Дрозд опустился на ветку, огласил окрестности радостной трелью и принялся таращиться на человека, стоявшего под деревом. Человек улыбнулся птице, как доброму знакомому, поправил за спиной лук в потертом кожаном чехле, вздохнул и двинулся в путь. Человек был на работе и чувствовал, что сегодня ее будет много. Сельго Дроздовик был следопытом. В конторе полкового писаря наверняка бы нашелся пергамент, удостоверяющий, что Сельго из Шайграба, он же Сельго Дроздовик, был принят следопытом на службу Королевскому Дому Конды в год 1022 от Высадки, или, по-эльфьему, в 7567 весну от Сотворения Луны, чему аккурат в канун Большого Поста будет двенадцать зим, но Сельго был следопытом, сколько помнил себя. В лесу он чувствовал себя как дома, да он и был его домом. Большую часть года Сельго проводил в нем, возвращаясь в полковые казармы к зимним праздникам - сходить в баню, в храм, да к кастелян-магистру обновить аммуницию и получить жалование за год. Среди деревьев время текло неспешно, подчиняясь своей природной логике, законы леса всегда понятны, просты и справедливы, в отличие от законов людских, и весна сменяла зиму не по чьему-то приказу, а потому, что так естественно, правильно и понятно. Самодельные сапоги из мягкой оленьей кожи неслышно ступали по богатому ковру опавших листьев, руки нежно ловили упругие ветки, не давая им разогнуться в полную силу и выдать следопыта ненужным шорохом, а мысли в голове текли медленно и неторопливо, находясь в гармонии с человеком и природой.
Сельго Дроздовик остановился и вздохнул. Надо было работать. Оттопырив на левой руке указательный палец так, как было нарисовано на учебном пергаменте, прибитом в писарской к стене, он надавил себе на левое веко. "Да, - подумал Сельго, - научились наконец-то господа волшебники делать эти штучки. Две проигранных войны им потребовалось, две угробленных армии. И мор в Балибурге. Каждое заклятье кровью куплено. За каждым душ невинных не счесть. Магия, мать ее". Сельго Дроздовик сплюнул, резким жестом отстегнул флягу, висевшую на поясе, и сделал два хороших глотка. "А, з-з-зараза! Двойная перегонка, если шинкарь не соврал". Вернув пулупустую флягу на место, Сельго решительно повторил процедуру глазовыдавливания. Едва палец коснулся нижнего века, как перед глазами следопыта возникла волшебная картинка, источником которой был магический амулет в виде простого на первый взгляд браслета, обвивавшего левую кисть. Большая стрела висела в воздухе, указывая в глубь леса, куда-то на северо-восток, оперение стрелы было зеленым, как и почти все древко, лишь наконечник начинал желтеть, и на самом острие горела яркая красная точка. Это означало - источник враждебной магии там, на северо-востоке. И еще это означало, что сегодня будет много работы.
Сельго решил было еще глотнуть из заветной фляги - рука уже опустилась на ремень - но впереди был длинный путь, и он передумав, двинулся в направлении, указанном волшебной стрелой. Шел он довольно быстро, медленнее, чем ходят по лесу эльфы или полурослики, но быстрее, чем ходят обычно люди, не говоря уже о различных там карлах - гномах, дварфах и прочей подземной дряни, как бы они сами себя не называли. Голова следопыта была свободна, и от размышлений о магии и волшебниках он перешел к раздумьям о своей работе. Раздумья были тяжкие. Работа, которая раньше нравилась, приносила удовольствие и дарила свободу, превратилась в свою полную противоположность, и виноваты в этом были, естественно, господа волшебники, засевшие в регентском Совете, и от имени малолетнего государя творившие страшные вещи. Для начала они объявили Междуречье, исконно эльфийскую землю, протекторатом Конды, со всеми вытекающими последствиями. После двух провалившихся походов, стоивших миллион дукатов и сто тысяч жизней, провинция превратилась в довольно мрачное место. В городах был введен комендантский час, по селам шарили банды дезертиров и кастелянские команды фуражиров, соревнуясь в грабежах и убийствах друг с другом. После страшного мора в Балибурге Совет вроде взялся за ум, следопытов снабдили магическими локаторами, в гарнизонах навели порядок, а в Шайграбе была даже построена магическая башня и поселен маг-резидент. Жить в провинции стало спокойнее, но только не следопытам. На них была возложена обязанность патрулировать правый берег Лиазы, вылавливая эльфийских лазутчиков. Еще сильнее, чем полумифические шпионы, Совет и мага-резидента интересовали все случаи магической активности. Вот поэтому Сельго Дроздовик сейчас полушел-полубежал по лесу, не позволяя себе остановиться ни возле кустов дикой смородины, которые, впрочем, трещали и раскачивались, выдавая присутствие косолапого лакомки, ни на земляничной поляне, с прозрачным и холодным ключом, бившем из-под земли.
На вершине холма Сельго остановился. Солнце стояло в зените, он шел уже часа три. Пора сверить направление с амулетом. С тяжелым вздохом - старую лошадь новым трюкам не научишь - следопыт оттопырил палец и нажал на глаз. Стрела была золотой, тревожным алым светом сиял наконечник, и указывала сейчас стрела точно на восток, упираясь в берег Лиазы. Река скрывалась за далекой грядой невысоких холмов, густо поросших лесом, но и здесь ощущалось ее влажное дыхание.
К реке он вышел на закате. Багровое солнце тонуло в облаках, а алая стрела-указатель настойчиво звала Сельго в камыши. Обогнув полузанесенную речным песком корягу, он вначале наткнулся на развешенную на сухих ветвях одежду. От неожиданности он окаменел на мгновенье, но в следующий миг на тетиве уже лежала двадцатидюймовая стрела-универсал. Неконвенциональный наконечник, сталь которого была перенасыщена углеродом, оставлял при попадании в живую плоть дыру размером с кулак. Потом он услышал плеск и девичье пение. Рванулся к самой воде, натягивая тетиву до звона. Заходящее солнце било ему в спину, золотые блики отражались от мелких волн, причудливо ложась на ее спину и волосы и вначале следопыту показалось, что перед ним русалка. Потом миг иллюзии прошел, и он понял, что это эльфийка, девушка - подросток. Заметив его, она присела, почти скрывшись под водой, черные волосы, оказавшись в воде, зажили самостоятельной жизнью, поплыли, растеклись в разные стороны, тонкими змейками охватив изящную шею и худые плечи.
Последний солнечный луч зажег в ее глазах два зеленых огня, и ненависть, четко читавшаяся в этом взгляде, заставила Сельго поднять опущенный было лук и тщательно прицелиться в ту точку, где под черной уже водой скрывалось полное ядом сердце.
- Вот что, дева, для начала медленно подними руки вверх, а затем вылазь из реки.
- Отвернись, Dh'oine! - голос ее был полон презрения.
- Нашла дурака - отвернутся и фаербол в спину получить, - спокойно ответил Сельго, - вылазь, и без глупостей.
Зеленый огонь в ее глазах потух, голова поникла, затем она медленно выпрямилась, вставая и поднимая руки вверх, и сведя их над головой и выйдя из воды, замерла. Лунный свет превратил каждую каплю воды в ее волосах в бриллиант немыслимой цены и красоты, а застывшее в напряженной позе тело в статую слоновой кости. Наконечник стрелы следопыта смотрел на два дюйма ниже и правее отвердевшего и напрягшегося соска.
- Одевайся, - так же спокойно сказал Сельго.
Она вздрогнула, и, поколебавшись, спросила:
- Что ты со мной сделаешь, Dh'oine?
- В Шайграб отведу, что еще, - пожал плечами следопыт.
Она натянула на себя одежду, и Сельго, связав ее кисти и щиколотки кожаными ремнями, разжег костер. Несколько раз он активировал локатор, и каждый раз пульсирующая алая стрела указавала на неподвижно лежащую эльфийку. От еды и питья гордячка отказалась, и Дроздовик ужинал в одиночестве, посматривая на свою пленницу через пламя. Покончив с сыром и лепешками, он отхлебнул из фляги.
- И зачем ты сюда приперлась, не пойму, - не то спрашивая, не то размышляя в слух, произнес Сельго, косясь на эльфку. Он не думал, что она ответит. Она ответила.
- Мстить.
- Мстить!? Не иначе как за Нолдо Черного, так?
- Да. За Нолдо. За Нолдо Ваадриэля, Dh'oine.
* * *
Червяк корчился, не желая надеваться на крючок, но толстые короткие пальцы быстро сломили его сопротивление. Теперь червяк корчился на крючке. Стын, деревенский дурачок, радостно плюнул на снасть и закинул удочку. Захотелось Стыну рыбки еще вчера вечером. Всю ночь промаялся, ворочаясь на кровати, а с первыми петухами встал, накопал червей, и, прихватив снасти, в припрыжку поскакал на реку. Поплавок, сделанный из гусиного пера, спокойно плыл по течению, особенно заметному здесь, возле старой бани. Место это пользовалось дурной славой в деревеньке Нижние Бобры, украшением которой являлся Стын. Редко кто сюда хаживал - или кто-то кого-то убил в старой баньке, или еще какое злое дело тут свершилось в незапамятные времена, но шушукались по углам, что видали тут то ли нежить, то ли нечисть - страховидло виду страшного, а потому трудно описуемого. Поэтому Стын нет-нет, да и поглядывал в сторону бани, почерневший от времени сруб которой стоял аккурат напротив незадачливого рыбака, на другом берегу Вертлявки. Неширокая Вертлявка тихо журчала, неся свои воды в Лиазу, правым притоком которой была спокон веку, большая стрекоза уселась на поплавок, наклонив его, а у старой баньки появилась фигура, рассмотрев которую, Стын взвыл, и, бросив удочку, на четвереньках бросился в деревню, громко визжа. Фигура эта врезалась в его память на всю жизнь, и до конца дней преследовала его в ночных кошмарах. Это не было человеком. Острые уши, серый плащ, казавшийся клочком тумана, и лук. И какой лук! Когда Стын заорал и бросился бежать, что-то резко просвистело у него возле самого уха, он почувствовал резкую боль, но не остановился, что и спасло его, а продолжал мчаться, не разгибаясь, до самого подворья старосты. Домчался, и, не поднимаясь с четверенек, принялся стучать в дверь обеими руками.
Выйдя на крыльцо, староста брезгливо оттолкнул дурачка, но заметив разорванное ухо и залитую кровью одежду, удивленно спросил:
- Что ты несешь, какой лук? - возмутился староста.
- Т-там, в ст-т-тарой бане, эльф с во-о-от таким луком, - Стын развел руками так, что лук получился размером с арку крепостных ворот славного города Балибурга.
- Так, гони живо в трактир , там с вечера, кажись, лыцарь какой-то с солдатами остановился. А вдруг это Нолдо Черный?! Мне лишняя тысчонка не помешает!
В сельском трактире обнаружился не только хорунжий с двумя дюжинами копейщиков, но и маг-резидент с охраной, следовавший в Шайграб к месту службы. Поэтому отправившееся к старой бане воинство выглядело более чем солидно. Хорунжий с утра был мрачен, и на все намеки и ужимки старосты отвечал так:
- Награда обещана тому, кто доставит мертвого эльфа в столицу. Так тому и быть. Показывай дорогу!
Королевский маг до разговора не снисходил вообще, его тельники оттирали крупами коней любого, кто пытался к нему приблизиться, и вид имели самый суровый.
- Д-двухсотка, - всхлипывал Стын, держась за разорванное и кровоточащее ухо до тех пор, пока хорунжий не пробурчал, обращаясь к старосте:
- О чем этот дурень бормочет?
- Лук, говорит, такой у того эльфа, милсдарь офицер. Врет, наверное.
- Ха, конечно врет! Я уж в этом деле собаку съел! Нет такого лука. У осадной катапульты натяжение сто восемьдесят фунтов!
Один из копейщиков, пожилой дядька-ветеран с седыми усами, взял Стына за локоть и тихонько спрсил:
- Ох, не к добру, - покачал головой ветеран, - чую, много крови будет.
Поднявшись на холм, процессия остановилась.
- Ага, вот и банька, - удовлетворенно хмыкнул хорунжий, - чуть поболе мили будет. Можно приступать.
Стрела воткнулась ему точно в вырез кирасы, он захрипел, алая струя хлынула на попону коня, и взмахнув руками, хорунжий рухнул вниз. Следующая стрела попала в шею коня одного из тельников мага, конь заржал, заплясал и выгнул шею, зубами пытаясь вытащить стрелу. Стрелы тонко пели в воздухе и почти без промахов били в цель. Копейщики умирали один за одним, пытаясь закрыться щитами от невидимого и беспощадного стрелка. Староста получил стрелу в бедро и теперь пронзительно визжал, расширенными от боли и ужаса глазами глядя на сорокапятидюймовую "флейту" с мощным оперением, торчащую из ноги.
Маг, сидевший до того молча, презрительно улыбнулся и отбросил плащ. Воздев руки к небу, он забормотал что-то, неслышное за криками боли раненых. Несколько стрел свиснуло возле него, бессильно воткнувшись в землю и не причинив никакого вреда. Маг сделал движение, словно отталкивя от себя что-то невидимое, но очень тяжелое. В небе загудело, затрещало, и на баньку, чернеющую у воды, обрушился огненный смерч. Он разметал огромные бревна, словно соломинки, осыпал воду Вертлявки искрами, и там, где он прошел, начинала гореть земля. От реки донесся крик боли, окутанная огнем фигура, взмахнув руками, повалилась в пепел. Свист стрел прекратился.
- Тело отправить в Конду, - распорядился маг, разворачивая коня, - и можете рассказывать всем, как кончил Нолдо Черный, королевский убийца.
* * *
Пламя костра стало ниже, тихо шипели остывающие угли. Сельго еще раз приложился к фляге, гортань обожгло, теплая волна опустилась в низ, к животу, вернулась к сердцу, растеклась по всему телу, вытесняя усталость.
- Королевский убийца был твой Нолдо, понятно?
Девушка, казалось, спала, но ответила сразу.
- Королевский убийца? Разве он убил вашего короля?
- Дуреха, - усмехнулся Сельго, - он пристрелил принца крови, как там его, - он щелкнул пальцами, - а, не важно! Смертельно оскорбил Королевский Дом Конды! А любого, кто посмеет это сделать, ждет смерть, понятно тебе?
Она молчала, костер догорал, и когда следопыту показалось, что она уснула, эльфийка ответила:
- Этот ваш принц заслужил смерть. Нолдо тоже мстил.
Подбросив в загудевший костер сухих веток, Сельго вновь приложился к фляге.
- Пытаюсь я вас, эльфов, понять, и не могу. Такие у вас песни красивые - птицы их молча слушают. А города какие отгрохали, дворцы - загляденье. Много я, скажу тебе, дорог исходил, но ничего краше белых башен Илиэнора не видал. А месть, знаешь ли, очень темное чувство. Откуда оно в вас?
Эльфка напряглась, за спиной заскрипели ремни, голос ее стал хриплым и прерывистым:
- Да, откуда тьма в Сотворивших Луну? Откуда она в тех, кто столетья лежал на Первом Берегу и в чьих глазах отражался лишь ход звезд, пока Всемогущий решал, сотворить ли ему Солнце, или и так сойдет? Тьма, Dh'oine, это наша мать. В предвечную эпоху мы жили под ее плащом. Она пела нам страшные песни, но страшнее этих песен были бродившие во тьме твари с холодной кровью в жилах, исчезнувшие с первым лучом Солнца, упавшим на землю. Тогда же появились и вы, Dh'oine. Лучше бы земля осталась во тьме...
- Ну, это я уже слышал, - прервал ее Сельго,- а что, те страшилки еще кто-нибудь помнит?
- Под белыми башнями есть черные пещеры, Dh'oine. Привратников называют Темные. Иэла была одной из них.
- Иэла? - переспросил следопыт.
- Та, которую ждал Нолдо у Танцующей Воды.
- У Вертлявки, чтоль?
- У Танцующей Воды, Dh'oine.
* * *
В Час Дракона, в тот предрассветный час, когда спит все живое и веки часовых закрываются сами собой, шустрая серая веревка проползла вверх по крепостной стене и крепким узлом завязалась на железном кольце с погасшим факелом. Спустя несколько минут размытая фигура перемахнула через стену и исчезла. Нолдо Ваадриэль, известный среди людей как Нолдо Черный, пришел в Конду по делу, которое требовало тишины, незаметности и сохранения инкогнито. Он пришел убивать. Ни кем не замеченный, он тенью проскользнул по пустым улицам спящей столицы, белкой взлетел на старый клен, и пристроив в ветвях лук, принялся колдовать. Для этого он снял с пояса мешочек, и, развязав тесемки, обсыпал себя с ног до головы мелким порошком, полученным накануне из рук Иэлы. Теперь со стороны могло показаться, что в кроне старого клена приютилась на ночь небольшая серая тучка. Но никто этого не видел, столица спала беспробудным сном. Нолдо также погрузился в полусон, витая где-то на границе между сном и явью, и пробыл в этом состоянии до самого вечера.
Когда паланкин, богато украшенный лентами с золотым шитьем, узорной резьбой и инкрустациями слоновой кости, остановился у дверей под вывеской "Эльфийские Пряности", Нолдо очнулся. Повязал на голову широкую ленту с замысловатым узором, достал из колчана черную стрелу. Сопровождавший паланкин герольд постучал жезлом в железную дверь, которая тут же распахнулась, выпустив на ночную улицу сноп яркого света, запах ароматических свечей и соблазнительные звуки женского смеха, журчания вина и мелодии лютни. Пряностями не пахло. Вывеска была лишь прикрытием, и вылезший из паланкина не без помощи герольда грузный вельможа знал это. На крыльцо вышел господин, одетый по последней столичной моде в камзол с набитыми ватой плечами, белоснежные рейтузы и сапоги с низкими голенищами и задранными к верху носками. Увидав гостя, господин исполнил изящный реверанс и зашептал на ухо гостю:
- Добро пожаловать, Ваша Светлость! У меня есть кое-что новенькое для Вас!
- Все новое - это хорошо забытое старое, - отмахнулся от него вельможа, - я к мадам Иэле, надеюсь, она свободна?
- Для Вас, Ваша Светлость, всегда свободна!
- Поменьше трепли своим языком мой титул, Горж. Во-первых, еще не известно, где он только что был, а во-вторых, нынче и булыжники мостовой имеют уши.
Нолдо слышал все до последнего шороха, хотя до парадного входа "Эльфийских Пряностей" его отделяло приличное расстояние. И услышал все, что хотел. Магический амулет работал безукоризненно. Неделю назад вельможа потерял свой амулет, висевший обыкновенно на шее, и не придал этому значения. А зря.
Принц Диргор прошел внутрь борделя, и Горж запер за ним дверь. Паланкин остался снаружи, слуги переминались с ноги на ногу и отчаяно зевали. Бордель "Эльфийские Пряности" специализировался на оказании услуг клиентам, интерисующихся другими расами, и принц Диргор был его постоянным посетителем. В этот раз он даже не стал заходить в гостиную, где "девушки" развлекали клиентов игрой на лютне и где можно было восстановить свои силы бокалом вина. Горж, держатель борделя, ужом скользнул в комнату и тот час вернулся назад в полутемный коридор, толкая впереди себя Иэлу, острые кончики ушей которой выдавали в ней эльфку. Вручив ей свечу, он подтолкнул ее вверх, на лестницу. Она начала подниматься, беззвучно шагая по ступенькам, и принц последовал за ней. Этого притаившийся эльф не слышал, но спокойно ждал. Когда дрожащий свет свечи затрепетал в окне на втором этаже, он наложил стрелу на тетиву, натянул лук и прищурился. Магический амулет не подвел и на этот раз - красное пятнышко появилось тот час, показывая, что стрелять нельзя. Потом пятно стало желтым, и сразу затем зеленым, и Нолдо спустил тетиву. Стрела, попавшая принцу точно в солнечное сплетение, отбросила его к стене и пришпилила, как бабочку. Иэла осмотрела тело, и, только убедившись в том, что принц Диргор мертв, принялась визжать.
* * *
Ее била мелкая дрожь, зарождавшаяся внизу живота и охватившая все тело, мелкие зубы выбивали чечетку. Костер не грел, пламя казалось ей застывшим куском льда. Мощные толчки шли изнутри, уши иногда закладывало до звона, иногда сухой рот внезапно наполнялся слюной, тонкой струйкой стекавшей со щеки на плечо. Страшная сила внутри нее жила своей жизнью. Жила и готовилась выйти наружу. "Только бы успеть, успеть...".
- Человек, когда мы будем в Шайграбе?
- Что, на костер торопишься? Тамошний маг таких как ты сразу на костер тащит. Прикажет натаскать дровишек, привяжет сердешную к столбу, да как полыхнет огнем - жуть. Иэла твоя тоже кричала, бедная, кричала, а все одно спалил ее изверг этот, только пепел остался. Два дня нам с тобой до Шайграба идти, не меньше.
"Нет, не успеть. А надо, надо успеть, иначе все зря...". Она лежала у негреющего огня, содрагаемая внутренними изменениями и вспоминала, как ...
... пила яд. На седьмой день рвота прекратилась и появилась возможность встать. Держась левой рукой за стену пещеры, она углубилась в недра лабиринта. Двигалась на ощупь. Сознание иногда уплывало, но, в конце концов, нашла то, что искала - чуть дрожащую мембрану. В которую упирался один из боковых коридоров. Осторожно проведя ладонью по чуть влажной поверхности, начала собирать слизь, выступившую на поверхности мембраны, и наносить ее на свое обнаженное тело. Когда вся она оказалась покрыта той же субстанцией, что и ритмично подрагивающая перепонка, прильнула к ней животом, прогнулась назад, чуть присев и раздвинув бедра. Мембрана с голодным чавканьем лопнула, расходясь, и она оказалась вовлечена в нечто теплое, упругое и дрожащее. Снаружи осталась лишь верхняя часть тела, но ее постепенно затягивало дальше, в глубь. Одной рукой упершись в твердую стену и откинув голову как можно дальше, борясь за кождый глоток воздуха, свободную руку, прижав к телу, погрузила в чужую плоть. Минуты тянулись одна за другой, ищущая в густом киселе рука онемела, но вот наконец пальцы нашарили какой-то сгусток, плотный комок величиной с орех, с усилием она смогла подтянуть его к себе и погрузить в себя, раздвинув бедра пошире и выгнувшись в судороге. Своего стона она не услышала, но он вернулся к ней эхом, усилившись, мембрана дрогнула, сокращаясь, чужая плоть вытолкнула ее из себя, и тонкая пленка мембраны вновь стала на место. Застонав еще раз, с трудом поднялась и пошла к выходу, унося в себе чужую жизнь.
* * *
Смерть пришла под утро, галопом. Всадники в черных плащах налетели, разбросав костер копытами коней, Сельго рухнул, не дотянувшись к верному луку, с разрубленной головой. Это была Тихая Когорта - "сначала убей, потом спрашивай". Ее схватили двое, свесившись с седел, не спешиваясь, бросили на заводного и галопом пошли в Шайграб. Тряски и ударов она не чувствовала.Та странная жизнь, найденная в черных пещерах, убивала ее быстрее бешенной скачки. Она, эта жизнь, сожрала ее изнутри, оставив ей самой лишь память, слух и голос. Когда командир Тихой Когорты швырнул свою добычу на каменные плиты подвала Шайграбской Башни, под ноги магу-резиденту, она смогла лишь проговорить:
- Холодная Кровь пришла к тебе, убийца!
Усмехнувшись, маг наклонился, сорвал с нее одежду. И отшатнулся. Узкое щупальце вышло из нее, раздвинув стянутые ремнями бедра, змеей заскользило по ее животу, болотной зеленью четко выделяясь на белой коже, нащупало пол и с силой оттолкнулось от него, поставив тело на голову. Ремни на ногах лопнули, ноги широко разошлись в стороны, выбросив вперед пучек окровавленных щупалец. Маг опомнился, ударил огнем, но в огненном вихре сгорела лишь мертвая плоть, а вновь рожденная тварь, заклекотав, бросилась на него, опутала его руки щупальцами и вонзив челюсти ему в горло. Сожрав всех, кто не успел удрать, тварь поселилась в подвале башни, и принялась петь. Песни эти, никогда не звучавшие при свете Солнца, наводили на людей ужас и вызывали помутнение рассудка. Выжившие оставили город Шайграб, а затем и всю округу.
* * *
"Между Кондой и эльфийским Междуречьем образовалась пустошь, обширное пространство ничейной земли. Королевскому Дому Конды пришлось отложить планы западной экспансии на неопределенно долгий срок, что в конечном итоге привело к падению династии и самого института королевской власти и образованию Первой Торговой Республики"