|
|
||
Возможно,
вам знакома работа в конструкторском бюро: каждый работает над своей темой, в
бюро в основном тишина. Через какое-то время кто-то отрывается от кульмана или
осциллографа и что-то для затравки говорит, ему отвечает кто-то другой, и вот
уже всё бюро оказывается втянуто в десятиминутный треп. И затем снова наступает
тишина, когда каждый занимается своим делом. Проходит минут сорок, и снова
всё повторяется. Говорят о чем угодно - о рыбалке, политике, проведенных
выходных и пр.
Изменения, которые происходят, вы замечаете не сразу. Однажды вы начинаете чувствовать, что что-то вам мешает, что-то вызывает досаду, вообще что-то изменилось, но сознание только отмечает переживаемые вами эмоциональные
всплески, но не задается их причинами, объясняя их погодой, настроением или еще чем - нибудь случайным. Вы, находясь уже в иной реальности, продолжаете чувствовать себя и вести себя точно также, как
будто бы вы находитесь в прежней реальности.
Именно в таком положении я и пребывал до того самого момента, когда в рабочий перерыв в
столовой ко мне подошел Гунько. "Ну, у тебя и разговорчики, знаешь ли!" Я даже не смотрел на Гунько,
я воспринял только его тон и в полном соответствии с его тоном ответил: "А мне-то ты об этом зачем говоришь? Иди в ФСБ"
- и пошел с подносом к свободному столу, а Гунько как-то резко отошел. Ответил я на автомате,
но впечатление тем не менее, осталось.
Мне представился Гунько: полный, весь круглый, с розовой кожей и круглым невыразительным лицом. Что-то в роде праздничного
лоснящегося торта без украшений. Странно, почему
я не обращал на него до сих пор внимания. Наверное, потому, что весь он никакой. Потому его и не заметил, как не замечаешь пустое место. И вдруг я подумал: "А что означает его подход? С какого переляху?"
Я работал, а в голове всё сидела та же мысль: Что сон сей значит? "Оказывается,
для того, чтобы не было морщин, делают инъекции ботокса. То-то я смотрю, у
Путина рожа как резиновая. Я думал, ему операцию делали, а это, выходит, у
него от инъекций ботоксом" - сказал я для затравки. Вместо обсуждения вокруг меня теснилась
тишина. И тут только я припомнил, что такое происходит уже не в первый раз:
мы вообще перестали друг с другом разговаривать. Что-то здесь было не то. Я
посмотрел на Сашу Переверзева. Он исподтишка взглянул на меня и тут же сделал
вид, что погружен в работу. Мы встретились глазами с Женей Гутманом, и я сделал
вопросительное выражение глазами. "Кто же тебе скажет, если ты лезешь напролом"-
возразил Женя. Я
состроил непонимающее выражение лица. В ответ Гутман развел руками и сделал
кивок в сторону. Я проследил направление кивка. Кивок показывал на Гунька.
Женя поднялся: "Пойти покурить". -"Угостишь?"- сказал я. "А ты разве куришь?"-
притворное удивление на лице Жени.
Вышли в курилку. Женя смотрит на
меня с усмешкой: "Много видел я в своей жизни дубов, а подобных тебе не
встречал"-"А что такое"-"Да ты и вправду не в курсе!- Женя расхохотался - Не
скажешь, на какой планете ты живешь?" - "А на какой?"-"Явно не на этой.
Внимательнее нужно быть, внимательнее"- "А что такое?"-"Гуняк половину бюро
данью обложил"-"Как это, не понял". А так, что он не донесет в ФСБ за то, что
имярек сказал то-то и то-то, однако при одном маленьком условии: что тот в зарплату будет
отстегивать энное количество дензнаков".-"И соглашаются?"- "А во время
кризиса, знаешь ли, потерять работу, это не очень."-"И что, точно Гуняк осведомитель ФСБ?" -"Да кто ж его знает. Может быть, и блефует. Да только
как узнаешь-то?"
Если бы я начал думать, я, может быть, испугался бы. Ты начинаешь думать - и ты начинаешь бояться. Потому что мысль "рассчитывает и учитывает", а эти вещи можно делать только при условии эффективного торможения, а средством эффективного торможения является страх.
Но я был внутри бессознательного потока, и этот поток нес меня. А
бессознательный поток знает о том, что будет. Я этого не знал, но он - знал, я
же просто отдался ему. Мне было любопытно, кого именно Гунько обложил данью.
Кое-какую информацию по этому поводу сообщил мне Женя, присоветовав не
лезть напролом. Но так как иначе действовать я не умею, я начал подходить к
каждому и спрашивать, платит он дань или нет. Разумеется, как и следовало, в
соответствии с формулой Жени, явных ответов я не получил, однако неявные были
налицо. Те, кто платил дань, мгновенно прятались в свою скорлупу, на лицах
появлялось выражение виноватости, страха и жалкости . Те, до которых Гунько не
успел добраться, молча отворачивались от меня. В конечном счете я уже с
уверенностью мог сказать, кто платит и кто нет: платившие обладали общим
выражением болезненности. Лица не плативших характеризовались мрачной
настороженностью и как бы пониманием, что всё равно где-то проколятся, но также
и решимостью проколоться как можно позже.
После того, как я решил, что владею информацией, я уселся за сочинение телеги в ФСБ, смысл которой сводился к тому, что де есть в нашем коллективе некий Гунько, который заявляет, правда, не открыто, а в индивидуальном порядке и как бы "строго конфиденциально"
и в определенных обстоятельствах, что является осведомителем ФСБ, но за определенную плату он не будет доносить куда следует
о сказанных словах.
Сочинив телегу, я отправился в приемную ФСБ.
В приемной ФСБ меня встретил Григорьев из моей и его прошлой жизни, когда он был студентом, а я у него - преподавателем.
Отношения со студентами - юристами у меня всегда были самые дружеские, может быть, потому, что в той жизни я чувствовал себя совершенно оторванным от жизни, и мне казалось, что именно они занимаются делами, связанными непосредственно с жизнью.
То есть мне казалось, что они живут, а я - не живу. В свою очередь, и студенты страдали от бесконечной зубрежки законов, в то время как
на логике они могли перестать быть зубрильными машинами и расслабиться в этом
отношении. И даже заняться рассуждениями.
Может быть, на этой взаимной почве и зиждились наши дружеские
отношения.
"Вот уж эти бизнесмены"- видно было, что моя информация вызвала в
Григорьеве раздражение. И хотя мне показалось, что для Григорьева фамилия Гунько не
явилась неизвестной, а это могло говорить о том, что Гунько действительно является осведомителем ФСБ, но наверное сказать
ничего не могу. Распускать же язык вопросами в такой организации, как ФСБ, мне показалось не совсем уместным даже и со знакомым в предшествующей жизни человеком. Так что я
в отношении Гунько не стал делать никаких уточнений.
О своем посещении ФСБ я, разумеется, никому не рассказал.
Через неделю Гунько был уволен за "несоответствием должности", и даже не из отдела, а вообще с завода.
Больше я его не встречал.
Разговоры в коллективе
восстановились в прежнем порядке. Я же смотрел на тех, кто остался, и думал:
есть ли среди нас очередной осведомитель, или же это просто был блеф Гунька.
Начальство стоит на ушах:
первый экземпляр изделия ф1747 должен был быть запущен в производство месяц назад, а
проект всё еще не
готов. Вся фигура Бердникова выражает пришибленность. Денисов, главный террорист
завода и он же главный инженер, снял с Бердникова премию, а заодно и со всех нас.
Бердникову кажется, что чем больше мы будем работать, тем ближе окажемся к цели,
на практике же всё оказывается наоборот: люди отупели, проблемы, которые на
свежую голову щелкаются как семечки, превратились в неподъёмные.
Наконец, видится просвет в конце тоннеля. Звягинцев приносит последние чертежи и расчеты
на проверку, и можно отдавать на подпись Главному. У Звягинцева круги под
глазами, и по нему видно, что у него осталось
соображения ноль.
Проверяю его расчеты, и где то в их середине натыкаюсь на нужное значение переменной а, которое, однако, не следует из посылок. Всё, что дальше - правильно,
но перед а где-то допущена ошибка. Такое ощущение, что Звягинцев вместо расчетов подставил нужное значение. Зову Звягинцева. Вокруг нас собирается всё бюро. Показываю Звягинцеву на ошибку. Он тупо смотрит на меня и бессмысленно повторяет: "Да ведь а верно. Чего же ты хочешь?" В его глазах тупое непонимание. "Да причем здесь а, ты на посылки смотри!" Звягинцев чувствует, что его бьют
и не может понять, за что, чувствует себя маленьким и несчастным и забивается в угол. "Нужно всё пересчитать,
иначе о последствиях можно только догадываться" Но Звягинцеву уже всё всё равно. Можете его четвертовать, можете что хотите с ним делать. Я подхожу к нему и, чтобы как-то привести его в себя, беру его лицо в руки и трясу: "Ты пойми, тебя же посадят, а то, что с завода выгонят, это
как два пальца".
Какой-то признак сознания появляется где-то в глубине зрачков Звягинцева.
Чертежи с пояснительной запиской с расчетами остаются без моей подписи и без подписи Звягинцева, до которого, наконец, дошло, что его подпись под
проектом может обернуться для него очень криво, и он говорит: "Я не буду подписывать". Бердников в отчаянии держится за голову.
И тут влетает с рычанием Денисов: "Что, кончили наконец, бездельники?" - не глядя на то, что на проекте отсутствуют подписи, ставит свою и со словами: "Немедленно передавайте всю
документацию в цех, шаромыжники чертовы,
или я не знаю, что с вами сделаю" - убегает. Бердников бессильно смотрит на нас. "Ничего, Петрович, - говорит Харченко - выкрутимся. Вместо чертежей будем выдавать
в цех эскизы, а пока суть да дело, сделаем перерасчет.
От слов Харченко Бердников оживает. Действительно, это - идея. Пока цех будет чухаться, то, да сё, можно будет даже концепцию
изделия поменять... ну, если она не будет очень сильно отличаться от исходной.
И Бердников облегченно обращается к Звягинцеву: "Саша, ну, ты, давай, постарайся, пересчитай, что там у тебя."
Отправили
как-то на повышение квалификации.
Более или менее перезнакомились друг с
другом. Как-то Лиза пришла с пирожками, угостила кое-кого, меня в том числе. Вы знаете,
бывает, что вы совершаете какие - то действия впереди какой бы то ни было мысли. Именно так я взял пирожки из рук Лизы и незамедлительно проглотил.
То есть они моментально, словно без трения, пролетели в желудок. А уже после того, как
они пролетели, почувствовал неловкость за себя. "Экая ты свинья,- заметил я себе-
И этакая жадность. Схватил, сожрал, как скотина, как животное". Когда на
следующий день история повторилась, я от угощения отказался. Лиза села на своё
место, и мне показалось, что я должен как-то мотивировать свой отказ, потому что
мне показалось, что Лиза должна была обидеться. И я сказал Лизе: "Да ты не
обижайся. Это я не тебя хотел обидеть, когда отказался. Это я себя хотел обидеть, себя наказать
за своё вчерашнее поведение"
На следующем часе Лиза сидела за одним столом со мной. Я обнимал её, но это не было объятие
скрещивания, потому что я обнимал Лизу, а не что-то другое, во всяком случае, не
её тело.
Когда я на работе, я скучаю без Лизы. Когда я иду с работы, я тороплюсь домой. И
только когда рядом Лиза, когда я могу касаться её, и это касание не есть касание
к чему-то другому, а к непонятному мне продолжению не то, чтобы меня самого, но
того, но с чем я составляю одно, я чувствую, что я - дома и что у
меня - всё в порядке.
Сел в автобус на Карла Маркса, еду в сторону ж.д. вокзала по Советской.
Стою лицом к дверям. За окнами мелькают однообразные дома. Остановка, открылась дверь. Выходят пассажиры. Напротив - безликие части безликого дома. И вдруг представляю, что на самом деле автобус едет в сторону Карла Маркса. Двери закрылись, и автобус тронулся. За окнами мелькают безликие дома. Еду в сторону Карла Маркса. Представляю, что еду
в сторону ж.д. вокзала. Действительно, еду в сторону ж.д. вокзала. Снова
представляю, что еду в сторону Карла Маркса. Да, еду в сторону Карла Маркса. И
т.д. В зависимости от представления чувственное впечатление от направления движения
автобуса меняется на противоположное.
И когда сегодняшнее
стадо, гордое тем, "что и его позвали", собирается на митинги с требованиями "честных выборов", требованиями, которые для организовывающих их являются поводом, а не целью, целью же является "Долой Путина"
- власть Немцовым, Навальным (который ведь является выкормышем Йельского университета), которые знают, что делают, в смысле: вся власть нам,
а на деле стоящим за их спинами американцам, точнее, американскому
империализму (по какому принципу сдавали и сдают Россию - по принципу "долой
российский империализм". Но если российский империализм противостоял
американскому, который, однако, при этом рассматривается как "высшая форма
цивилизации", то это означает: да здравствует американский империализм), то позвольте: а что это еще за
"Долой Путина"? По какому праву? А не рэкетом ли вы занимаетесь, господа?
И когда эти господа кричат о путинской партии "жуликов и воров", то разве это не
крики воров, кричащих, "держите вора"? Это, очевидно, у этих господ
называется демократией. А скоты из стада (ведь стадо образуется скотиной), садящиеся в предлагаемый им автобус,
представляют себе, что едут к честным выборам и к стране без партии и воров; тя
имею ввиду, что скотине нет дела ни до честных выборов, ни до Путина, просто за реализацией
этих лозунгов ей видятся луга с роскошной зеленой травой, которой ей будет
вдоволь, и вот она ломится в автобус, который, как водится, привозит её на бойню.
Увы, зеленые луга - это только представление. Представьте себе, что вы едете в девяностые годы,
и точно с таким же успехом почувствуете, что едете в девяностые годы. Хотя бы изредка стоит
думать, а не используют ли вас в качестве скота.
Путин,
точно также, как и любой другой кандидат, имеет право быть избранным. Или не
избранным. Откуда же крики "долой"? Откуда это заявление вечной суки
Горбачева "Путин должен уйти"? Откуда заявление Клинтон о нечестных выборах до самих
выборах?! Вроде бы всё и шито белыми нитками, но уж больно сочной зеленой травы
захотелось, вот воображение и заслоняет реальность. Словом, сказке о золотой
рыбке, рыбаке и его старухе. И еще разве что о граблях.
Голова после всех этих новогодних застолий гудит. Нет, нужно бежать, нужно хоть как-то придти в себя. "Да куда же ты пойдешь. Ну, приспичило тебе в Коростылевку, сядь на автобус, да езжай, как все нормальные люди. Точно, ненормальный, это же больше сорока километров!" Не понимают. Не понимают, что что в Неклиновке, что в Коростылевке, всё то же самое, всё тот же гай-гуй, и не в Коростылевку
я стремлюсь, а убегаю от всего этого угара. Вечером отказался от застолий, мол,
завтра с утра в поход. Сказать: уйдите все от меня, я на вас с вашим самогоном
уже смотреть не могу, обидишь, тоже не годится. Словом, дождался утра,
потихоньку, пока все спят, собрался и отправился в поход. Погода в этом году не
так, чтобы очень, а утром вообще сырость да туман. Но это даже веселит. Главное-
чувство свободы: ты принадлежишь только себе, никого не нужно разнимать и
ничьи обиды выслушивать и ни с кем не нужно пить за "взаимное уважение".
Постепенно вошел в ритм ходьбы. Туман постепенно рассеялся, но небо низкое,
так что кажется, будто облака скребут по земле. Но до чего же Хорошо! Слева и справа бесконечные поля с лесополосами по краям.
Прохожу мимо частых деревень, то ютящихся близ трассы, то чернеющих поодаль.
Постепенно ходьба становится автоматической, и я отключаюсь от окружающего,
разве что механически отваливаю на обочину шоссе, заслышав шум мотора. Я словно
на ходу грежу. Какие-то мысли, образы возникают и бесследно исчезают, так что
позже я не мог вспомнить, о чем думал. Впрочем, и цели такой не было.
После полудня краем зрения обнаружил, что я прохожу деревню, слева от меня стена
какого-то длинного строения, а справа на обочине огромный пень. То, что надо,
как раз время обеда. Достал колбасу, вареной картошки, хлеб, соленый огурец и
всё это вперемежку принялся уничтожать. Быстро поел. Когда отправляюсь в
мои походы, я не останавливаюсь на отдых. Остановишься, расслабишься, и никуда
уже идти не хочется. Так что, устал-не-устал, иду до последнего.
Собрался
идти - и не тут -то было, потому что не пойму, в какую сторону идти. Знаете,
бывает такая вещь. Когда вы о чем-то говорите, то слова произносятся
автоматически, но стоит вам подумать, что вам нужно произнести такое-то слово -
и всё, вы его не вспомните. Вы и знаете, что знаете это слово, и вам кажется, что знаете
даже его мелодию и буквы, с которых оно начинается, но чем больше вы усиливаетесь его вспомнить, тем меньше у вас
шансов сделать это. После оно само всплывет у вас, и окажется, что и мелодия его
совсем не та, и начинается оно совсем с других букв. Это - случай, когда
последующая мысль - именно, мысль о необходимости вспомнить слово - накладывается
на предыдущую мысль - само это слово, и оно как бы просвечивает через
последующую мысль, но добраться до него через эту существующую сверху мысль вы
не можете, и тогда начинаете гадать, что да как: с чего начинается слово да
каково его звучание. И при этом натыкаетесь на совсем другие слова, которые еще
больше запутывают дело. Нечто подобное случилось и теперь. Впрочем, этого бы не случилось, если бы напротив меня не было стены, и если бы я не знал, что в зависимости от представления движения относительно пня, который в этом случае представляет автобус, на котором я ехал с площади Карла Маркса,
если иметь в качестве ориентира простирающуюся в оба конца стену, движения в
одну и в другую стороны оказываются неразличимы. У меня было, конечно,
бессознательное чувство, откуда я шел и в каком направлении должен продолжить
путь, но это чувство решительно было подавлено неуютной мыслью сомнения, в каком
направлении мне нужно идти, подкреплявшейся тем, что я решительно не обращал
внимания на дорогу, по которой шел, поэтому возвращаться, чтобы увидеть что-то
знакомое, было бессмысленно, потому что позади меня вместо конкретики была
неопределенность, состоящая из каких-то серых фигур. Вот, черт, это же если я
сейчас отправлюсь назад (а ведь была же мысль, что отправлюсь именно "назад"),
то когда же я определюсь с направлением, потому что рано или поздно я должен же
был увидеть и вспомнить то, мимо чего проходил), так ведь на этом сколько же
времени я потеряю! Подчиняясь инстинкту, оправляюсь дальше, а надо всем
этим мысль: черт его знает, в каком направлении иду. Вот так буду идти,
идти, и
снова окажусь в Неклиновке. Смешно.
Ладно. Теперь уже
верчу головой во все стороны. А что толку-то. Дальше встречаю сельский рынок.
Рынка вроде раньше не встречал. А
как ты можешь сказать, был рынок или не было - говорит мысль. С расстройства
покупаю вяленого подлещика, на ходу сдираю шкуру, отламываю кусок и сосу.
Нельзя. Пить захочу. Чтобы не соблазняться, выбрасываю рыбу. Тем не менее,
мысль о том, что
иду не в том направлении, постепенно рассасывается, и я снова погружаюсь в
грёзы.
Дело ипошло к вечеру. За день солнце так ни разу и не выглянуло, и стемнело раньше обычного.
Наступила ночь. Если не считать редких машин, меня окружает "кромешная тьма": в нескольких шагах ничего не видно. Как бы не пройти Коростылёвку. Теперь ожидаю каждый столб с названием деревни и считаю, через сколько таких
столбов будет Коростылевка.
Небо, наконец, начало очищаться, показались звезды. И хотя луны нет, стало посветлее
За полночь, наконец, в Коростылёвке. Заслышав шаги, Джек разражается лаем.
Я тихонько посвистываю. В ответ слышу повизгивание Джека. Открываю калитку. На
пороге тетя Маша: "Кто это здесь?" - "Я это". Подхожу ближе. "Валя, ты? А я
напугалась, думаю, кого это носит".
Лежу на лежанке. Закрываю глаза. Меня окружает темнота ночи. И звучат в темноте мои шаги,
превращаясь в бесконечный однообразный шорох, на котором, как на волнах, я
качаюсь. Однообразие шагов становится всё более слабым, и вместе с последним их
звуком я исчезаю.
Пропала эрекция. То есть я не знал, что она у меня пропала. В смысле, я как-то с этим делом обходился, и у меня и в мыслях не было,
что, оказывается, у меня её нет, и уже давно. Обнаружилась же пропажа, когда,
ну, очень хотелось, то есть настолько, что просто ах, и объект к тому же
был в наличии , а
оказалось - нечем. А если нечем, то с чем подойдешь к объекту? В смысле, что
ты можешь ему предложить, какое достоинство? А никакого достоинства,
оказывается, и нет. Может ли быть терпимо такое положение?
Я
то вообще против секса. Вообще. В смысле, хочу быть человеком, и только. В
смысле, мыслящим существом. Чтобы, значит, без всяких этих отвлекающих мыслей.
Потому что эти мысли мешают. Но ведь с пропажей эрекции получается всё еще хуже.
Конечно, первый мой импульс был - кого то обвинить в пропаже. Потому что не может же так быть, что была, была эрекция, и вдруг её не стало. Это же не то, что у тебя нет рогов, следовательно, ты их лишился. У меня нет рогов, так их и не было. А эрекция то у меня была. А если она была, и её не стало, значит, кто-то её украл.
Стал я перебирать свою историю, и вдруг всплыло. Всплыло имя. Точно. Это всё Таиска.
Писька у неё воняла на первых порах так, что за километр дух
перехватывало. Больная чем-то была. Ну, правда, потом она подлечилась, запаха
такого не стало, но и особенного здоровья тоже не наблюдалось. Да и
удовольствия тоже. То она стесняется, зажимается, да и вообще всё не то.
Какая-то она у неё узкая, что ли. Одно то, пока в неё продерешься, обдерешь весь
свой эректор. И внутрь влезешь, какая то узкая сухая труба. Ни то, ни сё. Лежала, как
бревно, один у неё вопрос: когда кончишь. Точно, и заразила она меня какой-то
гадостью, и испортила. Ну, ладно, по твоим заслугам, как говорится, тебе и
награда. Нечего было с ней связываться.
На этом с историей можно было закончить.
Теперь стал вопрос о постановке диагноза. В чем дело?
Стал я наблюдать, в чем тут дело, и пришел к выводу, что у меня дискенезия мочевого пузыря. Потому что это за струя? Это разве струя? Конечно,
первоначально ставлю себе диагноз: простатит. Мол, конечно, пережимает мочевой канал, потому и струи нет. Ладно. Покупаю гентос. А в гентосе, кроме простатита, еще говорится о дискенезии. То есть получается, что это как бы системное явление. Но основное внимание
осталось на простатите, а, между тем, не покидало ощущение, что я не чувствую мочевого пузыря, то есть я не владею им. От гентоса я скоро отказался и заменил его физкультурой для мышц пресса, я имею "ввиду подъём туловища из начального положения лежа в конечное положение сидя."
Долго ли, коротко ли, быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается, но,
наконец, струя превратилась в хороший фонтан. Струя превратилась в хороший фонтан, а эрекции как не было, так и нет. То есть что-то там, конечно, было, но что это было? - так,
курицыны слезы. Словом, никакого удовольствия.
Хорошо, с первой частью проблемы, которую оставила мне в наследство Таиска, я справился. Я имею ввиду, с заражением какой-то инфекцией.
Осталась вторая часть, и эта часть - психологическая. Потому что если ты
издеваешься над эректором при заходе, и травмируешь его внутри, то это, конечно,
отражается психологически, то есть эректор говорит мне: мне же больно, неудобно,
твои действия меня травмируют. И я, конечно, должен был бессознательно оберегать
его, потому что сам эректор изначально уже должен был начинать пугаться при
мысли об издевательствах, которым он будет подвергнут, и по мере повторений распространять этот
испуг уже и на все остальные дамские письки. Так что, конечно, это - часть
психологическая, связанная с травмой. То есть я то, своей головой, хочу
эту прелесть, а эректор рефлекторно сжимается в предвосхищении
отрицательных эмоций для себя.
А если эта часть -
психологическая, то возникает вопрос о физиологических механизмах эрекции.
И тут внезапно приходит на помощь вещь, которую в первую очередь замечают женщины, потому что хотя со мной это происходит постоянно, однако у меня никогда не было интерпретации, которую придают этому явлению женщины. "Пойди своди Вадика в туалет, он писить хочет" - с недоумением смотрю на женщину. Она показывает глазами на его торчащий петушок. Спрашиваю
Вадика: "Ты писить хочешь?"- пожимает плечами: он не знает. То есть ему не приспичило. Как всё это можно понять? При скоплении жидкости в мочевом пузыре срабатывает эрективный механизм,
дополнительно замыкающий
выход из мочевого пузыря, и это случается в особенности тогда, когда человек
пребывает в бессознательном
состоянии, например, во время сна. Потому что на уровне сознания мы, конечно, запираем
выход из мочевого пузыря, но для этого нам требуется сознательное усилие, и чем
сильнее переполнен мочевой пузырь, тем большее сознательное усилие к нему
приходится прилагать.
Точно также, как и, с другой стороны, эрегированный
орган способен только к излитию спермы, но никак не мочи. То есть эрекция либо
её отсутствие - это своеобразный переключатель вывода наружу мочи либо спермы. И
в этом смысле эрекция сама по себе никакого отношения к сексуальности как
таковой не имеет, другое дело, что в нормальном состоянии половое возбуждение
автоматически переключает выделительную систему "моча-сперма" на канал выброса спермы,
эректируя орган. Значит, я могу поставить себе диагноз, что результатом
отношений с Таиской явилась перекодировка отношений "сексуальное
возбуждение -эрекция" т.о., что сексуальное возбуждение перестало включать
систему эрекции. Получилось что-то в роде реле, которое при подаче на него
напряжения не срабатывает, или срабатывает вяло, так что замыкаемые
контакты не контактируют. В чем состоит выход из положения: в формировании
("восстановлении") системы? В формировании правильной системы рефлексов. Значит,
что я должен сделать?
Но я снова должен возвратиться к вопросу о дискенезии
мочевого пузыря. Что дали занятия физическими упражнениями? - Собственно
физиологическое укрепление мышечной системы. Поэтому при переполнении мочевого
пузыря сокращение сильных мышц даёт сильную струю. Однако дискенезия имеет два
уровня: физиологический и психологический, и то, с чем я имел дело, это разрыв
между этими двумя уровнями. Физиологически, на непроизвольном, неконтролируемом
уровне, чисто рефлекторно давление жидкости на стенки сосудов мочевого пузыря
дает сильный выброс жидкости. Однако всё это оказывается никак не связано с
сознательным уровнем. То же самое, то есть точно такую же сильную струю,
оказывается, невозможно обеспечить на психологическом, то есть сознательном
уровне. С чем это связано? С тем, что я не чувствую мочевого пузыря. Какая-то
связь с физиологией у меня, конечно, есть, но эта связь - слабая, не способная
преодолеть текущее рефлекторное состояние мочевого пузыря. Следовательно, эту
связь нужно восстановить. А для этого необходимо создать постоянно действующую
установку на ощущение мочевого пузыря. Как это будет выглядеть? Вы посредством
усилия воли начинаете ощущать мочевой пузырь. Сам по себе этот процесс
дискретный: вы начали ощущать, и тут же забыли об этом; забыли, вспомнили,
начали ощущать и снова забыли. И т.д. Итак, что вы создали установку на ощущение. Вы
ощущаете. Сознание переключилось, но созданная установка характеризуется
инерционностью, и это ощущение у вас становится фоновым, находящимся на
периферии вашего сознания. Как только это ощущение опустится ниже уровня,
воспринимается периферийным сознанием, вы почувствуете, что не ощущаете мочевого
пузыря, и тогда сознательно снова восстановите ощущение. Раз от раза это ощущение на уровне
периферийного сознания становится всё более устойчивым, и, по мере повышения его
устойчивости, вы оказываетесь способны всё в большей степени контролировать
мочевой пузырь, а вместе с ним и всю выделительную систему. Критерием же того,
что вы "правильной дорогой идете, товарищ", является восстановившаяся
способность по сути своей к сознательному
вызову эрекции. Вам в соответствующей ситуации как бы достаточно мысленно нажать
в голове какую-то кнопку для того, чтобы вызвать процесс эрекции. При этом вы
можете наблюдать фазы эрекции: фазу наполнения
кровью, когда происходит увеличение прибора, которое достигает максимума, однако
это еще неустойчивое состояние, которое легко возвращается вспять, вызывая
вслед за собой, если начинать применять фрикции, раннюю эякуляцию. Поэтому прибор в это время еще рано применять.
Скоро н
выходит на плато, на какое-то постоянное состояние. Это происходит как бы докачивание кровью ёмкости для обеспечения её жесткости. Наконец, вы чувствуете,
что внизу вас что-то как бы щелкнуло и прибор стал существовать как бы сам по
себе, уже без всяких усилий с вашей стороны, и его особенность в этом случае
состоит в том, что он стал как бы не чувствительным. Теперь вы можете применять
его по назначению, приступая к фрикциям. Практически никаких ощущений при этом
не будет и, находясь в таком состоянии, вы можете заниматься фрикциями сколь
угодно долго. Единственным недостатком этого явится то, что никаких ощущений вы
испытывать не будете. Разблокировка эрективности осуществляется на основе
раздражителей, которые вы получаете извне от напарницы, от её действий, а также
ваших действий с её телом. Или изнутри, от ощущений от прибора, но также,
основное, от мыслей, которые сопровождают ваши ощущения. Как только
раздражители, внешние и внутренние, пересекаются, возникает
возбуждение семенного бугорка, который эрегирует, доставляя "непередаваемые", то
есть собственно сексуальные ощущения. При этом актуализируется
семявыбрасывающий проток семенного пузырька, в связи с чем возникает, с одной
стороны, давление спермы на семенной бугорок, с другой стороны, сопротивление
этому давлению со стороны эрегированного семенного бугорка, сопротивление,
которое направлено на сохранение организмических ощущений. На какой-то высоте
организмических ощущений вы теряете контроль над собой (попросту говоря,
отключаетесь), и тем самым теряете контроль над семенным бугорком, то есть
контроль сознания ним снимается, и в результате этого котролируемая сдерживаемая
фрикционная активность становится бесконтрольной и взрывается, подобно
котлу, который не выдержал давления пара. И всё это выливается в
гиперфрикционность, которая исчерпывает себя опустошением семенных пузырьков
(множественное число, поскольку это парный орган).
Эк, куда меня занесло. Ты давай, ощущай, ощущай свой мочевой пузырь. Мало ли что, что нашел эрекцию. Работать надо. А то вдруг на очередную Таиску
напорешься, мало ли что.
08.01.12 г.
|
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души"
М.Николаев "Вторжение на Землю"