|
|
||
Л е в Ш И Ш К И Н У_ПОКОЙНИЦЫ Посреди самой большой в избе комнаты, почти в полной темноте, на двух табуретах стоял гроб. В гробу лежала старуха. Чуть теплившаяся свеча, вставленная между пальцев ее сложенных на животе рук, тускло освещала заострившиеся по смерти черты лица покойницы, ее седые, заросшие брови, нос горбинкой и слегка перекошенный рот. Посинелые губы подчеркивали восковую бледность иссеченной морщинами кожи. Из ноздрей торчали края ватных тампонов. Не плотно прикрытые веки порождали неприятное ощущение, что старуха исподтишка наблюдает за всем, что творилось вокруг. Дальние углы комнаты, убранной по-деревенски незатейливо, растворялись в полумраке. Кроме одного, где на столе под образами, чадя и потрескивая обугленным фитильком, угасала самодельная лампадка, сжигая последние капли подсолнечного масла. Вдоль стен были расставлены лавки, крытые полосатыми домоткаными половичками. Точно такие половички устилали давно некрашеный пол с истертыми, скрипящими половицами. За маленьким окошком виднелась лужайка, залитая мертвенным светом полной луны, и серебрилась речка на фоне чернеющей опушки леса. - Дед! Слышь, дед! Лампадка скоро потухнет, - сказал вполголоса парень лет двадцати-двадцати пяти, сидевший на лавке против окна. А обращался он к старику, задремавшему у стола на другой лавке, расположенной напротив входа. Уронив голову на руки, дед мирно похрапывал, не стесняясь присутствия мертвеца. Рядом на столе белела ополовиненная бутылка водки, из которой он уже несколько раз до того помянул усопшую. Электричества в избе не было: его старухе уже полгода как отключили - за неуплату. И как она обходилась без света? - недоумевал Николай. Без подзарядки его планшету даже запасной батареи вряд ли хватит до утра. 'Раньше у гроба покойника молитвы читали, а не на картинки всякие таращились, - упрекнул Николая старый Потап еще с вечера, когда парень вздумал, было, пошуршать по интернету вместо того, чтобы тупо разглядывать гроб с мертвым телом или выслушать полупьяные байки старого Потапа. - А ты, дед, сам-то молитвы знаешь? Отчего ж не читаешь тогда? - усмехнулся Николай. - Не знаю, - признался дед, - оттого и не читаю. Но так-то пялиться в этот твой милителевизор еще срамнее. Пристыженный Николай тогда со вздохом отключил планшет и сунул обратно в сумку. Но потом, едва дед задремал, вновь достал, и теперь сомневался, стоит ли будить старика из-за лампадки? Не беда ведь, если погаснет, после легко можно будет снова зажечь. 'И оно мне надо было?' - в очередной раз спрашивал себя парень. Еще сегодня утром, в радужном настроении, он проснулся в городской квартире, где проживал вместе с родителями, никак не предполагая, что к ночи окажется в этой богом забытой деревушке, в паре сотен километров от дома. Провести в последний путь свою единственную родную тетку, бабу Дуню, о смерти которой их по старинке, телеграммой, известили ее соседи, должен был отец Николая. Он уже и с человеком договорился, из местных, кто церемонию организует, и деньги выслал. Однако утром за завтраком Николай узнал, что отца срочно отправляют в командировку на объект. - Я тоже поехать не смогу, у меня полугодовой отчет, - развернула Николая лицом к фактам его мать, подливая кофе ему в чашку. - А кому-то от нас присутствовать надо: тетка все отписала твоему отцу, как единственному кровному родственнику. Мужа у бабы Дуни никогда не было, а единственная дочь, которую она родила, как поговаривали, от приезжего, погибла более двадцати лет назад. Другой родни она не имела. - Но мало ли кто позарится на бабкино наследство! Теперь охотников до чужого добра пруд пруди - только свистни. Дом у нее, конечно, старый, зато участок приличный и доля в бывших колхозных угодьях. Можно неплохую денежку получить от продажи. Так что ехать надо обязательно. - Опять все скидываете на младшего, - попробовал было отшутиться Николай. - Сына, ну ты сам видишь, как сложились обстоятельства. А у тебя до начала практики целая неделя, - подвела под разговором черту мать. О существовании бабы Дуни родители вспоминали только по каким-нибудь особенным праздникам, да и то не всегда, навещали не чаще раза в несколько лет. Николай не был даже уверен, что в деревне сумеет самостоятельно отыскать дорогу к почерневшей от ветхости избе, с подозрением взирающей на нечаянных визитеров из-за покосившегося дощатого забора - именно таким запомнилось Николаю жилище бабы Дуни, когда, еще подростком, он гостил у нее в последний раз. Поэтому он очень обрадовался, что после четырехчасового маринования в душной электричке его встретила у платформы дородная женщина лет сорока пяти, одна из бабкиных соседок, как представлялось Николаю. - Никошенька! Ох ты, боже ж мой! Как ты вымахал, не узнать прямо. А баб Дуня вот померла, не дождалась на тебя полюбоваться. Что ж родители-то твои не приехали? Опять заняты в своем городе? Эх, горе-то какое. Николаю стало совестно и неудобно за отсутствующих родителей. Как мог, он оправдал их, расписав, какие строгие порядки царят на работе у обоих, и как в теперешние кризисные времена людей с легкостью увольняют по малейшему поводу, только дай его. Собеседница, которую он и узнавал-то с трудом, а как зовут, не припоминал вовсе, только кивала укоризненно головой, подобрав уголки губ, и по всему было видно, не очень-то верила россказням Николая. 'Уж на такое дело как похороны, при должном желании завсегда можно отпроситься. Что ж там, звери что ли - начальство, сами никогда не помрут? вечно жить собираются? Кто ж к ним самим на похороны тогда придет?' - так и читалось в ее глазах, но уста не размыкались. Промаршировав по пыльным улочкам через всю деревню, Николай с провожатой подступили к дому. Через открытую настежь калитку они попали в узкий дворик, где, прислоненные к крыльцу, стояли деревянный крест и сбитая из свежих досок крышка гроба. Последняя даже не была обтянута материей, а только обожжена паяльной лампой, отчего имела неопрятный, в бурых пятнах вид, словно ее вынесли с пожара. При входе над дверью висел рушничок - еще одно, вместе с раскрытыми дверями и калиткой, непременное указание на то, что в доме покойник. Через сени Николая провели в горницу к усопшей. Первым делом в нос ему ударил тяжелый запах тления вперемешку с ладаном, заставив непроизвольно поморщится. Потом он увидел бабу Дуню: сухонькая старушка лежала в гробу ногами к выходу, и как показалось Николаю, при его появлении как-то неприятно, зло ему усмехнулась, пристально глядя в щелочку полуприкрытых век, отчего по спине Николая пробежал холодок. Его подвели к гробу, велели перекреститься и поцеловать иконку подле рук усопшей, а потом положить рядом денежку и еще зажечь свечку. Проделывая это, Николай старательно избегал смотреть в лицо бабы Дуни. Зато он хорошо расслышал, как приведшая его сюда женщина шепотом сообщила ближней из дюжины бдящих подле гроба сельчанок: 'Внучок двоюродный', - и слова ее, подхваченные первой, затем волной облетели остальных, передаваясь из уст в уста. Вслед за этим Николая отвели на кухню, накормили и оставили одного в соседней комнатке отдыхать с дороги. Сложность возникла ближе к вечеру, когда Николай выяснил, что похороны были назначены на полдень следующего дня. Ночь покойнице положено было провести в доме. Бдеть у гроба полагалось неутешным родичам и прочим желающим, но как раз желающих разделить эту тяжкую обязанность вместе с единственным присутствующим родственником, то есть с Николаем, как-то не оказалось. - Это что ж, я один буду ночевать с мертвецом? - оторопел Николай, никак не ожидавший подобного поворота. Вот уж подставили, так подставили его, разлюбезные родители! Низкий поклон им! Мужское самолюбие, понятно, не позволяло Николаю на людях проявить малодушие, но голос как-то сам собой предательски дрогнул. Видя его полуобморочное состояние, женщины посовещались между собой и порешили отрядить ему в напарники деда Потапа. Послали за старым. Дед явился на удивление скоро, видать не без тайной мысли употребить лишнюю рюмку за упокой, а вникнув в суть, выставил двойную цену - то есть, потребовал два пузыря водки, 'чтоб ему, значит, с Дуниным внучком не так смутно было в темной избе при покойнице ночь коротать'. Бабы, скрепя сердце, согласились. Тут и сумерки незаметно подкрались. Дом в один миг опустел. - А что им, бабам, тутова вертеться, впотьмах-то, - здраво рассудил дед, - було б электричество, оно еще туды-сюды. А так у каждной, почитай дома детки-внучики да животина некормленая. Так они остались с Николаем вдвоем. Поддатый дед развлекал городского парня своим незатейливым трепом. Все началось с вопроса: 'Дед, а зачем ночью сидеть при покойнике? Заперли бы бабу Дуню тут, и пошли б себе ночевать в соседнюю комнату, а? Не сбежит же она, в самом деле?' - Не, низя оставлять покойницу одну, - убежденно разъяснял Потап. - Ты ить рассуждаешь как: помер человек и все, нету его больше? А душа его, промеж тем, все-тоть по дому витает, места себе не находит. Из тела выйшла, а куды ей податься поки не знает. Каждного шороха пужается, или собачьего бреха, к примеру. Потому как преставленную душу снаружи черти подстерегают, так и норовят в ад затащить. Тому раньше литургии всякие покойнику читали. Всенощно. А ноне хоть бы ближние при нем сидели: кого покойник знавал при жизни, всяко присутствием своим, значить, его успокаивает. Опять же, мух да крыс отгонять кому-тоть надо? Во-от. - А что ему, мертвому, мухи да крысы сделают? - Мухи-то? Не скажи. А ну как гнезд понаковыряют, червей отложат в разные места? А грызуны - так даже нос отгрызнуть могут, или вухо. - А кошки на что? - Кошачий род к покойнику и близко подпущать не положено. Они хвостом своим бесовским аккурат еще одного покойника навертеть могут. А иной раз так, бывает, взбеленятся, что ни угомонить, ни выгнать из избы невозможно. Вопят, как резанные - беду накликивают. Могёт, и не по своей воле, бо любит нечистый дух в кошачье тело влезать за-ради своих мерзостных проделок. У Семеновны, к примеру... тут чрез две избы проживала, царствие ей небесное - сынок был, Гришка, фулиган тот ище. Как помер Архип, муж Семеновны, Гришкин батя, стало ить, положили его в гробу в сенцах. А кот ихний, Васька, вмиг в сени шмыгнул и под гроб. Сидит, только хвостом, знай, помахивает. Семеновна Гришке, сынку, значит, и говорит: прогони, мол, животину, не к добру оно, примета дурная. А Гришка ей: не волнуйся, мол, маманя, любил Васька батю очень, вот и пришел попрощаться. А на другой неделе ни с того, ни с сего и Семеновна померла. Тут уж Гришка вспомнил мамкины слова про примету, стал гнать котяру взахвост. А тот, сколь ни гони, тут же и вертается, диким воем орет и все в гроб норовит запрыгнуть. Тогда Гришка совсем взъярился, ухватил крикуна за шкирку, в огород снес и там кончил. Так-то. - Бедный котик. Лучше б соседям на время отдал, чтоб заперли в каком-нибудь сарае, - пожалел убитое животное Николай. - Как сказать, - возразил дед Потап, зевая, - тока полгода не прошло, как Гришка утоп. Вышел на речку, на зимнюю ловлю, значит, и провалился под лед. Сестра Нинка его хоронила, и теперь уж никакого хвостатого к гробу не допускала. Годков с пяток уж в родительском доме одна хозяйничает. Ничего, поки здорова. Из темных сеней до слуха Николая донесся тихий шорох. Он насторожился, косясь в сторону дверного проема, но деду ничего не сказал. - А зеркала в доме, где кто-то умер, почему завешивают? - Это, значит, что б душа покойника в зеркало часом не вошла и не заплутала в отраженном мире. Иначе дело дрянь: на небо путь она уже не отыщет, и станет впоследствии являться в зеркале, пужая наследников и прочих жильцов, особливо к ночи... Ладно, держи вот стопашку, помянем бабу Дуню, царствие ей небесное, - закончил неожиданно дед тем, что наполнил и протянул Николаю стограммовый стаканчик водки. - Не-не, я не пью, попытался было отказаться Николай, но дед настоял на своем: - То ты дома могешь не пить, а тута за покойницу выпить обязан и все тут. Ночь, почитай, длинная, до утра хмель выветрится. От выпитого у Николая сразу закружилось голова, согревающий огонь побежал по жилам и на душе как-то стало светлей и беззаботнее, даже тусклое освещение в горнице показалось ему теперь не таким угнетающим. И дедовы рассказы, которыми тот в избытке потчевал городского парня, представали теперь вполне здравыми и достойными доверия. Одна история сменяла другую. Время от времени дед снова наполнял стаканы, и они поминали старушку, которая лежала в гробу на расстоянии вытянутой руки и, казалось, прислушивается к каждому слову, что, впрочем, теперь Николая ничуть не волновало. - Скажи дед, а что за история вышла с дочкой бабы Дуни? - решился, наконец, спросить Николай. - А-а, - неохотно протянул дед, - темная история. - Я слышал от матери, что свою дочку, мою тетку, она от приезжего прижила. Правда это? - Был приезжий, да весь вышел. Характер был у покойницы неуступчивый, царствие ей небесное. Будь попокладистей, того гляди с мужем бы и осталась. А так... - дед в сердцах махнул рукой. - Сама дочь воспитывала, но как определила, что та, по ее примеру, обрюхатилась не знамо от кого, изводить начала, чтоб, значит, судьбу ее не повторила. Избавиться от не рожденного дитя принуждала. Вот оно все бедой и обернулось. Вспоминать тягостно. Э-эх, и моя вина в том имеется, сознаю. Да только чего теперь сделаешь, дело прошлое. Давай-ка лучше еще по стопочке за упокой хлопнем, а то муторно как-то на душе. - Нет, нет, - заупирался Николай, - я больше не могу. Назавтра голова разболится, я себя знаю, а мне на похоронах перед всеми на виду быть. - Ну, как хошь, - не стал, на сей раз, принуждать дед и опрокинул очередной стаканчик. После этого разговора старик замкнулся, не то разморило его окончательно, не то он погрузился в какие-то свои, далекие воспоминания. В чем заключалась вина деда Потапа, Николай так и не понял. И что сталось с дочкой бабы Дуни, тоже не выяснил. Впрочем, не так оно его и заботило. Поэтому, едва он заметил, что дед задремал прямо у стола, так тут же достал планшет, вложил в уши пуговки наушников и запустил свою любимую онлайновую игру Workraft. Минут двадцать он самозабвенно рубился с коварными монстрами. Потом, почувствовав, что естество требует свое, отложил планшет на лавку, сунул в зубы сигарету и вышел на двор справить малую нужду. От полной луны вокруг было светло как днем. Путаясь в снопах ее ослепительно-белых лучей, в подсиненном небе тускло поблескивали звезды. В воздухе ощущалась приятная теплота, и только над речкой стелился сияющий матово туман. Серебрились листья деревьев, не тронутые даже и легким ветерком. Тишина и покой, какого Николай никогда не видывал в городе, разлились над деревней. И сердце его преисполнилось ликования от созерцания того вселенского умиротворения, что царило в природе. Справив дело, Николай последний раз затянулся сигаретой и, бросив окурок наземь, затушил носком кроссовка. Тут-то на него и накинулась летучая мышь. Сорвавшись с верхушки ближайшего дерева, она с угрожающим писком и стрекотом, закружила вокруг Николая, трепыхаясь как огромная черная бабочка. Раз за разом ударяя перепончатыми крыльями по голове парня, отчаянно размахивавшего руками и сыпавшего с перепугу отборным матом, она норовила вцепиться хищной острозубой пастью ему в лицо или в шею, пока не запуталась в его волосах. Ища укрытия, Николай вместе с ней вбежал в избу. Там летучая мышь высвободилась, и давай метаться под потолком из угла в угол, да из сеней в горницу. Тогда Николай сорвал большое полотенце с зеркала при входе и, размахивая им над головой, постарался сбить мышь на лету. Со свечи, что покойница держала в руках, едва не срывалось пламя. Огромные тени летучей мыши и Николая метались по стенам и потолку, воссоздавая отдельные гротескные сцены этой дикой охоты у гроба. Наконец Николаю удалось выпроводить настырную гостью вон. Но только стоило ему присесть на лавку, чтобы отдышаться, как погасла лампадка. Сумрак, что затаился в углах и под лавками, сразу подрос и зашевелился. А баба Дуня задышала в гробу. Николай готов был поклясться, что грудь старухи едва заметно вздымается и опускается. Чтобы в том убедиться наверняка, он даже дыхание задержал, так что гулкие удары сердца не только стали отчетливо слышны в груди и висках, но также отозвались пульсацией на кончиках пальцев и в глубине расширившихся от ужаса глаз, взгляд которых он упер в гроб со старухой. Никогда в его жизни Николаю еще не было так страшно. Он едва не поддался искушению в панике разбудить деда. Но мысль о насмешках, которыми дед мог его осыпать в отместку, заставила его взять себя в руки. Сердце забилось тише, и вот он уже увидел, что покойница недвижима, как прежде. Почудилось, что ли? Возвращаться к игре ему не хотелось. 'Может, в самом деле, найти на каком-нибудь сайте молитву и прочесть над гробом? - мелькнула в голове шальная мысль. - Хуже-то не будет'. Николай взял в руки планшет и набрал в поисковике слово 'молитва', не подозревая, что в это самое время смутная тень сначала мелькнула в глубине открытого зеркала, а потом возникла у самой рамы, со своей стороны с интересом изучая комнату. - Та-ак, молитвы... Молитвы мусульманские, христианские... ага, вот, об усопших, - тихо бормотал Николай, пробегая взглядом по статьям поисковика. Лицо его, подсвеченное снизу, выглядело столь зловеще, что он мог бы испугаться собственного отражения в зеркале, если б увидел его. Наконец, как ему показалось, он нашел подходящую молитву и начал ее читать: - Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставльшагося раба Твоего... нет, преставлюшуюся рабу Твою, бра... нет, сестру нашу... Дуню...блин, как же ее полное имя... Ах да, вспомнил, Авдотью, яко Благ и Человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения и невольная... В тот миг, как он произнес слово 'невольная', что-то с такой силой треснуло в окно, что стекла зазвенели и едва не вылетели из рамы. Николай оторвался от чтения и разглядел за окном ворона, пристроившегося на наличнике и смотрящего в комнату прямо на Николая. - Кар-р, - прокричал ворон и ударил клювом в стекло, - кар-р! - Ты откуда еще взялся на мою голову, - пробормотал парень, откладывая планшет в сторону. - Ну-ка, кыш отсюда! Кыш, я сказал. Обойдя гроб, Николай приблизился к окну, дополняя слова взмахами рук, что, однако, не произвело на ворона ровно никакого воздействия. - Кар-р! - нахально повторил черный вестник беды и, опять стукнув клювом в стекло, издевательски склонил голову вбок, чтобы лучше рассмотреть Николая одним, обращенным к нему глазом. Тогда Николай распахнул окно и отогнал настырную птицу, устремившуюся тут же прочь в сторону луны, большим фонарем висящей над чернеющим лесом. Николай прикрыл створки окна и, обернувшись, понял, что стоит в полной темноте, если не считать того света, что изливала в горницу луна через это самое окошко. Свеча в руках бабы Дуни погасла, должно быть от возникшего сквозняка, а на груди покойницы шевелилось нечто черное, бесформенное, издавая глухое, недовольное рычание. У Николая от испуга аж волосы зашевелились на голове. Трясущейся рукой он чиркнул зажигалкой. Тьма отступила от гроба, и в образовавшемся круге света Николай увидел невесть откуда взявшегося, сплошь черного, без единого белого пятнышка кота, который удобно улегшись у самой шеи покойницы, вгрызался старухе в лицо и облизывал нос. - Брысь, сволочь! - гаркнул на него Николай тем злее оттого, что кот его сильно напугал. А кот, припав к трупу, угрожающе зашипел, показывая пасть, полную острых зубов. - Ну, я тебе сейчас задам, - пообещал Николай, подступая к нему решительно. В ответ на всю комнату прозвучало грозное 'Ма-ау!' Вскочивший на лапы кот, вновь ощерился, изогнул спину; распушенный хвост трубой торчит, зеленым огнем высвечивают в темноте глаза. Николай замахнулся на него: - Ах ты, зараза! Тут зажигалка потухла, а когда Николай вновь провернул колесико, кота словно и не бывало. Николай поводил огоньком под гробом и по углам горницы - кота нигде не было видно. Как он так тихо сбежал, без единого шороха, будто испарился, Николай не понимал. Он взял со стола новую свечку, поджег ее и сунул в руки бабы Дуни вместо той, что погасла, тем более, что она почти догорела. - И что ты все на меня пялишься, бабуля? - тихонько спросил у покойницы Николай. - Разве я сделал тебе чего плохого? Деду вон хорошо, напился и дрыхнет себе беспробудно. Да ну вас всех. Брошу сейчас все и завалюсь спать в другой комнате. Сказать это, Николай сказал, а вот выполнить не спешил. Потому что, только представил, как он останется в комнате один на один с темнотой, и это после всех-то треволнений последнего часа, так тут же его желание и испарилось. Нет уж, лучше он побудет вместе с дедом, пусть даже и рядом с гробом. Так все же спокойнее, когда рядом живая душа. Тут Николай почувствовал, что воздух в комнате как-то переменился, стал гуще что ли, тягучее. Дышать им сделалось затруднительно. Он проглотил комок, вдруг образовавшийся в горле, всей спиной ощущая позади присутствие кого-то. Николай резко обернулся. В глубине сеней из темноты отчетливо проступал силуэт: бледное пятно, колыхавшееся подобно отражению луны на водной глади в тихую погоду. - Кто там? - спросил Николай, чувствуя, как сердце уходит в пятки. То, что в теперешнем состоянии Николая он легко мог принять за приведение, сделало шаг вперед и оказалось девушкой в простеньком белом платьице с падающими на плечи распущенными волосами. Девушка смотрела на Николая с наивной улыбкой. Ее волосы и платье казались влажными, в особенности платье, которое прилипло к некоторым частям тела, так что сквозь ткань отчетливо виднелись ее груди с острыми сосками и слегка выпирающий животик с темной ямкой на месте пупка. К пояску девушки зачем-то были привязаны ножнички. - А-а... что ты тут делаешь? - спросил как-то вдруг сразу поглупевший Николай. Девушка молчала, продолжая мило улыбаться. - Ты к нему пришла? - Николай показал в сторону спящего Потапа. В ответ девушка легонько нагнула голову, что можно было расценить как 'да'. - Наверно, ты его внучка? Вам что, никто не передал, что дед Потап остался ночевать со мной? Должно быть, обыскались его? - продолжал строить предположения Николай. Но тут девушка его перебила: - Дочка, - поправила она едва слышно. - Что? А-а, вот оно как - дочка, не внучка. Ну ладно. А сам себе подумал: 'Ну и дед! Ай да молодец! Не смотри, что давно старый, а дочке не больше восемнадцати лет'. - Можно я тут посижу с тобой? - спросила девушка тихим голоском. - Конечно! - обрадовался Николай. - С тобой будет не так скучно. А то из отца твоего собеседник никакой. Видишь вот, уснул. Девушка опустилась на лавку с краю. Николай подсел рядом, но не слишком близко, чтобы не напрягать ее. - Тебя как звать? - спросил он. - Меня Николай. - Знаю, - ответила девушка. - Мариша я. - Мариша. Красиво. Необычно даже. А почему ты мокрая? Небось, с речки идешь? Купалась? - Да. - И как водичка? Парная, должно быть? Мариша кивнула. - Хочешь, пойдем, искупаемся вместе? - предложила она, пряча глаза в пол. - Что, прямо сейчас? - ошалевший Николай растерянно обвел глазами комнату с гробом посередине. 'А как же баба Дуня?' - мелькнула мысль, и тут же в голове он услышал ответ, как будто кто-то ответил вместо него: 'Так ведь с ней дед Потап остается'. - Речка близко, - как бы между делом заметила Мариша. - В один миг обернемся. - Так это, у меня плавок с собой нет, - признался Николай. Девушка молниеносно стрельнула глазами исподлобья. - Городской, - в ее голосе Николай отчетливо расслышал насмешливые нотки. - Теперь-то и голышом можно. В темноте, чай, никто не свидит. От этих слов у Николая внутри так все и перевернулось. 'Ну и ну! Вот так запросто предложить! Купаться, ночью, с парнем, которого видит впервые в жизни! Даром, что бабы Дунин внук. Да еще и голышом! Что за смелые девки в этой деревне?!' - недоумевал Николай. Пока он мялся, Мариша передумала. - Ладно, забудь. Да и поздно уже, полночь пришла. - Не, не, постой! Я согласен! Что с того, что полночь? - Так дело у меня тут, Коленька. Погодишь чуток? После не передумаешь? Искупаться-то со мной? - Не передумаю, - твердо произнес Николай. - Гляди мне. А то тут сейчас такое начнется... - Что начнется? Какое у тебя дело? - не понял Николай. - Так я чего пришла: посмотреть, как мамка папку забирать станет. - Это что же, за дедом Потапом сейчас твоя мамка придет? - совсем растерялся Николай. - А зачем ей приходить? Вот она, перед тобой лежит, - просто сказала девушка, встав и направляясь к гробу. - Баба Дуня твоя мамка?! - воскликнул в ужасе Николай, только теперь заметивший, что Мариша, передвигавшаяся с поразительной легкостью и грацией, на самом деле даже не касалась ногами пола. Она плыла над ним, как завиток тумана плывет над водной гладью. - Да, мамка Авдотья, а папка Потап. Бросил он нас, как только мамка мной забеременела. Приезжий он был, ребят на деревне было мало, девчата сами на шею вешались. Да и у мамки нрав был гордый: про меня только после рождения ему сказала, но измены его не простила и ко мне даже близко не подпускала. Не предполагал папка, что ему с нами обеими сегодня встретиться доведется. И только она это промолвила, как баба Дуня молча села в гробу и уставилась в пустоту перед собой невидящими глазами. - Вот он, папаня наш, позади тебя сидит, - сказала ей Мариша. Баба Дуня оборотила к ней страшное лицо, на котором только закатившиеся глаза особенно выделялись своей белизной, и попросила: - Помоги мне, деточка. Свеча, что бабка держала перед тем в костлявых руках, упала на пол и погасла. Вслед за тем в горницу из сеней ворвался мрак и закружил в бесовском танце вокруг единственной лужицы света под окном, в которую проливался лунный поток, стремясь задушить обоих в тесных объятиях. Тем временем покойница не без помощи дочери выбралась из гроба и, протянув вперед руки, с распатланной головою двинулась к ничего не подозревающему Потапу, как, вероятно, всегда смерть подбирается ко всякому спящему человеку. Приблизившись к нему, старуха опустилась на лавку рядом. - Пора, тебе Потапушка, просыпайся, - сказала строго глухим, старческим голосом, обняв деда сзади за плечи. - За тобой я пришла. Погулял ты без меня довольно. Пора и честь знать. Почувствовав навалившуюся сзади тяжесть, дед поднял голову и спросонья никак не мог сообразить, отчего он сидит впотьмах. Рука сама потянулась к коробку на столе. Чиркнула спичка, осветив пустой гроб. Когда же дед, предчувствуя свою погибель, медленно повернул голову вбок и встретился с пустыми глазами Авдотьи, спичка выпала из его рук. Никак не противясь покойнице, он позволил ей наложить ему на лицо холодные руки и запечатлеть на губах поцелуй смерти, вместе с которым жизнь навсегда оставила его тело. Он коротко всхлипнул, будто подавился воздухом, и, привалившись спиной к стене, замер с открытыми навыкат глазами. Николай наблюдал за всем со своего места, ни жив, ни мертв. И хотел бы он сбежать, куда глаза глядят, но не мог пошевелить ни единой частью тела, словно все они разом онемели; по жилам его разлилась такая слабость, что собственные руки и ноги стали ему казаться тяжелее чугунных. А Мариша уже стояла рядом и тянула его за собой. - Вот и для купания время подошло, - шептала вкрадчиво, ласково. - Иди за мной. Вырос ты, Коленька. А я ведь еще младенцем тебя помню. Мне вот маманя родить такого как ты не позволила, все в больницу справляла. Сбежала я тогда от всех. В речку и сбежала. Только тоскливо мне там, одиноко... Пойдем со мной! Я любить тебя стану, как родного. Как собственного. Приговаривая так, она увлекала Николая за собой, не сводя с его лица источающих чары глаз. И не было голоса сладостнее, и не было дела страшнее, как следовать за ней против воли в темноте, по высокой траве да по отлогому берегу, да по склизким, поросшим тиной прибрежным камням в холодную, темную муть. Пришедшие поутру бабы обнаружили в избе мертвого Потапа. Дед сидел на лавке, раскинув в стороны руки, а в открытых его глазах застыл немой ужас. Бабы, однако, вынесли вердикт, что помер старый Потап от пьянства: выжрал-де обе бутылки водки, вот сердце и не сдюжило. Покойница, как ей и положено, мирно лежала в гробу. Свечка в руках ее давно догорела и погасла. Никаких особенных следов беспорядка в горнице замечено не было, разве полотенчико сползло на пол с зеркала у входа. Долго нигде не могли сыскать Николая. Потом кому-то пришло в голову посмотреть у реки - там и нашли беднягу. По всему было видно, что парень тронулся умом. Смотрел на всех диким взглядом и никак не мог объяснить, почему прятался в густых зарослях. Все что он мог вспомнить, так это петушиный крик перед рассветом и то, что стоит он по пояс в воде, не разумея, как попал туда и куда ему двигаться дальше. На его счет у баб сложилось такое мнение: как увидал парень, что находится в горнице промеж двух мертвецов один одинешенек, так его тонкая городская натура и не выдержала. И понесла его нелегкая, куда глаза глядят. О Марише же, что утопла в этом месте на реке двадцать годков тому, никто так даже и не вспомнил. Примечания: - по-простонародному то же, что и покойница.1) Упокойница 2) Девушек положено укладывать в гроб в подвенечном или, в крайнем случае, в каком-нибудь светлом платье.3) Если покойница беременна, в гроб принято класть ножницы, чтобы на том свете она имела, чем перерезать пуповину нарожденному ребенку.9-19 июня 2014 года
|