"Как я не люблю Техноложку!" - подумала Луиза. Это была невыносимо студенческая станция. Тут даже пахло каким-то особенным студенческим одеколоном, который пронзительно лез в нос. Площадь перед станцией была запружена киосками, и, вместо того, что бы продавать горячие пирожки для голодных студентов, здесь обитали ларьки с пивом и сигаретами. Кроме студентов пиво здесь пили еще и бомжи.
Была середина зимы, было темно, и шел дождь. Плюс четыре, 17:35 и еще одну никому неизвестную цифру показывало огромное уличное электронное табло. Оглянув черную массу студентов, она пошла в сторону светофора.
Дорогу можно было сократить: свернуть в парк и пересечь его по диагонали. В полутьме Луиза разглядела поворот. Парк совсем не освещался. Его дорожки были покрыты грязной водой, сквозь которую проглядывал сахарный грязный лёд. Деревья были мокрые. Они лишь едва выступали из темноты, сливаясь с небом.
"Как должно быть хорош этот парк весной или летом, или же в листопад осенью. Даже в снежную зиму он, вероятно, безумно хорош!" Да, парк был хорош всегда, за исключением нескольких минут. Тех минут, когда по его дорожкам, захватив в руку подол пальто, шла Луиза. Все время, но не сейчас.
Офис, в который она направлялась, встретил ее белым, неестественным светом офисных ламп и маленькими замочками стеклянных витрин. Эти замочки открываются маленькими ключиками, которые хранятся в кармане дорогого темного пиджака высокого и невозмутимого продавца. Луиза подошла к регистрационной стойке.
--
Как ваше полное имя? - спросила ее служащая.
Закрой она глаза вчера, месяц назад или через год, Луиза все равно бы представила за регистрационной стойкой именно эту девушку. Нарисованное лицо каждое утро у служащей получалось удивительно похоже на вчерашнее. А иногда казалось, что за всеми регистрационными стойками мира сидят одинаково нарисованные девушки. "Интересно, - подумала она, - о чем же думает эта нарисованная девушка, устало вытирая глаза махровым полотенцем перед тем, как лечь спать?" Если честно, то трудно представить, что подобные девушки вообще о чем-либо думают. Больше всего на свете, она не хотела быть похожа на НЕЁ.
--
Елизавета Дмитриевна Верная
Луиза. Её никогда не называли Елизаветой Дмитриевной! Она не любила это потертое, нафталиновое имя. Она не любила свое имя. Но почему? Давайте не будем задавать ей этот вопрос. Она сама боится задавать его себе. Боится, что придется давать на него ответ, который давно знает. Она была именно той самой потертой и нафталиновой Елизаветой Дмитриевной. Но сейчас не любили запах нафталина, был в моде аромат Луизы.
Луиза - это имя она придумала себе сама. Она придумала себя сама? Сама себя. Придумав себе новое имя, она жалела, что никто не назвал ее Елизавета. В тоже время и не хотела этого.
--
Сколько вы хотите положить на счет?
Единственное, что она знала точно, что с таким именем, как Елизавета Дмитриевна, она никогда не будет сидеть за регистрационной стойкой.
Почему путь обратно всегда кажется короче? Спешить было некуда. А жаль. Лучше куда-нибудь спешить. Тогда нет времени на то, что бы думать. И в голове только часы - десять минут на трамвай, семь минут пешком, двенадцать минут на вопросы... Эти мысли куда спокойней тех, что сейчас приходят ей в голову.
Луиза подошла к реке. Она посмотрела вперед, впилась глазами в треснувший лёд на реке. Вот всего три шага отделяли ее от смерти. Как странно, но эта мысль совсем не тревожила ее. Смерть? В трех шагах смерть? Она знает, что не умрет сейчас. А вот если шагнуть назад, не глядя, то можно попасть под машину. Она заверещит тормозами. Глухой звук, звон разбитого стекла. И.... наверное, тоже можно умереть. Каждый день мы идем, окруженные смертью. Неверный шаг, и от нас останется только чье-то тоскливое воспоминание. Но почему же мы до сих пор живы? Именно поэтому Луиза спокойно смотрела на треснувший лёд и уже забыла, что думала о смерти всего несколько минут назад. Есть что-то более занятное юной девушке, чем мысли о смерти. И где-то внутри ее цеплялись отрывистые размышления о нем.
Она смотрела на зимнюю воду и знала, что не скажет ему в этот вечер. Она не скажет ему то, что один раз в своей жизни уже не сказала и, может быть, еще много раз не скажет.
"Послушай, - не скажет она ему, - я живу эту зиму ради мая! Но я знаю, что май наступит слишком поздно. И поэтому, именно поэтому я не хочу этого мая, он мне не выносим! Я знаю, что в мае все будет уже не так. И поэтому я хочу сказать тебе это именно сейчас". Сейчас? Разве нужно говорить это сейчас? Да, именно поэтому она НЕ скажет ему это, хотя каждой частичкой своей души хотела бы!
"Я люблю тебя", - не скажет она ему. Треснувший лёд наскучил ее глазам, а эти мысли ее душе, и Луиза пошла дальше по набережной. Людей было мало, почти совсем никого, а небо, его было очень много, оно висело ниже домов. Фиолетовые блики от городских фонарей, делали его совсем родным. Очень захотелось стать частью этого ужасно мокрого неба.
"Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя..."
Вертелись в её голове строчки, сознанием выдернутые из всего стихотворения. Иногда, вместо мыслей приходит уверенность, точное знание. Первый раз за всю жизнь она точно знала, что хотела. Луиза всегда знала, что она не хотела, что не сделает. Но у нее не хватала сил узнать, что она хочет! Это был вопрос всей ее жизни. И почему решения приходят именно такими днями, которые ничем ни выделяются? В книгах пишут: "все указывало, на это" или "все вело именно к этому решению". Чушь! Она не знала об этом еще несколько минут назад. И никто не мог предполагать, что ей захочется стать мокрым небом.
"И ты действительно этого хочешь?" - спросил её ангел-хранитель. "Так же, как художник хочет рисовать, а доктор хочет вылечить больного". Тогда Елизавета почувствовала, как стало легко ее плечам. Ангел-Хранитель поднялся в воздух. Как давно его крылья не летали! Он оглянулся и увидел, как на серой промокшей петербургской улице она превратилась в мелкий петербургский дождь. А другие так и становились художниками и врачами.