнообразен и незабываем, как промах смерти.
   Илья радовался, что ему разрешили не смотреть на собственную гибель. Он опускался как можно ниже, ценя роскошь пространства кабины. Машина пятилась задом. Сложный механизм не выдержал, наконец, повалил дым. Злое дело было сделано. Но что-то в сильной машине продолжало вращаться, упрямо пятиться, заслоняя своим сердцем - мотором смертоносную начинку кузова. Железное сердце сдавалось. Давя на газ, Илья дождался, когда грузовик через хруст кустов провалился задом, преодолев очередной холм, и спрятался в низине.
   Фактически эти неровности рельефа и вынужденные паузы в стрельбе сохранили им жизнь. Судьба только пометила их кровью, показав другие примеры нелепости смерти. Рядышком. Или может быть, их действия были более осознанными и больше напоминали подвиг, чем простое бегство?
   Кто его знает, что является определяющим для выбора смерти? Кого ей интересно оставить пожить еще.... поиграться. Мы видим только ее выпады, но не смысл.
   Илья выглянул за белую кружевную дырчатую шаль, как мог, перекатился на сторону Яны, поднимая и поворачивая ее к себе. Она, чуть вялая, смотрела на него благословенно, как ангел, а губы шептали упрек:
   - Если я не плачу - это не значит, что мне не больно.
   - Извини. У меня тяжелая рука. Я очень боялся за тебя, - Илья распахнул дверь. Всякий раз выдвигающиеся кресла стали его раздражать.
   Илья выпрыгнул, помог спуститься Яне, приняв ее на руки. Они побежали к тому, что росло, вздымалось темным мороком, двигалось, оставаясь на месте.
   - У меня ноет каждая косточка,- пожаловалась Яна, стараясь не отставать от него.
   - Это плачет твое тело. Терпи, - он боялся, что рассвет застанет их посреди степи, и глубокий сумрак приближающего леса казался идеальным убежищем, полным одиночества и покоя, тихим и просторным.
   Они шли долго. Яна, убитая усталостью, не решалась предложить отдых, едва поглядев на его угрюмое, сосредоточенное лицо. Она женским чутьем чувствовала дрожащий между ними нерв и решилась спросить, когда уже посчитала, что оба не в состоянии, долго спорить.
   - У тебя такой мрачный вид, - словно нечаянно заметила она, как бы бросая пробный камешек.
   -А у тебя слишком широкая улыбка, - огрызнулся Илья.
   "Так, понятно", - подумала про себя Яна. - " Мы сердимся". - И она на ходу, уже не надеясь на передышку и чувствуя за собой вину, стала растерянно прибирать волосы:
   - Я просто хотела посоветовать тебе, избегать безрассудных поступков, - нейтрально, без напряжения порекомендовала она.
   - И это говоришь мне ты, - он даже остановился, но зашагал вновь и стал рассуждать на ходу. - Ты, которая жила под крылышком у Кайли в теплом, уютном гнездышке, безответственно полагая, что вся радость вокруг тебя, это само собой разумеющаяся твоя повсеместная заслуга. Ты и так была достаточно наказана, оказавшись здесь, и верила в это. Но у других, таких же, как ты, не оказалось столь сильного покровителя. И ты позволяла себе сожалеть по этому поводу, беззаботно щебеча, и даже получила удовольствие от внутреннего социального протеста. Потом ты попала под мою опеку. Я старался, как мог. Ты это знаешь. Не моя вина, что я оказался не столь могущественным заступником и защитником. И ты испытала дискомфорт, обвинив меня в жестокости. И то, что тебе пришлось лицезреть во всех ужасающих подробностях стало приговором для наших отношений.
   Яна старалась идти ровненько, но на последней его фразе запнулась и, не тая тревоги во взгляде, сказала:
   - Не говори так, словно я какая-то рохля или инфузория туфельки. Ведь ты не можешь думать, как говоришь. Мне стыдно за мою слабость, о которой я сильно сожалею и винюсь перед тобой. Прости меня, я была не права....
   Илья поймал себя на мысли, что слушает покаяние Яны с радостной дрожью.
   - ... но не разговаривай со мной в таком тоне. Я уж тогда поняла, что поступила опрометчиво.
   - Это когда? - Илья не знал, что стоит за этими словами.
   - Когда увидела, как Берсвилы дыбят клят, а Вериглы высасывают остатки сил, скрючившись над раздавленными, изувеченными телами товарищей. Паразитируют на своих, расчетливо и экономно подбирая остатки мертвечины. А Мзгири принуждают их это есть. Представляешь, как это гадостно. Такая дрянь и мерзость!
   Илья монотонно покачивал головой в такт ее речи.
   - Ты позабыла сказать, что вначале они опробовали, откушали это сами, а потом самое невкусное "срыгнули" им.
   Ее глаза округлились от ужаса:
   - Как ты можешь любить меня такой?
   - Потому что я знаю, какая ты есть на самом деле. Душа - как прозрачная вода. Можно пить из нее, утоляя жажду, можно мыть ноги, а можно мочиться в нее и все она примет, но далеко не со всем согласится. Это тебе ответ.
   Если ей хотелось выговориться, чтобы успокоить нервы, то после этих его слов она благоразумно замолчала.
   Утренний воздух плотный и сырой. Кругом ни души. Лес завораживает с непривычки. Ладные, высокие в три обхвата стволы уже защита, а ступается легко, мох пружинит, словно нежно тычет в ступню.
   Они, не сговариваясь, обернулись. Дышалось весело. Нагрянувший свет оголил каждый подъемчик, холмик, бугорок, жидкий пегий торчащий кустик. Не укрыться, не спастись, не пройти - опоздай хоть на четверть часа. Тоненько все. Прозрачно. Остро. Обозримо.
   Постояв еще немного на опушке, беглецы стали уходить вглубь, где лес погуще и деревце за деревце прячется.
   Они теперь крепче держались друг за друга, эти двое. Отныне они могли молчать часами, и это бы ни как не могло помешать их внутреннему диалогу. Они были так близки, что слова утрачивали всякий подтверждающий смысл. Событийность. Их внутренние эга мурлыкали от одного приближения друг к другу, от совладения, совпадения в чужом теле неких невидимых ярусов, мелодирующих регистров, совпадающих в тональности и темпе звучания. Излучая столько добра и света, что его бы хватило на создание нового, собственного мира. Если бы они и вправду нуждались в нем. Маленькое преодоление в себе точки разлуки и большая правда победы над обстоятельствами.
  

"Лес на поводке"

   Как много можно различить подробностей, лежа на спине в складках изысканного, морковного цвета шелка, если мужчина, что называется, не тот и в своих желаниях не пылок и предсказуем.
   Балдахин шатра, прикрывающий поскрипывающую кровать, ловил тень от пары ночных ламп, забранных тонкой плетеной кисеей и отбрасывал вокруг себя родоминовый отсвет.
   Сочно облизав ее равнодушные губы, Кэндриксан продолжал играть во всемогущего самца, но был достоин только жалости со стороны Мойры.
   Мужчина может быть смешным и жалким. Женщина - максимум несчастной.
   - Я просто подыхаю от усталости и удовольствия, - сказал он, поднимаясь и садясь, не забыв подкрутить свои тараканьи усы.
   Мойре хотелось полюбопытствовать, - "Когда?", но она, разумеется, этого не сделала. Женщина должна быть призом, подарком, но никогда - источником проблем. Покорность - вот это убого, а снисхождение напоминает милосердие, особенно если хочется сойти за влюбленных. В ее раскладе прандонг был фигурой обязательной, и она подавила в себе едкую насмешку. Она пошла дальше и изобразила искрящую улыбку, глубоко и измождено вздохнула с усталой негой в каждом изгибе и, словно в знак благодарности за незабываемую ночь, протянула Кэндриксану обе руки и провела ладонями по его припотевшему телу.
   "Тайфун! Ураган! Голодный вепрь!" - все это она имела ввиду, когда смотрела на него так, но произнести все это вслух, озвучит, даже ей показалось вульгарно и пошло.
   Не дополучим, не дотянем до удовольствия, так хотя бы доиграем, довыглядим. Это мы умеем.
   Она импозантно перевернулась на грудь и ожидала, еще хоть на что-то рассчитывая, но вздрогнула, когда он всего лишь, по-хозяйски, хлопнул ее по заду. Потом Кэндриксан привалился к ней, и она в отчаянии почувствовала тяжесть поникшего тела.
   Урод! Дохлятина!
  
   Странный это был лес. Невозможный. Перелицованный. Не то из разросшегося парка, которому усиленно добавляли недостающей по возрасту дремучести. Не то засеки, вынутой из самой глухой чащобы, из тех времен, когда человек еще не додумался ходить на двух ногах и поспешно умытой, причесанной и облагороженной. Словно лес служил неким порогом. Стерегущий место отметиной. Иначе чем еще можно объяснить, что беглецам не повстречалось ни одного кострища, спиленного или срубленного дерева. И даже мусор ( не так уж они и далеко находились от космодрома ) попадался только на краю опушки в виде легких бумажек которые, скорей всего, принес сюда степной ветер.
   Впрочем, какого правдоподобия следует ожидать от леса незнакомого с щебетом птиц, пением цикад и даже заурядного комариного зуда над ухом, в нем не дождаться и не прихлопнуть тупое насекомое на своем взволнованном теле. Иди себе без дорог и без тропинок первооткрывателем, не опасаясь перешмыгивающих лесных обитателей. Липкая паутина не скользнет, срываясь, и не прилипнет противной волосиной к твоему лицу.
   Этим он и был странен, что тщательно, по-заповедному охранял себя от всего живого. А их принял. Казалось, он сам являлся зверем этот лес, неведомым и неуловимым. А, забираясь в его желудок, разве можно чувствовать себя в безопасности?
   Яна двигалась следом за Ильей, пробираясь через хрустящий подлесок. Чаща давно сомкнула полотнище крон и только шорох листвы над головой был совершенно таким, как его можно себе представить. Это был смешанный лес. Натолкнувшись на особо густые и колючие заросли кустарника, они решили их обогнуть и попали в распадок. Правый склон был обрывист, кое-где его пересекала короткая, пологая осыпь и место траве уступил бархатный, нежный мох. Насыщенно темно-зеленый, бугрящийся, вздутый ковер подползал к самым могучим стволам, прикрывая выступающие, переплетенные цепкие корни. Мясистые листья раскинувшиеся на длинных, упругих стеблях не укоренялись, а плелись по поверхности, сочились влагой, скапливающийся между прожилок и все плотнее застилали дно сырой, торфянистой впадины.
   Илья первым угодил ногой в жидкое озерцо, пробираясь через росистую поросль, спешно отступил в сторону и прислушался. Где-то, уже рядом неторопливо журчала вода, и шелест листвы отступил в вышину леса, уступая место не яркому, курлыкающему звуку, мерно струящейся воды.
   Он стал забирать чуть вверх и за очередной мачтой хвойного дерева увидел блюдце воды. Подмытый подковой берег образовывал плавно вытянутую косу из мелких, плоских, слезящихся окатышей, обильно присыпанных длинными, пожелтевшими иглами.
   Илья опустился на корточки, отогнал от берега сморщенные, бурые листики и, прислонившись губами к прозрачной поверхности, стал неспешно, маленькими глотками прогонять ледяные, обжигающие шарики сквозь пересохшее горло.
   Зубы заломило, но Илья сделал еще пару глотков, так и не ощутил вкуса, а лишь испытав некое облегчение и почувствовал как голова делается тяжелой.
   Яна брала воду осторожно, пригоршнями, внимательно рассматривала, качая в ладонях, и только тогда выпивала. Вскоре и она утолила жажду и легла с ним рядом на прелую хвою.
   - Тебе не кажется странным...
   - Кажется, что ты меня еще ни разу не поцеловал.
   Илья вернул ей улыбку:
   - Понимаешь, есть в этом лесе некая таящаяся неверность, неправильность. Они нам не завидуют. Это очень опасное состояние обиды. Бежать, гнаться, вот-вот уже дотронуться, едва не настигнуть и вдруг потерять к нам всякий интерес. Развернуться и уйти. Значит, мы сами, добровольно забрались, по их мнению, в такое место, куда по своей воле не захаживают. Заметь, только обреченным не завидуют.
   - А мне здесь нравится, - совершенно думая о чем-то, о своем, ответила ему Яна. И, не стесняясь своей беспечности, умильно сожмурилась.
   И он отмяк, поверил ей, потому что и сам устал постоянно убегать и бояться, мстить и наслаивать страх.
   Все-таки это был лес, и только глупец не способен оценить красоту чистого родника, ускользающего под корнями вековых стволов, венчающих все это многообразие шелестящих, разводимых куполов и загадочных перелесков, теней и скучающей простоты непередаваемо знакомого и неузнаваемого леса.
   Илья взял ее узкую кисть в свою ладонь и бережно поднес к губам.
   - Так?
   -Ты лучший инопланетянин, который посещал этот мир. Из всех.
   - Я не самоубийца верить представительнице чужой расы. Ты должна пройти проверку на детекторе лжи. Медленно и нежно просунуть свой язык мне в рот и коснись неба.
   - Ты раскрыл меня, человек. Это не гигиенично, и я никогда не пойду на этот противный, слюносмешиваюший шаг.
   - Решайся! - Илья подсунул руку ей под лопатки и приподнял плечи с охапкой рассыпающихся, разноцветных иголочек. Яна жалобно вскрикнула, как бы отбиваясь от него, но потом уступила.
   - Не расплескай меня, - попросила она, оставляя нежный след на его щеке.
   - Я только подышу на бутон твоих губ, и он расцветет и распустится, раскрываясь, - пообещал Илья и тут же обманул, страстно притянув ее к себе в горячем, затмевающим белый свет поцелуе. Она замерла, не в силах ни на чем больше настаивать, и заранее проклиная тот миг, когда он позволит ей дышать и ощущать что-нибудь еще разрушительно реальное. Поверхностное натяжение чувств так переполняло их обоих, что чаша терпения хрустнула и разлетелась, перемешивая дозволенное с бесновато заветным и наиглавнейшим, ради чего стоило вынести любые битвы и лишения. Любой страх и нелепую гордыню разлуки.
   Из мигов счастья состоит жизнь. Из всего остального - усталость ею. И каждый сам решает, сколько прожить в счастье или в горе. О чем помнить, а о чем уже не в силах позабыть. Пробудиться от сна или спать, не веря, что это блаженство и есть подлинная явь.
   Занялись ли они любовью? Лучше спросить, могли ли они заниматься хоть чем-то еще! Справились бы они с другим способом проживания этого мига? Выдерживать друг друга на расстоянии, на удалении, на непричастности, на непреслоненности, на непроникновении, на нежности одной, без вторжения в частные владения радости. Они творили мир внутри себя, поспешно сбросив километры, рулоны, шлейфы одежды, мешающие понимать желания другого, постигать, управлять временем, растягивать минуты и мысли, равнять скрижали судеб. Это ли не страсть? Что вы, это было подлинное безумие, равнодушие и презрение ко всему остальному слабоумному миру, не знающему счастья порхания внутри другого тела и той свободы, которую обретает душа, выпущенная из силков однообразия на волю сверхсветовых порывов и чувств.
   Два тела, еще спорящих, но не знающих к себе жалости, облепленных листьями, хвоей, обломками веток, катались, вошкались, пульсировали, кричали, выли от восторга. Вели себя как первые звери этого мира, этого леса, этой вселенной.
   Не верьте никому, что этим можно пожертвовать ради чего-то большого. Этого большого просто не существует. Не завелось оно, умерев от стыда собственной ничтожности и вся проверенная, подтвержденная правда мира уже находит свое отображение здесь, в этих безумцах, которые отличаются от нас только одним - что мы продолжаем неотвязно завидовать им, а они нас даже не замечают. Обидно. У них нет времени нас пожалеть. Они не успевают отвлекаться и стареть, потому что видят полное обожание собой в восхищенных глазах напротив и не ведают, как жаден и мелочен, бывает мир, когда доходит дело до дележа счастья. Любого, даже самого, что ни на есть чужого.
   Кусок серого камня, как отсвет далекой звезды, греет руку и колет ладонь. И сжимается рука в кулак и забывает человек, что всего лишь камень в его руке, а не кусочек звезды. Размахнись, зашвырни камень и может натренированная, переполняющая тебя зависть, убежит следом за подачкой, освободив место для подлинных, шероховатых чувств.
   Так ненадежно, нежно и упоительно изучать кончиком языка ее овальный пупок. А задача с детектором лжи оказалась просто невыполнимой для них обоих.
   Они проверяли....
   Хартия нежности не давала спуска никому в таких принципиально важных вопросах. Но это можно отнести скорей к просветлению в сознании. То, что они смогли более-менее восстановить в своей памяти, к счастью, больше наслаждало, нежели деликатно, по-ханжески стыдило их, вызывая хи-хи. Сознание в таких вопросах, порой, бывает изворотливей и иллюзорней самой филигранно фальсифицированной лжи, махровой неправды.
   Как красивы руки до самых плеч. Напряжены лопатки. Как хороши приподнимающиеся бедра. Роскошны. Как они бестактно увлекательны. Как чувствительна и нервна кожа, терпелива и отзывчива. Как похожи переплетающиеся пальцы на эти сплетенные корни.
   Возмущенный шепот разгребаемых листьев - как он тоже ждет оправдания беспокойным жестам, разучившихся ходить безумцев.
   Физические ассоциации тонко, эксклюзивно снимают пароли, сматывают ленточки ограждений. Настоящий темперамент заносит на такие гребни да на маковки, с которых даже самый пологий и плавный спуск оказывается падением, экстремально непредсказуемым, взбалмошным эйфорическим провалом.
   Прелый ванильный запах. Разрыхленный, засыревший перевернутый наст из хвои и листьев повсюду. Иглоукалывание полусгнившими черенками. Прохладно и искренно. Падение неотвратимо.
   Нет удара, и не было, а дышится вдвое медленнее. Они одинаково чувствовали себя сладко размазанными по земле. Им не хотелось шевелится. Реанимироваться. Только минуту назад движение приносило столько наслаждения и счастья, что пока компромисс был просто невозможен, неделим, а скорость падения слишком высока.
   Для того, чтобы затмение произошло, случилось, нужны двое - луна и солнце.
   С ощущением полной свободы они лежали нагие и опустошенные близостью. Выпотрошенные. Глаза заволокла сладкая дымка. Хотелось свернуться в позу эмбриона и тихо заснуть. Но пока они не могли признавать промежутков между собой. Они предпочитали жертвовать теплом и согревать друг друга, и заворожено смотреть на кончики ветвей, растопыривших мягкие венчики хвои.
   Во все времена люди стремились обрести смысл жизни. Но это, пожалуй, единственное, что им не смогло дать благополучие, и с лихвой заменила любовь. Они сейчас пребывали в этом кратком состоянии полной гармонии с истиной.
   Когда их отпустило, переменилось так мало, что им казалось странным любое побочное действие или движение. Яна первой спустилась к роднику и попросила не подглядывать за ней. Илья отряхнулся, натянул комбинезон и стал загребать листья в настоящий двуспальный стог. По возвращению, Яна стала обладательницей почти королевской перины. Повисла на Илье, расцеловав его чуть испачканное лицо, и они с разбегу плюхнулись в импровизированное ложе. Утонули в нем и, после недолгих ласк, замечательно и спокойно уснули, обнявшись.
  
   Сон летел в тартары. Кэндриксан вскинул голову и взглядом сонным и дурным осмотрел незнакомую спальню. Тихая трель из соседней комнаты, которая разбудила прандонга, повторилась вновь. Кэндриксан скривился, сердито крякнул и, обмотавшись выдернутой из под Мойры шелковой простыней, пошлепал в соседнюю комнату к переносному узлу связи.
   Мойра ожидала этого звонка. Ждала. Что ей еще оставалось. Она подняла голову, проводила любовника взглядом и принялась спешно приводить себя в порядок. Накинула прелестный пеньюар из расшитой желтыми цветами кисеи и отделанной вишневыми лентами, небрежно заколола волосы. Испытывая смутную злобу и отчаяние, она пересела к будуарному столику и посмотрелась в зеркало, открывая тональную пудреницу. Мойра видела слишком много недостатков в типических чертах своего отражения. Морщины страстей давно опалили ее утонченный лик. Пламенная лазурь ее глаз поблекла, утратив былую приманчивость, а оливкая бледность лица мертвила. Сейчас ее глазки хотя бы блестели, предчувствуя фатальную развязку.
   Прандонг вломился в спальню через полуовал дверной ниши. На его голове кривобоко путался в волосах натянутый обруч, а на бедрах болталась узлом завязанная простыня.
   - Браво тебе, моя запущенная язвочка, - сразу возопил Кэндриксан. - Парадный выезд мне устроила. Не ожидал от тебя подобной мерзости. Видит создатель, ни как не ожидал.
   Мойра повернулась на небольшом канапе, случайно оголив плечико. Робкая, наивная, даже чуть испуганная, непонятливая. Затаив свой норов куда подальше, и изобразив полное непонимание на лице.
   Некоторые приемы от частного употребления исчерпывают себя, но не в руках дамы, познавшей все на свете задолго до рождения этого усатого павлина.
   Гнев его страсти и превосходства волной накатывался на берег, и белые гребешки лопались пузырями на чистейшем каменном лице бухты "Смирения".
   - Это был открытый и злонамеренный шаг неповиновения со стороны твоих людей, и ты знала об этом, затаскивая меня в постель.
   Мойра грустно потупилась, глубоко вздохнула, вздымая полуобнаженную грудь, и принялась нервно теребить край пеньюара, выдирая ниточки из вышитых невинных цветов:
   - Под сенью своего золотого венца ты, данной тебе властью, можешь во злобе не расслышать голос разума.
   - Ты про это, - и Кэндриксан поправил болтающуюся на голове тиару. - Что, не получается! Не выходит! Специальная разработка, вроде ошейника от блох. Чтоб, такие как ты не шарились в моих мыслях и не подменяли их, выставляя меня дураком. Я то знаю, - и прандонг нарочито погрозил Свытне пальцем.
   - Глупости, какие, - Мойра спешно отвернулась и стала короткими, нервными движениями что-то стремительно править, вальсируя мягкой кисточкой на своем лице.
   - Ты прекрасно осведомлена, дорогуша моя, что Милава, за былые свои художества, находится под особым контролем Аренданского флота. Категория опасности шесть девяток, это тебе ни о чем не напоминает?
   Плечи Свытни невольно вздрогнули.
   Прандонг распалялся, то, надвигаясь, то, уходя в темные закоулки спальни:
   - Под самым пристальным контролем! Подобные выходки ни как не сойдут за простое недоразумение. И вы должны отдавать себе полный отчет, что виновные в инциденте будут не просто наказаны, а публично умерщвлены. Без вариантов.
   Мойра включила верхний свет и раненой птицей метнулась к ногам прандонга.
   Кэндриксан невольно зажмурился, но отступать было уже поздно. Она упала ниц подле него, обхватила его икры своими руками и стала покрывать коленные чашечки сумбурными поцелуями.
   - Публичная казнь это так наигранно и жестоко! Смею ли я предложить более гуманный способ наказания?
   - Смеешь, - прандонг был отходчив, тем более, что ее пробирающиеся ручки так нежно и умело ласкали у него в паху.
   Весьма!
   Помогать усваивать нужные ей идеи Свытня могла и не прибегая к воздействию через транквилиум.
   Как все вы мужики одинаковы! Управлять вами можно и нужно. Жалеть вас нельзя!
   - Хочу посоветовать, тебе поступить, если не по чести, то по душе.
   - Нежнее! - скривившись, сделал замечание Кэндриксан.
   Мойра казалась удивленной:
  
   - Крохотная боль только подстегивает желание и твой капризный дружок не против. Разве ты не чувствуешь сама?
   Что-то в этом контрасте действительно было. И Мойра, тут же исправившись, стала массировать настолько поверхностно, ухаживая за каждым его волоском на самых чувствительный местах, что прандонг едва не попросил пощады, подседая. Но, все же, вовремя собрав по крохам остатки воли, вынул ее старательную руку из под шелка.
   - Скажи, чего же ты хочешь, бесстыдница, - недвусмысленно попросил ее Кэндриксан.
   Она неторопливо, с полным блаженством на лице, облизнула свои порозовевшие подушечки пальцев, не отрывая от него чарующего взгляда и, почти что оказывая ему этим услугу, ответила:
   - На календаре канун туристического сезона. Прибудет много уважаемых гостей. Почему бы нам, по сложившейся традиции, не прогнать кролика через норку? Открытое первенство по сталерболу станет официальным поводом убить виновных и устроить праздник для остальных. Как ты на это смотришь, мой полноправный властелин?
   - Жестоко, но разумно, - согласился прандонг. - Подтвержденное переселение душ, которое чья-то сообразительная голова смогла превратить в спортивное состязание. Забавно. А теперь марш в койку, я чувствую в себе силы и желание.
   - Ты... ты согласен? - спросила Мойра, раздеваясь быстрее чем требовало расстояние до постели.
   - Я еще думаю, но все будет зависеть от твоих усердных стараний.
   Свытня уверенно подмигнула своему отражению в зеркале, изгибая спину и фиксируя коленочки вместе на самом краю кровати. Чтоб ему было удобно, мерзавцу.
   А как же!
   Самый знаменитый долгожитель - это надежда. Не потому, что умирает последней, а оттого, что никому не дает гарантий и по этой причине живет дольше всех.
   Таковы мужчины.
  
   Забавно, как люди привыкают к некоторым вещам в жизни. Илья хотел взбить подушку, но ощутил в руке только тлен увядших листьев. Он пробудился внезапно, Раздался протяжный, разносящийся повсюду треск. Хрустело в вышине и выворачивалось, обламываясь внизу, и вдруг мачта исполинского дерева пошатнулась и верхним ярусом стала медленно падать прямо на них. Зеленый свод развалился на глазах.
   Ветки пугливы. Они боятся высоты, заслоняясь от приближающейся земли, поднимаясь вверх и дрожа.
   Если бы не белый день, Илья бы подумал, что это ему видится ночной кошмар. Он выдернул Яну из вороха прелых листьев. Поднял за руку ее сонное, барахтающееся тело и соскользнул по влажным листьям с обрывистого склона.
   Дерево нагнало их, ударившись гибкой вершиной о соседний берег. Вначале был легкий приток крови к чудом, уцелевшим скальпам на их головах. Потом волна растительного воздуха обдала их целиком и по телу заколотили веники ветвей, обломавшиеся при падении. Илья прикрыл голову Яны и быстро, как смог, отвернулся сам. В спину вновь ударило что-то ломкое, разлетелось, разбросав обломки коры и с соседнего берега, по касательной, рухнуло следующее дерево, а за ним еще и еще. Внахлест, вповалку. Дезертиры стойкости. Весь лес валился, обламываясь у своего основания.
   Ощущение было такое, что они проспали, проморгали землятресение. Резко запахло дегтем, свежей щепой, а в воздухе, словно пепел, кружилась канапляного цвета пыльца.
   Илья почувствовал, как у него намокает зад. Он испугался, но не до такой же степени. Тогда он осознал, что он стоит по колени в ледяной воде, приседая. Все также незатейливо журчал ручей. Илья выпрямился, потянулся к ветке и, пачкаясь в выступившей на сломе смоле, взобрался на ствол. Древесина под ногой гудела. Илья встал, поднялся на поваленном дереве и осмотрелся. Минуту за полторы на месте леса остался один непроходимый бурелом. Довольно резво, если учитывать размеры и масштабы содеянного. Воздуха словно стало больше, горизонт убежал на край неба. Даже степь казалась напуганной и таилась вдали. Внезапный лесоповал выглядел полным катарсисом или запланированной природной акцией.
   Илья призадумался. Единственной живностью планеты были люди. Вершина эволюционной цепочки. И лесу ничего другого не оставалось, как научиться охотиться на высших существ. Удобрять под собой почву заплутавшими туристами. Не хочется даже думать, как лес приспособился перерабатывать кости. Растениям, прирожденным вегетарианцам, пришлось уподобиться хищнику, вскармливая молодую поросль. Илья невольно вздрогнул, взглянув на чуть помятый подлесок.
   Яна так много перечувствовала, перебоялась за эти дни, что это переросло в некую неизбежную привычку. На полноценный отдых с неврозами не было времени. На истерику - сил. На их место пришло некое холодное бешенство и безрассудство. Она выбрала для себя место почище и тоже поднялась на верх, оседлав тот же ствол ближе к корням.
   - Посмотри! - крикнула она ему. - Здесь целая пещера!
   Илья прошагал вдоль редеющих веток, ступил на голый ствол и принялся разглядывать корневую систему дерева.
   Он ожидал многого, но то, что он увидел, было поистине странно. На месте вывороченных корней осталась яма. Это нормально. Но слишком ровно и глубоко уходили стены пещеры вглубь. Упавшее дерево, едва не прихлопнувшее их, открывало вход. Не лаз, не ниша, а именно проход чернел за распальцованным корневищем, и естественный уклон только добавлял сходства с подземным тоннелем.
   Какой это все-таки негостеприимный мир, если им так часто приходится заглядывать под землю и искать защиты и оправдания каждому своему шагу.
   - Я пойду туда один, - вслух решил Илья.
   - Опять?
   Он был благодарен, что не почувствовал в ее голосе ворчливого страха. Ее вопрос он расценил как очередное желание понять и только это.
   - Смотри сама, ни один корень не оборвался, они лишь расправились как натянутые жилы. Я войду внутрь, а ты останешься меня подстраховывать снаружи, и как только деревья начнут подниматься, а это непременно произойдет, ты тут же позовешь меня обратно. Хорошо?
   Яна мотнула головой, обняла, отряхивая что-то неуловимое с его плеч. Ее руки погладили Илью, сжали и отпустили.
   - Если ты не вернешься, я останусь здесь.
   Ее угроза была самой настоящей, хотя и выглядела по-детски.
   - Конечно, вернусь. Давай не будем превращать каждое наше расставание в проводы меня на войну, - попытался спрятаться за шутку Илья.
   - А как? - Ее глаза заполнили целый мир целиком, и в них отражался только он один.
   Попробуйте поднять и унести с собой этот женский вопрос, когда уходите неведомо куда. Если сможете, то расскажите, поделитесь со мной как это сделать, оставаясь в ладах с совестью.
   Что помалкиваете?
   Не знаете?
   Вот и я не знаю.
   Поводок в руке слабой, хрупкой девушки и на другом конце целая затаившаяся чаща, готовая рвануться в любую минуту и захлопнуть свою овеянную лесными ароматами пасть.
   На сколько ты сам хорош тебе не расскажет, не ответит никто. С какой азартной легкостью Илья путал следы, уходя по трубопроводу, столь же отвратительно и невыносимо сейчас не хотелось пролазить между скользких, натянутых как такелажные канаты корней под землю, в чье-то неприветливое логово. Он был насторожен, но позволил себе бояться, только шагнув внутрь, не оборачиваясь, помахав Яне рукой. Его внимание было целиком приковано к ссохшейся горошине головного мозга, перекатывающейся в его черепной скорлупе под порывом ледяного хьюза. Даже на том свете, пожалуй, он бы чувствовал себя гораздо лучше, потому как уже знал бы, за что туда угодил. А так...
   Едва вход в пещеру скрылся из виду, Илье пришлось идти на ощупь. Он ощущал себя мышью, вздумавшей путешествовать по водосточной трубе в сезон проливных дождей.
   Повеяло сырой свежестью. Он коснулся гладкой стены, и рука поймала ладонь Яны. Привычная, гладкая рука, быть может, излишне твердая... Ее руки сплелись вокруг его шеи, она повисла на нем, резиново обвив ногами бедра, и стала настойчиво обхватывать его тело, демонстрируя чудеса латентной гибкости. Едва Илья пытался вздохнуть, набрать в легкие воздух, Яна туго и беспощадно сжимала ребра. Когда грудная клетка не получив обещанного кислорода рефлекторно опадала для новой попытки, еще плотнее затягивала спиралью вьющийся по периметру захват. Удушье наступало стремительно. Кончики пальцев начали холодеть и панические рывки, провалы и взлеты сознания напомнили ему, в последний раз, потерянную и возвращенную рукой Кайли память.
   -Дыши.
   - Не буду.
   Ты странный.
   - Почему ты заговорил со мной?
   Это важно?
   - Ты думаешь, я взялся поддерживать беседу из вежливости?
   Илье показалось, что он услышал в ответ смешок.
   Я разговариваю с тобой, потому что ты чужой, хотя и... чуткий.
   - Глазастый, - подсказал Илья.
   - Можно сказать и так. А та, о которой ты сейчас подумал, спасла тебе жизнь.
   -Кто ты?
   - Разум.
   Тогда мы с тобой родственники.
   Новый смешок.
   Я готов побеседовать с тобой.
   - Из скуки?
   Может быть. Даже одноглазый ощущает себя изгоем в стране слепых, несмотря на свой дар.
   Оплетающие Илью корни опали, заснув равномерными кольцами. Он перешагнул через скрученные плети и размял изрядно затекшее тело.
   - Можно я сяду?
   Валяй.
   Илья уселся на "древесного удава" и спросил:
   - Почему ты душил меня образом моей женщины?
   - Потому что это единственное, что для тебя важно.
   - А что важно для тебя?
   - То, что тебя тревожит именно это.
   - Непонятный у нас с тобой выходит разговор, но ты первый из череды моих новых знакомых, кто не пытается убить меня, как бы это сказать...окончательно.
   - Я затейлив и весьма, но ленив и осторожен.
   - Тебе не интересны мои враги?
   - Нет.
   - Тогда, может быть, поговорим о моих друзьях.
   - Не стоит.
   - Почему же?
   - Из чувства самосохранения.
   - Неужели ты кого-то боишься?
   - Ты удивлен.
   - Отчасти. Ведь я не знаю предела твоих сил.
   - А если их нет, этих пределов?
   - Тогда помоги мне.
   - Глупая просьба.
   - Ни какая не глупая. Просто помоги мне избавиться от этой бесконечной череды преследований. Пошевелись, ведь тебе скучно, я же чувствую.
   Семантическая ментальность, проявившаяся в "источнике". Ты и в правду необычен, чужак. Нарушение прерогативы - конец всему. Нужно быть другим, чтобы постучать по-другому. Может быть, в этом и есть рациональный смысл.
   - Какой?
   - Я не заключаю односторонних сделок. А ты слишком слаб, чтобы стать мне партнером. Ты уж не то, но еще и не это. Созрей вначале. Хотя... досадно.
   - Попробуй, - взмолился Илья. - Прояви свою мощь, если для тебя это ничего не стоит. Неужели тебе достаточно одного чистого знания, что ты способен совершить доброе дело и даже не попробовать, не попытаться осуществить его в реальности!?
   - Добрых дел не бывает. Всегда найдется обиженный и с реальностью тоже можно не угадать. Буря не демонстрирует силу. Ветру не нужна власть. Парусам его не поймать в открытом море. И если ветер рвет паруса, топит парусники, буре от этого веселей не станет. Зачем мне потакать твоим глупым поступкам? Сейчас ты опять хочешь обстряпать свои скороспелые желания за счет моей несвободы, разделив между нами ответственность. Тебе не повезло. Я родился, страдал и умер задолго до твоего прихода сюда. А теперь ступай. На глазок не определишь в ком руда, а в ком пустая порода. Иди. Надеюсь, тебе еще не поздно осознать себя победителем.
   Снаружи раздался крик. Долгий, серьезный, рвущий душу, вопль. Илья вскочил и побежал вдоль растянутых по стенам, начавших шевелиться, корней. Они двигались в противоположных направлениях. На голову осыпалась земля. Трещало и цараписто шоркало, протаскивалось, и света становилось все меньше. Чуть-чуть.
   Илья выскочил между двигающихся корней, подхватил Яну, продолжавшую цепляться и тащить корень в обратную сторону, и они побежали к опушке. Когда понимаешь механику происходящего, двигаться легче. Они огибали воронки, на бегу, наблюдая, как встают деревья, занимая прежние укоренелости. Все-таки этот лес предпочитал оседлый образ жизни. В небе по-прежнему крутилась, порхала осыпающаяся листва. А треск стоял такой, словно по складу фанерной тары прогуливался малоуправляемый асфальтовый каток.
   Лес вырастал, расправлялся на глазах. Тянулся в полдень. Мох послушно приминался, пухлился мягкой рухлядью, складывая вывороченный комковатый грунт, наново перестилал дно мышеловки.
   Беглецы выбежали на кромку обманчивого леса. В Илье клокотала досада, но "разум", кажется, решил подсластить пилюлю, поставив в конце жирную дробь многоточий.
   Пилот трансфера монотонно прочесывал выделенный ему сектор. Невзрачная степь приедается быстро. Брошенный тягач, давно помеченный и обследованный поисковой группой, оставался единственной значимой точкой в изометрии облетаемого участка.
   Веригл посмотрел направо, и взгляд привычно скользнул, пропуская лес мимо его сознания. Он воспринимал это место, как самую унылую, заурядную степь, машинально сбрасывая показания изометра местности. Прибор жалобно пищал, озвучивая вопиющий факт небрежности, но обособленным от пилота сознанием его никто не наделил. Вдруг у Веригла, словно шоры с глаз упали. Он отчетливо увидел объект поиска на краю опушки, неведомо откуда возникшего лесного массива и стремительно повел на снижение свою треуголку.
   Пилот посадил трансфер, открыл активный вход и, перебравшись на пассажирское сидение, положил обе ладошки себе под голову и крепко - прикрепко уснул.
   Беглецы приблизились к трансферу. После недолгих колебаний Илья занял место пилота. Яна села в одно из свободных кресел, непрестанно оборачиваясь на вытянутые ступни Веригла.
   Не находить разумное объяснение многому, уже приняло для нее свойство приобретенного иммунитета.
  
  
   - Сердечно бла-го-да-рю тебя, дух подземный и хозяин лесного кегельбана! - прокричал Илья "разуму", так предметно нарушившему свой вожделенно оберегаемый нейтралитет.
   Этот лес удерживала за поводок совсем другая рука. Как преданный пес он охранял вход в жилище своего хозяина. Как близкий друг позволял ему отпускать верную добычу.
  
  

"Наполнить имя твое"

   Яна придержала спящего Веригла, не пристегнутого ремнем безопасности, когда, набрав высоту, Илья накренил трансфер и, проваливая левый борт, повел летательный аппарат к городской черте.
   Небо не пустовало. Повсюду виднелись кружащиеся треуголки. Илья ожидал запроса с башни радиоконтроля, желающей выведать, отчего это он самопроизвольно уклонился от предписанного сектора пилотирования. Придумывал разного рода отговорки, но запроса так и не последовало. Это могло оказаться случайным везением или он по-прежнему оставался под патронажем пещерного друга. Мысли на эту тему его немного сбивали, но вскоре движение стало настолько интенсивным и нервозным, что он целиком ушел в управление летательным аппаратом. Дважды его подрезали лихачи, перестраиваясь из нижнего ряда и рассчитывая исключительно на негаданное счастье. А однажды ускорились в такой близости, что Илья едва смог удержать трансфер в струе турбулентности. Дополнительные проблемы ему были абсолютно не нужны, и он всю дорогу, осторожности ради, старался не участвовать в маленькой воздушной баталии неврастеников.
   Илья снизился в центральной части Эстарионоса. Нашел разрыв между сплошных стен, куда не выходило ни одно жилое окно и посадил трансфер в глухом переулке, среди переполненных мусорных баков, расшвыряв пустые коробки и всякий просыпанный мусор.
   Задерживаться в таком месте желание не возникло. Прошагав вперед, они выглянули на улицу в кипящий котел респекшен-авеню. Город безостановочно продолжал суетливо жить своей жизнью. Спешащая, перетекающая из себя в себя же толпа. Затылки, толчки и озабоченные лица вокруг. До них не было ровным счетом никому, ни какого дела.
   Это успокаивало.
   По обоюдному согласию они отправились в закусочную. В заведении от запахов было душно. Свободными оказались только стоячие места за круглым столиком возле входной двери.
   Илья, в безысходности, хотел расплатиться своей сохраненной персональной карточкой, но Яна остановила его, продемонстрировав тонкую пачку сложенных вдвое бумажных денег.
   - Мелкая воровка, - довольно едко пробрюзжал Илья.
   - Не ругайся. Я всего лишь достойное отражение своего избранника. Оставаться порядочной девицей и не пошарить в карманах пилота при таком как ты типчике, расточительная простоватость, - язвительно парировала Яна.
   - Дай мне только время и я оторвусь от тебя в этом вопросе.
   - Обещаешь?
   - Предрекаю.
   Они взяли литровую бутылку имбирного пива, большую фальгированную пачку чипсов с беконом и две порции раздувшихся от кипятка колбасок в кишочках.
   Илья все время поглядывал на улицу и на входящих и выходящих посетителей. Приканчивая вторую колбаску, он невразумительно промямлил с набитым ртом:
   - С сегодняшнего утра отцепление с космодрома снято.
   - Почему ты так решил?- препарируя очередной ломтик и отправляя его себе в ротик, поинтересовалась Яна.
   Илья, наконец, прожевал самонадеянно крупный кусок колбасы и тогда, тяжело вздохнув, ответил ей:
   - Пестро и многолюдно вокруг. Не как всегда. Смотри, как ощутимо прибавилось народу в городе. Если признать верным последовательное развитие событий, следует предположить, что все они прилетели совсем недавно. Но когда? Возможно, мы с тобой создали неудобства маленькой флотилии кораблей, которым пришлось те горячие сутки любоваться Милавой с высокой орбиты. Подвижки в настроениях. Намечается какое-то крупное мероприятие. Ты ничего об этом не знаешь?
   - Верно, - уголками губ улыбнулась Яна, отчего на ее зарумянившихся щечках образовались обворожительные ямочки. День привыкания и примирения! Праздник добрососедства, терпимости и взаимных уступок. Официальные торжества, посвященные подписанию мирного договора между Аренднским флот-командором и разумными вождями племен Милавы на крейсерате эскадрилиона " Базальтиец". Вот отчего так спешила Мойра! Ей нужно было покончить с нами до начала торжеств. Теперь уже, извините, поздно! Порка слуг в присутствии гостей не приветствуется как забава. Вежливость превыше всего. А за манерами она следит, тут у нее пунктик. Праздник продлится дней пять не меньше. К тому времени, когда все посольства и неприкосновенные лица покинут нашу планету, мы не мы будем, если не отыщем способ, как избежать наказания.
   Илья схрумкал горсть чипсов и отпил из одноразового стакана имбирного пива. Его мозг старался постоянно отодвигать на второй план и не рассматривать эту вполне очевидную мысль, что лучшей защиты чем Кайли им не найти. Прилив новых людей в город на какое-то время разбавит агрессию по отношению к ним, но уже никогда не обезопасит их полностью. Ему ни в коей мере не хотелось идти на поклон к Свытне. И был в этом шаге еще некий тривиальный примитивизм. Угадываемость. Зная, куда пойдет добыча, по-местному "зверек", легко подготовить для нее ловушки и капканы нового образца. Какой-то из них, да ухватит. Сработает. Защелкнется.
   Его мятеж был мелок и жалок, с привкусом ревности. Отдавал бессмыслицей и постыдной для мужчины капризом. Даже на свой собственный взгляд ему не хотелось выглядеть тщеславным позером. Поэтому он отказался от идеи снять номер в гостинице и решил ничего не предпринимать, пока не понаблюдает за галереей Кайли. Первый же встретившийся на их пути Мзгирь мог разоблачить его в два счета. Илья вполне мог бы свихнуть себе мозги, но так т не выдумать способа, как перестать размышлять на опасные темы, дабы не привлекать к себе внимания и в то же самое время суметь додуматься до чего-то путного и полезного.
   Он торопливо доел свою порцию, продолжая монотонно повторять про себя одну детскую считалочку. Потом вдруг понял, что это тоже не выход из положения и таким способом он привлекает к себе ничуть не меньше внимания тех, кто способен "углядеть" его через транквилиум.
   В этом мире идея лояльности была доведена до абсурдного совершенства. До своего логического, обескураживающего итога. Стоит только краем ноготка на мизинце ощутить себя добычей, жертвой и спрятаться уже от этого невозможно нигде.
   Уяснив для себя этот фатальный парадокс, Илья просто стал спокойно, вальяжно потягивать свое безалкогольное пиво и зыркал по сторонам, только если его задевали плечом.
   Ощутить себя победителем, а не жертвой, не про это ли ему говорил "разум" тогда?
   - Ты что-то опять без меня решил, с тех пор как перестал жевать, - обвиняющее заявила Яна, - по лицу вижу.
   - Ну если даже ты замечаешь, тогда пошли отсюда скорей.
   Они вышли на улицу, продрались сквозь толпу к краю тротуара и поймали наземное такси.
   Галерея Кайли, как и дом напротив, была оплетена строительными лесами. Здесь же был сооружен подъемник. Кровельщики ложили черепицу, невольно прислушиваясь к царящей музыке внизу. Голые, торчащие кости бруса на крыше уже не царапали разреженные облака и довольно быстро обрастали чешуйками мяса, "наедая" бока скатов и "зализывая" раны громкого старта "Сферикса".
   Саксофонист был в ударе. Бульвар полнился звуками его мелодии и листья на деревьях, шевелясь, казалось, аплодировали маэстро. Рассудок туманился, и хотелось петь, не зная слов. Мелодия вздрагивала, плескалась в бокале бульварной площади, слегка пьяня и касаясь опахалом тропических орхидей ушных раковин. Мурашками разбегалась по шее и вискам, сладким медовым шариком пульсировала в основании черепа. Печальная жалобщица - импровизация увещала, молила, умоляла, резонировала между полушариями мозга, раздражая, жалея и утрируя нетерпеливые порывы и колебания.
   Всякий замедлял шаг и наследовал с музыкой это ощущение тщетности любой суеты и успевал подумать о вечном и неизменно незыблемом.
   Они заказали по стакану слабогазированной воды, немного кислой, но с приятным фруктовым вкусом. Их столик, так, кстати, разместился в тени дерева. Илье показалось, что он уловил тему саксофониста, взятую из замечательной, полузабытой, лиричной песенки " Эти дни прошли". И тут они оба увидели ту, которую уже и не надеялись встретить. На полуовал крыльца вышла девушка, попрыскала аэрозолью стеклоочищающей жидкости на цветное стекло входной двери и принялась старательно оттирать строительную пыль.
   Яна подала радостный крик, встала и помчалась, пересекая бульвар по косой, минула справа арку и взлетела по фланкирующей лестнице, ловя в объятия взвизгнувшую от неожиданности Лайгрет.
   Девушки закружились, нежно и одновременно жадно обнимая друг друга.
   - Как .... Как ты сумела! Как тебе удалось от нее вырваться?!
   - Ерунда. В этом и заслуги-то моей никакой нет. Я не совершила ничего невозможного, - отнекивалась Лайгрет. - Чтоб я не рассказала потом, знай - все происходило не по моей воле. Одни интриги этой ужасной, коварной женщины.
   - Ах, как я тебя понимаю, - на миг, позабыв о собственном положении, посочувствовала Яна.
   Подруги откружились, не зная, куда деть тряпку и аэрозоль. Их глаза были на мокром месте.
   Илья пришел на помощь, подхватив обеих и увлекая от любопытных глаз, скоренько завел в галерею.
   Маленькие радости воссоединившейся семьи, в которой появился мужчина. Немного иронии и легкий, стыдливый беспорядок. Расспросы, выяснения подробностей и слова, слова, слова. Разлившиеся реки откровений. Взамен большие удивленные глаза и самый благодарный слушатель. И все что оспаривается, так это только стремление выговориться первым.
   Лайгрет не били и не пытали, поселив в маленькой белой комнате. Казалось, что уход и покой - это все, что она видела от своих похитителей. Она помнила, что очень много спала в эти сутки и при этом все равно чувствовала себя усталой и разбитой.
   Никто не стал огорчать ее догадками.
   Яна во всех обжигающих подробностях рассказала как они убегали на "Сфериксе". Мчались, падая в каньон, проносились под стальными витражами. Как их лавер прорывался через кольцо окружения к космодрому. Ее живописный рассказ никого не оставил равнодушным. Спуск на дно летного поля и все ее страхи изобразили скрюченные, словно вцепившиеся в воздух, пальцы. Как брели по трубопроводу и купались в бассейне отстойника. Пожаловалась Кайли на Илью, что он едва не задавил ее тягачом. И три женщины посмотрели на него осторожным, подобающим моменту, взглядом.
   Илья только рукой махнул, не связываясь
   Яна пригибалась, вспоминая как падал над головой леc и обе женщины невольно повторили ее жест, испытав абсолютное потрясение. Рассказала, как обрадовалась, увидев Лайгрет живой и невредимой. И не было в этом ничего показного. Без всякой задней мысли или задумки пощекотать нервы.
   Если женщина еще и хозяйка отменная, ей достаточно пары часов чтобы обычная спальня стала симпатичной как украшенная атласными бантиками корзина с маленькими котятами. Похвала ее вкусу. Яна как раз завершала последние штрихи, завешивая двойными, плотными шторами окна. Поперечины строительных лесов проходили чуть ниже подоконника, и любой рабочий мог заглядывать в их окна, когда ему заблагорассудится. Яна решила не искушать ребят и балансировала под потолком возле гардины, а Илья постепенно подавал ей снизу красочную волнистую пелену габардиновых штор вино-бордового оттенка, примечая легкость бытия и учась признавать полутона в отношениях и тайную свободу одиночества вдвоем. Невозможность обрести все это целиком равняется катастрофе. И равняется ли? Скорей даже превышает.
   Они занавесили окна и почувствовали себя уединенными. Илья принял Яну на руки и долго не отпускал, любуясь мягкой аркой ее плеч, воздушностью и фигурной утонченностью ее тела. А она гладила его непослушные волосы и прятала радость под прикрытыми бархатными ресницами.
   - Я вдруг понял, что из того, что я видел прежде красивого, меня, по-настоящему, не трогало ничего. Пока я не повстречал тебя. Мне все равно из чего ты сделана. Вначале ты напоминала мне сотканного из воздуха херувима. Ты как будто исчезла на глазах. Таяла.
  
   - Все заслуги главной наградой лежат на твоей груди, любимый мой. Когда я смотрю на тебя, то понимаю, как я счастлива с тобой.
   - Я хочу, чтобы ты всегда была в моей жизни! - и он бережно, словно свежесрезанный букет цветов, опустил ее на покрывало.
   - По-другому и быть не может, - продолжая внутренние откровения, ответила ему Яна. - Я воспринимаю только тебя. Вижу и слышу только тебя. Думаю как ты. Сопротивляюсь этому и понимаю, что зациклена на тебе одном. Понятия лучше или хуже утратили для меня всяческое значение. Ты лишил меня права выбора, став единственным. И это буквально так. Я становлюсь сытой, когда насыщаешься ты и, глядя, как ты ешь, испытываю ничуть не меньше удовольствия, чем когда любуюсь "Лурэнс". И проводя рукой по твоему телу.... Вот как сейчас, ощущаю, как с тебя осыпается шелуха мужиковатости и остаешься ты, чистый и беззащитный, с дрожащими крыльями всепричастности за спиной.
   - Теперь ты записала меня в ангелы.
   - Бери выше, я обожествила тебя. Ведь ты смог совершить необычайное, недопустимое по правилам нашего мира. Мы общаемся с тобой на единой системе сигналов и символов, понимая и заучивая в тот же миг, когда впервые услышали их. Разные условия обитания, воспитания и культуры наших цивилизаций для нас не помеха. Мы ни разу не переспросили друг друга, уточняя смысл сказанного. Где видано такое, чтобы Взлелея напрямую, без посредничества Мзгирей или Свытни подпитывалась от "источника". А ты превозмог все и совершил это маленькое чудо. И это необъяснимо! Ново. Ты первый, кому удалось достичь невозможного, перевести условное состояние в безусловное. Наполняя меня главным источником жизни - любовью своей. Мою честь, надежду мою, имя и помыслы отрадой зарящейся нимбом вокруг твоего прорывающегося жизнелюбия. Делая меня целомудренной в отношении всех остальных. Обогащая все мое существование и наделяя смыслом терпеливое ожидание этого счастья. Осмысляя само желание жить! Вся я тут, какая есть, - и Яна смахнула выступившую непрошенную слезинку. Откровенная и беззащитная.
   Илья знал, о чем она говорит, он и сам подстраивался под ее настроение, ее циклы, биение ее сердца. Совокупляясь сознанием с ней.
   - Ты преувеличиваешь мою добродетель и идеализируешь сознание, - чуть натужно пробормотал он в ответ.
   Илья чувствовал себя даже не сконфуженным, не по заслугам обласканным. До того полагая, что значительно очерствел сердцем. Он был пришкворин, прибит гвоздями, распят и поднят на кресте обожания и веры в него. Столь неумолимо на Илью смотрели глаза одушевленной любовью женщины.
   Одушевленной любовью...
   Ему стало неловко от постижения этого выверенного равноденствия подсасывающей изнутри тревоги и ее уверений в его предназначении. Словно рушилась, распадалась некая башня мира, и он торопливо метался внизу, пытаясь поймать самое дорогое, несущееся с верхнего этажа вниз, и вдруг понимал, что погибнет сам, если останется на этом истоптанном пятачке.
   - Яночка, не расхолаживай меня, не расповаживай любя. Я мужчина и должен твердо стоять на своих ногах, а ты прилепила мне белые крылья святого ангела. Направляй, напутствуй меня, но не попустительствуй, обожествляя.
   - Илюша, милый, дорогой у меня дурное предчувствие. Я обещаю, что не ослаблю хватку и не дам тебе улететь.
   Она видела в этом выход.
   - Лучше обнимай меня крепко, - попросил Илья. И она тут же ласковым комочком прильнула к нему.
   Каждое их прикосновение к друг другу дышало нежностью и призывало забыть о многом.
   Потом был обед. Плотный и сытный. Кайли позвала их сама, не прибегая к помощи Лайгрет. Между женщинами чувствовалось некое напряжение. Отобедав вчетвером, одной доверительной компанией, Кайли пригласила всех в каминную.
   Языки пламени танцевали, заточенные в закопченную нишу, сложенную из огнеупорного кирпича. Дикий отделочный камень блестел грубыми изломами тесаных граней. Дрова потрескивали, отстреливая дымящиеся огарки - послания на волю, которые тлели, падая на чугунную подставку с прозрачным огнестойким экраном.
   Вытянутая комната без окон лишала ощущения времени. Казалось, что уже наступил вечер.
   Пару голубков Кайли усадила на сафьяновый диван в центре. Лайгрет указала на кресло возле камина. Поправила плед на своем, к которому не подпускала никого. Затем подошла к последней широкой ступени лестницы, ведущей на внутренний балкон. У ее подножия находился барный столик на колесиках и Кайли принялась разливать нектарное вино по бокалам.
   Платье Свытни казалось несложным, но сидело как вторая кожа. Кайли меняла позу и оттенок чуть изменялся, переползал, подчеркивая выигрышные изгибы и упругости.
   Илья поймал себя на мысли, что смотрит на это, если не равнодушно, то с некой спокойной радостью за хозяйку. Затем его вниманием завладел огонь. Желтое пламя спокойно трепетало, окруженное легкими завитками голубого огня. Огонь тоже обладал своим нимбом. Шевелящимся кракелюрам, видимым даже Ильей. Он думал, мыслил, пренебрежительно и жадно прожигал, проживал свою короткую, но такую яркую жизнь. И никто не мог дотронуться до его мыслей. Илья позавидовал независимости огня и в легком смущении перевел взгляд на занятое кресло.
   Лайгрет оделась на фуршет нарочито просто. На ней были черные, свободные с заниженной талией брюки и тонкий, однотонный свитер цвета соломенной стерни, с подогнутым воротником, подступающим мягкой складкой под самый подбородок.
   Лайгрет изменилась, отчужденно всматриваясь в мерцающий свет камина.
   Глядя на огонь, никогда невозможно почувствовать себя одиноким.
   Яна оделась для него. Без реплик. Как он хотел. Бодрое, алое платье с симметричным вырезом спереди и сзади. Нитка крохотных, словно взлетевших и застывших на солнце брызг-бусинок ожерелья соединяла ключицы и охватывала шею. Он пытался отыскать на ней следы своих поцелуев и остался доволен чистотой ее кожи.
   Все мужчины - зазнавшиеся собственники. Лучше уж пусть помалкивают, когда думают о таких вещах. И судя по тому, сколько они предпочитают проводить времени молча, то думают об этом частенько.
   Кайли раздала бокалы, поставила поднос на каминную полку, открыла лощеный футляр, достала излюбленный длинный муштук с тонкой сигаретой, прикурила и только тогда уселась в кресло сама.
   - Загоняли вы меня, - проворчала Свытня, выпустив в никуда струйку молочного дыма и цепко следя за выражением лица Лайгрет, которая отпивала из бокала крохотными глотками.
   "Стена. Нераспоковывающийся кракелюр. Перлюстрировать не удается, в который уже раз. Мойра большая мастерица по части воздвижения психоблокирующих перегородок. Надо девочку расшевелить, растревожить. Задеть за живое. Нащупать бороздки, куда просовывать ключ".
   - Не накапай, - обратилась она лично к Лайгрет, продолжая буравить взглядом. - Не то тебя еще, не дай бог, удар хватит. Ты же теперь такой чистюлей заделалась.
   Илья и Яна молча переглянулись. Свытня сегодня играла в темную, во что-то свое. Без посвященных. Когда она пребывала в таком настроении, всем следовало задраить люки.
   - Экспозиция, натуральный пылесборник. Не мне вам указывать....
   - А ты укажи, - донимала ее Кайли, - открой нам глаза, чавкающим по грязи через миазмы болот.
   Неуверенный огонек в глазах Лайгрет вспыхнул и стал неподвижным, как на стоп-кадре:
   - Я бы не так выразилась, но если угодно....
   Кайли повторно ее перебила, прищурившись, словно от попавшего в глаз едкого дыма и внезапно обратилась к Илье с Яной:
   - Мне и самой всегда нравилась Лайгрет, - вдруг заговорила присутствующей в третьем лице, будто речь шла о добром десятке прожитых вместе лет. - Не пискля, не врунья и не ябеда. Такая девица с характером. Но после возвращения она заделалась абсолютной чистюлей, повсюду ходит за мной с совком и веником и буквально смахивает пыль с пяток. Хорошо еще, что у нас муравьи не водятся! Дай ей волю, она бы и их заставила надевать на лапки тапочки и вытирать ноги по пятнадцать раз на дню.
   "Рыться в живой душе - это вам не гречку просеивать. Свытня погрузилась в ауру Лайгрет, но все, что ее интересовало, было запечатано дисфункционирующим запретом. Кайли чувствовала, как девушка закрывается и уходит в себя. Нет! Нет! Нет! Нужно было срочно менять тактику. "
   - Лайгрет, голубушка. Я сама себе не рада и не ведаю, что болтаю. Не обращай внимания на брюзжание неврастенички, - Кайли выдернула и выбросила в камин окурок. - Помнишь, как ты занимательно рассказывала о именах? Ну, тогда! Вспоминай. Прелестная и поучительная игра слов. Транскрипция предначертанного судьбой поведения, - на ее губах играла легкая, неподражаемая улыбка. - Наша Лайгрет верит в фатальную неизбежность и, что данное тебе имя определяет твою судьбу и формирует характер.
   - Я, правда, верю, - наконец прорвало Лайгрет. - Вы можете думать себе все, что пожелаете, - с вызовом заявила она и выжидательно уставилась на Кайли в предчувствии новых нападок.
   - Говори, говори, - вздернув ладони, заверила ее Свытня. - Когда огонь прогорит, я посыплю свою голову пеплом в знак раскаяния за все обидные слова в твой адрес.
   - Хочу это видеть, - не удержался от замечания Илья и тут же пожалел о слетевшей с губ едкости, вжавшись в диван.
   Ему за глаза хватило одного брошенного в его сторону взгляда, в котором читалась некая успокаивающая жестокость медсестры, шепчущей из под марлевой повязки, но не выпускающей из сжатых пальцев наполненный шприц с набухшей каплей на кончике длинной иглы.
   " Это всего лишь мундштук", - избавившись от наваждения, облегченно понял Илья.
   - И так, можешь начать с меня, - отвернувшись от Ильи, разрешила Свытня.
   - Хорошо, только, чур, не перебивать меня и не смеяться, - сосчитав три пары преданно пожирающих ее глаз Лайгрет воспряла духом и начала, из принципа, отказавшись от предложения, Кайли:
   - Вслушайтесь. Яна. ЯНА. Две независимо звучащих в имени слога. Я-НА. Я и НА. Я - стремлюсь к тебе. Я - вот она я. Я - НА тебя надеюсь. На. НА тебе меня. Я не НАвязываюсь. Я-НАходка для тебя. Дорожи мной, - и Лайгрет подобрев, лукаво и многозначительно посмотрела на Илью.
   Тот больше не пытался острить и комментировать.
   - Илья.
   Он невольно вздрогнул, не понимая, в каком контексте, прозвучало его имя.
   - Илья, - повторила Лайгрет. - В этом имени усматривается право свободы выбора. ИЛи - Я, или не - Я. Попрание и вызов. Если не - Я, то кто же еще. ИЛи - Я являюся, или нет меня. ИЛи - Я не тот, как о себе думаю сам. Осознанная решимость. Размышление и бескомпромиссность в сделанном выборе. Нет, вы посмотрите на него, как девушка на выданье потупился! А я его и так и эдак расхваливаю.
   Поиздевавшись вдоволь над Ильей и нахохотавшись втроем, Лайгрет попросили продолжить.
   - Мойра...
   Все напряглись. Было произнесено имя, которое находилось почти под запретом в стенах этого дома.
   Кайли нырнула в транквилиум. На имени не было блокады! Узкая, пережатая, скучная тень, отбрасываемая буквами в сознании Лайгрет. Свытня пыталась протиснуться через дырки в заборе символов. Каждая буква стояла неровно, обернутая в страх, в невежество, в трусость быть обличенной. И их раскисшие грязные тени накладывались друг на друга, образуя запутанный и неясный портрет, лежащего на ложе Духлона.
   Кайли пристально всмотрелась в открытые, умные, пытливые глаза, не менее внимательно зрящие на нее, а на посмертных, ломких губах Духлона играла замысловатая, ироничная улыбка.
   Кайли отшатнулась, узнав увиденное лицо.
   Со стороны ее движения воспринималось как недовольство выговоренным именем вечной соперницы.
   Лайгрет спешила, опасаясь, что ее прервут на полуслове:
   - Мойра означает МОЙ. Только МОЙ. Больше ни чей. Маниакальная гордыня и себялюбие. МОЙ - РАб. Горячее желание обладать и контролировать все и всех. Подчинять. Получать все, что пожелает.
   Илья почувствовал, как рука Яны добралась до его кисти и бережно сжала.
   На следующее имя Лайгрет получила личное разрешение, поэтому не медлила ни секунды:
   - Кайли. Вечный спор и сомнение. Каяться ЛИ мне, или нет? За КАждый неверный шаг. Какая я? Не наврежу ли я, поступив так, а не иначе. Вечная бузитерка....
   - Достаточно, милочка! - громогласно прервала ее Свытня.
   - С твоим именем мне тоже все более- менее ясно. Лайгрет, которая ЛАет да не кусает, а ЛАЙ ее слышится кругом и никому покоя не дает.
   - Все ваши недавние извинения оказались звуком пустым, - небрежно бросила Лайгрет.
   Кайли забросила ногу на ногу и бескомпромиссно уставилась на Лайгрет:
   - Говори, говори. Не останавливайся. Все, что хочешь теперь говорить можешь. А я на тебя смотреть буду. Когда выговоришься, - я скажу, - выждав паузу, Свытня продолжила. - Одни делают все за раз, а другие собирают, строят окружающий их мир по частям, по кусочкам, часто отказываясь от уже выбранных решений. Перемалывая и перебирая разные варианты. Мужчина, которому я остаюсь верна, и по сей день где-то изверился. Он и так слишком долго существовал в напряжении совести. Хороший человек не может быть бережливым к себе. И на каком-то этапе его моральные авторитеты пошатнулись. Но у меня, как у хорошо знающего его человека, появились сомнения. Подозрение, что он осознал сложность в значительной степени выбранного им пути и его выбор пал на что-то совсем другое. В тебе Лайгрет я нашла отпечаток его образа. Послания. Возможно, предупреждения.
   - Ленард! Во мне! Но почему я! Лайгрет уронила полупустой бокал себе под ноги, выплеснув на ковер вино, и даже не сразу заметила это, словно ей по большому секрету сообщили, что она больна неизлечимой заразой. - Он же струсил, ушел, покинул вас. Сбежал! Почему выбор пал на меня! Ведь я бы никогда не протянула ему руку помощи сама.
   - Кто тебя спрашивал, - отмахнулась Кайли. - Все бы люди мечтали именоваться трусами, будь у них достаточно смелости на такой шаг, который совершил этот человек. Наверное, по прошествии стольких лет, я думаю, он слишком привык отвечать за других и принимать трудные решения. Такое тоже бывает. Вот уж поистине странная беда - бояться самого себя, превращая чужую вину в свою собственную. Не смог разобраться со своими проблемами, совершив остракизм и наложив на себя епитимью.
   - Но это же так похоже на самоубийство в условиях Милавы!
   Кайли протаранила ее тусклым цепляющим взглядом:
   - Не бросайся такими словечками впредь. Я бы назвала это отложенным поведением. Одни просто чрезвычайно легко начисто прожигают жизнь, другие терзаются, мучаются и определяют ее. Ленард задумал нечто непредставимо дерзкое и многоходовое в своей перспективе, но, к большому моему сожалению, даже мне непонятное, - созналась Свытня.
   - Этот вопрос мучает не меня одну. Тема давняя. Мойра тоже ощущает выплеск неконтролируемой энергии. Ищет источник или уже нашла? И передала мне весточку, записку, вернув тебя, заставив поломать голову как заглянуть под запретный слой флера в твоей ауре.
   Илья, молчаливый слушатель, ловил каждое произнесенное слово. Соединяя услышанное и сопоставляя. Он одному удивлялся, как Свытня до сих пор не прочла его мысли, которые он переживал, продумывал, находясь от нее в такой близости. Но что-то удерживало его от немедленного признания. Слишком это разоблачение смахивало на предательство Ленарда.
   Чужая тайна - это всегда чужая тайна.
   А если уж совсем начистоту, Илья опасался вызвать неудовольствие существа, разума, можно рядить это понятие в какие угодно одежды, которое, по всем признакам, отвечало за свои слова и было посильней Кайли, раз смогло водить за нос и дурачить даже ее волшебное чутье.
   Илья хотел обрести другого покровителя - он его получил. Тогда он не задумывался о цене услуги, опрометчиво полагая, что ему нечего предложить взамен.
   Как неосторожно.
   Невидимый суфлер перелистывал страницы незаконченной пьесы и загадочно улыбался.
  
  

"Сталеры"

   Справедливость никогда не простирается слишком далеко, как и интересная беседа обрывается внезапно, не ко времени. Тишина становится мучительной, и фразы застревают поперек горла, коверкая смысл.
   Напряжение в Илье нарастало. Лайгрет суетливо, некстати занялась поисками тряпки, ушла и вернулась, разрушая уют прикаминных откровений. Опустилась на колени, костляво выгнулась, горбясь, и принялась нещадно тереть впитавшееся в ковер винное пятно.
   Кайли беспомощно развела руками. (Мол, что я вам говорила.)
   - Мне, кажется, мы уже не пропустили ничего интересного, если покинем вас, - скороговоркой произнесла Яна, засобиралась, схватив Илью под локоть. Беспокойно, сама не сознавая причину спешки с надуманным, радостным, дрожащим нетерпением в голосе. Встала, пошла, повела его за собой, выдохнула короткое:
   - Пока. - И стала подниматься вверх по ступенькам.
   - Остановись! - крикнула ей вслед Свытня, гася разыгравшуюся мигрень, и потерла похолодевшие виски.
   Они обернулись. Лайгрет смотрела из под руки, сонно замерев в низком старте, а Свытня выплеснулась из транквилиума, лихорадочно приходя в себя от спазм ирреального отчуждения. Хватанула воздуха и произнесла:
   - Нет, ничего. Иди.
   Не идите, а именно "иди". Это особенно резануло слух Ильи. Она понимала про кого-то одного из них, не замечая второго.
   Списывая, сбрасывая со счетов.
   Так они, приноравливаясь к ступеням, в странном оцепенении, поднялись на внутренний балкон и покинули каминную.
   Словно ушли, не прощаясь.
   Яна упала, уронила тело на кровать, не раздеваясь, устало, прикрыв глаза. Руки вяло легли вдоль тела. Она не думала о том, как смотрится и смотрит ли он вообще на нее. Испытывая неприятную тяжесть бусинок на своем горле. Каждая ее косточка ныла и болезненно гудела, словно оголенная, пущенная под нагрузку высоковольтная линия. Потом открыла глаза и уставилась в потолок, как старая подпертая паспарту фотография, досконально изучившая каждый завиток и каждую трещинку на противоположной стене.
   Илья посмотрел на холодное пятно ее лица, расстроился, хотел подойти, но случилось непредвиденное, хотя и вполне закономерное: гидравлическое давление мочевого пузыря погнало его в туалет.
   Сколько прошло времени?
   Он надавил кнопку смыва. Вода хлынула, разбрызгиваясь, акустикой труб, заглушая иные посторонние звуки. Но он услышал. Думая о ней, он разобрался в несоразмерности издаваемого звука. Не увядший, тихий, по-женски экономный, аккуратный скрип, а быстрое, ловкое перетаскивание. Шарящее шебуршание. Ему было ясно, как белый день, что там происходит непоправимое. В горле замер и затвердел горький комок страха. Илья метнулся, с разбегу высаживая щеколду. Дверь отлетела, ударившись на перекосе о выступ стены, и с треском рухнула на пол. Он коротко облизнул губы. Кровь стучала в висках как взбесившийся метроном. Трепещущие, раздутые ноздри и всклоченные волосы делали его похожим на беса.
   Когда человек по настоящему напуган - это его никак не красит. Даже притупляет.
   Покрывало сваленной кучей валялось на полу. Черный, затекающий под кружева акрил опрокинутой и расплескавшейся медной вазы и слипшиеся, сломанные цветы, что-то зеленое и скользкое на месте раздавленных стеблей. Под сердцем образовалась тяжелая, сосущая пустота. Илья рванул бардовую штору. Вверху затрещало и лопнуло, и безумный взгляд всполошонно уперся в завязанный, разлохмаченный узел на трубе строительной перемычки.
   Протянутый трос соединял между собой два дома. Колесный бегунок взвизгивал, унося прочь тележку, несущую мертвый вес металла двух похитителей и его ЖИВУЮ Яну. Ее глаза ослепительно прочно цеплялись за распахнутые створки с абсолютным ужасом и всепоглощающим страхом. Он чувствовал всю несправедливость, которую ощущала она, и ему было приторно больно от этого нового скачка напряжения. И все тягостно накатывало, накатывало, накатывало и накатывало, уносясь и уносясь в раскаленное горло горящего внизу окна.
   Яна плакала от боли, смазывая слезами зажимающую ей рот ладонь. Только глаза продолжали сигнализировать, посылая сигналы SOS. Веригл выкрутил ей запястье, завернув руку за спину. Ей удалось прокусить ему руку и, в момент, когда он ее отдернул, крикнуть.
   Улицу распорол истошный девичий фальцет.
   Тележка неслась над пропастью вниз. Веригл в форме Мантыскьера охраны покачивался, но собрался в комок, прицелился с колена и выстрелил в распахнутое окно спальни.
   Илья успел отскочить в угол комнаты, поддев ногой медную вазу. Хлопки жужжащие, шлепающие шмели обрели покой, ткнувшись в противоположную стену. Два слепых отверстия, потом еще и третье, но в стороне, украсили мозаичную ламинированную стену. На пол посыпалась штукатурка. Илья перевел взгляд на вазу. У нее было короткое, широкое горлышко и несколько "талий", как у заплывшей жиром дамы. Илья действовал мгновенно. Он запрыгнул на подоконник, перекинул вазу верхом через канат, поймал средней "талией" трос и, схватившись с двух сторон руками, оттолкнулся и повис, скользнув вниз. Пальцы закололо, суставы затрещали как ореховая скорлупа. Ваза мялась и плющилась под весом его тела, но скользила блестяще. Он почти нагнал их, но они здорово подготовились на этот раз. Илья вытянул ноги вперед, словно висел на парашютных стропах и в момент касания привычно подогнул колени. Настил лесов спружинил, Илья, пригнувшись кубарем, проскочил под болтающейся на весу пустой тележкой прямо в меблированную комнату. Он сгруппировался и, делая кувырок через левое плечо, встал, вырос посреди комнаты готовый драться.
   Холодное бешенство судорогами сводило мышцы.
   Он настроился на пулю в упор. Подлую, но такую предсказуемую. И все это вновь не совпало, не пригодилось в его ожидании подвоха. Его стремлению настичь и посчитаться с противником, казавшемуся ему по зубам.
   Двое стариков. Он и она. Сидели, прижимаясь к друг другу на разобранной на ночь кровати. Пушок седых как лунь тонких волосиков обрамлял безупречную, глянцевую лысину и скуластое крепкое лицо, и талые бесцветные глаза бегали, зажатые в трещинах глубоких морщин. На пожилой даме была длинная, белая ночная сорочка. Лицо простое и мягкое, без тени тревоги, словно она немного была не в себе и едва пробудилась от каталепсии. Волосы спрятаны под чепчиком с торчащими бигудями в волосах. Сорочка на дедушке была расстегнута, саржевые панталоны подтянуты до колен, а ноги обуты в ношенные домашние туфли. В углу на кованом столике стоял неподсвеченный аквариум. В зеленой жидкости на две трети погрузившись в нее, плавало два странных пестрозолотистых шара усеянных фактурными высокими мясистыми хоботками. Ярко украшенные с густыми серебристо-серыми метельчатыми штрихующими пятнами в виде росчерков.
   Илья бросил взгляд, выскочил в коридор за угол, анализируя уже на ходу. Остальные помещения, кулуары комнат выглядели не жилыми. Он ощущал фальшь. Постановочную атрибутику. Этот чепчик и выбивающиеся бигуди, панталоны и домашние туфли. Одно во всех этих декорациях выглядело настоящим. Пупырчатые шары в аквариуме. Слишком сложны и подробны, чтобы казаться случайной деталью интерьера. Но пока Илья не знал о них ничего. Всерьез думать об этом сейчас, было чересчур. Мысль, не окрепнув, натолкнулась и переломилась, сломавшись об обелиск беды.
   Фалды его легкого пиджака развевались, когда он выскочил в темный двор. И весь его вес, вся тяжесть скатилась к ногам, размягчая кости ступней, и он поплелся на ватных неотлипающих от тротуара ногах к покрытому толстым слоем воскового полироли, черно-лакированному, граненому трансферу. Двери багажника были распахнуты. Тележку носилок со складывающимися колесиками придержали в расчет на его повышенное любопытство к предмету груза.
   Неприличный ход. Недостойно дешевый, но действует безотказно.
   Илья предполагал, что его снова обманут. Но это была она. Только она. Ее алое платье неприятно прилипло к фигуре. Ее тело не понимало этой очевидной разницы. Неподвижность пугала. Яна лежала без чувств на носилках, бесцельно уронив одну руку мимо поручней. Узкая алебастровая кисть потеряла гибкость и костисто сжалась. И еще.... Это он понял секунду назад, но осознал только теперь: она была чужой. Впервые! Никогда прежде она не казалась такой безжизненной. Непреодолимо фальшивой. Прежде - сексуальная соседка мечты, за пятнадцать ускользающих секунд поменяла адрес и переехала совсем в другой незнакомый ему район.
   Да, была ли эта мумия, это восковая фигура, это тонкостенная кукла, его обожаемой Яной?!
   Усомниться, не поверить - означало спастись, не волнуя воображения вздорными мыслями.
   Илья кинулся, имея намерение удостовериться, но крепкий и неожиданный удар сбил его с ног. Два дюжих молодца усмирили его прыть, выскочив из-за кустов, пока он рвался вперед и, подсекая ноги, подхватили за руки, фиксируя плечевую кость. Уронили вперед, продолжая держать на имповизированнной дыбе.
   Илья внезапно зашелся в приступе бессмысленного крика.
   Мантыскьер держал его на мушке, пока остальные загружали Яну, захлопывали багажник и садились в трансфер. Только когда черная, граненая, положенная на бок пирамида вознеслась высоко в небо, его отпустили, бросив лицом в пыль.
   Червоточина в небе....
   Комната ожидания, без окон и без дверей - это вся оставшаяся ему напоследок жизнь. Все одно ему не нужна была боль в толщиною в жизнь. Смерть - объемом в жизнь.
   Величина - размером с ничтожность!
   Некая несфокусированная легкость на периферии загнанного в угол сознания обдала тело испариной. Он был близок к безумию, когда тьма становится светом, бессмыслица - соразмерностью, а находчивость - злопамятством и капризным коварством.
   Как только вы переходите границу - вы за границей. Настоящая боль всегда приватна и безысходна во всех своих проявлениях.
   Пусто и запоздало, его посетила гениальная идея броситься в погоню. Он чувствовал себя заживо погребенным, неубиенным Духлоном, которому по случайности сохранили свободу передвижения, забыв закопать. Илья поднялся с земли и побежал, отмеряя роковые шаги. Звук клаксона настиг его сзади, когда он, не оглядываясь, выбежал на дорогу. Водитель легковушки высунулся из окна и начал орать, пересыпая речь отборными ругательствами.
   На перегрузках организм выдает что-то невероятное.
   Илья прыгнул к машине, дернул дверь и затем вырвал водителя из его кресла. Уже, очутившись на мостовой, тот перестал ругаться, и бешено выпучив глаза, страстно плюнул Илье под ноги. Его поступок вызвал в Илье интерес. Этот человек или Веригл, или бог весть кто там еще, был невиновен перед ним. Долгая череда злоупотреблений, активных провокаций, желание принудить его и смирить с существующими в этом мире абсолютным деспотизмом привела его к пониманию главного. Он никогда и никому не позволит поступать с собой так. И эта невольная страсть хозяина легковушки вызвала в нем надежду.
   Человеческое слышится везде, если есть, кому издавать этот преступный здравый звук. Притворство и приспособленчество ограничено и посредственно, живое поведение человека неповторимо и непредсказуемо бесконечно. Илья, как не спешил, по той главной причине отыскал время даже для этих слов:
   - Извини. У меня положение безвыходное. Правы всегда только те, кто устанавливает правила. Попробуй, если она не заблокирована, все деньги твои, приятель,- швырнул на грудь хозяину машины свою перфорированную кредитку, нырнул в салон и отжав педаль включил переднюю передачу.
   Черный трансфер давно исчез из виду.
   Илья косился в зеркало заднего вида. У него шла сплошная помеха слева. Но он сумел втереться, въесться в транспортный поток. Быстро поменял ряд и, разгоняясь, преодолел два перекрестка. Машина обиженно ревела, словно в отместку за выброшенного хозяина. Педаль газа мелко вздрагивала, через тонкую подошву, пытаясь пощекотать его ступню. Илья уж подумал, что попал в "зеленый коридор", когда цвет светофора однажды мигнув, сразу перескочил на красный до того, как Илья вылетел на очередную развязку. По двойной разделительной полосе обогнал притормаживающий пикап и опасно пронесся перед высунувшимися мордами тронувшихся с места автомобилей.
   Он создавал помеху. Ему создавали помеху. Это уже преследовало его как проклятье. Затем возникла неожиданная идея, которая дала абсолютно новый ход его мыслям.
   "Как это случилось? Когда Яна перестала ему нравиться? Что он видел жалкие пятнадцать секунд?"
   Илья дрожал как гончая, почуявшая добычу.
   "Они уводили его, продемонстрировав ее тело. Показали и отвлекли внимание от чего-то более важного"
   Илья включил правый поворот и, едва не подставив зад огромному грузовику, прижался к обочине. Он положил согнутую в локте руку на глаза и попытался сосредоточиться. Начал заново переживать все шаг за шагом.
   Протянутый канат, казалось, тянулся и закручивался из середины его лба как гигантский рог, а разбахрамленные узлы составляли его мозг. Потом два сыгравших свою партию непростых старичка с весьма странными "аквариумными рыбками".
   Ему показали только то, что хотели показать! Поманили и бросили, устраняя с дороги как помеху! Вот как было дело.
   Скверно запахло паленой резиной, когда он рванул с места, высматривая, выбирая для себя все правые повороты, какие попадались на его пути.
   Илья вернулся очень тихо, подъехал накатом, чуть высовываясь из-за стриженых кустов с другой стороны двора, и остановился, не глуша двигателя.
   Как раз вовремя. Тютелька в тютельку. Серый микроавтобус подогнали к самому подъезду. Здоровяк со сломанными ушами борца быстро глянул по сторонам и открыл не багажник (иначе бы Илья ничего не увидел), а боковую откатывающуюся посередине салона дверь.
   Застегивая пальто и, поправляя фетровую шляпу, из подъезда вышел старик, что-то сказал здоровяку и забрался внутрь микроавтобуса. Четверо, идущие следом, спускались осторожно. Миновали ступеньки и, стараясь не раскачивать тяжелую ношу, подошли к микроавтобусу. Накинутое сверху черное покрывало чуть сбилось, и Илья отчетливо разглядел зеленую муть аквариума.
   Он упорно заблуждался, до самой последней секунды надеясь увидеть Яну. Так бы хорошо и просто все разрешилось. Он все последние минуты подпитывался этой надеждой. Возможно, только эта иллюзия, столь ярко живущая в его сердце, привела его в это место в надлежащий срок.
   Аквариум, со всеми возможными предосторожностями, словно речь шла о гремучей ртути, установили внутри салона. Последней, не совсем по-дамски, под обе руки, двое молодцев проводили в кабину старушонку, успевшую, тем не менее, подмалевать губы и принарядиться в лиловый костюм в приглушенную светлую исчезающую полоску.
   О бигуди не могло быть и речи.
   Микроавтобус плавно тронулся. Илья лег на сидение, словно что-то уронил на резиновый коврик. Машины поравнялись, и микроавтобус благополучно проехал мимо. Едва тот скрылся за поворотом, Илья развернул автомобиль и помчался следом.
   Ему не пришлось спешить и гнаться. Микроавтобус двигался неспешно, даже излишне неторопливо. Очень честно, не предпринимая попыток нарушить правила движения. Постепенно Илья отпустил его на значительное расстояние, не опасаясь потерять из виду или тем более отстать. Следуя велению дня "муравьиные тропы" в этот вечер сходились все разом в одном месте. Движение сделалось предельно плотным. Илья даже почувствовал что-то вроде течения, медленно перетекающего, приливающего в одном заведомом направлении. Он, прежде никогда не забирался в эту часть города и, увидев нарядный каменный панцирь, обхватывающий шатровую крышу со шпилями, в которую упиралось и тут же терялось, растворяясь несколько улиц сразу, забеспокоился по-настоящему.
   Он не думал, что слежка приведет его прямиком на праздник.
   Стадион работал как помпа. Уступ-ниша, подпираемая исполинскими колоннами всасывала в себя людской поток, оставляя как залог припаркованные ряды автомобилей. Вокруг центрального ядра на нависающий козырек стадиона опускались трансферы и высаживали пассажиров, которые самотеком устремлялись через входные порталы верхних этажей, чтобы занять свои места на трибунах.
   Машины ползли так медленно и плотно, что едва не шаркались друг о друга. Илья невольно пригляделся к водителю взрыкивающего рядом "Плимут-крамаро" и .... ОСТОЛБЕНЕЛ. Широкое и грубоватое, с отсвечивающей от обивки плимута желтизной, лицо и узкие щелки все примечающих глаз.
   Повстречать в таком месте и в такое время Симакса!
   Очень странная встреча. Илья терялся в догадках. Он бросил взгляд за плечо Симакса и узнал Легула с козлиной бородкой, старательно зрящего в другую сторону.
   "Плимут-краморо" отпугнул воем клаксона оранжевый шарик "Мини-апельсина" и, грозя передавить всех на своем пути, перебрался в другой ряд.
   Илья даже не мог предположить, что ему следовало ожидать от этой встречи.
   Подъехав предельно близко к зданию стадиона, Илье пришлось бросить свою машину прямо на проезжей части. Он мельком увидел, как отвечающий за парковку Мантыскьер, попытался его окликнуть, но Илья тут же смешался с толпой. Ему понадобилось хорошенько поработать локтями, чтобы оказаться возле микроавтобуса, притормозившего возле служебного въезда.
   Рифленые ворота, лязгая цепью, поползли в сторону. Уже смеркалось, и общий с центральным входом обширный козырек создавал густую тень. Илья скользнул к заднему колесу автомобиля и присел. Высокий кузов прикрыл его от дежурившей наверху охраны стадиона, расположившейся за прозрачным витражом.
   Узкая щель между стеной и машиной не просматривалась, и он смог без помех отсидеться. Машина тронулась, и Илья проскочил внутрь, как одно целое с серым микроавтобусом, услышав уже за спиной лязг закрывающихся ворот.
   Илья зазевался, увидев огромный открывающийся бассейн игрового поля. Вода в нем была отвратительно зеленой.
   Стерильно и пугающе знакомо.... как в аквариуме. Он оторопел. Сердце испуганно забилось и вжалось детской головкой прямо под мышку.
   Внутри стены, под трибунами была проложена бетонированная дорога. Микроавтобус свернул в узкий поднимающийся проход и Илья, стараясь не мелькать в зеркале заднего вида, легкой рысцой побежал по темному коридору. Он слышал над собой постукивание каблуков, громыхающее перешагивание через ряды и шаркающее ерзание топчущихся на одном месте подошв.
   Внезапно микроавтобус остановился, и водитель заглушил двигатель. Илья прижался к холодной стене, почувствовав сырую шершавость под вспотевшей ладонью.
   Наступил долгожданный момент приоткрывания многих тайн.
   В стене открылись створки дверей и фонтан света, бьющий из комнаты, перегородил отрезок коридора. Пассажиры стали выбираться наружу. Аквариум пошел по рукам столь же осторожно, как и в начале пути.
   Оставаясь в темноте и наблюдая за освещенной комнатой, Илья смог подобраться совсем близко. Помещение, куда все вошли, напоминало мясную лавку. Посередине стоял широченный, со столешницей из каменной крошки, стол. Привезенный аквариум оказался не одинок. На столе стояло еще три таких же, с которых были сняты покрывала. Пол был обильно смочен водой и блестел несмывающимся масляным пятном. В помещении витал тяжелый, животного происхождения запах. На стенах, до самого потолка, местами отколотая, голубела эмалированная плитка без рисунка.
   Илья сразу же без труда узнал платье, но в ни какую не соглашался поверить глазам своим. Женщина повернулась на каблучках, обращаясь к старику в фетровой шляпе:
   - Мы ждали только вас. Давайте покончим с этим поскорей.
   ...такая засада.
   Беда может ощущаться еще острее, если ее наделить надеждой. Он гнался в надежде вернуть украденную у него радость жизни. Но все оправдания немы, когда на помощь предательству приходит твой недавний друг и соратник. Теперь ... с ней эта комната напоминала ему общественный загаженный туалет с огромной выцарапанной надписью во всю стену:
   "Старая лживая мегера Кайли должна ответить за все...."
   И, как полагается, четыре восклицательных знака в конце, как след отросших у него от злобы когтей.
   !!!!
   Все опрокинулось и перевернулось. Реальность обрушилась на Илью отрезвляющей бездной, вымочив до исподнего, волной невыплаканных слез. Они... С их то способностями! Могли устроить ему лоботомию. Превратить в тихую шизу навсегда погрузив в мир фантазий, но больше сдерживаться он не мог. Цепная реакция, несущая по его воспаленному мозгу вырывалась наружу огненным выкидышем обвиняющих слов. И последовавшая затем огнедышащая фраза стерла дурацкую улыбку с лица Свытни:
   - Может бог тебя на этой подлости поджидал и ловил, великая заступница униженных и оскорбленных! Предавайте и проданы будете!
   Ненависть и презрение положили его осторожность на обе лопатки.
   - Не трогайте его!- опередила всех Кайли, разрезав воздух взмахом ладони. Постояла немного, вслушиваясь в наступившую тишину, и отвела глаза, словно ее поймали на горячем:- Когда ты не в себе, это ужасает даже меня глазастый. Но как я могла тебя не почувствовать, не просчитать...поверить не могу.
   Илья влетел в комнату, бесшабашный, наглый, ерепенистый, продолжая свою прощальную обвинительную речь:
   - Ты могла остановить их, но не сделала этого. Больше того, ты сама навела их на нас. Ты должна была стоять со мной насмерть, плечом к плечу. Плотью кровью своей, защищая нас. Кто же ты после этого!
   - Разойдитесь, - взяв себя в руки, потребовала Кайли. - Он не вооружен и не опасен.
   Надвинувшиеся было крепкие ребята, нехотя отступили, но не позволили расслабиться ни единому мускулу.
   - Это трудно объяснить и еще труднее будет тебе понять, глазастый, - Свытня говорила нехотя, с трудом, словно вылавливая льдинки из проруби и составляя из обломков таящих слов целые предложения:- Тело бренно, но...ты должен знать.... Даже после приумервщления тела, наше сознание не обретает покоя. Оно мается и ничем не заглушить эту тоску. Ты подпитал Яну на какое-то время, насытил, но так не могло продолжаться вечно.
   - Неужели это те слова, которыми ты...ТЫ могла озвучить любовь?!- вдруг закричал Илья. - Ты же знала, понимала, чувствовала, наконец, что между нами все серьезно.
   Все, что он говорил так пылко и искренне разъедало ее изнутри, но Кайли упрямо мотала головой, твердя свое:
   - На наших часах нет времени, не трать свою жизнь понапрасну на эту девочку. Любовь живет ровно столько, сколько ей позволяют жить.
   Можно назвать это моментом торжества духа, когда он выплеснул ей, умудренной опытом и несущую такую несусветную чушь, в лицо свою правду:
   - Я словно одалживаю ее у тебя. Мою Яночку! Это немыслимо. Невозможно!
   Свытня чуть отстранилась от его напора как от полыхающего гулкого огня, прорывающегося сквозь колосники вздымающихся на его груди ребер. Она и сама не могла бы сказать сейчас наверняка в транквилиуме она или наяву видит это светопреставление.
   Практически заслоняясь от него ладонью, она, остерегаясь, произнесла:
   - Давай поговорим тихо и спокойно, без ошибок и невнятных обвинений. Любовь - помеха в желании понять и услышать. Она глаза застит. Ты так сильно боишься ее потерять, что кричишь об этом в каждом своем поступке. Меньше люби ее!
   - Кто ведет счет счастью и устанавливает правила? Не бывает огня наполовину! Иначе это дым, а не огонь!
   Его глаза смотрели на нее так неумолимо и стремительно, что Свытня, скрывая зависть, не нашлась что ответить, кроме как это:
   - Мы все полны обид друг на друга. Полное счастье - есть наивнейшая из химер и всякая другая, долговременная поэтика чувств замешана на сплошном субъективном эгоизме. Отстранись от своих болячек и выслушай меня, старую дуру, внимательно. Именно в мои годы любовь приобретает оттенок безумия. Я знаю, какая эта мука нести настоящее чувство через столько лет. Я не желаю Яне зла как ты подумал. Тут другое, если мои слова для тебя хоть что-то еще значат.
   Кайли тронулась с места и подошла к аквариуму. В ее глазах сейчас жила тоска, нежная, как материнская любовь:
   - Они тут девочки мои. Обе.- Она провела ладонью по холодному стеклу и вымолвила:- Ты можешь думать обо мне как о страшном извращенном уродце. На самом деле я предоставляю им шанс не застрять в этом мире. - Она занесла руку сверху, за край аквариума и надавила на пестро-золотистый шар и резко отдернула руку от мясистых хоботков:- Видел!- с полным восторгом воскликнула Кайли.
   - Они дикие. Настоящие звери. Единственные живые существа, которые мы импортируем с Панкатрака не для еды. Отдельный мир внутри живой твари. - Кайли постучала кончиками пальцев по гладкой поверхности аквариума. - Сталеры, это их шанс, если ты примешь подобную формулировку.... Благоприятное обстоятельство обрести свободу. Вырваться раскрепощенной душой из этого мира, которую пускает к себе на постой милый водоплавающий зверек.
   Боль начала прогрызать его тело, потрошить пазлы, извивы воспаленного мозга. Илья понял, что эта метафора. Кайли буквально объясняла ему принцип. Технологию. Его полная нежности и смущения Яна, гибкая и легкая как танцовщица, сидит сейчас внутри, нафаршировав собой этот безобразный пупырчатый, переворачивающийся под водой шар.
   Это розыгрыш.... паноптикум.... шизоэмболия....
   - Все правда, - Свытня поймала за кончик, за флюид его безумную, невероятную мысль.- Второе что тебе точно не понравится, но уж лучше об этом скажу тебе я, чем кто-то другой, - она укоротила шею, приподняв плечи и поджав голову вниз. - Сегодня ей сыграют матч.
   Илье показалось, что от него вновь ускользает смысл, но задумчивая, статная фигура была настолько безнадежно и обреченно строга с каждым произнесенным словом, столь опаслива при всей значительности своей натуры, что он превзошел в сарказме черного юмора самого циничного патологоанатома:
   - Отрежут голову и станут пинать как кожаный мяч? Не шутите такими вещами, мадам. У меня повышенная чувствительность психастеника. Любой рыбак знает, что для наживки всегда все плохо заканчивается.
   - Ты не желаешь в это верить... воспринимать, - ее агатовые зрачки блеснули, а умные, пытливые предприимчивые глаза наполнились грустью.
   - Навязчивые идеи истощили мой рассудок, мадам.
   Ее глаза закрылись, как будто она услышала самую непроходимую глупость за свою долгую жизнь Кайли согнулась и начала рыться в ящике под столом, темные сполохи пятен елозили по ее ягодицам, но сейчас это выглядело предупреждающе и зловеще. Свытня выпрямилась, натягивая себе на левую руку огромаднейшую, похожую на высушенное коровье вымя, скукоженную перчатку. Краги доходили ей почти до локтя. Внутренняя часть ладони была забрана кольчужной сетью и звонко позвякивала. Кайли погрузила руку в зеленый питательный раствор и со смачным чмоком выудила золотистый шар и принялась объяснять:
   - Сталер задержал дыхание. Он чрезвычайно зол и напуган. Видишь как побледнели серебристо-серые росчерки на его сосцах. Ты по-прежнему не веришь, что душа Яны заключена теперь в Сталере?
   - ....
   - Тогда лови! - и Свытня размахнулась. Зеленая жижа стекла по ее руке.
   - Ты этого не сделаешь! - возмутился, взмолился, попросил и потребовал Илья. Его голос странным эхом разнесся по комнате, в поисках помощи, очень гладкой, привыкшей струей из шланга смывать с себя слизь и кровь. Невольные зрители смотрели на него холодно и безучастно, и ничем не отличались от стен.
   - Смотри, - Кайли уронила шар.
   Илья кинулся рыбкой и, прокатившись на животе, подхватил скользкий сгусток голыми руками у самого пола.
   - Что ты делаешь?! - Свытня присела рядом с его распластавшимся телом, по-женски сжимая вместе колени.
   - Сталер не трогает тебя, хотя уже по праву мог бы оттяпать пол-ладони. Ему ужасно неуютно, но Яна жалеет, щадит тебя, не позволяя острым выдвигающимся иглам, напасть на того, кто приносит им столько страдания. Что ты лежишь? Жабры сохнут. Она же задыхается!
   Илья вскочил, охваченный паникой и едва сам не нырнул в аквариум. Он опомнился, поняв, что по самые локти намочил голые руки. А ведь там плавал еще и второй Сталер. С фонтаном брызг Илья отпрянул от аквариума и заплакал.
   Какой-то частью он ненавидел сейчас себя, а какой-то поощрял.
   Мужские слезы. Глупые мамзельки могут воспринимать их как малодушие со стороны сильного пола, а бахвальство принимать не как браваду, а способность на верный и смелый поступок. Зрелая женщина видит за ними особый склад ума мужчины и тонкую организацию богатой души. Хотя, где-то в глубине себя, на черствой корочке, это ее раздражает и тяготит. Почтенная дама, в пору своего увядания, воспримет старческие всхлипывания как именно то, чем они и являются на самом деле - уведомлением о слабости с росписью в своем бессилии. Хорошо, если только минутная эта слабость и не носит затяжной, как хронический запой, характер или пожизненно как клеймо неудачника.
   Выплакаться, как и выговориться, бывает нужно каждому - даже самому отважному.
   Пожалеть за слезы - не значит обидеть.
   - Хочешь, я тебе сделаю ремиссию, ты ничего не будешь помнить. Будто ее и не было никогда. Забудешь только это, все остальное останется при тебе, с тобой, - говорила, уговаривала его Свытня.
   - А моя команда. Ты тоже вернешь им память?
   - Это не совсем ко мне, - чуть смутилась Кайли. - Но я уговорю Мойру, и она пойдет тебе навстречу. Даже сквозняку твоему наслоит воспоминания о его девчонках. Мы всегда умели с ней договориться.
   - Овощебаза.
   - Что, я не поняла?
   - Сидите, две кумушки над ящиками с человеческими жизнями и перебираете луковицы. Взмахнули ножичком и содрали непонравившуюся шелуху. Луковицы такие красивые, когда одинаковые. Ведь так. Что тебе пообещали, Кайли?
   Свытня тревожно глянула на присутствующих и сделалась надменной, как мраморная колонна. Кайли постаралась скрыть каково ей, иначе он бы не стал доверять. И что ей делать тогда?
   - Я давно не верю в обещания, глазастый.
   - Неправда. Посул должен быть поистине великим, чтобы ты разменялась на своих приживалок. Я вначале полагал, что ты способна только возвращать или отнимать воспоминания, оказывается, ты с успехом можешь лишать и будущего. Девочки твои, Взлелеи, которых ты не знаешь, это те, какими бы они могли стать впоследствии, не пожелай ты позаботиться о них по-своему.
   - Меня, сильнее некуда, обнадеживают воспоминания, глазастый. Но я, всего лишь была и остаюсь слабой женщиной, - в ее взгляде читался некий вопрос, который она не в силах была произнести вслух.
   - Не притворяйся. С каких это пор терзание совести оставляет впечатление как о проявленной слабости?
   - С тех самых, глазастый, когда ты теряешь покой, обретая надежду. С тех самых.... - и по-прежнему, несмотря на то, что он пытался ее разозлить, она не знала, как избавиться от чувства вины. Ощущение обиды на этот мир было в ней настолько стойким, что Свытня терялась, ощущая ту же обиду со стороны Ильи в свой адрес.
   - Манипулируя истиной можно убивать людей не хуже чем проповедью о спасении.
   - Это не честно, судить меня так, как ты сейчас. Когда ты одна. Как я.... Совсем одна. У тебя остается слишком много времени на раздумья. И я верю в одно - иногда мы должны поступать жестоко, чтобы помогать добру, - Кайли бросила на воздух, как она думала, золотую монету мудрости. Но пока та летела и вращалась в воздухе, драгоценный металл бледнел, и монета уменьшилась в размерах. И, ударившись о дно кружки нищего, потерялась в горсти таких же медяков. Хотя тайно и не совсем справедливо рассчитывала, если не на благодарность, то хотя бы на понимание.
   С каких это пор мнение "зверька" стало для нее значимо?
   Молодость ищет новых ощущений. Старость - пугливо и невежественно сторонится их.
   Тем временем Илья почувствовал эту волну облегчения, остужающую, замедляющую в жилах кровь исходящую от Кайли поземку, как будто она передала его с рук в руки. Избавилась. Стряхнула. Он еще только оборачивался, читая по лицам передающуюся эстафету мстительной ухмылки. Его разве что не обмазывали жертвенной кровью, вопя: - "Сейчас тебе достанется!"
   У Ильи возникло такое чувство, что со всех сторон его обступили привидения и тыкали в него своими невидимыми пальцами.
   Возникший на пороге Декстар распахнутой пятерней больно сгреб его лицо и с силой отшвырнул в угол. Илья так врезался затылком о кафельную стену, что ослеп, не в силах проморгать круги, вращающиеся как взвизгивающийся диск циркулярной пилы. Ее заточенные зубья разорвали кровавую пелену. И предмет всеобщего восхищения, черный Голиаф, стал тяжелой, налитой свинцом тенью приближаться к нему. Дэкстар присел. Глаза с антрацитовыми зрачками мстительно щурились, колечки кучерявых волос, словно курчаво заплававшейся нейлоновый ворс, запекли темя и лоб, а спелые губы улыбались с такой хитрой и все понимающей улыбкой....
   Илье к месту пришла на ум транскрипция Лайгрет. Перед ним склонился заКЛЯТый враг. Не просто иное враждебное существо, а враг по природе своей. Его кровник. Боль и горечь бушевали у него внутри как глубинный огонь в дымящемся торфянике.
   Илья одной рукой утер из под носа кровавую юшку, а справа неожиданно врезал костяшками пальцев как раз в это место, между верхней задранной губой и приплюснутыми, широкими Ф-образными ноздрями негра. Клят хлынул из обеих носопырок. Дэкстар заорал, странно задергался, отскочив назад и готовый тут же броситься вновь на посмевшую ответить ему "зверька".
   Мойра вошла, чуть запоздав, следом за опередившей ее тенью и прервала неминуемую схватку одним возгласом"
   - Больно ты с ними цацкаешься, - обращаясь к Кайли. - Гони всех на трибуны начинать пора, пусть там потешатся.
   Дэкстар сжал огромные кулачищи. Он походил на сторожевого пса, загнавшего в угол ночного вора. Белки глаз, яростно вращаясь, уставились на Свытню, выпрашивая у той разрешения на команду "фас".
   Весь его взгляд показывал - спускать такое нельзя.
   - Утихомирься, шалун. Ну-ну. Успокойся. Сегодня не тот день. Понимаешь о чем я? - проникновенно, с дымкой тайны напомнила ему Мойра.
   И мавр ослаб, словно из него выдернули пипочку и выпустили пар. Чтобы не поддаться искушению он выскочил из комнаты первым. За ним вышли и все другие. Четверо здоровых молодцов, чуть замешкались, подняли со стола крайний аквариум с парочкой сталеров, плавающих в зеленой воде, и понесли его следом за всеми.
   Аквариум Яны, так Илья отметил его для себя, стоял крайним на правой стороне стола. Он тщедушно уставился на него, понимая, что последует позже. А секунды убегали, убегали, утекали, уносясь в бессмысленность, словно потерявшие блеск с мелкими пятнами ржавчины, садовые ножницы стригли мягкий шлейф надежды. Чик-чик-чик - разносилось над ухом, принуждая мысли лихорадочно искать выхода из стремительно вращающегося водоворота. Кружения головной боли, которая постепенно уносилась с поземкой за край ощущений, и в голове прояснилось.
   Илью осенило сразу дважды. Две разумных мысли, мешая друг другу, пытались протиснуться в его сознание. Первая касалась Лайгрет. Наверняка, по возвращению в дом Кайли, девушка почувствовала и осознала новое отношение к себе. Приобрела настороженность. Холодок и отстраненность, витающий между женщинами, объяснял их отчужденность. Илья с Яной были слишком заняты друг другом и многое пропускали мимо себя.
   Любовь никогда не была лучшим помощником осмотрительности.
   Вторая мысль стала очевидной только теперь. Несмотря на работу кровельщиков, они не отыскали окошко в его голове.
   Его "чердак" был наглухо запечатан для Мзгирей и даже, что являлось определяющим в его радости, обеих Свытней. Это отныне, само по себе, давало Илье возможность играть, если и не на равных с ментальными вампирами, то значительно повысило его статус как фигуры неудобной и очень опасной.
   Он бы и сам поставил сейчас на себя из чистого горестного упрямства и до подташнивания удушающей его злобы.
   Мойра также терзалась сомнениями. Свытня ощущала пересиливающее присутствие чего-то большего, чем она сама. Неисточающая, бесцветная проплешина человека и волновала и расстраивала ее. Но не долго. На сей раз явление сверхъестественное, в вечно подозрительной к таким несуразностям Свытне, нашло правдоподобное толкование. Всему виною был этот день. Она воспринимала Илью как выветрившийся флакончик духов. Не слишком дорогой, но навязчивый запах ушел. Это было объяснимо и даже показалось ей правдоподобным, ведь сегодня он терял телесный образ своей любви, а она, наоборот, обретала, возвращая себе это ни с чем не сравнимое чувство. Никогда с ней прежде такого не случалось. Ей так не терпелось и так хотелось этого, что многое, на чтобы она никогда не согласилась в другой день, легко нынче сходило с рук.
   - Я не договорил, но не все это заметили, - шмыгнув носом заговорил Илья. - Когда ты приступаешь к чему-то, ты точно должна знать, доподлинно знать должна, что справишься с этим без помощи мерзавца.
   - Ты даешь наставления и смеешь угрожать мне, - Смех у Свытни получился низким и каркающим. - Не переупрямь самого себя. Мое хорошее настроение можно влегкую испортить одним единственным словом. Учитывай это.
   У нее был сухой, неровный голос. Такой голос невозможно слушать, не то что воспринимать, но ему приходилось делать над собой усилие.
   Лаймово-зеленое платье для коктейлей на теле Мойры выглядело чем-то от рептилий. Туго заплетенная серебристо-золотая коса концом свисла с ее плеча как задремавшая ядовитая змея, готовая в любой момент кинуться заостренной головкой.
   - Если бы можно было просто взять Яну за руку и увести, я бы так и сделал. И ваши здоровые бугаи мне не помеха. Если бы у меня был выбор. Но мне придется с вами договориться, потому что вы знаете, как похитить у человека самое главное.
   - Мы учились этому друг на друге сотни лет, юноша, и как раз сегодня должны придти к какому-то концу, - громогласно, с некой бесноватой торжественностью, объявила Мойра.- Порой мне кажется, что мир - это одна большая душа, из которой выбираются, выкарабкиваются припрятанные там скелеты. Есть миры чистой красоты, безумного вдохновения, иступленного поклонения, великой скорби, святой любви, но все они завалены скелетами подловленных и обманутых на чем-то своем. Не превращай свою любовь в проклятие.
   Его тон был не многим удивительнее слов:
   - Проклятие - это жизнь без нее. Расчетливое малодушие. Я стану вечным твоим должником, только поменяй нас местами. Верни ей обратно ее тело и забери мою душу, запихнув в этот скользкий шар. Я предлагаю тебе хорошую цену! Это будет настоящим укором для твоих врагов. Разве не к этому стремишься ты?
   - Смерть - лучший выход из всего. С нее не спросишь. Она легко заметает следы. Выплакался, размазал сопли и оторвал.
   Словно не слыша последних слов, упрямствовал Илья:
   - Возьми меня! Моя смерть, а не ее. В чем тебе разница?!
   - Мясная лавка не подписывает соглашений со "зверьками".
   И Мойре достался обрывок его мысли, которым она не преминула воспользоваться.
   Внутри Ильи застрял такой непроглатываемый ком:
   - Ты ошеломляюще зла и несправедлива. Ты трусишь, боишься сатиллитарного флота. Его возмездия. Потому что я один из них. Ведь так?! Ты не совершаешь глупостей, потому что разучилась напрягать свое сердце. Но тебе все равно не сломить моей души!
  

"Игра на выбывание"

   "....в ознаменовании добрососедских отношений между нашими народами. Дружбы и согласия, торжества справедливости и пропаганды мировых ценностей на благо процветания"....
   Казалось, тараторка комментатор не угомонится никогда. Стадион был набит до отказа. Даже на ступеньках между рядами сидели зрители, попавшие на матч неизвестно по каким билетам. Прибой из голов и тел рябисто шевелился и колыхался в нетерпеливом ожидании. Лотошники бойко торговали бутербродами, охлажденными напитками и всепоглощающим попкорном. Читаемое на лицах удовольствие говорило только о том, что потребность в развлечениях носит всеобщий пандемический характер. Всех привлекает злоба соперников, а дружеские отношения никому не интересны.
   Самшитовая ложа для почетных гостей была полна как посудомоечная машина после продолжительного застолья. Помпезные и величавые главы посольств во фраках и бабочках, их пышные жены в меховых с проседью манто и яростно крикливых разнонелепых перистых нарядах. Пресыщенное бормотание, пренебрежительная латунь брошенных в толпу взглядов и слащавая зависть в ответ. Картуши и флаги как вывешенное на просушку белье украшали каемку балконов высокопарно, чопорно, чванливо и одновременно заезженно устало.
   Заостренный нос кливера на голове прандонга летал по сторонам, размахивая собранной из тонкого серебряного галуна и вшитой в кончик его пилотки кисточкой. Расшитые золотом эполеты и шевроны, золоченые выпуклые пуговицы на мундире, планка юбилейных медалей и белоснежные полушерстяные перчатки. Кэнриксан и сам себе нравился, но, не снимая маски угодливости, полагал, что при незначительном изменении обстоятельств вполне мог бы находиться, пребывать сейчас там наверху, в ложе почетных гостей. При всей своей притязательности он был к тому же гордецом и упрямцем. И кроме всего прочего блюдил и считал себя человеком, которому никто не имеет навязывать своих решений. Все эти пыжащиеся вельможные павлины и их раздобревшие женушки казались прандонгу рассадником посредственности и безвкусицы, волей случая оказавшиеся там, где мог бы быть и он, если бы делал хоть что-то, за что их можно было наказать и понизить в должности. Придержать и обездвижить их власть. Почему самых безропотных и безынициативных судьба забрасывает на самый верх, а старательных и радивых с позором отшвыривает в грязный угол. И еще к этому прибавлялась ревность, которую он не ослабить, не позабыть не мог. Это чувство дрейфовало, но ее айсберг был высок и остер до сих пор.
   Тяжелый день придушил во многих чувственность, но с избирательным упорством сохранил силы для восприятия изобретательной жестокости праздника.
   Комментатор вновь залопотал, нагнетая находящуюся в предвосхищении толпу. Прожекторы взметнулись вверх, скрестились и залили светом мелкорешетчатую платформу, начавшую медленно, с едва заметными задержками опускаться вниз. По периметру арены, через одного, сменяя друг друга, стояли солдаты форпоста и Мантыскьеры охраны. Зеленая жидкость казалась фиолетово-синей, пока свет прожекторов не коснулся ее поверхности. Лучи стелились по воде как по гладкому льду, ослепляя отраженными лучами первые ряды зрителей.
   Рунговой Фолак, следящий за происходящим с другой стороны игрового поля, на миг закрылся рукой.
   Решетка платформы коснулась поверхности воды, намочилась и ушла вниз, упав на дно. Нижние прожекторы тут же потухли, погрузив бассейн в темноту, а вертикально сверху ударил сноп светлого и мягкого, как свечной воск, света, осветливший прибывшие как бы с небес команды латников.
   Бассейн игрового поля был мелок и обе команды только по колени стояли в зеленой жидкости, что здорово скрадывало их рост. Они воздели руки вверх, приветствуя собравшихся зрителей. Это вызвало шквал аплодисментов и восторженных криков пронесшихся по трибунам. Население Эстарионоса ликовало в предвкушении большой игры.
   Огромная чаша, с зеленым жидким супчиком на дне, ждала ту крупинку соли, ту перчинку специи, толченое зернышко или ядрышко разнотравья, которое станет на сегодняшний вечер законодательницей схватки и потянет за собой цепочку игровых моментов.
   Всем нужен был первотолчок. Ожидание вот-вот должно было перерасти в начало праздника.
   Вода заволновалась, заплескалась. Ее бороздили двухметровые крепыши, одно упоминание о которых из уст комментатора вызывало священный трепет и истерику у подлинных знатоков сталербола.
   По одному игроку от каждой команды сошлись в центральном круге, обозначенном светящимися на дне огоньками. Остальные шестеро распределились по полю на своей половине. Четыре боковых судьи, перемещающиеся по сухому бортику, подняли клетчатые флажки вверх, докладывая о готовности к началу матча. И в этот момент дали полный свет. Игровое поле замерцало огнями, окунув в себя блеск зрительских глаз, отразилось в них и светотехники погрузили зрительские трибуны в полумрак. Теперь детально стало видно, что игроки имели поистине богатырские размеры. На латниках были одеты кожаные доспехи, под которыми перекатывались бугристые мускулы. Неустрашимый вид и экипировка делали их похожими на воинов, а не на спортсменов. Причинное место прикрывал торчащий как рог зубрец. Женщины визжали как ошалелые, потеряв всякий стыд и готовые выпрыгнуть из трусиков. Порой, то здесь, то там особо впечатлительные падали без чувств от перевозбуждения.
   Такие мальчики!
   Могучие шеи игроков перекрывали высокие ошейники-чейкеры, а лица обтягивали загадочные полумаски с короткими рожками-навершиями на висках. На груди, спине и плечах крепились обширные линзы из легкого нетускнеющего металла. Мелкая чеканка прикрепленными бляхами крепилась к кожаной основе, а лодыжки защищали набранные выгнутыми лепестками щитки.
   Сбоку, из темноты, достаточно низко над головами игроков, появился главный судья соревнований. На своем гравибайке он облетел все игровое поле, поздоровался с боковыми судьями и поприветствовал зрителей.
   Восторженные крики стихли. Все мыслимые и немыслимые ритуальные промедления были соблюдены. Ожидание готово было перерасти в нервную чесотку у женщин и потасовку у мужчин, когда главный судья завис в зоне центрального круга и величественно, с ощущением торжества момента, взмахнул-таки красной перчаткой правой руки.
   Звук, похожий на гром в вечернем небе, сдернул остатки терпения с постели бездействия.
   Из самого центра, из под воды, как огромный плевок, выбросило фонтан зеленых брызг, вытолкнуло и подбросило вращающийся мячик сталера метра на четыре.
   Последовал моментальный контакт, латники сшиблись в воздухе, пытаясь дотянуться до сталера, еще ничейного, не умеющего потеть и поэтому мокрого, любящего мокроту и не понимающего этого издевательства над собой, хватающего жабрами ядовитый, обжигающий воздух. Их кольчужные перчатки молотили по воздуху. Латники рухнули в воду, барахтающимися на отмели медвежатами, сталер упал рядом с ними, наполняя жабры питательным раствором, когда получил удар окованным в свинец ботинком и со скоростью глиссера был отпасован в линию обороны.
   Тому, кто заполнял его, жил в нем под рыбьим пузырем было также больно и страшно.
   Как же Илье было паршиво сейчас. Сложные возбудители эмоций перестали работать. Им было противно. Зато простые: ваши-нашим, наши-вашим. Наши победят - потому что так хотят! Криком вопили свои бессмысленные речевки. Пожалуй, Илья был единственным на этом стадионе, кто мечтал лишь об одном.
   Не увидеть забитых мячей.
   Самый неблагодарный зритель мечтал о самом нерезультативном счете. То, что он испытывал, Илья называл очень большой игрой, и нужно было осмелиться в нее играть, чтобы выиграть.
   Линия защиты пошла вперед, перепасовывая сталер и заманивая соперников на свою половину поля. Сталер, сорвавшимся с якоря буйком, перелетел от одного латника к другому, нырял, пытаясь укрыться. Его вели по дну, мелко перебирая ногами. В районе средней линии двое соперников бросились к игроку с "мячом". Грубо атаковали его, толкнув в воду. Зеленая жидкость вспенилась, но борьба за обладание сталером оказалась умело построенной комбинацией. Сталер внезапно всплыл возле ноги совсем у другого игрока, который изображал легкий бег, а сам в это время подобрал оставленный ему под водой "мяч" и, обрабатывая между ног, создал искусственное численное преимущество ближе к воротам соперника. Он поймал сталер себе на ногу и сделал длинный нависший пас набегающему на ворота игроку.
   Трибуны взревели, упиваясь происходящим на поле.
   Латник влет ударил носком по пупырчатому шару и....
   В такие минуты Илья переставал жить.
   ..... подчеркнуто аккуратно сталер "лег" вблизи дужки штанги, но в цель так и не попал. Мяч всосала зеленая жижа бассейна.
   Рев трибун провалился в низкое недовольное бурчание.
   По сигналу с гравибойка главного судьи начался розыгрыш от ворот. Эпизод был заигран.
   - Можно с тобой поговорить, - раздался над ухом Ильи голос Кайли.
   "Разыскала все-таки", - с досадой подумал Илья, ни на секунду не отрываясь от игрового поля. Свытня села в проходе на ступеньку рядом с ним.
   Самое ужасное, что она все, все понимает. И где-то там, в глубине души, мучается из-за случившегося.
   - Это очень большая игра, Илья, нужно поиграть в нее, чтобы научиться выигрывать, - почти слово в слово повторила его мысль Кайли.
   Он не смог избавиться от ухмылки, когда посмотрел на нее. Свытня вновь подглядывала за его мыслями, и ему даже стало ее чуточку жалко. Она почти совсем разучилась разговаривать по нормальному, предварительно не заглянув к тебе в душу. Не обворовав. Кайли перестала понимать, что все это время играя в поддавки, можно разучиться понимать людей. Слушать человека становиться неинтересно, когда ты знаешь про все, что он скажет. Тебе известно то, что еще не сорвалось с его языка. И слышать только себя, свои желания и ощущения хочется все чаще и чаще.
   Пока чаще не становится всегда.
   - Человек такое создание, - сдержанно начала она, - сознание которого живет условностями. Мне и самой странно думать, что она там есть, - и Кайли посмотрела на поле. - Мы - заблудшие души и обречены вечно скитаться во тьме. Как ты не понимаешь, что я даю ей шанс на автоназию.
   Илья мгновенно ощетинился и заорал:
   - Яна просила тебя об этом?! Даже можешь не открывать рта. Мы оба знаем, что нет. Ты заменила абсолютную свободу воли на абсолютное благо в своем понимании значения этого слова. Острый нож запущенного в себе одиночества отсек в тебе любые попытки звучать, озвучиваться и обозначаться чужим желаниям, делать их видимыми и слышимыми для твоего помутившегося рассудка.
   - В дурочки ты меня конечно рано записал, - с упрямой жизненной силой, но с некоторой безысходностью возмутилась Кайли. - Знаешь ... это как ветер. К нему привыкаешь, особенно когда он всегда дует только в одну сторону. Наверное для того, чтобы постоянно слушать и чувствовать это давление извне, нужно суметь ухитриться оставить человеческое в себе. Иначе я даже не знаю... всюду вымерять в себе зло, вычерпывать и оставлять его позади, чтобы оно становилось категорией предостерегающей памяти, а не поводом для насильственного поступка. Для этого нужно быть чем-то большим, чем одинокая брошенная женщина.
   - Дешевые сантименты. Вы умеете любить только тех, кому ничего не удается и думаете, что знаете о том, что вам совсем неведомо.
   На миг у нее дрогнули губы:
   - В твоих упреках, глазастый, просматривается личный интерес.
   - Но от этого они не становятся ложными. Осталось только разобраться, какую выгоду преследуешь ты.
   Холодный, словно с улицы рука, взгляд коснулся его и тут же сбежал на поле, под рев, подпрыгивающих трибун.
   На кромке бассейна, по самой лицевой линии, игроку нападения удалось стряхнуть с себя двух защитников. Последовал мимолетный контакт со сталером и очень резкий навесной пас в середину штрафной площадки. Не задавленный обороной центральный нападающий в падении подсек ногой приводняющийся шар, весело и легко снес его с набегающей волны. Сталер взмыл, перелетел остаток расстояния до ворот, блинчиком подпрыгнул на зеленой вздрагивающей поверхности и с отскоком нанизался на зазубренные расщепы ловушки ворот.
   Кончено. Кролика загнали в норку.
   Вывалившиеся разорванные внутренности стекали жуткой мокрой кляксой с заостренных шипов как пена бешенства с осклабленных клыков разинутой пасти.
   Затренькал, захлебисто и хлебосольно заголосил комментатор, уверяя, что никогда не видел более замечательного гола.
   Голографический многомерник, висящий над стадионом, клубящимся облаком транслировал порхающие крылышки, видимо символизирующие отлетающую в лучший мир душу.
   Циники.
   Сейчас Илья был одной большой сукровистой раной. И куда бы он не бежал и не прятался, не хотел думать или хотя бы надеяться на подобие уединенности, со всех сторон держиморды от развлечений орали и гикали, обнимались и бранились, давили, хлопали по плечам, призывая поддержать их восторг. На их ликующих лицах не было и тени, и даже невнятной дымки отягощающего разум сомнения. Им было хорошо и весело, тесно и однообразно прекрасно.
   Куда бы ему не хотелось убежать, сердце и голова, и мысли в ней, всюду следовали за ним.
   Голографическое облако очень кратенько, но с сохранением шокирующих подробностей, поведало историю преступника и совершенных им злодеяний. Комментатор делал анонс, показывая раздавленный свадебный автобус, нарастающий вой сирен, клочок гипюровой фаты в разбитом окне, накрытые с головой разбросанными вещами тела и бегущие с носилками санитары. Кареты скорой помощи и даже не помятый, а едва оцарапанный карьерный тяжеловоз, водитель, которого в атмосфере праздника отдал богу душу, отправившись на небеса столь затейливым способом.
   Казнь во все времена и на всех планетах была зрелищем излюбленным и политически важным, поощряемой как властью, так и народом его. На Милаве, добавив к этому еще и спортивный азарт, добились, поистине, предела возможного цинизма. Пытаясь бесовскими методами решать божеские задачи.
   - Сейчас или когда? Скажи мне! Сейчас или когда!
   - Пусти меня, - Кайли с трудом расцепила его пальцы на своем запястье и потерла покрасневшую, не по-женски жилистую руку. - Клянусь тебе! Они сваливают всех сталеров в одну ванну и вылавливают наугад.
   - Тогда ответь... - задыхаясь от ярости, выговорил Илья.
   - Только не хватай меня, - предупредила Кайли.
   - Хорошо, успокойся. Не буду. Ответь только, почему она, невинная ни в чем, страдает за меня. И сколько чудовищных преступлений нужно совершить, чтобы обрести свободу в этом мире, даже той, которая невинна как ангелочек?
   Свытня не ответила. Молчание - отличный способ выигрывать споры.
   Он вновь начал уговаривать ее:
   - Я буду обязан тебе жизнью, сколько бы мне не осталось жить после. Но, ее жизнь ты не тронешь. Возьми меня вместо нее, ведь во мне вины больше чем в Яне и Лайгрет вместе взятых.
   - Ну что ты такое говоришь и сам не понимаешь, о чем просишь. Вымаливаешь. Даже если бы я могла, при всем моем старании, я не смогу это совершить... проделать. Подумай хорошенько, ты же не умирал, затем не был избран, после не попадал сюда. Мы с тобой существуем как бы в двух наложенных друг на друга параллельный вселенных. Наши законы в чем-то идентичны, но в главном, в ключевом, они рознятся, - ее взгляд метался по его лицу. - Нельзя полноценного человека выдать за Взлелею или Веригла. Подмена невозможна. Пойми разницу и успокойся. Смирись. Иначе, почему бы я с такой легкостью пошла на этот шаг. Наш мир не может существовать дальше и дольше мира твоих фантазий. Как ты сам это не осознаешь, ума не приложу. Не казнись и возвращайся, уходи, улетай в свой мир.
   Илью словно ударило под ложечкой. Свытня отнимала у него последнюю надежду.
   - Не стану.... Не смогу.
   Она очень устала разговаривать с ним:
   - Если ты не можешь, значит все еще сложнее. Мир не живет повторениями, в нем работают только последовательности и в подобной шаткой, неопределенной ситуации следует совершать наиболее прагматичные поступки. Они и оказываются наиболее верными, потому что не раскачивают лодку. Яна исчезнет, взяв твою вину на себя. С тебя автоматически будут сняты все обвинения. Что еще в моих словах кажется тебе подозрительным?
   Все сейчас было чуточку глупо. И эта сильная женщина, пытавшаяся казаться слабой. И эти спортсмены, пытавшиеся играть, финтить, но на самом-то деле запинывающие насмерть окованными свинцом ботинками две жизни сразу. Нет три, себя он забыл посчитать. Но это кажется уже не так важно. Неужели, не найдя верного выхода, следует сделать вид, что ошибка и есть единственно правильный для всех поступок и путь.
   Неужели!
   И еще что-то неуловимое в ее взгляде вызывало в нем внутренний протест.
   Кайли увидела искаженное отчаянием лицо и захотела его обнять, но он резко отпрянул. Его сердце сжималось от бессильного горя. Илья вскочил, выбив по неловкости у кого-то из рук стаканчик с попкорном, лопнувшие кукурузинки рассыпались, и он убежал, затерявшись в толпе.
   Кайли проглотила ком и прикрыла веки. Она боролась с начавшими жечь ресницы слезинками и ни в чем не хотела признаваться. Она столько бесконечных лет жила одной надеждой на эту встречу, что рано или поздно, а это ведь должно было вылиться во что-то. Вся ее жизнь была одним большим основанием этому поступку.
   По команде главного судьи новый сталер взлетел в разыгрывающем круге. Счет был открыт и трибуны заскандировали в один голос:
   Горячая картошка! Горячая картошка!"
   Они хотели мести. Все вместе!
   Идя на поводу у публики, латник принял сталера на корпус, не меньше трех раз, перекинул его с колена на колено и, не давая коснуться воды, выкинул высоко вверх. Игроки обеих команд бросились к бледнеющему, задыхающемуся шару. Разыграли свечу, перепасовывая между собой обезумевшее от боли существо.
   "Пять! Четыре! Три! Два!..."
   Сталер наконец выпустил из многочисленных хоботков острые иглы.
   "....Один!"
   И тот, кому досталось коснуться мяча в эту злосчастную секунду, получил сполна. Сталер сморщил бока и цепкие иглы как стальной капкан, вонзились в полуогололенное бедро игрока. Даже на чеканке блях остались царапины, кожаные латы располосовали глубокие рваные борозды, а из кусочка, попавшего под атаку, голого тела, из самой мякоти, хлынул густой клят. Боль парализовала латника, и он, не имея сил даже на крик, как подкошенный, рухнул в зеленую муть воды. Только ботинки не боялись укусов сталера. Тело соперника еще не успело погрузиться в воду, как игрок противоборствующей команды сделал острый пас направо.
   Острый, как иглы сталера.
   Полумертвый мяч плюхнулся в воду, расправляя слипшиеся жаберные доли, но закачать воду в жабры, насытить кислородом кровь, так и не успел. Прошедший в разрыв между игроками защиты, латник нападения без обработки, глубоко насадил сталера на расщепы противоположных ворот.
   По трибунам пошла волна, не заметившая и накрывшая собою Илью. Он тонул, захлебываясь презрением к собственному присутствию здесь. Среди этих горлопанящих садистов и убийц.
   Комментатор, добавив к противной скороговорке толику скорби, поведал историю о маньяке, который выслеживал заблудившихся иноземцев и убивал их в темном переулке.
   "....по заслугам тебе",- так звучало его окончательный вердикт.
   И даже Илье было ясно, что речь идет о свежем "выдохе" и Мзгире, высасывающем без остатка лучащиеся, неповторимые флюиды неопределившегося и не нашедшего друзей новичка.
   Точнее будет сказать, друг его предал сразу, не откладывая заклания жертвенного барашка до праздной даты.
   Сильно кушать хотел.
   Вдоль светящегося облака проплыла сточная канава с отогнутой решеткой, куда "маньяк" спихивал высосанные тела. Здесь они цеплялись одеждой прежде чем упасть вниз. И все заглянули в мрачную сырость темной и страшной расщелины канализационного стока, в котором журчали фекалии Эстарионоса.
   Зверьков приносили в жертву, спасая паразита.
   Все невольно испытали облегчение, когда картинка, дрогнув, пропала. И центр, загаженного клятом бассейна, пукнул новым сталером и все началось по новой. Брызги, удары, издевательства в установленной системе насилия.
   Всю свою жизнь мы выбираем моменты так, чтобы угадать и при этом не потерять лица. Испытывая неловкость, жалости и становясь мерой в себе.
   Ты уже обрел - если не захотел ничего менять и меняться сам.
   - Не надо ходить вокруг меня на цыпочках, глазастый, а то я с перепугу подумаю, что ты решил накинуться на меня сзади.
   - Шоковая терапия, это ваш конек, мадам.
   Свытня давно почувствовала Илью за своей спиной и дала ему время помучиться. Он присел как арестант, на корточки. Вежливый, смотрящий себе под ноги, согбенный и болезненно уставший, но в конец не сломленный.
   Тысячи людей на стадионе задрали головы, рассматривая повтор двух забитых мячей, сделавших счет равным. Ничейным.
   Какая интрига!
   Начался замедленный повтор.
   - Ты же такая сильная, Кайли, - небрежно и неубедительно начал Илья. - Зачем же ты изворачиваешься?
   - Иногда приходится быть сукой, чтобы выжить, - созналась она и получила столько удовольствия и облегчения от этих слов, что даже переспросила себя: "А стоит ли соблюдать договор?"
   - Ты же веришь в правду, и сбить тебя не так просто, - словно исподтишка его слова подтаивали его упорство. - Ты не договариваешь, молчишь о самом тайном, а мне надо знать за кого ты в этой игре и почему ты так боишься разговаривать начистоту?
   - Если я тебе скажу, это ничего не изменит, - вырвалось у нее как дурь, как блажь глупейшее откровение. И Свытня разозлилась. - Отпусти ее! Дай мир ее душе. Пойми, она уже мертва!
   Его лицо разгладилось, тревога в глазах исчезла, растворившись в полном забвении:
   - Яночка не может умереть, пока один влюбленный космолетчик продолжает знать, что она жива. Не верить, а именно знать!
   - О, Илья, - и Кайли сконфуженно отвела взгляд. - Она предложила мне хорошую цену, - нехотя выдавила из себя Свытня. - Отсроченную награду.
   - Это все слова. Одни звуки между тишиной, - взлетела его речь. - За деревьями порой не видно леса как за словами очевидного интереса. Что тебе пообещали и потребовали взамен?
   Кайли готова была сорваться на крик, лишь бы прекратить этот допрос, но принуждение было не губительным. Столько решимости и страсти исходило от этого человека, прокачивая и распыляя ее ложный стыд вместе с приступом самоуничтожения и потерянности, что она была больше не в силах ему лгать:
   - Мойра обещала мне указать точное место, где пребывает в затворничестве Ленард. За это я отдам ей Яну и Лайгрет и верну память Декстару, - почему-то она была уверена, что Илья понимает, о чем она говорит. - Теперь тебе известно все.
   - И ты ей поверила?!
   Кайли замолчала и вперилась в него взглядом:
   - Мне кажется, у меня есть право верить в то, во что я хочу верить, - звонко и напыщенно ответила Свытня.
   - Она обманула тебя, - тут же ответил ей Илья. - Мойра соврала, она не знает, а я могу рассказать, где стоит искать Ленарда.
   Глаза Кайли расширились от удивления, и она пробормотала:
   - Почему я должна тебе верить?
   - Ну, хотя бы потому, что ты уже поверила мне. Но как ты могла, за такую малость....
   Ее брови возмущенно поползли вверх как расправившая крылья птица.
   - Малость?! Ты сказал малость?
   Быть Свытней еще не значит быть ясновидящей.
   В этот момент она поверила ему окончательно, ведь он не знал подлинной ценности договора.
   - Видишь, как она здорово тебя вызнала. Я бы никогда не подумал, что тебя можно на этом подловить. Чужих ей не жалко, так хотя бы своих пожалела. Вот тварь! - не сдержался Илья. Сейчас он больше не походил на гонимого по этапу узника.
   Даже из последнего тупика есть выход, когда счастье и надежда становятся синонимами.
   Илья теперь знал, о чем рассказать Свытне. Еще в середине дня он был убежден, что их негласный союз с "разумом", это только их личное внутреннее дело. Но в данных обстоятельствах он мог попробовать вернуть жизнь любимой. Хотя бы такую, не человеческую, но все же жизнь. Помочь с тем же самым Лайгрет и предупредить "разум", что возможно его местообитание раскрыто Мойрой. Он по-прежнему не верил в это, но слова Кайли заронили в него некоторые сомнения. Илья уже приоткрыл рот, когда забабахало и сильный трескучий звук протащил штакетник по забору. Потом еще дважды. Теперь он четко различил автоматные очереди.
   - Какого дьявола?! Что случилось?!
   Илью не сильно толкнули в спину и обошли, ему пришлось подняться на ступеньку выше, чтобы увидеть как внезапно потемнело голографическое облако, став слишком похожим на грозовую тучу.
   Кайли вставала уже уйдя в транквилиум. Одним плавным жестом, одним повтором головы она развернула свое сознание и как кусок марли протащила по траве засаженных светящимися ореолами трибун. Взгляд Свытни овладевал пространством ментаскопируя его и обращая внимание на неожиданности. Все, кто попадались ей на глаза, были в той или иной мере недовольны и напуганы. Они все звучали одинаково, стадно, одной низкой бархатной, как запутавшийся в цветке шмель, нотой. Но вот ее взгляд достиг почетной ложи и там обнаружилась такая динамика и какофоническое разноголосье ярких, отторгающих оттенков страха и рычащих, тиранящих насильственных идей и мысленных образов, теснящихся на малом пятачке. Острый, реактивный звук, нагоняемого безумия. Потом Свытня по спирали пробежала взглядом по воронке трибун и почувствовала в каждой стороне группы Вериглов и Мзгирей, занятых "распевкой" той же самой острорежущей набатной песни. Все поголовно были вооружены и полны опасной решимости.
   Это пришла беда! Пробралась! Уже знакомая ей и от этого еще более ужасная.
   Многомерное изображение восстановилось и скуластое, обветренное лицо заполнило собой все облако.
   - Всем, кто меня слышит и видит.
   Звук поднастроили, и он пошел еще чище.
   - .... С вами говорит предводитель повстанцев Симакс. Годы унижения закончились....
   По трибунам прокатился ропот и еще не перераспределившийся, не переросший в панику страх.
   - .... Наступило время побед. Теперь мы, коренные жители Милавы будем диктовать условия сатиллитарным планетам. Мы вправе жить, как хотели и как требуют наши органы и инстинкты. Мы самобытны и неповторимы, и это дает нам право устанавливать свои правила поведения, не выпрашивая разрешения у тех, кого мы едим.
   В рядах началось брожение.
   - ... С глупыми и неверными, не отвечающими нашим интересам, отношениями покончено раз и навсегда. Я прекращаю порочную практику, когда пища дает разрешение охотнику. Я, Симакс, и мои доблестные братки, даруем вам безграничное и безвременное право на свободную охоту. Сегодня у нас праздник. Мы захватили в заложники высокопоставленных особ и членов их семей всех глав государств сатиллитарной империи. Остальные "зверьки" становятся добычей любого желающего. Пируйте! Наслаждайтесь свободой! Я, Симакс, новый правитель Эстарионоса дарую вам это право!
   Это был государственный переворот, подкрепленный чудовищной провокацией. И тот, кто этого еще не понял, продолжал жить по прежним устоявшимся законам, соблюдая честь и верность долгу.
   В ушах зазвенело от грохота пальбы. Изображение дернулось и пропало. Малочисленное подразделение солдат форпоста попыталось восстановить порядок, штурмуя телецентр стадиона, откуда шла прямая трансляция и ложу почетных гостей, находящуюся ниже по коридору. От самшитовых панелей полетели щепки, а в воздухе запахло порохом и смертью. Сверху, через край балкона перевалилось окровавленное тело во фраке, скользнуло по цевью флага, оставив на нем алый след, и со страшным шлепком упало в проход между рядами. Человек попытался подняться, но только смог шевельнуть одной рукой и тут же затих, иссекая кровью.
   Разрозненные, в массе своей не готовые к этому люди, Взлелеи, Вериглы, Мзгири и Берсвилы вдруг осознали весь ужас происходящего, и началась паника. Хаос превратил воронку стадиона в один бурлящий, необузданный, мрачный и омерзительный котел. Стихийный страх перерос в многотысячный вопль. Свалка и драка неудержимо вытаптывала все человеческое и цивилизованное из этих борющихся за свое существование полулюдей и полубесов.
   Игроки в сталербол замерли посреди зеленой лужи и нервно пялились по сторонам. Латники привыкли находиться в центре внимания и теперь плохо соображали, куда приспособить свое умение гонять мяч.
   Рунговой Фолак прекратил завязавшуюся, было потасовку между стоящей в отцеплении мажандерией и Мантыскьерами охраны стадиона. Отослав стаблогвого вместе с дюжиной волочных на подмогу Кэндриксану. Выбрал четверых самых толковых шеренгельных, вооруженных рефектонами и бросился к проему служебного входа.
   Язык предательства тускл и затейливо извилист, как коридор, по которому бежало пятеро солдат. Их встречала щедрая автоматная очередь. Уже не первая, но только теперь боец, бегущий впереди, упал, ломясь пополам и скатываясь розовой щекой по исшарканным ступеням. Голова откинулась, и он затих. Фолак подхватил его рефектон и саданул по тумбочке, за которой притаился браток. Тот вскочил и тут же неуклюже повалился, опрокидывая расстрелянную тумбочку.
   "- Всем на пол!"- скомандовал Фолак, а сам сделал перекат, очутившись в нише, где прятался убитый. Тяжелый рыкающий ствол зачавкал, оставляя седые воронки в стене по курсу перемахнувшего, простреливаемый участок Фолака.
   - Не торопись, меченный! - раздалось с подготовленной для тяжелого пулемета позиции.
   Фолак потряс мизинцем в ухе и потребовал в ответ:
   - Твой барсучий сип я не спутаю ни с кем, Легула. Вызови Симакса, потолковать надо, я к нему с аудиенцией.
   - У него не приемные часы, - и очередь из крупнокалиберного пулемета раздробила заслоняющий Фолака угол. Тот вытер с лица взвесь штукатурки и продолжал:
   - А-йа-йай. Тебе должно быть стыдно. Я с тобой братался, Легула, а ваши в это время успевали, шарили у меня в мозгах.
   - Как прикажешь тебя понимать?
   Фолак выждал паузу. Новых выстрелов не последовало.
   - Я лично распределял охрану по периметру стадиона, как бы вы проскочили с таким арсеналом, если бы не пошурудили у меня в голове.
   - Все крепкие задним умом, Фолак. Операция готовилась не один месяц. Мы знаем даже про коллапсирующую бомбу, которую вы спрята...
   Последовал короткий сухой выстрел.
   - По-другому тебе не заткнуть, жирный придурок.
   Фолак опознал рассвирепевший голос Симакса. Он понимал, что ствол его пистолета сейчас опущен вниз на прямой линии по напралению к виску Легула. Ему потребуется еще полсекунды, чтобы развернуть и поднять руку вдоль коридора.
   И пистолет это все же не пулемет.
   Фолак выскочил, наградив новоиспеченного диктатора длинной, до полного опустошения магазина, очередью, врезался плечом в противоположную стену и тут же отпрянул в спасительную нишу.
   - О чем я сейчас думаю, Симакс, - поинтересовался Фолак, загоняя новую обойму и настраивая дыхание.
   - О том, что я недалеко от тебя убегу на одной ноге, - прохрипел Симакс, шаря затуманенным взглядом по сторонам. - Бог делился и нам велел, - еле слышно просипел он себе под нос сакраментальную фразу. И в этот момент, выглянувший для прикрытия своего командира, Веригл заорал терзаемый чужой раной. Его собственная здоровая нога взорвалась непередаваемым страданием. Мзгирь слил ему часть своей боли, получилась анестезия, и поскакал на одной ноге, цепляясь за стену. Веригл коченеющими пальцами сжал спусковой крючок, автомат бестолково закидало и стрелок обжог ладонь, задержавшуюся на оголенной трубке газовой камеры возвратного механизма.
   Это была его собственная боль, настоящая, а не предательски подставившая и убившая его новой короткой очередью из рефектона Фолака. Он дернул стволом, но не смог достать Симакса во второй раз. Тот скрылся за поворотом.
  
   Внутри Ильи, неизвестно отчего, появилось, произросло нечто мешающее, словно боль насыпали горкой, и ему становилось все хуже и хуже, и это не кусало, а покусывало его во множестве точек сразу. Позвоночник застрял палкой, как сложенный зонт.
   - Выброси это из себя! - заорала Свытня и прижала к себе окаменевшее тело, нырнув в транквилиум. Тремя рядами ниже она обнаружила Мзгиря и Берсвила. Один высасывал из Ильи силы, а другой добил клят.
   - Захлопни пасть! - скомандовала Свытня, отберя у них на лету прядки струящихся флюидов и возвращая Илье его витальную силу. Пара охотников рассерженно отвернулась в поисках новой жертвы.
  
   Когда подоспели посланные Фолаком волочные, мажандерия из трех стабловых дюжин построила рунговой клин и по команде прандонга направилась в центр стадиона. Во всем царящем хаосе, в водовороте препятствий это оказалась единственная организованная сила. Мзгири это чувствовали и не нападали. Зуботычин и ударов прикладами вполне хватило, чтобы проложить путь к краю бассейна. Шеренгельный нацелил рефектон и жестом, потому что шум стоял неимоверный, приказал болтающемуся в воздухе главному судье соревнований подлететь к нему. Тот послушно опустил гравибайк на сухую кромку. Его бесцеремонно выпихнули и, расстегнув нижние пуговицы мундира, Кэндриксан забрался на гравибайк.
   Прандонгу было хорошо известно это животное единство, когда инстинкты подавляют разум. Когда еще на старой должности ему приходилось опускаться в темные, сырые казематы и видеть потерявших человеческое достоинство людей, деградация коих получала плавную законченность круга. Доверившись инстинктам, опустившись и перестав следить за собой в человеческом смысле этих слов, они постепенно утратили и разумность. Он и только он, должен был встать на пути этого безумия.
   Остановить его распространение!
   Белоснежная перчатка легла на ручку газа. Кэндриксан включил реверс и сдав назад взлетел вверх порывисто набирая высоту. Копошащаяся толпа напоминала ему червей обгладывающих тушу стадиона. Он плавно скользил над их головами, пока не достиг верхней кромки спортивного сооружения. Что-то свистнуло и пронеслось мимо. Прандонг небрежно замер на этом переломе, сковывающей пространство архитектуры, и этого темнеющего безбрежного простора, обернулся, взглянув вниз, и следующая пуля сорвала кливер с его головы. Гравибайк нырнул, выбив искру на бетонной опоре, и исчез в прибое городских крыш.
  
   Илья еще поскальзывался на гладких плитках пола, но дрожь в ногах постепенно проходила.
   - Очухался, глазастый, - подбодрила его Кайли, продолжая крепко поддерживать и куда-то вести. Она зло шипела, когда их вновь пытались затолкать или оттеснить совсем. Вокруг было так много страха и неразберихи, что заниматься наваждением не имело никакого смысла. Они просто пробивались к выходу, запруженному, как узкая река в период лососевого нереста. Бетонная горловина казалась слишком низкой и узкой, чтобы в короткий срок пропустить такую прорву народа. П-образная, наклоненная по линии рядов арка, лежала козырьком, под которую, мешая друг другу, влезал, втискивался народ.
   Это было одновременно замедленным бегством и паникой фарша в мясорубке.
   Кайли и Илья вырвались, забравшись на бруствер козырька. С другой стороны послышался неподражаемый в интонациях, голос Мойры:
   - На силу тебя отыскала, - отбросив за плечи косу, обрадовалась Свытня. - Пора, милая, - и нетерпеливо постучала ладошками. - Настал решающий для всех час.
   Поторопись выполнить свою часть договора.
   Они с Дэкстаром стояли по одну сторону прохода, а Кайли с Ильей по другую. Их разделял забитый, слабо двигающимися телами, выход в город. Почти в другую жизнь, где возможно еще существовали правила. Две пары перекрикивались над головами сопящей толпы. Перебрасывались фразами.
   - Мне придется испортить тебе обедню. Я и так заплатила слишком высокую цену за твои бредни.
   - Что ты сказала? Я плохо тебя расслышала! - легла грудью на бруствер Мойра.
   - Прежде ты никогда не жаловалась на слух. Годы не щадят никого.
   - Ты с ума сошла! - не замечая едкости, умасливала ее Мойра. - Очнись, разве тебе непонятно, что происходит вокруг. Нам нужен лидер, такой как Декстар, он консолидирует всех, став новым вожаком, и поведет за собой остальных. Тебе нужно только сейчас собраться и вернуть ему .... - Мойра зло глянула на Илью, - ну...ты поняла.
   - Одиночество моего сердца, мое отчаяние прилагало такие усилия, чтобы я поверила тебе. Очевидно, осознание пришло запоздало. То, о чем ты просишь меня, никогда не будет, - не слишком напрягая гортань, ответила ей Кайли.
   Мойра полоснула по ней взглядом как лезвием бритвы:
   - Это не хорошо, Кайли.
   - Да ты не узнаешь хорошее, - закричала та в ответ, - даже если оно сядет тебе на нос!
   - Ты неверно истолковываешь ситуацию, - пытаясь поддержать ноту старенькой беззащитной леди, наставляла ее Мойра. - Это отступничество, минутная слабость, за которую придется расплачиваться нам всем. Непонятные принципы порождают глупые поступки. Передумай. Этим своим отказом ты роешь всем нам могилу.
   - Я живу в ней.
   - Что за фокусы?!
   Решимость как кислота текла из глаз Кайли ярким огнем:
   - Волей судьбы во мне сомкнулись право и возможность, и, пользуясь этим правом, я отказываю тебе. Хотя бы так я попытаюсь выпрямить кривду корпускулами правды.
   Лицо Мойры напоминало печеное яблоко:
   - Ты отъявленная садистка, - кровожадно заявила Мойра. - Твоя убогая чувствительность просто бесит меня! Я примитивно, в отличии от тебя, стараюсь выжить! И не занимаюсь пустопорожней болтовней о благе каждого.
   Трудно было не воспринимать происходящее как прямое соревнование двух жизненных систем, отстаивающих каждая свою правоту.
   - Некая склонность к беспутству всегда гармонировала с твоими взглядами на мир в целом. Возможно, я превышу меру твоего терпения, но я не стану возвращать Мзгирю его память, чтобы он навсегда позабыл как умел убивать и был лучшим в этом деле. Заработай его страсть заново, возбуди его настолько, чтобы он почувствовал себя мужчиной и возможно тогда он сам выберет себе иной путь.
   Задыхаясь от ярости, Мойра заорала:
   - Ты старая безалаберная дура! Даже если я сейчас раскрою тебе голову, ты все равно не научишься ничего понимать!
   Декстар принял эти слова кормилицы как руководство к действию и стал забираться на бруствер козырька. Его движения были крепкими и уверенными. Пожалуй, слишком уверенными.
   - Не суйся сюда, - крикнул ему Илья, но предупреждение было игнорировано.
   Взлелеи не разменные монеты, а люди - не еда. Как ему хотелось вложить все эти знания в один удар, которым он и сбил Дэкстара с козырька, без подготовки, вскочив на бруствер и вложив в рывок, в стремительный прыжок кулака всего себя.
   Он не умел ничего, кроме как приносить боль и так и не успел научиться другому обращению с чужой жизнью. Декстар закачался, его правая нога сорвалась, и он упал в толпу. Люди и без того искавшие крайнего вцепились в Декстара мертвой хваткой, начали бить, драть волосы. Женщины калашматили по нему ничуть не хуже мужчин и вскоре его могучее тело и чернокудрая голова утонули, опустившись под ноги в трясину, откуда не было возврата. Он не смог сесть на корточки и его просто растаптывали. Все время несколько ног стояло на его грудной клетке, на лице, животе и паху. Ему перекрыли дыхание и разодрали жесткими подошвами в клят его тело. Об него запинались, но из-за страшной давки не могли перешагнуть, и так шли и шли, стараясь не заглядывать себе под ноги.
   Мойра пребывала в ледниковом оцепенении, потом вытянула, разложила свою длань и улыбка, неверная, как рассвет в пасмурный день обезумило ее замерзшее лицо. В глазах застыла стеклянная, ширящаяся пустота. Бледное лицо с высокими скулами холодной маской висело над пористым камнем козырька.
   Судьба и намерение совершили кораблекрушение с ее героем. Теперь она была пропитана местью и выразительный шепот в сочетании с горловой низкой актовой как бы доносился сквозь могильный мрак, и слова выплескивались самотеком:
   - Все люди на свете делятся на тех, кто верует и на тех, кто думает, что не верит, да еще на других, которые умеют желать. Не просить, не выпрашивать. Нет! Именно желать. Не молить подобострастно - а требовать. Поступью, шагом каждым своим добиваться, тарабанить в небесную, прячущуюся пустоту. И желать, желать, черт возьми! Пробивая брешь в равнодушии великого осмыслителя всего. Пожелай ему выжить и помоги. Спаси и сохрани его. Я знаю, ты цепкий, живучий и невыносимо настырный. Ты можешь.
   - Попробуй сама, - огрел ее своей простотой Илья. - Или не тот случай?
   Свист ветра, бурление воды, клекот птиц, обвал в горах и перекатывающиеся камни, оживший лавой вулкан - все круги ассоциаций увидел он в ее многоликом взоре и каждый смысл ждал своего возрождения.
   - Я постараюсь, - переменил свое мнение Илья и категорическим тоном заявил. - Только вы поклянетесь обе, что вернете Яне ее тело и оживите ее:
   Свытни замотали головами и по очереди произнесли: " Клянусь".
   - Какие вы становитесь сговорчивые, стоит только вам покрепче прищемить хвосты, - не удержался от колкости Илья и прыгнул в страшную толчею конвейера смерти.
   Он обещал себе не упасть и, нырнув вниз солдатиком, громко крикнул:
   - В стороны! У меня граната без чеки!
   Неизвестно в нарушение каких законов объема и пространства, но прущая толпа на миг расступилась и в этот единственный момент Илья, и приземлился, подхватил под мышки тело Декстара и потащил его. Толпа тут же плотно сомкнула непоколебимые ряды, кто-то мстительно тыкал в него своими локтями, но Илья терпеливо сносил все удары.
   "Только бы не упасть", - говорил он себе. - "Иначе все, каюк".
   С такой грузной ношей он бы, пожалуй, не вышел, не дошел через зауженное устье, но высвобождение наступило внезапно. Могучая стремнина вытолкнула их на широкую площадь. За его спиной вдруг стало свободней, и даже воздух пошел другой, с холодной вечерней свежестью, с томительной тишиной и добротой свободы.
   Илья положил Дэкстара возле обочины и, склонившись над Мзгирем, приподнял ему одно веко. Зрачок тут же сузился. Делать ему искусственное дыхание у него не было никакого желания. Илья огляделся в поисках помощи и наткнулся на припаркованный трансфер. Дэкстар сердито всхрапнул и застонал, сделал попытку подняться, все-таки он был крепкий малый.
   Илья не понимал, отчего трансфером никто до сих пор не воспользовался. Он подошел и заглянул в распахнутую кабину. Пилот был мертв, его глаза, с густыми рыжими ресницами, с неподвижным уныньем смотрели куда-то влево, а многочисленные точечки канапушек разъедались наплывающей синевой, и тонкая струйка слюны засыхала растянутой каплей на подбородке.
   "Его высосали", - сделал предположение Илья и, отстегнув ремень безопасности, выволок тело, положив возле дерева. Тут же, пробегающий мимо чересчур шустрый парень попытался забраться в трансфер, но Илья ухватил его за шкирку и швырнул на газон. Тот, как в ни в чем не бывало, вскочил и побежал дальше.
   Илья оглянулся. Еще причудливой тенью, химерой, покачиваясь и ища опоры, Декстар поднялся на ноги. Надо было спешить. Уговор - уговором, но он старался держаться подальше от таких типов. Илья сел в кресло пилота, задраил активный выход и, расстребушив качнувшиеся кроны опоясывающих стадион деревьев, взлетел. Обогнул, набирая высоту, кратер стадиона и ушел, меняя направление, двадцать градусов правее космопорта.
   Высшей необходимостью он считал сейчас предупредить о возможной опасности "разум" и вел трансфер в сторону таинственного леса. Маленький огонек чужой жизни направлял его затерянное в унылом сумраке одиночество. Степь, с высоты птичьего полета казалась чересчур гладкой и размеренной, и эта безмятежная ровность взбалтывала в нем мятежной бессилие.
   Опять эта проклятая раздвоенность, когда он делал одно, а думал совсем о другом. Ему представилось лежащее на столе, безучастное ко всему тело. Так лежала та, что еще так недавно была надеждой, красотой, дыханием, болью, трепещущим родником жизни. Теперь эта бездыханность, эта одеревенелость култышки, это напряжение как величественная издевка отхлынувшей жизни от обессилевшего противиться тела любимой, на чьем лице застыла безымянная маска. Растерянные лица Свытней и почему-то непременно той старушки в бигидях, чьи руки поспешно - лишь бы отделаться - подсаживают сталера на влажный от падающих зеленых капель открытый лоб Яны....
   Слепящее пробуждение заставило Илью осознать пульсирующий сигнал тревоги. С угрюмым остервенением он сжал ручки штурвала и уставился в нарастающую светящуюся точку. По опыту пилотирования трансфера он уже понял, что уклоняться от этого изнуряющего "доброхота" бесполезно. Убегать стоит только в том случае, если имеется хоть один шанс на спасение. Он проспал этот момент. У реактивного темного вихря, смотрящего на него своим светящимся глазком, были определенные обязательства перед его летательным аппаратом. Постыдная власть вещей над человеческим фактором. Сухой огненный шмель зенитно-ракетного комплекса пробил днище. В ушах загремели литавры, встречая смерть во всей красе. Трансфер закувыркался. Мускульные спазмы и тишина, которая разнесла трансфер на куски, отрепыши и оборвыши рутинно стали опадать на землю, распадаясь и таща за собой венчик парашюта.
  
  

"Оружие"

  
  
   Сумрак - не ночь, его придумали для того, чтобы кого-то воспитывать. Учить прочности. Ночь, которая никак не может стать ночью, нечто серое, безутешное, бесформенное, нечто более печальное, чем сама печаль. Черный глянец на траурной обвязке закопченных стволов. Раскачивающиеся, мечущиеся столбы света прожекторов то и дело наталкивающиеся друг на друга. Туше в поединке скрещивающихся рапир. И выше всех на недоступной их схватке высоте плыла голая луна, и окоченевшие звезды жались к ней со всего неба. Им было зябко и боязно оттого, что творилось на вытянутом плацдарме, отделяющем город от космодрома.
   Расчеты работали споро и деловито. Электронные дальномеры с мелькающими цифрами подстрочников местоположения просчитывали десятитысячные погрешности, выводя головки ракет на цели. Ручки поворотных станин с установленными на них лафетами вращались с бешеной скоростью, размазывая густой, прозрачный солидол по червячным передачам.
   Тактика ведения боя диктовала Кэндриксану оставить Эстарионос. Потери в городской черте могли составлять от тридцати до шестидесяти процентов личного состава форпоста. А у прандонга теперь каждый боец был на личном контроле. Первое, что ему удалось сделать, это выставить заградительный огонь, развернув зенитно-ракетные комплексы еще до подвоза прожекторов. Теперь ни один трансфер не мог приблизиться к зоне космопорта. Их уничтожали без предупреждения. Беженцев принимали только пешими или прибывших на наземном транспорте. Это могло затянуться на долгие часы, но прандонг отдал строгий приказ, чтобы ни один корабль не взлетел без полной загрузки пассажирского отсека. Тех, кто ослушается, он пообещал сбивать даже на орбите.
   Война!
  
   Трое шеренгельных и Фолак крались по коридору широкими мягкими шагами. Комната отдыха перед ложей почетных гостей была забита мебелью. Ворс на синтетическом покрытии оплавился и слипся, словно мастера писать на заборах поработали здесь своими паяльными лампами. Золоченая обивка стен была разорвана многочисленными отверстиями. Под ногами хрустел расколотый хрусталь люстр. Обугленные дыры в дверях и вздувшийся волдырями лак. В выбитой половинке двери промелькнул Веригл с автоматом. Все четверо, без команды открыли огонь. Феерическая иллюминация и смрад пороховых газов закончились ничем. Высасывающая звуки оглушительная тишина собрала выпущенные заряды рефектонов как липкая ,завивающаяся лента, подвешенная по углам собирает мух. В комнате отдыха была установлена система пулеулавливания с липкоидным резинопластовыми листами умело спрятанным под обивкой стен. Заряды устремлялись и прилипали только к этим поверхностям.
   Это была ловушка!
   Рунговой Фолак отпрянул назад чуть раньше, когда из-за мебели со всех сторон повыскакивали братки с лазерфаниками на дермалиновых ремнях и тонкие искрящиеся на броне нитки прожгли и раскромсали кучно расположенную цель. Шеренгельные повалились, разрезанные на множество дымящихся кусков.
   Вот почему Фолак не заметил пятен крови. Куски живой человеческой плоти прижгли огнем. Предыдущий отряд, штурмовавший правительственную ложу, попался, "погорел"на том же самом. Лазерные лучи - это не пули, пулеуловители на них не действует.
   Фолак, каким-то невероятным чудом, выпал обратно в узкий коридор и без оглядки помчался к лестничному маршу. Набрав скорость, он на ощупь отстегнул с пояса блестковую гранату и, сорвав большим пальцем, колечко чеки метнул ее себе за спину. Даже сквозь бешеные удары колотящего сердца он услышал ее падающий стук.
   Стеклянная граната могла подарить шанс, а могла и наказать.
   Двое, пустившиеся в погоню братков, нацелили свои лазерфазники и выстрелили импульсами багряного света. Блестковая граната взорвалась между преследователями и убегающим, пространство в миг затянула стеклянная пыль. Лазерные лучи преломлялись, отражаясь в миллионах зеркальных пылинок, это было настолько же опасно, как и не предсказуемо. Лазерное "шоу" отрезало одному братку руку и крохотную мочку уха, совершенно не зацепив второго.
   Фолак скатился по ступенькам и, вскочив на ноги, стал немного прихрамывать. Поднял ногу, не в силах совладать с любопытством и увидел еще теплый обрезок заребрения по канту. Каблучка с набойкой не было, ступню спасла толстая армейская подошва ботинка и преломляющий снег, еще кружащийся за его спиной.
   Бывает же!
  
   Крохотные фиалки радости распускались вокруг покинутого стадиона, образуя мелеющую пойму разбегающийся аур. Задавленных оказалось много, особенно в узких проходах и выходах. Скукоженные и жухлые, как опавшие невыметенные листья Взлелеи, люди, Вериглы - с ними могло произойти все, что угодно, но случилось именно это.
   Как можно восстановить события непрожитой жизни? Отгородить правду наслоением выдумки. Фальстарт надежды на дистанции жизни и полная дисквалификация смертью без предоставления второго шанса. Без удержания воспоминаний о призрачном и сокрытом. И попытки ответить на основной вопрос: из чего состоит человек и для чего он на самом деле живет?
   Звякающий и скрипучий, сводящий с ума, похожий на забвение звук. Впервые за полтора часа створки дверей захлопывались самостоятельно. За ними продолжался бесконечный спор:
   -Да здесь не о чем говорить.
   - Есть о чем!
   - Ты этого не сделаешь.
   - Посмотришь.
   - Чем тебе помочь, чтоб ты, наконец, одумались?!
   - Не нервируй.
   Обе Свытни порывисто распахнули двери и вышли со стадиона одними из последних, не уступая друг другу дороги.
   Симакс, затеявший весь этот кавардак, был ранен. Растущая перспективная идея теперь поблекла и у него, несмотря на подпитку, едва хватало сил на удержание заложников. Пусть и сидит там со своей страховкой на руках.
   Хороший заговор - это недоказуемый заговор. А так, это все слишком дорого обернется.
   Клят приливал к нервным узлам. Мойра искала помощи, но видела только трусливо убегающие спины. Даже найдя Декстара, она не испытывала радости, хоть он то как раз не искал спасения в бегстве, а тихо сидел возле дерева.
   Посредственностями управлять легко, опираться на них невозможно. Рука, в лучшем случае, провалится в пустоту, а в худшем, заляпается в дерьме. И еще Мойру бесил этот ходячий катехизис морали. Омерзительная, спесивая ханжа! Они всегда, как своеобразные сиамские близнецы стояли друг у дружки в горячей ротации. Этот мир неутомимо гнал себя к самоубийству, но на ее глазах Кайли ни за что не желала признаваться в этом. Легкая поза, но только не для мира, где не наблюдается стопроцентной смертности.
   - Ты не сможешь быть со мной порознь, потому что разности притягиваются. Никогда тебе не научиться быть другой на столько, чтобы оттолкнуться и отмежеваться от меня, - зажглись фонари, и лицо Мойры осветилось желто-жирным, косым лучом света, она продолжала. - Твой Ленард понял это раньше всех и неважно, что я сыграла на твоей мечте, свидится с ним. Мы обречены, если не попытаемся объединиться. Пойми меня, наконец. Включись!
   Кайли с нескрываемым интересом разглядывала Мойру. Взрыв ярости совершенно не отразился на ее лице, оно напоминало тушку вальдшнепа под жирным соусом. Только рот туго округлился и выплевывал слова, точно пулемет. Кайли была несокрушима в желании донести ей совсем другую правду.
   - Любовь не переделаешь и не исправишь, не изрешетишь и не сдашь в наем, не понизишь в звании и высмеять ее невозможно. Ей можно только позавидовать, как делаешьты, грязно, ехидно и унизительно, тайком скорбя по собственному атрофированному чувству. И насилием ее не взять и не возродить, не приручить, подкармливая и оберегая. Все попусту, если ты сама не являешься источником любви и не беременна ею изначально.
   Мойра прикрылась очередным оттенком ухмылки:
   - Ты хочешь сказать, что я никогда... не любила. Так прикажешь тебя понимать?
   - Ты только эксплуатировала как пиявка своих жертв, жадничая всем, что даже никогда не принадлежало тебе. Когда же ты насосешься.
   - А хоть бы и так, - не стала спорить из-за какой-то своей прихоти Мойра. - Нормальный износ чувств. Как люди о тебе думают, так и поступаешь. Любовь рабов к своей хозяйке в потенции заменит одну большую любовь, и я состоюсь как женщина и как властительница. Назло тебе!
   - Всегда найдется причина, по которой захочется обойти самые простые законы человеческие. Нужно быть равной этому миру, чтобы управлять им. Этого ни тебе, ни мне не хватает, а злоба плохой союзник в любом деле, даже военном.
   У Мойры был такой вид, словно Кайли тяжко оскорбила ее:
   - Ты всегда знаешь, как сказать по руку, помешать, но не помочь, - она вдруг заговорила деловым тоном: - Пока ты фарисействуешь, как бы не опоздать совсем. Я хотя бы пытаюсь, - с этими словами Мойра отвернулась от Кайли и развернула сознание, сделавшись прямой и неподвижной. Вокруг все стало меняться, замерцало освещение, заглушились звуки. Лента воздуха уплотнилась и одной неразрывной стеной неторопливо и солидно погнала потихоньку, сгребая и подталкивая в спины тех, кто и не собирался и не думал, а тут вдруг осознал, сузил зрачки, перешел на легкий бег, уже сжимая что-то в своей руке. Уже ненавидя и позабыв, что когда-то звался человеком. Их становилось все больше и больше, бегущих в одну сторону и не видящих ничего вокруг себя.
  
   Сознание возвращалось медленно, как обрывочный сон, который путаницей и легким головокружением соскальзывал с его тела. Белые жилистые корни расплелись и, выпустив его из своих объятий, с шуршанием поползли прочь. Терпкий аромат, ели не хуже нашатыря, заставил Илью очнуться и приподнять голову.
   В темноте все беззащитны перед одиночеством. Оно незаметно подкрадывается к нам траурным флером и дышит в самое лицо состраданием, выжидая момент, чтобы заползти внутрь и обосноваться там.
   Оглядевшись, Илья продолжал видеть только себя, вокруг было пусто, уныло и негостеприимно. Разграбленный дом его надежд.
   Без никого.
   Высасывающая звуки тишина, как следствие легкой, постигшей его контузии, нехотя расширяла границы сознания. Спокойствие и мрак, который его глаза начинали осваивать и еще влажность и сосулины, застывшие на низком своде пещеры и их капающий звук, и давящее ощущение камня над головой. Темнота больше не оглушала его, она терялась в других возникающих интересах, и Илья постепенно оправлялся. В его мысли возвращался упорядоченный смысл.
   Трехкупольные инерциальные парашюты, да и вся система трансфер-эвакуатора в целом допотопна и неизносостойка. Гильзы микрозарядов выброса пассажирских кресел упрощены и срабатывают в двух случаях из трех. Тот, кто мог просчитать все эти нюансы и хитросплетения, находился совсем рядом.
   - Не хочешь подать руки, так подай хотя бы голос, - обратился Илья к "разуму". - Хочу поздороваться с тобой.
   У тебя растрепанный вид, - отозвался голос из самого темного уголка пещеры.
   - Это ты меня спас?
   Орел взмывает, а камень все равно падает вниз. Пес лает на бегу, не в силах догнать солнце. Тебе просто повезло.
   В который раз?
   - Это скрытый вопрос?
   - Не хочешь отвечать, - смирился Илья, но "разум" неожиданно ответил.
   Возможно, ты сумел задеть ту часть Вселенной, которая умеет слышать желания. Ты что-то такое смог произнести ей в самое ухо, что к тебе прислушались. Этот мир - измерительный прибор человеческих страстей и ты зазвучал в нем. Твоя эмоция стала мощным резонатором, которая способна накладываться и удерживать иные проявления чувств. Она должна была быть очень искренней и чувственной как откровение и в то же время мягкой и насущной, как жирок в подбрюшине
   Илья не проронил ни слова. Он был весь поглощен услышанным. А тем временем "разум" продолжал.
   Самое эффективное, чем можно управлять и контролировать - это эмоции. Сделка может расстроиться, дети вырасти, зуб разболеется, друг ударить, пес укусить. Но, в то же время все это вызывает эмоции, а эти эмоции были вызваны другими эмоциями и так до бесконечности. Причина порождает следствие.
   - Здесь нет собак, - почему-то заспорил Илья.
   Ты уверен? Кто же тогда мешает нам нормально жить. У каждого дюжина причин подвести тебя и ты не можешь этого изменить, а значит избежать. Отсекай собаке хвост, управляй эмоциями, и ты добьешься всего.
   - Как? - Илья был встревожен и растерян от такого предложения.
   Я иду на тайную сделку с тобой. Ты получишь от меня оружие, о котором Мойра только смеет мечтать.
   - Оружие - это всегда плохо. Почему бы тебе самому не воспользоваться им - Илью встревожило, что "разум" впервые упомянул имя.
   Я такой сентиментальный, что, вынимая кролика из цилиндра на глазах у изумленной публики, больше беспокоюсь не о том, подрал ли он мощными задними лапами подкладку двойного дна, а не подвержен ли бедный кролик клаустрофобии.
   Это звучало как намек на Яну в теле сталера. Казалось, сердце зажали в тиски и безрассудные два желания - бежать или остаться, разрывали его тело пополам. Два параллельных мира заставляли решать наспех, по наитию. Самая большая загадка ума, несостоятельность до конца понять масштаб собственной выдумки и количество последующих издержек.
   - И все же почему не сам? Чужими руками творят дурные поступки.
   Я растворился в собственном существовании и нахожу это великолепным.
   Тоже не ответ. Илья хотел, чтобы на него надавили, а ему предоставили полную свободу выбора и это, как не странно, успокоило его.
   Что зовется верой в человечность и человечество? Может быть способность предоставлять нам шанс.
   - Скажи, Ленард, - Илья позволил себе назвать "разум" по имени и ждал реакции, - за что тебя не любит Мойра?
   Изменений не последовало, голос ответил не вздрогнув, он лился, как в ни в чем не бывало.
   Мойра меня, по обыкновению, ненавидит.
   - За что?
   Когда-то я испытал стыд за правила пребывания в этом мире и удалился на покой, наслаждаясь одиночеством. Она считает меня своей судьбой .Предречением.
   - Странно... я летел предупредить тебя именно о ней и ты первый назвал ее имя. Хотя, чему я удивляюсь.
   Я не читал твоих мыслей, не волнуйся. Смотри как выходит. Предложи я тебе свое оружие в первую нашу встречу, ты бы вцепился в этот шанс, не раздумывая. Теперь ты медлишь. Твое сознание достигло некого паритета и гармонии, тебе стала понятна взвешенность выбора и ответственность за насилие. Ты вкусил и распробовал саму горькую соль этого мира.
   - Солоноватый вкус на губах в моем мире считается вкусом крови, продолжал лавировать Илья, а волнение внутри нарастало, щекоча предрассудки. Даже интонации в тембре голоса Ленарда стали другими, неглубокомысленно бездонными, а влекущее-бодрящими тоже.
   Я не молод и не нов, Илья, и знаю, что место святого ни в одном мире не бывает долго вакантным. Плоха та добродетель, которая боится подвергнуться испытанию. А все почему? Истовая вера требует подтверждений делами, которые осветят путь истине. А я настолько осторожен в обращении с мудростью и так опаслив со своей силой, что донести ее страждущим мне не хватает уверенности в себе. Мне нужен ты, такой как ты сейчас, в этот момент сгусток концентрированной энергии, ставший адептом этого мира, но чуткий и независимый, развенчивающий привычный уклад, размывающий назидательность и расплескивающий сентиментальность. Но для этого ты должен обрести подвижность.
   Его слова звучали так рассудительно.
   -Это поможет мне воссоединиться с Яной?
   - В первую очередь ты обретешь ее.
   - Так что же ты медлишь!
   Ты сам должен нажечь в себе это состояние.
   - Я не знаю как, помоги мне!
   Мы должны стать с тобой одним целым, и я буду направлять тебя. Мы должны действовать и думать как одно сознание, но для этого нам нужно нащупать отправную точку. Совпасть.
   - Ты идеолог этого мира, его путеводная звезда. Укажи мне путь, и я сделаю как ты скажешь.
   Время стало гибким и послушным, прогибаясь под чьей-то огромной ладонью, как кошачья спина. Волосы Ильи зашевелились как приглаженная шерстка. И все равно это было еще не то. Ясно различимый голос Ленарда вел его дальше.
   Не бойся поманиться ошибкой, я буду все время рядом, пока ты не пустишь меня в свою душу.
   - Ты настолько всемогущ?
   Знаешь, что наступает после обретения всемогущества?
   - Знаю, приходит скука.
   Илья почувствовал легкое разочарование Ленарда.
   Кажется, ты начинаешь меня понимать. Когда смерть не самое последнее приключение - хочется чего-то большего. Живя вечно, знаешь, что дотянешься до самой последней мечты, и желания твои умирают тотчас, как только ты понимаешь, что способен на все и сразу.
   - Наверняка, что-нибудь остается в загашнике, - не поверил или вновь почувствовал Ленарда Илья.
   Там одни парадоксы и проблема доверия мира тебе, как его избраннику. Бесконечная власть и знание не оставляют места желаниям, а ты умеешь желать, промыслительно и искренно.
   - Ты когда-нибудь такое проделывал, что собираешься сотворить со мной?
   Никогда. Но если ты не можешь поверить в чудо, значит, ты воруешь его у себя.
   - Если наше дело выгорит, я подарю тебе смирительную рубашку.
   Ты совершишь для нас обоих то, о чем даже не подозреваешь, если у нас все получится.
   Его тело повалилось на земляной пол пещеры, словно сраженное ударом, но Илья даже не обернулся взглянуть на него.
   Некоторые заблудшие души обречены вечно скитаться во тьме. Илья сразу увидел свет, взрезая лазурь, проносясь сквозь разрывы ослепительно сверкающих облаков. Планета была безвинна и пуста, она что-то нашептывала ему, и в ее голосе не слышалось осуждения. Это захлебывающая свобода полета захватывало его. Илья наплывал, видя далекий скользящий в огненном саване блеск заходящего над дугой горизонта солнца. Закатная полутьма, как огромная набегающая волна, на гребне которой находился он, несла его навстречу загорающемуся огнями городу. От впечатлений засбоило сердце, которого у него уже не было. И это было прекрасно по форме, потому что в холодном меняющемся воздухе, оцепеневшим облаком, висело его абсолютное Я.
   Словно обвал-лавина переживаний, образов, ощущений, кутерьма радостей и огорчений. Он видел сквозь здания, принимал вибрацию улиц города и двигающихся по ним машин. Слышал дыхание и шорох веток на деревьях. Эстарионос стал доступным и понятным ему. Город кишел желаниями. Переплетение нитей и жгутов отношений душили в нем многие интересные задатки, задумки, способные развиться только в информационном голоде. Рутинно скользили плоские повседневные идеи и дела. И не было никакой возможности распутать этот клубок шевелящейся жизни.
   Можно все простить друг другу, но только не то, что ты не смог сделать, не сделал, не попробовал, не попытался. Илья погрузился в этот шевелящейся клубок и потерялся в фонящих эмоциях, канях томлений, фимиамах распаренного небритого безделья, сполохах жареных конфликтных обострений, светозарных вертлявых шутейных забав, трогательных, но бездарных подражаний, жестких пропеллеров обвинений, вырубающих крохотные соцветия семейного счастья, вяжущего безнаказанного рюмочного одиночества. Трепещущих эллипсоидных облатках настоявшихся комплексов и поразительных тонких редчайших проявлений мудрости, и нестерпимой надежды на чудодейственное невероятное волшебство, проскребающееся сквозь реализм жизни.
   Катирующаяся нелепая странность, растлевающая душевную тишь. Все в нас, до тех пор, пока в нас еще есть хоть что-то.
   Что может дать одно живое существо другому кроме любви? Что может быть больше этого?
   Только примирившись с собой, Илья увидел свою цель. Мир с беззвучным воплем свернулся в крошечную пылкую бусинку на краю Эстарионоса.
   Он больше не мог ее потерять!
   Это был и стресс и восторг одновременно. Все подвижное сильнее неподвижного, все высокое достойней приземленного. Нельзя занимать надежды, но он опустился, чтобы подхватить любимую. Илья даже коснулся зеленой воды бассейна и зачерпнул теплый, словно переливающийся в самом себе мерцающий свет и призрачным вихрем светлого тумана устремился в надир. Они, два стремящихся к друг другу кометных ядра, нарушая орбиты, слились в один пылающий хвост. Как две половинки одного переполненного огнем сердца, устранив сердечную недостаточность обоих, в пасторалях и ипостасях овладевая мистерикой мира. Они были переполнены друг другом, перенаселены, но не в коей мере не пресыщены. Стоило Илье только захотеть, и он видел неподражаемый профиль Яны, обыкновенную перепуганную девушку. Ее бледное, утомленное, еще более тонкое, чем обычно, лицо, в своей нежной усталости оно казалось еще прекрасней. Он ощущал все ее треволнения, ужасы и обиды за обман. Он оставался женщиной до тех пор, пока она не захотела, чтобы он вновь стал мужчиной. И тогда он жалел ее, пряча в себе самом, и Яне было так уютно и спокойно греться возле их общего огня.
   Полное совпадение без идентичности, цельность и единение без утраты индивидуальности. Они безмятежно парили над Милавой, приближаясь к пониманию, как чудесно жить, не зная разлуки и чувствуя и сознавая, что в них больше не осталось места ни для кого.
   Илья нашептывал ей всевозможный бессмысленный вздор:
   - Мой прелестный ангел, чаровница моя, мой ласковый игривый бесенок.
   - Ангел - это ты дорогой, - вторила она ему, отвечая столь же сомнительной истиной. - Когда ты любишь, у тебя отрастают крылья.
   И они смеялись. Легким серебрящимся звоном разносились их счастливые голоса, и сотканный из лучиков нимб так светло мерцал, так естественно парил в вышине.
  
   Помня о клятве, Кайли вернулась к резервуару со сталерами, но Яну там не нашла и отправилась к бассейну. Уже на полпути, спускаясь по западной трибуне, она почувствовала, что там ее тоже нет. Свытня дважды внимательно посмотрела в небо и ей показалось... почудилось, что она увидела шаровую молнию или что-то похожее на нее, стремительно уносящаяся ввысь. Она устало опустилась на первое попавшееся сидение, и пока ее никто не видел и не тревожил, стала плакать.
   Какое это наслаждение - невольные слезы набежавшей неведомо откуда грусти.
   С нее сошел показной глянец и Кайли со спокойной душой отдалась состраданию к собственным болячкам. Ее ум немножко мешался, но этого "немножко" было вполне достаточно, чтобы она, сама, не сознавая почему, почувствовала себя от чего-то счастливой. Тело не держало переполняющие ее эмоции, и они выливались слезами.
   Во всем этом была видна женщина. Да какая женщина!
  
   Ни ветерка, ни вздоха, ни звука. Беззвучное шипение света, аритмия полыхающих как опалы, огней. Куча мусора, на которой серебрился снег усталости. Город застыл, усыпанный огнями и мерцающий золотыми точками на шпилях маяков. Затем все внезапно зашевелилось и задвигалось. Начался прилив. Береговая линия Эстарионоса многослойной сволакивающей волной выброшенных на берег разломанных раковин и моллюски аур, задыхающиеся на шельфе от собственных страхов быть подвергнутыми геноциду за еще несовершенные преступления. За то, что они неистребимы, как гнездящиеся в нас ростки фобий. Город был, где ярок, где тускл, а где по-прежнему неподвижен. Подсветка этажей заставляла щуриться через наведенные на них бинокли. Минуту назад окраина была почти пуста, теперь она как накипь стала выплескиваться и растекаться, извергаясь сквозь проулки, переулки и провалы между домами, теснясь в проемах улиц. Они двигались безудержно, со всех видимых сторон, словно слышали набат, спотыкались и падали с безумными взглядами, вновь вставали и шли, выбираясь из под закопченных крыш и подъездов. Эти гнев и боль возникли в приплюснутых серых моллюсках, когда в них проникло инородное тело, какая-то грязная, колкая соринка, которая заставляла их выбрасываться на берег перед лицом грозящей катастрофы. На этот раз Мойра была на редкость честна с ними. Зачем выдумывать нечто невероятное. Самое страшное это всегда то, что может произойти на самом деле. При твоей жизни стать твоей смертью. Мойра воспользовалась хроникой памяти. Она, без ложных образов, напомнила залитый огнем тот старый город и все, что от него потом осталось. Мужество, борьба и даже поражение выглядели не столь ужасающе по сравнению с кипящими озерами пламени под излучателями патрульных фалькботов. Аренданский флот умеет месть превращать в работу. С похотливым шипением смерти поползет огненная магма по жилым кварталам Эстарионоса. Булькая и разветвляясь испепеляющим лахаром, не пропуская ни единой щелочки, заливая собой и сжигая все на своем извилистом пути. Застигнутые врасплох, горящие факелами абсурды тел. И на большой площади, в этой вспыхивающей гуще, среди застывших на бегу головешек, сдуваемые горячим полыхающим ветром, пигментные пятна жизни. Коросты и струпья ожогов, кожа, проеденная канавками тысячеградусных брызг. Костные глазницы, словно подсвеченная изнутри огарком свечи тыква. На гладко обгоревшем черепе мохнатая пыль сгоревших волос и повсюду покрытые копотью, частично скелетированные трупы, трупы и трупы.
   Все что угодно - только не это! Они умрут, но не допустят повторения той беды.
   Кэндриксан отвел от лица бинокль, ему казалось, что он сейчас хладнокровен как никогда, растворив в своем спокойствии ненависть и обратив ее в целеустремленность.
   Они шагали в полный рост. Кое-кто переходил на бег, доставая из оттопыренных карманов бутылки с зажигательной смесью. Рдеющие точки фитильков, бережно прикрытые лодочками ладоней, разгорались. Поджилки тряслись. Пропитанные тряпки набирали силу огня, и мутное стекло неслось по низкой орбите с ропщущим пламенем на конце закупоренного горлышка. Взорвавшийся пучок света затопил близкий горизонт и поглотил все. Высвободившиеся языкастые джины пламени приплясывали на броне челлера. Трепещущими гребешками стекали на гусеницы, а с них скапывали на взрыхленную землю. Все вокруг колыхалось какими-то неравномерными волнами, бликами. Полыхающий огонь пересекал тени выпрыгивающих экипажей. Выстрелы в темноту по мелькающим призрачным лицам и новые бутылки с зажигательной смесью распускали свои огненные кувшинки на корпусе притаившегося в кустах челлера.
   Внезапно побелевшая ночь словно вскипела. Узкий конус света белым клубящимся лучом прополз по самому низу, превращая низкорослый колючий кустарник в огромные, расползающиеся по земле деревья. Два, охваченных на пару пламенем челлера, напоминали забрызганные лавой проснувшиеся вулканы, изборожденные огненными оползнями. Вокруг бегали, стреляли, размахивали руками и хватали живьем.
   Кэндриксан отчетливо понимал, что в этом мире нет невинных людей. Если они здесь, значит, так или иначе, уже виновны. Все подлости и низости того, своего мира, они притащили сюда с собой. Каждая цивилизация хранит в себе зерно собственного уничтожения. Сделав неутешительный вывод, прандонг перевел взгляд на лохматые языки пламени. Можно предать страну, даже планету, но он не станет тем безумцем, который предаст человеческий род.
   - Не дождетесь! - прокричал Кэндриксан в полыхающее месиво и погрозил в темноту белой перчаткой. Ведь Мойра подбивала его именно на это. Прандонг припомнил, как они совсем еще недавно ругались с Мойрой, и он выговаривал ей:
   "- Я знаю, тебе не нравится, как пахнет у меня изо рта".
   Она смотрела на него так, что ему хотелось лечь ничком.
   "- Мне все равно, чем воняет у тебя изо рта, - ответила она ему с какой-то злой гордостью. - Мне не нравится, чем пахнешь ты сам, прандонг."
   Офицер его склада никогда не переродится в человека, признавшего чужие идеалы. Он, ни при каких обстоятельствах, не станет существом с двойной моралью. Чем бы от него при этом не пахло.
   - Я умею быть невыносим, - прошептал Кэндриксан. - Но я с этого не начинаю. Вы вынуждаете меня! - заорал он и вмиг покрылся испариной.
   Сочно шлепали пули, и он надеялся, что каждая находит свою цель. Они свистели словно расплетенный бич смерти. Он не станет по-бабьи лить слезы, когда надо уничтожать убийц. Даже на обычной войне убивают совершенно невинных людей только за то, что они носят иную военную форму.
   От дороги донесся лающий гудок машины. Из заглохшего, но еще двигающегося накатом джипера выскочил рунговой Фолак. Он старался скрыть "хромоту" ( переобуваться времени не было) и, подбежав на носках и козырнув как исполнительный служака, не забыв клацнуть единственным каблуком, весело доложил Кэндриксану:
   - Я проверил оба фланга. Они повсюду, мой прандонг. Пищат, но лезут!
   Кэндриксан расстегнул три-четыре пуговицы на сорочке и засунул под нее ладонь. Проверил, как дрожат грудные мышцы под кожей, и лишь тогда тяжело ответил:
   - Помощь может быть оказана, но обе Аренданских флотилии могут и припоздниться. Я в силах сам научить этот сброд, эти сонмы тварей чтить даже малую искру жизни. Возмездие, - вдруг вновь зашептал прандонг:- при лунном свете лица покойников бывают такими же мертвенно- бледными, как и у живых. Не замечал?
   Плотная фигура Кэндриксана в безукоризненно отутюженном мундире, километры морщин на лице и шевелящиеся червячки в глазах, которых он, время от времени, заставлял выползать на свет.
   Кто объясняет, тот уже оправдывается, кто понимает тебя без слов, тот самовольно владеет тобой.
   Еще сам или уже рука Мойры управляла сознанием прандонга? Фолак решил присматривать за Кэндриксоном.
   Полыхнуло так, словно из-под земли вырвался вопль с убойной силой свайного молотка и прогибающим перепонки ураганным ревом.
   Ночь была звонка и просторна, теперь она превратилась в узкий флагшток света и выкинуло далеко вперед вращающийся диск огня. Он долетел до самых домов, до каменных чащоб, до джунглей окон и завалился полыхающим султаном, образовав глубокую огненную расселину. Высотки стояли как созревшие головки сыра, издырявленные прогорелостями этажей, как кемза, изъеденная обваливающимися переходами и все это мучилось и корчилось во вздымающихся языках разгорающегося пламени. Второе крутящееся огненное колесо стремительно промчалось, протопталось с гулким клокотанием, разрубив нападавших напополам, оставив после себя разваливающуюся кривую искрящуюся борозду. Все новые и новые подпаленные солнечные колосоверты прокладывали колеи с обгорающими вздрагивающими краями. Пылающий, осыпающийся, лопающийся шутихами звездный окалистый дождь разил и прожигал нестройные ряды наступающих, наполняя стонами вихреобразный хаос. Установка скорострельного наведения ( сокращенно " Ускона") выбрасывала через желобковые рельсоводы пакетники желтых самовозгорающихся " подсолнухов" с горящими, шевелящимися лепестками.
   Любуясь кипением пламени, Кэндриксан испытал приступ возбуждения и всевластия над этим миром.
  
   Тот же тихий, холодный, настойчивый голос. Кто-то говорил вместе с ним, позади него, вместо него. Какой-то отзвук, эхо, доносящееся издалека, откуда-то из-за грани последней надежды.
   Тебе больше нечего сказать этому миру?
   Илья не реял, он беспечно парил, пока эти слова не настигли его прегрешением против духа. Ресницы ночи, стряхивая звезды с небосклона, проливались дождем на землю и смотрели с терпеливой надеждой женских глаз.
   - Я пробовал, у меня ничего не выходит. Я ничего больше не чувствую, -сознался Илья.
   Даже цветы пахнут резче перед грозой.
   - А гроза уже рядом?
   Ты увидишь это сам, если посмотришь на зарницы там внизу.
   - Мне приятен вид взлетающих стальных вриезий из воронкообразной розетки прицветника стартового "стола". Уверен, вон там я даже различаю неподражаемый полет "Китовой холки". Она, сигнальной ракетой рвется прочь и кто-то вместо меня получил счастливый билет на ее борту. Разве это не доброе дело?
   Этого мало. Если ты будешь бездействовать, мир навсегда потеряет что-то очень важное, что контролируешь только ты один.
   - Может быть мир, который я могу контролировать, давно числится пропавшим без вести?
   Ты бунтарь... дерзкий, ленивый бунтарь. Самая большая загадка человеческого ума, не желание до конца понять масштаб собственного могущества.
   - А где же обещанное мне оружие, - спохватился Илья в ответ на ноту упрека в голосе Ленарда.
   Оружие, которое поможет стать тебе сильнее - это ты сам.
   - Как просто и как невразумительно сложен твой ответ. От меня самого почти ничего уже не осталось.
   Этого я от тебя и добивался. Полной независимости. Можно добраться до любого берега, если не оставлять силы на обратный путь. Каждый твой шаг по этой планете был нарушением ее законов. Что же теперь тебя сдерживает?
   - Не знаю! Хватит меня тормошить непонятным во мне!
   Ты думал, что сможешь заторчать в безвремении, отсидеться и спасти свою любовь?
   - ... возможно.
   Перестань, наконец, спасаться и убегать, - напирал Ленард. - Начни побуждать! Ведь ты можешь это!
   - Как! Как! Как!
   Доходчиво и вдохновенно. Весь твой прежний опыт - не более чем нарост привычек. Избавься от него. Перестань заранее критиковать каждый свой шаг, потрудись прочувствовать все буквально, и ты ощутишь это движение. В своем проявлении оно всегда на что-то похоже, при этом, непохоже ни на что. Ищи.
   - Помоги мне.
   Нет, - ответ Ленарда был категоричен. - Эту часть настройкм ты должен завершить сам. Если человеку не вовремя помочь, потом ему становится совсем невмоготу.
   - Я думал, мы поладим...
   И вдруг помощь стала прорастать в Илье открытым и доверчивым ростком, раскрывая и его душу. Он почувствовал взгляд Яны. Она смотрела на него как на божество, которое может все. Илья боролся со своей слабостью и был только один способ ее победить - совершить над собой подвиг.
   .... и он стал видеть. Вначале фальшивя, но, вскоре осознавая, что все, что он видит и ощущает - это уже волшебство, чудо сознания. Ирреальность!
   Сквозь черный безвоздушный эфир он впитывал переливающиеся пурпуром и лазурью кашне СЧАСТЬЯ.
   Все сущее, что мы называем разумом и разумностью состоит из одного только СЧАСТЬЯ. Это некая брезжащая субстанция чистой воды, сопровождающая любые мыслительные процессы. Аморфное облако сознаний, расширяющееся по мере увеличения числа разумных существ. СЧАСТЬЕ всегда рядом, потому что оно везде, где есть ты. Теплое ощущение неуязвимости доброты и всегда чуточку незаслуженного удовольствия. Удивления и легкого стыда, и огромной струящейся благодарности к тем, кто подумал о тебе как о ком-то, кто заслуживает СЧАСТЬЯ. О тебе - вестнике и носителе над собой этого вечного праздника души СЧАСТЬЯ!
   Все, что мы предполагаем, планируем и к чему стремимся, состоит из одного только СЧАСТЬЯ. Еще мы называем его надеждой на лучшее. Мы в постоянном ожидании его, чаще пережитого, всегда мечтательного, реже непонятного, всегда отчасти неразделенного. Страшного СЧАСТЬЯ. Доброго СЧАСТЬЯ. Ленивого. Подобострастного. Упоительного и утомительного одновременно. Оно всегда во всех своих проявлениях кажется нам чуточку аморальным, но непредосудительным. Ведь оно возносит тебя одного над всеми и садит себе на шею. Смотри! Купай в себе это подростковое ощущение восторга.
   Мы сами источники счастья. Мы факелируем им. СЧАСТЬЕ - это сок наших настоящих жизненных сил. Связка разноцветных надувных шаров, парящая над нами, и стоит нам только ухватиться за болтающейся конец, и мы можем пролететь несколько метров в состоянии полного триумфального СЧАСТЬЯ. Но мы ходим, потому что наше отношение ко всему на свете делает нас несчастными. Мысли о смерти, зависть, что кому-то отпущено больше чем нам, что кого-то незаслуженно любят больше нашего и также ни за что, как могли бы любить и нас. Мы жаждем справедливости и иголочками страха, похожими на иглы сталеров, через недоверие ко всему, что кажется нам тревожным, колем, лопаем, протыкая собственные шары.
   Бабах!
   Вот почему грохот боя не кажется нам странным. Мы всегда на войне с собственным СЧАСТЬЕМ.
   Появляющейся на свет младенец, заливается, кричит от счастья. Шевелит крохотными ручками и ножками, открывает во всю ширь беззубый розовый ротик и голосит в обиде за обман, что счастье это не только мама, но и что-то восхитительно отдельное от нее. Еще непонятное, но уже единственное, на что он заглядывается чистым взором, глядя из люльки на белый свет. И взрослые не понимают, отчего так не по-детски внимательно строг его взгляд.
   Истина всеобщей жизни одно только СЧАСТЬЕ и есть.
   Мы шумно и почти всегда наугад пересекаем неимоверно огромное пространство жизни. Опрометчивость, как серия фатальных ошибок, погоня за краткими мигами ярких моментов и наступающая за ними похмельная эрозия ощущений.
   Как мало шаров в нашей связке.
   Мы двигаемся, идем, едем, карабкаемся, ползем по жизни, встаем с постели и вновь ложимся спать с единственной целью, чтобы нас не относило далеко от теплого, лучезарного пятна СЧАСТЬЯ. Хоть по краешку совести, по каемочке умиротворения, но быть с ним рядом.
   Илья тихонько, неуверенно прикасался к каждой ауре. Он лишь едва напомнил о счастье, анатомируя чувства. Им всем. Скверным отчаявшимся одиночеством, злобным и усталым. И всех посетило и проняло озарение. Они прекратили сквернословить и убивать. Каждый блуждал по воспоминаниям, когда ему было не просто хорошо, а всего лучше. Поле битвы на несколько мгновений наполнилось миром. Илье оно виделось густо цветущим луговым ковром похорошевших пульсирующих ореолов.
   Механизмы и жерла пушек не имели воспоминаний. Они стреляли и перезаряжались в автоматическом режиме. Их научили этому люди, давно и надежно позабывшие про ощущение счастья. Выстрелы и разрывы, сдирающая кожу боль смахивает любые иллюзии и все задвигалось, болезненно запульсировало и пронзительно закричало, понеслось с новой стремительной силой.
   Скороверткий огненный спрут подкинул, вышиб и вывернул вращающуюся на станине треножника установку залпового огня. Мзгирь, который произвел столь удачный выстрел, скинул с плеча опустевший тубус гранатомета и сцедил терпкий с холодком, напоминающий анисовую водку, клят с умирающего артиллерийского расчета. Добил, выжимая до кожицы "лимоны" витальных сил и повел свою группу дальше, развивая успех.
  
   Их теснили по всему фронту, оборона трещала, разрываясь по швам и нападавшие, пользуясь малочисленностью мажандерии, ринулись в образовавшиеся бреши. Ментальных вампиров еще удерживали, но и это было вопросом нескольких минут.
   Наверное, дефицит времени накапливался прандонгом с детства, когда Кэндриксан еще играл в куче свежевысыпанного песка на проходном дворе за их домом. Песок сверху успел подсохнуть и побелеть, но внутри, стоило засунуть руку поглубже, оставался по-морскому влажным. Маленький Кэнди представлял, как совсем недавно над этим песком проносились лопасти винтов огромных, осадистых заросших ракушками кораблей и загадочно дрейфовали подводные лодки. Он увлеченно утрамбовывал мелкий, чистый песок в формочки и аккуратно переворачивал, вытряхивая на гладкую доску, и смотрел на странных песочных зверьков, словно он только что выловил их с того же морского дна. Кэнди как раз укреплял стенки, устраивая гараж для своих машинок, когда увидел высокий начищенный сапог. Склонившийся над ним военный был чуть навеселе и протягивал одиноко играющему мальчику конфетку в серебряной оберточной бумажке. Конфетка была такой крохотной, что едва выглядывала из сжатых в щепотку пальцев. Дяденька военный и не предполагал, что ребенок не любит сладкого. Но маленького Кэнди поразили, даже потрясли именно его безупречные голенища, эти длинные, уходящие в небо безукоризненные сапоги. Все черное для мальчика до этого случая казалось грязным, пачкающим. Он впервые ощутил, насколько черный цвет может быть сильным. Его сияющий свет глубок и отчетлив, на нем не спрячется ни одна соринка. Порядок во всем, даже в чистоте грязи. И маленький Кэнди навсегда проникся уважением к людям в форме. Теперь его пытались оскорбить, унизить, втоптать в настоящую грязь. Измарать. Хаос не смеет одерживать победу над сдерживающим порядком. Иначе они никогда не поймут в ком сила и власть. Пусть это будет именоваться вынужденным ущербом, неизбежными потерями в ходе боевой операции. Не месть, как он пытался себя убедить, двигала им, а необходимость привинтивного воздействия на область искривленного сознания. Настоящая трагедия должна быть короткой, а решения быстрыми. Перед его шагом зияла пропасть, черная как ночь.
   Наверное, это тоже похоже на полет, когда тебе уже не перед кем не стыдно и никого не жаль. Боль в сердце - флюиды умоленной, опороченной гордыни. Когда у человека, у офицера, почти ничего не остается в жизни, кто-то за это должен ответить.
   Прандонг, не оглядываясь на приближающее зарево, стараясь никому не попадаться на глаза, но и не слишком прятаться, забрался в джипер, завел двигатель и тихо покатил к пирамиде штабного лимпера. Он уже не видел, как вывели из строя последний прицеп с прожектором, и ночь подобралась совсем близко.
   Пули - головы бились, разлетаясь сталерами, уничтожая тех, кто не желал умирать.
   Фолак собрал, кого смог докричаться. Он сорвал на этом голос, но построил около трех десятков солдат в шеренгу по одному и, не поворачиваясь к противнику спиной, отдал приказ к отступлению. Рефектоны стреляли по догорающей технике. Благодаря своим необычайным способностям враг видел их прекрасно. Мажандерии приходилось вести огонь по одним только мелькающим теням. Почти каждый третий считался легкораненым и хромал либо приволакивал руку. Шанс на выживание у них остался только при грамотной организации отхода. Рунговому Фолаку приходилось то и дело оборачиваться, чтобы сверять направление отступления. Когда он увидел габаритные огни удаляющегося джипера, он понял, как мало их отделяет от катастрофы. Уродливый шрам на его щеке налился кровью и рунговой выпал из середины цепи, отдав свой рефектон первому попавшемуся бойцу.
   - Что могу.
   Фолак кинулся в сторону, мысленно простившись со всеми, побегал в темноте, затем упал на брюхо и рванул край маскировочной сетки. Фолак задрал увитый ленточками край сетки и отбросил наверх, и чуть спокойней провел ладонью по трубчатой раме. Трофейный гравибайк прандонг запасливо спрятал между складками местности, подальше от случайных пуль и осколков. Фолак прыгнул на подножку и опустился в ложбину кожаного сидения, провернул рукоятку газа и с зацепившейся за раструб глушителя маскировочной сетью взмыл вверх. Фолак испытал мгновение невесомости. Милава словно просела, уходя шарообразностью вниз. Ничего больше не было, словно Кэндриксану удалось осуществить свой дьявольский план. Только растекающееся пустоцветие темноты и неожиданно, мелькнувшие затерянные огоньки космодрома.
   Прошедшее и будущее на острие его взлета казалось одинаково важным и значительным. Спокойное бегство прандонга ни как не могло быть сильнее его Фолака мужественной попытки помешать командиру.
   Звезды каскадами света таращились из темноты голыми глазницами. Коснувшись потолка высоты, Фолак вжался в сидение и мир вернулся в свои границы. С извивающимся в виде бумажного змея-дракона хвостом из маскировочной сети гравибайк нырнул носом и помчался вниз, рассекая стремнину вызванной из небытия природы сомоизничтожения. Ему казалось, что он припадает на оба колена, моля об отсрочке.
  
   Слова Легула, как на исповеди, не таили лжи. Прандонг Кэндриксан, предупрежденный Фолаком по поводу интереса братков к коллапсной бомбе, ждал засады. Где могут схорониться обошедшие мажандерию братки? Да где угодно. Вон там и там же. Прандонг вглядывался в основание пирамиды. В целях маскировки серая поверхность штабного лимпера была затемнена.
   В пяти-семи шагах от входа в титульную грань неразличимо лежали повстанцы. Все, кто пытаются выжить, стараются делать это таясь. Они подтянули оружие вперед и прицелились, поглаживая кончиками пальцев спусковые курки, но стрелять, не торопились. Раздраить мембру внешнего корпуса мог только старший офицер форпоста. Браткам показалось нехорошим предзнаменованием, что прандонг остановил джипер, не доехав значительное расстояние, и даже немного развернул его, прикрыв водительское место внешней стороной кузова. Но, несмотря на все возрастающую тревогу, они ждали, когда он подъедет или подойдет чуть ближе. Рисковать они не имели права. Они не понимали, что свободен и неуязвим лишь тот, кто утратил все, ради чего стоило оберегать жизнь. Ложная планка за ранение на мундире прандонга была ни чем иным, как замаскированный дистанциограф. Красная планка пискнула, подтвердив готовность к работе. Подкрутив кончики усов, он, легким вдавливанием, нажал комбинацию полной защиты на выпуклой эмали планки. По ребрам граней пирамиды открылись фестоны излучателей. Вокруг основания нарастился диск аккреции и колоссальная вспышка света сегментировала и распылила вооруженный отряд единодумцев, до самого последнего момента искренне заблуждающихся по поводу собственной безопасности.
   Слегка задыхаясь, Кэндриксан вбежал в свой кабинет. На диагностику систем времени не было. Он хотел уйти победителем, сорвав с рук белые перчатки. Пока его кисти изучали светящийся сетчатый растр клавиатуры, пальцы уже летали над поменявшими интенсивность свечения клавишами, набивая текст. Недоверчивый, острый уголок правого глаза продолжал следить за эскападой мембры внешнего входа. Телеметрический разворот заярцал. Пальцы продолжали сновать по клавиатуре. Сняв последний промежуточный пароль, Кэндриксан ввел кодовое слово "доктрина" и через дефис, в плеозе экрана, используя одну клавишу
   999 999
   Прандонг безумно волновался, он вел себя как одержимый. Категория предельной опасности давала ему право на крайние меры. Угроза внешнему миру была оценена им как недопустимо высокой. Затянутый в мундир евнух доброты, расправивший плечи мизантроп, его разум заволокло почти демоническое осознание того, что он в любую минуту может покончить со всеми. До поры до времени ощущение наивысшей власти очень здорово помогало ему противостоять иной форме жизни, осилить и задавить которую он мог, добыв одну каплю своей крови. Вот они, чашечки пробников ДНК-анализаторов. Прандонг даже поежился от такой легкости. Эта трагическая ситуация настолько полюбила его нынешнее лицо, что на нем отразилась, проступила мечтательная улыбка малыша Кэнди. Сопляк, всегда мнивший себя героем и по этой, весьма веской причине подавшийся в военные. Губы под кавалерийскими усами поймали морщинки, выщербинки, трещинки пробиваемой штольни неудовлетворенности бригадой горнопроходчиков оскорбленной чести. А суховеи глаз призвали в свидетели полное пышноцветие одиночества с утонченным ароматом мести.
   Только ложь говорит и говорит, не умолкая. Убеждает за себя. Правда всегда молчалива и непридирчива. Но все же, все же...
  
   В непреклонности всегда есть различимая сила и мощь. Рунговой выровнял угол наклона в плоскости эклиптики и внесся на гравибайке сквозь капу кримальеры титульной грани. Хрустя и царапая днищем, внутренний пандус штабного лимпера гравибайк остановился, застряв мордой на пороге кабинета Кэндриксана. Рунговой Фолак перешагнул, встав на твердый пол, отцепил запутавшуюся маскировочную сеть и стал собирать в комок, прижимая этот ворох к себе.
   - Нам ведь незачем лгать друг другу, не так ли? Цинизм страха нельзя превращать в силу, убивающую свидетелей твоей трусости, - он осторожно ступал, приближаясь к прандонгу. Искренняя пылкая вера, страх фанатизма, надежда и тихая молитва не смогла спрятаться на его лице. - Ты решился провести в действие адское устройство коллапсной бомбы, спрятанное где-то глубоко под землей?
   Отслеживая его подготовку к нападению, Кэндриксан хранил гримасу патрицианского высокомерия на лице:
   - Ничего нового мы сказать друг другу не сможем, рунговой, - ответил и отступил в середину комнаты прандонг. - В инженерных пакгазах форпоста по сей день ржавеют буровые установки. Тебе было не трудно догадаться для чего они.
   Фолак остановился, ему почему-то показалось, что он еще может уговорить Кэндриксана. Быть может все силы этого человека, поглощали мелочные заботы о карьерном росте и времени оформиться, как личность уже не нашлось:
   - Вы представляете, что такое взрыв коллапсной бомбы. Опадающая внутрь себя планета, окруженная дымчатым обволакивающим кольцом. Резко уплотняются межатомные оболочки, происходит интенсивное сжатие атомного вещества, наращивается его тяжесть. Температура достигает критической точки и начинается водородный ядерный синтез. При этом происходит колоссальная вспышка света, следует взрыв, часть звездного вещества выбрасывается в пространство и вокруг коллапсирующего эпицентра возникает расширяющаяся сфера газа и пыли.
   - И не останется даже боли. Никому, - Кэндриксан искал ответного понимания в Фолаке. Его взгляд стал теплее и оттого безумнее. - Планета за считанные минуты сожмется до размера "белого карлика" и чудовищная гравитация упростит любые проблемы.
   С кем он пытался построить диалог?! Свихнувшийся упрямец даже во вселенской катастрофе находил оправдательные мотивы.
   - Я же тебя не выпущу, - отбросив всякие иллюзии, жестко заговорил Фолак. - И не дам взлететь лимперу. Ты останешься заложником ситуации вместе со всеми.
   Фолаку показалось, что Кэндриксан его не слушает, но когда тот заговорил, многое из того, что он делал стало понятнее.
   - По долгу службы я просматривал список почетных гостей, прибывших на Милаву, и вдруг натыкаюсь на мистера Легисандера, начальника городских темниц и пыточных казематов. Теперь он занимает должность поверенного представителя Сатилликорта по делам внешних сношений. И прибыл он не один, а со своей супругой, - взгляд Кэндриксана вновь был полон спокойствия и разумной взвешенности. - И ее имя, как бы это еще выговорить, показалось мне до неприличия знакомым... такой случай. Сам понимаешь, я не мог их упустить.
   Возможно, это и была правда, в его прандонга понимании и его же исполнении. Любовь, предательство и измена, перемешанные в салатнице человеческих слабостей.
   Ужасающе гремучая смесь!
   Сильно и очень метко Фолак метнул сеть, ни на йоту больше не сомневаясь, что Кэндриксан завершит задуманное, и стрелой преодолев остаток расстояния, размашисто нанес прандонгу удар ребром ладони. Чересчур самонадеянно, рассчитывая на свою быстроту и замедленную реакцию человека постарше. Удар, рассчитанный на перелом ключицы, пошел вскользь, повредив прандонгу кожу на подбородке. Кэнриксан перехватил брошенную в него сеть и, поймав руку Фолака в петлю, развернул рунгового и с силой дернул в противоположную сторону. Он приложился спиной и затылком о металлический пол, комната закружилась волчком, став еще меньше. Кэндриксан нервно похохатывал, когда бил его во второй и третий раз, и звезд вокруг становилось все больше и больше.
   Утомившись, прандонг обтер ладонью кровоточащий подбородок и соскоблил свою кровь о край чашечки ДНК-анализатора. Потом Кэндриксан опустился, повернул разбитую голову Фолака к себе, поцокал и остался, удовлетворен увиденным. Уродливый шрам на лице меченого больше не выглядел чем-то уж особенным. Мужественным. Он не спеша выпачкал вторую руку в крови неподвижно лежащего Фолака, поднял ее и присмотрелся к линиям жизни на ладони. По ним, как по сухим руслам журчала говорливая водица человеческой суетности.
   Грядущий конец был жертвоприношением одного единственного человека самому себе, где на заклинание был отправлен мир, который не заслуживал смерти.
   Вздымаясь как вал, Кэндриксан поднялся на обе ноги, продолжая смотреть на искалеченное им тело. Изуродованное, но живое.
   - Твое существенное достоинство, Фолак, что ты тоже являешься старшим офицером форпоста. Мне нужна была капля и твоей крови тоже. Одной моей, даже по законам военного времени было бы недостаточно, чтобы запустить механизм коллапсной бомбы. Теперь мы с тобой как бы оба в ответе за это мое чудачество. Кровные братья в вопросе чистоты грязи, - неразборчиво произнес в конце, непонятную рунговому фразу, Кэндриксан.
   Фолак, несмотря на боль, почувствовал, как в нем происходит мучительная переоценка случившегося, где образцы бескорыстия соединялись с узколобостью солдафона и драматическая тяга к новым идеям привела к такому завершению карьеры. Он побледнел и обескровил, но ощутил как ее остатки отхлынули от его лица и он увидел выпрямляющийся палец Кэндриксана и набухающую на кончике ногтя алую каплю, которая отяжелев, сорвалась и разбилась о чашечку ДНК-анализатора.
   А где-то, за пределами притязаний, была Вселенная, которая бодрствовала.
  
   Само движение, плавное, резкое или мягкое казалось продолжением, перетеканием жизни. Илья накладывал оковы не жестко, вплетая в их стремление убивать, друг друга, укрощающие воспоминания о СЧАСТЬЕ. Но все же удерживал одних от других достаточно близко, чтобы они не могли удалиться из зоны его воздействия. Он репродуцировал внутренний восторг каждому из них, а высшее искусство состояло в том, чтобы отвлечь их от смертоубийства совсем и кажется, это ему начинало потихоньку удаваться. "Ускона", которую мажандерия обороняла до последнего, вдруг перестала метать огненные диски и пальба из мелкого оружия сделалась вялой. Их стремление к личной защищенности больше не зависело от чьей-то бы то ни было смерти. И это предоставляло и людям, и ментальным вампирам определенную свободу суждения, и приходящую с ощущением СЧАСТЬЯ надежду на ответную доброту. Противники остановились, им больше не хотелось убивать друг друга.
   Они могли жить!
   В эту минуту Илья почувствовал себя самой солью этого мира. Он мог взять всю боль и ярость, скопившуюся здесь повсюду и поднять это к небу, потому что если ты чего-то искренне хочешь, желаешь всем сердцем и душой своей, жаждешь, сохраняя чистоту помыслов, то сама Вселенная становится тебе первым помощником в этом.
   Моя обитель умирает, - раздался в сознании Ильи голос Ленарда.
   - Сегодня никто больше не умрет, - пообещал Илья. - Даже если это грозит геенной огненной и вечным проклятием. Чего ты хочешь на этот раз?
   Ленард умел держать паузу. А над ним раскинулось и тряслось полное ожидание небо.
   Как и всегда, невозможного.
   - Кто бы сомневался.
   Ситуация не для ухмылок, поверь мне. Действие произведено. Закрыть ящик Пандоры уже невозможно, машина Судного дня запущена. Время правды наступит сейчас или не наступит уже никогда. Я нуждаюсь в твоей помощи и прошу за весь этот мир. Спаси и сохрани!
   - Я опять буду вынужден спросить тебя, как?
   Только ты один умеешь быть добрым с этой планетой.
   - Твои подсказки как чаевые, растянутые на пару столетий, получаю регулярно, но толку ни какого.
   И тут Илья почувствовал разрушающую силу. У уничтожения свой металлический привкус. То, что оно вытворяет и есть насилие. Сферическая разбегающаяся волна расширялась и удалялась от эпицентра. Белое каление ядра массы изрыгало светимость, атомы расщеплялись. Илья ощутил как планета, коллапсируя ежится, опадает, при том очень быстро, испаряя венценосный баланс хрупкого равновесия.
   Готовясь мерить глубину, не научившись толком плавать, Илья произнес:
   - Разве я могу изменить свершившиеся законы природы?
   Никто не способен, - без возражений принял его довод Ленард. - Если ты не уверен, что лишен шанса на успех - это тоже достоинство. Надежда есть, она осталась. Энергия возрастает и переходит в возбужденное состояние, а разбираться в возбуждениях ты уже научился. Любые побудительные мотивы всякого возбуждения, есть продолжение гигантского первовзвыва Вселенной. Откорректируй его и мир Милавы будет спасен. Большой Взрыв ни как нельзя назвать окончательно завершившимся законом природы.
   Возможно ли? Или возможное только кажется таковым? Или непозволительно ставить ограничения там, где речь идет о Спасении и Вере? Быть может в этом и была одна из его функций - помочь понять этот мир и не дать ему поглотить себя целиком.
   Уничтожение не творит. Созидает тот, кто продолжает жизнь!
   Небо жалилось, взвизгивало и скрипело. Пронизывающий пространство хаотический дрожащий шум проносился сквозь косматые облака газа и пыли. Взрывная набухающая волна карающей тьмы и думать не думала, что впереди, на ее плевке, на чихе, на выкрике может появиться непреодолимое препятствие. Упругая, не теряющая равновесия горизонтальность выдержанности. Все это, как выплеск напоминало чью-то большую сильную, настоящую эмоцию. Словно накаченный молекулами межзвездного газа дирижабль одним направляющим ударом подбросил Илью кверху.
   Держись!
   - Я ааа стааарраааюсь!
   И в эту самую минуту Илью осветил свет понимания. Он почувствовал этот нежный луч. Он понял! Для того чтобы порабощать чужую материю, перемещать звезды, перекраивать и раздвигать галактики - тоже нужно настроение. Эмоция в чистом виде. Илья потянул за эти ликующие струны, делая привлекательным все, чего касался. Раздаривая, транжиря СЧАСТЬЕ! Изобличая одиночество пустоты и отталкивания всего прекрасного, за чем следовало потянуться к Илье, который сам стал энергией, которая влияла извне, и получить все, чего не доставало. А для СЧАСТЬЯ достаточно всего нескольких гвоздей Веры, чтобы развесить на них сотканную из лунного света чистоту и отделанное перламутром дивнотканное покрывало признательности.
   Для планеты, которая умирала, ее смерть была самым важным, более важным, чем весь звездный мир, который неизменно продолжал вращаться. Крохотный островок призрачного сознания и только устоявшаяся сила привычки и этот развевающийся парус СЧАСТЬЯ озаряющий путь поддержали в ней жизнь и сопротивляемость. Это выглядело как дерзость, как вызов всем открытым законам природы. Взрывное действие соскользнуло с плеч планеты и черной шипящей пеной унеслось в надежде изловить СЧАСТЬЕ.
   Взрыв не мог пропасть в никуда. Подлинно развитый интеллект вовсе не оставляет после себя следов, ибо каждый след - это есть неминуемое насилие. Он следит, если пытается перенаправить насилие, поменять его русло, рассоглосовать с конечной точкой приложения силы. Илья смог вытерпеть яркость сверхвысокой светимости и ободрять, манить за собой несущийся поток враждебной энергии, ведя его за таинственным, струящимся током чувств. Изнуряя, удерживая патовую ситуацию и убаюкивая массу покоя нейтрино, и ощущая во всем этом присутствие мессианства.
   Задетые струны взметнули звук нежным глиссандо, которые никогда не звучали так прежде, которые никогда не звенели на такой высоте и при такой невообразимой скорости.
   Нужно иметь очень крепкие нервы, чтобы болтаться наедине со звездами и пустотой, но Илья не чувствовал одиночества. Он ощущал слабеющий, достигнувший своего апогея поток ударной волны, снизившийся до гиперрелятивисткой скорости. Освобожденная от смерти планета была всего лишь бисеринкой на расшитом ковре космоса, словно маленький бриллиант на темном бархате неба, затерявшийся среди ярких как сонм светлячков звездных скопищ.
   Целая одиссея неразгаданных звезд!
   Слепящие метеориты, пульсары и квазары рассыпались и текли по плечам Яны в своем блистательном изобилии. Ее черты выныривали, то вновь исчезали среди мчащихся облачных туманностей, пылили развевающимися прядями и уносились прочь. Они падали в какое-то сладкое и одновременно тревожное никуда, словно неслись по водовороту. Бесконечно далекие звезды и плывущие туманности, сбившиеся из облаков старых снов, пропускали сквозь себя великую, вездесущую силу жизни.
   Куда их несло, в какую темную безвестность?!
   В этом водовороте, на окраине спиральной галактики, некой золотой каплей, узловатым кручением в волчке спирали тепло светился колеблющийся крохотный огонек.
  
  

Эпилог

   Ковер зеленого леса взбирался вверх по склону ближайшей горы, пока не упирался в выступающие кряжи горной породы, неизбежно обрезая свою пышную шапку у основания бальзамовых глыб. Горизонт был совсем рядом, так всегда бывает в скальных горах, где великолепные виды застывших каменных волн удерживают воздух долины со всей ее красотой в одном цветущем букете. Между домами селения и краем леса виднелся открытый луговой ковер беспечных и непринужденно цветущих великолепных пурпурных цветов. На другом склоне, под охраной каменных идолов раскинувших свое стойбище под абсолютно белым, ярко сверкающим на солнце снежным покрывалом, словно это происходило в двух непересекающихся пространствах, вздымалась сахарная головка вершины. Дневное небо было ослепительно голубым и безоблачным. Еле различимая вдали глубокая синева моря сливалась с легкой голубизной неба.
   Илья вдыхал наполненный запахами воздух, словно пил хорошее вино. В этом небе парили птицы и это, само по себе, было ярчайшим проявление жизни. Ему показалось даже, что для него долетел шум прибоя, но прислушавшись, он понял, что это звук приближающейся машины.
   Низкий, тихий и ровный рокот прогретого мотора, бесконечный шелест шин по асфальту. Периодически на этот шорох накладывалось постукивание на швах дорожного полотна. Через лобовое стекло горячо припекало, но Яна ни как не могла согреться. Пышные волосы словно горели золотым пламенем, казалось, жизнь совсем уже вернулась в ее тело и только золотисто искрящиеся волосы еще жили в ином измерении. Ее лицо так и благоухало открытой вновь жизнью. Но она ничего этого не понимала. Не помнила. Яне нужно было доехать до заправочной станции. Монотонно двигающиеся по краю дороги пирамидальные тополя нагоняли на девушку некую тревогу, когда она неожиданно увидела юношу. Он не голосовал, он просто стоял и смотрел на нее.
   Вначале она даже не захотела останавливаться. Побоялась. Но что-то ее благоразумно подтолкнуло, и машина прижалась к обочине.
   Илья не ослеп, он видел, что Яна его не узнает. Это было так неслыханно непрятно. Родное - ставшее чужим. Глаза девушки недоверчиво щурились. Тогда он не придумал ничего лучше, как подойти ближе. Задыхаясь от волнения. Все в ней было тайной, загадкой, волнующим призывом и удаляющейся недоступностью. Он простил ее заранее, даже за то, что между ними ничего не может больше быть.
   - Илья, почему ты плачешь?
   Она назвала его имя! Схлынула волна тревоги и смятения, пришла глубокая, невесомая теплота, открылась даль. Словно она была на другой планете и вот вернулась на Землю. Яна выскочила из машины и кинулась на шею любимому. Гибкая, изменчивая, зовущая. Он почувствовало ее мягкие, нетерпеливые губы. Цветущий берег ресниц у водоема ее глаз. Илья задохнулся от сладкого запаха ее теплой и нежной кожи. Губы Яны, мягкие и сочные, они просто таяли у него во рту. Через мгновение она уже не понимала, где его губы, а где ее. Где его вдох и ее выдох. Страх больше не управлял ее жизнью. Когда она смогла оторваться - не захотела этого, а именно смогла. Яна принялась говорить, говорить, поглощенная своим чувством и собой. И он, ну конечно же, был здесь и она была рядом с ним.
   - Знаешь, что я сейчас делаю, дорогой мой, хороший мой, любимый мой, - оправдывалась она за свое беспамятство. - Оживаю. Снова живу. Снова дышу. Вновь очутившись на Земле. Видишь, у меня снова появились руки. И глаза, и губы, даже мелкие волосики на коже. Я вот-вот зазеленею и покроюсь листьями и цветами. - Яна была откровенна и бездумна, она больше не стеснялась никаких глупостей. Ведь рядом был он - ее спаситель: - Теперь ты всегда со мной и всегда во мне и никто не сможет этого изменить. Ты вернул мне меня.
   - Я обрел больше, чем рассчитывал получить, любовь моя. В тебе самой был свет, ты открыла мне не только себя, но и меня самого.
   Плодовый сахар разыгрался румянцем на ее щеках.
   - Тебе непременно нужно научиться вальсировать. Ты не против?
   Илья умилялся ее переходам.
   - В танцах нужна долгая практика. Я постоянно буду наступать тебе на ноги.
   - Тогда я стану надевать туфли на три размера больше, - тут же придумала она.
   - Это тебе не поможет, у меня быстро затекают ноги и подгибаются колени, когда ты прижимаешься ко мне.
   - Сделай же с собой что-нибудь, - до невозможности мило возмутилась Яна.
   Любовь позволяет заглянуть в того, кого любишь, и быть с ним всегда. Любовь не знает ни меры, ни цены. Когда влюбленные целуются - время, засмотревшись на их счастье, замирает совсем.
   Новый поцелуй разомкнул магический круг, празднуя конец жуткому проклятию, и Яна спросила только об одном:
   - Скажи, за что ты полюбил меня?
   - А тебе хватит жизни на мой ответ?
   - Теперь да, - не размышляя над тем, о чем можно думать вечно, ответила она.
  
   Чудеса происходят. Когда у Бога случаются тяжелые времена у самых упорных всегда найдется какой-то шанс. Водитель на белой, перегородившей дорогу цистерне, с надписью "ОПАСНО", снял маску респиратора. У него были проницательные, глубоко посаженные глаза. Резкие складки, прочерченные от носа к уголкам рта. Его лицо выглядело бы смертельно усталым, если бы не эти глаза. Неожиданно мягкий рисунок губ и мужественная ямочка на подбородке. Ленард в последний раз вдыхал аромат этого мира, запечатляя его.
   Непристойный соглядатай и виновник многого.
   Романтик - обкрадывающий смерть.
   Больше на этой Земле не осталось ни одной оправдательной идеи, которая бы и дальше задерживала его здесь.
   Без любви, без чувств любой не более чем Духлон под могильным слоем затворничества.
   Боги погибают без веры в себя. Они гибнут. Они тают на глазах. Становятся уязвимыми. Боги любят, когда ради них жертвуют последним, но редко собственные желания заводят их так далеко. Они больше всего на свете, больше всего остального, опасаются превратиться в легенду, потому что это также подвластно людям, когда те хватаются за жизнь, которая отказывается их принять. Вера не спасает людей и тогда они не знают кому верить и становятся способными на поступки, которые просто невозможны и необъяснимы, сами, становясь легендой, о которой рассказывают из уст в уста, но никто до конца не Вери.
   И это Неверие и все же Вера делает их равными с Богами. Ведь иногда и Боги нуждаются в нашей помощи.
   Уверенное и ясное лицо Ленарда светилось тайным удовлетворение. В его безошибочно привлекательных глазах таилось какое-то едва уловимое торжество. Опустевшие небеса любви стали вновь полны для него. Магический круг разомкнулся. Стареющий любовник стоял под окном покинутой им женщины, устремив взор к своему последнему пристанищу на небесах. Окно Кайли открылось и озарило Ленарда радужным сиянием.
   Илья и Яна тесно прижимались друг к другу и заворожено смотрели ввысь. И в эту самую секунду Ленард легчайшим испарением взмыл вверх.
   Так восходит звезда, и небо становится ярче.
  
   Лекарство от смерти - только ЛЮБОВЬ. А от скуки - пробуждающее разум влечение к ней. Счастье не может иметь объяснений, потому что любые объяснения - это корни, а корни тянутся к земле, когда тебе хочется только возноситься. И никто из тех, кто однажды научился летать, никогда не исчезнет бесследно.
   Во веки вечные.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   з которому не подпускала никогоамина
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   -
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Юрий Шубин.

  

стр. 18 из 158

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"