Моё детство купалось в зелёной траве, над ним фыркали умные лошади. Потом дохнуло селёдкой Вечной Женственности. Кирзовые сапоги испортили ноги моей краснознамённой юности. Устав долбить, зрелость присела, опершись о вечную стенку спиной. И уже не тайной женщины дохнуло - засмердело со свалки небытия.
Дряхлое светило смотрело на эту гнусную титаномахию с безразличием, лежащего на смертном одре, маразматика. Мир, который зиждился на извечной борьбе двух тошнотворных сущностей, его более не интересовал. Корнелиус, стоящий одной ногой в могиле, равнодушно пускал старческие слюни на пейзаж.
