Я стоял там и думал: какая полноценная, разумная и смелая жизнь когда-нибудь осветит эти берега.
Антон Чехов, 1890 год, в своих путевых заметках о том, как он увидел реку Енисей в Сибири
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Комиссар Илья Руткин сунул портфель под мышку, поправил перчатки из козьей шкуры, натянул меховую шапку, чтобы прикрыть уши, и затянул шарфом рот, прежде чем открыть дверь деревянного домика и выйти в сибирское утро.
Он неохотно вставал с постели, неохотно одевался, неохотно разжигал маленькую плиту, разогревал вчерашний чай, ел копченую селедку, оставленную для него в буфете. Он был комиссаром. Пожилая женщина должна была приготовить ему завтрак, уделить ему немного внимания, но его предупредили.
Тумск был не только Сибирью, но и небольшим погодным форпостом у реки Енисей между Игаркой и Агапитово, далеко за полярным кругом. Переход к модернизации, который со времен Сталина был частью пропаганды суровой, но многообещающей новой земли за Уралом, Тумска почти не коснулся. Сибирские города выросли, чтобы добывать медь, алмазы, золото, добывать энергию из бурных рек, возродить торговлю мехами с коренными эвенками, которые мало обращали внимания на шестисотлетнюю историю.
Тумск не сопротивлялся переменам. Тумску они даже не угрожали. Никого это не волновало. Несколько десятков человек жили в городке сразу за берегом реки, работали на метеостанции, доживали свои дни в качестве политических изгнанников, строили планы или прятались. Тумск был не тем городом, в который можно было бы вкладывать свою репутацию и будущее.
Руткин вытянул правую ногу и попробовал снег. Сверху он был хрупким и достаточно хорошо выдерживал его вес. Примерно через несколько минут должен был прибыть плуг с военно-морской метеостанции на склоне, чтобы начать свой обход, создавая временные дорожки, но у Ильи Руткина не было времени ждать. Он сделал еще один шаг в холодное, темное утро, крепко сжимая свой портфель, и остановился, тяжело дыша. Какая была температура? Шестьдесят ниже нуля? Смешно. Наверное, больше похоже на сорок ниже нуля. Он стоял, раскинув руки по швам, как перекормленный ребенок, в своей меховой шубе, под которой на нем было другое пальто и плотное нижнее белье.
Комиссар скорее переваливался, чем шел к Народному суду через городскую площадь, взглянул на статую Ермака Тимофеевича, который с отрядом казаков завоевал большую часть Сибири именем царя в начале шестнадцатого века. Ермак, в полном вооружении, со снежной шапкой на голове, указывал на восток, созерцая Сибирь, которую он захватил. Ермак сильно нуждался в ремонте.
Руткин сделал еще несколько шагов, остановился и посмотрел на запад, в сторону Уральских гор, расположенных более чем в тысяче миль отсюда, которые возвышались подобно великой стене, протянувшейся от Каспийского моря до Северного Ледовитого океана и отделяющей Россию от просторов Сибири.
На площади никого не было. Слева от него что-то прозвучало, и Руткин неловко повернулся, чтобы посмотреть на реку, но река была скрыта низким хребтом, покрытым, как и весь мир, снегом. Он посмотрел в сторону тайги, огромного леса, который подступал к городу с трех сторон в сотне ярдов. Ничего. Никого.
Комиссар вздохнул и снова направился к низкому каменному зданию, где он должен был завершить расследование смерти ребенка. Обычно комиссара не отправили бы из Москвы в Сибирь для такого расследования, но существовали два фактора, которые делали это разумным действием. Во-первых, ребенок был дочерью Льва Самсонова, известного врача-диссидента и ученого, который был отправлен судебным трибуналом в Тумск годом ранее. Была надежда, что мир забудет Самсонова, пока он будет в изгнании, но, по-видимому, мир его не забыл. Каким-то образом слухи о его мыслях, жизни, попытках вернуться в Ленинград дошли до внешнего мира, даже до Соединенных Штатов. Всего месяц назад было принято решение разрешить Самсонову, его жене и дочери покинуть страну. Велись приготовления. До даты отъезда оставались считанные дни, и поэтому теперь подозрительной смерти ребенка такого человека следовало уделить серьезное внимание, по крайней мере комиссару, и, должен был признаться себе Руткин, он, вероятно, считался одним из наименее занятых из всех имеющихся комиссаров.
Руткину были даны подробные инструкции. Как сказал ему окружной лидер партии Владимир Ковераскин, в прошлом он совершал "ошибки", ошибки, связанные с определенными предполагаемыми злоупотреблениями властью в личных целях. Руткин хорошо знал, что он имел в виду, знал, что назначение в Тумск было предупреждением, знакомством с Сибирью, в которой он легко мог оказаться на постоянной основе. Илья Руткин, который, пыхтя, прокладывал себе путь по снегу, был расходным материалом. Если бы он не смог разрешить эту ситуацию и это привело бы к негативной огласке со стороны, именно Руткин был бы обвинен, понижен в должности и наказан. Если бы ему это удалось, у него был шанс выжить, сохранить свой титул, свое влияние, свою дачу под Ялтой. В возрасте пятидесяти четырех лет он не горел желанием начинать новую жизнь за полярным кругом. Его жена Соня, конечно же, не присоединилась бы к нему. Она сохранила бы квартиру или, если необходимо, переехала бы жить к их сыну, его жене и ребенку в Одессу.
У Руткина не было сомнений и смешанных чувств по поводу осознания того, что Соня не будет рядом с ним, обвиняя, скрипя зубами во сне, ненавидя его неудачу.
Варварство, сказал он себе, глядя на кольцо бетонных зданий рядом с почти древними деревянными и кирпичными постройками. Здания вокруг площади и дома на склоне окружали Ермака, который всегда смотрел на восток. Эти люди, подумал он. Некоторые из них, те, что постарше, вроде того дурака сторожа, все еще говорили "спаси бог", "да хранит тебя Бог", а не "спасибо", когда хотели сказать "Спасибо". Это место, даже деревянное здание церкви, где не проводились службы, было частью бесполезного прошлого, которое просто так не умрет. У всего города не было разумной функции для существования, кроме метеостанции. Ну, была еще одна разумная функция: изолировать таких людей, как Самсонов. Сибирь была усеяна городами ссылки для приема тех, кого по разным причинам государство не хотело сажать в более строгие тюрьмы дальше на восток. Человек не может быть мучеником, если он или она доживают до глубокой старости.
Но Илье Руткину не хотелось думать о таких вещах. На самом деле, этим утром он чувствовал себя хорошо, с надеждой смотрел в будущее. Он что-то знал, благодаря тщательному расследованию обнаружил в этом деле нечто поразительное, что могло спасти его карьеру. Что ж, если быть честным, информация попала к нему благодаря удаче, а не расследованию, но ему не было необходимости быть честным по этому поводу, и он ничего не выигрывал от такой честности. Поэтому он поплелся дальше, желая быть первым, кто присутствует на слушании, чтобы создать у этих изгнанников, хулиганов, древних впечатление, что он постоянно начеку, что государство постоянно начеку.
Он покажет этим людям, покажет Самсонову и всему остальному миру, что комиссар Илья Руткин - не тот человек, которого можно одурачить, с которым можно шутить. Он действовал бы быстро, эффективно, а затем устроил бы шоу, представив свою информацию и документацию о смерти ребенка, закрыв слушание и заново упаковав свой портфель перед отъездом. Он уже позвонил в Игарку, чтобы его забрали в тот день, сказал им, что уладит все дело, но отказался сообщить Фамфанову, местному офицеру МВД, о том, что он обнаружил. Никто не собирался ставить это себе в заслугу, кроме Ильи Руткина.
Он поднял голову, глубоко вздохнул и сделал еще один шаг в сторону Народного зала правосудия. Ему оставалось пройти не более тридцати ярдов или около того, но он не мог торопиться. Ледяной воздух не позволял ему спешить, снег не позволял ему спешить, его тяжелая одежда не позволяла ему спешить, и годы пренебрежения своим телом не позволяли ему спешить. Итак, он не спешил.
Если бы его шляпа не была так плотно натянута на уши, комиссар Руткин, возможно, услышал бы звук, легкое шуршание падающего снега, но он не услышал, и поэтому внезапное появление было еще более поразительным.
"Что..." Руткин закричал, глядя на громадную звероподобную фигуру перед собой. Существо поднялось из снега, как его продолжение, массивный снежный человек.
Илья Руткин был поражен, но не испуган. Он был практичным человеком, представлявшим Советский Союз. Он повернулся к существу и ждал, что оно отойдет или заговорит, но оно не сделало ни того, ни другого. Он стоял лицом к Руткину.
"Чего ты хочешь?" Сказал Руткин.
Существо ничего не сказало.
"Ты пьян?" Руткин продолжал. "Я советский комиссар. Я провожу важное расследование, а ты, ты стоишь у меня на пути".
Теперь существо действительно двигалось. Оно двинулось к Илье Руткину, который отступил назад, прижимая свой портфель к груди, чтобы защититься.
"Чего ты хочешь?" Крикнул Руткин. "Ты хочешь неприятностей? Ты хочешь неприятностей? Это можно устроить".
Существо приближалось к нему.
"Остановитесь", - крикнул Руткин, надеясь, что кто-нибудь в одном из закрытых ставнями домов на площади услышит и придет ему на помощь, но никто не ответил, и статуя Ермака продолжала указывать на восток.
Существо не остановилось, и комиссар Илья Руткин испугался.
"Стой", - повторил Руткин, увидев что-то в руке существа, что-то, что заставило его захотеть бежать, бежать в безопасность Народного зала правосудия.
Он старался не думать о смерти. Не здесь, подумал он, не здесь. Все мысли о слушании, о своем будущем исчезли. Руткину не хватало воздуха. В мире не хватало воздуха, чтобы удовлетворить его, и поэтому он споткнулся, во рту внезапно пересохло, в ноздрях появился едкий привкус. Он схватил свой портфель и поплелся, спотыкаясь, падая и поднимаясь, чтобы оглянуться на существо, которое теперь находилось в нескольких ярдах от него. Да, он был намного ближе к Залу Правосудия, намного ближе, но все равно это было так далеко. Руткин сорвал с себя шляпу, швырнул в существо портфель и попытался заставить свои железные ноги двигаться, поторапливаться, но они не двигались.
Руткин закричал, теперь уже всего в нескольких футах от двери. Существо нависло над ним, и он закричал, а далеко за деревней животное, возможно, волк, возможно, компаньон этого существа, завыло на рассвете.
Дверь. Если бы он мог просто открыть дверь, войти внутрь, закрыть ее и задвинуть щеколду. Не слишком ли многого я прошу от своего тела, от своих ног, от любых богов, которые могли существовать и в которых он не верил?
Его рука действительно коснулась деревянной панели рядом с дверью, но у него не было возможности взяться за ручку. Однако перед смертью у него был момент пожалеть о том, что он сделал дальше. Он повернул голову, чтобы посмотреть, как далеко позади находится существо, и сосулька в руке существа пронзила его глаз и попала в мозг.
Должно быть холодно, подумал Руткин. Я должен быть мертв. Однажды он вздрогнул и тяжело опустился на каменное крыльцо Народного зала правосудия, думая, что переживет это, что притворился мертвым и что его найдут и доставят вертолетом в больницу, где он каким-то образом поправится. ДА. Это было не больно. Он выживет. И с этой мыслью Илья Руткин умер.
В Зале народного правосудия поселка Тумск Сергей Миросников выглянул в заиндевевшее окно и поправил очки без оправы. Сергей сжал в руках метлу и наблюдал, как существо собирается во что-то коричневое, похожее на огромную книгу. Глаза Сергея были плохими даже в очках. В возрасте восьмидесяти трех лет он был доволен тем, что Бог позволил ему прожить так долго при относительно хорошем здоровье. Одним из верных способов покончить с этой жизнью и показать свою неблагодарность Богу было бы открыть дверь и попытаться прийти на помощь дураку комиссару, который настойчиво намекал, что Сергей слишком стар, чтобы продолжать выполнять свою работу. Если бы он вошел в эту дверь и встретился лицом к лицу с существом со своей метлой, Сергей был уверен, что сейчас на площади были бы мертвый комиссар и мертвый сторож.
Теперь приедет другой комиссар, новое расследование. Оно не закончится. Сергей наблюдал, как существо неторопливо скрылось в дальних снегах, двинулось в сторону тайги, а затем исчезло в березовой роще.
Сергей отложил метлу, когда существо скрылось из виду, и огляделся, чтобы убедиться, что его никто не видит. Именно тогда он увидел другую фигуру, молча стоявшую возле ряда берез на опушке леса сразу за площадью. Он не мог разглядеть лица этой другой фигуры, но по позе и меховой куртке понял, кто это был. Эта другая фигура также была свидетелем смерти комиссара. Сергей моргнул, и эта фигура у леса исчезла. Возможно, ее никогда там и не было. Возможно, воспоминания о возрасте сыграли с Сергеем злую шутку. Возможно, комиссар вовсе не был мертв, не был убит этим существом.
Прежде чем подойти к двери, чтобы проверить, Сергей Миросников отошел от окна, чтобы его не было видно, и перекрестился.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Порфирий Петрович Ростников откинул рукав куртки, который касался его щеки, и перенес свой вес на видавший виды деревянный табурет, чтобы его частично хромающая левая нога не слишком затекла. Вероятно, ему нужно будет действовать быстро, когда придет момент действовать.
Он сидел в шкафу квартиры на третьем этаже здания на улице Бабушкина в Москве, всего в четырех кварталах от своей собственной квартиры на улице Красикова. В левой руке инспектор Ростников держал маленький японский фонарик, лампочка которого грозила отказать чешским батарейкам, которые он недавно вставил в нее. В правой руке Ростников держал книгу Эда Макбейна "Грабитель" в мягкой обложке на английском языке. Он прочитал книгу пятью годами ранее, а еще за четыре года до этого. Перечитывать это было самое время, и поэтому, ожидая, когда трое вооруженных грабителей вернутся в квартиру, Ростников сидел молча, переставляя свое более чем 220-килограммовое тело и надеясь, что батарейки выдержат.
Если фонарик все-таки выходил из строя, Ростников откладывал книгу и молча сидел в ожидании, размышляя об ужине из курицы табака, цыпленка с черносливовым соусом и маринованной капустой, который его жена Сара пообещала ему на этот вечер, если у нее не начнется очередная головная боль, мучившая ее последние несколько месяцев.
Ростников прочел: "Ибо, как заметила старая дева, целуя корову, все это дело вкуса". Он читал эту строчку раньше, но впервые ему показалось, что он понял шутку, и он слегка улыбнулся, оценивая. Американцы были очень странными. Эд Макбейн был своеобразным человеком, включая в свои полицейские романы изображения отпечатков пальцев, карты, отчеты и даже фотографии. Восхитительный, но своеобразный.
И тут Ростников услышал, как дверь в квартиру начала открываться. Он выключил фонарик и встал быстро и бесшумно, несмотря на свою массу и мускулы, напряженные за годы поднятия тяжестей. Когда трое мужчин вошли в квартиру, громко разговаривая, Ростников положил фонарик в левый карман своей куртки, а в правый осторожно положил книгу в мягкой обложке. Он не пользовался закладкой, никогда бы не подумал загнуть угол страницы, чтобы отметить свое место. У него не было проблем с запоминанием своего места в книге.
Первого человека, вошедшего в дверь, звали Кола, Кола-Грузовик, здоровенный медведь с ушами, свернутыми от слишком многих пьяных драк. Кола, которому через два дня предстояло отпраздновать свой тридцать девятый день рождения, побрил голову и надел французские футболки, демонстрирующие его мускулы. К сожалению, футболки никак не могли скрыть его огромный живот, хотя ни у кого не хватило бы смелости сказать об этом Коле, даже у Юри Глемпа, который был вторым мужчиной в квартире. Юрий был даже крупнее Кола и на десять лет моложе, возможно, даже сильнее, но Юрий боялся пожилого человека, который, казалось, не возражал против боли, казалось, ничего не боялся. Юрий, с другой стороны, не любил, когда ему причиняли боль, хотя ему доставляло огромное удовольствие причинять боль другим.
Почти два года Кола и Юрий вместе зарабатывали более чем прилично, грабя людей на улицах по ночам и жестоко избивая их, если у них не было много денег. Они тоже били их, если у них были деньги, но не с таким рвением. Часы, кошельки, ремни и даже обувь они продавали Воловкатину.
Юрий, остановившийся перед маленьким зеркалом, чтобы полюбоваться своими аккуратно причесанными волосами, подсчитал количество людей, которых они ограбили и избили. Он насчитал пятьдесят одного. Кола понятия не имел об этом номере и не интересовался им. Казалось, его даже не очень интересовала сумма денег, которую они заработали. В промежутках между ограблениями Кола, как правило, был тихим и угрюмым, пил водку, искал аргументы и смотрел телевизор.
Юрий не знал, как записать два последних ограбления с тех пор, как они схватили "парня", Сашу, третьего человека, вошедшего в квартиру. Юрию не понравился Саша, который познакомился с ними в баре "Националь" в Горьково. Саша, который выглядел так, словно ему положено ходить в школу: волосы падали ему на глаза, белые зубы, купил им водки и стаканчики с минеральной водой и завел разговор. Позже, когда Юрию и Коле он надоел, они ушли, более чем слегка пьяные, и направились к своей квартире. Не более чем в квартале от отеля Саша вышел из темного дверного проема и направил на них старый пистолет Макарова калибра 9 мм. Он хотел их ограбить. Кола улыбнулся и шагнул к парню. Юрий коснулся руки своего напарника, чтобы остановить его. Парень выглядел так, словно собирался выстрелить.
"Просто отдай мне свои деньги, свои часы", - сказал парень, крепко держа пистолет и оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что им никто не помешал.
Юрий выругался и потянулся за бумажником. Кола остановился и рассмеялся.
"Мы занимаемся одним делом, парень", - сказал Кола.
"Хорошо", - ответил Саша. "Просто отдай мне свои деньги, и сделай это быстро".
"Как долго ты этим занимаешься?" Спросил Кола. Юрий уже отдал свои деньги и часы.
"Несколько месяцев. Больше никаких разговоров. Отдай мне деньги".
"Ты мне нравишься", - сказал Кола. "У тебя хватит духу на это".
"Дерьмо", - ответил Саша, и его волосы еще больше упали на глаза. "Деньги".
"Ты же не боишься небольшой крови, правда, мальчик?" Сказал Кола.
"Ты хочешь выяснить?" Саша прошипела.
"Присоединяйся к нам", - сказал Кола.
"Просто отдай ему деньги", - прошептал Юрий.
"Почему я должен присоединиться к вам?" Спросила Саша.
"Ты был бы хорошим прикрытием. Мы с Юрием выглядим как грабители. Ты выглядишь как ребенок. Никто бы тебя не боялся. Тебе больно говорить об этом?"
Они поговорили; по крайней мере, Кола и парень поговорили после того, как парень вернул деньги, которые он взял у Юрия. Парень согласился присоединиться к ним на некоторое время, чтобы посмотреть, заработает ли он больше денег, будут ли они достаточно внимательны к нему.
"Мне нравится этот мальчик", - сказал Кола Юрию, обнимая Сашу за плечи огромной рукой.
Он становится странным, подумал Юрий, возможно, с некоторой долей ревности, в которой он не признавался себе. Но Юрий ничего не сказал. Теперь, больше недели спустя, когда они вошли в квартиру и Юрий проверил свою прическу, он был уверен, что они допустили ошибку. Они совершили два ограбления, и Саша не участвовал в последовавших избиениях, даже утверждал, что слышал, как кто-то приближался, прежде чем они смогли по-настоящему преподать урок второй жертве, которую они оставили около часа назад с закрытым глазом и кровоточащим носом прямо возле станции метро "Добрынинская".
- Давай разделим это, - сказал Кола, закрывая дверь квартиры.
Юрий мог сказать, что Кола был недоволен. Он еще не закончил с жертвой, будет искать драку, кого бы избить, и Юрий планировал быть осторожным, чтобы это был не он. Возможно, он мог бы манипулировать этим так, чтобы Кола выместил свою ярость и разочарование на Саше.
"Да, давай поделим это", - сказал Юрий, направляясь к деревянному столу в центре комнаты. Саша сидел в одном из трех непревзойденных, но достаточно удобных мягких кресел у окна.
"Итак", - сказал Кола, и Саша встал и присоединился к двум другим за столом.
Кола, у которого были деньги, полученные от ограбления, вытащил их, а также часы и кольцо из кармана.
"Пятьдесят четыре рубля", - сказал он. "По восемнадцати каждому. Часы и кольцо переходят Воловкатину".
"Воловкатин?" - спросил Саша.
"Воловкатин. У него ювелирный магазин на улице Арбат, он дает наличные, твердые рубли на руки за такие вещи", - сказал Кола.
Кола немного выпил перед ограблением и слишком много болтал. Этот парень может вернуться сам и разобраться с Воловкатиным без них. Коле следовало бы оставить Воловкатину при себе. Коле следовало бы что-нибудь съесть, но Кола указал на шкаф, и Юрий понял, что ему нужна водка с полки.
Юрий встал и с важным видом направился к шкафу. Если Кола продолжит так пить, у Юрия, возможно, скоро, но не слишком скоро, хватит смелости бросить ему вызов. Юрий Глемп знал, что он умнее Кола, но ум не определял, кто главный. Скоро, очень скоро, если Кола продолжит пить, все будет по-другому.
Позади него Кола что-то прошептал малышу и засмеялся. Юрий знал, что это, должно быть, о нем, какая-то шутка. Да, он заберет Колу, но сначала он останется с Сашей наедине и позаботится о нем. Он сжал кулак в предвкушении и открыл дверцу шкафа.
Перед ним стоял человек, выглядевший так, словно ждал автобуса. Это был квадратный, приземистый мужчина лет пятидесяти с невзрачным московским лицом. В глазах этого человека, казалось, плясал огонек. Мужчина, одетый в коричневую рубашку и темный пиджак, казалось, чувствовал себя как дома, стоя в шкафу.
В ту же долю секунды разум Юрия зафиксировал фигуру перед ним и решил сделать две вещи одновременно: закрыть дверь и обратиться за помощью. Оба решения были неудачными. Когда он попытался закрыть дверь, громоздкая фигура шагнула вперед, придержала дверь открытой левой рукой и ударила Юрия правой. Удар пришелся в среднюю часть тела Юрия, отбросив его, шатаясь, назад в комнату.
Ростников вышел из чулана так быстро, как только позволяли ему ноги. Двое других мужчин в комнате увидели этого похожего на бочонок человека, и Кола быстро поднялся, оттолкнул пошатывающегося Юрия и с улыбкой бросился вперед. Он зарычал на Ростникова, зная, что с этим человеком, будь то полицейский или грабитель, спорить бесполезно, а у Кола не было ни малейшего желания прибегать к доводам разума. Он хотел наказать этого человека, который вышел из чулана. Кола, раскинув руки, бросился всем телом на незваного гостя, ожидая, что мужчина, пошатываясь, вернется в чулан, но когда они встретились с громким хрюканьем, мужчина не отшатнулся, не пошевелился. Кола был удивлен, но и обрадован. Он ожидал, что это будет легко, возможно, неудовлетворительно. Он смутно подумал, что если это действительно полицейский, то поблизости могут быть и другие полицейские, и если он хочет получить хоть какое-то удовлетворение, иметь хоть какой-то шанс уйти, ему придется быстро расправиться с этим человеком, но он не хотел, чтобы это произошло слишком быстро.
Кола посмотрел в глаза Ростникова, увидел пляшущий огонек и на мгновение усомнился, хотя и сжал пожилого мужчину в медвежьих объятиях, которыми Кола раздавил грудь по меньшей мере трем жертвам за последние два года. Кола слышал дыхание мужчины и был удивлен, что оно ни в малейшей степени не затруднено. Кола сцепил руки и сжал их, представляя, как Саша сидит в изумлении и восхищении. Кола хмыкнул, ожидая увидеть страх и боль в глазах стоящего перед ним человека, но там не было ни боли, ни страха. Казалось, что мужчина даже улыбнулся или почти улыбнулся, и Кола почувствовал, как вены на его лысой голове вздулись от напряжения. Мужчина все еще улыбался.
Позади себя Кола услышал, как Юрий, затаив дыхание, прошипел: "Поверни его, Кола, чтобы я мог выстрелить".
Кола был в ярости. Он потерял лицо. Юрий видел, что медвежьи объятия, которые никогда раньше его не подводили, не возымели действия. И поэтому Кола сменил тактику. Он издал свирепый рык и отступил назад со сжатыми кулаками, чтобы ударить мужчину перед собой, но у него так и не было возможности пустить в ход руки. Ростников быстро протянул руку, чтобы схватить левой рукой правое запястье Кола, а правой - его обвитую жгутом шею. Кола попытался отступить назад и высвободиться из хватки маленького человека, но у него ничего не вышло. Он ударил мужчину по руке своим левым кулаком и попытался врезать головой в безмятежное лицо перед собой, но Ростников дернул его за левое запястье, согнулся, когда Кола наклонился вперед, схватил его за ногу и просунул голову под руку Колы. Кола обнаружил, что лежит на плечах бочкообразного мужчины. Он закричал от ярости и унижения, но Ростников поднял его над головой, и Кола обнаружил, что падает, летя к Юрию, который стоял перед Сашей. Кола ударился о стол, раздавив его, отчего деревянные ножки с треском взлетели в воздух и разлетелись по комнате. Перед тем, как потерять сознание, Коле показалось, что он слышит, как кто-то вдалеке играет на балалайке.
Юрий отскочил назад, когда тело Колы разнесло стол вдребезги. Он отступил, чувствуя, как горит живот от полученного удара, чтобы посмотреть, как Кола убивает незваного гостя, но этого не произошло. Побежден был Кола. И вот теперь Юрий стоял, крепко сжимая пистолет, и целился в широкое тело этого человека из шкафа, который стоял перед ним. У Юрия не было выбора, и он не хотел его иметь. Он выстрелит, если человек пошевелится. Он выстрелит, даже если человек не пошевелится. Думать было не о чем. Он поднял пистолет и выстрелил, но что-то попало ему в руку, и пуля, вместо того чтобы попасть в незваного гостя, попала в ногу потерявшему сознание Коле, который от удара подпрыгнул и забился, как рыба.
Юрий был сбит с толку, напуган. Что произошло? Что бы сделал Кола, когда бы он проснулся, протрезвел и узнал, что Юрий застрелил его? Юрий снова поднял пистолет, не уверенный в том, кого ему следует убить первым, Колу или человека из шкафа, который, прихрамывая, приближался к нему. Ему не дали возможности принять решение. Что-то снова ударило его по руке, и боль заставила его выронить пистолет, который мягко упал на один из матерчатых стульев. И затем, когда корыто мужчины потянулось к нему, Юрий понял и посмотрел на Сашу, который откинул волосы назад и ударил Юрия кулаком в лицо, сломав ему переносицу.
Юрий отшатнулся от боли, ударился о стену и сполз вниз, протягивая руку, чтобы попытаться остановить кровь, хлынувшую у него из носа.
"Позвони Зелаху", - сказал Ростников, проверяя карман, чтобы убедиться, что его записная книжка не пострадала. "Он ждет внизу в машине".
Саша Ткач кивнул и поспешил к окну. Ледяной порыв ветра ворвался в комнату, когда он распахнул окно, высунулся наружу, крикнул и кивнул.
"Он идет", - сказал Саша, закрывая окно и поворачиваясь обратно к Ростникову. "Я заметил его, когда мы вошли. Я боялся, что они тоже его увидят".
"Да", - вздохнул Ростников. "Зелах немного бросается в глаза".
Саша смотрел на ногу Колы, пока Ростников поднимал Юрия с пола, предварительно убрав в карман пистолет, упавший на стул. Ростников прислонил Юрия к стене, когда Зелах и офицер МВД в форме ворвались в квартиру, взломав замок. У Зелаха и молодого офицера было оружие. У Зелаха был пистолет. Молодой человек держал в руках автоматическое оружие, которым одним касанием можно было расправиться с целым полком.
Ростников вздохнул и жестом велел этим двоим убрать оружие.
Зелах, как обычно, с открытым ртом, оглядел комнату, когда Ростников вернулся к шкафу, чтобы достать свое пальто и шляпу.
"Вызовите скорую помощь для того, кто лежит на полу", - сказал Ростников. "Возьмите и второго тоже. Пусть кто-нибудь их починит и доставьте того, у кого сломан нос, в мой кабинет. Присмотрите за ними обоими. Инспектор Ткач заполнит протокол. И найдите владельца ювелирного магазина по имени Воловкатин на улице Арбат. Арестуйте его за торговлю краденым товаром. "
Зелах стоял, открыв рот.
"Ты понимаешь, Зелах? Ты здесь, Зелах?"
"Да, инспектор. Воловкачки на проспекте Ленина".
"Саша", - сказал Ростников. "Иди с ним. Приведи Воловкатина".
"Да", - сказала Саша, направляясь к двери.
"Здесь нет телефона", - сказал Зелах, оглядывая комнату.
"Это верно. Телефона нет", - подтвердил Ростников. "Почему бы вам не послать офицера"
"... Карамасов", - сказал молодой человек.
Ростников с интересом посмотрел на молодого человека в коричневой униформе, но не увидел ничего, что могло бы его особенно заинтересовать, кроме литературного имени, и пожал плечами.
"Карамасов может вызвать "скорую", а ты можешь подождать здесь, а потом сопроводить этих двоих в больницу. Саша, вы с Зелахом отправляетесь на улицу Арбат. Ты понял?"
"Отлично", - сказал Зелах, моргая. "О, они звонили".
"Они это сделали. Кто они?" - сказал Ростников, застегивая пальто, думая об ужине и решая сегодня вечером предпринять еще одну попытку связаться по телефону со своим сыном Йозефом.
"Полковник Снитконой", - сказал Зелах, пытаясь вспомнить примерное сообщение. "Вы должны немедленно доложить ему. Кто-то умер".
"Кто-то?" - спросил Ростников.
Кола застонал на полу и потянулся к своей раненой ноге. Юрий с окровавленным лицом выглядел так, словно собирался что-то сказать, спросить, но передумал и один раз простонал. Карамасов еще раз огляделся и поспешил из квартиры позвонить.
"Кто-то", - повторил Зелах.
Было поздно, но, возможно, еще есть время добраться до штаба МВД, встретиться со Снитконой и все равно вернуться домой в разумный час. Это раздражало. Он был не более чем в пяти минутах ходьбы от своей квартиры, но Ростников привык к неприятностям. Он шел пешком до станции метро "Профсоюзная" на улице Красикова и заканчивал свой роман в мягкой обложке в поезде.
"Что-нибудь еще, инспектор?" Спросил Зелах.
"Да, не выламывайте двери, если в этом нет необходимости. Это очень драматично, но для некоторых плотников это лишняя работа".
"Я запомню, инспектор", - серьезно сказал Зелах, вставая над Колой, который теперь определенно просыпался.
Ростников похлопал Ткача по руке, чтобы показать, что тот проделал хорошую работу. Инспектор в последний раз осмотрел комнату, вернулся к шкафу, достал маленький табурет и поставил его обратно в угол рядом с раковиной, где он его нашел.
Он прошел мимо сломанного стола и сломанных грабителей и направился в холл, возвращаясь, как он опасался, на длинную лекцию от Серого Волкодава.
Час спустя Ростников неловко сидел за столом для совещаний в кабинете полковника Снитконой, Серого Волкодава, возглавлявшего Бюро специальных проектов МВД. Ростников нарисовал в своем блокноте кофейную чашку и теперь задумчиво затенял ее, чтобы создать впечатление, что какой-то источник света падает на нее слева. Он рисовал вариации на эту кофейную чашку в течение нескольких лет и стал довольно компетентен в этом. Время от времени он поднимал взгляд, кивал, ворчал и показывал, что задумчиво слушает мудрые наставления полковника Снитконой, который медленно расхаживал по комнате, сложив руки за спиной, в идеально отглаженной коричневой форме, с блестящими разноцветными медалями.
Серый Волкодав полагал, что Ростников тщательно записывает советы и соображения своего начальника. Это заставило белогривого офицера МВД говорить медленнее, более обдуманно, его низкий голос наводил на мысль о важности, не подкрепленной глубиной его слов.