Для оперативной группы линейного отдела милиции на небольшой железнодорожной станции самым спокойным считается послеобеденное время в воскресенье. Как же: все, кто желал набузить и нахулиганить в вокзале - уже набузили и нахулиганили после дискотеки вечером в субботу, утренние поезда, в которых часто бывают кражи у пассажиров - прошли. Начальство - тоже люди, отдыхает. Так что служба в воскресенье, после обеда, одно удовольствие. Пройдет скорый, Московский, в шесть часов (не приведи, господи, проверяющих из управления) - можно и вздремнуть в кабинете на стульях, и в нарды партейку раскинуть. А ежели в охотку, то и боевые сто грамм пропустить.
Сегодня тоже так. Ничего вроде не предвещало неприятностей. 18.15. Только-только отошел от платформы тот самый столичный литерный. Без происшествий.
Не считая патрульных на перроне и бродяги в камере, в дежурной части и во всем линотделе остались воевать с преступностью пятеро: "самый главный" дежурный по отделу майор Шимбарев, его помощник - прапорщик Куцый, оперуполномоченный уголовного розыска Лёва Кузнецов и опер по делам несовершеннолетних Серега Мудрик. Дежурный следователь Сорокина в дежурке сейчас не присутствовала. Однако в длинный гулкий коридор, начинающийся за дежурной частью, из-за приоткрытой двери с табличкой "Следственное отделение" пробивались звуки музыки. Не теряя времени даром, молоденькая, но бойкая выпускница школы милиции, врубив через компьтерные колонки "Агату Кристи", у себя в кабинете добросовестно "подгоняла" уголовные дела.
В дежурке пахло пылью, оружейной смазкой и копченой колбасой. Колбасу вместе с традиционной поллитровкой "для нужд правоохранительных органов" за две минуты стоянки успел добыть в вагоне - ресторане Московского поезда сообразительный помощник дежурного. На решетках камер для задержанных мирно дремали ленивые пауки. Изловленный с самого утра бродяга (надо же кому-то убирать территорию) накормленный остатками милицейского обеда и снабженный достаточным количеством окурков, спокойно похрапывал в одной из камер.
За окном смеркалось. Собирались ужинать. Куцый хлопотал в закутке, открывая штык-ножом консервы.
Облокотившись на пульт, вольготно развалившись на жалобно попискивающем под тяжелой тушей стуле, рассказывал "самый главный" майор Шимбарев:
- ...и снится мне, что за дверью квартиры - не лестничная площадка, а... л-лужок. Зеленый такой л-лужок... В ту-тумане. Туман, туман...А дальше, т-там, где-то далеко - река. Гладкая такая река, спокойная. Только ее не видно...
Василь Васильевич Шимбарев мужчина с виду вполне солидный. Любой глянет, сразу скажет - да, имеет человек вес. Высокий, дородный. Так и прет от него добродушная сила. Фигура напоминает огромную грушу, значительно утолщенную посредине, и увенчанную вытянутой кверху головой-тыквой. На форменном кителе - планки медалей. Седина на висках. Когда тыква без фуражки - на макушке виднеется обширная лысина.
Да, серьезная фигура. Однако, если присмотреться, есть в нем что-то... Что-то такое, что разом разрушает все представление о солидности. Ага, вот: глаза. Глаза у Василича - особые. Лукавейшие глазки, нужно сказать! Можно даже так разукрасить: блудливые у майора глазоньки. Как у озорника, подложившего кнопку на учительский стул. Или у сметанного кота.
- А возле дверей стоит л-лошадь. Серая л-лошадь в яблоках. Л-лоооошадь, - майор мечтательно прижмурился, как будто смакуя само слово. - Л-лошадушка...
Василич слегка заикается. Почти незаметно. Но заикание придает его рассказу особый, неповторимый колорит. Если кто и пытался потом пересказать что-либо из знаменитой среди местных милиционеров серии "сны майора Шимбарева", то обязательно пытался повторить это заикание. Без заикания - совсем не то. Однако сейчас рассказывал сам автор "снов", и оба присутствующих оперативника жадно ловили каждое слово, каждый жест или движение лицевых мышц рассказчика, готовые взорваться гомерическим хохотом.
- Вот точно знаю - стоит там, за дверью л-лошадь. Серая в яблоках. И м-мокрая, потому что дождик идет. Холодно там, м-мокро. Дождик, туман. Осень все-таки... Я свою Петровну толкаю под бок - иди, говорю, впусти л-лошадушку. Пусть погреется и подсохнет. Петровна проснулась, глаза вы-вытаращила, не понимает ничего - и идет открывать дверь в квартиру. Слышу: ёп...! П-придурок старый! Какая, н-н...й, лошадушка!!
А я точно знаю: было л-лошадка. Приходила во сне...
Василич, закончив рассказ, слегка удивленно, как будто не ожидая такой реакции, уставился на оперов. А те хватались за животы, покатываясь со смеху.
- Хватит ржать! Садимся ужинать! - Куцый, полуосуждающе качая головой, но не в силах удержать улыбки, появился из закутка. - Ну, ты, Василич, и даешь...
Куцый - парень надежный, добросовестный, и простой как... дверь. Невысокого росточка, толстенький, но юркий. Сказали сделать - сделает, не сказали - тоже хорошо... Саша давно, лет восемь, дежурит в одну смену с Шимбаревым. Всего наслушался. Но каждый раз, слушая очередную байку майора, удивлялся: до чего же бывают люди с фантазией...
- Так, хорош т-трепаться, - внезапно переменив тему, важно заявил дежурный, поднимаясь со стула. - Закрывай д-дверь на засов, - Шимбарев кивнул на вход в линотдел, - зови н-Наденьку.
- Она ж не это... не употребляет, - заметил Серега.
- Пьет - не пьет, а позвать надо, - отозвался Лева Кузнецов, кашляя после смеха и утирая тыльной стороной ладони губы. - Пусть поужинает, а то на кофеях долго не протянет... Титьки не вырастут.
- Надежда! Лейтенант Сорокина! - дурачась, покричал в сторону коридора Сергей. - Вас вызывают на совещание...
- Лошааадушка... - опера опять прыснули, смакуя новый прикол Василича.
Зазвонил телефон.
Шимбарев удивленно пошевелил бровями, нехотя вернулся за пульт.
- К-кому не спится в н-ночь глухую, - проворчал майор, поднимая трубку. - Д-дежурная часть, - заявил Шимбарев, приложив трубку к уху.
Наступила пауза, во время которой дежурный слушал кого-то, говорящего на том конце провода, а остальные замерли, ожидая результата.
- На к-каком перегоне? - уточнил Шимбарев. - Сейчас з-запишу. Выезжаем. Охраняйте м-место. Через п-полчаса будем.
- Что такое? Небось - трупачок? - меняясь в настроении, обреченно спросил Кузнецов, когда Василич положил на место трубу.
- Угадал. Не было п-печали... На п-перегоне возле Лесной мужик лежит на рельсах. Скорей всего - т-труп. Московский сбил. Н-надо ехать. Давай, п-по-скоренькому
п-перекусим, и с б-богом, на выезд... Н-начисляй по маленькой... Где Надюха?
- Скоренько, так скоренько, - согласился с "самым главным" Лева Кузнецов. В гранчаках уже призывно мигала московская водка. - Ну, быть добру...
Вся компания дружно потянулась за закуской...
Через полчаса двое оперов, дожевывая трофейную колбасу, выскочили из дежурки и в кабине локомотива попутного грузового поезда выехали на перегон. Сорокина осталась в кабинете, так как на очевидные "отказные" следователю выезжать резону не было.
Труп оказался не совсем трупом. Ближе к полуночи опера вернулась в дежурную часть и привела с собой того, кто подозревался к принадлежности к миру мертвых.
- Давай, заходи, - раздраженно бросил Лева Кузнецов, дергая за рукав длинноволосого субъекта, направляя его к камерам. Задержанный - высокий худосочный парень лет двадцати пяти подслеповато щурил глаза, и казался совершенно не в себе.
"Странный тип" - сразу определил помощник дежурного, встречая оперов с задержанным. Одежда "типа" так же отличалась странностью: сверху какая-то зеленовато-грязная хламида навыпуск, а под ней - неизвестного материала тоже зеленые брюки. Босиком. В руках нарушитель держал кверху подошвой один бутылочной замши сапог, инкрустированный по голенищу каким-то замысловатым стразовым узором.
- Пьяный? - первым делом уточнил Куцый. Он остался в дежурной части за "самого главного". Василич, по случаю ночного времени, ушел спать. И наверняка сейчас видел очередной сон "про лошадушку". Из закутка - комнаты отдыха дежурной смены - доносился переливчатый храп майора.
- Нет, не пьяный. Просто дурной, - возмущался Кузнецов. Вдвоем с Мудриком они прислонили задержанного к стене.
- Стой здесь! И никаких фокусов! - строго приказал Кузнецов длинноволосому.
Доставленный только диковато оглядывался и щурился на электрический свет.
- Пока оформляй протокол за мелкое хулиганство. Сейчас посмотрим, что у него в карманах. Похоже - наркоман, - продолжал возмущаться Кузнецов. - Лежал на рельсах, - пояснил Лева помощнику дежурного. - Обходчики говорят, что его долбануло Московским. Только не верится - ни одной царапины. Скорей всего, просто вколол дозу и лег почивать на пути скорого... Вон, разулся - как будто у себя дома, в спальне...
Второй сапог в темноте так и не нашли.
- А может, это...- осторожно заметил Куцый, - его действительно - поездом? Обычно разуваются при ударе... Надо бы доктора...
- Ну, вызови Егоровну. На всякий случай, - не стал возражать Кузнецов. - Хотя я говорю точно - его поезд не зацепил. Сам знаешь - Московский на перегоне под сто двадцать чешет. Если б зацепил - собирали бы мы этого "кренделя" по кусочкам.
Куцый начал вертеть диск телефона. Вскоре в дежурку патрульные привели двоих понятых и явилась Егоровна - фельдшер станционного медпункта. Привычная к ночным вызовам Егоровна перекинулась парой фраз со знакомыми милиционерами, ехидно улыбнулась, услышав храп майора, и взялась осматривать доставленного.
- Садись. Закатай рукав, - скомандовала Егоровна длинноволосому, готовя стетоскоп, намереваясь первым делом измерить ему давление.
Но "странный" парень, казалось, не понял слов женщины в белом халате. Он продолжал неподвижно стоять в той же позе, в которой его оставили опера.
- Гляди, вроде не опийный, - удивился оперативник, разглядывая голубоватые вены на внутреннем изгибе его локтя. - Следов уколов нету... Наверное, марихуану курит. Или чего-то посерьезнее. Кокс, или таблетки...
Руки у странного задержанного оказались так же необычными. Пальцы - будто паучьи: тонкие и длинные. Кожа на узких ладонях белая и прозрачная. Капилляры видны отчетливо.
"Музыкант какой-нибудь, - определил для себя Мудрик. - Неформал. Много нынче развелось...голубых. Легче всего повыть на каком-нибудь рок-концерте, срубить бабла - в кайф. Работать - никто не дурак" - отчего-то обиделся оперативник. Серега всегда мечтал научиться играть на гитаре. Но из-за полного отсутствия слуха ему это так и не удалось. Неудачи в музыкальных упражнениях вылилась в озлобленность. В каждом музыканте Серега подозревал неформала или даже "голубого".
Егоровна, между тем, вставив в уши наушники стетоскопа, надувала грушей повязку на руке задержанного. Покрутила вентилек. Прислушалась. На ее лице вдруг промелькнула досада, смешанная с удивлением. Егоровна повторно накачала повязку, и опять вслушалась в уровни шумов... На этот раз удивление явно победило остальные эмоции. Егоровна в третий раз накачала повязку. Затем торопливо взяла запястье молодого человека, и стала прощупывать пульс вручную.
- Что такое... - вырвалось у нее.
- Что, Егоровна? - удивились поведению фельдшера опера.
- У него нету пульса. И давление равно нулю. И верхнее, и нижнее... Тело холодное...- растерянно произнесла фельдшер. Порывисто потянулась и пальцами раскрыла задержанному веко.
- Ничего себе! - вырвалось у нее.
Арестант никак не сопротивлялся грубым прикосновениям к своему лицу и глазам. Опера, помощник дежурного и все, кто находился в дежурке, подошли ближе, разглядывая то, что открылось под рукой опытного медработника. Под веком у задержанного оказался... глаз. Но такой, каких никто и никогда не видел. Радужки не было - сплошное глазное яблоко лунно-желтого цвета. А вместо зрачка угадывалась почти закрытая продольная кошачья щелочка.
- Ты на уши его посмотри, - еще больше удивился кто-то. Подняли белокурые длинные пряди. Стали смотреть на уши. Продолговатые, остроконечные, обросшие светлой шерсткой...
Похожие на уши овчарки.
Ничего себе...
Присутствующие в дежурной части продолжали удивляться.
Задержанного раздели до пояса, сняли его зеленую хламиду. И обнаружили, что мышцы устроены совсем не так, как у нормальных людей. До безобразия - не так, совершенно по-другому. На груди "типа" располагалось три пары рудиментарных пятен мужских сосков.
- Таак... - протянул Кузнецов. - Что ж это получается? Смесь кота с привидением...
- Это же... - к задержанному протиснулась следователь Сорокина. К этому времени она уже закончила с уголовными делами и зашла в дежурку, чтобы сдать ключи от сейфа. Полюбопытствовала, что за скопление народа. И обнаружила такое...
- Это же... эльф! - протиснувшись вперед, огорошила присутствующих следователь. - Настоящий ночной эльф!
В этот момент опытная Егоровна поднесла к ноздрям задержанного тампон с нашатырем.
От резкого запаха голова названного эльфом отшатнулась назад. Парень чихнул. Через несколько секунд он зашевелился. И впервые осознанно огляделся вокруг. Кошачьи щелочки раскрылись; присутствующим показалось, что из глаз парня, как из фонариков, брызнул золотистый свет...
- Нужно будить Василича, - продолжая рассматривать странного гостя, сделал заключение Куцый. - Пускай "главный майор" разбирается... Он же у нас спец по "лошадушкам"! и всяческой нечисти.
Эльф, между тем, внимательно огляделся вокруг. Скользнул золотистыми лучами по лицам оперов и понятых, по зарешеченным окнам, по грязным, крашенным синей краской стенам дежурной части... Остановил взгляд на белокурых локонах, лежащих на лейтенантских погонах следователя Сорокиной.
И улыбнулся.
Фонарики как будто переключились на более яркий свет.
- Ну ч-что там? - раздался охрипший со сна голос Василича. - Хм,хм.. Что случилось?
Наконец, из закутка появился сам майор, щурясь на яркий свет. Спросонья глаза майора показывались двумя тускло-серыми лужицами, а на лысину упал безобразный сальный клок.
- Ну и что? - угрюмо уточнил дежурный.
- Да вот... Что с ним делать?
- У него документы есть? - строго спросил Василич.
- Не знаю... - растерянно протянул Кузнецов. - Еще не спрашивали.
И тут же грозно приступил к задержанному:
- Предъявите документы!
Эльф оторвал взгляд от Сорокиной и внимательно посмотрел на Кузнецова. Но ничего не сказал.
- Вы бы еще у голого на пляже спросили документы, - хмыкнула следователь. - Откуда у него могут быть документы? Он же эльф!
- Эльф, не эльф, а документы должны быть, - сделал вывод злой со сна Шимбарев. И добавил: - Из-за т-таких вот и случаются к-крушения поездов.
- А при чем документы к поездам... - попыталась оспорить заключение дежурного Сорокина, но майор ее слушать не стал.
- Сделайте личный д-досмотр - и в к-камеру. Утром разберемся. И стоило меня будить по таким п-пустякам? Вот б-бестолковые... По десять лет проработали, а в простейшей ситации... Как к-клуши какие-то, - продолжал ворчать майор, отправляясь досматривать сны...
Эльфа наскоро осмотрели (ни на его рубахе-хламиде, ни на штанах карманов не оказалось), сняли с шеи витиеватый медальон на цепочке (Куцый записал в протоколе -
"мидальён на ципочке жолтого метала с девятьмя камнями синиго цвета", наскоро втолкнули в камеру, где уже сидел бродяга, и закрыли замок на решетчатой двери. Понятые чиркнули закорючки в протоколе и ушли. Вслед за понятыми, заскочив на минутку в гостеприимный закуток и приняв "пятьдесят капель" для снятия нервного стресса убралась Егоровна.
В дежурке остались помощник, опера и Сорокина. Эльф затих в камере.
Рассказывал Лева Кузнецов.
- Вот у меня был случай...
После того, как разрешилась ситуация с задержанным, опера успели подобрать остатки спиртного и закуски. Спать не хотелось. А что остается делать ночью, в компании, если кончается водка? Тем более под впечатлением задержания "лесного духа"? Только рассказы рассказывать...
- Так вот, пошли мы, значит, в засаду. Информация была точная - должны воровать бензин из цистерны. А цистерну выставили на восьмидесятом тупике - возле дачного поселка. Огороды прямо к железке подходят. Даже заборов нету. Ну, я подобрался тихонечко, и нырк - под стог! Притрусил себя сеном. Обзор - отличный, сижу, жду...
Кузнецов хитро оглядел присутствующих: что, поняли? Уразумели, какой я хваткий опер?
- Ну, сижу я, сижу... Смотрю, идет обходчик. По буксам молотком постукивает, фонариком светит.
Дошел до того места, где я сидел. Остановился. Огляделся, падла, по сторонам... И так, будто сейчас приготовился на цистерну влезть и государственный бензинчик своровать. Ну, думаю, сейчас, сейчас я тебя возьму... Давай, давай, доставай шланг, канистры... Знаете, какие у них шланги? В руку толщиной. Внутрь бутылку от пепси-колы засовывают на проволоке, потом, как поршнем - раз, и все, пошел бензин. За полчаса тонны три сливают.
Ну, короче, наблюдаю я за этим обходчиком и думаю - все, сейчас начнется. Сейчас точно будет на цистерну залезать. Вон, оглядывается как...
- И что? - Кузнецов опять обвел взглядом окружающих. - А ничего. Пооглядывался, пооглядывался обходчик, и пошел прямо ко мне. К стогу. Подошел вот так - рукой можно достать, развернулся, положил с одной стороны молоток, с другой - фонарик. И спускает штаны... Приседает... У меня прямо под носом.
Думаю: если сделает свое дело - вонь пойдет. Не высидеть. А с другой стороны - неохота засаду раскрывать...
Короче. Не успел он умоститься - я потихоньку руки из-под сена протягиваю... Ночь, кругом ни души... Руки холодные... И - цап его за уши!
Короче. Оставил он молоток, и фонарик оставил... Заорал и рванул - хорошо пошел, как ракета - по парку. Чуть штаны не потерял...
Но что самое поганое - успел он мне место для засады испортить. Как я его за уши схватил, так он сразу весь балласт из себя и выбросил.
Наш кадровик потом долго с жалобой разбирался - кто обходчика насмерть перепугал? А наши ребята в один голос - черти. Или эти... эльфы завелись на дачном поселке...
Куцый и Мудрик смеялись долго. А Сорокина отчего-то пропустила мимо себя очередную оперскую байку. Дослушала только из вежливости. Она о другом думала.
"Как же это?" - мучил следователя вопрос. "Что же они так? Ведь там, в камере - настоящий...По всему видно - настоящий".
Сорокина глубоко вздохнула и, еще раз глянув на скорчившуюся за решеткой фигуру в зеленой хламиде, пошла к себе в кабинет.
В кабинете привычно включила компьютер... Но никакие дела в голове не помещались. Надежда посидела еще немного, невидящими глазами уставившись на экранную заставку, затем встала и подошла к зеркалу.
Пригляделась в надтреснутое стекло на дверке шкафа.
И вдруг увидела...
- Ой! - вырвалось у нее. Надежда пригляделась внимательней. С жадным любопытством стала разглядывать нечто... нечто такое, что совершенно поменяло ее настроение. В глазах замелькали и засветились восторг и удивление...
Волосы. Ее негустые прямые волосы, уже много раз стриженные, обесцвеченные и окрашенные в парикмахерской в "платиновый" тон... Они вдруг стали значительно длиннее, гуще и закудрявились. И цвет... Парикмахерская окраска пропала. Теперь они были ярко-рыжего цвета, с золотой искрой - такие, как в детстве...
Надежда даже протерла глаза - вдруг показалось? Осмотрела свои пряди на свету - точно... Рыжие, длинные и вьющиеся крупными кольцами.
Как же это? Значит в камере для задержанных - настоящий чародей?
Надежда ни на секунду не усомнилась, что все превращения, случившиеся с ней, произошли по воле этого странного человека с кошачьими золотистыми глазами.
Из дежурной части вдруг донеслись возбужденные голоса. Вскрик... Следователь прислушалась. Показалось, что там кто-то плачет...
Ведь он - там. Золотоглазый эльф.
Надежда прожогом кинулась в дежурку...
Нет, здесь никто не плакал. Наоборот, смеялся. Зло, истерически хохотал Серега Мудрик. А Куцый и Кузнецов, отчаянно матерясь, растерянно смотрели на свои руки.
Руки милиционеров покрылись мхом. Кисти укрыла густая изумрудная поросль. Куцый в который раз пытался поднять трубку телефона, но отчего-то ставшие мягкими пальцы не слушались. Со всех щелей и кнопочек на пульте, в том числе из диска телефонного аппарата, пробиваясь прямо на глазах, вылезали кучками грибы-поганки.
В комнате дежурной части все шевелилось и росло.
Странная болезнь застала Леву Кузнецова стоящим у входа в дежурку, облокотившимся на край стойки. Опер отчаянно пытался сойти с места. Но у него не получалось: из рукавов, и из штанин поверх ботинок лезла и моментально цеплялась усиками за малейшие выступы виноградная лоза. Он так и стоял: локоть намертво прирос к столешнице, пустив корни прямо через ткань.
Мудрик сидел на стуле и хохотал. Его уже всего оплело диким виноградом, и щекотало усиками по шее... Во всей дежурной части пробивалась, росла и ширилась растительность. Пол покрылся зеленым шевелящимся ковром, по которому пробивались желтые цветы одуванчика... Там и здесь порхали бабочки.
Надежда ошарашено оглядела все происходящее. Затем посмотрела на камеру, куда посадили эльфа. Но виновника всех этих событий не было видно. На толстых прутьях арматуры, составляющих решетку, пробились почки, из почек тут же появлялись листья, и завязывались крупные цветы, создавая непроницаемый занавес, заслоняя арестантов...
- Чего стоишь? Бери, звони! - закричал Куцый Надежде, корчась под навалившейся на него зеленью.
- Куда звонить? - растерянно спросила Сорокина.
- Куда-нибудь... Делай что-нибудь! - прохрипел помощник дежурного. Толстый пучок лозы скользнул по его шее, и стал затягиваться...
Было слышно, как за дверью кто-то хрипло матерится. Натужно, сдвинув густую поросль на полу, открылась дверь, ведущая в комнату отдыха дежурной смены. Показался майор Шимбарев. Но его сейчас было не узнать. За майором волочился порядочный жгут вьющихся лиан. А лицо, руки, шею, даже лысину облепили мухоморы.
- Ыхх... - страшно зарычал Шимбарев. И вдруг рухнул на пол. Его тело тут же перехлестнула жадная лоза...
- Стой! - закричала Сорокина и кинулась к камере. Раздвинула пышные цветы на прутьях решетки. Рыжеволосую Надежду зеленая поросль отчего-то не тронула. - Стой! Остановись, пожалуйста... - торопливо попросила следователь у повелителя зеленых чудищ. Эльф спокойно сидел на жестких голых досках в тени цветочной решетки. Рядом с ним забился в угол бродяга, опасливо и настороженно разглядывая странного сокамерника. Перед бородатым лицом бродяги басовито гудел здоровенный шмель, целясь в глаз. Как будто предупреждая: "сиди тихо. И не вздумай пошевелиться..."
- Они не знали, с кем имеют дело, - отчаянно протянула следователь. - Не убивай их... - И почувствовала, что падает прямо на дно страшных желтых глаз...
Он ничего не сказал. Но Надежда вдруг поняла и увидела.
... Подобно стальной петле схватила и перерезала лес железная дорога. За много лет лес привык к болезненному шраму на своей груди. Смирился и подчинился неизбежному злу. Но вслед за малым злом приблизилось и стало перед глазами зло большое. Смерть пришла и притаилась в железной нитке. Сталь дала трещину; вот уже мчатся сюда в мягких вагонах те, кому предстоит умереть...
Не в силах противиться смерти, и не желая стать последним приютом для сотен неуспокоенных и озлобленных душ, лес разбудил его. И он принял поединок. И держал, держал стальную нитку, разрываемый на куски тяжеловесным грохочущим чудищем... А затем упал, обессиленный и раздавленный...
Надежда сразу поняла, что нужно делать.
- Где ключ? - резко повернулась следователь. - Где ключ от камеры?
Но ей никто не ответил. Дежурную часть почти полностью закрыли зеленые побеги... Лоза уже вырывалась в коридор, и тянулась в входной двери. Милиционеры хрипели и едва шевелились под удушающими плетями.
Надежда рванулась к столу, с трудом пробираясь через зеленое месиво. Упала, запутавшись в побегах... Но все-таки прошла несколько шагов. Потянула на себя дверку сейфа..
В сейфе ключей не было. Пришлось возвращаться к завернутому в зеленый кокон телу дежурного, доставать у него из кармана ключи, а затем пробираться опять...
После пыльной вони дежурки, разбавленной запахами плесени и гниения, на улице сразу почувствовался свежий ветерок. Эльф и следователь вышли на крыльцо.
Надежда уселась за руль и распахнула пассажирскую дверь "девятки", принадлежащей Шимбареву, Майор всегда приезжал на смену на личной машине, и всегда парковал ее прямо возле входа в линотдел. Ключи от машины она выудила из кармана майора вместе с ключами от сейфа.
- Элганиэнн. Вортазар - услышала Сорокина и вдруг отчетливо представила медальон на цепочке... Он остался там, в дежурной части. И эльф хочет, чтобы она вернулась и забрала эту вещь.
- Да, да, как же я забыла, - пробормотала Сорокина, порывисто вылезая из машины.
- Элганиэнн. - бормотала она про себя, возвращаясь в дежурку...
Там ситуация изменилась. Как только эльф вышел, опали и увяли зеленые петли, как будто отрезанные, словно лишенные питающего корня. Лева Кузнецов, пошевелив борцовскими мускулами, оторвал, наконец, приросший к столу локоть, и сейчас подобно Голиафу, рвал на себе зеленые веревки. Шимбарев сидел на полу и отдирал от лица подсыхающие грибницы.
Надежда кинулась к сейфу.
- Ты, это... Ты чего? - с трудом выдавил Куцый, освобождаясь от зеленой поросли. - А где задержанный?
- Да пошел ты, - раздраженно кинула Сорокина, забирая из железного ящика эльфийский медальон.
- Тоже мне - нашли кого задерживать... Хорошо что в кикимор болотных не попревращались...
Из открытой камеры выглянул бродяга. Затем, оттолкнув Кузнецова, прожогом кинулся к выходу, на ходу выдергивая из бороды цветы фиалки...
"Девятка" остановилась у самого леса.
- Все, иди, - выдохнула Сорокина. - Вот твой дом.
Эльф, всю дорогу сидевший на месте пассажира так, как будто ехал не в мягком кресле, а на качающейся палубе в шторм, обернулся и глянул на следователя. И вдруг протянул на раскрытой ладони свой медальон.
- Спасибо, отчего-то покраснела Сорокина. - Но, может тебе эта вещь нужна... Очень дорогая...
Но у бывшего задержанного как будто что-то включилось в глазах, какой-то другой свет, и Сорокина сразу забыла, где она, и что с ней, машинально подставив ладонь под тяжелый кусок металла...
- ... и вот б-бегу я, б-бегу... З-знаете, как всегда во сне: ноги как б-будто п-прилипают...
В дежурной части уже все пришло в норму. О случившемся в управление звонить не стали - кто поверит? Чушь какая-то: эльфы, шмельфы... Приведенные взамен убежавшего бомжа две бездомные женщины скоренько убрали в дежурной части остатки зелени, задавили жуков и бабочек, вымыли полы, получили за работу полпачки сигарет и ушли обратно в вокзал. Да, все как обычно. Чего только ночью не привидится?
Опять рассказывал маор Шимбарев.
- И вот б-бегу я, б-бегу... А позади м-меня - ц-циклоп. Ог-громный ц-циклоп. В-во лбу - г-глаз. Один-единственный. Т-только я откуда-то знаю - он все в-видит... И думаю -
к-куда он с-с-смотрит?
- И в-вот он м-меня почти д-догнал. А я оглядываюсь и в-вижу: у него ру-ручищи - огромные. П-пальцы т-толстые, как вот, - ну... как д-ду-дубинка милицейская.
А впереди м-меня - п-пропасть. И все: останавливаюсь я на с-самом краю. Д-дальше б-бежать некуда. Д-думаю: м-может спрыгнуть? Н-нет, высоко... И тут чувствую, что ц-ци-циклоп меня н-настиг... Ч-чувствую: пристроился он сзади... и втыкает он мне свой
п-пальчик в з-за-задний проход. Прямо сквозь б-брюки. И п-поднимает над п-пропастью...
И я ч-чувствую - п-падаю, п-падаю... И мы-мышцами, - Василич кивнул назад, указывая на собственное седалище, - держусь, изо всех сил держусь...
А п-под ногами - п-пропасть. Вот представьте себе - моя туша - над пропастью. На одном пальчике.
Ч-чувствую, сейчас он меня с-сбросит А я ему к-кричу: "н-не разжимаааай п-паааалееец!"
И тут я проснулся.
Опера, и явившиеся на смену постовые грохнули хохотом. А майор, приглаживая на месте бывшей лысины появившиеся за ночь густые курчавые волосы, ласково улыбался, как большой кот, съевший сметану.
- Чего в нашей службе только не бывает... Что-то моя "девяточка" совсем грязная. Как будто ночью ездил на ней кто. Надо бы помыть. Приведите какого-нибудь бомжика...