Сталь лезвия столь опасна, сколько и привлекательна. Неумеющий владеть ею - боится ее. А тот, кто знает, как с ней совладать, как укротить, для кого это не просто вещь, а продолжение самого себя, тот жаждет вновь и вновь ощущать ее тяжесть, видеть этот холодный блеск, словно взгляд ледяной красавицы. Сплетение оружия и танца излучает опасность и невероятно притягательно.
Танец всегда прекрасен. Когда танцуют, открывая душу, изливая чувства и мысли, стремясь к чему-то необычному, забывая о трудностях и невзгодах. Он может быть совершенно обычным, без профессиональных па и других излишеств, без нарядов и праздничной обстановки, в конечном итоге без придирчивой оценки зрителей. Один лишь танец, движения, возможно не выверенные годовыми тренировками, но по-своему простые и изысканные. Музыка знакома, словно слышишь ее каждый день, так привычна и понятна. И главное - весь танец искренний, такой о котором не будет крика и шума, но его будут помнить и нести в сердце и разуме.
- Амелия, плутовка! Где ты спряталась? Я же найду тебя и будет лучше, если до приезда отца! - эльфийка в голубом халате из газа бежала, насколько позволяли каблуки на изысканных босоножках, по большому залу. - Маленькая стерва, тебе придется за все отвечать!
Амелия сидела на крыше одного из залов большого дома, что принадлежал ее отцу, богатому и влиятельному эльфу. Она любила это место. Отсюда можно было увидеть прекрасные водопады Шиливана, которые здесь были до рождения ее отца. Три больших потока воды, верхний самый мощный. Амелия часто слышала легенду о сестрах Шиливана, что были дочерьми Верховного вождя, Элриндиля Луноликого. Они отдали жизни, став водопадами, смыв врага и спася свой народ в мрачное и ужасное для эльфов время. Время, когда они доверились человеку, еще не зная его корыстной и меркантильной натуры. Так гласила древняя легенда. Теперь же эти водопады всегда напоминают эльфам, кто скрывается под личиной улыбчивых и добрых соседей. Одна эльфийская пословица гласила, что человек может иметь столько же личин, сколько может прожить эльф лет, и у человека только одно истинное лицо, как у эльфа лишь одна жизнь.
Густые рощи виритовых деревьев, цветущих именно в этот сезон, окружали пруд, что был у подножия ниспадающей воды. В рощах Амелия могла сидеть, забыв о времени. Вспоминая детство в Ильтирани, когда они были счастливы. Когда была мама. А теперь она уходила туда, чтобы спрятаться от отца или Тивинари, что присматривала за ней и ее младшей сестрой, Вильнарией. Чаще она выбиралась на крышу, беря с собой что-нибудь съедобное и сладкое, и сидела здесь до заката, а иногда и всю ночь, думая о прошлом и настоящем, немного страшась и в тоже время, ожидая будущего.
- Амелия, все равно вернешься! Что за трудное дитя! - донеслось уже из другого зала. "Немного спокойствия" - улыбаясь и откусывая кусочек сочного яблока, думала девушка.
Лунная ночь, пора луноликих охотников. Самые таинственные и опасные из их народа. Когда-то в детстве отец говорил ей, что луноликие ведут свой род от Элриндиля. И еще сказал, что они охотятся на демонов, хотя это уже наверняка было лишь для того, чтобы напугать ее и заставить пораньше лечь в постель. Она мечтала когда-нибудь встретить такого воина. Он наверняка будет статен, красив, умен, самый сильный ловкий. Он будет примером для всех, а она будет рядом с ним. Красавица эльфийка. Мечты...
- Амелия, Тивинари уже спит, - Вильнария, ее младшая сестра, осторожно пробиралась между пластинами вильтелена, что был абсолютно водоустойчивым. Эльфы не использовали черепицу, по крайней мере, в этом городе. Мир меняется, меняются устои и традиции.
- Ну и пусть. Она бедняжка так перенервничала сегодня, завтра глазки нежной Тивинари будут красными, ресницы загнутся в разные стороны, ноготки белыми пятнышками покроются, а всегда нежная кожа будет сухой и неприятной на ощупь. Что ты, пусть ненаглядная наша отдыхает! - обе эльфийки рассмеялись. Вильнария присела рядом со старшей сестрой, обняв ее за плечи.
- Амелия, ну дай ей шанс. Она ведь старается.
- Зачем она это делает? Матери нет! Попытаться заменить ее кем-то вроде этой изысканной и изнеженной стервы, что лишь живет как нахлебница в нашем доме, было глупостью со стороны отца! - Амелия не хотела плакать при сестре, но не удержалась. Первая слезинка оставила на щеке мокрый след.
- Не плачь, ты же у меня сильная. Каково младшей сестре, когда старшая рыдает, бросив все? Ты же моя опора, кто присмотрит за мной? - Вильнария гладила плачущую сестру по шелковистым волосам, запуская в пряди нежные пальчики. - И Тивинари уж точно не нахлебница, в этом ты не права, милая моя.
Амелия подняла голову, обратив взгляд больших зеленых глаз на сестру. Было так забавно слышать от эльфийки, младше ее на пятьдесят лет, "милая моя". Это слегка подняло настроение раскисшей девушки. Вильнария указала пальчиком в небо.
- Смотри, созвездие охотника. Как ярко светится.
Амелия мгновенно обернулась, безошибочно отыскав созвездие взглядом. Созвездие охотника... Где-то там ходит под ним ТОТ, которого она ждет. Ходит и, возможно, не догадывается о ней, о ее мыслях и чувствах. А может и знает, и от этого ей еще тяжелей, ведь раз не пришел до этого времени, значит что-то его держит или с ним что-то случилось... Амелия снова зарыдала.
- О, Луноликий Элриндиль. Сестра, я сейчас буду ругаться. При рождении мира, тебя наделили теплым сердцем и чистой душой, но ума видать дали мало!
- Не забывай, что я старше, плутовка, - Амелия улыбнулась, вытирая мокрые щеки.
- Когда ревешь, на эверию похожа, да еще и худющую такую! - звонкий смех Вильнарии разнесся над крышей, искренний и заразительный.
- Ах ты...
Я вглядывался в ночное небо, когда просветы в кронах деревьев позволяли это. Чернильное полотно, украшенное золотыми крапинками, всегда нравилось мне. Может это специфика когда-то выбранной дороги, по которой я шел и шел уже не один век. Те, за кем я охочусь, больше предпочитают ночь.
Все чаще и чаще стали появляться мысли, почему я решил вернуться. Вопросы, доводы, упреки, воспоминания. И ни одного ответа. Иду вперед, надеясь хоть на каплю тепла и радости, но знаю, что будут лишь холод, отдаленность и страх с неприязнью в глазах. И становится так мерзко, невыносимо тоскливо, что хочется просто исчезнуть. Для того чтобы выстоять, когда тебя ненавидят враги, говорят, что нужна доблесть и отвага. А что нужно, когда тебя ненавидят, презирают и отталкивают соплеменники...?
Дивный шепот, что плыл за мной всю дорогу, навевал теплые воспоминания. Родная земля, место, где я рос и жил, где я любил и был любим. Древесные гиганты, наблюдавшие мое рождение и взросление, стояли здесь и поныне, шелестя листьями и колыхая кронами под порывами шального ветра. Словно приветствовали меня, ликовали о возращении, наклоняя макушки крон. Вот кто возможно истинно рад мне. Когда я уходил, они безмолвно провожали меня. Я постарел, а они все такие же - могучие и, кажется, вечные.
Укутавшись в плащ, я шел по дороге, на которой два века назад начался мой путь охотника. Сколько я здесь не был, а воспоминания до сих пор все такие же четкие, будто все несколько дней назад произошло. Я уже видел стены города моей юности. Прекрасный Эйльн, город Трех водопадов.
Четыре воина у ворот. Облаченные в тонкие и легкие, скорее используемые лишь для виду, латы, они вели неспешную беседу, как бы и не обращая на меня внимания. В Эйльне воинов тренируют, заставляя полагаться на ловкость и сноровку, а не на крепость доспеха. Я поравнялся с ними. Хоть смотрят безразлично, по крайней мере, хорошо скрывают истинное, это уже лучше, чем когда испепеляют ненавидящим взглядом, но знают, что сделать ничего не могут.
Возможно, узнали меня, но никто даже не поприветствовал. Я прошествовал мимо них, молчание не было нарушено речью. Внутри что-то кольнуло. Задело, ранило, разверзая старую рану еще пуще прежнего. Родные братья и сестры, соплеменники, народ... Отвергли, облекли презрением и ненавистью, и хорошо, что сам ушел. Все вздохнули с облегчением, жизнь вернула в свое русло. Ни печали, ни сожалений об ушедшем, лишь редкие воспоминания. А я помнил всех. Я думал о родных, о близких мне людях, о той, которую любил. Она отвернулась от меня, даже не поцеловала на прощание, не оглянулась, не согрела теплом миндалевидных глаз, в которых я тонул, погружаясь в нежную истому счастья и любви...
Амелия потянулась, зевнув и протерев ручонками глаза. Солнце касалось нежной девичьей кожи теплыми лучами, будто поглаживая, как мама, когда будит утром сладко спящее дитя. Девушка откинула легкое одеяло и, шлепая босыми ногами, выбежала на балкон, выходивший во двор дома. Вильнария заметила сестру и махнула ей рукой, в знак приветствия.
- Спускайся, сонная принцесса! Мы с Итни идем в город, если успеешь, то и тебя возьмем.
Дважды повторять не было нужды. Новый сарафан, легкий, словно тончайший экивермский шелк. Немного пыльцы для теней и блестящий ивенский воск тончайшим слоем по щекам. От пыли и пересыхания кожу убережет, да и сиять на солнце будет поразительно. Больше ничего и не нужно, остальное природа подчеркнула так, что одно загляденье. Амелия вскочила в искусно сплетенные босоножки, и маленькие каблучки звонко застучали по залам и коридорам.
Звонкая музыка кружила, зазывала бросить все и пуститься в пляс, обещая все и сейчас, только отдайся ей. И сладкими обещаниями многих захватывала в свой неистовый танец, разрывая сдержанность, топча скромность, заставляя эльфов забыться и отдаться во власть движений...
Амелия любила танцевать. Вот так посреди площади, среди остальных горожан, под тенями пышных крон. Забывшись, выпуская свои мечты, дав им окружить себя, закрывая глаза и подымая вверх руки, в такт музыке. Вильнария всегда дивилась умению сестры отрешиться от забот и проблем, отпустив себя, расслабившись и наслаждаясь каждым моментом жизни, выпивая все его сладостные соки, не пытаясь что-то оставить. Ведь ничто не стоит на месте. Все движется, видят это эльфы или нет. Иногда в ней появлялась не слишком хорошая мысль о сестре. Она считала в такие моменты ее легкомысленной и ветреной. Но позже стыдилась, понимая, что сестра старше ее и иногда у них просто разные интересы и взгляды на жизнь. Возможно ей, Вильнарии, все это еще так же придется пройти.
- Вильнария, сестрица... - Амелия кружилась, юбка сарафана оголила стройные бедра девушки, закружившись от быстрых движений. Девушка хохотала, так звонко, словно была счастлива, как никогда в жизни. - Вильнария...танцуй со мной, что ты стоишь в стороне...
Мгновение и Амелия исчезла в пестрой толпе. Итни был слегка обеспокоен. Молодой эльф, нанятый их отцом три десятка лет назад, всегда сопровождал сестер во всех их прогулках. Официальных прогулках...
Я не мог сидеть весь день в комнате старого, словно деревья эбонго, эльфа, согласившегося приютить луноликого на несколько ночей. Поблагодарив старика, закрыл за собой испещренную искусной резьбой тимилитовую дверь, сверкающую каплями смолы, что дополняли узор. Поправил плащ и двинулся в центр Эйльна, на Солнечную площадь. Эльфов становилось все больше, взгляды все подозрительней и пристальней. Я кутался в плащ, но это только больше вызывало подозрительности со стороны жителей. Вдруг передо мной остановился щуплый, с длинными русыми волосами эльф.
- Ты кто таков, незнакомец? Твой наряд слишком бросается в глаза!
- Отойди малец, я не в настроении спорить с тобой, - что-то в моем голосе было жесткое, тяжелое. Он как-то странно глянул на меня, пробежался взглядом по всей фигуре, лицо искривила неприятная гримаса, толи страха, толи презрения вперемешку с отвращением. Я лишь криво усмехнулся, он, увидев это, начал медленно отходить.
Снова страх, ужас, презрение и ненависть. И отчаяние. А рана так и пульсирует, жжет и испускает волны боли. Но не один лекарь не способен залечить ее. Боль эта не телесная, она внутри меня самого, разбивая последние доводы, ломая волю и разум, доказывая мне, что меня отвергли, для них я мертв как эльф.
Амелия вырвалась из бесконечного танца, приводя в порядок растрепавшиеся пряди шелковистых волос. Глаза ее еще ошалело бегали по сторонам, а Вильнария пыталась привести ее в чувство.
- Отдышись, сестра, - Вильнария улыбалась, помогая Амелии справиться с волосами. - Теперь идем спокойно гулять, никаких плясок, я прошу тебя. Итни весь издергался из-за тебя. Так крутилась плутовка, что не уследить.
- Меня так забавляет, когда ты говоришь со мной, как с маленьким ребенком, Вина. Я сама знаю, что мне делать, сестренка. Не бери на себя груз того, что не по силам тебе пока унести. И не торопи время, пока можешь жить без забот. Вскоре оно само подгонит тебя, даже мы, долгожители, должны с ним считаться.
Вильнария, демонстративно отвернув милое личико, направилась вглубь Солнечной площади, поманив жестом пальчика Итни за собой. "Ее он слушается охотней, чем меня. Нужно узнать, что между трехсотлетним эльфом и моей сестрой" - не укрылось от старшей сестры.
Амелия направилась за ними, поправляя юбку сарафана. Сколько молодых эльфоф и эльфиек сегодня на площади. Кто танцует, кто сидит в тени, распивая вина и соки. Она едва успевала смотреть по сторонам. Столь увлекали ее прогулки: быть среди эльфов, смотреть, общаться, танцевать, кружась и забыв обо всем, и думать о НЕМ...
Амелия так замечталась, что едва не наткнулась на спину идущего впереди Итни.
- Что случилось? - спросила она, выглядывая из-за его плеча.
Эльфы, что стояли дальше, стали расступаться. Сперва медленно, потом едва не дошло до давки. Амелия не могла понять, чего они так испугались, вглядывалась все пристальней, но сквозь толпу ничего не было видно. Девушка прикоснулась к плечу Итни, но тот будто не заметил этого. Вдруг кто-то впереди вскрикнул, Вильнария удивленно охнула, а Амелия наконец-то сумела разглядеть из-за чего столько переполоха. Крепкого телосложения эльф, в темном плаще, шел посреди площади. Она удивилась, мало кто в такую пору напялил бы на себя плащ, да еще и темных тонов. Но вот взгляд эльфийки привлекли волосы незнакомца. Они были черные, длинными прядями спадая на широкие плечи. Черные! Ни у кого из живущих в Эйльне не было такого цвета волос. Сердце девушки застучало быстрее. Стало страшно и, в тоже время, она замерла в ожидании. Вдруг это ОН...
Я не смотрел на них, обжигающих меня ненавистными взглядами. Просто шел, а толпа расступалась. Хотелось заговорить, улыбнуться, показать, что я такой же как они, разве цвет волос может о чем-то говорить, разве по внешним признакам выбирают себе соплеменников. Что-то холодное, словно тело угря, скользнуло по мне. По сознанию. Кто-то из магов решил опробовать свои силы. Нет здесь настолько сильных и умелых, чтобы потягаться с охотником. Шаг за шагом я иду вперед, везде мне уступают дорогу. Только вот зачем иду - не знаю, не могу понять, что влечет идти и идти.
Зайдя вглубь площади, я вызвал легкую панику в рядах эльфов, едва не началась давка. Плащ уже был излишним, я медленными движениями расстегнул пряжку и тяжелая ткань упала на плиты площади. Окинул взглядом замерших эльфов, рассматривая их лица, одежду. Возвращаются воспоминания, тонкими иглами впиваясь в сердце, разгоняя холодный яд все глубже и глубже. Они замерли от страха и неизвестности, кто-то смотрит с вызовом, но не решается что-либо сделать. А я смотрю и что-то теплое еще шевелится внутри, что-то любимое, то, что берег все эти долгие годы, весь свой путь. Я хотел вернуться, хотел больше всего. Увидеть все это еще раз. Увидеть свой народ. Вспомнить, что я не бродяга и скиталец без роду и племени. С надеждой, что кто-то помнит меня, ждет...
В ответ лишь стена злых лиц, пары глаз, прожигающих на месте. И тишина, никто даже не шепчется, лишь смотрят и ждут. Как волки, попавшие на хищника крупнее.
- Луноликий... Элриндиль, благослови меня! - нежный женский голос был полон удивления и ... радости?
Я, не веря своим ушам, внимательно всмотрелся в ту сторону, откуда звучал голос. Элифийка в легком сарафане вышла из толпы. Она замерла сперва, рассматривая меня, а потом медленными шагами стала приближаться. Стройна, красива, золотистые волосы сверкали под лучами солнца. Как же я разительно отличался от них. Черные волосы, заостренны черты лица, вязь татуировочного узора по всему телу и кожа, ставшая темнее. Лишь малая цена, что мне пришлось заплатить. Я потерял некоторое сходство со своим народом. Такими были все луноликие охотники.
Амелия вышла из толпы, замерев и рассматривая незнакомца. Высокий, с мощным телосложением, разительно отличавшимся от худощавых фигур молодых эльфов, черными волосами и правильными чертами лица. Луноликий! Никак не ошибиться. И кожа с темноватым оттенком. Все, как говорил отец в детстве!
Девушка пошла вперед. Вильнария что-то выкрикнула, хотела броситься за ней, но Итни удержал ее. Толпа с затаенным дыханием наблюдала за происходящим, никто не мог понять, зачем эльфийка делает это. Она подошла к нему вплотную, подняв голову, взглянула в зеленые глаза. И смотрела долго, не отрываясь. В зеленое море боли и надежды, отчаяния и веры, безумных чувств и переживаний. Она видела все это в его глазах, а он не пытался что-то скрыть от нее. Впервые за столько лет он смог открыться кому-то, полностью, не тая ничего.
- Так долго, столько лет... - Амелия положила голову на грудь луноликого.
Он не знал, что сказать. Лишь обнял ее за талию сильной рукой, прижал к себе крепче, боясь, что это злая шутка, что она исчезнет, испарится сквозь пальцы и снова он останется один, путешествующий по дорогам и тропам, идущий в неизвестность. Она слегка дрожала, он чувствовал, как ускоренно бьется ее сердце. Такая нежная и хрупкая. Он вдыхал запах ее волос, дивный аромат фруктов и цветов. И впервые внутри ничего не болело, не тянулись холодные нити, отравляя ядом душу и сердце. Лишь воспоминания, не имевшие теперь над ним власти.
- Амелия! - выкрикнула Вильнария, пытаясь вырваться из хватки Итни.
- Амелия, - тихо произнес луноликий.
Птицы носились стайками, перелетая с кроны на крону, щебеча и радуясь теплому дню, неся весть во все концы города. Музыканты не останавливались ни на секунду, лаская слух дивной, сладостной и завораживающей музыкой. Амелия замерла, расцветая в его объятиях словно бутон прекраснейшего цветка. Ее глаза сверкали радостью, улыбка сияла, вся она была легка и прекрасна. Он не мог оторвать от нее взгляда.
- Музыка играет для нас, - шепнула Амелия.
Луноликий ловко раскрыл руку, которой обнимал девушку, и она закружилась в безудержном танце. Его руки нежно обнимали ее, то прижимая, то отпуская, кружа и притягивая. Они вдвоем и больше никого. Музыка...и дикий град ударов сердца, ликующего, рвущегося в груди, будто желающего показать всему миру, как переполняют его чувства. Удар, шаг, удар, шаг, кружение в крепких руках, что никогда не отпустят, не дадут упасть... И его дивный запах, мужской запах, наполненный ароматами леса, пропитавшими одежду и волосы. Запах зверя, опасного, но преклонившего перед ней голову.
Она хотела кричать. Кричать безостановочно. От счастья, заполнившего ту пустоту, с которой так долго жила, от восхищения, от бурлящих эмоций, словно душа взорвалась вулканом чувств. Видеть его зеленые глаза, чувствовать прикосновение рук, ощущать запах и тепло тела, прикасаться к темной коже, провести ладонью по вязи татуированного узора... Все в нем влекло ее и не зачем было противиться.
Когда она так танцевала? Наверное, никогда. Круг и еще круг, удары сердца, резкое дыхание, вырывающееся из груди, и сознание, будто опьяненное.
Я сказал ее отцу, что хочу забрать Амелию с собой. В городе мне никогда не разрешили бы остаться, а без нее моя жизнь теперь лишится смысла. Он может и хотел прогнать меня, но перечить любимой дочке и неволить ее не хотел.
- Как решит она, - сухо бросил он мне, когда мы стояли у него в кабинете.
Ночное небо сияло золотыми каплями, легкий ветерок приятно щекотал кожу, зарываясь в черные пряди. Я стоял на балконе, рассматривая город и слушая удивительный шум Трех сестер. Так еще называли водопады сестер Шиливана во время моего детства. Там я часто сидел, раздумывая о будущем, мечтая стать великим воином, неся славу эльфийского племени всему миру. Сзади раздались шаги. Я не оборачивался.
- Тебе лучше уйти, оставить ее здесь. Слишком тяжел будет ваш путь, - отец Амелии стал возле меня, любуясь полотном ночного неба.
- Нет. Я ее не оставлю. Без Амелии моя жизнь рухнет сразу, не будет уже трех веков медленного увядания, - я повернулся к нему, рассматривая статного эльфа с белыми волосами. И не скажешь, что ему минуло более девяти веков. - Она вернула меня, вытянула из омута. Поэтому я готов стоять хоть против всего города.
- Гордые слова, но, увы, в это раз имеющие за собой силу. Лучше ты был бы влюбленным юнцом, а не опытным и опасным убийцей.
- Ты знаешь, кто я. С убийцами это не имеет ничего общего. Я делаю то, к чему если и стремился, то не таким путем, - в этот раз я не был раздосадован непониманием моего пути собеседником. - Я не мечтал быть луноликим, вести охоту на тварей и тех, кто им уподобляется.
- Я понимаю. Тебе, точнее луноликим, пришлось платить за весь наш народ. Мир полон демонов и подобных им тварей, мы должны были следить за ними, защищать мир и младшие расы, но устрашились. Боялись, так же как и остальные. Тогда Элриндиль принял на себя долг. Он был первым. Величайший из луноликих. С тех пор на любого из эльфов может упасть обязанность и он должен заплатить цену за эльфийскую расу - стать луноликим охотником. Мы платим долг нашей земле, нашему миру.
- Отчего же остальные воспринимают это, как нечто унизительное, будто луноликий - это прокаженный, которого нужно сторониться. Меня изгнали мои соплеменники, изгнали, словно примкнувшего бродягу! - я едва мог сдержать эмоции, копившиеся столько лет.
- Я знаю это, но, к сожалению, не могу изменить весь наш род эльфийский. Мы чтим высокое, любим науки и высокопарные слова, считаем большинство рас низшими или младшими, а сами тайно, пытаясь скрыть это, лелеем все самое низшее, что есть в наших душах, выдавая это за нашу избранность. Называем себя перворожденными, хотя всем давно известно, что и до нас были расы и народы, имеющие культуры сложнее и развитей.
- Поэтому мы уйдем с ней. Нам здесь не место.
- Тогда выбирай сразу танец. Танец стали. Никто не посмеет тебе перечить. Более я не властен вам помочь, - с этими словами он, недолго разглядывая меня, покинул балкон.
Тихое утро. Полная противоположность вчерашнему. Свинцовые тучи, блеклые краски, грустные и злые лица. Я хотел крикнуть им всем: "Вы же великий народ! Высшая раса! Ликуйте! Радуйтесь! Радуйтесь, что не вам приходится платить за страх и трусость наших предков. Жаль, что те, кто слагает о вас легенды, о дивном, чудесном народе бессмертных, не видит вас сейчас. Они бы разочаровались, увидев как эльфы кривятся, бывают злы и разгневаны. Где те тонкие черты, неотразимые лица, мудрость, переполняющая взгляд изумительных глаз... Злоба, ненависть, в лучшем случае безразличие..."
- Луноликий выбрал танец стали. Никто не смеет перечить. Выбор сделан. Если танец завершится, он и Амелия уйдут, - говорил один из эльфов, высокочтимых в городе.
На Солнечной площади собралось много эльфов, яблоку негде было упасть. Я стоял посреди площади, в ожидании начала ритуала. Ко мне вышли восемь эльфов, вооруженных узкими мечами. Встали вокруг, на расстоянии пяти шагов от меня каждый. Я рассматривал их бесстрастные лица. Тишина окутала площадь. Снял с себя рубаху и бросил ее за круг воинов.
- Можем начинать, - произнес я спокойным голосом, подняв лежавшие возле меня клинки.
Сделал вращательные движения, опробовав их, размял кисти, повел плечами. И совершенно отрешился от всего. Танец. Танец. Только он...
- Начинайте! - когда слова были произнесены, я уже не слышал их.
Амелия стояла рядом отцом, Вильнария держала ее за руку, в надежде, что сестра хоть немного меньше будет волноваться. Даже Тивинари была здесь, хотя и не одобрила это кровопролитие.
- Сестра, не волнуйся. Все разрешится, и будете вы вместе, - Вильнария переводила обеспокоенный взгляд с нее на отца, ища поддержки. - Отец! Скажи ей, что все будет хорошо!
- Дочка, разве ложь будет лучшим выходом? - он старался не смотреть в глаза младшей из дочерей.
- Но почему? Он силен, ловок. Он же луноликий! - Вильнария едва не перешла на крик, будто сама переживала за своего любимого.
- Никто ни разу не выдержал эльфийского танца. Танца стали. Никто. Слышишь дочка. И Амелия это прекрасно знает, - с этими словами он пристально взглянул на стоящую к нему спиной Амелию. - Больше мне нечего сказать.
- Но зачем? - уже тихо, для себя самой произнесла Вильнария, наблюдая за происходящим на площади.
Луноликий столь быстро и стремительно уворачивался и отбивал восемь клинков, что в это было тяжело поверить. Эльфийская ловкость, столь много воспетая в сказаниях и легендах, сама еще не была залогом такого успеха. Тренировки и опыт делают из талантливого юного эльфа устрашающего воина. Охотник вызывал возгласы удивления у собравшихся. Еще ни один клинок не коснулся его, а сам он был, словно молния, вертелся, приседал, не задерживаясь ни в одном положении дольше мгновенья.
Амелия следила за танцем, затаив дыхание. Вильнария забыла обо всем, даже отпустила руку сестры. Тивинари, удивленная и пораженная увиденным, обернулась к мужу.
- Разве такое возможно? Может он сумеет?
- Нет, милая. Еще ни один за долгие века. Ни луноликий, ни другие воины.
Охотник казалось был неутомим. Как и восемь воинов. Восемь клинков против двух. Удары, искры, звон металла. Каждое движение столь расплывчато, что даже зорким эльфам тяжело было рассмотреть, как двигалось оружие. Минута за минутой. Время тянулось, как сладкая нуга, медленно-медленно стекавшая с ложки. Амелия закусила губу от волнения. Да так, что красная струйка потекла по подбородку. Она даже не заметила. Все внимание на нем. Все мысли.
Я уже не знал, сколько времени длился этот танец. Мышцы ныли, тело теряло гибкость, руки не могли повторять движения с той же скоростью. Я уставал. Я не всесилен. Но продолжал двигаться, замечать движение клинков и воинов, упреждать, отбивать, защищаться. В надежде, что они сдадутся первыми. Вжикнуло лезвие. Совсем рядом. Едва успел. Уже уходит сосредоточенность, я начал сбиваться. Воздух обдал горячими струями лицо. Еще одно лезвие прошло, едва не задев. Мышцы гудят, наливаются тяжестью. Сколько я еще выдержу?
Удар даже не почувствовался. Лишь удивился, что в плече при движении кольнуло. А потом оно стало теплым. Я отвлекся, хотел лишь взглянуть. Миг, не более. И кольнуло в ноге. Сдержав крик, не дал припасть на раненную ногу. Из последних сил. "Нужно дотянуть! Нужно..." - лишь одна мысль.
Амелия вскрикнула, когда его ранили первый раз. Плече обагрилось, тонкие струйки побежали по напряженным мускулам. Потом удар в ногу, потом еще один. Восемь эльфов кружили вокруг ее луноликого в неистовом танце. Сталь пела и голос ее дрожал тонкими нотами, вопрошая крови.
Он едва держался, а она ничем не могла помочь. Он стоял за них двоих, а она была здесь.
- Отец... -тихо прошептала Амелия, оказавшись в его объятиях.
- Все будет хорошо дочка.
- Они безжалостны. Почему? Разве мы так жестоки? - ее голос был наполнен такой болью, что даже Тивинари, не выдержав, отвернулась, чтобы вытереть слезы.
Луноликий стоял. Еще отбивал и пытался увернуться от клинков. От поющей стали. Он продолжал танец, истекая кровью, не произнеся ни слова. Напряженная тишина сковала эльфов. И кто-то вскрикнул. И плотина молчания разорвалась, все сдерживаемое ринулось наружу.
Восемь эльфов остановились. Луноликий стоял. Держал в руках клинки, покрытые его собственной кровью, стекавшей по ладоням. Он закончил танец. Спел песнь стали. А после упал на колени, выронив мечи и повалился на холодные плиты, усеянные красными пятнами.
Вильнария визжала, словно двадцатилетняя эльфийка. У отца сестер свело скулы от напряжения, он разжал вспотевшие ладони, разминая затекшие пальцы. Тивинари стояла в оцепенении, еще не веря своим глазам. А Амелия бежала. Бежала по площади, едва не падая. Бежала к нему. Теперь ее черед сделать все ради их счастья.