"Войска повстанцев окружают Фоменто, пока не ясно, удалось ли им уже взять город в кольцо, и каковы действие правительственных войск, информация с места событий появляется самая противоречивая..." - сквозь помехи и прохладные ещё лучи рассветного южного солнца разносилось из динамиков над прогулочной палубой парохода, отходящего из Джексонвилла в Гавану. Из слушателей были только грузный пожилой джентльмен, куривший сигару, восседая на стуле у самого борта, вальяжный и задумчивый, словно памятник буржуазной солидности и собственного благополучия, да молодой мужчина в светло-бежевом костюме, читавший газету, пока столик перед ним сервировался для завтрака проворными руками стюарда.

- Как полагаешь, Карлос, - обратился мужчина к белозубому мулату, не отрываясь от чтения, - дойдут эти ваши повстанцы до Гаваны? Мне хотелось бы отдохнуть у вас спокойно.

- Сложно сказать, дойдут ли, сеньор, - белозубо улыбался в ответ стюард, - Кастро говорит одно, правительство - противоположное, да вот только к тому, что правительство лжёт, уже все привыкли, а сколько веры тем повстанцам пока не ясно. Может статься, вторые не лучше первых, тем более что Батиста сам пришёл к власти с помощью переворота, просто у него это вышло быстро.

-Полагаешь, Кастро в случае успеха, не станет лучше Батисты?

-Те книги, что я читал в школе, говорят, что власть почти никогда не меняется, только принимает новые формы, да всё одно, все хотят власти и денег, а богатство не уменьшает жадности. Поэтому не думаю, что что-то изменится, не дурак ведь Кастро отказываться от всех этих казино и туристов, так что для вас ничего не изменится, отдохнёте себе спокойно. И для нас ничего не изменится, только налоги будем платить в другой карман. Примерно, как у вас инаугурация нового президента, только с войной вместо выборов.

- Надеюсь, Карлос, ты прав, и вам не устроят тропический вариант России, - отвечал пассажир, с интересом выслушав кубинца. - И принеси мне, пожалуйста, кофе.

- Конечно, сеньор Сиззи, одну минуту, - отвечал, уходя, стюард, вновь оставляя всё внимание мужчины его газете.

"Полиция уже установила личность убийцы предполагаемого босса нью-йоркской мафии Тонино Бадольини, тело которого было обнаружено вчера в доках в нижней части Ист-Ривер. Убийство было сразу приписано так называемому Гудзонскому Ассасину, таинственному киллеру мафии, на счёт которого относили практически все громкие убийства в криминальной среде на севере страны за последние пять или шесть лет. Об этом человеке не было ничего известно до сегодняшнего утра, когда полиция при осмотре места преступления обнаружила членскую карточку одного из атлетических клубов Нью-Джерси на имя Луиса Сайфера. Очевидно, потеря карточки стала результатом анекдотичной оплошности или же фатального невезения неуловимого убийцы. Проведённая полицией проверка показала, что имя это - настоящее, так же уже известно, что Сайфер проходил военную службу в Корее, там и было сделано единственное имеющееся у полиции его фото".

Ниже газета любезно предоставляла вниманию читателей означенное фото: двое юношей, почти ещё дети, широко улыбаясь в камеру, стоят, опершись на винтовки, странно контрастируя своей юной беззаботностью с кровавой сложностью того взрослого дела, для которого они туда прибыли, так же, как и умиротворяющий пейзаж на фоне казался насмешкой над изображением поля боя.

"К расследованию уже подключилось ФБР, и если хотя бы четверть из приписываемых Ассасину убийств действительно совершил Сайфер, его арест может стать самым громким делом со времён Капоне".

В запах моря вмешался согревающий аромат кофе и на стол опустился поднос с дымящейся чашкой. Пассажир повернул к стюарду газетную страницу с фотографией:

- Читал сегодняшнюю газету, Карлос? Такой милый был парень, а сделал такую карьеру.

- Си, мистер Сиззи, - отвечал Карлос, взглянув на фото. - Наверное, каждый добивается успеха в том деле, которое ему хорошо даётся. Быть может, война его на это толкнула.

- Да, то, чему учит война, едва ли применишь в мирной жизни. А с другой стороны - может, не так плохо, что он убил такого опасного преступника? В каком-то смысле, он сделал мир чуть лучше, хоть и плохим способом.

- Может, он сделал мир лучше для простых людей, которых держал в страхе этот мафиози, да хуже для полиции и правительства, - пожал плечами мулат. - Ведь полиция без преступников почти как врачи без болезней.

- Да ты философ, - ухмыльнулся мужчина, с интересом глядя на стюарда. - Как думаешь, смогут его найти?

- По одному имени и такому фото едва ли. Да и он, по всему судя, должен быть чертовски ловким малым, если хоть отчасти верно то, что о нём пишут.

Мужчина откинулся в кресле и прикрыл глаза, подставляясь утреннему солнцу, и печать долгого напряжения в правильных и не лишенных благородства чертах его лица постепенно растворялась в безмятежности, словно смываемая ласковым лучами и солёным морским ветром.

- Мне всегда симпатичны талантливые люди, - негромко произнёс он, - даже если их талант не всегда используется в тех целях, что обычно считаются благими.

Крепкая рука протянулась к подносу и ухватила кофейную чашку, словно тигриная лапа добычу.

*****************************************************************************

В полутёмном кабинете мрачного колониального особняка на границе Нью-Йорка и Нью-Джерси сидели, разделяемые бутылкой марсалы, за массивным изукрашенным резьбой столом седеющий импозантный мужчина в дорогом костюме и крепкий мужчина лет тридцати в спортивной куртке. Тот, что был старше, выглядел явным хозяином дома и положения, создавая ореол властности и уверенности, младший же выглядел как человек, который знает себе цену, и знает, что она высока. Комната обилием книг походила на библиотеку, а строгой роскошью обстановки говорила о вкусе и немалом достатке своего владельца. За окном, выходившим в сад, медленно падал большими хлопьями снег, создавая идиллически домашний вид рождественской открытки.

- Пресвятая Дева, Луи! - всплеснул руками хозяин. - Как ты мог потерять там эту чёртову карту?

- Как обычно вещи теряются, - было ему ответом пожатие крепких плеч в спортивной куртке. - Выпала из кармана.

- Ты так говоришь, словно тебя это не беспокоит.

- Главное, дело сделано, - невозмутимо продолжал Луи, - а эта потеря только несколько осложняет мои дальнейшие действия. В конце концов, едва ли меня можно найти по этой улике.

- Это верно, - примирительно вздохнул хозяин. - И ты сделал хорошее дело. Тонино был скверным человеком, упокой Господь его душу, скверным и очень опасным, и ты избавил многих людей от серьёзной опасности.

- Без обид, Фрэнки, - суровое лицо мужчины разгладилось улыбкой, - но пари готов держать: Бадольини мог бы сказать о тебе то же самое.

- Мог бы, - задумчиво кивнул вальяжный хозяин, - но между нами большая разница. Я бизнесмен, а не убийца и наркоторговец. Даже если бизнес иногда сопряжен с насилием, я иду на это ради дела, и не только для себя. Я достаточно богат, чтобы иметь возможность бросить всё это, и уехать в Швейцарию, на Ривьеру, или домой на Сицилию. Но от меня зависит благополучие других людей, а я человек чести, и не могу их оставить, пока не передам дело тому, кто сможет его продолжить. А Тонино было плевать на всё это, он хотел только денег и власти, и хотел немедленно, не задумываясь о последствиях. Он не останавливался перед убийством ради нескольких лишних долларов, он готов был продавать оружием всем подряд, не заботясь о том, что оно будет стрелять и сеять панику на улицах. А ещё он продавал наркотики, несмотря на то, что все семьи выступили против этого, он врал всем, и пытался скрыть это, но разве скроешь всех этих наркоманов с пустыми глазами, которые заполонили улицы?

- Разве продажа наркотиков - это не такой же бизнес?

- Нет, не такой же, - глаза Фрэнки сузились и вперились в лицо собеседника. - Бизнес должен помогать людям. Кто-то хочет взять денег в долг, построить дом, купить машину или оливкового масла - я помогу им в этом. Кто-то хочет выпить вина, поиграть в рулетку или посетить бордель - что ж, я не судья и не священник, чтобы их осуждать, я помогу им и в этих невинных слабостях. Но Тонино торговал ядом. Ему было всё равно, что героин разрушает семьи, иссушает мозг и превращает человека в развалину; несколько долларов - и ему дела нет, что он разрушает семьи и отнимает будущее у молодёжи. Ты же знаешь, amico, мы, итальянцы, ценим музыку, хорошую еду и семью. И я хочу, чтобы молодые люди росли со своими отцами, учась и набираясь опыта, а не слонялись по грязным притонам, со всеми этими немытыми трубачами, которые играют боп, или того хуже, с бездарями в чёрных беретах, что пытаются сочинять стихи без рифмы. И я хочу, чтобы эти молодые люди могли повзрослеть, жениться на порядочных девушках, и чтобы их жёны со своими детишками могли ходить по улицам, не опасаясь всякого обезумевшего от героина сброда, который готов пустить в ход пистолет, купленный у какого-нибудь Бадольини, чтобы раздобыть пару долларов, которые он отнесёт тому же Бадольини обменять на очередную дозу!

- Это очень благородно и убедительно, - мягко улыбнулся Луи, приняв чуть более расслабленную позу в своем кожаном вольтеровском кресле, - но ты не думаешь, что найдутся новые желающие заняться подобным бизнесом?

- Должны найтись, - ответил Фрэнки пирроновским пожатием плеч, - но едва ли кто-то намерен торговать наркотиками ради самого процесса, а тем, кто собирается делать это ради денег, можно предложить другой способ заработать, всем найдётся место и в более здоровом бизнесе, каждому можно найти дело по его способностям и наклонностям. А для тех, кто не умеет договариваться - у меня есть ты. Кстати, по твоим способностям, тебе бы тоже подобрать другое дело, amico, но теперь, видно, придётся подождать, раз всё прошло не очень чисто.

Холодные глаза его молодого собеседника несколько смягчились любопытством, он чуть подался вперёд:

- Судя по тому, сколько раз ты обращался к моим услугам, я и с текущим своим делом не дурно справлялся. Что же, ты думаешь, мне бы больше подошло?

- Ты был бы отличным сенатором, не хуже того улыбчивого ирландца из Массачусетса. Тебе бы быть поразговорчивее, и с твоей харизмой ты готовый политик! Только в отличие от всех этих детей дипломатов и бутлегеров, которые росли в окружении ливрейных лакеев, ты знаешь реальную жизнь, знаешь её хорошо и во всех проявлениях, и ты воистину человек, который всего добился сам. Какая-нибудь высокая выборная должность сделает тебя настоящим воплощением американской мечты.

-Полагаю, мои избиратели будут не в восторге, узнав, в какой именно карьере, я всего добился, - скептически хмыкнул Луи.

- Ерунда! - нетерпеливо взмахнула ухоженная рука хозяина. - Ты делаешь мир чище, ты выполняешь работу полиции и федералов, причём рискуя собой, а они выпускают всяких подонков по каким-то формальным поводам, кто за взятку, а кто и просто из каких-то идиотских принципов "буквы закона", а потом ещё они и адвокаты тех подонков с почётом выходят на пенсию, разве это справедливо?

- Боюсь, не все посмотрят на это так же, но спасибо, что ценишь мою работу.

- Чьи-то взгляды не меняют сути вещей, - плечи дорогого пиджака вновь поползли вверх.

- Не меняют, - согласился Луи кивком головы, но мы от этих взглядов зависим. И я подумаю над твоим предложением на счёт политической карьеры, однако сейчас нам надо рассчитаться за услуги, и решить, что мы будем делать с мистером Сайфером.

- Верно, времени у нас не много. Я думаю, мистеру Сайферу всего лучше сейчас отправиться в какую-нибудь тёплую карибскую страну, и, пожалуй, сменить документы, а вот наши расчёты немного изменятся в связи с твоей неожиданной утратой клубной карты.

Глаза молодого мужчины в вольтеровском кресле слегка потемнели, и в них мелькнула едва заметная угроза. Импозантный мужчина с другой стороны стола оказался тонким наблюдателем, и его руки взметнулись в примирительном жесте:

- Не беспокойся, ты всё получишь сполна! Никто не может сказать, что Франческо Гвиччарди не платит по счетам, и не быть наказанным за ложь. Но некоторые изменения всё же внести придётся. Поскольку ты оставил улику, есть вероятность твоего ареста. При всей твоей кошачьей ловкости, ты рискуешь попасть за решётку, а я в этом случае - большими деньгами, которые тебе за этой решёткой не понадобятся. Тебе надо скрыться и сменить личность, но, когда тело Бадольини обнаружат, поднимется большой шум, и я не смогу в скором времени сделать тебе новые документы. Поэтому я предлагаю следующее: ты немедленно направляешься в спокойную страну по твоему выбору, и лучше всего - как можно быстрее, и как можно дальше от Нью-Йорка. Там или сделаешь документы сам, или же их сделаю я, если у меня обнаружится достаточно связей и влияния в этой стране. Что же до твоего гонорара - отправь мне телеграмму, когда прибудешь на место и выберешь себе банк и новое имя, и в течение суток ты станешь богатым человеком. Если же, вопреки ожиданиям, ты попадёшься, разумеется, я приложу все силы, чтобы тебя вытащить, и обеспечу тебе такую тюрьму, что отсидка Капоне в сравнение с ней покажется натуральной каторгой. Если же ты погибнешь... наследника у тебя, насколько мне известно, нет, но, если ты укажешь кого-то в таком качестве, клянусь честью, этот человек будет приближен к моей семье, и ему до конца жизни не придётся испытывать материальных забот.

Луи откинулся на спинку кресла и слегка прикрыл глаза в задумчивости. Несколько мгновений спокойствие в комнате нарушалось только дыхание двух мужчин да движением причудливых теней, отбрасываемых жёлтым светом качающегося уличного фонаря за окном.

- Что ж, - наконец вздохом прервалась задумчивость, - это справедливо. Пожалуй, это и к лучшему, пора и мне, наверное, отдохнуть. Только вот не думал, что, когда мне придётся что-то менять в жизни, этим чем-то окажется имя. Странно будет перестать быть Сайфером.

- Имя такой же ярлык, как и отношение к твоему ремеслу. Главное, человеком ты останешься тем же. Зато новый ярлык сможешь выбрать себе сам, а не получить у милости случая. Да и для политической карьеры твое нынешнее имя чересчур демоническое, - строгое лицо Гвиччарди смягчилось улыбкой.

Он потянулся к стоящей на столе бутылке, пробка покинула горлышко с лёгким хлопком, и терпкая краснота разлилась по бокалам, кроваво преломляя неверный свет фонаря и наполняя комнату карамельно-тёплым ароматом смолы, орехов и винограда. Лёгким движением бокал двинулся через широкий стол, сопровождаемый дрожащими рубиновыми тенями, дразня обоняние усилившимся ароматом обоняние и воображение образами тех далёких мест, которые породили этот напиток.

- Попробуй, Луи, у этой марсалы вкус моей далёкой родины.

- Ты родился в Нью-Арке, - не глядя на собеседника, ответил зачарованно любующийся причудливой игрой света на гранях бокала Сайфер.

- Родина там, где ты вырос и стал человеком, то место, что тебя воспитало, которое сделало тебя таким, какой ты есть, а меня больше всего сформировала учёба в университете Палермо.

- Правда? Я не знал.

Луи резко поднял голову и взглянул на Гвиччарди с искренним любопытством, мгновенно разбившим броню его невозмутимости: его глаза оживились и смотрели на собеседника с неподдельным интересом, будто человек за столом вдруг до неузнаваемости изменился.

- Не знал, что такое родина, или про мою учёбу? - мягко улыбнулся выпускник палермского университета.

- Про то, что итало-американские импортёры оливкового масла имеют высшее образование, - ядовито ответил Сайфер.

- Тут я исключение, - лёгкая улыбка неожиданно смягчила суровое лицо Гвиччарди, сменив его образ с хваткого по-акульи дельца на добропорядочного отца семейства, забавляющегося игрой отпрысков на ковре. - В добрых традициях Европы семейное дело должен был наследовать старший сын, а я, имевший счастье иметь старшего брата, предназначался для деятельности духовной или же университетской. Решив, что для карьеры ангелического доктора я слишком люблю жить на земле, да и двадцатый век располагает скорее к занятиям научным, последние я и предпочёл, выбрав, однако, такую непреходящую дисциплину, как история.

- Так у тебя есть брат? Был брат? - добавил Сайфер извиняющимся тоном.

- Конечно, amico, ты же не думал, что я происхожу из итальянской семьи с одним ребёнком - нас бы всей этой семьёй в цирке показывали, - ширилась улыбка Гвиччарди, как у человека, впервые за долгое время позволившего себе отрешиться от текущих дел и предаться приятным воспоминаниям. - У меня был старший брат Джанлука, младший, Джулио, - он представляет семейный бизнес в Европе, в Италии, Греции и на юге Франции; ещё у меня есть две сестры, которых ты не знаешь потому, что исправно сочиняешь изящные извинения в ответ на каждое моё приглашение на Рождество.

- Ты же знаешь, я не умею веселиться.

- Рождество не для веселья, а для того, чтобы собирались семьи, чтобы их отцы отрывались от своих жалких дел в брокерской конторе или магазине подержанных автомобилей, избавлялись от напыщенности и галстуков, и вспоминали о действительно важных вещах.

- Хорошая проповедь семейных ценностей, - ухмыльнулся Сайфер, - а твоё дело, конечно, важное?

- Нет, Луи, оно примерно такое же, да только говорю же, - я никогда и не намеревался заниматься ни этим бизнесом, ни каким-либо ещё; я хотел изучать и преподавать историю, может быть, писать книги. Жить в Палермо, воспитывать детей и внуков, выращивать апельсины, - мечтательно закончил седеющий мужчина в дорогом костюме.

- Какая пастораль! - лицо Сайфера светилось доброжелательной улыбкой, которая светотенью подчёркивала жёсткий взгляд его застывших глаз. - И что же заставило тебя зарабатывать все эти не важные миллионы, и играть конгрессменами как пешками, а сенаторами как слонами, вместо возни в апельсиновом садике?

- Та самая пастораль и заставила, amico; после гибели Джанлуки мне пришлось наследовать дело, заботиться о семье, ставить на ноги детей и племянников. И я смог всем обеспечить достойную жизнь, хорошее образование, дал каждому возможность быть порядочным и достойным человеком, жаль только, что не много времени мне удаётся провести с семьёй и насладиться плодами своих трудов.

- А что случилось с твоим братом? - глаза Сайфера засверкали любопытством поверх бокала марсалы. - Трагичная развязка очередной столь любимой итальянцами шекспировской страсти между Яго, Монтекки и Вендетти?

- Разумное предположение, но нет, - ирония молодого человека была оценена мягкой улыбкой. - Это случилось весной за год до начала мировой войны на одном из греческих островов, орудием судьбы стал шип ската-хвостокола; так что обошлось без Шекспира, но Джанлука принял смерть как эпический герой, а не посредством выстрела из лупары, что куда более обычно в наших краях и нашей среде. Итак, мой брат получил самые пышные похороны на Сицилии чуть не со времён Гарибальди, а я был вынужден оставить свою только начатую преподавательскую карьеру, и отбыть в Америку, помогать отцу и семье. Но дети и племянники уже взрослые, так что, когда уляжется шум из-за твоего пристрастия к атлетическим занятиям, я начну потихоньку отходить от дел, и вернусь к своей диссертации о Василии Болгаробойце.

- Черт возьми, так вот откуда у тебя эта хитрость Патлена и елейная дипломатия проповедника! - Сайфер выглядел как человек, старые сомнения которого неожиданно вдруг разрешились. - Что ж, определённо, твоя учёба не прошла даром.

Гвиччарди откинулся на спинку кресла и пригубил марсалы, поглядывая насмешливо на своего собеседника. Затем медленно опустил бокал, покрыв стол причудливыми тенями смешанного происхождения от трёх родителей: качающегося за окном фонаря, венецианского гранёного стекла, и кровавой тягучести вина, приподнял рукав пиджака и замер мимолётно, глядя на сверкающий серебром циферблат на широком запястье. Рукав опустился, и маслоторговец-византист вновь обрёл вид хваткого дельца:

- Наши хитрости отлично сработались, однако теперь самое время решать, как мы завершим наше последнее дело. Как ты намерен уехать?

- Сперва машиной на запад, по безлюдным местам, - отвечал Луи с видом фланёра, выбирающего, по какому бульвару пройтись, - затем на юго-запад, и в Мексику по суше, или из Калифорнии морем в ту же Мексику, а может, Коста-Рику. А то и в Эквадор, куда поехать в отпуск, я решаю импульсивно.

- Это не отпуск, будь серьёзнее, - ответил Гвиччарди с едва уловимым раздражением. - Тебе нужно скрыться как можно быстрее, а не раскатывать в Калифорнию к этим нечесаным сёрферам.

- Конечно, Фрэнки, - примирительно улыбнулся Сайфер, - не беспокойся: моя шкура мне так дорога, что я обещаю тебе приложить всё усилия к её сохранению, и не лишить тебя радости сделать мистера Сайфера богатым человеком, каким бы ни был его новое имя.

- Такой настрой мне больше по душе, amico. Дать тебе машину?

- Нет, спасибо, поеду на своей, потом сменю на что-то менее приметное.

- Хорошо.

Фрэнки открыл ящик стола, и вытащил на него изрядную кучу банкнот:

- Вот, возьми наличности, тут чуть больше тысячи мелкими купюрами, должно хватить на дорогу, если не станешь подкупать федеральных агентов.

- Всячески постараюсь избегать этих достойных джентльменов, - вместо благодарности ответил Луи, рассовывая деньги по карманам.

Затем одним глотком допил марсалу, со стуком вернул бокал на стол и, резко встав, произнёс погрустневшим голосом:

- Что ж, Фрэнки, спасибо за всё, надеюсь, ещё увидимся, и ты почитаешь мне свою диссертацию.

Мужчина в костюме встал медленно, подобающе своей солидной фигуре, и, совершив маленькое путешествие вокруг огромного стола, по-отечески обнял молодого мужчину.

- Счастливого пути, Луи, береги себя. И остерегайся людей Тонино, они могут выйти на тебя раньше федералов. И могут оказаться с тобой в одном мотеле или автобусе.

- Твоя проповедь семейных ценностей вдохновила меня дожить до старости и понянчить внуков, - Сайфер вновь обрёл прежнее веселье, - так что обещаю быть осторожным. И прийти к тебе на следующее Рождество.

Мужчины молча пожали руки, тепло глядя друг другу в глаза, и тот, что был в куртке, не оборачиваясь, вышел, тот же, что был в костюме, сел за стол и задумчиво вертел в руках бокал марсалы.

Во дворе под качающимся фонарём стоял двухдверный хардтоп Пакард, голубой, цвета воды во фьорде на рассвете, снизу, с полосой цвета слоновой кости посередине, и цвета вечернего неба по верху. Сайфер заботливо стряхнул с крыши машины снежную шапку, открыл дверь, и с поворотом ключа двор озарился мягким жёлтым светом, и снежная ночь наполнилась уютным рокотом могучего двигателя, оживляя декабрьскую ночь; и тяжёлые хлопья снега, медленно опускающиеся в тёплых лучах фар, воскрешали в памяти вкус рождественского печенья и восторженное детское ожидание подарков, и робкую надежду застать всё же бородатого гостя из каминной трубы. Не выказывая признаков ностальгии, мужчина достал из бардачка большую карту автодорог страны, разложил её на крыше автомобиля и внимательно рассматривал её, блуждая глазами по Скалистым горам; затем он вынул из кармана аптечный пузырёк, и на широкую ладонь легла маленькая белая таблетка, чья внушительная мощь скрывалась за скромным названием "бензедрин". Несколько секунд мужчина задумчиво смотрел, словно в нерешительности, на белый кругляшок в своей руке, стыдливо прикрытый крупной снежинкой, затем со вздохом фаталиста пожал плечами, одним движением добавил ещё одну таблетку и проглотил обе; а снег на капоте невидимой силой тепла претворялся в воду, тонкими ручейками сбегавшую сквозь жёлтый свет фар.

По обочине пыльной дороги на просторах Южной Каролины неспешно шёл молодой человек в невзрачном пальто поверх немало повидавшего костюма, облик его венчался неподходяще новой к одежде федорой. Тусклое зимнее солнце по его левую руку ещё более неспешно приближалось к зениту. Параллельно с путешественником, словно бы издеваясь, ехал потрёпанный Dodge Coronet, водитель которого с нескрываемым любопытством рассматривал путника, тот же изредка бросал в ответ косые взгляды. К исходу четвёртой сотни метров такого совместного движения человек на обочине резко встал, остановив таким образом этот странный тандем. Несколько секунд мужчины смотрел друг другу в глаза, наконец человек в потёртом пальто обратился к водителю в клетчатой байковой рубашке:

- Я вижу, ты никуда не торопишься, может, подвезёшь меня?

- Может, и подвезу, - лицо обладателя рубашки расплылось улыбкой британского бесплотного кота, - если ты попросишь.

Путник слегка оторопел от такого ответа, но быстро собрался:

- Подвезёшь меня?

Водитель, лучась улыбкой, распахнул дверцу:

- Конечно, приятель, садись, не стесняйся.

Пешеход снял пальто, до презрения небрежно бросил его на заднее сиденье, аккуратно положив сверху шляпу, и с видимым облегчением развалился в кресле. Двигатель заполнил окружающую унылую пустошь тёплым уютным рокотом, и, поднимая клубы пыли, тёмно-синий автомобиль двинулся по пустому шоссе. Некоторое время в машине хранилось молчание, водитель, казалось, утратил к своей находке всякий интерес и сосредоточенно смотрел на дорогу, пассажир же, откинувшись на спинку и полуприкрыв глаза, казалось, отдыхал после долго пути. Они были друг на друга похожи - примерно одного возраста, шатены со среднезападными чертами лица, один олицетворял спокойную уверенность в созерцании мира, другой же был нервозен, подвижен и беспокоен. Они могли бы быть братьями или даже воплощением двух вариантов судьбы одного человека. Через несколько минут человек за рулём, резко протянул пассажиру руку и представился:

- Кен Адамс!

- Фрэнк Сиззи, - тонкие пальцы крепко обхватили широкую ладонь водителя.

- Ты слишком не похож на итальянца для такого католического имени, - слегка повернул направо голову Адамс.

- А ты слишком не рыжий для такого ирландского имени, - парирование было мгновенным.

- Да уж, с таким содержанием виски в крови, как у меня, - улыбнулся водитель, - из Ирландии меня бы выгнали с позором. Моя мать была ирландкой наполовину, но мой отец, на четверть норвежец, решил, что Кеннет будет подходящим именем для нового жителя этой космополитичной страны.

- А во мне итальянского только кьянти да лазанья, отец говорил, что Сиззи - искажённый вариант его польской фамилии, которую американцы не могли выговорить, впрочем, сам он этой фамилии вовсе не знал, потому что вырос сиротой.

- Сколь печально, столь же и типично для этой страны, - пожал Адамс плечами с безразличием, которому позавидовал бы сам Пиррон. - Как сама она состоит из пасты, пива, пудинга, бейгла, квашеной капусты, гуляша, и что там едят украинцы, так же и её население. Словно мелочная лавка, торгующая вперемешку разными кухнями, языками, традициями, культурами и бескультурьем.

- В мелочной лавке можно найти подлинные шедевры.

- А можно оказаться погребённым под горой бездарного мусора.

- Не станем отрицать подобной возможности. Однако не забудем и того, что оценка шедевральности и бездарности переменчива, словно погода в Англии, и бесспорный плюс лавки старьёвщика в том, что казавшееся прежде никчёмным вскоре может оказаться opus magnum всей эпохи.

Адамс бросил на своего нежданного попутчика взгляд одновременно одобрительный и заинтересованный:

- Что ж, сойдёмся на том, что лавка старьёвщика является местом, полным надежд и потенциальных шедевров, и Америка - безусловный шедевр в мире подобных лавок; и понадеемся избежать печальной участи оказаться погребёнными в бездарности, которой в выдающейся лавке должно быть столь же выдающееся количество.

- Отличное предложение, которое я полностью принимаю, - мягко улыбнулся Сиззи, - особенно касаемо надежд.

На смену этой беседе пришли несколько минут тишины, которые пассажир провёл, беззаботно нежась в кресле, покрываемый отрывистыми и пристальными взглядами водителя. Длинные нервные пальцы Сиззи постоянно двигались, словно крутили что-то невидимое, как пальцы шулера или карманника. На это беспокойное движение Адамс посмотрел наблюдательными глазами натуралиста, у которого намерения играть в карты столь же мало, как и ценностей в карманах. Всё остальное в облике человека на пассажирском сиденье едва ли могло что-то сказать о его занятиях или жизненном опыте - с одинаковым успехом он быть и деревенским бутлегером, и наркоторговцем, и джазовым музыкантом. Внешность человека в соседнем кресле была не более информативна, в противоположность своему спутнику черты его лица лучились твёрдостью, говорившей об уверенности их носителя в себе самом и окружающем мире, и, если роль музыканта или наркоторговца была ему не к лицу, оно всё равно подходило к самому широкому спектру личностей и профессий, от военного или шерифа до сельского учителя или ремесленника. Обоих мужчин сложно было назвать красивыми, однако каждый из них имел некую привлекательность: Сиззи - живой и несколько беспокойной подвижностью тонких черт слегка бледного лица, Адамс же - спокойной и немного простоватой мужественностью человека, на которого можно положиться.

Недавно появившееся молчание, медленно перемещающееся в Додже среди клубов каролинской пыли, погибло, не достигнув зрелости, прерванное голосом человека, ведшего эту тишину в потрёпанной машине:

- Кажется, здешние пустоши в это время года не самое очевидное место для пеших путешествий.

- Уверяю тебя, они и летом вовсе не хороши, - устало улыбнулся Сиззи. - Но путешествие моё деловое, и, хотя его не возбраняется совместить с приятным времяпрепровождением, здесь это действительно вряд ли удастся.

- И куда же ты направляешься? - спросил Адамс, не отрывая глаз от дороги.

- В общем и целом на юг, попытаюсь встретиться с одним человеком, это встреча может очень помочь в моём деле.

- Так нам по дороге - хотя я еду не куда-то, а скорее откуда-то уезжаю, и скорее намерен никого не встретить, но в общем путь мой тоже лежит на юг.

- Замёрз на севере? - с насмешливым участием спросил Сиззи.

- Отчасти, - не менее саркастически отвечал человек в байковой рубашке, - а отчасти просто решил сменить обстановку и попутешествовать, а ещё отчасти потому что я не был на южном море со времён моей поездки в Корею, и мне интересно, будет ли отдых на море отличаться в мирное время.

- Так ты воевал? - с внезапным любопытством Сиззи повернул налево голову, и глаза его заблестели, словно у кошки, завидевшей добычу. - И убивать приходилось?

- Воевал я тоже скорее отчасти, - немного грустно ответил Адамс, - служил связистом, всю службу провёл на кораблях или в порту. Я и корейцев-то вблизи видел только тех, что были нашими союзниками. Хотя, не думаю, что корейцы-коммунисты на вид чем-то отличаются от корейцев-республиканцев, или корейцев-сторонников охлократии, если такие бывают.

- Ты хочешь сказать, что все остаются людьми независимо от взглядов, - подвижное лицо в пассажирском кресле вмиг стало непроницаемо-серьёзным, - или намекаешь, что все азиаты на одно лицо?

Адамс слегка оторопел от вопроса, и, повернув голову, глядел на своего спутника из-под полуприкрытых век:

- Ни то, ни другое. Или что-то среднее. Я думаю, что вера в коммунизм не вырастит у человека клыков и хвоста, так же, как и вера в демократические ценности не сделает его умнее или симпатичнее. Вообще же, демократия, коммунизм или религия всего чаще распространяются через общество и пропаганду, а не принимаются осознанным выбором. И мы бы, скорее всего, были бы коммунистами, живи мы в Китае или России, или мусульманами, приведись нам родиться в каком-нибудь Ираке или Судане. А какой-нибудь Пётр Гоголь из Москвы, родись он в Висконсине, выбирал бы между Айком и Эдлаем, и боялся ракет Хрущёва. А азиаты не все одинаковые, хотя я так толком и не научился их различать. Но может, это дело практики.

- Может, практика тогда поможет отличать и комми от суннитского фундаменталиста.

- Вероятно, но едва ли мне предстоит значительный опыт в лицезрении тех и других, если только правительство не начнёт очередную войну, чтобы взять на свой счёт мою поездку в какие-нибудь экзотические страны.

- Полагаешь, страна и правительство ещё не устали от войн?

- Полагаю, - пожал плечами Адамс, - что страна и правительство вовсе не тождественны. Мой дед воевал в Первую мировую, мой отец - во вторую, у меня была Корея, полагаю, что и на моих детей найдётся война с суннитами-коммунистами где-то в Месопотамии.

- Может, для каждого поколения американцев припасена своя война, - Сиззи явно получал удовольствие от этой беседы, нервное его лицо замерло в тёплой улыбке, сделавшись неожиданно мягким и привлекательным.

- Главное, чтобы для каждого поколения американцев был припасён и свой мир, - Адамс смотрел на дорогу немного погрустневшими глазами.

- А что же твоя война? Стрелять ведь тебе доводилось? - пытливые глаза впились в лицо водителя.

-Было дело, чтоб Garand не заскучал. Однажды в Пусане мы с моим приятелем Энди, Энди Уайтом, были в увольнительной, по форме и при оружии, сидели в маленьком баре в стороне от центра города. Мне нравится острота корейских блюд, но пиво у них дрянное. Там были и наши GI, и союзные корейцы, едва говорящие по-английски, из нас никто не знал корейский более, чем нужно, чтобы заказать еды и пива, но мы старались как-то изъясняться - жестами, рисунками, чуть не песнями; и всё это сопровождалось таким редким и ценным на войне чувством дома и безопасности, что в такие минуты мы были подлинно счастливы, забывая о войне, крови, о тысячетонных несущих смерть горах металла в порту, о том, что твой Garand не даёт тебе никакой защиты от корейской Arisaki, это было что-то вроде семейного торжества, с узкоглазыми парнями вместо родни и друзей, с лапшой вместо индейки, и с соджу вместо клюквенного соуса. Конечно, моя служба в радиорубке не шла ни в какое сравнение с тем, что переживали ребята, уходившие в джунгли, полные змеями и коммунистами, но для меня такие посиделки тоже были днями благодарения пузатым богам Азии за часы умиротворения и покоя. В один из таких вечеров наши с Энди чашечки соджу были прерваны на середине криками и стрельбой, доносившимися с улицы. Все повыскакивали наружу, передёргивая затворы - и GI, и корейцы; в зарослях, чтоб были метрах в ста от нашего бара вниз по улице, было какое-то движение и шум, все мы побежали в ту сторону, стреляя в кусты наудачу. Обстрел продолжался, наверное, несколько минут, а может, и полминуты - время течёт совсем иначе под нестройный аккомпанемент винтовок.

Адамс умолк с таким видом, будто это было органичное завершение истории, и уставился на дорогу. Сиззи сверлил безмолвного водителя глазами одновременно хищника, почуявшего кровь, и любопытного ребёнка. Лицо его было маской алчности, интереса и нетерпения сразу. Нетерпение, впрочем, скоро возгласило свою победу над прочими чувствами вопросом:

- К чёрту твои клиффхэнгеры, чем кончилось это героическое происшествие с опасными коммунистическими кустами?

- Всё пришло к логичному финалу, приятель, - улыбнулся мягко Адамс. - Среди зарослей лежало три тела, крови было много, а вот оружия - не было вовсе. Может, с ними был ещё кто-то, кто скрылся с оружием, может, это были мирные крестьяне, у правосудия нынешней винтовки зрение не лучше, чем во времена древних греков. Документов при них не было, каких-то примет для причисления к одной из воюющих сторон - тоже; наши корейцы их не опознали. Или нам не сказали. В общем, мы немного увеличили число жертв чужой для нас войны. А, я, возможно, стал даже невольным убийцей. Всё же не всякому связисту такое удаётся, а? - добавил он с усмешкой.

- Как на войне случаются более удивительные вещи, так бывают и куда более неожиданные пути стать убийцей, - негромко ответил Сиззи. И добавил, едва заметно повысив голос, - Я так думаю.

- Не сомневаюсь, но печально, когда попусту погибают люди в результате событий, к которым они никаким образом не причастны; ещё печальнее, если сами эти события бессмысленны. А самое печальное, что всё это меня совсем не трогает.

- Я смотрю, не весело тебе служилось.

- Трумэн с Риджуэем меня не веселиться туда отправляли, - с неожиданной жизнерадостностью откликнулся водитель. - Зато я побывал на другом краю планеты, избороздил океан, полюбовался тамошней природой, попробовал экзотичной кухни. Завёл много знакомств. Даже немного научился воевать - кто знает, какие навыки в жизни могут пригодиться. В целом, не так уж плохо для простого парня из Вайоминга, я полагаю.

- Уж конечно, для изнеженного отпрыска почтенных демократов из Массачусетса это было бы куда менее не плохо, - едко ответил Сиззи. - Боже, благослови Америку и её апостолов Трумэна, Риджуэя и Макартура, за то, что они в мудрости своей вполне не плохо устраивают жизнь бедных парней северо-запада, одновременно избавляя новоанглийских юных аболяционистов от прозябания в окопах, которое оторвало бы их от постижения юриспруденции - американской схоластики двадцатого века!

- Аминь, приятель, - Адамс рассмеялся ребячьи звонко. - Но в твоём тоне больше раздражения, чем телевангелистического умиления. Может твоё бытие эти апостолы устроили не так здорово?

- По мне, что эти, что другие, все бездари, и не в моей устроенности тут дело, - нервные пальцы задвигались быстрее. - Конечно, разные есть градации зла, некомпетентности и вреда, скажем, Сталин или Мао уж конечно хуже, чем какой-нибудь Салазар или Батиста; наверное, бывают даже и достойные представители вида, но в целом политики всё равно занимаются примерно тем же, чем и телепроповедники, хотя их цель - повышать благосостояние, безопасность, уверенность в завтрашнем дне, и укреплять прочие буржуазные ценности. А они совершенно не знают - или не хотят знать - как это сделать. Казалось бы, ничего нет очевиднее того, что сельским хозяйством должен руководить самый выдающийся агроном, а промышленностью - какой-нибудь нелюдимый бородатый инженер в толстенных очках. Почему же всем руководят те, кто ничего в этом не понимает, только громче всех кричит или ловчее всех обещает, хотя и обещают все одно и то же? В самом деле, никто же не скажет в предвыборной речи: "Выбери меня, дорогой избиратель, я устроюсь на хлебное место, стану ездить в шикарном автомобиле, носить роскошные костюмы и обедать в недоступных тебе ресторанах. Но я поступлю человеколюбиво, и буду тратить на всё это только деньги лоббистов, и совсем не буду расхищать средства, предназначенные на строительство дорог и больниц, и собранные из твоих, избиратель, налогов. Я поступлю даже более гуманно, и не стану принимать законов, которые бы ограничили твою свободу, может быть, приму только пару таких, что позволят мне занимать это славное место бессменно, а потом пристроить подобным же образом своих детей, чтоб подобный гуманизм, дорогой избиратель, сохранялся из поколения в поколение."

- Да уж, такая предвыборная стратегия могла бы сработать только за счёт своей неожиданности, - улыбнулся Адамс, искоса поглядывая на беспокойные руки спутника. - Примерно, как если бы в президенты баллотировался клоун, не снимая сценического костюма.

- Да, пока они костюм предсказуемо снимают. Но вот чего ради нам нужна такая прорва разных законодателей, беспрестанно заседающих? Не каждый день ведь законы принимаются, в основном всё идёт установленным манером, и лишь изредка нужно вносить значительные изменения: скажем, изобрели самобеглый экипаж - надо составить для таких экипажей правила вождения образом. - Но разве для этого не лучше использовать профессиональных пилотов подобного экипажа, чем тысячу адвокатов, которые, может, никогда таким не управляли? А для изменения каких-нибудь учётных ставок на крохотные доли процента - не разумнее ли использовать пяток экономистов, сильных в математике и статистике, чем сотню Вашингтонских юристов, едва владеющих устным счётом? И почему какой-нибудь судья из мест, где я никогда не бывал, должен решать, можно ли мне читать сложносочинённую ирландскую книгу? Если книга эта плоха или чем-то опасна, так пусть это решают лингвист и психолог, а не человек, двадцать лет разбирающий семейные дрязги и кражу монеток из музыкального автомата.

- Я всегда полагал... хотя нет, прежде я об этом не задумывался, но теперь думаю, что это и есть демократия, что эти бессчетные законодатели необходимы в таком множестве для обеспечения широкого представительства народных масс, или как там называются приверженцы упомянутых тобой буржуазных ценностей. Вероятно, считается, что один нелюдимый инженер или сумасшедший учёный не может воплотить чаяния миллионов полуграмотных оки.

Сиззи развалился полубоком, опираясь на ручку двери, и рассматривал собеседника с таким видом, будто только что впервые осознал, что с ним рядом сидит живой человек, а не говорящий автомат. Затем также внимательно стал осматривать проплывающий безвозвратно мимо безрадостный пейзаж, отправив длиннопалую свою руку в карман запылённых брюк, откуда она вернулась с маленьким фармакопейного вида пузырьком на широкой ладони.

- К тому же, наверное, - продолжал Адамс, - вся это законодательная массовка нужна с одной стороны как зримый символ наличия власти, уберегающий общество от хаоса мелких правонарушений, перерастающих в неуправляемый кризис, его парализующий; с другой же стороны, порождаемая такой массовостью средняя некомпетентность представителя власти может быть необходимой и вполне терпимой платой за страховку от опасности единовластия и тоталитаризма, - кажется, так нам в школе рассказывали про блистательные качества великой американской демократии.

- Дааа, - протянулось неспешно в ответ, - чертовски хорошая задумка, только что в ней толку, когда результат такой никудышный. Ведь так власть сосредотачивается не в руках конкретного человека, а в руках некоего класса, внутри которого все единообразны до одинаковости, и который сам себя воспроизводит, и в себе замыкается, - пузырёк начал с цирковой ловкостью перекатываться по пальцам. - И если можно убить или сместить тирана - то что делать с классом? Тем более, если он и с задачами своими не справляется, и изменить ничего не даёт.

- Это смотря какие у него задачи, - пожал плечами ирландско-норвежский полукровка, - если развитие и улучшение мифических буржуазных ценностей - тут результат слабый, не поспоришь, а вот если задача состоит в кастовой закрытости и обеспечении преемственности, то тут всё куда благополучнее. С другой стороны, может, это и не самая эффективная схема, но ведь живём же, слава богу, и не коммунизм у нас, и революций нет, и английская корона на нас больше не претендует, и преступность уже не та, что в нашем детстве, - кажется, не так всё и плохо.

- Всё-то у тебя "не плохо", счастливый ты тёзка Макальпина, а не плохо ли, когда к бедному еврейскому бакалейщику обращаются некий молодой человек с предложением неких специфических услуг, которые государство ему предоставить не берётся, и бакалейщик соглашается, потому что услуги эти ему всё же нужны, даже если молодой человек ему и не по нраву, и действия его противозаконны. Соглашается, потому что знает, что полиция ему не поможет, даже если захочет, потому что новая наша схоластика идёт на любую умственную акробатику, лишь бы переиграть здравый смысл. Соответственно, не лучше ли на нашего гипотетического услужливого молодого человека надеть ливрею государственного служащего, а лишившегося её копа отправить бакалейщику в приказчики?

- Тебя послушать, так выходит, что стоит выбрать президентом или мэром Нью-Йорка человека с прозвищем вроде Фрэнки-Пулемёт или Чарли-Пуля-В-Голову, - отозвался заинтересованным тоном Адамс.

- Не знаю, может, они и без того в одной упряжке, и у них своего рода разделение обязанностей для создания дефицита и повышения ценностей на ряд услуг и товаров.

- Как это? - голова водителя опасным образом отвернулась от дороги.

- Скажем, государство объявляет незаконным какую-нибудь невинную и естественную человеческую потребность, вроде выпивки и игры в кости, и удовлетворение этой потребности предлагается из-под полы, автоматически становясь дороже в силу явной противозаконности и ограниченности предложения.

- Хороший бизнес-план, - слегка прищурился Адамс, - только потребности тоже надо ограничивать, а то так можно дойти до борделя с малолетними или работорговли.

- Я говорю про потребности естественные, - несколько резко отозвался Сиззи. - Конечно, всякие бывают извращенцы, но большинство людей нормальные, как среди полицейских, так и среди мафиози.

- А ещё они любят детей, придерживаются патриархальных ценностей, слушают по воскресеньям мессу, и готовят лазанью для своей большой итальянской семьи, - лицо Адамса растянулось довольной улыбкой.

- Твои стереотипы близки к расизму, приятель, - засмеялся Сиззи.

Смех его прервался вопросительным кивком головы и взглядом, который словно сейчас только заметил затейливый танец фармакопейного пузырька меж длинных пальцев:

- Бензедрин?

- Бензедрин, - почти ласково протянул Сиззи, посмотрев на замерший на ладони пузырёк, словно сам впервые его увидел. Затем одним плавным движением раскрыл его, высыпал пару таблеток в руку, подбросил по очереди, и поймал ртом в воздухе с заправской ловкостью циркового тюленя. Следующее движение предлагающе направило пузырёк влево, сопроводившись ещё более ласковым:

- Угощайся, приятель.

Адамс взял аптечную тару, покрутил в пальцах перед глазами и усмехнулся:

- Вот так встреча, я его со времён службы не пробовал.

- Значит, тебе полагается бонусный эффект ностальгии, лови момент бензедриновых воспоминаний ушедшей юности, как говорили древние римляне.

- Они, значит, знали толк в кручении бензойных колец. Даже странно, что я после армии и в руках его не держал.

- Значит, жизнь твоя после службы стала проще, в армии ведь его используют для поддержания сил в моменты сомнений и тягостных раздумий? - лицо Сиззи расплывалось улыбкой, пальцы выплясывали демоническую кадриль.

- Да, хотя некоторые его использовали и в другие моменты, и не для всех это хорошо закончилось. Например, Энди так любил кружение этих колец, что повредился рассудком. Хотя, - пожал плечами Адамс, - может, это всё было от пристрастия к лунному свету и сочинению слишком вычурных стихов. Во всяком случае, как писала его матушка, теперь он обитает в большом доме в окружении товарищей по умственному несчастью. - Адамс аккуратно вытряхнул из пузырька одну таблетку, и взял её губами с ладони, не отрывая от дороги глаз. - Или счастью, в конце концов, сами-то они вряд ли ощущают себя больными или ущербными, скорее, таковыми для них являются окружающие. Да и кто может сказать, как лучше или проще жить в нашем мире. К тому же, бензедрин убедил меня, что лучшее состояние из возможных это...

- Прошу тебя, не впадай в банальность, и не говори что-то вроде "трезвость" или "нормальность".

- Не совсем. Возвращение к нормальности. После того, как вышел из неё, посмотрел на мир и себя с другой стороны, узнаёшь цену обычности, с которой тебе жить.

- Можно и не возвращаться, какие проблемы, - пожал плечами Сиззи.

- Можно. А если добавить к этому увлечение затейливой поэзией, можно и надолго обеспечиться бесплатным жильём и доброй компанией.

- Отличная проповедь, викарий.

Сиззи повернул ручку приёмника, и унылая каролинская тишина разбавилась, в дополнение к шелесту шин и рокоту двигателя, охрипляемым лампами голосом Ричи Валенса. Вслед допевшему герою недавно умершей музыки через строй помех продрался бодрый голос рыцаря пропаганды и массовой информации:

- Добрый день, дорогие радиослушатели! В эфире радио KBBL передача "Полдневная беседа с...", с вами в студии Джерри Вулфстайн, и нашей темой будет громкое убийство в Нью-Йорке предполагаемого босса мафии Тонино Бадольини, а собеседником нашим станет крупный знаток в этой области, профессор Мичиганского Университета и автор недавнего криминального бестселлера "Дети омерты" Уилбур Трипвуд. Здравствуйте профессор, рады видеть вас в нашей студии.

- Добрый день, Джерри, спасибо, что пригласили.

- Итак, сегодня утром в нью-йоркских доках было обнаружено тело известного бизнесмена Тонино Бадольини, который в прессе часто назывался одним из лидеров организованной преступности, хотя официально никаких обвинений ему никогда не предъявлялось. Однако редко добропорядочных джентльменов находят в костюме за две с половиной тысячи долларов убитыми в богом забытом складе в доках, не так ли, профессор?

- Совершенно верно, Джерри, хотя, к сожалению, никто не застрахован от того, чтобы стать жертвой банального грабежа, всё-таки люди влиятельные, состоятельные, а тем более, имеющие основания опасаться за свою безопасность, меньше подвержены подобным происшествиям. Ещё менее того они подвержены ночным прогулкам по докам.

- Как вы полагаете, что могло послужить причиной убийства? Стало ли оно результатом передела сфер влияния, личной мести, или просто чьей-то чрезмерно острой реакции?

- Знай я ответы на подобные вопросы, мною бы в одиночку можно было заменить ФБР, хотя я слишком человеколюбив, чтобы оставить без работы столько замечательных людей. Конечно, у такого человека, как мистер Бадольини, всегда найдётся много врагов, однако не меньше найдётся и людей, которым его смерть крайне невыгодна. Ведь сколько бы ваши коллеги не величали его мафиози, так или иначе он вёл большой и совершенно легальный бизнес, в котором непосредственно работало много людей, а ещё большее число было связно с ним опосредованно.

- И всё же, профессор, - qui bono? Из альтруистических соображений даже хорошие дела редко делаются, а уж тем более убийства.

- Хорошее, замечание, Джерри. Давайте...

- Вот уж верно говорили люди из расписного портика: носи хоть неокрашенный шерстяной плащ, хоть пурпурный за две тысячи талантов, а закончишь всё одно - бездыханным на пирейской пристани, - протянул Адамс.

- К одинаковому концу можно прийти разными путями, - пожал Сиззи плечами, - и я бы предпочёл идти к бездыханности подольше, дорогами поживописнее, в шёлковых плащах, и в повозках за многие тысячи сестерциев.

- Меркантильность?

- Любовь к живописности пейзажей. И отчасти к стильным аболлам и пурпурным тогам.

- ...может обернуться это убийство?

- Нюансы последствий будут зависеть от его целей, мотивов и организаторов, но в основном всё будет достаточно предсказуемо: полиция нескольких штатов получит себе интересную задачку, агентам ФБР придётся изрядно побегать, журналисты будут сбивать себе пальцы на своих машинках. К нюансам можно отнести мотивы убийства: если выяснится, что за смертью мистера Бадольини стоит крупный передел бизнеса, как легального, так и криминального, это весьма осложнит задачу господам полицейским и федеральным агентам, и сделает её много интереснее...

- Извините, что перебиваю, профессор, но если даже ФБР установит, что, скажем, это преступление своими мотивами имеет передел криминальных сфер влияния, и стоят за ним другие лидеры этих сфер, повлечёт ли это за собой, если можно так выразиться, сокрушительный или хотя бы просто значительный удар по организованной преступности, или же самыми тяжёлыми последствиями для этих джентльменов станут суровые наказания за плевание жвачки в неположенном месте, с последующей санаторной отсидкой, как у старины Капоне?

- Понимаю вашу иронию, Джерри, и вполне разделяю ваше беспокойство, но sed lex - каждый должен быть осуждён за те преступления, которые будут доказаны. А как известно, доказать организацию и заказ убийства много сложнее, нежели доказать сам факт его совершения, особенно учитывая любимый в среде этого, если угодно, "бизнеса" принцип омерты. С другой стороны, если исполнителя убийства удастся уговорить нарушить этот принцип, это может дать полиции и бюро столько до бесценности ценной информации, что это одно уже послужит к поискам не худшей мотивацией, чем честь мундира или алкание званий и почестей.

- Ну, надеюсь, наши правоохранители не сильно нуждаются в дополнительной мотивации, сверх выполнения долга. По вашему мнению, профессор, если мы примем за основной мотив убийства внутренние криминальные разборки - это всё-таки месть, личные счёты, или вопросы бизнеса? Ведь едва ли кто-то может рассчитывать, что простым устранением одного из конкурентов он...

- Им ещё и мотивации не хватает, - несколько недобро проворчал Сиззи. - Да они должны найти этого парня, чтоб вручить ему грамоту, и украсить медалью, за то, что он сделал их работу, и сделал лучше, чем они могли бы рассчитывать.

- А если этот Банани не был никаким крёстным отцом мафии, а действительно был бизнесменом, пусть и не вполне чистым на руку? Не могут же все дельцы быть гангстерами.

- Не могут. Так всех и не убивают ночью в местах, весьма неподходящих для деловых встреч. Если он был "нечист на руку", так его должны были наказать полиция, ФБР, министерство финансов, какой-нибудь адвентистский епископат, если убиенный был нечист и на другие свои члены, кроме десницы. А то живёт себе мистер Бенини припеваючи, носит дорогую парчу, разъезжает на роскошных колесницах, содержит свиту, - и всё это, разумеется, беспримерно честно, человеколюбиво, законопослушно, и всецело в рамках закона, с полным согласием и любовью с налоговой службой и профсоюзами. А заканчивается этот прекрасный жизненный путь не беатификацией, как можно предположить по славным делам усопшего, а печальной пристанью на берегу Стикса, то есть Гудзона.

- Хорошо, убедил, - задумчиво закивал Адамс, - вполне вероятно, что этот Бадольи не только не был самым большим любителем платить налоги в полной мере и в срок, пусть даже он был связан с мафией, но всё-таки не слишком ли сурово он наказан за это? Едва ли суд бы его отправил на электрический стул.

- Суд за такое мог бы отправить и в санаторий, как верно заметил Джерри-радио. Сначала они не могут найти, за что бы такое посадить какого-нибудь мафиози, а потом вынуждены сами нарушать свои же законы, и расстреливать Диллинджера из-за угла. А тут какой-то славный парень делает за них всю работу, ещё и по возможности чисто, и такая ему благодарность.

- Не знаю, всё-таки он убийство совершил, а не догнал воришку.

- Тут смотря кого убить - лет пятнадцать назад за убийство Гитлера дали бы медаль Конгресса и пост сенатора. Готов спорить, что Батиста сейчас пол-Кубы готов отдать за убийство Кастро, вместе с плантациями и крестьянами на них.

- ... стороны криминального мира? Не вызовет ли это новую войну банд, сопровождаемую волной уличного насилия, как это бывало прежде?

- Безусловно, реакция последует, но времена меняются, Джерри, так что скорее всего, внутренний суд этой организации, или, скажем так, корпорации, будет закрыт, и приговоры его будут исполняться так же невидимо обывателю, который заметит разве что газетную заметку о найденном в Гудзоне трупе с кирпичом, привязанным к шее. А вот тот, кто исполнил приговор в отношении мистера Бадольини, вероятнее всего станет жертвой настоящей охоты не только со стороны бюро и полиции. Если он совершил убийство по собственной воле, то восстановил против себя всю эту систему, если же действовал по указанию какой-либо из группировок, то семья убитого не останется к этому равнодушной, можете не сомневаться.

- То есть, убийце следует опасаться не только федералов?

- Безусловно, Джерри! Более того, федералов ему следует опасаться меньше, чем своих коллег по цеху, потому что они обладают не только разветвлённой сетью организаций на местах, но сверх того ещё и не сдерживаются инструкциями, законами и установлениями. Поэтому, хоть всегда и кажется, что убегать проще, чем догонять, но эти охотники будут загонять жертву последовательно и профессионально.

- Как вы полагаете, профессор, как поступит в такой ситуации убийца: станет скрываться, сменит документы, постарается покинуть страну?

- Документы сменит обязательно, хотя у людей его профессии документы сменены так много раз, что едва ли можно говорить о подлинности каких-либо из них.

- Главное в такой круговерти не потерять ещё и собственную личность, не...

- Не позавидуешь этому парню, - задумчиво протянул Адамс, - надеюсь, его работа хотя бы хорошо оплачена.

- А я думаю, это не самая худшая работа: в случае успеха он получает большие, вероятно, очень большие деньги, в случае неудачи его ждёт тюрьма, скорее всего, в максимально комфортных условиях и с перспективами расстаться с этим заведением пораньше. В самом худшем случае он будет убит. А, скажем, ты во время военной службы рисковал быть убитым, или покалеченным, уж не знаю, что хуже; может быть, попасть в плен, что, наверное, похуже тюрьмы. В случае успеха же ты получал установленную не самым щедрым законом зарплату, пайку, и, при особом героизме, жестяную медаль.

- Убедил, - усмехнулся Адамс, - если вдруг война, и меня снова призовут - дезертирую прямо в цепкие объятия мафии, сделаю карьеру киллера.

- ... случай: сегодня ранним утром в штате Нью-Йорк, не далеко от границы с Мичиганом, от закусочной возле шоссе был угнан Форд 49-го года, принадлежавший пожилой паре, которая в это время как раз в закусочной завтракала. Рядом с местом, где стояла пропавшая машина, был обнаружен Пакард, под дворником которого была записка, в которой некто, вероятно, хозяин Пакарда, в не лишённых изящности выражениях извинялся перед хозяевами Форда за доставленные неудобства, и предлагал временно воспользоваться оставленным роскошным автомобилем. Полицией было установлено, что Пакард числится за неким Бартоломью Мэнко, впрочем, никаких следов существования этого джентльмена обнаружить не удалось - ни страховок, ни банковских счетов, даже паспорт на это имя никогда не выдавался. Пропавший же Форд был обнаружен аккурат на границе штатов. Как вы полагаете, профессор, может ли это быть таким не тривиальным ходом таинственного киллера, для заметания следов? Смена машины на неприметную, может быть, не один раз?

-Вы совершенно правильно назвали этот ход не тривиальным, Джерри. На самом деле, смена машины, тем более, такой приметной, вполне естественное решение в ситуации, подобной той, в которой оказался наш Гудзонский Ассасин. Но вот делать это, нарочито привлекая внимание, показательно, если можно так выразиться, - это, конечно, действительно решение не обычное. Хотя тут удивляться не чему, ибо наш неуловимый герой, очевидно, вообще личность неординарная. Однако в связи с этим возникает...

- Святые угодники! - лицо Сиззи пылало классовой ненавистью к разбазаривателю Пакардов. - Вот уж где настоящие преступление! И стариков тех ничему жизнь не научила, лучше бы взяли машину, чем звать копов.

- Да, хорошая была бы сделка, - кивнул Адамс. - Хотя я бы и от того Форда не отказался, Додж совсем уж ни к чёрту не годится.

- ... то есть, на самом деле, убийца мог направиться совсем не на Запад?

-Безусловно, Джерри, зачем же ему указывать истинное направление своего бегства? С другой стороны, как раз на это может быть расчёт - что никто не поверит в такое явное указание, и парень спокойно доедет до Сиэтла. С третьей ж стороны, можно поступить ещё хитрее, и вообще никуда не бежать, а залечь на дно прямо в Нью-Джерси, в то время, как по всей стране куча народу будет с ног сбиваться в его поисках.

- Интересно, обычно говорят о двух сторонах... Ваш прогноз, профессор, - куда направится убийца, при всей его неординарности?

- Полагаю...

- Крепкие же нервы должны быть у парня, чтобы оставаться дома, когда ты словно голливудская звезда, преследуемая назойливыми фотографами, только вместо фотографов суровые ребята с оружием, а вместо фото - пуля в голову.

- Хорошо ещё, если сразу в голову. Ну не идиот же этот молодчик, чтобы сидеть на месте, как белка в клетке, наверняка уже в Портленде или где-нибудь на западе Канады садится на корабль до экзотичных островов, где все ходят в набедренной повязке, и пьют коктейли со смешным маленьким зонтиком.

Адамс задумчиво проводил взглядом встречную машину, материализовавшуюся из пыльного облака, и так же прозрачно исчезнувшую в мареве каролинской послеполуденности где-то позади:

- Интересно, принимают ли букмекеры ставки на исход подобных гонок?

- Если да, то стоит сделать телешоу вроде "От Гудзона до мексиканской границы: сегодня ставки 4:1 в пользу догоняющего", и организовать акционерную компанию по производству телеужинов, можно будет заработать не меньше, чем человек, выбрасывающий Пакард, если поставит сам на себя и выиграет пари.

- У тебя почти семейная привязанность к автомобилям этой марки.

- У меня с ними никогда не было близкого знакомства, так что это скорее платоническое влечение к предполагаемому идеалу, как у средневековой девицы к единорогу.

- Значит, тебя можно приманить Пакардом в лесу? - усмехнулся Адамс. - Или пугливый Пакард должен к тебе выйти из зарослей, я забыл, как в средние века добывали в паноптикумы затейливых лошадей и непорочных девиц.

- Твои шутки оскорбительны для средневековых бестиариев, лошадей с патологиями развития, и немного для девиц, - на лице запылённого декабрьского путника плыла улыбка, достойная ребёнка, влезшего в музей шоколада. - Поэтому они мне нравятся.

Далеко впереди от линии горизонта отделился расплывчатый силуэт, который по мере приближения обретал материальность, тяжеловесность и плотность, всё же оставаясь при этом немного миражным видением, которое в пустыне могло бы сулить прохладный оазис, источник воды и пригоршню фиников, или даже несколькими финиками больше, а на пустынном шоссе пыльным декабрём могло оказаться заурядным неумытым мотелем с грязными простынями и печальной девицей за стойкой. Следующие стадии, метры и ярды пути наполняли силуэт массой, очерчивали границы, засветили вензелями поверх него неоновый холодный свет, от розоватой дешевизны которого обдавало полуночной безвыходностью лишённой двери кофейни, пока наконец не превратили его совсем явственно в закусочную, сопровождаемую заправочной станцией, этим сердцем Америки, толкающим по бесконечным сосудам кровь её населения. Заправка с закусочной, которые своей однообразной множественностью раскинулись от Сиэтла до Ки-Уэст, разные в крайних точках пути, но такие похожие, если перемещаться между ними постепенно. Каждая заманивает бензином по четверть доллара за галлон, каждая предложит ветчину и яйца, гамбургер и черноту капельного кофе, ещё хранящего горечь его добычи на плантациях соседнего континента, приготовленные одутловатым поваром, могущим посостязаться засаленностью с собственным фартуком, и поданные восковыми руками ненатурально завитой блондинки по имени Мэри\Сара\Лора, с яркостью макияжа, нарастающей так же быстро, как тускнеют её мечты о лучшей жизни. В Джорджии и Миссисипи, вероятно, к дорожной кухне добавится пекановый пирог, в Вашингтоне и Айдахо высока вероятность полакомиться вишнёвым, и везде будет пирог яблочный, с такой же непременностью, как и Понтиак на парковке.

Вот у двери сидит за столом, полным полугодовым рационом африканца, добропорядочная семья, возглавляемая белым воротничком, излишне подчёркивающим уныние его синих брюк, сопровождаемым женой, маскирующей прогрессирующую обесцвеченность нарастающей полнотой, и венчаемая триумвиратом неугомонных детей, возбуждённых путешествием, сладостью сандэ и жирным ароматом кухни. За окном вальяжно расположил своё универсальное тело их Commuter, самодовольно поблёскивающий двухцветным окрасом. За ячейкой американского общества разместился средних лет мрачный тип, в потрёпанной лётной кожаной куртке, один из тех, кому в мирной жизни бензедрин, алкоголь и мотоциклетная удаль заменяли радость воздушной схватки с Мессершмитом. Или уничтожения Дрездена. Тип мрачно смотрел на вошедших Сиззи и Адамса; они прошли дальше, и взгляд его так и остался висеть в пространстве, не то полный равнодушия, не то разделяющий сосредоточенность перемалывающих обед челюстей.

Не желают ли джентльмены отведать гамбургер, сэндвич, хот-дог, салат? Может быть, насладиться знаменитым пирогом от Засаленного Пита? Конечно, джентльмены будут счастливы вкусить подобных яств из рук пергидрольной Сьюзи\Дори\Мегги. В ожидании кулинарного подвига от господина в потрёпанном фартуке они разместились между обладателем пантагрюэлева живота и соответствующего аппетита, облачённого в отвратительно диссонирующую с его красной с прямым козырьком кепкой плотную клетчатую рубаху, в котором безошибочно узнавался рядовой воинства имени Джимми Хоффы, хотя грузовика нигде рядом не наблюдалось, и развязным юношей, который, видимо, одновременно старался походить на беспричинно дикарских героев Брандо и Дина, а также на собственную более возрастную версию, разместившуюся за три стола от него. Все три подражания давались ему из рук вон плохо, что делало его образ гротескным, но с тем вполне индивидуальным.

Тело соответствует духу, говорили древние, и как эти бессчётные закусочные вдоль бесконечных дорог были отражением тела страны, так дух её составляли люди, затейливым и странным образом встречающиеся здесь, объединяемые только нехитрой снедью, да увядающими руками, её подающими. Недавние потомки изгнанников, бродяг, второго сорта людей, здесь они были самостоятельные люди, хозяева жизни, обретя счастье самим изгонять и определять сортности человечества. "Дайте мне точку опоры..." - говорил Архимед. "Дайте мне... иную точку зрения, и мой мир будет совсем другим" - передразнил его некий позабытый писатель Кватроченто. Люди повсюду и всегда были те же, в тех же алхимических долях хорошие и дурные, счастливые и владетельные, нищие и бесправные, результат же в реторте жизни выходил под воздействием щепотки обстоятельств места и жаркого пламени обстоятельств времени. Для Америки Атлантический океан стал словно переворачивающей изображение линзой: пересеки его, и полуграмотный шинкарь из не стоящего отметки на карте местечка под Луцком становится уважаемым финансистом, и обираемый им дома батрак, которому лошадь была не доступней ковра-самолёта, вылезает из блестящего новизной автомобиля, провожаемый услужливым швейцаром входит в банк недавнего шинкаря для открытия очередного счёта; и африканец, подобно Адаму живущий в своей саванне, словно по злому какому-то волшебству становится невольником, оплачивая своей кровью и жизнью кофе своих хозяев и сахар к нему, будто всё вдруг в мире вывернулось наизнанку.

Не меняются только малозаметные, но от этого не менее полновластные истинные хозяева этого броуновского духа жизни, определяющие, кому стать финансистом, белым воротничком, хобо или соратником Хоффы. Прежде они частенько проносились молниеподобно в серебристых Зефирах, обдавая оклахомских оборванцев клубами пыли, будто сама Пыльная чаша следовала за этими людьми, намереваясь тоже побывать в апельсиновых садах Калифорнии. Теперь же уподобляться молнии стало удобнее в Сесснах и Дугласах, только Эльдорадо иногда ещё проносились мимо хобо и беловоротничковых ячеек общества, провожавших их завистливым взглядом, и возвращающихся к своим семьям, утешать себя и детей спасительными мантрами о благочестии, нравственности, и других достоинствах бедности.

Выставляя на стол тарелки, метресса закусочной бросала полные плотоядного интереса взгляды на Адамса, который насмешливо глядел на Сиззи, смотрящего на подаваемую еду безысходно грустными глазами гурмана, которого только могучий голод может принудить съесть предложенное.

- По твоему взгляду можно подумать, - улыбнулся Адамс, отправляя в рот луковое кольцо, - будто ты ожидал тут услаждать своё утончённое нёбо паштетами с трюфелями.

- Нет, - Сиззи дёрнул верхней губой, - просто ожидал уже увидеть что-то южное, ante bellum, усадьбы, плантации...

- ... сегрегация...

- ... необычную кухню, а тысяча миль одинаковости отсюда до Нью-Брансуика, - вздохнул Сиззи, вертя вилку в руках, - наводит на меня тоску.

- Если ты любишь разнообразие, - Адамс смалывал еду механическими челюстями, - то Каролина весьма неудачное место для путешествия.

- Это всё вынужденно, - вдруг без прежней едкости заговорил Сиззи, - по работе, которая тоже не очень по мне, я-то хотел стать кем-то вроде ренессансного гуманиста, в современном мире это, должно быть, преподаватель философии, истории или литературовед. Но наша с тобой жизнь приходится на интересное богатое событиями время, и правительство США было слишком занято Депрессией и войной, чтобы позаботиться о жизненном устройстве сироты-полукровки, не имеющим ни корней, ни поддержки, ни особых надежд. Но мистер Рузвельт славно потрудился на благо нашей страны, так что я его особо не виню; хоть мне и пришлось самому проделать часть государственной работы, не будем слишком строги - всё же, человек слаб, даже если он Франклин Делано.

Завершение монолога Адамс встретил с полуоткрытым ртом и замершей в руке вилкой:

- Ну и наглый же ты, приятель, - произнёс он почти с восхищением.

- А по мне, просто говорю, как есть. Не было у меня родителей, которые могли бы влезть в долги, чтобы отправить меня в колледж, государство не дало мне даже обучаться в толковой школе. Не говоря уж про социальные навыки, хорошую еду и пристойную одежду. Поэтому для достижения обычного мещанского благополучия, дающегося каждому американцу за то только, что он американец, мне пришлось приложить усилий больше, чем нужно, чтобы управлять... скажем, какой-нибудь европейской страной.

- Что-то мне подсказывает, что не очень-то у тебя сложились отношения с этим благополучием.

- Это верно, - важно кивнул Сиззи, - оно скучно почти как заседание городского совета или местного отделения какой-нибудь партии. Поэтому я стараюсь приложить ещё немного усилий, чтобы вырваться из пролива между Сциллой ненавистной работы в каком-нибудь офисе, и Харибдой пригородного дома, где ждёт семья во главе с женой, чувства которой давно остыли...

Замолчав, он принялся сосредоточенно поедать содержимое тарелок, словно забыв о своём недавнем гастрономическом разочаровании. Адамс задумчиво смотрел то на него, то на водителя грузовика, грузно проследовавшего к стойке, и завладевшего там сальным вниманием пергидрольных глаз метрессы, то на юного гризера; потом перевёл взгляд на висевшие над стойкой часы, быстро очистил свои тарелки, и принялся за кофе, придав взгляду, снова вернувшемуся к соседу по столу, некоторую нетерпеливость. Сиззи доел не спеша, и откинулся на спинку сиденья с видом человека, как минимум переплывшего Ла-Манш, протянул руку к чашке, и произнёс много менее едко:

- Признаюсь, сытость даже мещанство делает менее ужасным. Но в моём детстве она была редким гостем, так что отвращение моё к белому воротничку вполне понятно. Хотя кто знает, быть может, через десяток лет сытости, я и полюблю пригородные дома, откуда на работу надо ехать за сто миль.

- Хорошо, через десять лет напиши мне, чем дело кончилось, а сейчас мне пора, путь ещё не близкий. Поедешь со мной или будешь искать другого любителя попутчиков с антибуржуазными ценностями?

Сиззи с готовностью поднялся, и принялся выкладывать на стол монеты:

- Поехали, где ещё мне найти обладателя такого сарказма, тем более, у меня тоже дела в том направлении, и они сулят мне хороший прибыток, так что я готов поспешить. Последние слова были обращены уже в спину выходящему из-за стола Адамсу. Королевским жестом бросив на стол последние две монеты, Сиззи направился следом, на ходу отвесив издевательски церемонные полупоклоны сальному повару и такой же парочке на стойке.

- Росинант, я вижу, готов вынести двоих, - пафосно произнёс он, разваливаясь на пассажирском сиденье, - так что не будем сдерживать его рысь, - и простёр вперёд руку жестом Антония.

В брошенном водителем направо взгляде читалась смесь гнева, одобрения и насмешки:

- А всё-таки, что за таинственные дела у тебя, что ради них надо ехать на попутках в одном пальто? - спросил он у Сиззи, провожавшего взглядом закусочную будто дом родной.

- Я работаю на некий аукционный дом, торговля антиквариатом, предметами искусства, и мне надо найти одного человека - он вроде эксцентричный коллекционер, или что-то такое, - у которого может быть много ценных предметов, который на аукционах уйдут за хорошие деньги. А я получу с этого свой хороший процент.

- Аукционный дом? антиквариат? - усмехнулся Адамс, - то есть, ты старьёвщик?

- Частично, но это только в области мебели, посуды и прочих интерьерных штук, а в искусстве сейчас мода, а значит, высокие цены, на современные вещи. Не скрою, в основном это мазня хуже детской, и надо быть полным идиотом, чтобы просто смотреть на неё, не то что платить за это большие деньги.

- То есть, ты умудряешься продавать людям что-то отвратительное за большие деньги, убеждая их, что это высокое искусство?

- Ты не верно на всё это смотришь, приятель, - Сиззи улыбнулся отечески мягко, - всё почти до противоположности иначе. Есть люди, которым надо потратить кучу долларов, но так, чтоб иметь возможность этим похваляться. Картины для этого подходят идеально, потому что показывать их кому-то легко, а вот оценивать - сложно. Поскольку все эти снобы хотят, чтоб у них была картина какого-нибудь никому неизвестного безумного морфиниста, будто Стом и Вермеер висят у каждого второго на стене, потому что иначе не выделиться. По каким уж признакам их привлекает та или иная мазня или куча глины, которую они величают скульптурой, это выше моего разумения, но какие-то критерии всегда есть: то бесформенные цветные пятна, то ломаные в плясках Святого Витта линии. Так что моя задача просто находить им соответствующих девиантных творцов. В результате, эти нувориши получают то, чего добивались, художник получают деньги и иногда даже славу, я получаю свои скромные комиссионные, кажется, вполне благородное дело.

- Дааа, - протяжное согласие Адамса сопроводилось одобрительными кивками, - с такой точки зрения и впрямь не дурной бизнес. А почему этого коллекционера надо прям-таки искать, разве он не выставляет гордо свои картины во дворе?

- Странно, но хоть собирательство искусства кажется позёрским занятием, многие его адепты ведут весьма закрытый образ жизни. Мне вот про моего босс сказал только имя, и что он "где-то на юге, мы точно не знаем". Зовут его... (задумчивый прищур) как-то... (похлопывание по карманам) где-то у меня лежит бумажка, на которой записано, но имя вроде немецкое, то ли Цапфер, то ли Санфер, так что придётся потрудиться, спрашивая у всех подряд, не знаком ли им эксцентричный коллекционер, возможно иностранец.

- И каков твой план? У меня дела во Флориде, так что Росинант к твоим услугам только до туда.

- Спасибо, добрый рыцарь, - Сиззи умудрился даже в машине отвесить издевательский полупоклон, - Флорида достаточна южна, тепла и приморска для начала моего нелёгкого поиска.

Длинные пальцы изящным движением выудили из кармана пузырёк бензедрина, отправили в ограниченную тонкими губами бездну очередную таблетку, и снова начали свой нервический танец.

На ничем, кроме таблички, возвещавшей о смене штата пребывания её читающих, не примечательном участке шоссе от машины, стоявшей на встречной полосе, лениво отделился массивный средних лет шериф, и так же лениво механическим жестом остановив запылённый Додж, направился к нему обречённой походкой человека, не сумевшего избежать неприятных и постылых обязанностей. Он наклонился к окну машины словно бездушный робот законности, с зеркальным забралом очков вместо живого лица; опустив стекло, на него взирал Адамс с доходящей до идиотизма улыбкой человека, встретившего вдруг старого друга, на лице, Сиззи же истуканом смотрел вперёд на дорогу, спрятав в карманы свои неугомонные пальцы.

- Доброго дня, офицер! - зубы Адамса заблестели отражением в шерифских очках. Их обладатель устало вздохнул, переместив жвачку на другую сторону челюсти, и устало покивал, что можно было принять за приветствие.

- Вы с севера? Куда направляетесь?

- Да, офицер, еду к морю, решил отдохнуть и погреться, а у него, - он кивнул на Сиззи, - что-то вроде творческой командировки.

Сиззи выглянул из-за адамсова плеча и с холодной учтивостью кивнул шерифу. У стража законности неожиданно появилась мягкая улыбка:

- Прежде, чем пожелать вам хорошего отдыха, я всё-таки посмотрю ваши документы, у нас тут что-то вроде усиления службы, так что...

- Конечно, - перебил его Адамс, доставая права, - это же в целях безопасности, слава богу, у нас не коммунизм с его контролем и...

- Да, - шериф нетерпеливо поморщился, не давая договорить, - повезло нам, - он взял права и паспорт из длинных пальцев Сиззи. Слыхали, - спросил он, рассматривая документы, - у вас на севере какой-то чудак оставил пенсионерам Пакард. Просто взял и оставил.

- Мы слыхали, - из-за плеча вновь вырисовалась голова странного антикварщика, - что это была своеобразная компенсация за угнанный у пенсионеров Форд.

Зеркальное забрало лёгким движением отреагировало на слегка издевательски прозвучавшую реплику; на бесстрастном лице закона только губы слегка улыбнулись:

- Если так, то это лучшая сделка со времён покупки Луизианы. И обращаться в полицию этим старикам стоит, только если они хотят вручить этому парную корзину печенья размером с тот самый Форд.

- Вдохновляющая речь, сэр, - мягко улыбнулся Сиззи, откидываясь опять на сиденье.

- Совсем вы, янки, с ума посходили, - подытожил шериф, - то машины дорогие у вас раздают, то какие-то душегубы объявляются. Вот в Нью-Йорке кто-то убил босса мафии. Так я думаю, что полиция и федералы должны быть рады, ну, открыть дело для вида, отрапортовать газетчикам, что, мол, работаем в поте лица, тем более, что убийца этот будто вампир - и не видел его никто, и следов никаких. - Он воровато осмотрелся на пустынную трассу, наклонился ближе к окну, и, заговорщицки понизив голос, продолжил - в такой ситуации лучше бы федералы сами ещё кого-нибудь расстреляли, как Малыша Нельсона, свалили всё на этого неуловимца, да и концы в воду.

Адамс выглядел удивлённым, Сиззи, слушая представителя власти, согласно кивал и улыбался почти с нежностью; "Вот это действительно вдохновляющая речь", произнёс он, но так тихо, что едва ли его кто-то расслышал.

- А нам теперь ищи этого ассасина, или как там его, - к зеркально забральному роботу вернулся прежний отстранённо-деловой тон, - а известно про него только имя; да и раз он такой уж ловкий, не поедет же он так просто по федеральному шоссе... да вообще по дороге. И уж тем более, не покажет настоящие документы. - Он протянул Адамсу права и паспорт, однако не выпустил из пальцев, когда тот за них взялся. - Ну да такая у нас служба, вместо того, чтобы быть дома с женой и ребятишками, стоишь тут всеми забытый, в пустой надежде поймать кого-то, кто, по большому счёту, оказал обществу услугу. А вам хорошей дороги, поедете дальше до Флориды?

- Да, полагаю, до Дайтоны, или даже Лодердейла.

- Будете в окрестностях Брансуика, попробуйте пекановый пирог, на всём Юге лучше не сыскать.

Пальцы его разжались, выпуская документы, рука подняла блестящую завесь очков, и скрывавшееся ими лицо вдруг стало человечным и мягким, в глазах светило сожаление - то ли о том, что не может он вместе с ними поехать на юг за пекановым пирогом, то ли о том, что он вынужден искать кого-то неуловимого, и может, вовсе не существующего, на пыльной трассе, тоскуя по семейному вечеру в уютном окружении жены и детей. А может, сожалел он, что как ни тяни свою службу на пыльном шоссе, а придётся вечером возвращаться к надоевшей давно жене в опостылевший дом. Адамс взял документы, забрало опустилось, вновь сменив человечье лицо маской робота, черты осуровели, без остатка стерев следы улыбки настоящего человека.

- Счастливо пути, наслаждайтесь Персиковым Штатом.

- Спасибо, офицер! И вам хорошего дня! - весело откликнулся Сиззи форменной спине, тяжело и грустно удалявшейся поперёк пыльной пустой дороги, затем под любопытным взглядом спутника с цирковой ловкостью подбросил в воздух очередную таблетку, с цирковой ловкостью поймав её на лету губами, и блаженно развалился в кресле. Тихое шуршание колёс незаметно ускорялось, упрямо продвигая машину на юг; солнце по правую руку с неуклонной медленностью начинало клониться к закату.

- По началу мне показалось, - заговорил Адамс, - что шериф тебе не очень понравился.

- Не сам он, - живо откликнулся Сиззи, - мне вообще не по нраву вся эта система.

- Что-то не так с нашим устройством округов?

- О, с округами у нас всё в порядке, отличные округа. Просто я считаю порочной и вредной систему, при которой с одной стороны от преступления удерживает только страх наказания, а с другой стороны, толкает на преступления, не давая возможности заработать на жизнь честно.

- Не давая возможности? - глаза Адамса сузились, - Ты хочешь сказать, что всякие подонки, нападающие на девушек в переулках, или чёрные, колющиеся морфием, а потом режущие прохожих, - они это делают потому что мистер младший Форд не даёт им крутить гайки на своих заводах?!

- Нет конечно, я не об этом. Всё же таких преступлений меньшинство, куда чаще кто-то просто крадёт часы, которым цена полтора доллара, а то и бельё с верёвки, а всё чтобы купить хлеба.

- Или бурбона.

- Возможно, но у того, кто, голодая, предпочтёт виски хлебу, вероятно, так дрожат руки, что едва ли он способен что-то украсть. В любом случае, даже при очень сильной любви к выпивке, едва ли кто-то станет рисковать своей свободой, будь у него возможность заработать доллар, чтобы потратить его на насущное - будь то хлеб или лунный свет.

Адамс задумчиво кивал головой, словно осмысляя новый взгляд на привычные вещи:

- Если у кого-то нет возможности заработать на хлеб, может, тюрьма не худший для него выход - и кормёжка, и кров, хоть и не рождественская индейка от любящей бабушки.

- Не индейка, это ты верно говоришь, - протянул Сиззи с улыбкой мягкой и полной самодовольства охотника, долго загонявшего добычу, и уже подведшей её к невозвратным флажкам. - Но есть ли смысл человека, независимо от причин и мотивов, укравшего полуторадолларовую безделушку, сажать на три года в тюрьму, кормить его, поить, одевать, лечить, охранять; и тратить на это тысячи долларов. Неужели нельзя дать этому несчастному какую-нибудь работу и кусок хлеба, вместо того, чтобы содержать все эти тюрьмы, которые только развращают и тех, кто сидит, и тех, кто охраняет, плодят насилие и злоупотребление? А для всяких настоящих патологических преступников, сумасшедших и прочих маньяков лучше подойдут психиатрические лечебницы.

Адамс молчал под довольным и немного насмешливым взглядом спутника, словно поражённый очевидной и изящной простотой его мысли, заслоняемой обыденностью привычек, давностью обычая, авторитетом религии, прессы и государства, поражающей наивностью этой максимы, скрываемой от разрушающего её простого размышления, точно солнце за пеленой туч.

- Признаюсь, - наконец сказал он задумчиво, - никогда не думал об этом с такой точки зрения.

- Разные точки зрения приводят к свободе мышления, а для стабильности общества, пусть не в лучшем его виде, но кое-как работающем, куда полезнее единообразие, единоначалие и предписанное чинопочитание.

- Но нельзя ведь заставить человека не видеть проблемы, или не думать о ней, или просто примерять разные решения, как-то осмысливать другие возможные варианты ситуации, что ли, - Адамс выглядел смущённым, взволнованным и немного растерянным.

- Совсем заставить, может, и нельзя, или весьма непросто, но и нужды нет. Достаточно постепенно, с детства, приучить человека думать известными шаблонами: мы верим в бога, нам служат и нас защищают, честновернонеподкупно, коммунизм - воплощение зла; может быть, для жителей Айовы ещё и что-то вроде "южная ветвь среднезападного пресвилютеранства" - единственная истинная вера.

- То есть, и коммунизм не плохой?! - глаза Адамса подозрительно сузились.

- Может, и плохой, только по объективным причинам, а не потому, что так говорит Фрэнк Стэнтон. Да и определение плохой\хороший - тоже зависит от точки зрения, скажем, для нас коммунизм плохой, а для вьетнамцев или конголезцев, может, он получше власти колонизаторов.

- Хорошо, - Адамс кивал в задумчивой согласности, - но есть же культура с какими-то своими устоявшимися представлениями и нормами, есть образование - нельзя же отказаться от образовательных программ, и учить каждого по-своему?

- Культурные догмы вполне себе условны, к тому же ещё и переменчивы, сегодня в моде бриолин и плавники, недавно был гуги, до того свинг и квадратные плечи, - Сиззи пожал своими узкими нетерпеливо и безразлично сразу. - А с образованием всё совсем просто: надо давать практические знания о реальном мире, которые позволяют решать реальные проблемы, делать жизнь лучше, накормить голодных, приютить бездомных, и так далее, а не плодить законников, которые только и могут тёмными словами рассуждать о туманных вещах.

- Этих последних я и сам не люблю, - согласился Адамс. - Но что прикажешь делать со всем этим? Не с самими даже легионами адвокатов, страховых агентов и продавцов подержанных автомобилей, а с системой в целом? Не станут же они сами себя выбрасывать на улицы, вроде той книжной вдовы федерального маршала, которая сама себя отконвоировала в федеральную тюрьму.

- Мне казалось, то была жена плантатора, которая сама себе всыпала десяток плетей. Но ты прав, такое только в книгах бывает, а в жизни всё это будет долго и не просто.

- Но всё-таки, как именно это должно происходить?

- Я всего лишь не оправданно дорого продаю сомнительные произведения вроде бы искусства, у меня нету ответов на все вопросы, -нежность улыбки слегка смягчала сарказм Сиззи. - Но в целом, думаю, надо начинать с работы над общественным сознательным, или как там это называется у психиатров; отучить людей мыслить догмами и шаблонами, сместить акцент с пустословия на реальные решения проблем. Скажем, если в каком-нибудь отдалённом городке нет водопровода, действительным решением стала бы работа инженеров, гидрологов, строителей, результатом которой будет конкретный проект, с чертежами и расчётами, а не бессчётные заседания городского совета, где местные политиканы деревенского масштаба будут поливать грязью своих коллег, принимать пустые резолюции и переводить бумаги на целый лес невинных деревьев. Жаль, я не умею строить акведуки.

За границами их уютного внутридоджевого междусобойчика учащались и уплотнялись, набирая массу и силу реальности, урбанистические пейзажи, слегка уярчённые южным колоритом и много - дешёвым неоном кричащей рекламы. Возьми DeSoto, такой абсурдно большой, что в нём можно почувствовать себя одиноким, и расплатись за кредит своим будущим; чтобы машина не стояла без дела, возьми дом в пригороде, такой огромный, что в нём можно разместить три поколения твоей семьи, и так далеко от города, что всё твоё время поглотится дорогой и едва ли полезной работы, так что ты не будешь видеть и те поколения семьи, будущее которых уйдёт в оплату за кредит по дому. Потом повзрослевшие дети съедут на ещё более огромных машинах в ещё более большие и отдалённые дома, оставив тебя в пустом одиночестве машины и дома. Но неон и тут знает выход: купи радиолу, холодильник размером с дом твоего дедушки, распоследнюю модель телевизора, чтобы творения Пэта Уивера заменили тебе театр, чтение, общение и самую жизнь. Если тебе вовсе не жаль будущего потомков, и дом твой этим не заполнить, не волнуйся, наша страна выиграла великую войну и создала самую передовую науку и промышленность, так что нам вполне по силам произвести достаточно хлама. Ещё несколько лет, и, возможно, тебе придётся купить для хлама ещё один дом, в пригороде подальше. Купикупикупикупи, неон плохого не посоветует.

Зазывная реклама перемежалась упаднической роскошью варьете, баров, кабаре, и редкими шпилями церквей, предлагающих по привлекательной цене лживый опиум во спасение. Километры кричащих вывесок, радостно предлагающих постылости и диковины, приторно лакирующих вымышленный ими мир разноцветных и разномастных воротничков, успешных адвокатов и телепроповедников, и ни одной библиотеки, музея, или другого источника неудобной правдивости бытия.

- А может быть, человеку вообще свойственно заменять решение проблем болтовнёй об этом? - протянул задумчиво Адамс, на дорогу бесстрастно взирая. - Всё же, куда проще обсуждать постройку акведука, чем её осуществить. Зато сколько значимости себе можно придать, когда говоришь, небрежно перекинув через плечо тогу: "Изволите ли видеть, любезные шевалье, это дивное сооружение, для транспортировки воды хитроумно предназначенное, не только означенную воду принесёт нашему славному городу, но и многие известность и почёт, которыми отметится в веках наш доблестный городской совет, в мудрости своей принявший такое хитромудрое решение".

- Будь это свойственно человеку "вообще", - Сиззи отвечал устало, будто путник, переходом утомлённый, - мы бы так и жили в глинобитных хижинах по берегам больших рек, и даже вряд ли обзавелись бы тогами. Вот уж античным шевалье и джентри точно было свойственно решать проблемы на самом деле, посуди: водопроводов, мельниц, кузниц и прекрасных дорог было в достатке, тогда как адвокат был так редок, что его хоть в цирке за два сестерция показывай, а страховой агент встречался не чаще, чем теперь йети.

- Я бы лучше встретил йети, чем страхового клерка, - согласно кивнул Адамс.

- Может быть, большинство людей, - Сиззи, казалось, не услышал замечания спутника, - просто ищет пути попроще для самоутверждения и того, что они считают успехом, языком-то трепать большого ума не надо, это не дорогу построить; а раз большинство людей, похоже, ума как раз не великого, цивилизацию движет вперёд малая часть человечества. Даже не малая, а часть малой части способных, кто смог получить образование, не отчаяться и не сдаться в мире продавцов подержанных авто, ядерных пылесосов или телевизоров в одном корпусе с газонокосилкой.

- Но если большинство таковы, разве исправишь их какой-нибудь новой школой без присяги флагу или колледжем, где будут преподавать преимущество строительства атомной электростанции перед рассуждением о значении электричества в деле борьбы тринадцати колоний за независимость?

- Может, и не исправить, - Сиззи выглядел устало, беспокойные пальцы его замедлялись, - но возможно, это кого-то отвратит от гибельного пути к карьере коммивояжёра. Или во всяком случае, научит их не мешать другим двигать мир вперёд.

- А это твоё "вперёд" - это всё-таки куда? Что-то подсказывает мне, что Тамерлан и Мопассан смотрели на это совсем по-разному.

- Конечно, по-разному, приятель, - в голосе проповедника общечеловеческого прогресса силами технократов слышалась нарастающая усталость. - Они же принадлежали разным временам и культурам, и вообще, времена меняются, и люди вслед за ними, только вот времена выбирать нельзя, можно только в них прожить, "применяясь к текущему моменту", как говорят наши политические гуру. Может, и направление движение человечества меняется, и не всегда оно ведёт к прогрессу, - усталость в голосе Сиззи понемногу начинала граничить с отчаянием, - но всё-таки какое-то движение есть, есть что-то, что заставляет нас вылезти из пещер и построить города, сменить шкуры на двубортный пиджак, упряжку цугом на кадиллак, а теперь вот ещё запускать исследователей в космос.

- Может, всё это побочный эффект от животного желания захватить побольше, скажем, древний инженер изобрёл новый способ производства каменного топора, чтобы ловчее отобрать у соседа землю, женщин и скот, и этим же топором смог срубить себе избушку.

- Не стану отрицать ценность палеолитической конверсии, - мягкой улыбкой отвечал Сиззи. - Но в результате всё равно получается движение вперёд, даже если не всегда оно было изначальной целью. - Он украдкой достал пузырёк, из которого теперь вместо весёлого перестука бензойных колец звенела гнетущая тишина, - Так ли уж важны причины. Что есть, то есть, и лучше это использовать, и получать преимущества, а не делать два шага вперёд к космосу, и шаг назад к религиозному мракобесию.

- И ещё шаг влево к диктатуре юристов и коммивояжёров.

- Да, поэтому я за реальный подход к миру, скажем, построить атомную электростанцию - это хорошо, потому что она даёт энергию, а присягать звёздчатому полотнищу просто бессмысленно... - убирая в карман опустевший пузырёк, Сиззи поглядел в окно, и неожиданно осознал, что они уже несколько минут стоят на парковке закусочной. - А почему вместо нашего движения вперёд я вижу перед собой идиотски радостную вывеску, которая сулит воплощение худших кошмаров кулинарного критика?

- Решил законопослушно последовать совету шерифа, и отведать знаменитого пеканового пирога.

- Пеканового? - Сиззи выбрался из машины, критически оглядел заведение, и обратился к спутнику, опираясь на крышу автомобиля. - Разве не яблочный пирог символ величия и свободы этой страны? Я думал, так повелось с тех самых пор, когда Бен Франклин впервые изжарил пирог с помощью молнии.

- Ты путаешь, - адамсова улыбка широко засверкала над доджевой крышей, - Франклин изобрёл молнию, вдохновившись пирогом, который, по слухам, подавали на собраниях его масонской ложи, где этот потаённый рецепт передавался изустно от самого Джона Ди.

- Чего только эти масоны не придумают, - ответная улыбка была устала, - что ж, давай отведаем кулинарных изысков Юга под блестящими буквами инертного газа, понадеявшись, что в местных пирогах нет какой-нибудь затейливой масонской отравы, - тяжёлой походкой Сиззи направился к стеклянным дверям.

Это заведение отличалось от предыдущей их забегаловки меньшей засаленностью повара и распущенностью застоечной блондинки, дополняемыми большей респектабельностью публики. Зал был полон, вынуждая путешественников расположиться на высоких стульях за стойкой, между развязным долговязым школьником, занятым неловким флиртом с завитой официанткой, и жизнерадостного вида толстяком, чей сектор стойки был заполнен поистине раблезианским количеством разнокалиберных тарелок, чашек, сахарниц, обильно разноображенных стайкой салфеток и небольшой популяцией ножей и вилок. Коротким взглядом пробежав по сторонам, Адамс деловито принялся рассматривать меню с видом доморощенного ценителя искусства, случайно забредшего в Прадо. Спутник же его, заняв предоставленный ему по левую от толстяка руку барный трон, принялся понуро на нём крутиться, словно обиженный ребёнок.

- Загляни в меню, здесь обещают не дурно накормить, - Адамс ткнул соседа локтем в бок.

Нехотя Сиззи взял разноцветный испещрённый названиями, картинками и цифрами лист, и глаза его вяло забегали по строчкам, после каждой украдкой, цепко и много живее скашиваясь вправо, наблюдая, как руки толстяка неожиданно проворно снуют в лабиринте блюд и приборов.

- Такой роскошный выбор... я теряюсь. - Сиззи выглядел решительно не заинтересованным. - Готов положиться на твой вкус, приятель. Только не предавайся гастрономическому фанатизму, аппетит у меня не чета твоему волчьему.

Кеннет завладел вниманием миловидной блондинки, заказывая многое себе и немногое спутнику, не забывая обменяться с барышней улыбками и взглядами; глаза Френсиса бесцельно блуждали по залу и посетителям, ни на чём не задерживаясь; толстяк невозмутимо продолжал пиршество; длинный юноша всеми силами старался одолеть соседа справа в борьбе за внимание официантки.

- Посмотри только, - заговорщицки наклонился Сиззи к адамсову уху, - Здоровяк справа одновременно проворен и грузен, и еды перед ним сказочно много, появляется она тоже словно по волшебству, будто в романе Кафки.

- Кафка? - переспросил Адамс, и наполнил их чашки из поданного кофейника. - Еврейский парень, который писал про Гойю и Оппенгеймера?

- Австрийский парень, из Праги, который писал про Америку и больших насекомых.

- Австрийский? - отправил в рот горсть картофеля. - Разве Прага не возле Варшавы?

- Нет, это в Чехии.

- Всё равно не Австрия, - пожал плечами, отпивая из чашки.

- Была в незапамятные времена, лет сорок назад - Сиззи приник к своей.

- Что ж, люблю старинных авторов, - с лёгкостью нож вошёл в дымящийся гамбургер, захрустев листом салата. - Значит, он писал про пиры и незаметную подачу блюд?

- Про это тоже, если они полны абсурдом и безысходностью.

- Пожалуй, - Адамс схватил зубами луковое кольцо, - я предпочитаю пиры, полные веселья и удовольствий. Кажется, один итальянский писатель даже от этого умер. А по мне, так нормальный здоровяк, ест вполне здравомысленно, отчаяния безысходности я тоже не наблюдаю.

Словно выжидая удобного момента, толстяк повернулся к ним аккурат в конце диалога, придвинув к Сиззи поближе сразу несколько тарелок, и, поймав его усталый взгляд, заговорил с отеческой заботой:

- Парень, да не тебе лица нет, бледный, будто только что с Юкона приехал, тебе стоит подкрепиться, ей-богу, угощайся, возьми...

- Спасибо, это очень любезно, - толстяк был прерван резко контрастирующей с его простоватой речью учтивостью, - я польщён, и, не сомневайтесь, в высшей степени благодарен, - Сиззи отхлебнул кофе, пряча взгляд в чашке, - однако я не думаю, что...

- Давай, приятель, не стесняйся, я своих сил не рассчитал, я уж не тот едок, что прежде, а угостить усталых путников всегда благое дело.

- Вновь благодарю, - тон Сиззи стал настолько официальным, что это можно было принять за издёвку, - но, право же, вряд ли это будет удобно...

Вместо дальнейших аргументов кафкианский гурман придвинул к нему тарелку с намазанными мягким сыром бейглами, и посмотрел в лицо Сиззи такими детски-просящими глазами, что тот послушно взял закуску, а Адамс протянул над тарелкой руку, сопровождая жест улыбкой такой же широкой, как его ладонь:

- Кеннет Адамс, приятно познакомиться! Позволите и мне полакомиться?

- Бёрл Поллит, - мужчина энергично пожал предложенную руку. - Я почти настаиваю, Кен, а то твой приятель заставляет меня грустить, а я ведь чертовски жизнерадостный, - и он потрепал Сиззи по плечу, получив в ответ гримасу в равной степени недовольную и незамеченную.

- Не суди строго, Бёрл, парень утомился, путь был не близкий, а у него нет военной закалки как у меня.

- Корея?

- Это я просто красуюсь, - засмеялся Адамс и подмигнул официантке, - в Корее я был, но военной закалкой это едва ли назовёшь - служил радистом на флотской базе. Вроде барышни-телефонистки, только с казарменным юмором и кричащими офицерами. Настоящей пальбы и не видел, сам стрелял только в тире, да пару раз с вышек издалека видел бомбардировки. С одной стороны, обидно слегка, что настоящей войны и не видал, а с другой, хорошо, что не пришлось испытать того, что было раньше у ребят в Европе да на Тихом Океане.

- Ты это чертовски верно говоришь! Та война, что была у нас в Европе - большой опыт, ей-богу, такой опыт, что на несколько жизней хватит. Но лучше прожить без него. Всё равно, такое только на войне и может пригодиться. И почему-то совсем не отучает людей воевать снова. - Толстяк принялся поглощать куриные крылышки, закусывая морковным салатом. - Но служба всё равно закаляет и дисциплинирует, а то посмотрите, куда наша молодёжь катится... Зато вам в Корее хоть тепло было, не то, что у нас в Арденнах, дьявольский холод, и со снабжением так плохо, будто мы в армии русских - большой удачей было разбавить галеты хоть какими-нибудь консервами, - толстые пальцы проворно отрезали тонкий ломоть стейка. А когда парни-радисты тянули провода, и нашли кроличью нору под снегом, у нашего повара праздник был, будто ему доставили полные погреба трюфелей, сильфия и марианских вин. - Адамс был самым прилежным слушателем, и жевал бейгл с примерным аппетитом, спутник его проделывал то же куда более понуро. - Уж он расстарался, я и представить не мог, сколько всего можно сделать из кролика и горстки овощей. - Стейк в руках Поллита незаметно сменился ложкой вальдорфа. - Славный парень был этот повар, Барт Скаппи, а погиб пятого мая, да как нелепо!

- Неужели отравился? - криво улыбнулся Сиззи.

- Ещё хуже, ей-богу! Лора, - позвал Бёрл блондинку, - принеси-ка мне ещё цыплёнка и... Что будете, ребята? Ещё чизбургер и пару кофе. Даа, сколько уж он ребят накормил, старина Скаппи, сперва на флоте в арктических конвоях, потом в Северной Африке и Италии, потом уж в Европе после Оверлорда - спасибо, Лора, да, оставь кофейник, - а погиб при взрыве котла в гарнизонной кухне недалеко от самого Берлина. Вот уж ирония судьбы. Но на войне ведь чего только не бывает.

- Прям сюжет древнегреческой трагедии.

- Да ладно, парень, что там у этих греков! - Поллит дожёвывал картошку, жадными глазами посматривая на выносимое из кухни дымящееся блюдо. - Не осилили они большего, чем всякие фрейдистские истории. Да у них и мир был попроще, ни тебе банков, ни биржевых крахов, ни трижды перезаложенных домов, ни коммунистов в Восточной Европе. Живи да радуйся, жуй маслины, пей рецину, - он не глядя принялся разделывать поданного цыплёнка, - развлекайся с гетерами. Откуда ж им сочинять драму как у нашего Стенйбека. Когда вроде и клерк банковский не хочет забирать дом за долги у разорённого фермера, потому как он что - всё одно что тикерный аппарат, отбивает в бумаге указания начальства. А начальник его отдела тоже вроде и не причём, тоже только делает свою работу. А его босс из Оклахома-Сити не виноват, потому что таков закон. И вот такая выходит чертовщина, что никто не хочет выгонять с земли бедных Джоудов, и все-то их жалеют, и все сострадают, а поделать будто ничего и нельзя. Вот вам сюжет для драмы.

- Но ведь правда таков закон, - задумчиво ответил Адамс, разрезая свой чизбургер, - если не дать банку забрать принадлежащее ему имущество, это тоже вроде как грабёж получается.

- К чёрту такие законы, - огрызнулся Сиззи, - если они позволяют забирать последнее у тех, кто и так в конце обнищал, позволяют делать деньги, за которыми нет ничего реального, только за счёт пустых спекуляций. Для чего законы, которые позволяют богатым только богатеть, бедным - только нищать ещё больше? Законы, по которым земля стоит необработанной, а люди мрут от голода?

- Я не знаю, приятель, - Адамс развёл руками, не выпуская сэндвич, - но не с неба же они свалились, кто-то и зачем-то же их придумал. Только не смотри на меня такими глазами, будто это я их придумал!

- Конечно, кто-то придумал, только плохо придумал, и надо это всё изменить.

- Хочешь переделать мир, - ответ был насмешлив, - накормить всех голодных, приютить всех бездомных, установить равенство и братство?

- Нет, просто говорю, что существующая система не разумна, и её надо менять. Конечно, если мы хотим увеличивать благосостояние и уровень жизни, а не выживать тяжким трудом в двадцатом веке, со всеми нашими достижениями и технологиями.

- Тогда на следующих выборах голосуй за другую партию.

- Обязательно, но для того, чтобы изменить сложившееся положение вещей, я думаю, сперва должны быть признаны недостатки существующего.

- Тише, ребята, не ссорьтесь, - умиротворительно зарокотал Поллит, отрываясь от тарелки глазурованных пончиков, - я хоть человек и не учёный, простой, не то, что вы, янки из новоанглийских университетов, а всё-таки попробую ответить, почему эти недостатки не осознаются или не признаются. А недостатки есть, ей-богу есть, это ты верно говоришь, парень. Но если сперва признать, что банк не прав, отбирая у Джоуда землю, потом придётся признать, что и все законы в этой области - паршивые законы. А дальше что? Лора, будь добра, принеси мне пива. А вслед за этим придётся признать, что законы эти кто-то сочинил, и этот кто-то, значит, тоже неумеха. Ну ладно, может, давно сочинил, времена меняются, но кто-то же должен и за этим следить? Значит, у нас плохие прокуроры, плохая юстиция. А дальше?

- Я заинтригован, - поддразнил Сиззи.

- Дальше этак окажется, что и конгресс, и сенат, и правительство у нас тоже... не самые лучшие. А если продолжить, так можно подумать, что у нас и президент никуда не годится. Видит бог, не при коммунистах живём, думать у нас всё можно, даже плохо про президента. Да вот только тогда выходит, что те миллионы американцев, которые создали всю эту систему, начиная от своего городского совета, до самого Айка и апостола его Никсона, получаются порядочными идиотами.

- Признание проблемы - первый шаг к её решению, - усмехнулся Адамс, - так, кажется, говорят у почтенных масонов от алкоголизма.

- И с ними сложно не согласиться, - кивнул Бёрл, отпивая из пинтового стакана, - эти ребята знают толк в проблемах. Да вот только никто не хочет признавать себя дураком. Каждый ведь мнит себя умником, да ещё и других хочет учить, да всем указывать. Одному-другому можно ещё втолковать, объяснить, в чём он не прав. Но когда такие собираются в стаи, сознание собственной правоты каждого в отдельности суммируется в "общественное мнение", которое им тем более дорого, что оно вроде как каждого делает умным да славным. А я никогда не слыхал, чтобы такая прорва людей вдруг признала себя в чём-то не правой. А вот наоборот бывает.

- И что же делать? - Сиззи допил свой кофе и принялся за адамсову чашку.

- А ничего не делать, - Поллит закусил пиво невесть откуда взявшимися орешками, - наверное, это что-то вроде эволюции: не может рыба сразу взлететь, ей сперва надо поползать на плавниках, обрасти лапами, отрастить лёгкие, всякие когти и что там у них ещё должно быть, я в этих новомодных теориях не большой знаток. Так, наверное, и здесь: не выходят сразу хорошие законы да умный конгресс, надо сначала и банковский крах пережить, и Гитлера с коммунистами.

- Пусть так, но теперь ведь можно ускорить процесс, не слепыми котятами тыкаться.

- Думаю, можно, - орешки незаметно сменились джерки, - только помощь будет небольшая, как селекционер отбирает росток получше, тут сорнячок выполет, там прививку сделает, улучшает свой сад потихоньку, но не может тропический лес заменить соснами. А всё равно, время нынче славное, как войну осилили: ни тебе чумы, ни голода, ни инквизиций, автомобиль у каждого, еды вдоволь, живи да радуйся, и не воюй с мельницами, раз не можешь их победить.

- Аминь, Бёрл! - растекающийся улыбкой Адамс звонко столкнул бокалы с гедонистическим проповедником эволюции.

- А куда вы путь держите, ведь не проповедовать же всякие революционные идеи? А на курортников вы, ребята, не похожи, ей-богу.

- Я еду к армейскому приятелю погостить, а Фрэнки - антиквар, собиратель и ценитель искусства.

- Ну, не столько ценитель, как... - Сиззи не успел начать, как был прерван Поллитом.

- Антиквар? Чёрт возьми, да тебе непременно надо заехать к моему кузену Брику, тут недалеко, сразу за рекой, поворот от шоссе к Вудбину, большое старомодное ранчо, ни за что не пропустите. Ей-богу, не сыскать такого любителя древностей, как старина Брик, чего только нет у него: и картины, и разные статуи, и какие-то гобелены, а уж всяких штуковин времён Гражданской войны - так просто пруд пруди, весь дом ими завалил. Я уж ему говорю - ты или продай что-то из этого, а нет, так разложи аккуратно. Или уж музей сделай, пусть окрестные ребятишки ума-разума набираются. Он вроде кивает согласно, а всё одно, опять что-то в дом тащит.

Поллит жестом попросил ещё пива, и продолжил, словно забыв об антиквариате и своём кузене:

- А вы, значит, с севера? Вы, ребята, конечно, не помните, а я вот в молодости бывал в Чикаго, Дейтройте, да Нью-Йорке, так, ей-богу, всё равно как на войне побывал: что ни день, то убийства, то стреляют эти гангстеры друг друга, то режут, то в Гудзоне топят, и даже на улицах стреляли, средь бела дня, ничего святого не было. По мне, так пусть друг с другом воюют, хоть пока всех не перебьют, да только чего ж прохожим-то под пули попадать? А сегодня по радио и говорят, что в Нью-Йорке убили очередного их бандитского начальника. И, говорят, что убийцу как только могут ищут, федералы все с ног сбились, весь город в агентах да полицейских. - Он сделал добрый глоток пива, через край бокала посматривая на собеседников; Адамс безмятежно улыбался, Сиззи при очередном за день напоминании о событии в Большом Яблоке заметно скривился. - А я вот чего думаю: может, и правильно, что мафиози этого убили, вряд ли он был хорошим человеком, да вот после таких случаев большая стрельба раньше и начиналась. А вот теперь достанут этого неуловимца сами бандиты - может, и без лишней крови обойдётся. Но по закону он не ответит. А возьмут его федералы - и кровь будет, и парню достанется, хотя ему федералы вроде и благодарны должны быть. Так что правильно вы выбрали время для поездки на юг, тут поспокойнее будет.

- Может быть, сами федералы и убрали того мафиози, как в тридцатые бывало, - пожал плечами Сиззи, наливая себе кофе, - а теперь суетятся, красуются перед газетчиками. Может, ещё и денег под это дело получить сумеют. Идеальный план.

- А то ещё выдадут мафиозным мстителям какого-нибудь несчастного парнишку, чтоб избежать гангстерских войн, и концы в воду... - добавил Адамс задумчиво. - А, едва не забыл! Мы не просто так ведь сюда заехали, Бёрл.

- В самом деле?

- Конечно, мы намеревались отведать знаменитого местного пеканового пирога, а теперь ещё подкрепим это вашей гедонистической жизненной философией.

- Тогда вы в правильном месте, лучшего пирога во всей Джорджии не найти, клянусь причастием! Такой пирог в старину блюзмены покупали в полночь на перекрёстках. Лора, неси нам пирог! Самый большой и румяный, чтоб был похож на меня.

- А мы всё думали, что пирог - молниеносно-масонское изобретение, - вяло бросил Сиззи через левое плечо.

Пока блондинка выносило блюдо с пирогом с приличествующем случаю волнительным трепетом, Поллит и Адамс с двух сторон проворно расчистили перед Сиззи на стойке соответствующее царскому статусу блюда место, подобострастно обрамив его стаканами и тарелками, приборы выжидательно застыли в нетерпеливых руках. Повинуясь общему движению, Сиззи тоже взялся за нож и вилку. Пирог приближался, как шумерское божество, выходящее на свой священный путь к воротам, непреклонный, как Джаггернаут, неприлично лучащийся своей неуместной материальностью аромата в мире фальшивых чувств, солярный символ высшей способности возвращать в детство, даря те же ощущения оптимизма, уюта и семейной связи, что были у тебя в детстве за рождественским столом или на дне рождения любимого дедушки, когда дружны все и дружелюбны, и всего вдоволь, и так всё вкусно; глаза, смотрящие на него, расширялись, словно предвкушая некое чувственно откровение, приборы едва заметно дрожали в цепких пальцах, и зрачки им вторили; а он всё продолжал путешествие на руках своей преданной жрицы, добродушно одаряя почитателей румяной круглостью и сладким запахом.

Вот божество водружено на своё место, окружено адептами, вкушает фимиам их восторгов, а они слегка наклоняются к нему, боязливо, чтоб не разрушить торжественность момента. Ещё секунда... и вот всё волшебство предвкушения разрушено безжалостной вилкой толстяка Поллита, по-хозяйски приступившего к разделке десерта.

- Снимаю свои возражения на счёт яблочного пирога, - заметно веселее заговорил Сиззи, прожёвывая кусок лакомства. - Отныне вершиной американского десертостроения нарекается это пекановое чудо.

- Это верно, приятель, - Поллит отечески потрепал его по плечу, - вот и ты развеселился, а то сидишь затравленный, будто волк на охоте.

И Бёрл заливисто рассмеялся собственной шутке, украдкой поглядывая на собеседника.

- Вы, ребята, здесь собираетесь встать на ночлег? - продолжал он радушно. - А то время уже не раннее. Если у вас срочных дел нет, может сразу поехать к кузену Брику, места у него всем хватит. Он, конечно, разворчится, что без приглашения, что ему и угостить нечем, но это всё от радушия, старик даже для южанина чересчур гостеприимен, вот и переживает, что не может каждому гостю подать бизоний стейк на золотой тарелке. А с утра пороетесь в его антикварных закромах.

Сиззи раскрыл было рот, но его ораторский порыв был в зародыше остановлен рукой Адамса, незаметно ткнувшей его в бок:

- Мы бы с удовольстивем, Бёрл, - обратился он к толстяку, отрезая себе большой кусок пирога. - Но у меня в Джексонвиле дела рано утром, поэтому мы сейчас поедем, переночуем в мотеле, а примерно в обед сможем оценить гостеприимство твоего славного кузена.

- Что ж, если есть дела, надо их делать, - Поллит выглядел немного огорчённым, - и ничего тут не поделаешь. С другой стороны, Брику не будет повода столько ворчать, это тоже не плохо.

- Спасибо за понимание, Бёрл. Кстати, не подскажешь нам хороший мотель, раз уж ты такой знаток местных изысков?

- О, конечно, прямо на въезде в Джексонвилл есть неплохое местечко, "Одноглазый валет", примерно полмили от шоссе, там яркая вывеска, не пропустите. Место тихое, в стороне от дороги, так что отдохнёте на славу. Бар и кухня там тоже есть. Конечно, такого пиршества, как здесь, там не ждите, но голодать тоже не придётся. А вот выпивка там чертовски хороша, скажу по-свойски, можно там и лунный свет испить, скажите только бармену, что от меня, и будет вам лучший белый пёс к востоку от Линчбурга, ей-богу.

- Что ж, выпить и впрямь не будет лишним, - устало ответил Сиззи, - дорога меня совсем утомила, надо прочистить мозги перед изучением коллекции славного рода Поллитов. Вы славный человек, Бёрл, и, хотя ваши суждения о медленной общественной эволюции идут в разрез с моим представлением о возможности данный процесс ускорить, мне было весьма приятно познакомиться со столь разумной позицией, - закончил он вдруг торжественно-официальным тоном, умудрившись при том отвесить полупоклон на вращающемся стуле.

- Вот теперь ты дело говоришь, приятель, - Поллит весело засмеялся, приобняв соседа за плечо, - а то всё думаешь, как бы переустроить мир, укротить банки, и бросить себе под ноги шкуру убитого финансиста. Выпей, поужинай немного перед сном, прочисть свою молодую голову, успеешь ещё её забить всяким хламом, уж поверь старику. Итак, решено, завтра после обеда поезжайте к моему кузену, нет! лучше приезжайте сюда, я всегда тут обедаю, вот и составите мне компанию, да ещё покрасуетесь перед Лорой. Ну-ну, дорогуша, не стесняйся, они же приличные парни, не босяки какие-нибудь. А если меня здесь вдруг не застанете, она же вам и подскажет, как меня найти. Да меня тут все знают, меня не потеряете, ей-богу. Договорились?

- План, достойный Клаузевица... - Сиззи был перебит Адамсом:

- Бёрл, вы умеете уговаривать. Я полагаю, что улажу все свои дела к полудню, так что к обеду ждите. И в середине дня у меня аппетит такой, что я надеюсь потягаться с вами за столом. Да и Фрэнки, надеюсь, будет повеселее. Лора, сколько мы должны?

- Я угощаю, я здесь столько ем, что у меня отличные скидки. Ей-богу, я тут уж верно рекордсмен по съеденному, Лора не даст соврать, верно, дорогуша? Рассчитаетесь со мной завтра, добрым аппетитом, хорошей беседой, а то и расчисткой двора Брика. Так что езжайте к "Одноглазому валету", и ни о чём не беспокойтесь, а в обед непременно сюда.

Крепко пожимали руки, по плечам хлопали, пирог на ходу дожёвывали, тепло прощались, любезностями обменивались, обещания раздавали, комплименты принимали, руки вздевали и вслед смотрели.

- Ловко ты им наплёл про всю эту эволюцию, - обратился школьник к толстяку, как только дверь за путниками закрылась, - я аж заслушался. А история про повара - правда?

- Сам от себя не ожидал, эти парни как начали свой спор, я и влез с эволюцией, на автомате, чтобы втереться в доверие. Вроде не плохо получилось. А история про повара, - он задумчиво отхлебнул пива, - в общем, правда. Хороший парень был Барт, и погиб действительно пятого мая сорок пятого, и в самом деле не без иронии, хоть и не убитый котлом. Бедняга очень любил выпить, уж мы и прятали от него, и следили, а он всё равно то выменивал алкоголь, а то и сам делал перегонные кубы в полевой кухне. К концу войны совсем плохой стал, его уже комиссовали, ждал он только колонны, чтоб идти в Гамбург, в порт, на теплоход, и домой, подлечиться. И пятого числа пьяный попал под танк. Разворотило всего, если б не жетон, и не узнали бы.

- Печально.

- А, на войне и не такое бывает. А эти парни занятные, даже хорошо, что не наши клиенты, было б жалко.

- Уверен, что не наши?

- Конечно, тот парень, что покрупнее, мог бы подойти, но наша цель определённо должна быть старше. И опытнее, а не болтать с первым попавшимся соседом по стойке. Но на всякий случай, позвони Брику и Джеку в Валет, пусть будут на чеку. Лора, детка, дай ещё пива.

Додж подъезжал к Джексонвиллу, хамелеоном сливаясь с темнотой почти уже ночного неба, еле слышно расточая вокруг себя приглушённые звуки бопа, прошедшие цепочку вызвавших бы зависть у любого имаго превращений из дрожи саксофонной меди в дрожь микрофона, затейливые узоры металлов на плёнке, в ток, бегущий сперва по проводу, а затем по антенне, в непознанные электромагнитные волны, пробежавшие сотни миль, чтобы вновь стать током в антенне, и, пройдя лабиринт ламп, вернуться медным звуком в на пустом шоссе на границе двух штатов, соединяя двух одиноких странников с миром, где звучит джаз, горит свет, где людей ждут дома.

- Я был не прав, Кен, - сонно заговорил Сиззи, - этот толстый Поллит оказался вовсе не бессмысленным. Хотя согласись, аппетит у него и впрямь нечеловечий.

- Что-то твоя язвительность поубавилась. Утомился, или соскучился по таблеткам? - был ему насмешливый ответ.

- Утомился разнообразием. Куда ни едешь, где ни бываешь - везде одно, одноликие забегаловки, одинаковые люди, шаблонная жизнь. Словно и не ехал никуда. Сплошное дежавю, будто каждый раз, где бы ни оказался, всё равно заходишь в опыстылевший бар в родном квартале. Про это, наверное, мог бы неплохой фильм выйти. А таблетки... они, конечно, ничего не исправляют. Но помогают с этим мириться.

- А ты ожидал, что вот едешь ты по стране, сотня миль, другая, пятая, тысяча, и вдруг вместо очередного дайнера тебя ждёт турецкий сераль или миланская опера?

- Нет, приятель, не ждал, - Фрэнк мягко улыбнулся. - Это именно утомляет и печалит, что ничего нового ждать не приходится.

- Молод ты ещё для такой усталости. Не переживай, первым делом с утра найдём аптеку. Что думаешь на счёт кузена Брика и его баснословной коллекции?

- Сложно сказать, - Сиззи пожал плечами, - обычно это всё оказывается кучей бесполезного хлама. Хотя иногда бывают и ценные вещи. Обычно что-то времён гражданской войны, иногда и Войны за независимость. Но, говорят, один парень у какой-то выжившей из ума старушки купил за пару долларов картину самого Ван дер Рихтенхойфеля. А может, и врут, в этом бизнесе вообще много выдуманного.

- Не сомневаюсь, особенно цены на холсты, по которым бегала собака с измазанными в краске лапами.

- Мы же не можем заставить кого-то платить за эту мазню такие деньги, - улыбнулся мягко Сиззи, - мы только предлагаем начальную ставку. Дальше всё делает человеческая глупость и любовь к дешёвым эффектам.

- Вот, кстати, никогда не понимал, зачем тогда покупать картину анонимно? Разве это не повод покрасоваться своим богатством и вроде как тонкостью вкуса?

- Точно не знаю, но думаю, это способ удешевить эффект. Скажем, покупает такой сноб полный холст мазни или бесформенную кучу скульптуры. И делает это анонимно. Но, конечно, потом намекает об этом кому-то, а избранным друзьям-снобам даже показывает. И вот они начинают себя чувствовать ещё более избранными - у них не просто куча денег и извращённый эстетический вкус, у них есть ещё и страшная тайна принадлежности безвкусных пятен краски ценной в миллионы, и вот они ходят, и посмеиваются над ни о чём не догадывающимися плебеями.

- Может, на досуге заняться маранием холстов...

- Чтобы это дорого продавалось, обычно нужно прожить трагическую жизнь, и печально умереть.

- Значит, хоть потомков обеспечу.

Справа из темноты выросла циклопическая фигура словно детской рукой нарисованного в небе ковбоя с повязкой на глазу, который, переливаясь неоном из конца в конец спектра, держал в одной руке указатель в виде горящей инфернальным светом огромной стрелки, нелепо махая другой, анатомически невозможным образом согнутой. Оба путника молча скосились на фигуру, ни слова не произнеся; Адамс сделал радио громче, разгоняя ночную тишину скачущей синкопой Бадди Рича. Когда поворачивать было уже безнадёжно поздно, Сиззи небрежно заметил:

- Чёрт, кажется, мы пропустили поворот к Джеку Циклопу.

- И правда, пропустили, - подтвердил Адамс, излишне сильно выворачивая шею вправо. - Но я думаю, не стоит возвращаться, найдём и в городе, где переночевать, как считаешь?

- Согласен. Не люблю я огромных ковбоев. Да ещё и одноглазых.

- А я не люблю разворачиваться и двигаться назад.

- "Не поворачивай, и не двигайся назад" - был бы отличный девиз на гербе.

- Пожалуй. Но, насколько я понимаю, к гербу обязательно прилагается толпа приспешников и помощников, как предвыборный штат у губернатора. Или свора всяких референтов у сенатора.

- Пожалуй. Но не тебе же их кормить и содержать, а им тебя.

- А их кому?

- А им крохи от того, на что они будут содержать тебя.

- То есть, куча людей собирается, содержит какого-то парня с гербом, ради того только, чтобы получать от него крохи того, что они сами ему предоставляют.

- Примерно так.

- А в чём смысл? Не проще ли содержать себя, в том числе и коллективно, чем сажать себе на шею дармоеда с пафосным девизом.

- Сложно сказать, - Сиззи пожал плечами. - Может быть, принадлежность к гербу и девизу дают людям чувство своей значимости. Может быть, наличие кого-то выше статусом даёт чувство защищённости и компетентного руководства.

- Как-то не разумно, если этот статус даётся произвольно, а не добывается заслугами.

- Ещё как не разумно! Может, кто-то когда-то его и заслуженно получал, а потом ни у кого, кроме носителя герба статуса не стало возможности проявить доблести. Такая вот самоподдерживающая система.

- Тогда я вне игры. Не люблю никого неволить, принуждать, направлять, ограничивать.

- Даже если человек не способен сам себя направлять и ограничивать?

- Даже если так. Думаю, и без меня найдётся желающих направить. Даже если не предлагать им гербов и девизов, а из любви к процессу.

- Что ж, наверное, в этом и беда тех, кто меняет свободу на ливрею и принадлежность гербу.

- Зато какая удача для другой стороны сделки.

- Поэтому такой порядок проверен веками, овеян славой, освящён конституцией, защищён всей иерархией участников: от приспешников, клиентов, и тех, кто стирает и штопает гербовую ленту, через художника, рисующего герб на щите, до конгрессменов, которые такой же клиентеллой бегают за сенаторами и губернаторами в ливреях их цветов. Уроборос паразитирования и создания статуса из ничего.

Сиззи, умолкнув, откинулся на спинку сиденья, и прикрыл глаза, готовый, казалось, отойти ко сну. Адамс заботливо приглушил приёмник, и вперил взгляд в недостижимое световое пятно, убегающее от машины в вечной гонке по пустынной дороге, лишь изредка оживляемой встречным светом, да нарастающей высоты гулом, который, поравнявшись с ними, снижал постепенно тон, удаляясь, оставаясь позади, растворяясь в ночи, оставляя после себя вновь одиночество. Плотность окружающих пригородов с каждой сотней ярдов нарастала, окружая дорогу спящими домами, за окнами редких из которых угадывались в гостиных тени собравшихся вместе семей и силуэты одиночек за тоскливым ужином в грустных кухнях. Вдруг глаза Сиззи раскрылись, и уставились в световое пятно у обочины, которое, нарастая, вырисовывалось в ночном декабрьском небе золотыми буквами "Отель Бейтса".

- Приятель, - деловито начал Сиззи, - это местечко выглядит весьма милым, здесь нет ни ковбоев, ни нужды возвращаться, зато наверняка можно выпить чего-нибудь бодрящего дух или укрепляющего сон.

- Согласен, полагаю, стакан бурбона хорошо дополнит ужин.

Отель оказался трёхэтажным уютным зданием с колониального вида балясинами в перилах галереи, с представленными на парковке номерами штатов от Мэна до Луизианы, широкими двустворчатыми дверями, ведущими в просторный зал с ливрейными официантами, круглыми столами и длинной стойкой под присмотром скучающего вида бармена. На стойке покороче услужливый администратор рад был предложить джентльменам два тихих удобных номера, с балконом или без оного, с окнами на лес или во двор, с минибаром, даже двухкомнатные, но непременно с ванной. Два соседних номера окнами на лес были доброжелательно приняты, от двухкомнатной роскоши было скромно решено отказаться. Подгоняемые нетерпеливо алчущим выпивки Сиззи, путники без задержек излишних оплатив номера, устремлённо направились к бару, где был заказан для Адамса стейк и бурбон вожделенный, и старомодный коктейль для другого.

- Не хочешь перекусить? - обратился к спутнику аппетитно жующий стейк едок.

- Пока лучше выпью, - отвечал Сиззи, безжалостно поглощая свой напиток, - надеюсь, говядина тут довольно прожарена, чтобы от меня не убежать. Итак, я ещё не слишком злоупотребил твоим Росинантом, чтобы можно было воспользоваться им завтра и навестить Поллита?

- Пожалуй, у меня есть ещё день, но завтра с утра мне надо будет уладить кое-какие дела в городе, думаю, ближе к обеду управлюсь, и буду вполне к твоим услугам. Может, и мне достанется хорошенький сувенир на память. Однако, быстро ты прикончил свой стакан.

- Не беда, я знаю, как его воскресить. К тому же, в индийском стиле, в новом обличье. Бармен, можно мне ещё что-нибудь старинное, с колониальным вкусом и ароматом первопроходных приключений?

- Конечно, сэр.

- А как же твой герр Цапферхаймен? Или решил ограничиться дворовой ярмаркой ante bellum от мистера Брика Поллита?

- Того парня вроде зовут Санфмахер. В общем, как-то мудрёно. И его тоже непременно надо разыскать, это дело сулит такие деньги, от которых не отказываются. - Появившаяся перед Сиззи салфетка увенчалась заиндевевшим высоким стаканом с шапкой колотого льда и залихватски торчащей из неё соломинкой. - Спасибо, - он кивком поблагодарил бармена.

- У тебя хотя бы есть мысли, как его искать?

- В общих чертах. Поспрашиваю в местных антикварных лавках, в галереях, может, наведаюсь в здешнее общество книголюбов и прочих эстетствующих снобов. Как-то так примерно я себе это представляю, но мне никогда не приходилось кого-то разыскивать, так что я могу и ошибаться. А тебе не приходилось? Может, дашь совет?

- Я, кажется, сам не похож на детектива, - нож Адамса рассекал среднепрожаренную внутренность стейка, - но думаю, стоит банально просмотреть телефонные справочники: имя у этого Ганса редкое, не то что искать Кена Адамса или Пита Джонсона.

- Славная мысль! - мысль была одобрительно приветствована поднятым стаканом, незамедлительно вслед за этим опустошённым. - Из тебя выйдет отличный охотник за антиквариатом. А когда благообразно состаришься, отпустишь седоватую бородку в стиле битников, да приоденешься в приличный костюм, то будешь не дурным аукционистом.

- Спасибо, приятель, - пригубил бурбон Адамс, - но я предпочитаю охотиться на дичь поживее и попроворнее. Что за интерес сидеть в засаде, выжидая картину пожирнее или собирателя древностей поглупее.

- Интерес, не интерес... Бармен! Смогу ли я усладить своё нёбо вкусом католического святого духа от преподобного сэра Бэзила Хэйденса? - Конечно, сэр. - Говорю же, за такие деньги можно и поскучать. Выждать картину пожирнее, и не работать год. Или вообще обернуться уважаемым джентри, ранчеро или мелким проворным финансистом, снующим между акул рынка.

- Что ж, стать в результате охоты, пусть и скучной, маленьким биржевым акулёнком - заманчивая сделка.

- Да, это в материальном смысле примерно то же..., - на стойке появился низкий стакан широкий с пены шапкой стойкой, - спасибо, рыцарь стойки... то же, как у индусов в духовном: выйти из порочного круга ежедневной рутины в бетонном улье даунтауна, возносящегося к небесам, как прежде шпили церквей, за скромные деньги, уходящие на оплату счетов, долгов, обучение детей, стрижку жён, платья любовниц, пятничную выпивку и субботнее барбекю, конечно, для тех, кому в субботу можно разводить огонь, воскресный боулинг с утра, и постылые семейные ужины вечером. А потом передать детям вместе с закладной дом, который будет им мал, и будет новая закладная, и дом побольше; и машина поблестящее; и работа от дома подальше. Наверное, и деньги в улье подрастут, но с ними вместе - и счета, и долги...

- Мрачноватая картина, - Адамс отставил пустые стакан и тарелку. - Бармен, кофе, пожалуйста, чёрный.

- Конечно, сэр.

- Ещё бы, поэтому все учёные парни в Индии и прочих тамошних экзотичных краях и думают веками, что с этим сделать.

- А ты, значит, решил эту проблему охотой на сомнительное искусство?

- Пока не решил. Но это может быть выходом. Но только из материального аспекта даунтауна, счетов, стрижек, барбекю и закладной на дом побольше.

- А заодно избавление от выпивки, жён, детей и любовниц?

- Тут уж каждому своё. Можно и с женой, и с гаремом, с выпивкой, табаком, морфием, да хоть с шахматами и ловлей бабочек. Главное, не быть рабом всего этого, а быть в силах отказаться или изменить.

- Променять морфий на бабочек?

- Или суметь отказаться от того и другого.

- А если человеку нравится ездить каждый день в даунтаун из своего большого пригородного дома, чтобы затем возвращаться, намеренно не спеша, оттягивая трогательный момент встречи с давно постылой женой и не выказывающими уважения отпрысками?

- Что ж, думаю, такому человеку жаловаться не на что. Но только если ему нравится это осознанно, а не потому, что он не знаком с другими способами жить, почитая свой текущий единственно верным, достойным и уважаемым. Хуже того - единственно возможным.

- То есть, человеку хорошо вести мещанский образ жизни, - Адамс жестом попросил бармена подать ещё кофе, - только если перед этим попробовать жизнь бродяги, мормона, чванливого миллионера, аскета-отшельника, битника-сибарита или индийского раджи.

- Совсем не обязательно всё это пробовать, - язык Сиззи начал едва заметно заплетаться, - достаточно осмыслить и продумать другие возможности. Это вроде того, что не обязательно бросаться под поезд, или прыгать с крыши МетЛайфа, чтобы понять, что ничего хорошего из этого не выйдет. Вообще, большинство знаний о мире мы получаем косвенно. Например, мало кто видел живого алеута, и тем более слышал его язык, однако все знают, что у них ровно есть ровно сто семнадцать слов для обозначения снега.

- Интересно, проверял ли это кто-нибудь?

- Не уверен. Но разумнее поверить алеутологам, тем более, что это звучит вполне правдоподобно. В отличие, скажем, от утверждения, что у эскимосов есть тридцать восемь слов для обозначения песка на пляже. То же и с прыжком с крыши: ты этого не пробовал, но здравый смысл и жизненный опыт подсказывает, что вряд ли это тебе прибавит здоровья. А также денег и славы. Разве что ты не упадёшь с этой крыши прямо президенту на голову.

- С этим трудно спорить. Но, может быть, человек, который выбирает жизнь в пригородном большом доме, всего лишь идёт по простому пути? Ведь как тяжело пойти против устоев, традиций, семьи, общества, своего социального слоя, конфессии; сколько усилий надо приложить, чтобы жить иначе, чем по заведённому и овеянному плеядами предков образцу и подобию; каких только насмешек, сомнений и заверений в ошибочном выборе пути не придётся выслушать тому, кто решится разорвать пуповину традиции и выйти в мир свободной неопределённости.

- Конечно, это сложнее. Поступать правильно вообще всегда чертовски сложно. Но и результат того стоит.

- Пожалуй. Только это сродни лотерее, где выигрыш - миллионный, а цена проигрыша не стоимость билета, а часто - сама жизнь.

- Ты не слишком ли сгущаешь краски? Или резко кладёшь тени.

- Не думаю. Сколько людей стало успешными финансистами, биржевыми мегалодонами, популярными радиоведущими, успешными колумнистами, богемными литераторами, и сколько теряют всё на пути к этому? Или не всё, а такие мелочи как благосостояние, здоровье, молодость.

- Что ж, не каждому ведь быть богемным мегалодоном, верно, приятель?

- Полагаю, что не каждому. Но как это сочетается с твоей теорией, что всем или многим надо убежать из пригородного бидермейера?

- Это не теория. Скорее сожаление. Что традиции, устои, сам образ жизни нашего общества предопределяет путь человека не хуже парок. Что человеку сложно даже попробовать другие способы бытия. Не всегда физически сложно, часто это просто боязнь осуждения, непонимания, косых взглядов, разрыва с окружением, но всё-таки сложно. Хуже того... Бармен, можно налить чего-нибудь покрепче?

Вопрошаемый повелитель стойки снисходительно оторвал взгляд от заботливо натираемого стакана, посмотрел несколько высокомерно на весьма нетрезвого уже философа, вопросительно - на его спутника, затем, видимо приняв решение, пожал плечами, благоговейно поставил стакан, взялся за бутылку и произнёс с почти достигающей градуса издёвки иронией:

- Конечно, сэр! Постараюсь налить как можно крепче.

- Ещё того, я говорю, хуже, что человек не редко даже не знает обо всяких этих других способах. Или знает примерно так же условно, как античную историю и устройство ядерного реактора.

- Стало быть, ты свой альтернативный способ бытия реализуешь, путешествуя в поисках произведений сомнительного искусства?

- В том числе. Но я полон надежд... - Сиззи не глядя отпил из поданного барменом перевёрнутого конуса на длинной, лебединой шеей изогнутой ножке, - что всё это ненадолго. Если повезёт, это станет последним моим подобным путешествием.

Охотник на неочевидное искусство сменил свою философию на общение с рюмкой, Адамс оглядывал практический пустой обширный обитый деревом зал, где кроме них было всего пять или шесть человек, да небольшая не громкая компания делового вида мужчин средних лет; зал напоминал нелепо масштабированную до почти циклопических размеров гостиную загородного семейного дома где-нибудь в Вермонте, странно контрастируя с широтой своего местонахождения и южными растениями в больших кадках по углам, бармен самым перфекционистским образом расставлял и выравнивал на полках бутылки, создавая одному ему понятный и видный узор. Из динамиков негромко звучала музыка, создавая уют, умиротворяя и склоняя ко сну, как последний стакан - голову Сиззи к стойке. Адамс придирчиво, но осторожно посмотрел по очереди на каждого в зале, бармена тоже не обойдя внимательным взглядом, задержал глаза на старомодным напольных часах с маятником, приютившихся в дальнем углу с кадкой рядом.

За ближайшим ко входу столиком грузно восседал южного вида джентльмен со стаканом мятного джулепа, соседствуя с собственной залихватски загнутых полей кремовой шляпой, водружённой на стол с заботой, которой не всякий гость удостоится. В двух столах от него, под сенью раскидистой кроны неопознанного обитателя кадки расположилась средних лет женщина в коктейльном платье, с которым диссонировала находящаяся на столе чашка кофе и ловко водружаемый на стол проворным официантом затейливого вида десерт, разжигающий в зелёных под длинными ресницами глазах вожделеющее предвкушение и почти любовное восхищение. От десертного столика путь официанта лежал к деловой компании, столешницу которой он освобождал от армии стерлинговых приборов и стайки разнокалиберных тарелок, со старательной деликатностью не пуская свой взгляд на аккуратными столбиками цифр исписанные листы, где оформлялась будущая сделка. Двумя столами от дельцов отделённый, располагался молодой представитель аристократии кошелька, которую он всеми силами мимикрировал под аристократию духа. Ему, однако, безнадёжно мешали в этом безупречно и показательно дорогой, но соответствующий только журнальному вкусу костюм, кричащие увесистой золотой безвкусицей запонки, да отчаянная пустота неумных глаз, с плохо скрываемым презрением смотрящих на официантов, с сальным вожделением - на содержимое коктейльного платья, и со смесью уважения и зависти - на составителей аккуратных столбцов.

Следующий гость мотеля Бейтса был мрачно в одиночестве пьющий мужчина лет сорока, был он изящно одет, тонкие черты привлекательного его лица прискорбно искажались выражением печальной усталости, пресыщенности и разочарованности в мире. Грустное это выражение сменялось озарявшей молодостью улыбкой при приближении официанта с очередным напитком, от радости ли новой дозы алкоголя, от понимающего сочувствия ли официанту, что и ему также приходится жить в том же абсурдном, постылом, нелепом мире.

- Итак, что же лучше, - Адамс повернулся к спутнику, - попробовать жить иначе, и не преуспеть, или потратить жизнь, не попробовав, зато проверенным способом.

- Не то же ли самое... то же ли? - слова давались Сиззи с явным трудом. - Я хочу сказать, что это всё одно и тоже. Но если человек несчастлив с тем, что есть, стоит попробовать всё изменить. Даже если не получится. Всё будет так же, но он хотя бы не упустит возможности. Жизнь вряд ли так уж длинна и хороша, чтобы не попробовать лучших возможностей. А если ему и так хорошо... то всё и хорошо...

- Приятель, не пора ли тебя отдохнуть? - спросил Адамс, не смотря на ироничную ухмылку, заботливо; бармен кивнул в подтверждение правоты высказанного мнения.

- Да, это разумное мнение. Ты же проливал кровь за нашу страну в чёртовых джунглях, как к тебе не прислушаться. Надо только воздать должное нашему повелителю напитков, - Сиззи принялся рыться в карманах, - он чертовски славно сегодня потрудился. Кен, у меня не получается.

- Я думаю, повелитель напитков не станет возражать, если выпитое нам запишут на счёт номеров?

- Конечно, сэр, - бармен кивнул с важностью императора, принимающего вассальную присягу курфюрста. - Обычная практика.

Сиззи слез со стула, и с глупейшим растерянным видом хлопал себя по бокам, рылся в карманах, шарил руками по стойке и даже ощупал собственную голову.

- Спокойно, Фрэнки, ничего не потеряно, - Адамс с улыбкой похлопал приятеля по плечу. Осталось только тебе найти силы для полного трудностей и опасностей путешествия на второй этаж, а я схожу к машине, принесу твои вещи. Да и свои тоже.

Пьяные глаза Сиззи признательно смотрели то на Адамса, то на бармена, то на мимо проходящего удивлённого официанта, при этом нетвёрдый язык спутанно благодарил всех за гостеприимство, прекрасные напитки и отличное путешествие. Затем, направляемый Адамсом, Сиззи отправился в достойное аргонавтов путешествие вверх по лестнице, качаясь не хуже древних путешественников.

Спутник же его отправился на парковку, где на свет фонарный было извлечено потрёпанное пальто, веющая новизной федора, дорожная сумка и кожаный несессер из багажника. Оглянувшись по сторонам и убедившись в своём одиночестве, Адамс встал под фонарь и с деловитой ловкостью принялся осматривать карманы чужого пальто, извлекая из них поочерёдно несколько долларов, паспорт на имя Фрэнсиса Руфина Сиззи, и какие-то счета, где упоминались ставки, суммы и названия вроде "Мытьё меланжевого верблюда", "Движение диагональных осей", "Прелюбодеяние святого Дифтерия", "Зубчатые колёса непреклонности" и "Супрематический пожар в Большой Библиотеке имени Дагона", вид которых вызвал у зрителя облегчённую улыбку:

- Что же должно твориться в голове у человека, который готов повесить у себя в спальне "Лучистых выпукло-вогнутых валетов", да ещё и за такие деньги.

Рассовав бумаги обратно по карманам и заперев машину, Адамс уложил несессер в сумку, перекинул пальто через руку, надел шляпу и фланирующей походкой направился в отель, где, узнав от услужливого портье, что путешествие его спутника завершилось вполне благополучно, заказал себе в номер кофе, изъявил желание начать своё утро с завтрака сколь умеренного, столь и раннего, одарил долларовыми банкнотами портье, надзирателя рецепции, бармена и даже отловленного по пути официанта, совестливого, но не долго отказывавшегося от незаслуженной награды. Поднялся к себе, повесил пальто на вешалку, снял рубашку, надел извлечённую из сумки футболку, затем аккуратно достал следом уложенный в пакет светлый костюм, и повесил его рядом с пальто. Выразив благодарность за принесённый кофе очередным портретом Вашингтона, Адамс тщательно закрыл дверь, занавесил окно, отправил паспорт из кармана сиззиевого пальто на стол, и раскрыл несессер. В нём лежали лекарственного вида пузырьки, скальпели, баночки чернил, шприцы, иглы, какие-то крючки и другие мелкие инструменты. Первым делом хозяин скальпелей извлёк пузырёк бензедрина, а из него две таблетки, немедленно употреблённые по назначению, после нескольких секунд созерцательного ожидания с прикрытыми глазами запив их кофе. Затем, полистав и внимательно осмотрев паспорт, достав лупу, два разноразмерных скальпеля, бритвенное лезвие и пузырёк какой-то жидкости, мужчина склонился над столом в кропотливой работе.

Тусклое солнце декабря разбудило Сиззи, лежащего поверх одеяла в брюках и расстёгнутой рубашке. Пиджак при этом был странным образом аккуратно уложен на кресле, пальто чинно висело на предназначенной для этого вешалке, на столе рядом с газетой Arkham Tribune лежала шляпа, подле которой стояли бутылка содовой и аптечный пузырёк. Недобро щурясь на пробивающиеся через жалюзи лучи, Сиззи не без усилий слез с кровати и принял, пошатываясь, вертикальное положение. Простояв так несколько секунд, он отправился к столу, поморщившись, повертел в руках пузырёк с надписью Benzedrine, открыл содовую, жадно выпил половину, кошачьи жмурясь от удовольствия. Затем всё-таки открыл пузырёк, взял одну таблетку, запил, и сел за стол, взявшись за газету.

Заголовки гласили: "Айк едет на рыбалку - часть предвыборной стратегии республиканцев, или подготовка к пенсии?", "Тропическая революция в ста милях от Флориды" и "Загадочный мистер Сайфер ставит любопытные вопросы перед ФБР, полицией и всем обществом". Сиззи включил настольную лампу и склонился над газетой.

... нам мистер Гувер. Итак, совершено убийство. Конечно, отмахнётся читатель, а с ним и агенты ФБР, мало ли убийств происходит в стране в целом и Нью-Йорке в частности! И с этим не поспоришь. Но в данном случае жертвой стало лицо значительное, а не "простой человек" (дождёмся ли мы того, чтобы перед законом все были одинаково значительны?), что признаётся и полицией, и Бюро, и мэрией города, и едва ли не правительством. Казалось бы, должна вестись весьма активная работа по поиску и задержанию убийцы. И кто-то может сказать, что она и ведётся: в самом деле, ведь все агенты подняты по тревоге, патрули полиции усилены, машины досматриваются, и делается куча других подобающих случаю вещей. Но где же результаты, спрашиваю я? Конечно, мне возразят, что такие дела быстро не делаются, что нелепо требовать моментального решения проблем и прочее. Что ж, обычно основная работа приходится на установление личности преступника, а его обнаружение и задержание - уже вопрос техники. В данном же случае удача (или неудача преступника, зависит от ваших философских предпочтений) сделала всю эту тяжёлую неблагодарную работу за господ сыщиков, предоставив им имя душегуба сразу вместе с фактом убийства. И что же дальше? Все наши правоохранительные органы не могут найти человека, личность которого установлена. Более того, человека с редким именем, а не Джона Марксона или Марка Джонсона. Так ли не профессиональны охранители нашего общественного спокойствия и законности, что им эта задача не по силам, или в дело вмешиваются другие факторы? Скажем, указание политиков сверху, или влияние криминальных кругов, наконец - своеобразная благодарность за устранение того, с кем ФБР ничего не могло сделать по закону. И это можно понять по-человечески, но всё же закон должен быть выше этого. Хотя если такой аспект имеет место, не дурно бы законодателям предложить закон о смягчении наказания за убийство заведомых преступников. Однако это должно быть именно смягчением и дифференцированием наказания, а не одобрением самосуда. И заведомость преступности тоже должна определяться судом, а если так, то убийство осуждённого неким лицом вместо задержания полицией - не говорит ли о неэффективности этой самой полиции? В общем, дело это не простое, но на то у нас и есть коллективное разумение Сената и Конгресса, и тысяч прочих юристов. Так или иначе, перед всеми нам, начиная от генерального прокурора и до последнего гражданина, некий мистер Сайфер поставил очень любопытные вопросы, от честных ответов на которые перед нами самими зависит...

Вопросами задавался некий Макколей Пиченберг. Сиззи равнодушно вздохнул, пожал плечами, отпил содовой и отложил газету в сторону, обнаружив под ней свой паспорт и аккуратным почерком исписанный лист.

Доброго утра, уважаемый Фрэнсис Руфин! Извиняюсь, что расставаться нам приходится нежданно, а прощаться - письмом. Но обстоятельства в данном случае сильнее нас. Во всяком случае, меня. Так же хочу извиниться, что до минувшей ночи сомневался в том, кто ты есть, убедиться же, что ты и вправду торгуешь картинами вроде "Краснокубическое миропомазание Сталина преподобным Гитлером", было огромным облегчением. Хотя, надеюсь, ты не очень пострадал от моих подозрений, независимо от степени их оправданности. Согласись, весьма ведь неожиданно встретить в каролинской пустоши человека со странными рассуждениями вроде твоих, которые иногда доходят едва ли не до прямого оправдания организованной преступности. Но мыслишь ты интересно, и со многим я согласен. Однако, поверь, лучше всё-таки по возможности строить жизнь без мафии; даже если она и выполняет какие-то функции государства лучше или вместо него, это скорее недоработка общества, чем достоинство гангстеров. По аналогии с твоим призывом не подчиняться автоматически традиционному образу жизни - лучше уж попытаться воспитать порядочных граждан и выстроить получше работающее общество, чем мириться с его теперешним несовершенством. Кстати, как ты без труда поймёшь из нижеследующего, я вполне выстроил свою жизнь в согласии с твоей философией, отнюдь не пойдя на поводу у традиции, класса, общества, а выстроив жизнь свою весьма альтернативным ко всем привычным способам образом.

Чтобы скрасить твоё утро, я избавил тебя от необходимости беспокоиться о низменной материальной стороне жизни, оставив тебе содовую, немного бензойных колец и оплатив номер, а также завтрак, который ты можешь спросить внизу, и можешь выезжать беззаботно. Сверх того, оставляю тебе небольшой, но значимый для меня подарок. Хотя и взяв кое-что взамен. Мы так поступали в Корее: перед выходом в разведку менялись не глядя с товарищами чем-то важным и памятным для себя. Тогда я не задумывался над этим, относился просто как к традиции, а теперь мне кажется, что это была попытка оставить по себе след в этом мире. Ребячество - скажешь ты? Пожалуй, но мы и были совсем мальчишками.

Итак, оставляю тебе то, с чем долго был неразлучен, многое повидал и не менее того совершил, к чему привязался, и чего мне будет не хватать, - оставляю тебе мистера Луиса Сайфера, постарайся его беречь по возможности. Долго я прожил в этом образе, так с ним свыкся, что, признаться, не уверен даже, каково мне будет без него. Но ставки так высоки, что тут уж не до сантиментов. В конце концов, важно ведь, каков человек, а не как его зовут, и тем более, что написано в его паспорте, верно? Как ты, полагаю, уже догадался, его я обменяю на мистера Фрэнсиса Сиззи. По-моему, обменять мелкого антиквара на полулегендарного ассасина, в поисках которого ноги сбивают все агенты, шерифы и полицейские страны - не дурная сделка.

Что ж, время неумолимо, отъезд мой близок, так что прощай, неожиданный мой попутчик, спасибо, что скрасил мне дорогу и дал пищу для размышлений. Желаю тебе хорошей охоты на плохие картины, процветания в кошельке и умиротворения в душе. Береги себя.

Бывший Л. Сайфер.

P.S. Не могу сказать с уверенностью, но безопасности ради лучше избегай толстяка Поллита. И забегаловки, где мы его повстречали, и того мотеля с циклопом.

Сиззи откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Затем рывком отбросил газету в сторону, и раскрыл лежавший под ней паспорт. Паспорт был на имя Луиса Шеду Сайфера, с безупречно вклеенной его, Сиззи, фотографией.

Рука в светло-бежевом рукаве опустила на поднос опустевшую кофейную чашку. Грузный джентльмен у борта приближался к середине своего завтрака; потушенная сигара почтенно возлежала на серебряном блюдечке, ожидая своего десертного чаша. Крики чаек наполняли морской воздух, полнящийся золотом солнечного света, прохладным ветром, предвкушением дальних стран и щекочущим ожиданием приключений. Бежевый мужчина посмотрел на часовые стрелки своего запястья, и жестом взлетевшей руки подозвал белозубого стюарда.

- Скажи, Карлос, как себя чувствуют ваши банки в связи с этой вашей революцией, не возникнет у меня проблем с получением денег?

- Не беспокойтесь, синьор Сиззи, Финансерио Интернасьонал и Банко Метрополитано пребывают в отличной форме.

- Рад слышать. А можно ли отсюда отправить телеграмму в Нью-Джерси?

- Конечно, сэр, никаких проблем. Сейчас принесу бланк.

- Спасибо, амиго. И захвати ещё кофе, пожалуйста.

Мужчина откинулся на спинку стула, запрокину голову, и подложив под неё руки, подставляя солёному ветру странствий растягивающееся широкой улыбкой лицо.