Шкловский Лев : другие произведения.

Всё, что следует знать о политике Литвы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всю его семью вырезали "литовские патриоты" в годы войны. Отца и мать замучили в гетто, сестру и брата расстреляли. Душанский уехал в Израиль в 89-м. В Литве считается преступником. Прокуратура Литвы вела против него дело, требовала экстрадиции. Его, понятно, не выдали. В целом это всё, что нужно знать про Литву, лесных братьев и НАТО.
  
   Всё, что следует знать о политике Литвы
  
  Из мэрии Вильнюса уволили начальника подразделения инвестиций и рекламы, руководителя государственной организации Go Vilnius Дариуса Удриса, который в Facebook сравнил литовских партизан с террористами, сообщает Sputnik.
  С требованием уволить Удриса в начале июня выступила партия «Союз Отечества — Христианские демократы Литвы». Консерваторов возмутил комментарий Удриса в Facebook под фотографией из Музея жертв геноцида.
  
  Под снимком, на котором изображен призыв литовских партизан убивать организаторов колхозов и представителей советской власти, чиновник подписал: «А убивать организаторов колхозов — это нравственно?». Удрис заметил очевидное - организацию колхозов нельзя приравнивать к преступлениям против человечества
  
  
  
  
  Это довольно известное фото. На нем гражданин в фуражке это Викторас Виткаускас. Командир лесных бандитов. А еще трое - выпускники диверсионно-разведывательной школы, которая находилась в немецком городе Кауфбойрен. Школу эту, ясное дело, курировала американская разведка. Ну как сегодня НАТОвцам не любить своих выкормышей? Юозас Лукша, Бенедиктас Трумпус и Клеменсас Ширви сделали фото сразу после заброски в СССР.
  
  Юозас Лукша (он крайний слева с биноклем) особенно примечательный тип. Нацист, упырь и головорез. Буквально. Он был одним из организаторов Каунасского погрома и конкретно бойни в гараже. Лукша лично отрезал голову раввину Залману Оссовскому, на глазах его жены и детей, а потом сказал, что "так же будет со всеми жидами".
  
  Сейчас в Литве Лукша считается национальным героем, в 1997 году его посмертно наградили Орденом Креста Витиса. Место его гибели с 2008 года объявлено памятником культуры. Есть еще шведский фильм про его героическую жизнь.
  
  P.S. Один из тех, кто ловил и таки уничтожил нацистскую гадину в 1951 году, это Нахман Ноахович Душанский. Еврей. Советский офицер. Сотрудник НКВД, потом КГБ. Коммунист. С середины пятидесятых трудился в отделе по розыску военных преступников.
  
  
  
  
  Всю его семью вырезали "литовские патриоты" в годы войны. Отца и мать замучили в гетто, сестру и брата расстреляли. Душанский уехал в Израиль в 89-м. В Литве считается преступником. Прокуратура Литвы вела против него дело, требовала экстрадиции. Его, понятно, не выдали. В целом это всё, что нужно знать про Литву, лесных братьев и НАТО.
  
  Что возмутило вас? волнения Литвы?
  Оставьте: это спор славян между собою,
  Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
  Вопрос, которого не разрешите вы.
  
  
  
  
  
  Душанский Нахман Ноахович
  
  
  Н.Д. - Родился в 1919 году в литовском городе Шауляй. Мой дед Яков Душанский - Коган, николаевский солдат из кантонистов, участник Крымской войны и обороны Севастополя, получил согласно указу российского императора право жить вне черты оседлости и право на земельный надел. Но Яков Душманский не захотел жить в новых местах, вернулся домой, поселился в Вильнюсе, вырастил тринадцать сыновей, большинству из которых он смог дать образование. Один из его сыновей, мой отец Ноах Душанский, будучи солдатом на фронтах Первой Мировой Войны, был отравлен в бою газами, попал в немецкий плен, и вернулся домой фактически слепым человеком. После отселения еврейского населения из Вильнюса , из прифронтовой полосы в 1915 году, наша семья оказалось в Шауляе, где отец работал грузчиком - носильщиком на вокзале, на тачке развозил грузы и посылки с железнодорожной станции по адресам, и мы, дети, помогали плохо видящему отцу прочесть адрес получателя и часто сопровождали его , когда отец перевозил грузы. Моя мама , Фрейдл , была из очень бедной семьи, и вместе с отцом растила нас, пятерых детей. В пять лет меня отдали учиться в частный «хедер», а после, я учился в школе организованной на деньги местного филантропа Френкеля, владельца шауляйского кожевенного завода. Закончил шесть классов, и в 13 лет пошел работать. Жили мы в пролетарском районе , населенном евреями, поляками и русскими староверами, поселившимися в Литве еще с петровских времен. Рабочее окружение оказывало огромное влияние на мое мировоззрение. В 14 лет я познакомился подпольщиком Гринфельдом, (впоследствии убитом на фронте).
  
  Он привлек меня к подпольной коммунистической работе, и я вступил в подпольный комсомол Литвы, желая принять участие в борьбе за лучшую долю для бедного трудового люда. В здании Еврейского Шауляйского Центрального Банка, под сейфом, в узкой нише, через которую мог проползти только щуплый подросток, был устроен тайник, в котором хранилась подпольная литература. Эта литература распространялась через надежных людей в окрестных городках и местечках, и я был ответственным за ее хранение и распространение.
  
  
  
  
  
  Г.К. - Тайная полиция литовского буржуазного правительства вела активную борьбу с коммунистическим подпольем?
  
  Н.Д. - Безусловно. Тем более что антиправительственное подполье не было по своей структуре однородным. В нелегальной коммунистической партии Литвы руководимой Снечкусом и Ангаретисом (расстрелянном в 1937 году в СССР по указанию Сталина) - преобладали литовцы. А евреи, в основном, состояли в рабочей организации «Бунд», хотя, мне кажется, что не было каких- либо существенных разногласий в тактике ведения подпольной борьбы и в конечных целях, которые ставили перед собой эти две партийные организации.
  
  У нас в Шауляе тайной полицией руководил бывший царский жандармский офицер Верховерцев, принявший после бегства из России фамилию Аукштакалнис. Этот человек обладал большим опытом борьбы с «инакомыслящими элементами», и в 1935 году он внедрил своего агента в нашу местную организацию. Меня и еще двух комсомольцев схватили, избивали резиновыми дубинками, но я не выдал месторасположение тайника с коммунистической литературой, и вскоре, поскольку полиция так и не нашла никаких весомых улик, нас выпустили из тюрьмы. Но в 1936 году, после инспирированного немецкими специальными службами восстания крестьян в Сувалках против буржуазного литовского правительства президента Сметоны, местные власти решили принять крутые меры к подпольщикам всех мастей и направлений.
  
  Из пяти руководителей восстания в Сувалках - четверо были приговорены к расстрелу.
  
  Наша комсомольская организация отпечатала листовки «Воззвание к народу Литвы», в котором мы осуждали этот жестокий приговор, но уже через несколько дней, полиция арестовала всех активных участников комсомольского подполья в Шауляе. Схватили девять человек - пятерых литовцев и четверо евреев. Семерых сразу отдали под трибунал, а меня и моего товарища Левинаса отправили в колонию для несовершеннолетних уголовников в Калнабержай, где мы должны были сидеть до наступления возраста - 17 лет, и только после этого, по закону, нас могли отдать под суд Окружного военного суда. И когда мы перешли этот возрастной рубеж , нас привезли на суд в Шауляй. Здесь мы узнали , что наши товарищи уже осуждены, и руководитель шауляйских подпольщиков Нехама Шпайте приговорена к 15 годам заключения, а другие старшие товарищи получили срока от 10 до 14 лет тюрьмы. Нас судил трибунал, в котором председательствовал полковник Леонас. Учитывая наш возраст, «малолетки», приговорили каждого только к шести годам тюремного заключения. Сначала мы сидели в Шауляйской тюрьме, а потом нас перевели в новую политическую тюрьму в Расеняй.
  
  Г.К. - Какими методами велось следствие?
  
  Н.Д. - Били на допросах руками, били и нагайками. Но нас специально не калечили.
  
  Хотя в тот год был один случай, как следователь литовской тайной полиции забил до смерти на допросе беременную женщину. Времена еще были достаточно «либеральными», если так можно выразиться. К стенке всех подпольщиков не ставили.
  
  Г.К. - Кстати, о «либеральных» временах. Это вымысел, что в тридцатые годы в Литве открыто, продавались советские газеты «Правда» и «Известия» на русском языке?
  
  Н.Д. - У литовского буржуазного правительства был договор о дружбе с СССР, и поэтому, некоторые советские газеты продавались в определенных местах, какое-то количество экземпляров распространялось в Литве, нам даже несколько раз товарищи в тюрьму передавали «русские газеты». Кстати, литовское правительство неоднократно проводило с Советской Россией обмен политзаключенными. Так был обменян на одного ксендза, «литовца - контрреволюционера», один из руководителей литовской компартии Снечкус, но он потом все равно нелегально вернулся в Литву для продолжения подпольной коммунистической работы. Литва в какой-то степени больше тяготела к Советской России, находясь «между молотом и наковальней» - с запада немцы, захватившие Мемельский край (Клайпеда), да еще поляки, аннексировавшие Вильнюсский край. Приходилось выбирать с кем дружить.
  
  Например, в 1939, еще за год до ввода Красной Армии в Литву, согласно первому договору о ненападении подписанному странами Прибалтики и СССР, для размещения частей Красной Армии предоставлялись три военных базы на территории Литвы: авиационная база в Шауляе, военная база в Алитусе, на которой разместились кавалеристы, и еще одна - в районе Побраде, это уже ближе к Вильнюсу. Так что, сами, делайте выводы.
  
  Г.К. - Что представляла собой политическая тюрьма в Расеняй?
  
  Н.Д. - Новая тюрьма, выстроенная по итальянскому проекту , так сказать - «Привет от Муссолини». Трехэтажное каменное здание, внутри «колодец» с лестницей по центру, от которого отходили лестничные пролеты на этажи. За зданием тюрьмы - еще ограда, караульные вышки и различные пристройки. Первый этаж предоставлялся для размещения администрации и охраны, а также для заключенных, занятых в обслуге. Второй этаж - по 10 одиночек на каждой стороне, предназначенных для контингента - «средней степени опасности». Третий этаж - «для особо опасных политзаключенных». Карцер находился в подвале здания, как заведено. Всего в тюрьме было 60 одиночных камер, и я оказался в первом этапе, прибывшем в новую тюрьму в Расеняй. Но постоянно «шло очередное пополнение», и скоро в каждой «одиночке» поставили второй ярус нар и поместили по 4 человека в камеру. Так и получилось - 60 камер - 240 заключенных.
  
  Г.К. - Тюрьма для политзаключенных в Расеняе считалась самой жестокой?
  
  Н.Д. - Нет, это было относительно «спокойное место». Самых опасных бунтарей - коммунистов направляли сидеть в Каунас в крепость « Девятый Форт», там условия были каторжные, и политические заключенные сидели в камерах вместе с уголовниками- рецидивистами. Да и целенаправленная, преднамеренная жестокость надзирателей была там обыденным явлением. Из нашей тюрьмы переводили в Каунас в качестве наказания, с целью сломить дух коммунистического сопротивления. Существовала еще отдельно женская тюрьма для коммунисток в Зарасае, этот город находится ближе к латвийской границе.
  
  Г.К. - Как кормили заключенных?
  
  Н.Д. - Голода не было. Утром давали 500 грамм черного хлеба, кусочек сала и молоко. В обед: суп из капусты с картошкой, иногда с куском сала. Вечером мы снова получали пайку хлеба, картошку и кислое молоко. В тюрьме разрешалось получать посылки от родных. И нам, через подставные адреса присылали посылки из МОПР (Международное общество помощи революционерам). Из этих продуктов, мы делали запасы, которые хранили в тайниках - для товарищей, сидящих в карцере и так далее.
  
  Г.К. - Политзаключенные имели свой комитет самоуправления?
  
  Н.Д. - Официально - нет, но конечно у нас был свой подпольный комитет. И тюремное начальство прекрасно знало, что имеет дело с монолитно сплоченной группой коммунистов и комсомольцев, и попусту старалось не обострять ситуацию. Нами негласно руководили опытные коммунисты, что интересно - все бывшие офицеры Литовской Армии - литовцы Мацкявичус и Годляускас, и еврей Любецкис, инженер по профессии. Их камеры находились на третьем этаже. Поскольку я был самым молодым и «шустрым» и имел самый малый срок заключения в тюрьме, знал несколько языков, то меня комитет назначил «переговорщиком» с администрацией тюрьмы. На деле это выглядело так - вызывает начальник тюрьмы и заявляет - «Если вы будете шуметь и праздновать в камерах 1-ое Мая (или, скажем, 7-ое Ноября) - то всех лишим посылок и прогулок на два - три, или на шесть месяцев». Он знал, что я найду возможность сообщить старшим товарищам об «очередном ультиматуме». Но не было такого, чтобы меня схватили надзиратели и били смертным боем, мол, выдавай, кто у вас здесь главный?!
  
  Г.К. - Как осуществлялось связь между заключенными в тюрьме? Имелась ли связь с волей?
  
  Н.Д. - Почему вас так интересуют детали тюремной жизни? Вы вроде только историей войны занимаетесь.
  
  Г.К. - Но и, жизнь политзаключенных - это тоже пласт истории 20-го века. Я думаю, многим интересно будет узнать, как жили заключенные коммунисты в литовских тюрьмах «для политиков». Ведь почти все будущее руководство Советской Литвы прошло через эту «школу жизни». Как сидели заключенные всоветких тюрьмах в конце тридцатых годов - многие знают. А что творилось в странах «буржуазной демократии» в этом аспекте? Хотелось бы сравнить.
  
  Н.Д. - Ну, если вы считаете эту информацию нужной, тогда продолжим. На этажах была общая уборная, поскольку в самих камерах никакого «санузла» не предусматривалось. В уборных были сделаны специальные тайники, в которых прятались записки, и эти, выражаясь на современном «тюремном жаргоне» - «малявы», передавались нужному адресату. Мы всегда знали, что происходит на этажах, но не всегда могли предвидеть или узнать точное время повального обыска в тюрьме. Обычно привозили тюремщиков из других мест, и вместе с нашими надзирателями, они переворачивали камеры вверх дном, в поисках тайников, холодного оружия, прочих запрещенных предметов и так далее. Мне много раз приходилось проглатывать записки , чтобы их не нашли при обыске. А по поводу - «связи с волей» - у нас был свой человек среди надзирателей, по фамилии, кажется, Климас, который нам сочувствовал и через него мы держали канал связи с подпольным комитетом Компартии Литвы.
  
  Г.К. - Каковы были условия содержания в карцере?
  
  Н.Д. - Каменный мешок, который никогда не отапливался, пол залит водой по щиколотку. Закрывали в карцер на трое суток, на хлеб и воду. Лечь было невозможно, и приходилось стоять на ногах три дня, без сна, опираясь на холодную стену. Мне это « сомнительное удовольствие» пришлось испытать. Но был молодой, здоровый, выдерживал эту экзекуцию относительно спокойно, по крайней мере - карцера не боялся.
  
  Г.К. - Заключенных выводили с территории тюрьмы?
  
  Н.Д. - Были прогулки в тюремном дворе по 30 минут в день, но это в «хорошие периоды», когда мы не были с администрацией тюрьмы «на ножах». Еще, иногда, летом, выводили заключенных на окрестные поля болота для добычи торфа, которым в тюрьме топили печи зимой, и на заготовку картошки, которую мы копали под охраной. Но за пределы тюрьмы выводили только заключенных со сроком - не выше 10 лет.
  
  Г.К. - Администрация тюрьмы пыталась внедрить своих провокаторов в среду политзаключенных?
  
  Н.Д. - Вряд ли, таких бы сразу разоблачили, а потом…, в худшем варианте - «несчастный случай». Тюремщики прекрасно понимали, что нас не перевоспитать, и ничем нашу веру в правоту партийного дела не поколебать. Провокаторов не было, но были, так называемые, «отступники», люди, отошедшие от партии и от революционной борьбы, и желавшие после освобождения из тюрьмы вести спокойную жизнь мелкого обывателя. Таких, было среди нас очень мало, помню только человека по фамилии Соболевичус. Другие заключенные к ним относились спокойно, никто их не упрекал в предательстве и не третировал. «Стукачи» были, немцы - националисты из Клайпеды.
  
  Г.К. - Националистов тоже сажали в «тюрьму для политических преступников»?
  
  Н.Д. - В 1938 году тюрьма получила такой «подарок». К нам посадили группу клайпедских национал - социалистов, немецких агентов, все из германской разведки, пойманных при попытке организации фашистского переворота в районах сопредельных с Мемелем. Помню их фамилии - Шмидт, Засс, Энгельс, и еще несколько человек. Их поместили в отдельные «немецкие камеры». Они периодически воровали продукты из наших тайников, за это мы их нещадно и с удовольствием били, до крови. Немцы потом огрызались - «Вы слышите, какие песни наши пограничники поют? Скоро вас всех вырежем!». А рядом граница по Неману, и слышно как немцы поют - «Еврейская кровь течет из под ножа»… Я еще до войны прочел на немецком языке книгу Гитлера «Майн Кампф», так что, не сомневался в том, что немцы обязательно поголовно уничтожат всех евреев.
  
  Г.К. - Был произвол и издевательства со стороны надзирателей?
  
  Н.Д. - Отдельные эксцессы были, но надо сказать честно, что в нашей тюрьме измывательство над заключенными и их правами не было возведено в ранг нормы. Ненависти между нами не было. Они делали свою работу, охраняли «противников существующего строя», так что мы были должны ждать от них ? пряников? Все было относительно терпимо. Лучше к политзаключенным относились надзиратели-поляки, чем тюремщики-литовцы. А начальником тюрьмы был бывший ксендз, свое время сидевший «за политику» в России, и обменянный, кстати, на коммунистического руководителя Снечкуса. Имел прозвище «Горбатый», у него был горб. С нами он вел перманентную борьбу в меру своих прав и возможностей. В 1939 году, после договора о ненападении и дружбе между странами Прибалтики и СССР, режим в тюрьме стал более мягким, например, к заключенным стали пропускать газеты. Прекратили препятствовать свиданиям с родными, которые по закону разрешались раз в месяц. Я даже в тюрьме смог закончить заочно восемь классов средней школы и получить соответствующий документ. Сестра присылала мне учебники и задания, а я, отсылал выполненные контрольные работы обратно.
  
  Г.К. - Коммунисты в тюрьме анализировали события, происходящие в предвоенной Европе?
  
  Н.Д. - Конечно. С воли и из литовских газет, мы черпали информацию о «тлеющем огне будущего пожара мировой войны». Нам было ясно, что война неизбежна, и что независимой буржуазной Литве не устоять в предстоящей схватке между нацистами и коммунистами. Мы только не могли угадать, под чью пяту попадет Литва. О том, что ведутся тайные переговоры между Риббентропом и Молотовым мы узнали еще в 1938 году от «клайпедских немцев», про которых я вам уже рассказывал. Нам было трудно поверить, что ВКПб будет брататься с фашистами. Эту информацию передали на волю, Снечкусу, и он, через своего заместителя, Ицхака Мескупаса, имевшего контакты с Георгием Димитровым, передал эти сведения в Коминтерн.
  
  А что случилось дальше с этой информацией - мы знать не могли. И когда в 1939 году после пакта Молотова - Риббентропа наши сомнения о грядущих трагических событиях - полностью развеялись, то мы, не зная карту раздела Восточной Европы, по прежнему, до самой аннексии Литвы, терялись в догадках, кому достанется Литва, осознавая, что если придут немцы - то нас непременно уничтожат, уже на следующий день. Я помню, как в начале сентября, сразу после германского вторжения в Польшу, надзиратели принесли в тюрьму радиоприемник, поставили его на первом этаже и мы слышали в камерах, как тревожный голос польского диктора сообщает о начале очередного немецкого авианалета на Варшаву -«Увага! Увага!»( Внимание! Внимание!).
  
  Г.К. - Когда наступил момент освобождения из тюрьмы?
  
  Н.Д. - 19/6/1940, надзиратели раскрыли двери камер, и нам объявили, что отныне - мы свободны. Дали 24 часа на сборы и прощание с товарищами. Рядом с тюрьмой поставили столы, местные жители принесли нам всяческую снедь, и мы стали отмечать свое освобождение. Никто не преследовал надзирателей, никто не стремился свести счеты с персоналом тюрьмы. Мне было нечего на себя одеть, на мне - тюремная роба, а вся одежда , в которой меня арестовали, была уже мала, прошло ведь уже четыре года. От нового правительства Литвы, под руководством Палецкиса, нам привезли новую одежду, и предоставили транспорт до Каунаса. Здесь нам устроили торжественный прием в МОПРе, и после, все заключенные разъехались по своим домам. Я вернулся в Шауляй, к матери и отцу, и сразу пошел работать.
  
  Принес первую получку в дом и попросил маму купить мне что-нибудь из одежды, сам я в этом не разбирался. Мать деньги не тронула. Принес вторую зарплату, и снова, деньги так и остались лежать на комоде . Спрашиваю маму -«Почему?». Она отвечает - «Это видно чужие деньги, где ты их украл? К ним я не прикоснусь!». Она не могла поверить, что нам, беднякам, при Советской власти стали платить достойную зарплату, да и произошли изменения в эквивалентном отношении рубля к литовскому литу. И только, когда к нам в дом пришли мои товарищи со своими родителями, и убедили маму, что эти деньги честно заработаны, она взяла их и пошла с ними за покупкой в магазин одежды. Я тогда купил себе первые часы, и кожаное пальто. Вскоре было вручение советских паспортов и партийных билетов. Первыми их получали бывшие политзаключенные. В августе 1940 года я получил повестку о призыве в Красную Армию.
  
  Г.К. - Куда Вас призвали?
  
  Н.Д. - Как бывшего подпольщика и молодого коммуниста (в компартию меня приняли в 1938 году в тюрьме, решением подпольного комитета), меня рекомендовали на службу в органы НКВД. Руководитель подпольного комитета в тюрьме, мой старший товарищ Мацкявичус как раз был назначен начальником отдела НКВД в Шауляе. Он стал меня уговаривать идти к нему на службу в органы госбезопасности. Секретарь горкома партии Клейнерис тоже стал меня усиленно агитировать. Я им ответил - «Служить в НКВД я согласен, но только не в Шауляе. Я - местный. Так вы все время меня будете спрашивать - а кто этот?, а тот - буржуй?, а этот - националист? Я не доносчик! Прошу направить меня в пограничные войска». Написал заявление с этой просьбой. Мацкявичус сказал, что уважает мои убеждения и слова. После прохождения мандатных и других обязательных комиссий и нескольких собеседований в военкомате и «в органах», я был направлен на службу в приграничную зону, в оперативную часть уездного отдела НКВД в Тельшай, на должность помощника оперуполномоченного НКВД. Я надел гимнастерку с курсантскими зелеными петлицами, командирского или другого звания мне еще не было присвоено, я был просто - курсант. Незадолго до войны я стал уже оперуполномоченным. Три погранотряда прикрывали границу на Тельшайском направлении, на линии Шилуте - Прекуле - Мемель, и в задачу нашего отдела входило следующее: борьба с агентурой вероятного противника в приграничной зоне, вербовочная работа, борьба с нарушителями границы и другая контрразведывательная деятельность.
  
  Г.К. - При призыве в войска НКВД были какие-то «особые» специальные проверки на благонадежность?
  
  Н.Д. - Я считался уже проверенным человеком и сомнений в моей верности делу ВКП(б) ни у кого не возникало. Скажу вам даже больше. На последней комиссии, когда пришлось заполнять анкету из 70 вопросов, я не знал, что ответить на вопрос - «Имеются ли у вас родственники за границей?». У отца, как я вам уже сказал, было 12 братьев, и, например, один из них еще в начале века уехал в Южную Африку и жил в Йоханесбурге. Кто-то из моей многочисленной родни эмигрировал в Америку еще до ПМВ. И я честно написал об этом в анкете. Пришел кадровик, майор ГБ Гусев, который решал, брать меня в органы госбезопасности или нет. И когда он прочел ответ на вопрос - «родственники за границей» , то на моих глазах порвал эту анкету, и приказал - «Пиши все заново, и забудь про своих родных в Африке или где-то еще! Всегда говори и пиши - Родственников за пределами СССР - не имею. Понял меня!?».
  
  Г.К. - Насколько большим был состав Тельшайского оперативного уездного отдела НКВД?
  
  Н.Д. - Человек двадцать. Состав был смешанный. Бывшие литовские коммунисты - подпольщики, и приехавшие из России опытные оперативные работники, которые помогали нам познавать азы агентурной работы контрразведчика. Это были хорошие порядочные русские люди - заместители начальника отдела Морозов, и Галкин, здоровый парень высокого роста.
  
  Остальные были литовцы: бывший подпольщик Пятрас Расланас, Казис Репша, Лепа, а также «русские литовцы», выходцы из староверов, как, например, Амплиус Минкявичус.
  
  В отделе было две машины: грузовики - трехтонки. Уезд был «поделен» на участки по группам, в зоне ответственности нашей «двойки» - Лепа и Душанский, было три волости, и мы почти все время находились в волостном городке Плунге.
  
  Г.К. - Какими правами обладал работник уездного отдела ГБ ?
  
  Н.Д. - Мы имели право беспрепятственно заходить на территорию любой воинской части, двигаться в приграничной полосе, но, например, я не мог приказать начальнику погранзаставы -«Дай мне отделение бойцов - или - выставь засаду на таком-то месте». Обычно, все наши требования, «заявки», мы передавали начальнику штаба погранотряда или погранкомендатуры, или представителю Особого Отдела у пограничников. И они уже давали точные указания "зеленым фуражкам», где и как оказать нам содействие в организации засады, помощь в переходе нашего агента и так далее.
  
  Г.К. - Как часто на Вашем «подшефном участке » происходили попытки перехода границы на нашу сторону, в Советскую Литву?
  
  Н.Д. - Начиная с зимы сорок первого года подобные попытки, были почти ежедневно. Шли немецкие агенты, подготовленные в Кенигсбергской школе абвера, шли с диверсионными заданиями и подрывной лиеатурой члены нелегальной организации LAF(Литовский Активный Фронт), руководимой литовским генералом, бежавшим в 1940 году в Германию, деятелем Генштаба Литовской Армии генералом Раштикисом. А контрабандистами мы не занимались. Границу переходили внешне обычные литовцы, все в гражданской одежде, и если на прорыве их не задерживали, то они сразу растворялись среди местного населения, находили временное пристанище на глухих хуторах и в деревнях, а после спокойно добирались до Каунаса, Шауляя, Зарасая, Паневежиса и оседали там. Где их только потом частично не отлавливали… В сорок первом, мы взяли на границе уже несколько человек с радиопередатчиками, но, что самое интересное, уже начиная с весны, вооруженное сопротивление агента или группы, стало обыденным явлением. Огневой контакт при захвате - был частью рутины, «за здорово живешь» никто руки вверх, при окрике «Стой! Кто идет!?» - не поднимал. Стрелять приходилось часто. Только за весну 1941 году нашим отделом было задержано свыше 40 настоящих вооруженных немецких агентов, которых отправляли на следствие в Тельшайскую тюрьму.
  
  Г.К. - Почему так везло?
  
  Н.Д. - В местечке Кретинга жил некто Якис, начальник территориального отдела буржуазной литовской разведки. В 1940 году он бежал на немецкую сторону, но его жена осталась в Кретинге, и в ее доме был устроен перевалочный пункт для немецких агентов. Его супругу, «пони Якене», нам удалось перевербовать, и от нее мы получали ценную информацию, позволявшую безошибочно и грамотно задерживать лазутчиков и диверсантов. Ну, и кроме того, тактика засад на уязвимых участках границы себя оправдывала. И конечно, стоит отдать должное профессиональному чутью моего напарника и старшего товарища Лепы. Старый коммунист - подпольщик, работавший при буржуазном правительстве в прокуратуре Литвы, он обладал сильной интуицией, и каким-то шестым или десятым чувством определял точное место перехода границы вооруженной группой агентов. Тельшай, это граница с Мемельским краем, и немцы, готовясь к вторжению, использовали «этот маршрут», для внедрения агентуры и проникновения диверсантов, очень часто. Агент «косяком пер» на нашу сторону, и многие попадались в наши сети. А многие, благополучно через нас «проскакивали». Это только в книгах и в патриотическом кино - «Граница всегда на замке», а в действительности…
  
  Г.К. - А насколько серьезной была подготовка простых советских пограничников?
  
  Н.Д. - Это были очень смелые и грамотные ребята, патриоты, большинство с десятилетним образованием. На заставах служили только русские и евреи, сплошь комсомольцы.
  
  В каждом погранотряде служило - чуть более двух тысяч человек, но количество комендатур и застав в отрядах было разным, в зависимости от сложности охраняемого участка границы.
  
  За пограничной зоной развертывались обычные армейские части прикрытия, в некоторых из них мне довелось побывать, и скажу вам откровенно, это были слабо вооруженные недоукомплектованные подразделения, так и не успевшие к началу войны получить тяжелое вооружение. Поэтому, я не очень удивился, что всю Литву немцам за одну неделю войны отдали… Тельшайский Укрепрайон к началу войны так и не был выстроен, успели произвести только разметку линии обороны.
  
  Г.К. - Вы знали, что летом будет война?
  
  Н.Д. - Точную дату начала германского наступления мы знали еще в марте - апреле 1941 года. В конце апреля был задержан агент организации LAF, с пачкой листовок на литовском языке, в упаковке, на которой было написано - «Вскрыть только 22/06/1941». И мне довелось первому переводить текст этой листовки, начинавшийся следующими словами - «Освобождение идет с Запада. Только Гитлер освободит Литву от еврейского большевистского ига!». А дальше шли 12 пунктов воззвания к литовскому народу. Первый пункт меня «убил наповал». Он гласил - «Упраздняется постановление князя Витовта Великого о приглашении евреев на проживание в Литовском княжестве». Был там и такой пункт, что тот, кто запятнал себя в сотрудничестве с Советами, и хочет заслужить прощение литовского народа - должен убить еврея и предоставить новым литовским властям свидетельство об этом… Листовка была подписана в Берлине генералом Раштикисом, первым премьером будущего нового правительства Литвы. Однако, немцы после захвата Литвы, не простили генералу такого промаха, того, что он раскрыл дату начала вторжения, и так и не пустили на территорию республики Раштикиса. Он так и остался фактически под домашним арестом в Германии. Вместо Раштикиса « с компанией», в Литве в начале войны возникло марионеточное правительство Прополениса, но вскоре и его разогнали, заменив его на литовского гауляйтера генерал - майора Кубилюнаса, предателя и палача, местного «квислинговца », который и представлял литовцев в высших арийских сферах. Этого Кубилюнаса советская контрразведка достала уже после войны, в Германии, в английской зоне оккупации, где генерал находился в лагере для перемещенных лиц. Чекист, Саша Славин, каунасский еврей, владеющий английским языком, в форме офицера союзных войск, приехал в этот лагерь, « нагло забрал Кубилюнаса» по фиктивным документам, и вывез его в советскую оккупационную зону, а потом в Москву, где генерала судил военный трибунал. Но вернемся к «апрельской» листовке. После того, как мы перевели текст листовок на русский язык, немедленно наши командиры отправились с ними к руководству - Лепа (или Расланас, сейчас не вспомню точно), - поехал в Вильнюс, а Морозов прямо в Москву. После доклада оба вернулись в отдел, ничего не рассказывая. И когда мы прорывались с боями в конце июня из Литвы в Россию, то многие из нас матерно поминали наше высшее руководство, но вот ведь, была у них в руках точная дата начала войны ,почему б…. проспали!... И чтобы у вас не возникло сомнения в правдивости моего рассказа, что , мол,Тельшайский уездный отдел ГБ - почти как Рихард Зорге или Ян Черняк, со своими разведывательными донесениями о дате начала войны, хочу заметить , что все детали связанные с перехватом листовок и с датой - «открыть 22-го июня» на упаковке - подтверждает в своих мемуарах и сам генерал Раштикис, написавший книгу воспоминаний в Америке в 1951 году. И книга эта есть не только в библиотеке Конгресса США… А сама листовка , вот она, перед вами. Самое занимательное, что когда в 2000 году, накануне вывода израильских войск из Южного Ливана, в южноливанскую зону безопасности забрасывали листовки «Хизбаллы», то их текст во многом соответствовал тексту воззвания Раштикиса, мол, -«кто убьет еврея - будет прощен». И еще, по вашему вопросу. На всех погранзаставах бойцы и командиры тоже знали, что война случится именно летом сорок первого. Сомневающихся в этом - не было. Слишком очевидные события происходили наганице весной и в начале июня. И наш заместитель начальника отдела Морозов, сознавая, что надо как -то спасать свою семью, за неделю до войны, во время массовой депортации из стран Прибалтики, посадил свою жену и детей в одну теплушку с выселяемыми , и повез их на восток, видимо, оформив себя в качестве сопровождающего уполномоченного НКВД. К началу войны Морозов в Литву не вернулся, и следы его затерялись, о его дальнейшей судьбе мы так ничего и не узнали.
  
  Г.К. - Почему , по Вашему мнению, отношение литовского населения к СССР и к советским порядкам, изменилось , от дружественного в 1939 году, до почти открыто враждебного к лету 1941 года? Ведь основным лозунгом Литвы был - «Без Вильнюса мы не успокоимся!», и только Советы возвратили Вильнюс литовцам. Это же факт, что в 1940 году командующий Литовской Армией генерал Виткауткас приказал встречать красноармейцев цветами. И ведь многие литовцы с радостью и воодушевлением принимали Красную Армию. Кадры кинохроники тому подтверждение, такие киносъемки нельзя отрежиссировать заранее.
  
  Н.Д. - Об этом можно говорить очень и очень долго. Но если коротко… Советская власть не оправдала надежды литовцев. Если в 1939 году все понимали, что только Советский Союз поможет литовскому народу вернуть Вильнюс и Клайпеду, защитит от возможной германской оккупации или польской экспансии, то вскоре, настроения большей части населения стали почти диаметрально противоположными . Национализация предприятий и советизация власти - положили конец доверию среднего класса к новому строю. Многие уже понимали, что независимая демократическая Литва останется только на бумаге, а реальная жизнь в республике станет точной копией советской российской действительности. И кроме рабочего класса Литвы и части интеллигенции, никто к подобному резкому, а зачастую и трагическому повороту в судьбе нации - готов не был. Жирную черную точку в лояльности большинства обычных «нейтральных» граждан к Советам поставила июньская депортация, проведенная по классовому признаку. Эта депортация никогда не была «местной инициативой» и была навязана исключительно Москвой, и как не пыталось местное советское партийное руководство Литвы избежать подобной горькой участи или хотя бы оттянуть срок проведения выселения буржуазных и националистических элементов из республики - ничего не получилось … . Воля Сталина решала все… И многие литовцы разочаровались в Советской власти...
  
  Г.К. - А почему Вы думаете, что партийное руководство Советской Литвы противилось проведению депортации? На июнь 1941 года, демократические институты в Литве еще существовали и не «дышали на ладан». Выселение возможной оппозиции - было «идеальным решением» на очередном этапе борьбы коммунистов за умы и сердца народных масс. Тем более, все ждали войну с немцами , и избавление от «пятой колонны» - было видимой необходимостью.
  
  Н.Д. - Я не думаю, я это знаю. Снечкус был порядочным человеком и не хотел никаких депортаций и всеми силами пытался их избежать. Поздней осенью сорок первого года, перед чекистами Литвы, сумевшими уйти на восток после начала войны и собранными под Москвой, выступил лично нарком Внутренних Дел Литвы старший майор ГБ (впоследствии генерал) Гудайтис - Гузявичус, старый коммунист - подпольщик. И он, не боясь ничего, и не пытаясь оправдаться, просто рассказал, как 1/6/1941 он и Снечкус специально отправили в годовой отпуск почти 500 местных сотрудников отделов НКВД. Всех направили на отдых в Крым, а в Москву доложили, что поскольку большинство личного оперативного состава находится в отпуске - они просят отменить или хотя бы отложить депортацию до других времен. Но прислали из России свыше 1.000 чекистов на проведение выселения, и… результаты вам известны. Вы сами сказали, что вся ваша семья тоже попала под эти репрессивные меры в Каунасе 14/6/1941...
  
  Г.К. - А где Вы находились в эти июньские дни 1941 года?
  
  Н.Д. - Там же, где и многие мои товарищи - чекисты, в Крыму, в Ялте. Санаторий «Орианда», принадлежавший Наркомату Внутренних Дел. Привезли нас туда на поезде, до Симферополя. Для многих из нас отдых в Крыму казался сладким сном. Что мы видели в жизни, кроме своих старых домов - лачуг на рабочих окраинах и камер литовских тюрем? А тут - совершенно другой мир, теплое ласковое море, солнце, так непохожее на наше, балтийское. Невиданная нами ранее еда. Красивые девушки, с которыми мы знакомились, при этом краснея и стесняясь своего слабого знания русского языка. Но эта идиллия закончилась восемнадцатого июня, когда поступил приказ - всем литовским чекистам собраться - «с вещами на выход». На машинах нас отвезли на ж/д вокзал в Симферополь, мы загрузились в вагоны и вечером 21/6/1941 наш поезд уже прибыл в Минск. Мы, вдвоем, с моим товарищем Блохом, погуляли по городу, сходили в Еврейский театр на идиш, и в час ночи сели в поезд Минск - Рига. И когда к пяти часам утра мы медленно подъезжали к Шауляю, то я видел, что во многих крестьянских домах вдоль железной дороги горит свет. Еще подумал, наверное, листовки LAF читают, с указаниями к активным действиям. А еще через несколько минут стали бомбить шауляйский военный аэродром Жокня, на котором размещались истребители, и когда поезд остановился на станции, у меня уже не было никаких сомнений, в том, что началась война…
  
  Г.К. - Утро 22- го июня. Шауляйский вокзал. Первая бомбардировка советских военных частей размещенных в черте города. От Шауляя до советско - германской границы примерно километров восемьдесят. Что произошло с Вами дальше?
  
  Н.Д. - Я кинулся к своему дому, который находился недалеко от вокзала. Отец, полуслепой, стоял у калитки и ждал меня. Уже несколько дней подряд, он все время проводил возле калитки, чувствовал сердцем, что я появлюсь. Он сказал мне - «Нахман! Возьми твои пистолеты и беги к своим. Если немцы придут, то тебя сразу убьют!» - «А ты с мамой?» - «Нас немцы не тронут. Я у них был два года в плену, хорошо их знаю. Простых людей они убивать не станут». Я в отпуск поехал без оружия, свой табельный пистолет ТТ оставил в сейфе , в отделе, но дома у меня хранились в тайнике еще два пистолета. Я взял оружие, свое кожаное пальто, еще какие-то вещи . А потом забрал родителей из дома и повел их на вокзал. На путях «стоял под парами» эшелон для желающих эвакуироваться. Посадил родителей в вагон. Дикой паники еще не наблюдалось. А партийный, советский и комсомольский актив Шауляя должен был уехать на восток в автобусах, и с ними намеревались отправиться в эвакуацию моя сестра Рахель и брат Песах. А самый младший брат Ицхак находился в это время в пионерском лагере под Палангой. Другой брат, Яков, работал хозяйственником, вольнонаемным в армейском госпитале рядом с Шауляем. Я простился с родителями в вагоне, вышел на пути и успел заскочить а последний поезд, шедший из Шауляя в сторону границы, на Тельшай. И больше мне не довелось увидеть своих родных… Выжил только брат Яков.
  
  Г.К. - Почему? Ведь Ваши родители уже находились по дороге на восток.
  
  Н.Д. - В 1945 году я узнал о судьбах своих родных. Никакой поезд на восток из Шауляя двадцать второго июня так и не ушел. Оказывается, что кто-то из русских заместителей местного начальства позвонил «наверх», и сообщил - «Разводят панику! Пораженческие настроения!». Сразу прибыл отряд армейских «особистов», и людям приказали выйти из вагонов и вернуться по домам. Была отменена и эвакуация партактива. Моего товарища по тюрьме, начальника городского отдела НКВД Мацкявичуса сняли с должности и хотели отдать под суд , с формулировкой - « За паникерство». ( Он после этого случая, так и не вернулся на службу «в органы», после войны работал председателем колхоза и стал Героем СоцТруда). Одним словом , никому из Шауляя выехать не дали! Мои родители были, потом, убиты литовскими полицаями в гетто. Младший брат, так и не выбрался из под Паланги , и обстоятельства его гибели точно не известны. А сестра Рахель и брат Песах, погибли при попытке уйти через Латвию в сторону России. Литовцы их застрелили.
  
  Г.К. - До Тельшая в то утро Вы добрались?
  
  Н.Д. - Нет. Наш поезд разбомбили в щепки возле местечка Тришкай. После этой бомбежки, я открыл секретный пакет - «мобилизационный план», который для всех сотрудников отдела составил Морозов еще за месяц до войны. В нем указывалось место сбора сотрудников на случай начала боевых действий. И я понял, что «точка рандеву» находится совсем рядом с этим местечком. Пошел в Тришкай, на МТС, взял там лошадь без седла, и на ней поскакал на место предполагаемого сбора. На западе гремела канонада, над головой постоянно проносились немецкие эскадрильи. К вечеру в лес стали подходить от границы работники НКВД и пограничники. Многие уже израненные , в крови и в оборванном обмундировании, с немецкими трофейными автоматами и винтовками. А я в кожаном пальто без петлиц, в новенькой гимнастерке и хромовых сапогах. Контраст был сильным. И мы стали отходить к латвийской границе, в сторону города Валг. Шли с боями. Занимали оборону и отстреливались. Немцы были впереди и позади нас. Пришлось несколько раз, за эти первые десять дней войны, уничтожить в бою или вырезать несколько групп немецких десантников.
  
  По дороге к нам примыкали командиры и бойцы из обычных армейских частей, пограничники с разбитых застав, местные чекисты и партактив. Мы тоже несли потери, но второго июля вышли к Пскову. Работники НКВД разместились на трех грузовиках и к вечеру мы приехали на центральную площадь, возле рынка. Среди нас - трое тяжелораненых. Я тоже был ранен, но легко, осколок гранаты попал мне в ногу (этот осколок вырезали только десять лет тому назад).
  
  Но всю дорогу на восток, я, хромая, боялся отстать из-за ранения от своих товарищей и оказаться один в немецком тылу. Все мы вышли в своей форме, со всеми документами и знаками различия. У каждого в руках - немецкий автомат, мы за эти десять дней прорыва, дай Бог каждому, немцев погробили. Нас немцы правильно называли «коммунистическими фанатиками», зазря никто из наших в конце июня не погиб, за всех отомстили. Легли спать на площади, прямо под машинами, и разбудила нас речь Сталина, раздававшаяся из «тарелок» - радиорепродукторов - «Братья и сестры!». Но времени, обсуждать эту речь, у нас не было, в этот день Псков был отдан гитлеровцам. Мы с трудом успели вырваться на станцию Дно, и оттуда, поездом, нас отправили в Ленинград. Мы вышли на перрон вокзала, грязные, небритые, в окровавленном обмундировании, обвешанные трофейным оружием и штыками, а на улицах города еще спокойно продают сдобные булки и газировку. На нас смотрели как на пришельцев из чужого мира. Сразу всю нашу чекистскую группу привезли в Погрануправление, помыли, накормили, частично переодели. Тяжелораненых оставили в местном госпитале. Прошло несколько дней и нам передали распоряжение начальства - «Всех работников НКВД из прибалтийских республик отправить в город Молотов (Пермь)». Здесь были собраны 210 бывших оперативников из Литвы, Латвии и Эстонии. Нас сразу разделили на три группы, по «территориальному признаку». Выдали новое комсоставское обмундирование. Интересно, что даже до Молотова, мы доехали с трофейным оружием. Меня отправили в госпиталь. Врач осмотрел раненую ногу и спросил - «Справку о ранении выписывать?». Я отказался, опасаясь, что из - за этого легкого ранения меня признают негодным к строевой службе. В Молотове нас продержали до октября месяца.
  
  Там произошел курьезный случай. Один раз всех нас подняли по тревоге, кто-то сообщил, что выброшен немецкий десант. Это было полным абсурдом, в то время вряд ли бы какой-то немецкий самолет смог проделать расстояние в тысячи километров в оба конца, чтобы выбросить тактический десант. Но нас послали на прочесывание. Выяснилось, что местные жители столкнулись с большой группой беженцев из Прибалтики, в которой мало кто хоть немного владел русским языком, и приняли их за немецких шпионов. В октябре месяце, все три наши специальные группы НКВД перебросили в Москву.
  
  Г.К. - С какой целью?
  
  Н.Д. - Наш командир , пожилой полковник Железняков, бывший «латышский стрелок», сказал, что в тяжелое для страны время, когда враг стоит у ворот Москвы, товарищ Сталин изъявил желание, чтобы его и правительство охраняли «прибалтийские чекисты», как в свое время Ленина и Кремль охраняли надежные и преданные Советской власти части латышских стрелков . Для нас это была высокая честь. Нам выдали автоматы, и на спецпоезде повезли на запад.
  
  Но как раз пошел слух о том, что правительство и Сталин эвакуированы из Москвы в Куйбышев, и в Уфе нас задержали до выяснения точной картины происходящего и получения дальнейших указаний. Здесь мой товарищ Репша заболел тифом и был оставлен в госпитале.
  
   Нашей «литовской» группой командовал Пятрас Расланас. Так что, свидетелем знаменитой «московской паники 16-го октября» - я не был. В Москву мы прибыли только первого ноября 1941 года.
  
  Г.К. - И что дальше произошло?
  
  Н.Д. - Прямо с вокзала нас бросили на охрану периметра Кремля. Всем нам выдали новые белые полушубки, валенки, проверили наше оружие и боекомплект, и кинули прямо на камни , у кремлевских стен, для защиты от возможного немецкого десанта. Шесть суток мы находились под открытым небом. Погода была нелетной , город не бомбили. Горячее питание, горячий чай нам приносили прямо на посты. Каждый день сообщали новый пароль и отзыв.
  
  И так продолжалось до парада 7-го Ноября. На параде мы уже стояли в оцеплении Красной площади, это даже видно в кадрах кинохроники.
  
  Видел ли я Сталин, спрашиваете? Близко - нет, видел примерно за 150 метров, только фигуру. Восьмого числа нас привели в Центральную школу НКВД, что находилась напротив клуба МВД, дали выспаться, организовали нам баню. А потом сказали - «Все , спасибо! А теперь вы поедете учиться и работать». И привезли нас в район пехотных курсов «Выстрел».
  
  И здесь мы всю зиму сорок первого года рубили лес. Заготавливали дрова для отопления, каких - то ведомственных и правительственных зданий. Представляете : «чекисты - лесорубы». Кормили очень скудно, там мы под снегом искали мерзлую сгнившую картошку и свеклу с неубранных полей. По воскресеньям нас возили в Москву , в баню. Заготовленный нами лес везли в город по узкоколейной железной дороге. Многие из нас неоднократно подавали рапорты с просьбой об отправке на фронт в свои национальные части или о заброске в немецкий тыл, писали письма лично Калинину, но все получали один стандартный ответ - «Придет время, мы вас отправим на передовую! А пока….». Вспомнили серьезно о нас только весной 1942 года. Вернули в школу НКВД и тут начались настоящие занятия. В первую очередь нас учили русскому языку, а потом пошли уже основные дисциплины. Среди наших лекторов были Вильгельм Пикк, руководитель немецкой КП, сын Свердлова и много других известных людей. Часть из наших курсантов забрали в распоряжение Штаба Партизанского Движения, а нас прикрепили к Разведуправлению. Я тоже был должен уйти с группой десантников в немецкий тыл для развертывания агентурной и партизанской деятельности, но на решающей комиссии один генерал из серьезного ведомства меня забраковал, высказав следующее мнение - «Как, по вашему , этот человек сможет работать в немецком тылу? Внешне - типичный еврей, картавит, да еще, наверное, с обрезанием. Его же на вторые сутки вычислят. А простых подрывников мне и так хватает!»…
  
  Осенью сорок второго года были вновь реорганизации, и все три наши специальные оперативные группы были временно переподчинены республиканским партизанским штабам, но на процесс нашего обучения эти изменения не влияли, только менялась принадлежность к определенному ведомственному аппарату. Летом 1943 года мы закончили полный курс ускоренного обучения.
  
  Г.К. - Какую подготовку проходили курсанты прибалтийских специальных групп НКВД?
  
  Я понимаю, что всего Вы говорить не будете, но если что - то сочтете возможным, расскажите. Что это была за подготовка : диверсионная, разведывательная, для работы в немецком тылу или только готовили «прифронтовых» контрразведчиков?
  
  Н.Д. - Отвечу очень коротко и схематично, без лишних деталей и уточнений, поскольку полномочий отвечать на подобные вопросы мне никто никогда не давал. Начнем…
  
  Наш «прибалтийский набор» - 200 человек был размещен в одной казарме. Периодически нас «фильтровали», кого-то отчисляли по различным причинам, кого-то переводили на соседние «партизанские курсы» для последующей заброски в тыл врага, иногда присылали новичков из фронтовых частей, например коммунистов из 16-ой Литовской Дивизии, но основной костяк оставался , это были люди, работавшие в органах НКВД с 1940 года, бывшие подпольщики , коммунисты и комсомольцы. Занимались мы по 12-14 часов в сутки. Нас готовили как «территориальные специальные группы НКВД для работы на освобожденных территориях» в своих республиках, для борьбы с немецкими шпионами и парашютистами , выявлению секретных агентов, диверсантов, бывших карателей и полицаев, прочих пособников и изменников всех мастей и видов. И спецкурс нашей подготовки во многом отличался от обычного курса этой школы. Учитывался неизбежный «местный колорит» и будущая специфика работы. Начальство прекрасно представляло, с чем и с кем нам придется столкнуться в недалеком будущем на освобожденных советских землях. Многое пришлось узнать, увидеть и услышать впервые. Допустим , по предмету «Агентурная работа», нас учили правилам и тонкостям вербовки, по разделам : «агенты», «секретные осведомители», «сочувствующие» и так далее. Были предметы по тактике и технике ведения допроса агента, по психологии противника и многое другое. Был отдельный курс - «Нахождение на территории противника», где мы изучали очень многие важные детали, но речь не шла о подготовке к длительному пребыванию в немецком тылу , не о легализации, а только о кратковременном пребывании на оккупированных территориях. Мы знали порядки в немецких частях, особенности уставного поведения немецких офицеров и солдат, все детали быта, формы , регалии и знаки, немецкое оружие, и так далее. Эти лекции нам читали немцы - антифашисты, бывшие военнослужащие вермахта, перешедшие на нашу сторону. Узнали организационную структуру вермахта , гестапо, абвера, полицейского управления. Получили знания об особенностях подготовки немецких агентов. Но, например, не было курса лекций по работе с шифрами, основам криптографии.
  
  Не учили радиоделу и другим способам и средствам связи.
  
  Но материала и предметов для обучения и так хватало по горло. Даже объясняли, как пить не пьянея. И еще много чего было, всяких и разных предметов и дисциплин.
  
  Обо всем не стоит рассказывать. Готовили нас очень опытные грамотные и толковые специалисты в своих «отраслях». Учебный процесс был очень насыщенный и требовал предельного напряжения физических и умственных сил. Тут надо принять во внимание наше слабое владение русским языком , а все занятия велись , естественно, на русском.
  
  Г.К. - Но для службы в специальных группах НКГБ готовили не кабинетных «паркетных контрразведчиков», а оперативников - «волкодавов», способных в любую секунду вступить в бой и обезвредить любую разведгруппу противника или опытного агента-парашютиста.
  
  Я понимаю, что и о деталях боевой подготовки Вам много говорить не хочется. Но в общих чертах. Какую боевую подготовку проходил «спецоперативник» в Высшей школе НКВД? Знал ли он, например, диверсионное подрывное дело? Что умел, чем владел?
  
  Н.Д. - Повторяю, основной нажим в нашей учебе делался на агентурную и вербовочную работу, из нас не готовили «поточным методом» Николаев Кузнецовых, хотя, в принципе, с подобной работой в немецком тылу, в случае получения такого задания, справилось бы немало ребят из нашего набора. Теперь, конкретно, по боевой подготовке. Подрывному делу нас профессионально не обучали, мы умели обращаться с взрывчаткой и минами, но наши знания были поверхностными, взорвать мост или пустить под откос эшелон - нас на такие дела специально не тренировали, для этого существовали обычные курсы минеров - подрывников. Хотя снять простую мину или заминировать дорогу, или, скажем, лесную тропу - мы могли спокойно. Мы обучались рукопашному бою (обычные приемы боевого самбо), владению ножом, учились как надо «бесшумно снять часового». Парашютной подготовки у нас не было, это был совсем не наш профиль. Стреляли из всех видов стрелкового оружия, даже из снайперских винтовок, но не было и в помине никаких «книжных штучек», таких как : стрельба из пистолетов с двух рук или метание ножей или изучение «секретных приемов» борьбы джиу-джитсу.
  
  А вот организации засад, разведпоисков, маскировке, взятию «языков» и преодолению эшелонированной обороны противника - нас обучили на «отлично».
  
  Когда с осени 1943 года и до начала операции «Багратион» наши прибалтийские спецгруппы НКГБ использовали в интересах фронта как обычных войсковых разведчиков, то даже зубры армейской разведки дивлялись , как это у нас все гладко и толково получается .
  
  А ведь мы , как правило, получали конкретные задания, «заказы». В качестве наглядного примера, я вам приведу одну цифру. В этот период, который мы иногда называли - «великое стояние под Оршей», отделение под моим командованием из 12 человек (все офицеры из «литовской спецгруппы») взяло в плен 11 «языков»-офицеров, не потеряв в поисках в тылу врага ни одного человека. А ведь эти пленные офицеры почти все были «на заказ», сверху спускали «разнарядку», кто нужен, кого необходимо брать. И работали мы только «по офицерам», на задания ходили и в немецкой форме , и могли бы спокойно сойти за солдат вермахта, в случае, если бы не было дотошной проверки.
  
  Г.К. - Были какие-то особенности в дисциплине и поведении слушателей на курсе?
  
  Н.Д. - Дисциплина была железной, языки мы сильно «не распускали» , и в откровенные разговоры или в обсуждение обстановки на фронте вступали только со своими верными товарищами.
  
  Г.К. - Как кормили во время обучения?
  
  Н.Д. - Нормально кормили. Это же была Высшая школа со своими нормами и источниками снабжения , а не запасной полк где-нибудь в Чебаркуле, где «маршевики» с голоду «ноги протягивали». По праздникам выдавали 100 грамм наркомовских.
  
  Всем курсантам полагалось табачное довольствие. Я сам лично не курил и свою полученную пайковую махорку отдавал товарищам.
  
  Г.К. - Вы так и продолжали пребывать в курсантском звании во время учебы?
  
  Н.Д. - Нет. В январе 1943 года я стал младшим лейтенантом госбезопасности. В 1943 году это специальное звание было приравнено к армейскому званию «старший лейтенант», и я получил погоны с тремя звездочками. В 1945 году я был уже в обычном капитанском звании, поскольку специальные звания для офицеров ГБ были отменены.
  
  Г.К. - Непосредственно во время обучения, курсанты привлекались в качестве стажеров к работе с агентурой или для «фильтрации» в тыловых или фронтовых управлениях ГБ?
  
  Н.Д. - Лишний вопрос. Отвечу одним предложением. Командировки были, и в сторону тыла, и к фронту, наша учеба шла с перерывами.
  
  Г.К. - Когда спецгруппы ушли на фронт?
  
  Н.Д. - Летом 1943 года. В один из дней, мы получили приказ собраться , без вещей, оставив все личное имущество. Нас посадили на поезд, и отправили на Гжатск. Здесь началась работа «по профилю», фронтовая практика. Дальше работали под Смоленском, дислоцируясь в местечке Кузнецово, а в сентябре перебрались в только что освобожденный Смоленск. Город был полностью разрушен, среди нескольких уцелевших городских зданий, была старая тюрьма, использовавшаяся до войны НКВД, а в войну - смоленским гестапо. В тюрьме нас и разместили. Там, в Смоленске, произошел один трагический эпизод. На пятый день после взятия Смоленска, на воздух взлетела железнодорожная станция, немцы оставили в здании вокзала мины, заряды замедленного действия, и от взрывов этих мин погибло свыше трехсот наших солдат и офицеров.
  
  Г.К. - А какая задача стояла перед территориальными спецгруппами на белорусском направлении? Кроме работы с уже захваченными в плен немецкими пособниками , прислужниками и прочими «подозрительными элементами»?
  
  Н.Д. - После Смоленском «литовской» спецгруппе поручались задания следующего рода - пройти в немецкий тыл, и еще до прихода наших войск, из указанного командованием населенного пункта - «поймать, украсть, изъять, захватить ,пленить, (или - просто ликвидировать)», как хотите это назовите, одним словом, доставить для суда трибунала, карательную верхушку местного немецкого управления - начальника полиции, немецкого районного коменданта, командиров полицейских карательных подразделений и прочую нечисть. В определенном смысле это были политические акции - не дать уйти от справедливого возмездия палачам и предателям, и показать всему народу, что расплата за измену и злодеяния неминуема. Несколько раз такие задания выполнялись во взаимодействии с местными партизанами, от них мы получали информацию о точном нахождении «наших клиентов» в конкретном населенном пункте.
  
  Такие операции были проведены в Хиславичах, Любавичах, и еще в нескольких местах.
  
  Кроме того , помимо спецопераций в немецком тылу, наши группы двигались непосредственно за наступающими войсками, вылавливая предателей, не успевших убежать с немцами на запад.
  
  Г.К. - Подробности проведения подобных захватов можно услышать?
  
  Н.Д. - Например, операция в местечке Любавичи. С помощью партизан и местных жителей мы там удачно взяли всю «тройку» - всех главарей оккупационной власти : немецкого коменданта, бургомистра, и начальника местной полиции. Через два дня наши войска прошли Любавичи, и мы сообщили своему начальству об успешном завершении операции. Нам приказали остаться в местечке. А потом туда прибыл военно- полевой трибунал , во главе которого был латыш по фамилии Якоби. На базарной площади состоялся суд. Местные жители давали свидетельские показания на захваченных предателей, и особенно они ненавидели местного полицейского начальника Жарыхина. Это был настоящий палач и садист. Свидетели говорили, как он расстреливал евреев, как зверски насиловал женщин, а потом убивал и их, как выискивал скрывающихся советских активистов , «окруженцев» и евреев, а потом , избивая на ходу, гнал их ко рвам, где безжалостно добивал. Рассказали, как Жарыхин руководил карательными операциями против партизан. На заседании суда я был переводчиком при допросе двух немцев. Они, немцы, все время повторяли, что только выполняли приказы Гитлера.
  
  И после допроса свидетелей и обвиняемых, в тот же день, вечером, было оглашено обвинительное заключение и решение трибунала. Приговор был таков : смертная казнь через повешение. На закате, солдаты из «трибунальского» спецвзвода быстро, тут же, соорудили виселицы для трех приговоренных. Подъехала открытая грузовая «трехтонка», предателей поставили на открытый помост машины, и, когда на шеи этих преступников надели петли, грузовик стал медленно отъезжать. И тут случилось неожиданное . Жарыхин был тяжелым, грузным мужиком, веревка его не выдержала и порвалась, он упал живым на землю. Председатель трибунала Якоби невнятно объявил, что по закону вторично вешать нельзя, и полицай будет отправлен на 25 лет отсидки в Сибирь, в лагеря, мол, такие существуют правила. Но простой народ эти правила признавать не хотел, местные жители моментально оттолкнули нас в стороны и толпой набросились на Жарыхина. Мы не успели оглянуться, как начальник полиции уже снова висел на веревке. На сей раз , веревка оказалась крепкой, а воля народа - еще крепче.
  
  Г.К. - А как «брали» упомянутых ранее Вами одиннадцать немецких «языков» - офицеров?
  
  Н.Д. - По разному брали… В октябре 1943 года мы прошли дополнительный короткий курс обучения (при фронтовом УКР «Смерш») - для захвата «языков». В принципе, это дело мы уже неплохо знали во время учебе в «Вышке». Наши разведгруппы «работали» на 1-й Прибалтийский Фронт, к которому нас прикрепили в плане административного подчинения. Мы считались очень подготовленными людьми и шансов взять «языка» имели намного больше, чем обычная дивизионная разведка или группа армейского подчинения.
  
  В немецкий тыл шли в немецкой форме, действовали из ночных засад. В мое отделение входило 12 офицеров-«литовцев» : Стасис Скокаускас , Гилелис Блохас, Иван Антоновас, и другие ребята. Что очень важно - моя группа потерь не имела. В апреле 1944 года нашу «литовскую» спецгруппу отправили на отдых, больше мы за «языками» не ходили.
  
  Г.К. - А как вели себя взятые в плен Вашей группой немецкие военнослужащие?
  
  Н.Д. - Тихо, как амбарные мыши. Сами представьте, попадает в плен немец, взрослый человек, офицер, который оказывается в своем тылу в окружении дюжины русских разведчиков. И офицер прекрасно понимает, что при любом раскладе, даже если разведгруппу засекут и обложат со всех сторон, лично его , разведчики всегда успеют убить, еще до того как «товарищи из вермахта» придут к офицеру на выручку. И соответственно, напуганные немцы беспрекословно выполняли наши указания, Александра Матросова среди них не нашлось. Кстати , допрашивать этих пленных, «потрошить» их в немецком тылу - нам не разрешалось. Мы даже боялись брать с них трофеи. Вот, видите, храню на память бинокль с одного немецкого полковника, но, помню, что даже тогда переживал, а вдруг этот пленный полковник на допросе в штабе фронта на меня пожалуется, мол , «раздели» его разведчики.
  
  Г.К. - С каким оружием спецгруппы ходили в тыл врага?
  
  Н.Д. - Автоматы, гранаты, ножи, пистолеты. Я почему-то таскал с собой всегда два пистолета, да еще «игрушечный» маленький «вальтер», кажется , он назывался №1, с белыми инкрустированными «щечками» на рукоятке.
  
  Г.К. - Как награждали Вас и офицеров Вашей группы за успешные разведпоиски?
  
  Н.Д. - После каждого удачно выполненного задания нас «награждали» спиртом и американскими консервами, без ограничения. Про боевые награды речь не шла, считалось , что мы , это так - «по своей инициативе просто тренируемся». Войну я закончил с орденом ОВ 1-ой степени и медалью «За отвагу». В 1946 году , выяснилось, что за взятые «языки» сорок третьего года меня разыскивает еще один орден Отечественной Войны 2-й степени, который мне вручили только в 1947 году.
  
  Г.К. - А если обойтись без лишней скромности? Я буквально на днях беседовал с одной женщиной, бывшей кадровой оперативной работницей МГБ Литвы в сороковых годах. Она рассказала, что Вас представляли к званию Героя Советского Союза, в 1945 году. А эта женщина очень хорошо знает, что говорит.
  
  Н.Д. - Я видел в Управлении отдела кадров МГБ СССР архивное «литерное» дело, и там была копия представления к званию Героя в 1945 году.
  
  За немецких «языков»- офицеров и за взятие Вильнюса. В Литву, сверху, из Москвы, было отправлено указание , представить трех офицеров МГБ, за боевые успехи на фронте и в борьбе с нацистскими преступниками , к следующим наградам, перечисляю последовательно: к званию Героя, к ордену Ленина, и к ордену Красного Знамени. Поскольку речь шла о своего рода «разнарядке», то в приказе приводились определенные требования к биографиям офицеров госбезопасности, представляемых к наградам . Начальство решило, что на Героя, по требуемым критериям, тяну на все 100%- только я , как «старый коммунист-каторжанин», фронтовой разведчик, и начальник отделения по борьбе с бандитизмом;5 -го отдела МГБ . И в этом наградном листе, кстати, и были указаны мои 11 «языков» взятые в годы войны, прочие военные заслуги . И многое другое отмечалось в этом представлении. Но, в итоге , все вышло так - моему товарищу, Шимкусу, вместо ордена Ленина дали орден БКЗ, а третьему чекисту Стаскявичусу вместо Красного Знамени дали только орден Красной Звезды. Мой наградной лист где-то «затерялся в недрах Верховного Совета СССР». Потом уже мне старшие товарищи доверительно рассказали, что по их сведениям, это Поскребышев счел излишним положить этот список для последней подписи на стол Сталина, список с одними нерусскими и негрузинскими фамилиями. И только в 1967 по этому наградному листу я был награжден орденом Ленина. К ордену прилагалось личное поздравление председателя КГБ СССР Ю.В.Андропова, в котором он общался ко мне со словами «Дорогой Нахман Ноахович», то бишь, в правильном варианте звучания моего имени-отчества, а не в литовском варианте, или в обыденном, в «общепринятом» - «Николай Николаевич».
  
  Вот в принципе все, по вашему вопросу.
  
  Г.К. - После отвода спецгрупп на отдых, офицерам - «прибалтам» поручались задания другого рода, не связанные с разведпоисками?
  
  Н.Д. - Да. Чтобы «не растеряли навыки», у нас , весной сорок четвертого, некоторых ребят отправляли в качестве оперуполномоченных Смерша сопровождать санитарные эшелоны. В войска уже шел массовый призыв с освобожденных территорий, и стрелковые части были в какой-то степени «засорены» бывшими пособниками оккупантов, проскочившими в армию через полевые военкоматы. Это «сомнительное» пополнение шло массовым порядком в пехоту, и через месяц - другой непосредственного нахождения на передовой , эти люди - или погибали в бою, или ранеными, ехали в санпоездах в тыловые госпиталя.
  
  И какой только публики в этих санитарных летучках не было. Я не имею в виду самострелов или дезертиров, симулирующих болезни. Там и бывших полицаев, карателей, «власовцев», с лихвой хватало. Кто под своими именами, а кто и по чужим документам и биографиям, ехал в тыл, «раненым героем-бойцом Красной Армии».
  
  У нас, как-то, один из офицеров, раскрыл трех бывших украинских карателей, в числе эвакуированных раненых солдат. У них языки больно длинными оказались, стали шепотком хвалиться перед друг другом, кто из них больше евреев расстрелял, да один солдат это услышал. Доложил нашему офицеру, а тот и положил между этой «тройкой» своего человека.
  
  Слово за слово, и наш человек сошел за своего хохла - полицая. Пока в глубокий тыл доехали - все доказательства в измене Родине и в убийствах были собраны и документированы.
  
  Так выглядит обычная оперативная агентурная работа против военных преступников …
  
  Г.К. - Когда спецгруппы «прибалтов» приступили к непосредственной деятельности на территории своих родных республик?
  
  Н.Д. - На третий день после освобождения Минска. И если до этого момента, от нас, иногда , забирали кого-то из «эстонцев» на Ленфронт, или «латышей» к партизанам, то в Минске произошло окончательное разделение групп, каждый пошел на территорию своей республики. Мы простились со своими латвийскими и эстонскими товарищами , с которыми прошли рядом долгий и непростой трехлетний путь. Наш командир и куратор полковник Железняков устроил прощальный банкет, мы выпили «за Родину и за Сталина», и , как говорится , «разъехались по домам». Литовскую группу в Белоруссии существенно пополнили, довели ее личный состав до 120 человек, и тут нам поручили специальное задание по проникновению в Вильнюс.
  
  Г.К. - Что это было за задание?
  
  Н.Д.- Вильнюс - всегда являлся предметом спора между Литвой и Польшой, поляки считали этот город своим, а литовцы всегда твердо знали, что Вильнюс - столица и сердце Литвы.
  
  Спец группа ГБ Литвы получила приказ лично от Снечкуса - первыми, впереди наступающих частей , войти в Вильнюс и тем самым показать всем, что Вильнюс - столица Литвы , (где уже активно действовали противостоящие нам многочисленные отряды Армии Крайовой - АК ), освобождена именно литовскими солдатами и офицерами. Поехали на нескольких «студбеккерах» на Вильнюс, многие офицеры были вооружены ручными пулеметами. Штурмовая офицерская группа, если точнее выразиться. Командовал группой Расланас, а я получил под командование отдельный взвод.
  
  Только отъехали от Минска , как по дороге на Вильнюс, нас развернули на юг пограничники - заградотрядовцы из полка по охране тыла. Потом мы узнали причину этого «разворота», оказывается, перед нами действовали группы подчиненные Павлу Судоплатову. В Вильнюс мы добирались через Гродненский тракт, и первое литовское местечко в котором мы остановились, было - Бутримонас. У нас в группе, был один молодой парень, пулеметчик, уроженец этого местечка. Он погиб через сутки, после того как увидел своих родных. И мы пошли дальше на Вильнюс. В городе была полная неразбериха. Большинство немцев уже покинуло Вильнюс, но было великое множество мелких немецких групп, оказывающих сопротивление, а главное - крупные формирования партизан АК, подчиненных польскому правительству Сикорского в Лондоне, ставивших своей целью захватить Вильнюс, и объявить его частью суверенной польской территории. Советские войсковые части к моменту нашего появления в городе стояли на подступах, и только после того как мы захватили ключевые точки, вошли в Вильнюс и завязали уличные бои. В лесах рядом с городом находился большой еврейский партизанский отряд, который сразу пришел к нам на подмогу. Первым делом мы захватили по периметру здание Президиума Верховного Совета Литвы, но внур поначалу не заходили, опасались, что здание полностью заминировано. Поляки , захватившие гору Гедиминаса и установившие на ней свой польский старый государственный флаг, били по нам сверху из пулеметов. У нас появились потери. И засело на этой горе больше трех сотен «аковцев». А потом мы выбили поляков лихой атакой с горы Гедиминаса и водрузили на ней красный стяг. Пленных, простых польских офицеров, не убивали, а просто раздели до трусов, и отпустили почти голышом по домам.
  
  И стал Вильнюс снова - и советским, и литовским. Там со мной один интересный случай произошел. Когда пробились к зданию ВС, из костела стоящего напротив, появилась группа людей с белым флагом, человек тридцать. Обросшие, измученные. Это были цыгане, (из нескольких тысяч цыган живших в Вильнюсе до войны уцелело 300 человек , скрывавшихся в вильнюсских катакомбах, ведущих до Тракая), они плакали и плясали от радости. Мы отдали им свои сухие пайки, сухари. Ко мне подошла старая цыганка, взяла в руку мою ладонь и по ней рассказала всю правду, что было со мной, и что будет.
  
  Все ее слова сбылись в будущем, все в точку. И когда она сказала, тебя не убьют, мсти врагам, и доживешь до глубокой старости, я сначала скептически улыбался, а со временем полностью поверил в ее предсказания, и уже никогда перед боем не думал о возможной смерти, всегда шел первым вперед, знал, что обязательно выживу. Но я тогда и предположить не мог, что моя война закончится только через десять лет после Победы.
  
  Г.К. - Первыми вошли в Каунас тоже чекисты?
  
  Н.Д.- Верно. В Каунасе не было уличных боев, город не пострадал, немцы ушли из города без боя, и чтобы вам там не рассказывали, знайте, что части Красной Армии заходили в город, уже контролируемый специальным отрядом литовского НКГБ. Командовал этим отрядом полковник Воронцов. Я, когда узнал , что для проведения специальной операции формируется группа, идущая на Каунас, то захотел попасть в нее, поближе к родному Шауляю, который еще был в немецких руках . Я, еще в Вильнюсе, подошел к Воронцову, представился, и попросил включить меня в состав этой группы, и был принят. Зашли в город на рассвете. Мне было поручено захватить в Каунасе генерала СС Кароля Егера и начальника полиции генерала Люциана Высоцкого. Где располагается его особняк , мы знали точно. Ворвались в особняк, а в нем никого, только на полу разбросаны вещи и книги. Среди них я заметил книгу Фейхтвангера на русском языке «Иудейская война». В доме, стоящем напротив , жил врач - литовец Абрайтис, который сказал, что генералы Егер и Высоцкий уехали с чемоданами на машине с охраной, за три часа до нашего появления, по направлению к Алексотскому мосту , ведущему на Кенигсберг. Мы двинулись дальше, на захват здания гестапо и немецкой разведшколы на улице Жальгирис №9. Эту школу немцы успели эвакуировать в Кенигсберг, но многие важные документы, включая списки учащихся , они в спешке забыли сжечь или не успели увезти с собой. Уже когда совсем рассвело, я поехал на «виллисе» в Слободку - Вильямполь, где находилось каунасское гетто. Взял с собой пять человек. Проезжали мимо горящей текстильной фабрики, навстречу нам бежали местные жители с тюками награбленной на фабрике мануфактуры. Доехали до моста, ведущего в гетто, но он был разрушен, и машина по нему пройти не могла. С двумя бойцами я побежал через остатки моста к гетто. А там местные литовцы копаются в развалинах, ищут хоть какую-то добычу. Они сказали, что остатки гетто, немцы еще неделю тому назад вывезли в Германию в концлагеря. Один из литовцев сказал мне, что под землей есть еще живые евреи, спрятавшиеся во время эвакуации гетто, и указал на нужный дом. Я подбежал, увидел стену загороженную шкафом и услышал за ним какие-то голоса. Дал выстрел в воздух и крикнул - «Люди, выходите! Пришла Красная Армия! Вы свободны! Вы будете жить!». Кричал по - русски и по-литовски, но из «схрона» никто не отзывался. Тогда я стал кричать на идиш - «Евреи! Выходите! Мы русские солдаты!». Я слышу голос оттуда - «Нахман! Это ты?». Меня узнала по голосу Гитель Вайсман-Березницкая, бывшая соседка по Шауляю. Из тайного убежища вышло 17 человек, выжившие подпольщики каунасского гетто. В рваной одежде, истощенные, голодные. Мы отдали им все что смогли : еду, нашли для них возле горящей фабрики тюк ткани, нашли для них какую-то обувь, и увели из Слободки в город, разместив в брошенных квартирах. А на следующий день в город вошли еврейские партизаны. И тут я поехал в Девятый Форт, в котором немцы уничтожили многие десятки тысяч евреев и советских военнопленных. И глядя на могильные рвы, в тот день я поклялся себе, что не успокоюсь и не перестану уничтожать всех этих карателей и палачей, пока не отомщу им за свою погибшую семью и за всех убитых литовских евреев. И если до этого дня я чувствовал себя первым делом чекистом, офицером-коммунистом, а уже потом евреем, то тогда все поменялось, и я сказал -, что в первую очередь - я еврей, а все остальное мне уже не так важно. И я дал себе слово, что за свой народ, из которого в Литве уцелели единицы, я мстить не устану. Пока каждый из палачей не будет лежать в могиле, или гнить в колымских снегах…
  
  Г.К. - Долгие годы Вы были начальником отделения по борьбе с бандитизмом МГБ Литвы , и о Ваших успехах в войне с «лесными братьями» в послевоенные годы до сих пор не перестают говорить. В современной Литве Ваше имя некоторые люди произносят с ненавистью и с зубовным скрежетом, а соратники вспоминают о Вас как о легенде, с огромным уважением. Имеете ли Вы желание рассказать о борьбе с «лесными братьями» в послевоенной Литве?
  
  Н.Д. - В принципе, я не против, но надо подумать… Ведь придется рассказывать , фактически, о гражданской войне в Литве, где с нашей стороны столкнулись в схватке с врагом люди, свято верящие в правоту своего дела и чистоту своих идей, а с противоборствующей стороны, в лесах и в подполье находились в основном только бывшие палачи и каратели из «отдельных полицейских литовских карательных батальонов»,( руки которых по локоть обагрены еврейской, литовской и русской кровью) , а также фашистские прислужники, сумевшие после войны найти укрытие в лесах и искалечить судьбы многих и многих десятков тысяч простых литовцев. И полную правду об этой войне никто рассказывать не хочет. Вся информация в последние годы подается только в одном лживом ракурсе - «как злобные Советы и русско-еврейские монстры-опричники из НКВД душили литовский народ». Такого не было и в помине. Думаю, мне есть о чем рассказать…
  
  Г.К. – Лето 1944 года. Литва снова стала советской, и на освобожденной территории организованы управления НКВД (МГБ), и, Вас, как опытного оперативника направляют на службу в Каунасское управление ГБ, в 5-й отдел, в отделение ОББ ( отделение по борьбе с бандитизмом). Со временем, возглавив ОББ в Каунасе, Вы вели многолетнюю борьбу с «лесным братьями» -с литовским антисоветским сопротивлением. Давайте начнем по порядку. Какова была структура управлений ГБ и в частности ОББ?
  
  
  
  
  
  Н.Д.- В Литве, помимо столичного, вильнюсского управления ГБ, были созданы еще три управления : в Каунасе, в Шауляе, и весной 1945 года, в только что занятой нашими войсками Клайпеде. Эти управления занимались борьбой с противниками советского строя по всей Литве, согласно территориальному делению зон ответственности каждого отдельного управления. В1953 году все эти четыре управления были объединены в одно республиканское, в Вильнюсе, и меня перевели служить в столицу Литвы.
  
  Каждое управление имело в своем составе - отдел контрразведки ( «работавший по шпионам»), отдел разведки ( в сфере деятельности которого была и «охрана границы»), экономический отдел и так далее. 5- й отдел управления ГБ являлся «отделом по борьбе с контрреволюцией», и имел отделения : «по работе с духовенством», «по работе с интеллигенцией», но главным подразделением этого отдела, да и всего управления было ОББ- отделение по борьбе с политическим бандитизмом и разведывательно –диверсионными группами, или, как бы сейчас сказали,- «антитеррористический отдел».
  
  ОББ состоял из 32-х офицеров, задачей которых была борьба против контрреволюции: вооруженного антисоветского бандитизма, против засланных из –за «кордона» боевиков, а также - поимка бывших фашистских прислужников и карателей с «кровью на руках». Все эти тридцать два человека были оперативными работниками, и почти все из них отличались хорошой боевой подготовкой и фронтовой закалкой. Первым начальником 5-го отдела при Каунасском управлении ГБ был Мартавичус, за ним Олейник а ОББ руководил Беркович, и его на этой должности заменил я. В состав отделения входила специальная группа из семи человек, целенаправленно занимавшаяся поиском и задержанием бывших карателей, скрывшихся после освобождения Литвы от немцев на территории республики, и основным направлением моей работы, вплоть до назначения на должность начальника отделения, был именно поиск палачей –карателей и борьба с антисоветским подпольем, вражеской агентурой и парашютистами.
  
  Для проведения боевых антипартизанских и прочих специальных операций конкретно нашему Каунасскому управлению НКВД был подчинен полк Внутренних Войск, которым после войны командовали полковники Попов и Павлов, а начальником штаба этого полка был подполковник Мархасин. В этом полку сразу после освобождения Литвы от немецкой оккупации служило много бывших партизан и бывших кадровых пограничников, люди с большим боевым опытом и хорошой подготовкой , так что части этого полка представляли собой серьезную боевую силу.
  
  В Каунасе существовала также отдельная школа Войск НКВД, готовившая солдатский и сержантский состав для погранчастей и маневренных групп по борьбе с бандитами.
  
  Здесь обучали многим деталям «антипартизанской войны», начиная от ориентирования в ночном лесу и заканчивая организацией засад.
  
  Г.К. - Давайте заранее определимся, как будем в интервью именовать участников литовского антисоветского сопротивления. В литовском варианте они назывались «лешке бролес» - «лесные братья» и для современной литовской молодежи изучающей историю своей страны по новым учебникам истории Литвы они являются национальными героями, борцами за независимость Литвы против «советских оккупантов», но для Вас, по–прежнему, «лесные братья» в своем большинстве - немецкие прислужники, каратели и убийцы. Как будем называть тех, с кем Вам пришлось сражаться в послевоенной Литве? Партизанами или «белоповстанцами», как когда-то писали в официальных документах, или по современному –«резистенты»?
  
  Н.Д. – Для меня они были, есть, и останутся бандитами. Мне трудно подобрать более приличный, «удобоваримый» для всех словесный эквивалент.
  
  Ладно, будем называть их «повстанцами» или «партизанами», если вам так нужна пресловутая «политкорректность», то пожалуйста.
  
  Г.К. – Кого набирали на службу в ОББ?
  
  Д.Н. –Ядро отделения по борьбе с бандитизмом составляли литовские коммунисты, бывшие подпольщики, с 1940 года служившие в НКВД ЛССР. Национальный состав отделения : литовцы, русские –уроженцы Литвы, несколько евреев, и один татарин, старший лейтенант Николай Танчурин, которого выгнали из отдела и уволили из органов МГБ, когда обнаружилось, что он присваивал себе деньги, выделенные на работу с агентурой. В ОББ набирали также демобилизованных из армии офицеров с боевым опытом, бывших разведчиков, или направляли к нам бывших фронтовых «смершевцев». Но было несколько человек из бывших литовских подпольщиков, старых коммунистов, направленных к нам, которые не имели достаточного боевого опыта. Одни из них был старый коммунист, бывший портной Моченис. Как то в одном боевом столкновении в районе местечка Швенчонис, он «прозевал» двух бандюг, вылезших из бункера и зашедших к нему за спину. Я заметил их, когда они уже прицелились из автоматов в спину Мочениса. Тут все решали доли секунды, и я успел его спасти, и срезал этих двоих автоматной очередью.
  
  Г.К. – Какой была обстановка в Литве в 1944-1945 годах?
  
  Н.Д. – За исключением Вильнюсского края, обстановка на большей части республики была относительно спокойной. В лесах находились с оружием в руках примерно 3.000-4.000 бывших карателей из полицейских батальонов и бывших офицеров старой ЛА (Литовской Армии), и примерно 500 агентов -диверсантов прошедших подготовку в немецких разведшколах, заброшенных по воздуху на территорию Литвы или специально оставленных немцами в республике после отступления вермахта, но боевая активность этих банд была низкой в этот период, они, в основном, прятались по схронам и бункерам в лесной глуши, совершая мелкие террористические акты, нападая на представителей Советской власти на местах, на небольшие подразделения «ястребков» и солдат Красной Армии, на малочисленные гарнизоны в деревнях и на одиночные армейские машины. Наиболее активно в последний год войны действовали банды и антисоветское подполье в Вильнюсе и его окрестностях, там кровь лилась обильно с двух сторон. Но эти банды в основном состояли из поляков, бывших партизан АК, и именно ими и занимались в первую очередь части по охране фронтового тыла и погранполки. После того как фронт прокатился через Литву , то в тылах воюющих Прибалтийских Фронтов почти не осталось окруженцев из частей вермахта, пограничники их выловили по лесам к зиме 1945 года.
  
  Когда в мае 1945 года к нам поступил сигнал, что в поселке возле 9-го Форта полностью вырезана литовская семья, то мы были уверены, что вырезал кто-то не из наших, не из местных. Так и оказалось. Я заметил, что в доме, где произошло массовое убийство часть атласной скатерти на столе была аккуратно отрезана, видимо, на портянки взяли. Недалеко железная дорога, по которой один за другим, на Восток, на грядущую войну с Японией перебрасывались армейские эшелоны. Мы выяснили, какие составы проходили за эти сутки через Каунас, и дали шифровку по транспортным отделам НКГБ. Убийц нашли только через две недели, уже за Уралом, банда военнослужащих из семи человек, у одного из них был найден кусок красного атласа из дома убитой семьи...
  
  Я лично считаю, что основной рост численности участников литовского антисоветского сопротивления произошел уже после речи Черчиля в Фултоне, положившей начало «холодной войне». До этого момента войска НКВД и местные истребительные батальоны («ястребки») не давали повстанцам развернуться в полную мощь, и большинство старых « партизанских кадров, призыва 1944 года» было уже уничтожено в лесах или взято в плен, но в 1946 году был настоящий всплеск политического бандитизма. Количество ежедневных партизанских террористических вылазок и всякого рода диверсий дошло до трех в сутки по территории Литвы, согласно ежедневной оперативной сводке МГБ, обстановка резко накалилась. Тогда, в надежде, что скоро «с Запада наши придут», первыми активизировались находившиеся в подполье бывшие офицеры ЛА (Литовской Армии) на юге Литвы. Одним из них был бывший офицер русской царской и, впоследствии, литовской буржуазной армий, Сергеюс Станишкис по кличке «Литас», во время войны служивший офицером в карательном батальоне Импулявичуса. Он был на тот момент главным пропагандистом антисоветского подполья, и после речи в Фултоне выпустил по всей Южной Литве листовки на русском языке с красными буквами – «Готовьтесь к атомной бомбе!». Вскоре группой Станишкиса было вырезано все русское население деревни Обшутай, и с этого момента «повстанцы» перешли к более активным действиям по всей Литве, началась довольно серьезная мобилизация в партизанские бандитские вооруженные формирования. За границей к тому моменту уже существовали организации литовских националистов VLIK ( Общелитовский освободительный фронт), и на территории западной части Германии активно стала действовать действовала не менее реакционная организация - BDPS, мозговой центр которой составляли представители литовской интеллигенции и старшего офицерства ЛА в эмиграции. Оставленные на территории Советской Литвы агенты этих организаций сразу приступили к эскалации партизанских действий, один из руководителей «лесных братьев» и организации LLKS Жемайтис приступил к созданию 12 партизанских округов и к общей мобилизации боевых отрядов в Литве. Мобилизационный резерв состоял в основном из бывших литовских офицеров и бывших карателей из полицейских литовских батальонов, но на увеличение численного состава антисоветских бандгрупп повлиял еще один немаловажный фактор. В лесах и на дальних хуторах прятались тысячи дезертиров, скрывающиеся от армейского призыва, в своей массе это была ранее аполитичная молодежь. Еще в начале 1945 года нарком ГБ Литвы Гузявичус-Гудайтис лично написал письмо на имя Сталина, в котором просил отменить армейский призыв в Литве, аргументируя свою просьбу тем, что в Литве, до войны считавшейся отсталой католической страной, служба в армии никогда не была популярной, (приводил в доказательство своих утверждений полицейскую статистику за 1918 -1939 годы, в которой указывалось, что 17 % литовцев –призывников занимались членовредительством или симуляцией, лишь бы не служить в буржуазной армии), и отмечал, что массовый уклон от призыва и последующее дезертирство в леса - может только усугубить и без того напряженную обстановку в республике и способствовать росту численности вооруженных антисоветских формирований. Гузявичус был прав, еще при правительстве Сметоны за уклонение от призыва давали тюремный срок от 7 месяцев до трех лет, но это мало помогало... Когда в конце 1944 года Литву из Смоленской области перебросили 50-ую запасную Литовскую стрелковую дивизию, готовившую литовских призывников для 16-й СД и других фронтовых частей, то из запасных полков этой дивизии за короткое время сбежало в леса свыше полутора тысяч дезертиров. Кроме того, Гузявичус привел пример, что и немецкая мобилизация в 1944 году в Литовский территориальный корпус под командованием генерала Плехавичуса потерпела неудачу, части этого корпуса оказались небоеспособны и не смогли активно вести борьбу с советскими партизанами, многие просто разошлись по домам, невзирая на то, что большая часть личного состава корпуса была набрана из литовских добровольцев. Это письмо стоило Гузявичусу его должности, по распоряжению Сталина он был снят с поста наркома госбезопасности республики, на его место назначили Ефимова, и все последующие «сталинские» министры госбезопасности ( наркомы ГБ) были уже не местными уроженцами, а были присланными из России : генералы Кондаков и Капралов. Массовый призыв в Литве был продолжен до конца войны и немалая часть скрывающихся в лесах уклонистов от призыва и армейских дезертиров, численность которых оценивалась нами в 1947 году примерно в 17.000 - 20.000 человек, со временем взяла в руки оружие и влилась в ряды партизанских антисоветских бандформирований. Еще надо принять во внимание, что когда Советская власть сразу после войны объявила полную амнистию дезертирам и «армейским уклонистам», с повинной явилось несколько десятков тысяч человек, которые были отпущены по домам и не подвергались никаким репрессиям. Максимальное число «повстанцев»- «лесных братьев» находившихся в лесах с оружием в руках пришлось на 1947-1948 годы - по оценке МГБ ЛССР в бандах, воевало 32.000 человек, но большинство бандгрупп не проявляли высокой боевой активности, сидели в глухих лесных массивах и «ждали с моря погоды», мы им просто не дали возможности «развернуться в полный рост».
  
  Г.К. – Как к этому явлению – «партизанское антисоветское движение» - относилось партийное руководство республики?
  
  Н.Д. – Многие партийные руководители Литвы в свое время воевали в Испании в 1936-1938 годах в составе интербригад и они открыто говорили, что в республике идет «Гражданская Война». Руководитель республики Снечкус лично на закрытых партийных собраниях сравнивал происходящее в республике с испанскими событиями.
  
  Снечкус и его соратники были порядочными людьми, честными коммунистами и настоящими литовцами, и когда Москвою несколько раз поднимался вопрос о проведении масштабной войсковой операции на территории всей республики, то партийное руководство Литвы резко противилось подобным предложениям, доказывая, что политический резонанс от такой операции на Западе нанесет сильный ущерб репутации СССР, мол, как это можно, показать всему миру, что на территории Советской страны существуют сильные антиправительственные вооруженные формирования, и что из –за них со всего Союза нужно собирать войска, чтобы покончить с ними? А ведь были предложения, исходившие напрямую от Берии, что надо собрать из других мест СССР одновременно тысяч 200-250 солдат и офицеров из войск НКВД и обычных армейских частей, задействовать технику, подключить местные ресурсы личного состава, и как «бреднем», плотными цепями прочесать всю Литву с четырех сторон и покончить одним ударом со всеми силами сопротивления за одну неделю. Но Снечкус понимал, что во время такой крупной операции неизбежны немалые жертвы со стороны мирного населения и возможны проявления произвола, и он категорически возражал против подобного окончательного решения «партизанского вопроса». Более того, по требованию Снечкуса, в 1945 году нарком внутренних дел республики Барташунас обратился в листовке с возванием к укрывающимся в лесах дезертирам и вооруженным бандитам с предложением сложить оружие, призвал к явке с повинной, гарантируя неприкосновенность и полную легализацию всем, кроме бывших карателей. Из лесов вышло и сдалось добровольно пять тысяч человек, которым на месте, в райотделах выдавались советские паспорта и справки, что человек не имеет грехов перед новой властью и является полноправным гражданином.
  
  Все делалось для того, чтобы избежать лишних, никому не нужных жертв, по –настоящему не скатиться в кровавое болото братоубийственной гражданской войны...
  
  Но я лично не считаю послевоенную борьбу с литовским антисоветским движением гражданской войной, хотя примеров тому, как брат шел на брата, хватает.
  
  Полковник Мотека – командир стрелкового полка, воюет за Советскую власть в 16-й СД, а его брат - офицер –каратель на службе у немцев. Один брат Тендегольскис - коммунист, а второй - полицай-каратель и впоследствии парашютист, заброшенный в наш тыл после обучения в диверсионной школе.
  
  Большая часть литовского народа хотела спокойно жить и работать, в подпольной или в «лесной» войне не участвовала, и приняла новый советский режим, хоть и «со скрипом», как «неизбежное, но меньшее зло», но, не считая бывших офицеров ЛА, в леса ушли, воевать только бывшие бандиты-каратели,(залитые чужой людской кровью по макушку и знавшие, что пощады им от Советской власти никогда не будет), кулаки и дезертиры, и, к сожалению, часть « зеленой» молодежи, одурманенной националистической пропагандой. И даже националистически настроенная , ориентированная на Запад, литовская интеллегенция и духовенство со временем осознали, что братоубийственная война не приведет к независимости. Мне приходилось с такими людьми много общаться, они понимали, что оказавшись между «молотом и наковальней», между битвой двух империй, после нового передела мира, Литва только выиграла от того, что являлась в составе СССР частью антигитлеровской коалиции.
  
  В 1940 -1941 годах многие из них уповали на приход немцев, хотя было ясно, что Гитлер никогда не признает литовцев арийцами, и никогда не признает Литву независимым государством, достаточно вспомнить его выступление в Мемеле.
  
  Даже литовские нацисты не смогли добиться от немцев для себя независимой политики и своего государства. В октябре 1941 года генерал Прапуленис, вместе с другими руководителями «Фронта литовских активистов» Мачекасом и Пундзявичусом послали Гитлеру и Браухичу «Меморандум», в котором жаловались на то, что отношение немецких оккупационных властей к литовцам, еще хуже, чем отношение Советов, они писали, что как же это так, (текст привожу примерно, по памяти)- «... мы выставили 100.000 партизан для помощи наступающим немецким частям вермахта, вырезали всех своих евреев и коммунистов, стреляли в спину красноармейцам, помогая «освобождению Литвы от диких орд жидо-коммунистов», а нас немцы за людей не считают?!Дайте нам независимое государство, мы ведь ваши союзники, дайте нам возможность вновь создать свою армию, мол, мы оправдаем доверие, поможем в борьбе с «большевистской заразой»..., и так далее » - все письмо было в таком духе. Гитлер отреагировал на это письмо своеобразно – были ликвидированы все самостоятельные литовские государственные учереждения, оставлено только местное самоуправление и литовский «губернатор» Кубилюнас, а почти все уже сформированные литовские полицейские батальоны были отправлены на проведение карательных операций по истреблению гражданского, в основном еврейского населения, и на борьбу с партизанами за пределами Литвы.
  
  Г.К. – А разве только силами войск НКВД находившихся в Литве и частей Прибалтийского ВО не могли провести подобную «зачистку» территории республики?
  
  Н.Д. – Части НКВД на территории Литвы не были столь многочислены. Были войска Литовского пограничного округа и отдельные полки войск НКВД. В 1945 году таких погранполков было на территории республики было всего пять, потом стало одиннадцать, и часть из них занималась своим обычным делом - прикрытием границы и борьбой с бандитским элементом в приграничных районах. Максимальная численность войск НКВД, включая оперсостав и отдельные маневренные группы погранчастей в Литве в послевоенный период не превышала 17.000 солдат и офицеров - всего 14 полков.
  
  В местных истребительных батальонах, сформированных из комсомольцев и литовской молодежи, поддерживающей Советскую власть, в 1945 году было 11.000 бойцов, а в 1948 году только семь тысяч. Я не думаю, чтобы всех этих частей было достаточно для полной ликвидации повстанческих формирований, хотя, уже после войны, летом, в июне 1945 года и в 1946 году были проведены крупные операции с блокадой лесных районов, отличавшихся высокой повстанческой активностью.
  
  А обычные армейские части Приб.ВО после войны никогда не привлекались к масштабным антипартизанским операциям. Но, сразу хочу заметить, что армейские отделы СМЕРШ также занимались борьбой с «белоповстанцами» -«лесными братьями».
  
  Г.К. – Вы говорите, что Снечкус мог проводить относительно самостоятельный политический курс в своей республике. Но его замом, вторым секретарем ЦК ЛКП, после войны был будущий «серый кардинал и главный идеолог КПСС» Суслов, ставленник Сталина в Литве. Как Снечкус при таком плотном «контроле» мог не быть марионеткой?
  
  Н.Д. – Суслов почти не лез в республиканские партийные и хозяйственные дела, и со Снечкусом у него были очень хорошие отношения. Снечкус в 1945 году фактически спас партийную карьеру Суслова и тот чувствовал себя ему обязанным. Что произошло?
  
  Когда Суслов прибыл в Литву, то его поселили в пустой квартире в Вильнюсе, но всю люкс- мебель туда завезли «трофейную», из Калининграда(Кенигсберга), и занималось этой перевозкой хозуправление при ЦК ЛССР. Кто-то донес прямо в Москву, что Суслов занимается «мародерством», его карьера висела на волоске, и Сталин приказал собрать всех членов бюро ЦК республики на заседание, на которое он должен был лично позвонить из Москвы. Так и сделали, и когда Сталин позвонил, то Снечкус ему сказал –«Товарищ Сталин, мы с вами хорошо знаем, что такое спать на холодных тюремных камнях, так что, я не могу своего товарища по партии поселить в хороших условиях?
  
  Вся мебель была взята в брошенных пустых домах, Суслов здесь не причем, наказывайте меня», и Сталин в ответ рассмеялся. Снечкус очень хорошо ориентировался в обстановке в республике, в местных реалиях, в тонкостях психологии литовского народа, и Суслов ему в работе не мешал.
  
  Г.К. – Понятно. Давайте перейдем к вопросам, освещающим конкретную деятельность Вашей группы, входившей в состав ОББ.
  
  По данным Министерства Германии по делам Восточных Областей на 1/1945 в частях вермахта и в различных других вооруженных формированиях, воюющих на стороне немцев насчитывалось 36.800 литовцев. Насколько я понимаю, в это число скорее всего не вошли служившие в 22-х ( по другим данным в 25-ти) карательных полицейских литовских батальонах. Кроме того, только в 1943-1944 годах, около тысячи человек, уроженцев Литвы, прошли подготовку в разведшколах абвера и гестапо в Кенигсберге, Штеттине и Каунасе и были засланы впоследствии на территорию республики.
  
  Г.К. - Как проводилась работа по выявлению и задержанию гитлеровских прислужников?
  
  Откуда добывалась нужная информация по местонахождению тех или иных карателей, находящихся в розыске? На чем основывалась агентурная и оперативная работа отдела?
  
  Н.Д. – Я вам уже говорил, что в Вильнюсе была захвачена телефонная и адресная книга , с точными адресами руководящих сотрудников СД и гестапо на территории Литвы.
  
  Во время обысков на их квартирах было найдено множество документов, которые в спешке, во время бегства из Каунаса и Вильнюса, они не успели уничтожить.
  
  В Каунасе, немцы, вообще, сделали нам «настоящий подарок», - бросили основную часть архива разведшколы авбвера, личные дела курсантов с фотографиями, и часть архивов гестапо . Все эти захваченные документы очень помогли нам определиться в точном направлении поиска предателей и нацистских прислужников.
  
  На каждого разыскиваемого заводилось отдельное дело и начинались следственно–розыскные мероприятия... По всем карателям из полицейских батальонов поначалу не было достаточного количества документальных материалов, позволяющих изобличить и доказать участие каждого полицая в массовых убийствах. Но, со временем, мы имели поименный список на 8.800 человек непосредственно участвовавших в расстрелах, служивших в карательных полицейских частях, в «шуцманшафтбатальонах», сформированных из литовцев, и всю документацию, позволявшую отследить по месяцам кровавый путь каждого полицейского карательного батальона, начиная со дня его формирования, и отдельно - полный список командного состава этих батальонов.
  
  Кроме того мы составили отдельный список на 3.200 человек также служивших в этих полицейских батальонах во вспомогательных и тыловых подразделениях, то есть тех, кто лично мог и не быть запятнанным в участии в преступлениях против народа, и, возможно, не имел «чужой крови на руках». Первым в нашу следственную разработку попал 2-й полицейский батальон, которым командовал майор Антанас Импулявичус, который был сформирован из самых отъявленных головорезов и извергов, самая кровавая банда варваров, на совести которой жизни 70.000 убитых ими евреев и свыше 20.000 уничтоженных военопленных красноармейцев. Эти головорезы отметились по всей Литве, потом проводили карательные операции в Белоруссии, служили охранниками в лагере уничтожения Майданек в Польше, участвовали в антипартизанских операциях во многих местах. Сплошь убийцы, звери а не люди, пробы ставить негде, многих из этого батальона мы достали, но вот главного изувера, Импулявичуса, поймать не успели, он, с частью своих карателей под видом беженцев сумел перебраться в конце войны в оккупационную зону союзников, и обнаружили мы его уже в США, но американцы отказали нашим неоднократным требованиям его выдать на суд , как военного преступника...
  
  В 1949 году я получил письмо из Москвы, которое послал мне бывший каунасский коммунист Фишер, немец по национальности, с которым мы вместе сидели до войны в тюрьме. В начале войны, Фишера, находившегося на тот момент в России, арестовали и посадили в лагерь, как немецкого шпиона, но он смог как –то связаться оттуда с находившимся в СССР руководителем немецкой компартии Пиком, который вызволил его из заключения, и в 1949 году, сразу после образования ГДР, Фишер стал работать в отделе «Штази», занимавшимся поиском нацистских преступников. Находясь на курсах в Москве, Фишер услышал от кого-то что я жив, написал мне письмо, в котором просил срочно приехать к нему. В Москве Фишер мне рассказал, что в Германии обнаружены архивные документы гестапо и передал один список из этих архивов, в которых были отражены действия литовских карателей, и там же стояли отметки, напротив каждой фамилии : такой –то за участие в акции получил денежное вознаграждение 100 марок, другой -200 марок и так далее. Получив эту информацию я оформил себе командировку в Берлин, где со всех документов «по Литве» были сняты фотокопии, и используя эти данные, мы продолжили поиск карателей, имея на руках полную доказательную базу, изобличающую карателей в массовых убийствах мирного населения и зверствах в годы войны. Но и до этого, используя работу с агентурой, мы постепенно всех вылавливали.
  
  Мне, вообще, крупно повезло поймать «золотую рыбку», сейчас уже можно об этом рассказать, поскольку главный участник этих событий уже ушел в мир иной.
  
  На четвертый день после освобождения Каунаса я вышел из нашей комендатуры, находившейся на Лайсвис –аллее №6, и заметил стоящего неподалеку, переминающегося с ноги на ногу, человека в цивильной одежде. В Каунасе, в те дни, гражданского населения осталось очень мало, многие жители, ожидая ожесточенных боев за город, перебрались на время в сельскую местность, мало кто мог предположить, что немцы оставят Каунас без боя. Поэтому, странный человек, одетый в штатское, стоящий в напряжении возле управления НКВД, вызвал определенный интерес. Я был в форме пограничника, в фуражке с зеленым околышем. Подошел к нему и спросил по –русски –«Кого вы ищете?». Он отозвался – «Вы советский офицер?» - «Да, я пограничник, а что вы собственно хотели?» -«Я хочу узнать судьбу своего брата, он коммунист, в 1941 году ушел на Восток с Советами», - я перешел на литовский язык и поинтересовался –«Как зовут вашего брата, кем он был до войны?» -«Его зовут Витаутас Баршкетис, я его брат Йонас»... Витаутас Баршкетис был моим близким товарищем, работником НКВД и личным охранником Снечкуса, и Йонас даже слышал, как в 1942 году Витаутас выступал по московскому радио, призывая литовцев подняться на партизанскую борьбу с немцами. Я сказал, что его брат жив, и находится сейчас, скорее всего в Вилнюсе.
  
  И тут Йонас произнес фразу – «Я ваш друг, я хочу вам помочь». В 1940 году Йонас после прихода Красной Армии и новой власти в Литву, бежал в Германию, где примкнул к группе литовских националистов. Вернувший осенью 1941 года на Родину, в Каунас, он получил «теплое место», стал директором буфета в здании каунасского гестапо. После поражения немцев под Сталинградом Йонас Баршкетис понял, что поражение Германии в этой войне не за горами, и стал тайно вести дневник, в который записывал всех немецких агентов, пособников и карателей, включая имена, клички и приметы. Он у себя в буфете слышал все пьяные хвастливые разговоры карателей и предателей, как и где они убивали и расстреливали, и все это подробно заносил в свой дневник. Но особую ценность представляла учетная книга, где отмечалась выдача «продуктовых вознаграждений» агентам гестапо, с настоящими фамилиями получателей. Такому-то -5 кг сахара, такому-то- 3 кг сала – плата за убийства, за предательство, за истребление невинных людей, Баршкетис выдавал им продукты лично со склада... Все эти записи Баршкетис передал мне, и по ним моя группа выловила многих. Увидев записи «о вознаграждении» и свои подписи в учетной книжке, пойманные нами бывшие каратели сразу признавались, без угроз и без каких-то следственных «трюков». Баршкетис стал моим агентом по кличке «Примас», он был внедрен в каунасское националистическое подполье, занял в подпольной иерархии важное положение, оставаясь вне подозрений, и, благодаря его агентурной информации многое что планировалось и происходило в подпольной антисоветской организации Каунаса мы знали досконально, многое было под нашим контролем, но, конечно, не все...
  
  Немало карателей было опознано после войны свидетелями их преступлений, случайно выжившим во время расстрелов, и эти люди сразу сообщали в органы МГБ, что такой-то появился в городе или в определенном районе. В качестве примера расскажу один случай. Мой товарищ Калман Лурье, родом из Шауляя, вернувшись в родной город узнал от своих бывших соседей–литовцев, кто из земляков лично убил всю его семью.
  
  И с этим человеком, с убийцей, он случайно столкнулся ночью в Каунасе на улице, и Калман, не выдавая волнения, спросил – «Стасис,ты жив?» - «Да, все в порядке, работаю в горисполкоме. Тороплюсь, извини, увидимся и поговорим в другой раз», и скрылся в переулке. Калман Лурье той же ночью прибежал сразу ко мне, все рассказал, и утром, взяв с собой своего товарища–чекиста Йонаса Матулайтиса, мы, одетые в штатские костюмы, отправились на «виллисе» к зданию горисполкома. В здание все входили медленно, через дверь-«вертушку», и тут Лурье подает знак, вот он, идет.
  
  Мы за ним, этот человек заходит в свой кабинет, на двери табличка «Начальник отдела строительства», в приемной его ожидают люди. Я вышел из здания и подошел к Калману – «Ты уверен, что это он? На табличке значится совершенно другая фамилия» - «Нет, я не ошибся, это именно Стасис». Тогда мы с Матулайтисом, зашли в кабинет к этому начальнику стройотдела, предъявили свои удостоверения и сказали, что он арестован. Этот убийца от потрясения и испуга даже не смог совладать с собой и описался на месте. Он не стал «прикидываться дурачком» на допросе, и сам привел следственную группу к тому месту где он убил и закопал семью Лурье.
  
  Тогда же, в 1944 году, Баршкетис мне рассказал, что за несколько дней до отступления немцев из Каунаса он видел старшего сына из семьи немецкого лютеранского пастора Йодаса, который при немцах поменял фамилию на Шварц и стал карателем. «Отличился» этот Шварц во время массового убийства каунасских евреев 23-25/6/1941 года, и во время акций по ликвидации минского гетто и в расстрелах белорусских партизан. Материал на него был собран серьезный. Но Шварц –Йодас как в воду канул, у нас не было информации что он находится в отрядах «лесных братьев», и на определенном этапе поиски Шварца зашли в тупик. И тут у меня возникла мысль, если он при немцах свою фамилию, которая переводится с литовского на русский язык как «Черный» поменял на Шварц, то возможно и сейчас носит новую «созвучную» фамилию. Мы знали, что до войны он работал инженером–электриком. Фактически наугад проверили всех по фамилии Чернавис и Чернаускас и тому подобные, и в городе Швенчонис в горэнергоуправлении нашелся инженер с такой фамилией. Проверили, а это и есть «наш» Йодас–Шварц, убийца–каратель и немецкий пособник. Взяли его...
  
  Г.К. – В некоторых публикациях, посвященных событиям в послевоенной Литве, описывается, что ГБ внедрило своего агента в руководство организации BDPS?
  
  Насколько это соответствует истине?
  
  Н.Д. – Да, это правда. С целью оттянуть часть воюющих в лесах партизан к более умеренным борцам, Снечкус и Гузявичус решили создать свое «партизанское антисоветское движение», превратить «в свою» организацию «Общедемократическое сопротивление», во главе которой встал наш агент, бывший генерал медслужбы профессор Маркулис(Меркулис), имевший агентурную кличку «Орел». Маркулис находился на легальном положении и преподавал в Вильнюсском Университете. В это время по указанию руководителя антисоветского сопротивления и организации LLKS Жемайтиса создавались партизанские округа, и вильнюсским округом, который они называли «Округ Великой Борьбы», командовал Куликаускас( партизанская кличка «Зеленый Черт»?). Маркулис, имевший сильное влияние на Куликаускаса, вел свою линию, убеждая партизанских командиров -«Зачем нам терять своих лучших бойцов в сражениях с русскими частями НКВД? Сейчас не время для открытого вооруженного противостояния, у коммунистов много войск, нас так быстро истребят. Мы обязаны сберечь нашу молодежь. Мы временно должны отказаться от террора и ждать, когда американцы нападут на Советы, и вот тогда, сохранив свои лучшие боевые кадры, мы поднимем восстание по всей Литве. Мы должны преобразовать наши лесные боевые отряды в «запасные», ждущие своего часа и общего приказа». Маркулис доставил Куликаускасу 6.000 чистых легальных паспортов и тот приказом «демобилизовал» своих партизан, до лучших времен, снабдив каждого новыми документами. Паспорта для людей Куликаускаса были изготовлены в нашем республиканском МГБ, так что мы знали, кто куда направился и чем занимается. А Куликаускаса из Вильнюсского края Маркулис выманил «на встречу с английским резидентом в Литве», и тут Куликаускас был схвачен, и за свои преступления, за массовые убийства совершенные в годы немецкой оккупации, был приговорен к расстрелу. Маркулис долгое время оставался «свой среди своих», на него не падала тень подозрения, но он был «выведен из игры», когда мы узнали, что один из диверсантов, заброшенных с Запада, Лукша, смог доказать Жемайтису, что Маркулис – «агент НКВД», и тогда Маркулиса вместе с семьей наши чекисты вывезли из Литвы, чтобы не подвергать его смертельному риску. Кажется, Маркулис потом проживал в Ленинграде.
  
  Г.К. – Внедрение своих агентов в подполье – это общеизвестный прием из тактики действия спецслужб, обычная агентурная комбинация.
  
  Но вот в сборнике, посвященном действиям войск НКВД в послевоенной Прибалтике, я прочел информацию об одном интересном эпизоде. В лесах, в районе Паневежиса, была задействована чекистская опергруппа под командованием Мирковского, которая выдавала себя за банду «власовцев». С ними на связь вышел отряд литовских «лесных братьев» под командованием Новицкаса, и «власовская банда», не вызвавшая у повстанцев никаких подозрений, просто перебила отряд Новицкаса, а 20 человек были взяты в плен. Насколько часто органами ГБ Литвы применялась подобная практика – создание «ложных партизанских отрядов»?
  
  Н.Д. – Подобный метод борьбы с «лесными братьями» использовался крайне редко.
  
  Но были особые случаи, что мы даже выбрасывали своих агентов в леса на парашютах, под видом «английских диверсантов», Лукша, кстати, на этой «наживке» и попался.
  
  Операции, проводимые «псевдопартизанскими группами», были связаны с большим риском, и не всегда были удачными. Приведу пример. В Лаздняйском уезде, это на польско–литовской границе, местным райотделом ГБ в довольно серьезную банду, состоявшую из десяти бывших офицеров ЛА, был внедрен наш агент. В соседнем районе нами была создана «лжепартизанская группа», состоявшая, якобы, из молодых литовцев, дезертиров из Красной Армии, и офицеры захотели объединиться «с молодежью». Был составлен план операции по обезвреживанию «офицерской банды», и я стал настаивать на том, чтобы нашего агента вывели из банды еще до начала операции, но « московские кураторы» мое предложение отвергли, и я, просто, в резкой форме отказался участвовать в этой операции. Наша «дезертирская» и «офицерская» группа назначили встречу на озере, но все пошло наперекосяк, офицеры почуяли неладное и открыли огонь по «дезертирам», и в итоге всех офицеров перебили во время огневого контакта, и среди них погиб и наш агент Йочус... Начальник каунасского управления МГБ полковник Яков Федорович Синицин после подошел ко мне и сказал –«Нахман, ты был прав»...
  
  Г.К. – Как понимать фразу - «московские кураторы»?
  
  Н.Д. – По линии НКВД из Москвы в Литву был прислан уполномоченный по республике комиссар госбезопасности Ткаченко. Прибалтику курировали в разное время заместители Берии: Круглов, Кобулов, Питовранов. Это я перечислил только «птиц высокого полета», в генеральских званиях . Разработкой некоторых масштабных операций по ликвидации крупных отрядов «белоповстанцев» в определенный период занимался лично руководитель Управления ОББ НКВД(МГБ) СССР генерал Леонтьев.
  
  Тут речь не шла о недоверии республиканским органам ГБ, просто, так было принято.
  
  Г.К. – Как говорится - « на вашей совести» - поимка ключевых фигур в Литовском партизанском движении, перечислю фамилии : Раманаускас, Лукша, Жемайтис.
  
  Как это происходило? Что это были за люди?
  
  Н.Д. – Лукшу вы мне не приписывайте, мне лишней славы не надо, его поимкой и задержанием, кстати, неудачным, в последний момент занялись «москвичи», и эта операция закончилась провалом. Лукша погиб, хотя был строжайший приказ – его брать только живым. Из всех перечисленных вами троих – я лично брал только Жемайтиса, и участвовал в разработке операции по задержанию Раманаускаса.
  
  Майор Литовской Армии Жемайтис, уроженец Польши, в Литву перехал в 1919 году, закончил офицерскую школу во Франции. В 1940 году с приходом Красной Армии в республику, Жемайтис дезертировал из ЛА, перешел новую границу с Германией, и был принят на службу офицером в вермахт. В 1944 году Жемайтис носил уже звание полковника немецкой армии, командовал охраной всех концлагерей в Люблинском округе. Весной того же года он прибыл в отпуск в родные края и на службу к немцам не вернулся, дезертировал и остался в Расеняй, где организовал подпольную сеть LLKS, далее стал руководить формированием партизанских округов и со временем стал главной фигурой в литовском антисоветском сопротивлении. Брала Жемайтиса в лесном бункере в Расеняйском лесу именно моя группа, а выдал его местонахождение человек, которому Жемайтис доверял, как себе самому...Приказ был прямым–«Взять живым!», без оговорок и всяких «но...», и, поскольку мы приняли во внимание вероятность того, что Жемайтис при задержании может застрелиться, решено было использовать спецсредства, в бункер закинули «огурчик» - химическую гранату, и задержание было проведено молниеносно. Вел дело Жемайтиса следователь Григорий Линев, и я присутствовал на допросах.
  
  И когда на одном из допросов, припертый фактами и показаниями свидетелей, Жемайтис стал рассказывать, как он лично заталкивал в газовую камеру еврейских детей, прибывших транспортом в лагерь уничтожения из Шауляйского гетто, я спросил его - «Вы же были образованный и интеллигентный человек, почему вы так ненавидели евреев?!», и он ответил мне –«А почему вы воевали за Сталина?!». И вдруг дело Жемайтиса от нас забрали, в республику приехал адъютанта Берии, полковник по фамилии Зацыкин и увез с собой все следственные материалы и самого Жемайтиса в Москву, где, ( как нам потом говорили хорошо информированные люди из нашего большого начальства), Жемайтис трижды встретился и беседовал с самим Берией, который предложил Жемайтису должность заместителя председателя Совета Министров Литвы по национальным вопросам, обещал жизнь и прощение «всех прошлых грехов», в обмен на публичное покаяние и осуждение антисоветского партизанского движения в республике. Зачем это нужно было Берии, какие политические дивиденты он хотел на этом нажить – трудно понять, но вскоре Лаврентий Палыч сам оказался на нарах в роли «врага народа», а Жемайтиса вернули в тюрьму, назад в Литву. После «возвращения из Москвы» Жемайтис замкнулся, прекратил сотрудничать со следствием. Суд приговорил его к высшей мере наказания.
  
  Г.К. – А по Вашему мнению, Жематис мог пойти на такую сделку с Берией?
  
  Пишут же литовские историки, например, профессор Труска, что первый заместитель Жемайтиса Раманаускас еще в 1952 году обратился к литовским партизанам с призывом прекратить вооруженную борьбу, сложить оружие и выйти из лесов, в обмен на очередную, обещанную советским властями еще в 1950 году полную амнистию.
  
  Н.Д. – Вильнюсский профессор Людас Труска, по моему мнению, самый компетентный и объективный ученый -историк в нынешней Литве, но здесь какое-то недоразумение..
  
  Это ошибка, которая, видно, пошла «гулять» по разным публикациям историков, занимающихся событиями периода 1944-1953 годов в послевоенной Литве.
  
  Заместитель Жемайтиса Раманаускас никогда не делал подобных заявлений.
  
  С призывом к повстанцам прекратить вооруженное сопротивление обратился известный в Литве, уже арестованный органами ГБ католический епископ Раманаускас, однофамилец главного «лесного брата». Его обращение, которое условно можно назвать так –«Хватит воевать!» - зачитывали во всех костелах. Сам Раманаускас никогда на такое бы не пошел, не та у него была закалка и биография, чтобы идти даже на минимальный компромисс «с Советами», он был непримиримым врагом Советской власти. Адольфас Раманаускас был учителем в Алитусе и лейтенантом ЛА, в свое время женился на дочери крупного помещика, и в 1940 году занимал должность заместителя директора гимназии. Когда в Литву пришла Советская власть Раманаускаса сняли с должности, и после этого он работал простым учителем в Вильнюсском крае, в Друскининкай, где сразу организовал подпольную боевую организацию. С приходом немцев Раманаускас стал вырезать всех окрестных поляков, вода в Немане стала красной от польской крови, и сами немцы, желавшие спокойствия, «утихомирили» Раманаускаса и его озверевшую от крови и безнаказанности банду. Раманаускаса отправили в Ладзеняй, на родину жены, но там он сразу набрал новый отряд головорезов и первым делом вырезал всех евреев в местечке Меркинес, а потом продолжил свой кровавый путь...
  
  В 1944 году сразу после вступления Красной Армии на территорию Литвы, Раманаускас-«Ванагас» создал в Южной Литве партизанский округ «Дайнава», и вскоре занял в организации LLKS пост заместителя Жемайтиса и стал его личным другом.
  
  До 1955 года Раманаускас был фактически «невидимкой», органы не могли его выследить и взять. По агентурным данным было ясно, что Раманаускас остается в Литве, но где он залег, в каком глухом бункере прячется? - информации не было.
  
  А потом всплыл такой факт, что прошедшая подготовку в английской разведшколе диверсионная группа Лукши, выброшенная на парашютах на территорию Советской Литвы, привезла с собой большую сумму денег в американской валюте, и основную часть денег, а это были многие десятки тысяч долларов, Лукша передал Раманаускасу.
  
  И тогда под плотное наблюдение были взяты все валютные менялы в Вильнюсе и Каунасе, мы предполагали, что рано или поздно люди Раманаускаса, или он сам, там засветятся на обмене долларов, ведь для нелегального существования и финансовой поддержки остатков подполья требовались советские деньги. И наше терпение было не напрасным, чутье не подвело. В дни Венгерского восстания Раманаускас был взят спецгруппой МГБ, захвачен вместе с женой Бируте и двумя телохранителями на квартире у одного «валютчика». У каждого из них было по два пистолета, но захват был произведен молниеносно, они не успели открыть огонь. Была также задержана дочка Раманаускаса и его теща. Раманаускаса судили в Минске и приговорили к расстрелу, его жене дали срок – 5 лет за хранение оружия, а тещу и дочку оставили в покое, им разрешили поселиться в Каунасе.
  
  Г.К. – Йозас Лукша, знаменитый, легендарный партизан –диверсант, добавлю сразу уточнение - антисоветский.
  
  В Литве о нем снят кинофильм, да и сам Лукша в конце сороковых годов на Западе написал и издал книгу о своей «борьбе с советскими оккупантами».
  
  Обстоятельства его гибели до сих пор не ясны. Кто его выдал? Кто его застрелил? Называются фамилии- Кукаускас, Хайнаускас, другие имена, но кто из них именно? – понять нельзя. Что можно рассказать о Лукше?
  
  Н.Д. - ВпервыеЛукша обратил на себя внимание органов НКВД сразу после освобождения Литвы от немцев. Он присутствовал на встрече литовской студентческой молодежи с приехавшим из Москвы писателем и главным сталинским публицистом Ильей Эренбургом, и там передал из зала Эренбургу записку с текстом –«Сталин и Гитлер - оккупанты Литвы». И кто-то из присутствующих на этой встрече сразу узнал в Лукше одного из тех студентов, которые 23-25/6/1941 убивали ножами и забивали насмерть ломами каунасских евреев в центральном гараже «Летукас».
  
  Так что ваш «легендарный партизан» с самого начала был просто жестоким убийцей. Да и диверсантом он был никаким, особых боевых достижений за ним не числится.
  
  Лукшу в тот день не успели задержать, он ушел в лес к «лесным братьям», партизанил до1947 года, а потом вместе с бандгруппой Крикшунаса, состоявшей из 5-7 человек, пытался с боем прорваться через польскую границу на Запад. В этой попытке почти всех их перебили, но Лукша вдруг «всплыл» живым в Стокгольме, а оттуда перебрался в Америку, где год обучался в разведшколе, успел за это время жениться и написать свою первую книгу мемуаров. Осенью 1949 года он был заброшен в Литву, через Лондон, при участии английской разведки. «Холодная война» была в самом разгаре и наши бывшие союзники работали против СССР сообща. Мы заранее знали, что Лукша скоро должен появиться в наших краях, из Москвы нас об этом предупредили. Работник американского посольства, понятно, что разведчик, работающий под дипломатическим прикрытием, положил в тайник контейнер для своего агента. Контейнер осторожно «на время» изъяли, все находившееся внутри сфотографировали, и среди прочего там было письмо на литовском языке, которое переслали нам. По почерку мы определили, что это письмо Лукши, в котором он своей подруге Регине Будрекайте написал –«Скоро увидимся».
  
  Сам Лукша со своей группой парашютистов высадился благополучно, но вслед за ним забрасывалась группа диверсантов под командованием Ширвиса, которая была схвачена местным райотделом ГБ, сразу же после приземления, двоих взяли живыми, одного убили в перестрелке. Сам Ширвис, как говорится, был с «с чистыми руками», кровью не повязан, в карателях не числился и «вышка ему не светила». Он и его напарник согласились сотрудничать с нами, и выдали связника Мощинскаса, который жил в одной из деревень и использовался парашютистами –диверсантами «втемную», сам Мощинскас мало что знал. Мы сразу же организовали из надежных литовцев, своих агентов, свою диверсионную «лжегруппу Ширвиса », которую «сбросили» в лес, в район, где проживал связник. Наши агенты, под видом « десанта из Америки» вышли на связника, и сказали, что привезли для Лукши новые инструкции и тому подобное. Лукша решил проверить «новичков» и поручил Мощинскасу задать Ширвису вопрос-«Как звали трехногую собаку, которая жила с нами в одном доме?». Но нам Ширвис все рассказал, мы знали многие детали, и даже кличку собаки, и «наш» ответ был правильным.
  
  Лукша согласился прибыть на встречу с «отрядом Ширвиса» и с «представителем каунасского подполья», которая была назначена в местечке Гарлява, в 12 километрах от Каунаса. От места встречи с нашим агентом- «проводником», и до Гарлявы надо было пройти в ночное время 30 километров лесом и такой путь мог занять не одну ночь.
  
  За операцией по захвату Лукши пристально следил прилетевший из Москвы со своей спецгруппой заместитель министра ГБ генерал Питовранов. Приказ был строгим –«Взять живым любой ценой!», поскольку Лукшу хотели предъявить потом в ООН, как доказательство шпионской и подрывной диверсионной деятельности англо-американских спецслужб против СССР. «Проводника», агента по кличке «Йонукас»( «Маленький Иван»?), перед самой операцией инструктировал лично Питовранов, который пообещал агенту, что если тот доведет Лукшу живым до того места, где ждет в засаде группа захвата, то получит звание Героя Советского Союза, указ уже подготовлен.
  
  И вроде все «шло как по маслу», но когда до засады оставались считанные десятки метров, агент Йонукас застрелил Лукшу прямо на глазах у спецгруппы. Он оправдывался, мол, заметил, что Лукша вдруг насторожился, что-то заподозрил и стал доставать гранату, и он, опасаясь, что опытный партизан Лукша уйдет от засады, выстрелил в него упор, так как выбора не оставалось, все решали секунды...
  
  А вот разгром остатков бандгруппы, организованной Лукшей, (это примерно 20 человек, находившихся у него в прямом подчинении) - проводился нашим ОББ.
  
  Начали разбираться, сколько крови на каждом, и во время допроса спрашиваю у одного из взятых в плен бандитов из группы Лукши–«Ну, ладно, стреляли вы раньше в милиционеров, в коммунистов, в красноармейцев и «ястребков», но своих, простых литовцев, за что убивал? Лесника за что убил? Он же с нами не сотрудничал...»- и услышал от «повстанца» в ответ –«А этот лесник в войну 10 евреев спас, за это и поплатился»...Проверили, и оказалось что действительно, этот лесник у себя укрывал от немцев и полицаев 10 человек, сбежавших из каунасского гетто и среди них подпольщика Мишу Мусуласа, который этот факт подтвердил. Слово «евреи» в протоколах допроса не разрешалось употреблять, писали так –«...убили мирных советских граждан...»...
  
  Г.К. - Вы сейчас так спокойно рассказываете про все «черные пятна» в биографиях лидеров Литовского послевоенного антисоветского сопротивления, ныне национальных героев Литвы. Не боитесь, что в Литве скажут, что вы, находясь «за три моря», специально «клевещете и покушаетсь на святые для всего народа имена », мстите за то, что литовская прокуратура пыталась Вас затребовать в Литву на следствие, чтобы «пристегнуть» к делу о «Райняйской бойне» в июне 1941 года и обвиняла Вас «во всех грехах», начиная от геноцида и заканчивая депортациями. Мол, «стрелял несчастных по темницам»...Вы там до сих пор считаетесь - как чуть ли не главный «злодей», как символ « жидо -большевистской оккупации» и «кровавой карающей рукой русского НКВД»... А такие, как бы правильно выразиться , заявления -« кто есть кто», без документального потверждения не все примут на веру.
  
  Н.Д. – Я вам не «черные пятна» из биографий этих людей рассказал, а про «кровавые пятна», от которых не отмыться. Все что я рассказал, подтверждено документально, и в архивных документах хранившихся в МГБ Литвы и в КГБ СССР весь жизненый путь всех троих был прослежен и отмечен досконально, полные досье, с сотнями свидетельских показаний. И в литовских архивах, если хорошо порыться, можно много интересной информации найти, идущей в разрез с современным историческим ревизионизмом в Литве. И если Жемайтис или Лукша сейчас считаются литовскими национальным героями, то каждый народ выбирает себе героев сам...
  
  Все эти три руководителя антисоветского сопротивления были лично смелыми людьми, фанатично верили в правоту своего дела и своей жизни не жалели, этого у них не отнимешь, но дорога, по которой они шли к достижению своей цели, залита реками еврейской, литовской и русской крови, и закрыть на это глаза..., не получится...
  
  Теперь по поводу обвинений литовской прокуратуры в мой адрес.
  
  Я не думаю, что в приватном интервью российскому военно-историческому сайту я должен об этом говорить, перед кем-то оправдываться, интервью – для этого не слишком «подходящая трибуна». Но если на то дело пошло, то я несколько слов все же скажу. Я никогда не занимался депортациями, я занимался борьбой с вооруженными бандами. Пытками тоже не занимался, пусть хоть один человек в Литве встанет и скажет, что его Душанский пытал или избивал во время следствия. Я не ангел, и если кого –то убивал, то только в бою : немцев на фронте и литовских бандитов после войны в лесах. Еще раз подчеркиваю – только в бою. «Лесная война» с двух сторон не велась «в белых перчатках», но не надо «передергивать карты» и «вешать на меня всех собак».
  
  Я офицер и честно служил Советской власти, служил делу, в которое верил, воевал с бандгруппами убийц и карателей, воевал с нацистскими пособниками –холуями.
  
  Приписывать мне геноцид? Насколько я знаю, слово геноцид означает массовое истребление этнической группы населения только по национальному признаку, - так о чем может идти речь?. Где и когда Советская власть истребляла литовцев?
  
  Или сейчас это определение - «геноцид» - имеет другое значение?
  
  Теперь по «Райняйской бойне», когда на вторые или третьи сутки после начала войны в лесу по Тельшаем были убиты 76 литовцев, находившиеся под следствием в Тельшайской тюрьме. То что меня в этом лесу в тот день не было, это литовская прокуратура прекрасно знает, еще с 1989 года, когда стали разбираться, что же там произошло, с меня были сняты все подозрения. Но кто именно убил : «немцы или русские»? - немецкие диверсанты? тюремный конвой? отступающие красноармейцы? или работники НКВД?- долго не стали разбираться, просто в «убийцы» сразу попытались зачислить прямо по именному списку весь личный состав Тельшайского отдела НКВД, командный состав погранотряда, и так далее. Что произошло на самом деле под Райняем, на чьей совести эти жертвы? – я точно не знаю, и до сих пор лично не уверен, что суд, заочно осудивший за трагедию в Райняе моего товарища Расланаса, во всем разобрался полностью и объективно, и что ему не «всучили» сфабрикованные документы и «подставных свидетелей». Не могу быть до конца уверенным, там некоторые моменты просто не стыкуются...Потом начались требования прокуратуры Литвы о моей выдаче, как «подозреваемого». Я, помимо 34 лет службы в органах госбезопасности, еще закончил юридический факультет Вильнюсского университета, и хорошо разбираюсь в разнице между терминами «обвиняемый» и « подозреваемый». Требования выдать меня на судилище – это был политический заказ, для « украшения спектакля», в качестве главной «декорации» нужен был именно «жид –чекист», этакий « страшный монстр из ГБ», так сказать –« квинтэссенция». Свести со мной счеты хотели бы в Литве очень многие, ведь я лично сотни карателей и бандитов выловил, и за свои преступления они отвечали перед трибуналом. Но если я «обвиняемый» и у прокурора есть на то все прямые веские доказательства - почему не было заочного суда надо мной, где нибудь в Шауляе, как Петра Расланаса судили? Что помешало? Если я «подозреваемый», то почему представитель литовской прокуратуры отказался от предложения допросить меня в Хайфе? Ведь я был согласен на встречу и местный МИД не возражал... Требование было категоричным - « выдать в Литву!».
  
  Поражает лицемерная тактика «двойных стандартов». Да, 24-го июня или 25 –го июня сорок первого года в Райняе произошла страшная трагедия, массовое убийство, но почему никто не говорит и не пишет о том, что произошло в Райняе спустя две с лишним недели, когда литовцы, после похорон жертв упомянутой сейчас трагедии, в отместку за гибель своих, вырезали местных тельшайских евреев?
  
  Кто из этих литовцев был привлечен к уголовной ответственности за это убийство после прихода «Саюдиса» к власти, в новой, независимой Литве?...
  
  Еще немцы не зашли в Каунас, как сами литовцы в первую неделю войны, так называемые «партизаны Климайтиса», зверски убили в городе две с лишним тысячи каунасских евреев. Против кого из этих убийц, которые сейчас числятся в «героях народного восстания, первыми поднявшиеся на борьбу с Советами за независимость Литвы », за последние двадцать лет было возбуждено следствие, кто из них сел на скамью подсудимых? Или еврейская кровь другого цвета, а еврейская жизнь ничего не стоит? Евреи составляли почти 10 % населения Литвы, и 240 тысяч человек, литовских евреев, были убиты и замучены только за то что они евреи...Кем? Ответ вы знаете...
  
  У вас есть еще ко мне вопросы?
  
  Г.К. – Вопросы еще есть, я для того к Вам и приехал, чтобы задавать вопросы.
  
  Вы отвечаете, я ответы записываю. «Ничего личного», как говорится...Политики не касаемся, проверкой фактов не занимаемся...
  
  Н.Д. – Тогда продолжайте, пока я еще держусь, но третий час беседуем, устал...
  
  Г.К. – Применялись ли на допросах недозволенные методы следствия, в стиле «1937 года»? Некоторые современные литовские историки пишут, что задержанных «повстанцев» били и подвергали пыткам в «застенках НКВД».
  
  Н.Д. – Бить подследственных на допросах было строго запрещено, после войны уже соблюдались нормы советских законов и за этим пристально следил Особый Отдел МГБ Литвы, которым руководил полковник Погнерыбко. Но не могу сказать, не могу утверждать, что законность во время следствия всегда и везде соблюдалась на все 100%...
  
  Например, был такой тип, полковник Леонидас Мартавичус, заместитель министра МГБ ЛССР по оперативной работе, который имел право официально применить незаконные меры следствия и избивал людей на допросах. Мартавичус был подлецом, карьеристом, шовинистом и зоологическим антисемитом, являлся законченной сволочью и пьянью, это был человек с неуравновешенной психикой, на всех собирал компроментирующие материалы, «стучал» напрямую в Москву на Снечкуса и на нашего министра ГБ генерала Капралова, порядочного человека. И когда Капралова сняли с должности, то Мартавичус направился в столицу с докладом, и заодно получать министерский пост и генеральское звание. Но тут вмешался случай. В гостинице Мартавичус выпил лишнего и потерял свой портфель с секретными оперативными документами. На следующий день его привезли к Берии, на столе у которого уже лежал потерянный Мартавичусом портфель.
  
  Берия распорядился -«Собрать материал и уволить из органов!». Выгнанный со службы Мартавичус потом окончательно спился и вскоре помер...
  
  В СМЕРШе каунасского гарнизона, служил следователем и переводчиком один паскудный старший лейтенант по фамилии Целков –Целкаускас, русский по национальности, но уроженец Литвы, как тогда говорили - «из староверов». Так он повадился избивать задержанных. Весь отдел СМЕРШа состоял из русских офицеров –«восточников», а командовал им еврей, Беньямин Лившиц, начинавший службу в Красной Армии еще в ЧОНе, а во время войны служивший в СМЕРШе у Баграмяна. Лившиц был очень честный человек и настоящий коммунист, но что самое интересное, когда Лившиц приказал Целкову прекратить избиения арестованных, то Целков стал ему угрожать, обещал, что доложит наверх руководству армейской контрразведки о том, что Лившиц «специально мешает следствию и прикрывает бандитов». С Лившицем мы были знакомы еще по войне, и он меня попросил –«Нахман, ты поговори с ним, пусть прекратит, мне его художества надоели». Я просто предупредил Целкова, объяснил ему, что с ним может случиться ненароком, и этого хватило...
  
  Г.К. – Если уже речь идет о нарушениях соцзаконности, то у меня есть еще несколько вопросов по этому поводу, первый из которых касается Вас лично. Мне тут рассказывали, что когда Вы прибыли в Израиль на ПМЖ в 1989 году, то живущие здесь литовские евреи – эмигранты встречали Вас как героя, и что, оказывается, Вы многих из них спасли от ареста и некоторым помогали сразу после войны уйти на Запад, по маршруту подпольной сионистской еврейской организации «Бриха» («Побег»).
  
  Как знаменитый «волкодав НКВД», тогда еще капитан Душанский, «правоверный коммунист- интернационалист » довоенной закалки, и вдруг решился на такие поступки, идущие в разрез с советскими законами того времени?
  
  Н.Д. – Я буду вынужден повториться, ведь я вам уже сказал, что после войны, служа в органах госбезопасности, я продолжал себя в первую очередь ощущать евреем, и только потом – офицером ГБ и коммунистом. В первый раз я это четко осознал, когда летом 1944 года стоял у Девятого форта в Каунасе, в котором были уничтожены десятки тысяч литовских евреев и русских военнопленных, когда узнал, что из евреев Литвы в живых остался только один из каждых двадцати, и когда поклялся сам себе, что буду мстить палачам-карателям, пока не передавлю или не переловлю их всех, до последнего гада.
  
  И когда в пятидесятых годах я решил, что уже сделал все возможное, все зависящее от меня лично, чтобы отомстить и не дать убийцам уйти от возмездия, то сам ушел с оперативной работы и стал заниматься «документацией и учетом» в отделе по розыску военных преступников в республиканском управлении ГБ. Да, были случаи, когда я был вынужден плевать на все законы и приказы, чтобы спасти своих единоверцев, да и не только их. Просто приведу примеры, вы все сами поймете и решите, прав ли я был в своих поступках... В ноябре 1945 года, в канун католического праздника поминания «Велина», вблизи от польско –литовской границы был задержан крытый грузовик-«студебеккер», котором, битком в кузове находились 57 человек, евреи из Каунаса, пережившие гетто и войну, и пытавшиеся перебраться в Польшу, чтобы оттуда, уже по проложенному маршруту попытать счастья добраться до Палестины. Их заранее «сдал» водитель – литовец, и машину задержали по его «наводке». Я как раз в тот день был на операции по захвату бывшего литовского карателя и немецкого диверсанта Гуйги, которого немцы еще в конце сорок четвертого года сбросили в Литву на парашюте.
  
  Вернулся в управление, и не могу понять, что тут происходит, вся лестница забита евреями, охрана внизу и на пролетах. И тут я вижу знакомое лицо, это была моя бывшая соседка Вайнтрауб, рядом с ней на ступеньках сидели ее муж и трое детей. Она узнала меня и прошептала –«Нахман, спаси...». Я спросил-«В чем дело?», и мне быстро все объяснили, а дежурный по управлению офицер сообщил, что задержанные при нелегальной попытке перехода границы ждут прихода прокурора и следователя. Органы ГБ по закону имели право задержать кого – либо только на 48 часов, а на продление ареста требовалась санкция прокурора. Прокурором по Литве от Западного пограничного округа был полковник юстиции Иван Данилович Южный, «скрытый еврей», и без его санкции задержанных не могли отправить в тюрьму, вот они его на ступеньках и ждали. Я обратился к евреям на идиш –«Слушайте и запоминайте, что сказать следователю. Вы не собирались сбегать за кордон, вы просто на один день поехали из Каунаса к границе, на «Велину», навестить могилки родных и показать польской родне своих детей!». Теперь надо было «утрясти проблему» с прокурором. Замом у Южного был майор Шмонов, горький пьяница, которых от своих, «восточников», требовал бутылку водки за каждую подпись или санкцию, но нас,«литовцев» - то ли уважал, то ли побаивался, называл почтительно «каторжане», и не трогал, у нас «мзды» никогда не просил. Но Шмонов сразу бы всем задержанным «пришил» бы 58-ую статью-«Измену Родине», да тут еще попытка группового перехода через советскую границу, одним словом, беда, сразу несколько пунктов 58-й статьи УК, один другого «тяжелей». Я быстро нашел полковника Южного, он все понял, сразу распорядился –«Женщины и дети! Марш отсюда!». Оставил 11 человек, только мужчин, завел их в комнату и еще раз объяснил, что надо говорить на следствии. Пришел следователь, Григорий Линев, и мы с Южным ему говорим –«Оформляем по 74-й статье УК от 1926 года» –« нахождение без разрешения в приграничной зоне», и Линев не стал возражать. Всем одиннадцати судья дал срок заключения - по полгода лагерей, сидели они в Правинишкис, но от 58-й статьи я их спас... Другая история произошла во время первой послевоенной депортации из Литвы летом 1945 года. Выселению в Красноярский край подлежали все немцы Литвы и Клайпедского края, а также уголовный и антисоциальный элемент : воры -рецидивисты, проститутки, и прочая криминальная публика. Было объявлено, что выселение временное. По всей Литве этому выселению подлежали шесть тысяч человек, по Каунасу - 600 человек....Я вернулся со службы домой, и увидел, что моя жена, студентка медицинского факультета, сидит и плачет еще с двумя подругами- студентками. Они обычно готовились к занятиям вместе, вчетвером, а тут одной девушки нет а все остальные в слезах. Спрашиваю у жены-«А где Надя?Что случилось?» -«Ты что не знаешь? Ее взяли с семьей на улице Даукше №7 и выселяют в Сибирь. Они, оказывается, немцы!» -«Как немцы?Она же в гетто была! У нее же фамилия чисто еврейская!»- «Мать у нее немка, вот, всех и отправляют в ссылку!». Я взял двух своих товарищей, Репшу и Иокубаса Минкявичуса, и мы в форме и с автоматами, поехали на машине разбираться прямо на вокзал. Весь вокзал окружен милицией и солдатами НКВД, но мы показали свои удостоверения, в которых было написано, что нас никто не смеет задерживать, и я нашел семью Нади в одном из вагонов товарного эшелона, в котором собрали депортируемых из Каунаса. Вывел всю семью, веду с собой, бегом к нам приблизился какой-то майор с вооруженной свитой- «По какому праву!?»-«По такому. Отделение борьбы с бандитизмом. Берем под свою ответственность!».
  
  Я написал ему расписку на 4 –х человек, посадил всю семью в машину, повез их назад к ним домой, а их квартира уже дочиста разграблена литовскими соседями, как будто Мамай прошел. Я им сказал –«Уезжайте в Вильнюс. Обратитесь в синагоге к одному человеку( назвал имя), он вам поможет». Дал им имя того, кто имел прямой выход на организацию «Бриха», для отправки людей в тогда еще английскую подмандатную Палестину. Кстати, когда я забирал Надину семью из эшелона, то увидел, как на машине горкома партии приехал второй секретарь горкома, еврей Соломинас, и увел из вагона целую литовскую семью, увез с собой.
  
  А про подпольную организацию «Бриха» мне рассказали мои товарищи –евреи, знающие меня по Шауляю, те с кем я вместе рос, те кто выжил, воюя в партизанах и на фронте.
  
  Они мне полностью доверяли, и позвали с собой в Палестину, воевать за свое национальное государство, но я не мог в 1945 году пойти на это, не хотел дезертировать, но главное тут было другое – надо было мстить карателям, в этом я видел свою главную цель в жизни, и я еще тогда по –прежнему свято верил в партию и в Советскую власть.
  
  Но легальные польские и другие документы я своим товарищам доставал и помогал чем мог, считая их личный выбор правильным. Одному из них, Шаулю Рабиновичу, я сделал новые документы и передал с ним на Запад все материалы обличающие немецкого генерала СС Егера в преступлениях на территории СССР. Рабинович передал их куда следует, и Егера, благодаря этим материалам, нашли на Западе и судили как военного преступника...Еще нужны примеры, или хватит?
  
  Г.К. – А если бы кто-то из «уходящих за кордон, в Палестину» Вас бы выдал?
  
  Чем все могло бы закончиться? И вообще, как Вы остались на службе в органах, когда в конце сороковых годов, незадолго до начала «Дела врачей», был закрытый приказ очистить все республиканские органы ГБ от офицеров -«космополитов» - лиц еврейской национальности? Кто за Вас бы заступился? Старый товарищ по подполью первый секретарь ЦК компартии Литвы Снечкус, или сам министр ГБ республики?
  
  Н.Д. – Если бы меня взяли, то получил бы, как минимум, «десятку» лагерей, но могло все сложиться и хуже, скажем, если бы Мартавичус приказал бы своим подручным сделать из меня «английского агента» и «изменника Родины», тогда бы всю 58-ую статью получил, по всем пунктам, на «вышку» бы потянуло... Я всегда знал, на что иду...
  
  В 1948 году Мартавичус «сдал» московским «особистам» Овсея Розовского, начальника следственного отдела НКВД Литвы. Овсей Розовский -Розаускас был из старых подпольщиков- коммунистов, мы с ним вместе сидели в тюрьме при правительстве Сметоны. Это был порядочный, чистоплотный человек, идеалист, интеллигент, который вел следствие честно и по закону, несмотря на «указку из Москвы». В 1945 году три литовских еврея написали письмо- обращение на имя Сталина, в котором просили дать евреям автономию. Письмо это, конечно, дойти до вождя не имело никаких шансов, и вскоре пришел приказ замнаркома ГБ посадить всех троих, написавших это письмо, но Розовский их не тронул. Когда Мартавичус докопался до этого эпизода, то из Москвы прибыла комиссия, Розовского разжаловали и судили, дали срок -10 лет лагерей.
  
  Да тут еще выяснилось, что Розовский без следствия, игнорируя приказ Мартавичуса, под свою ответственность выпустил из тюрьмы четырех арестованных литовских ксендзов, и «москвичи» им занялись вплотную. Вышел он на свободу досрочно, в 1955 году, уже после смерти Сталина, и вернулся в Литву. Сенчкус, его старый товарищ по подполью, назначил Розовского начальником Государственного Архива, и Розовский на основании архивных документов, выпустил два тома, серию книг «Факты обвиняют», «Масовые расстрелы в Литве», под редакцией Баранаускаса, в которых раскрывались преступления и злодеяния литовских карательных полицейских батальонов в годы войны, их участие в убийствах партизан и в массовом истреблении гражданского, в основном еврейского населения на территории Литвы, Украины, Белоруссии, России.
  
  В этих книгах были опубликованы фотокопии архивных документов, списки карателей, точные места массового уничтожения невинных жертв..
  
  А «зачисткой» республиканских органов безопасности от «космополитов» руководил начальник ОК(отдел кадров) МГБ Литвы полковник Карзановский, украинец, «заслуживший» в министерстве от своих офицеров кличку «Фашист».
  
  Евреев в НКВД Литвы было меньше трех процентов от всего личного офицерского состава. Был у меня в отделении оперативник, еврей, старший лейтенант Манов, бывший фронтовик- разведчик, пришел к нам в отдел после демобилизации из армии.
  
  По документам –детдомовец. В 1949 году Манов отличился при обезвреживании крупной банды в районе Шауляя, и его хотели повысить по службе, перевести в Вильнюс, но тут его анкета попала на стол к Карзановскому и тот распорядился проверить Манова до «пятого колена». И ведь «докопался» ретивый полковник, что мать Манова была работницей Коминтерна и репрессирована в тридцатых годах. Карзановский потребовал уволить Манова из органов, но министр Капралов целый год не давал этого сделать. Карзановский донес в Москву, что Капралов укрывает «под своим крылом» группу «безродных космополитов» пробравшихся на службу в ГБ, и Манова по указанию из Москвы уволили. Потом стали убирать из республиканских подразделений госбезопасности и пограничных частей ЗПО других евреев, но не всех сразу поголовно.
  
  У меня в отделении было два «скрытых» еврея, которые по документам числились как украинец и как белорус, один из них был бывший литовский партизан Коган, уроженец Херсона, после побега из немецкого концлагеря сменивший в партизанах фамилию на Петренко, другой - Вадим Игнатьевич Моцык, так даже проверяющие из ОК МГБ не обнаружили, что это « не наши люди»...До меня добрались в 1952 году, во время «Дела врачей», я не знал чем все закончится, арестом или банальным увольнением со службы, но начальник Каунасского управления полковник Синицин, вызвал меня к себе и сказал –«Поедешь на полгода в глушь, и сиди там, пока я тебя назад не вызову. Я не верю, что арестованные врачи были шпионами, но скоро и в Литве планируются аресты врачей –евреев, сам пойми, машина набирает обороты». Я уехал служить в Алитус, а заботу о женей с дочкой поручил Моцыку, который знал что надо сделать, чтобы их спасти, , где их спрятать, если над моей женой нависнет угроза ареста. За два дня до того как по стране объявили о кончине Сталина, Синицин срочно вызвал меня из Алитуса обратно в Каунас и первым делом при встрече сказал –«Сталин заболел...Видимо умрет...Но пока молчи об этом»...И когда объявили о смерти вождя, я лично не испытывал никакого ощущения горя или большой утраты, вся государственная антиеврейская компания проводимая в послевоенном Советском Союзе, вся эта запланированная антисемитская истерия с «космополитами» и «делом врачей» и так далее окончательно убила во мне веру в Сталина, я чувствовал себя обманутым Советской властью, за которую воевал, не щадя своей жизни... Вслух я об этом конечно не говорил...
  
  А по поводу «заступничества» Снечкуса, что я вам могу сказать... Снечкус знал мое имя еще по подполью, но таких как я, старых подпольщиков, в Литве были многие сотни.
  
  После войны я пару раз был у него в кабинете с докладом, и дважды со своими ребятами из ОББ охранял Снечкуса на отдыхе. Он меня неплохо помнил, знал о моей работе, но несколько раз, когда я должен был вместе со своим начальством докладывать Снечкусу в ЦК об итогах той или иной проведенной операции, или давать «оперативную сводку» для партийного руководства республики, то всегда находил кого-нибудь, кто сделает это вместо меня, пойдет в ЦК. Во -первых, стеснялся своего сильного «местечкового» акцента, во-вторых, не любил «рисоваться» на людях и «числиться в героях», я просто делал свою работу. Снечкус сам обо мне вспомнил после поимки Жемайтиса и даже предложил Капралову представить меня к званию ГСС, на что министр ему ответил, что в Верховном Совете СССР уже пять лет, до сих пор, лежит нерассмотренная реляция на Героя на мое имя, и и он не может дублировать наградной лист, пока не принято окончательное решение по первому представлению к званию....
  
  Г.К. – Вы сегодня несколько раз сказали, что ощущали себя во время службы в ОББ « еврейским мстителем». А конкретно, за свою семью, отомстили? Личная «вендетта», если можно так выразиться. Вы знали, кто именно убил Ваших родных?
  
  Н.Д.- Осенью сорок четвертого года я приехал в разрушенный войной родной город Шауляй, пришел к своему дому, а на его место только сгоревшие головешки. Я пошел к школе в которой учился, и там одни развалины. Узнал, как были убиты учителя нашей школы, включая директора Хоффенберга. В школе был литовец- сторож Йонас, так его сыновья расстреляли всех учителей, еще до прихода немцев. Снова вернулся к своему пожарищу. Литовцы, бывшие соседи, мне рассказали, что отца убили на третий день после прихода немцев, толпа молодых литовцев набросилась на пожилых евреев выходящих из синагоги вместе с раввином Шауляя Нахумовским, и всех забили насмерть, прямо на месте, перед тем как добить - истязали и мучили...
  
  Мать погибла во время одной из акций по ликвидации части шауляйского гетто, говорили, что ее отправили с «транспортом» для уничтожения в Польшу, и весь этот «транспорт» погиб в газовых камерах Майданека...Младший брат погиб в Паланге.
  
  А вот с теми, кто убил мою сестру и другого брата, я расквитался, но их судили по советским законам. В 1949 году в районе Купишкис, это своеобразный «перекресток» на северо-востоке Литвы, рядом граница с Латвией, а оттуда уже шла дорога на Россию.
  
  Так вот по этой дороге в июне 1941 года беженцы уходили из Литвы, и именно в этом районе, пропали в июне сорок первого автобусы, вывозившие из Шауляя советский и партийный городской актив, среди них находились мои брат и сестра. Райотделом НКВД в этом районе руководил Йонас Матулайтис, старый коммунист, мой тюремный товарищ, родом из Капсукаса. Нам удалось схватить в Каунасе связного «лесных братьев» из леса в районе Купишкис, он приобретал на рынке старую офицерскую униформу Литовской Армии, пользовавшуюся большой популярностью у «белоповстанцев». Кстати, на приобретении старого обмундирования попадались многие...Связной из леса сразу «раскололся» и согласился сотрудничать. Информацию он дал очень любопытную, оказывается, в лесной глуши, в бункерах, оставшихся еще от советских партизан, скрывается крупная банда из бывших полицаев под командованием майора Сметоны( однофамильца бывшего президента Литвы), и в ее составе есть несколько немцев –окруженцев и бывших гестаповцев, «застрявших в Литве» с лета 1944 года, и этот факт сам по себе был особенным. Связной получил агентурную кличку «Витовтас», и я с ним выехал в район к Матулайтису для проведения совместной операции. «Витовтас» напоил до беспамятства двух руководителей местного подполья, мы взяли их «теплыми», и на допросе они нам сдали местонахождение всех бункеров и схронов отряда.
  
  Всю банду взяли живьем. И когда в лесу обнаружили закопанный в земле архив Шауляйского горкома партии и нашли партийные документы, то стало ясно, что именно эта банда в 1941 году и вырезала шауляйский актив, в том числе, и моих родных. Допросили, все точно, так и было, сознались и показали, где захоронены трупы. Всех отдали под суд, Сметону приговорили к смертной казни.
  
  Г.К. – Были случаи предательства среди работников НКВД во время войны с «лесными братьями»? С обеих сторон сражались литовцы, каждого не проверишь, мысли у всех не прочтешь...
  
  Н.Д. - В головных управлениях ГБ–НКВД таких случаев не было, а в райотделах были «двойные агенты», я сам видел одного такого, уже после разоблачения, его просто завербовали «на страхе за жизнь семьи», бандиты пообещали ему, что если он не выдаст информацию о планируемых операциях, то они вырежут всю его семью.
  
  Я помню, как несколько раз пришлось попадать в очень грамотно организованные засады, особенно под Алитусом. Получаем информацию, перепроверить ее нет времени или возможности, наша опергруппа или мангруппа НКВД выезжает в указанный район, а там тебя уже ждет засада...В таких ситуациях всегда выручал фронтовой опыт и железные нервы, главное – не паниковать, прорвемся...А «мелкие» засады даже в расчет не принимались, считались обыденной частью нашей службы, мы ловим зверя, и на нас тоже охотятся... Был еще один вопиющий случай. В 1950 году из экономического отдела Клайпедского управления ГБ сбежал к англичанам сотрудник по фамилии Лялин, кажется, коренной москвич, но вряд ли им двигали идеологические причины, он до этого, как образно говорили, «погорел на бабах», и его ждало служебное расследование, вот он и «дернул на Запад». Всю секретную информацию, все что знал, Лялин выложил до донышка новым хозяевам. Из Эстонии, как я помню, тоже двое работников НКВД сбежали морем на Запад...Но, в принципе, если у тебя в республиканских органах НКВД служат пять тысяч человек, то наличие всего лишь нескольких предателей или перебежчиков не может удивлять, в такой большой людской массе, всегда найдется потенциальный изменник. Проверяли всех при приеме на службу в органы, и еще каждые пять лет кадровиками и особистами проводилась плановая негласная проверка на благонадежность и «чистую анкету»...
  
  И административный–хозяйственный республиканский аппарат был в определенной мере «засорен» подпольщиками. Каждый литовец в первые послевоенные годы сам выбирал для себя - на какую сторону встать, какую баррикаду выбрать, или просто соблюдать нейтралитет или демонстрировать лояльность к новой власти, но большинству литовцев не нужна была никакая война, народ просто хотел спокойно жить. Начиная с 1950 года даже в сельских районах, в глубинке, поддержка местным населением лесных бандформирований постепенно сошла к нулю, люди устали воевать, находиться между двух огней, терять родных и близких, жить в напряжении... И тут дело не только в том, что за оказание поддержки «лесным братьям» можно было попасть в список на депортацию из Литвы. Простые крестьяне и рабочие хотели мира и спокойствия...Амнистии 1950 и 1955 годов полностью развалили и без того деморализованные остатки партизанских бандформирований, многие вышли из леса.
  
  Г.К.- Но в газетных публикациях отмечают, что некоторые партизаны - одиночки продержались в литовских лесах даже до середины шестидесятых годов.
  
  Н.Д.- Насколько я знаю, последним антисоветским партизаном был признан Антанас Крауялис, обнаруженный в 1956 году в Северо-Восточной Литве. Сначала он был простым уклонистом от призыва и просто скрывался на дальних хуторах, но после того как зверски убил учителя Самулениса, был принят в банду повстанцев. После разгрома банды несколько лет скрывался под печкой в доме одного крестьянина, на дочери которого он тайно женился.
  
  Г.К. – Как обеспечивалась безопасность сотрудников во время встреч с агентурой?
  
  Ведь нарваться на «двойного агента» было проще простого, у «лесных братьев» своя контрразведка тоже неплохо работала. Рассказывают, что только в 1945 году в Каунасе на Вас было организовано три попытки покушения.
  
  Н.Д. – Про организованные на меня покушения – это неправда, я не был столь значимой фигурой, чтобы подполье специально за мной лично охотилось. Жил я на обычной городской квартире, а не в бункере или в ДОТе, моя жена без охраны ходила на занятия в институт. Так...,...стреляли пару раз из-за угла, но попались какие-то дилетанты, если бы меня хотели убить наверняка, то это было бы не так сложно сделать...
  
  Если встреча назначена с агентом в лесу, то не всегда оперативник шел на нее с подстраховкой, приходилось и работать в одиночку. Опасно, конечно, но выбора не было. Все офицеры отделения ОББ носили штатскую одежду - и на встречу с агентами, и на боевую операцию. И, конечно, соблюдались азы конспирации, опасность попасть в ловушку на встрече с агентом всегда принималась в расчет, но случалось всякое.
  
  Как-то на встречу с агентом отправился капитан Петкявичус, оперуполномоченный Алитуского отдела ГБ, работавший «по церкви», и бесследно исчез. Через определенное время в районе Вильнюса был взят в плен ксендз по кличке «Граф» из банды «Таурас». Зверь был еще тот, имел свое клеймо с надписью «оккупант» и ставил это клеймо на тела людей, убитых им лично. Он признался и все рассказал, как был убит капитан Петкявичус. Капитан пришел на явочную квартиру один, его оглушили, пытали, а потом зарезали. Тело расчленили, и вынесли из дома по частям в чемоданах.
  
  Нередко в охоте за чекистами или за простыми армейскими офицерами бандиты использовали красивых женщин, «приманки-наживки». Знакомится такая дама с офицером ГБ или с каким- нибудь неискушенным лейтенантом из гарнизона, улыбки и так далее, потом приглашает куда-нибудь в «тихое место», а там офицера ждет засада, бандюки ему финку засунут под ребро, или удавку на шею, и поминай, как звали.
  
  В районе Шакяй таким образом попал в руки бандитам оперуполномоченный Гликас, бывший солдат из 16-й стрелковой дивизии, «любимая» девушка завела его в лес и выдала банде, ждущей в засаде, все было разыграно, как по нотам. Но, бандиты, вместо того чтобы сразу прикончить чекиста, привязали его к дереву и стали пытать.
  
  Но если везет кому-то в жизни, то везет на все 100 процентов. Совершенно случайно именно через этот участок леса возвращалась с задания опергруппа НКВД, которая нарвалась на эту банду. Чекиста отбили живым, пятерых партизан убили на месте, но спасенного офицера после этого проишествия уволили из органов: -«за утрату личного оружия» и «за потерю бдительности».
  
  Г.К. – У «лесных братьев» были свои «тропы- маршруты» чтобы уйти за границу, на Запад?
  
  Н.Д. – Были...Это было сделать очень сложно. Через Калининградскую область –Восточную Пруссию практически пройти никто не мог, было два других варианта.
  
  Один маршрут был через Эстонию, а оттуда морем, подпольно на кораблях можно было попытаться добраться до Финляндии.
  
  Второй маршрут – прорыв через польско –литовскую границу, но впереди литовских партизан - «счастливчиков» ждали сотни километров опасного пути через Польшу и Германию, и до американцев мало кто смог добраться пешим маршрутом, многих вылавливали и отстреливали по дороге, и, особенно, на последнем переходе границы в оккупационные зоны бывших союзников, на демаркационной линии.
  
  Польская госбезопасность, кстати, очень толково работала, несколько серьезных литовских бандитов взяла на своей территории, один из них был известный палач, командир карательного батальона Семашко, арестованный в Варшаве. Мы потребовали его выдачи, но у поляков к нему был свой счет, они судили его сами и Семашко был приговорен к смертной казни через повешение. В ГБ Литвы поляки передали нам пять томов допросов Семашко и по информации, полученной от соседей, мы многих карателей взяли в Литве. На переходе через польскую границу в 1945 году, например был схвачен Вилюс Вилавичус(Велявичус?), бывший комендант 9-го Форта в Каунасе, садист и убийца, который каждый день лично убивал евреев и военнполенных. Приговоренных им к смерти, сначала хлестал нагайком, а потом добивал выстрелами.
  
  Одного из известных палачей, Никштайтиса, я поймал на операции под Алитусом, за день до того, как эта сволочь собиралась уйти на прорыв «за кордон». Никштайтис участвовал в массовом уничтожении евреев, сам спрыгивал в яму, куда падали расстрелянные, шел по свежим трупам, и тех кто еще дышал, недострелянные жертвы, добивал пистолетными выстрелами в глаз. Детей, женщин... Безжалостно добивал несчастных таким жестоким, варварским способом.
  
  Я даже потом жалел, что взял его живым...
  
  Г.К. - Кстати, у меня вопрос по Семашко. Правда ли, что его 7-й литовский полицейский батальон был в конце 1942 года в Сталинграде и сумел вырваться из окружения?
  
  Н.Д. – Да, 7-й батальон под командованием майора Семашко, после проведения массовых расстрелов советских граждан в Виннице и Харькове, был переброшен в Сталинград, незадолго до начала советского наступления.
  
  Майор ЛА Йонас Семашко на прорыв из кольца окружения получил личное разрешение от Паулюса, прорвался еще в декабре, на участке, где оборону против наших держали румыны, которых за серьезного противника никто никогда не держал.
  
  При выходе из окружения из 580 солдат и офицеров своего карательного батальона Семашко потерял 250 человек, но вышел навстречу войскам Манштейна. Вся эта «эпопея» была отражена в протоколах допросов пойманых после войны полицаев из этого батальона и в показаниях самого Семашко, которого за этот прорыв наградили Рыцарским Крестом. Семашко и еще несколько офицеров из его батальона были удостоены личной аудиенции у самого фюрера и награду Семашко получил из рук Гитлера. В 1945 году из Курляндского «котла» Семашко выскочил, переодевшись в женскую одежду.
  
  Но сколько веревочке не виться,... а свою заслуженную кару этот палач понес.
  
  Г.К. – Вы сегодня неоднократно упоминали про установку, которую начальство давало перед операциями оперативникам спецгрупп ГБ – «Брать живым».
  
  Но вот я просматривал архивные документы, сводки по операциям частей НКВД против литовских партизан, и тут и там можно прочесть такие доклады –«...во время операции убит начальник штаба партизан Южной Литвы полковник Виткус...,.... застрелен командующим Жемайтийским партизанским округом Ашколис...,... уничтожен командир 3-го партизанского округа Зинкявичус....,... при проведении операции по задержанию убит командир Шауляйского партизанского округа Вилейскис...».. и так далее, и у меня возник вопрос. Кто принимал решение, кого «брать живым», а кого уничтожать на месте? Были какие-то предписывающие приказы, напрямую направленные на истребление командного состава партизан?
  
  Н.Д. – Постоянно требовали брать повстанцев живыми, не взирая, о ком идет речь, о рядовом повстанце или о командире партизанского округа. Каждый «язык», каждый боевик взятый в плен, мог дать необходимую информацию, позволяющую выйти на след других бандформирований или подпольных ячеек. Но тут надо учитывать определенные факторы. Если операцию проводил погранполк или «ястребки» вместе с местным гарнизоном НКВД, то требовать от каждого бойца, чтобы он в перестрелке не задел повстанца, скрутил его в рукопашной, или стрелял бы из своего оружия не на поражение, а только по конечностям - это нереально. Идет бой, все хотят первыми убить врага и самим выйти из боя живыми. Только когда работали наши опергруппы, обладающие нужной выучкой, чтобы нейтрализовать без лишних выстрелов хорошо подготовленного парашютиста –диверсанта или опытного партизана, то максимально прилагались все усилия, брать всех живьем, такие операции сейчас называются точечные, «хирургические». Но опять же, если группа попала в засаду, где –нибудь в глухом лесу под Мариямполем, не будешь же ты, находясь под пулями со всех сторон, кричать -«Сдавайтесь! Гарантируем жизнь!». Все по обстоятельствам, но не дай Бог ты парашютиста живым не взял - голову с плеч снимали со всей опергруппы...Обычно, когда в лесу окружался бункер с партизанами, по негласной инструкции, оперативники дважды предлагали сдаться в плен без кровопролития. Если те не соглашались, то начинался захват со стрельбой.
  
  Г.К. –Какие потери понесло Литовское сопротивление в «Войне после войны»?
  
  Есть данные видного литовского историка Арвидаса Анушаускаса и цифры из книги- (сборника документов) посвященной действиям войск НКВД в 1944-1953 годах на всей территории СССР, но эти данные сильно разнятся между собой. Советские цифры в два раза меньше, как по своим потерям, так и по потерям «лесных братьев» и гражданского литовского населения.
  
  Н.Д.- Я думаю,что с амые точные сведения о потерях среди литовских повстанцев даны в книге Алексеева «Ответственность нацистких преступников» изданной в 1967 году в Москве издательством «Международные отношения» тиражом 29.000 экземпляров.
  
  Из 38.000 литовцев, служивших у немцев, включая карателей из полицейских батальонов, -20.000 задержано органами ГБ, 14.000 убито в лесах во время боев с антисоветскими вооруженными формированиями, 3.000 –не найдено, 900 человек приговорены к смертной казни за преступления совершенные в годы войны, 100 человек покончили жизнь самоубийством во время задержания.
  
  На совести «литовских партизан» 23.000 жизней простых литовцев, убитых «лесными братьями» в период 1944-1953 годы.
  
  Г.К. – Литовское ГБ имело тесные связи с органами сопредельных республик, скажем, с латвийскими или белорусскими отделами госбезопасности? Ведь отряд повстанцев из района Зарасай мог уйти в сторону Латвии, к Даугавпилсу, а преследуемая бандгруппа из Южной Литвы могла прорваться куда –нибудь к белорусскому Гродно?
  
  Н.Д. - Да, мы имели информацию от коллег из других республик, некоторые операции по захвату или ликвидации банды проводились сообща, и на уровне спецгрупп ГБ, и при взаимодействии частей погранокруга, дислоцированных в разных республиках на западной границе Советского Союза. Обменом информации, скажем, по английским агентам-парашютистам, с Москвой, или с другими республиканскими управлениями ГБ занималось наше начальство, это был не наш уровень, мы «сошка мелкая», ОББ, и «в поле пахали». На одном таком обмене «погорел» начальник нашего 5-го отдела Каунасского управления полковник Олейник, бывший до войны учителем в Вильнюсе.
  
  Он передал информацию по английским агентам своему другу, руководившему аналогичным отделом во Львове, и тот сразу повязал у себя на Западной Украине всю «английскую сеть». И тут их обоих снимают с должности за эту «самодеятельность», аресты не были санкционированы Москвой. Оказывается, что проводилась тайная операция и «радиоигра», навроде судоплатовского «Монастыря», с целью дезинформации английских спецслужб, и поспешные действия львовского гебиста, «спутали все карты в большой игре», и подвели нашего агента, внедренного в Лондоне. Но Олейника вскоре восстановили в должности, и он нам сам всю эту историю рассказал.
  
  Г.К. - Я лично не видел литовский фильм снятый о партизане Йозасе Лукше, но хорошо помню замечательный фильм режиссера Витаутаса Жалакявичуса «Никто не хотел умирать» с великолепной игрой любимых всем советским народом литовских актеров: Баниониса, Будрайтиса, Норейки, Томкуса, Адомайтиса, Бруно Ои, и других прибалтийских мастеров кино.Трагедия Литвы, судьба литовского народа, оказавшегося между жерновами гражданской войны показана в этой картине очень пронзительно.
  
  Кто был консультантом фильма?
  
  Н.Д. – Фильм получился довольно честный и правдивый. Режиссер Жалакявичус, работая над съемками этой картины, получил доступ в наши архивы МГБ, видел многие документы, отражающие события послевоенных лет, так что имел полное представление обо всем что происходило в республике, да и сам режиссер еще юношей был свидетелем литовских событий, но кто конкретно был консультантом картины, я не помню.
  
  Г.К. - Давайте поговорим о деятельности литовских полицейских батальонов в годы войны, так называемые «шуцманшафтбатальоны», ставшие из стрелковых батальонов самообороны, объединивших в 1941 году разрозненные группы литовских повстанцев, обычными карательными подразделениями, истреблявшими мирных людей и советских партизан.
  
  Н.Д. - Это тема для отдельного и очень долгого разговора. Давайте перенесем его на следующий раз, я сегодня уже очень устал...
  
  Интервью осталось незаконченным, по причине скоропостижной смерти ветерана войны, полковника ГБ в отставке Н.Н. Душанского...
  
  В тексте возможны ошибки в правильном написании некоторых фамилий и населенных пунктов, так как ветеран перед смертью не успел прочитать вторую часть интервью и внести в текст свои исправления, дополнения и уточнения.
  
  Публикация приурочена ко второй годовщине смерти Н.Н.Душанского.
  
  
  Интервью и лит.обработка: Г. Койфман
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"