Мы расчищали проезд. В свете начинающегося дня наше открытие приобретало всё больший, поистине вселенский масштаб. Прежде всего, становилось очевидно, что существуют альтернативы единственной, как мы полагали, дороге. Появился выбор и возможность следовать другим путём.
И ещё - завал, и это совершенно очевидно, сделан людьми, воздвигнут недавно, и имеет целью не допустить караваны в объезд. Работали профессионалы маскировки. Если бы не загадочное внутреннее зрение Ольги, мы бы и при свете дня проскочили неприметный съезд, настолько тщательно выполнили бандиты камуфляж.
Для нас теперь не оставалось сомнений, что приготовили эти недобрые люди впереди и, что нам от них ожидать. Многочисленные войны и мелкие локальные конфликты родной страны породили целую армию калек. Калек физических, и это бы ещё полбеды, но калек моральных, с конкретными сдвигами в психике. Чаще травмы совмещались. Они давным-давно, как только страна перестала нуждаться в их услугах, выбрали свой путь. Им можно было бы даже посочувствовать, в конце концов, не их вина, а их беда, что они стали такими. Но они покушались на мою жизнь. Свои подштанники ближе к телу, и моя жизнь у меня всего лишь одна. И я просто обязан её беречь и защищать. Хотя бы ради своих будущих детей. Не дамся, и всё тут.
-- Ты полагаешь, что я урод? - вопрос Ольги прозвучал так неожиданно среди трудового молчаливого процесса очистки дороги, что я вздрогнул и выронил тесак.
-- Я ещё не решил, - так я попробовал отшутиться, - во всяком случае, если ты считаешь своё ясновидение отклонением от нормы, то оно весьма полезное.
Ольга после этого надолго замолчала, но я видел, что в ней бурлят какие-то страсти. Мне не совсем понятными показались её переживания. А что тут такого? Ну, видит человек внутренним взором, то, что другим неведомо. Это же только хорошо, и, как я сказал, полезно. И не болит при этом ничего. Или болит? Я решил, что прямо сейчас не самый лучший момент для выяснения подробностей и последствий экстрасенсорных способностей. Перед нами маячила до сих пор нерешённая задача - уйти от бандитов. Тогда я не знал, как долго ещё она будет стоять перед нами.
Мы въехали на грунтовку. Завал, так тщательно сплетённый бандитами, мы умышленно разбросали по асфальту, чтобы новый путь караванщики увидели сразу. Правда мы ещё совершенно не представляли, куда заведёт нас новая дорога. Надеялись, что не в тупик, а в светлое будущее.
В целом, нам неприхотливым русским людям, дорога показалась вполне приемлемой - покрытие - гранитная крошка, ям и колдобин практически нет, посторонние булыжники на дороге отсутствуют. Если не считать того, что она петляла по лесу, огибая каждое дерево, то ехать по ней очень даже можно было. Достаточно плотное покрытие не позволяло оценить, проезжал тут кто-то до нас или нет. Поживём - увидим. Маленький компас, скорее, как украшение на торпеде, указывал, что суммарное направление у дороги - юго-запад. До этого мы придерживались (не сами, конечно, дорога) направления на юго-восток. То есть, мы по-прежнему ехали в тёплые края, но с другим уклоном.
Благополучно проследовав новой дорогой более сорока километров, мы встали на днёвку. Выбрали хорошо освещённую поляну среди девственной лесной чащи, заросшую перезрелой брусникой. Рядом протекал тихий ручеёк с запрудами. Рукотворно выглядело, может тут постарались бобры? Дай Бог им здоровья и крепких зубов, потому что в заводи водилась рыба, и мы быстро сварганили богатую уху.
Наше путешествие по лесной дороге продолжалось четверо суток. Одновременно с началом дождливой погоды, дорога кончилась. Она вывела нас снова на асфальт.
Последний месяц, сверяясь с компасом, я очень грубо набрасывал наш путь в блокнотике в синюю клетку. Сейчас, нанеся последний лесной отрезок пути, получалось, что мы углубились далеко внутрь суши. Морское побережье осталось далеко позади, там, где ему и положено быть - на востоке. Там же осталась и основная дорога. Трасса, на которую мы сейчас выбрались, спрямив путь по грунтовке, скорее всего ответвление от основной прибрежной. Вполне возможно, что их перекрёсток на берегу океана и оседлали ненавистные нам бандиты. Учитывая спешку, с которой они рвались вперёд, у них вполне могла быть и заветная карта.
Но всё это были мои предположения, веские, но не подтверждённые. Проверять нам было не досуг, дорога шла на юго-запад, туда мы и направились. Вокруг такой же густой лес, подъёмы и спуски с горок, которые я бы назвал сопками, уж больно округлые очертания имели они. Осень уже полностью вступила в свои права, избавляя деревья от листьев. Голо становилось в лесу, только кое-где, как почётные часовые, стояли клёны, до последнего не желая избавляться от своих красочных нарядов. На севере, километрах в пятидесяти так же тянулся на юго-запад гигантский уступ каменистого плато. По сути, дорога проходила вдоль гор, повторяя все неровности рельефа.
27 октября я сделал открытие. Получилось так, что ко мне привязался мотив одной старой популярной песенки. Целый день на все лады звучал в голове её привязчивый припев, так что я даже и не знал, как от него избавиться. Раньше, до появления Ольги, можно было выкричаться или поговорить с фургончиком, а лучше всего, громко спеть что-нибудь другое. Теперь я это стеснялся делать. А Ольга после происшествия с её вторым зрением и обнаружением лесной дороги, замкнулась. Она и так-то не страдала разговорчивостью, а ту почти совсем замолчала. Я болезненно переносил такое её и моё состояние, мучился. Вроде рядом человек есть, а поговорить не с кем.
Тут-то я как-будто впервые обнаружил на панели рукоятку. После поисков в давно заброшенной инструкции, удалось идентифицировать верньер, как элемент управления встроенным проигрывателем. Само звуковоспроизводящее устройство пряталось где-то за кухонной плитой, оттуда же шёл и звук. А ручкой можно было включить прибор и отрегулировать громкость.
Помимо того, что полилась из динамиков разнообразная музыка, и стало чуть веселее, открытие заставило меня заново внимательно перечитать инструкцию. В том числе совершенно пропущенные места. Обнаружилась масса любопытного.
Оказалось, что фургончик мог исполнять функцию домашнего генератора. Подробно излагалась методика подключения, тестирования и эксплуатации. В фургончике предусмотрены были для этого специальные гнёзда и прилагались необходимые кабели, которые я тут же и обнаружил живьём. Имелся ещё ряд устройств, позволяющих функционировать фургончику совместно с жилым домом.
Отсюда напрашивался вывод, который я мог бы сделать и гораздо раньше, если бы внимательнее отнёсся ко всему, что оставили дарители фургончиков. Получалось, что в конце путешествия действительно может обнаружиться дом, вполне возможно, что и на берегу тёплого моря.
Я поделился открытием с Ольгой. Она лишь на минуту сделала вид, что заинтересовалась моими выкладками, а затем снова погрузилась в молчаливую меланхолию. Все мои попутки расшевелить напарницу кончались неудачей.
2.
Хронической меланхолии способствовала и погода. Всё время шёл дождь, мелкий, сеющий. Уныло растекался он по ветровому стеклу. Низкие тучи скрыли не только дальние утёсы нагорья, но даже пространство за двести шагов вокруг. Всё стало бесконечным, и дождь, и туман, и дорога. И в то же время, ограниченным, замкнутым. Цвет исчез, остался только серый и грязно коричневый, зелёный от тумана превратился в бурый. Наступал сплин. Я сам начал потихоньку впадать в состояние обречённости. Появились глюки. Совершенно иррационально стало казаться, что мы никуда не приедем, что дорога идёт по кругу. Вот только что проехали место, которое мы ужу не один раз видели. Тому способствовал и игрушечный компас, вертелся в разные стороны, не задерживаясь ни на чём.
А потом пошёл снег. Нет, не снег. Вначале стало совсем холодно. Ледяная сырость проникала в фургончик через невидимые щели. Печками приходилось пользоваться постоянно. Это не способствовало длительности ежедневного пробега, итак урезанного отсутствием солнца.
Поначалу снег сразу таял, потом стал задерживаться на ветках, еловых лапах, пожухлых листьях. Затем крупные хлопья перестали истаивать между деревьев, и земля побелела. Оставалась только дорога. Дольше всего чёрная асфальтовая полоса сопротивлялась зиме. Но время пришло, и её тоже укрыло белое покрывало.
Когда снега навалит по оси, мы встанем. И на помощь вряд ли придёт какое-нибудь заблудшее стадо бизонов. Зазимуем посреди бескрайних просторов. Как ни печально сознавать, но, видимо, настало время подыскивать подходящее место для зимовки. С Ольгой посоветоваться я не мог, она совсем скукожилась. Чаще лежала, не реагируя ни на что, чем сидела в кресле штурмана. Это было плохо.
Вчера я весь день провёл в очистке от снега крыши фургончика. Разовой процедуры хватало на полчаса, дальше зарядка аккумуляторов почти прекращалась, и приходилось снова лезть на крышу с метлой. От гимнастических упражнений с утра все мышцы ломило, закрадывалась подленькая мысль - никуда больше не ехать, встать лагерем здесь, посреди дороги. Слой снега уже сейчас таков, что ещё пару дней неспешного снегопада, и встать придётся там, где будет самый большой сугроб.
Дворники сгребали со стекла мокрый снег, открывая раз за разом всё один и тот же пейзаж, а у меня перед глазами невольно вставали нерадостные картины зимнего быта в лесу. Заготовка дров, добыча еды, воды, очистка фургончика от снега. Надо обязательно провести ревизию припасов и встать как можно ближе к хорошей речке с высоким мостом. Рыба для нас могла бы стать настоящим спасением.
-- Ой, какая прелесть! - я и не заметил, как Ольга прокралась на штурманское сидение и теперь что-то с интересом разглядывала впереди.
Я внимательнее поглядел на дорогу. Там стоял слон. Огромный. Чёрный снизу. Сверху присыпанный снегом. Головой с бивнями в нашу сторону. Я ударил по тормозам. Фургончик слегка занесло, но мы благополучно остановились шагах в тридцати от животного. Оно не подавало никаких признаков жизни, кроме того, что смотрело на нас. Мы, в свою очередь, смотрели на слона. Так продолжалось некоторое время. Нам удалось разглядеть у слона помимо огромного роста и заметных издалека длинных бивней, загнутых кверху, ещё и хобот, свисающий до земли и там чуть подрагивающий. Имелись широкие уши и длинная шерсть на голове, боках и ногах. Слон был весь покрыт шерстью.
На все эти приметы хоботного животного мне указывала Ольга, которая вдруг ожила и теперь, компенсируя длительное молчание, без умолку тараторила.
-- Смотри, смотри, слоник ушами шевелит, - слон действительно лениво мотнул головой и взмахнул ушами-простынями. С них сошла небольшая снежная лавина.
-- Я пойду, посмотрю поближе, - Ольга так неожиданно сорвалась с места, что я успел только крикнуть вдогонку, что-то вроде - "Так он же дикий! Не надо приближаться!".
Всё произошло очень быстро. Пока я, скользя, выбирался из машины, Ольга успела проскакать половину расстояния до гиганта. Слон не стал дожидаться физического контакта, он развернулся и пошёл в лес, точнее побежал некоей слоновьей трусцой. Причём так быстро и бесшумно, что почти мгновенно скрылся в лесу. Он ушёл на юг.
Всё правильно, куда же ещё на зиму могут уходить слоны - только на юг. Правда я засомневался, был ли встреченный нами зверь слоном. Скорее, он походил на мамонта, виденного мною как-то в музее в Санкт-Петербурге. Особенно впечатлила его корма, огромная, заросшая тёмной жёсткой шерстью, свисающей ниже колен. Такому зверю зима не страшна. Тем не менее, и даже он шёл на юг.
Мы добрели до места, где стояло животное и, кроме его следов - как от тазиков, обнаружили ещё множество таких же слоновьих или мамонтовых. Стадо укромно пересекало дорогу, а вожак остался посмотреть, не представляет ли некая зелёная коробочка какой-либо угрозы для него.
С этого дня Ольга ожила. Удивительно и непознанно воздействие живых слонов на меланхоличных девушек. Слышал я, что ипохондрия лечится иппотерапией, то есть, общением с лошадьми, но чтобы со слонами - впервые. Ну, да лиха беда начало. За последние почти три месяца, чего я только не навидался. Такого в обычной жизни, хоть всю её проживи, не встретишь.
Грянула оттепель. Откуда-то с той стороны, куда мы держали путь, подул тёплый ветер. Растеплелось настолько, что забортный термометр, чудом уцелевший во всех передрягах, сам удивившись, показал плюс восемь градусов. Снег начал дружно таять, заливая талой водой лес, ручьи в нём и, местами, даже дорогу.
Погода опять установилась солнечная, о выпавшем снеге напоминала только вода, превратившая лес в мелкое озеро и не желавшая быстро спадать. Слоны, они же мамонты, нам больше не встречались, как, впрочем, и носороги, жирафы и прочие львы с тиграми.
Видимо навеянное впечатлением от прохождения стада мамонтов, всплыло полузабытое, что рассказывали, но не показывали по телевизору. Полуправдивая история о том, как во время войны в Абхазии из Сухумского обезьяньего питомника то ли разбежались от бомбёжек, то ли были выпущены сердобольными смотрителями почти все постояльцы. Какое-то время потом местные жители в страхе шарахались от них при встрече, принимая за одичавших грузин.
В данном случае вряд ли беглые слоны могли одичать до мамонтов. Да и откуда им бежать. Вокруг ни одного зоопарка или захудалого цирка на сотни вёрст. Ещё одна загадка. Много их набирается. Но что характерно, бытовые каждодневные заботы, борьба за выживание так заслонили всё остальное, что на загадки и не обращаешь особого внимания. Ну, мамонт. Ну, прошёл. По своим делам прошёл. Важно, что от него не исходила опасность, а так, пусть себе идёт животина.
За время ясной, тёплой погоды нам удалось отмахать больше четырёхсот километров, но что Ольга вдруг неожиданно заявила, что мы проехали половину пути. Этот новый приступ её ясновидения меня обеспокоил. Не впадёт ли моя напарница снова в чёрную меланхолию. Но, нет, обошлось. Даже наоборот, Ольга попыталась растолковать своё очередное видение. Она, оказывается, имела в виду не тот путь, начатый три месяца назад от бетонного каземата на стоянке фургончиков. Кстати, все с кем я общался на тему старта, подтверждали, что началом служила та же площадка, что и у меня, и находили они себя так же подвергнутыми какому-то наркотическому воздействию. Ольга же имела в виду путь после поворота в лес на грунтовку. По её словам мы пересекали некий материк, причём в не самой широкой его части. И сейчас находились примерно посередине. Сверяясь с показаниями спидометра, нам оставалось проехать ещё тысячу километров до встречи с чем-то. С чем, Ольга не знала. Но даже такая чахлая определённость была лучше, чем ничего. Она нас воодушевила. Мы снова стали строить какие-то планы.
Но у Природы насчёт планов имелись свои задумки. После оттепели грянули морозы. За одну ночь температура из плюсовой области скатилась до десяти градусов мороза. Двигаться это пока не мешало, вот только на стоянках приходилось шевелиться гораздо быстрее, да учитывать возросшие затраты на обогрев.
Подкралось ещё одно препятствие из серии неприметных. Оказалось, что мы уже достаточно давно поднимаемся. Уклон почти незаметный, мы не обращали на него внимания. Зато, когда пришли морозы, мы ощутили все прелести пребывания в высокогорье. Трудно сказать, как высоко над уровнем моря мы забрались. Горы справа всё так же продолжали вздыматься к небу, только гуще покрылись снегом. И растительность измельчала, стала преобладать хвойно-стелющаяся, а потом и она сменилась почти голым камнем. Мы, как бы снова выезжали на нагорье. В моём понимании, то был водораздел между двух водных регионов. Нам предстояло преодолеть эту воображаемую линию и начать спуск к другому берегу.
Линия оказалась отнюдь не воображаемой, а из самого что ни на есть натурального камня. Вчера весь день и всю ночь клубился туман, как нелюбимый с детства молочный кисель, стелющийся в нескольких метрах над землёй, и оставляющий чистым яркое горное небо и солнце на нём. А сегодня с утра туман пропал, и стали видны жуткие нагромождения скал впереди. Дорога так и шла к ним прямиком, упиралась в скалы и пропадала в трещинах. Горный хребет перед нами был настолько крутым и изрезанным, что снег на нём не держался. Страшными чёрными зубьями возвышался гребень над остальным, в общем-то, почти плоским нагорьем. Создавался контраст плоскости и вздыбившейся из неё каменной массы.
Может так сказывалось кислородное голодание на высоте, или же всё-таки подействовал устрашающий вид каменного препятствия, но мы долго не решались тронуться в путь. Что-то высматривали по очереди в бинокль, что-то обсуждали. Хотя другой дороги у нас всё равно не было, да и поторапливаться следовало. Горы весьма переменчивы, как мы убедились в плане погоды, а застрять тут на высоте было бы совсем некстати.
Вблизи скалы оказались ещё ужаснее. Они как-то даже не были связаны с подошвой нагорья. Оно, сколько мы наблюдали, слагалось из крупнозернистых красно-жёлтых гранитов, а тут вверх прямо из земли устремлялся к небу плотный чёрный базальт. И рядом с кручами гулял-завывал ветер.
Мы искали, где же дорога начинает подниматься на отвесные скалы, и не находили. Становилось всё неуютнее. Моя глупая шутка, насчёт того, что здесь дорога и кончается, и мы в тупике, всплеска веселья у Ольги не вызвала. А дорога, между тем, как-то втискивалась в щель между двух отвесных склонов, которые сразу взмывали на высоту километра и там исчезали.
Честно говоря, нам никогда не было так страшно, как перед этими каменными щеками. Я чрезвычайно осторожно вёл машину, как будто ожидая появления чего-то неведомого и очень опасного. Впереди пока чернел только мрачный провал ущелья. Я включил фары.
Вглубь хребта уходил туннель. От его чёрного зева веяло таким космическим ужасом, что мне стоило больших усилий не развернуть фургончик назад, и там пусть что будет. Ольга сидела рядом бледная до синевы, наверное, я тоже выглядел сейчас не лучшим образом. Она вцепилась в подлокотники и не отрывала глаз от входа в туннель.
На самой границе перед въездом под каменные своды я остановился. Мозг лихорадочно изыскивал причину, по которой нам не следует спешить с погружением в царство ночи, а задержаться для чего-то очень важного. Мозг страдал и не находил повода. Каким-то совершенно немыслимым, титаническим усилием воли, сделав несколько вдохов разреженного воздуха, я заставил себя надавить на педаль газа. Мы вкатились во тьму египетскую.
3.
Тьма действительно стояла в туннеле кромешная. Никакие светильники в нём предусмотрены не были, что не удивительно. Сплошные голые чёрные стены, на которых свет фар поглощался почти полностью. Относительная видимость простиралась шагов на двадцать впереди. А дальше - мрак. И ещё ужас. Безотчётный, животный, до боли в голове, мешающей даже зрению. Казалось голову сдавливал всё сильнее и сильнее стальной обруч. Состояние, когда хотелось куда-то бежать, причём всё равно куда. И мы бежали, то есть ехали. Я только сильнее давил на педаль газа, хотя ей итак дальше западать было некуда.
Как бы компенсируя отсутствие в реальности видеоряда, для полноты картины кромешного ужаса, перед глазами поплыли чрезвычайно яркие воспоминания. Отдельные застывшие кадры, какие-то реплики, и даже целые жанровые сценки. Роднило их то, что относились они к разряду неприятных воспоминаний. Начиная от мелких детских промахов и проказ и кончая уже вполне осознанными взрослыми ошибками и неверными поступками. И ничего положительного. Как-будто я всю жизнь только и делал, что солил окружающим, пакостил и совершал подлости разного размера. Тенденциозная такая подборочка.
Я взглянул на Ольгу. Она сидела, вжавшись в кресло и зажмурившись. Глупо спрашивать, думаю, она переживала те же впечатления, причём, похоже, в более острой форме. Но подбодрить человека как-то надо, мало ли какая гадость из прошлого наплыть может. Ты, кажется, её благополучно похоронил где-то в глубине, а она - хлоп! - и опять тут, как тут. Да ещё и измывается, по три раза прокрутится с остановками в особо злачных местах. Я положил Ольге руку на плечо, она вздрогнула и сжалась ещё сильнее. Ну что же, каждый сам хоронит своих покойников.
При таких обстоятельствах туннель казался просто бесконечным. Причём, чем дальше мы по нему катились, тем больше, как мне мерещилось, становился уклон. У фургона нарастала скорость. Стены, хоть и не имели никаких элементов, за которые мог бы зацепиться глаз, стремились назад всё быстрее и быстрее. Наверное, наша езда скоро перейдёт в свободное падение.
Я уже смирился с тем, что мы теперь почти летели вниз на дно глубочайшего в мире чёрного каменного колодца, когда вдали замаячило светлое пятно. То был выезд из туннеля, и приближался он чрезвычайно медленно. Мы выскочили на свет Божий, как самая настоящая пробка из бутылки с шампанским. По-моему, даже соответствующий звук сопровождал покидание ужасного места. По инерции мы ещё с полкилометра катились среди камней и мелких скал и, наконец, встали.
Обоих от пережитого ужаса колотила крупная противная дрожь. Полезного ничего делать мы сейчас не могли. Выбрались из кресел и, прижавшись друг к другу, просидели до самого вечера. Нервная лихорадка постепенно спадала. Мы смотрели на заходящее солнце, мёрзли, но в машину не шли, утешаясь самыми простыми словами, какие только могли найти. Такое испытание оказалось почище встречи с бандитами. Видения и образы из прошлого ещё долго преследовали нас, заставляя снова и снова переживать давние грехи.
Только с наступлением ночи, когда мороз перевалил за двадцать градусов, мы спрятались в фургончике и с первыми лучами солнца убрались подальше от истинно смертоносного аспидного хребта. Теперь стало хорошо заметно, что дорога имеет уклон. Фургончик бодро разгонялся на прямых участках, позволяя экономить так необходимую сейчас энергию. И по-прежнему стоял нешуточный мороз. К утру, например, забортный термометр показал минус тридцать два градуса.
Имелись и положительные моменты. С плато открывались бесподобной красоты панорамы. Чистейший воздух, отсутствие облачности позволяли лицезреть пейзажи на десятки километров окрест. Справа вдоль нашего пути продолжали тянуться снежные горы. Целая горная страна раскинулась к северу и перерезала материк с северо-востока на юго-запад. Между горами и равниной, в качестве буферной зоны располагалось каменистое плато. Оно широким уступом следовало за горами и к равнине обрывалось почти отвесной стеной, высотой, как нам представлялось, не меньше километра. От плато отделялся широкий язык с тем самым чёрным базальтовым хребтом и уходил далеко на юг. На запад язык плавно снижался, превращаясь постепенно в равнину.
Равнина раскинулась насколько хватало глаз до самого горизонта, куда на ночь уходило солнце, и куда ехали мы. Была она всхолмлена, поросла густым лесом и укрыта толстым слоем снега. Получалось как-то наоборот. Снижаясь, мы из голой бесснежной каменистой равнины попадали в царство дремучих лесов и глубоких снегов.
Если предсказание Ольги соответствовало действительности, то от западного побережья материка нас отделяла примерно тысяча километров, или двадцать дней пути при сегодняшней скорости.
4.
Здешние леса, мы окрестили их Западными, оказались не в пример богаче живностью, чем Восточные. Мамонты и шерстистые носороги здесь, правда, нам не попадались. Зато лоси, олени многих разновидностей, кабаны, медведи, волки, лисы, барсуки и далее по нисходящей в соответствии с размерами, густо мелькали и в лесу и прямо на дороге. Несмотря на снежную зиму, а она полноправно хозяйничала на равнине Западных лесов, тут встречались и птицы. Стаями. Выводками.
Мы пытались охотиться. Мы много чего теперь делали совместно и с удовольствием. Туннель под горами с его непомерным противным естеству ужасом сблизил нас с Ольгой. Наверное, это следовало назвать дружбой. Но я думаю, что так бывает всегда с людьми, оказавшимися в экстремальных условиях, ищущих поддержки друг у друга и не испытывающих между собой явной антипатии. Мы находились в обоюдной зависимости и вовсе не потому, что я когда-то втащил Ольгу в свой фургончик, спасая от бандитов, а она нашла поворот на объездную дорогу, избавив нас от встречи с теми же бандитами. У нас всё было общее, и небогатое, но весьма ценное имущество, и дорога, и судьба на ближайшее время. Что будет дальше, мы не задумывались. Да и не имело это смысла. Впереди раскинулось тысячекилометровое море тайги, наш зелёный утлый кораблик упорно рассекал это море. Что-то там нас ждало. Как говаривали древние: будем кушать мамонта по кусочкам.
Туда, туда, за далью даль,
Где зеленеют травы.
Туда, туда мой путь лежит,
Дорога без конца.
Попадались и другие зверюги. Причём почти никто из них страха перед человеком и его фургоном не испытывал. Большинство животных от природы вообще любопытны. Неудивительно, что нас на различном удалении сопровождали представители местной фауны. Появилась игра - угадай животное. Всё-таки развлечение. Косолапые мишки и серые матёрые волки распознавались легко, а вот дикобраза в снегу или енотовидную собаку, скачущую по сугробам, а тем паче большого пестрокрылого орлана, пикирующего на фургон для утренней разминки, я затруднялся идентифицировать. Ольге же это давалось легко. Она хоть и уверяла меня, что всё дело в её биологическом образовании и с малолетства любви к животным. Но, сдаётся мне, тут снова не обошлось без её ясного видения.
-- Яки прошли вчера большим стадом, - говорила мне спутница, указывая на парнокопытные следы на дороге. По мне, так всё это было неотличимо от стада обычных коров.
15 ноября я, наконец, заболел. Наконец, потому, что с момента старта ни одного чиха не сделал, все инфекции стороной обходили. А тут полноценная простуда. И заполучил самым заурядным образом. Накануне, мы как-то очень весело и азартно заигрались в снежки со стаей желто-синих попугаев. Снег швыряли мы с Ольгой, а попугаи, сидя высоко на ветках, наши усилия комментировали. По-своему, по-попугайски, но тоже очень азартно и в тему. Было забавно, пока стая не снялась и не скрылась в глубине темнеющего леса. Тогда я и обнаружил, что всё время бегал в летних своих почти тапочках, и насквозь промок.
В ночи меня развезло на инфлюэнцу до состояния лёжки тела. Утром Ольга меня подняла, как заботливая сиделка, напоила горячим чаем с травками и уложила обратно. Я не сопротивлялся, ибо жар был очень силён. Фургончик сегодня повела она. На дороге нас ждала ещё одна встреча. Знаю о ней со слов Ольги, поскольку сам пребывал в сильно нездоровом состоянии.
Якобы, перед очередным поворотом Ольга наткнулась на компанию тигров. Звери сидели на дороге к нам спинами в количестве трёх штук. Сидели смирно, как в цирке на тумбах, только чуть нервно шевелили хвостами и двигали ушами. Фургон, остановившийся в двадцати шагах, полностью игнорировали, зато очень внимательно следили за тем, что происходило за поворотом. Им видно, Ольге - нет. Правда, кое-что было слышно. А именно, как что-то большое завтракает чем-то или кем-то тоже большим. Тигры не вмешивались, мы тоже. В таком положении собравшиеся на дороге простояли почти час. Затем, кто-то за поворотом наелся и издал довольный сытый рык. Вот в этом месте я очнулся ненадолго от своего простудного беспамятства. Собственно говоря, я решил, что для меня настал персональный Судный день, и Ангелы небесные призывают меня к себе. Я видел. Видел распластанных на дороге тигров, вращавших вокруг себя хвостами и громадную аспидную тушу, скользящую над соснами и елями. Я не успел сопоставить размеры, и мне крылатая туша показалась размером с "BOEING". Увиденное я списал на горячечный бред, хотя и довольно яркий.
Однако, Ольга, которая более внимательно и профессионально, как биолог, наблюдала действо от начала до конца, уверяла в дальнейшем, что то был не бред. Тигры присутствовали, хвостами махали. Крылатый живой "BOEING" тоже имелся, и, помимо прочего, обладал зверской пастью в голове на длинной шее и длинным же хвостом. Весь зверь целиком имел чёрное чешуйчатое покрытие.
В тот момент меня больше заботил сопутствующий бронхит, чем убывший в сторону гор горячечный Змей-Горыныч. Поэтому я в споры не вступал, а попросил дать мне какого-нибудь питья. Выпил и снова забылся в своей неожиданной болезни.
Потом, по мере моего выздоровления, Ольга пыталась продолжить рассказ о трёх тиграх и драконе, завтракавшем на дороге. Получалось очень кроваво. Я не исключаю, что в тогдашнем моём состоянии и сказка про Красную Шапочку вызвала бы рвотные позывы. Не знаю. Ольга о Красной Шапочке не рассказывала. Зато красочное описание останков недоеденных бизонов, покрытых толпой ходячих и летучих падальщиков и морей крови, её саму так увлекли, что она порывалась пересказывать минувший эпизод несколько раз. Меня же её рассказ нисколько не ободрил.
Я провалялся с жаром пять дней, чтобы на шестой встать, как ни в чём ни бывало. Слабость, правда, ещё присутствовала, но удерживать штурвал я уже мог. Ольга всё поняла и без слов уступила место водителя. Мы ехали дальше. Спидометр накручивал километры, а мне снова пришёл на память старый приятель, который побывал в "Дне сурка", а точнее, один из его рассказов. Якобы друзья пригласили его на акцию какого-то международного фонда по расселению редких и исчезающих животных. Так вот ему, с его слов, конечно, довелось присутствовать при торжественном выпуске в Москву-реку стаи молодых нильских крокодилов. Тоже врал. Нильский крокодил, и так авторитетно заявлял мой неразлучный энциклопедический словарь, редким крокодилом не является.
Справедливости ради стоит заметить, что здешние места нам с Ольгой очень понравились. Летом они должны выглядеть так же сказочно, как и та долина с тихой рекой, где мы чуть было не остались. В то же время мы понимали, что путь наш ещё не завершён, хотя и подходит к концу. Дорога, следуя за горными складками, всё больше уклонялась к югу. Через некоторое время горы совсем отгородили Запад с его Западным океаном от Западных лесов. Дорога вошла в предгорья.
Не смотря на экономию и некоторое количество подножного корма, стали подходить к концу пищевые запасы, так щедро оставленные в фургончике. Щедрость оказалась не лишней. Кончились чай и сахар, что было весьма болезненно. Очень мало осталось соли и растительного масла. Спирт, коего в канистре плескалось тоже на донышке, решено было к пищевым продуктам не относить, а считать его разновидностью оружия, как бы боеприпас.
Мы пересчитали банки, перемерили рис и крупу. Усреднённой еды оставалось дней на десять-пятнадцать. Если повезёт убить какое-нибудь съедобное животное или наловить рыбы, протянем ещё несколько дней. А дальше - всё. Только вечная хвойная зелень на обед и подснежный мох. Весна с берёзовым соком и черемшой ещё очень далеко.
На стоянках я высматривал дупла с ульями диких пчёл. Даже пару нашёл, но на такой высоте, что надо быть, поистине, медведем, чтобы добраться до мёда. Я не рискнул становиться Винни-Пухом. Поиски пропитания под снегом в опавшей листве ничего не дали, кроме усохших до окаменения сыроежек и горькух.
Но нас с Ольгой кто-то явно оберегал. Его мягкое покровительственное крыло ненавязчиво так и не в самый последний момент, а как-будто невзначай, осеняло и спасало от надвигающейся беды. Мы часто встречали лесных парнокопытных размером от мелкой козы до буйвола-переростка. Но, как уже отмечалось, оружия для охоты у нас не было, и изготовить его не получалось. А сама живность совершенно несознательно в руки не шла. Не желала отдавать свою жизнь для поддержания нашей. И тут нам несказанно повезло.
Нам встретилась упавшая в небольшую расселину молодая тёлка бизона. Стадо, не в силах ей помочь, оставило несчастную. А та, почти по-детски мычала жалобно и уже не сопротивлялась. У тёлки были сломаны обе передние ноги. Чуя близкую поживу, рядом с расселиной крутилась стайка серо-пегих шакалов. Пара неприятного вида стервятников заранее заняла место на ближайшем дереве.
Классическая ситуация, когда помощь животному заключается в его смерти. Однако, это в киновестернах или бульварных романах разрешение ситуации звучит легко, почти обыденно: "...он вытащил револьвер и пристрелил загнанную лошадь...".
Нам требовалось не только прекратить страдания несчастного животного, но и принести пользу себе, заготовив впрок, сколько удастся парного мяса. Мы справились с задачей, но чего нам это стоило. Ольга проявила в данном вопросе существенно больше мужества и выдержки, чем я. Да и сноровки в разделке туши у неё оказалось, как у опытного мясника со стажем. Шакалов мы тоже не забыли, им досталась большая часть несчастной тёлки. Как только фургончик покинул место лесной трагедии, стая шакалов, отбиваясь от стервятников, набросилась кровавые останки.
Мы набили самыми нежными кусками маленький автохолодильник, что-то оставили для дневной стоянки, а большую часть мяса разместили в ящике, привязав его на корме фургончика. Мороз стоял ещё изрядный, и мясо снаружи вполне могло сохраниться. К сожалению, мы не учли особенностей местной национальной охоты. За фургончиком на запах парного мяса выстроилась очередь. В основном это были мелкие волки. Мелькал ещё кто-то, но волки внеочередников отгоняли. Какое-то время мы так и ехали с волчьей стаей на хвосте. Хихикали насчёт серых неудачников.
А потом из леса выскочило что-то огромное, стремительное и саблезубое. Скорее всего, это тоже был волк, но по сравнению с особями из стаи, просто целый лев среди безобидных бурундучков. Он решил задачу питания исключительно быстро и эффективно. Я бы даже сказал, эффектно. В два прыжка мегаволк оказался на дороге между фургончиком и стаей. Рыкнул на мелких волков так, что те порскнули в кусты, как щенки, поджав хвосты. Затем, очистив таким образом себе пространство для манёвра от конкурентов, он, в те же два прыжка догнал фургон и, как бритвой срезал притороченный ящик с мясом. Мы потом любопытствовали - действительно, срезано, как острейшим ножом.
С добычей великан волчьего царства тут же направился в лес. Причём ящик с мясом он не стал потрошить на дороге на виду у менее удачливых дальних родственников. Зачем без нужды усугублять чувство попранного достоинства, достаточно просто лишить добычи. Аккуратно держа ящик в огромной пасти, волк степенно затрусил среди деревьев.
Происшествие оставило двойственное впечатление. Выглядело оно, как шоу из лесной жизни, особенно концовка. Это когда счастливый обладатель пары огузков окончательно скрылся среди елей, на дорогу высыпали мелкие представители семейства псовых и затеяли свару. Классический пример размахивания кулаками после драки. Действо нас слегка развеселило.
А вот обнаружение в лесу таких опасных хищников, добавило тревоги. Против подобной зверюги у нас не было ничего, даже скорость фургончика нас не спасала. Зверь двигался гораздо быстрее по снегу, чем мы по дороге. Да и вообще, при таких габаритах мог бы и не воровать последнее у двух сирых путников, а поохотиться на полноценного бычка. Ан, нет. Загадка.
5.
Местность снова повышалась, фургончик покорно карабкался на очередной горный массив. Снежные заносы на дороге попадались всё чаще. Очистка пути стала нашей основной задачей. Теперь мы двигались не только с утра, но всё время в течение дня, когда позволяла дорога. На ночлег становились возле бурных горных речек. Форель, язь и прочая рыбка на завтрак, обед и ужин стали привычным блюдом.
Мы настолько втянулись в дорожную жизнь, так много времени и сил отнимал каждый километр заснеженного пути, что на всё остальное нас уже еле-еле хватало. К концу четвёртого месяца длинного пути стало совершенно очевидно, что мы не на нашей матушке Земле. А вот где, и как, а, главное, зачем сюда попали ответов пока не нашли. Обсуждать тему не хотелось, ввиду бесплодности какой бы то не было дискуссии. Ответы, которые получались у нас, сводились либо к злокозненным и тем ещё менее понятным инопланетянцам, либо к нашему групповому сумасшествию, которое характеризуется неподражаемо реалистичными, но совершенно метафизическими картинками. Второе получалось гораздо хуже первого.
Нам не очень хотелось считать себя психами. В меньшей степени, но тоже не радовал инопланетянский след. Мы просто жили в дороге. Ехали и жили. Преодолевали многочисленные препятствия. Надеялись, что в конце пути тоже будет жизнь. В качестве бонуса.
Поэтому гораздо больше причин, по которым тут находимся, нас беспокоили заснеженные перевалы, обвалы и размывы единственной дороги. А такое встречалось теперь сплошь и рядом. Насмерть дорога не закупоривалась, надо было только слегка потрудиться лопаткой, и - снова в путь.
А ещё волшебная красота горных склонов, меняющаяся на каждом повороте. Если то были галлюцинации, то не просто талантливые, их творил несомненный гений. Ну, а поскольку "глюки" рождаются в собственной голове, следовало признать её, головы, гениальность. Мы развлекались подобной софистикой, если речь всё-таки иногда заходила о загадке нашего положения тут на планете.
И ещё. Мы оба отметили, что за четыре месяца наши индивидуальные болячки существенно подрассосались. Имел место несомненный терапевтический эффект, могучий и однозначный.
В здешних невысоких горах животных оказалось существенно меньше, чем на равнине. Из значимых встреч памятна только одна. Дорогу вдруг преградила отара овец. Поначалу, мы их и приняли за домашнее стадо. Метки стали разглядывать на шерсти. Однако, клич Ольги: "Они дикие! Берём ближайшую!" вытолкнул нас с ножами на дорогу и превратил в безжалостных охотников.
Сходу врезавшись в стадо, каждый попытался резать свою ближайшую овцу. Но когда мне повезло удачно упасть и в падении подрезать своей овечке сухожилия, Ольга бросила свою добычу, и мы вдвоём сосредоточились на раненой.
На этот раз убийство нам далось легче. Мы привыкали и к виду хлещущей из ран парящей крови и к самой целесообразности лишения кого-то жизни ради продления своей.
6.
Обычно мирная звезда пухла на небе нездоровым оранжевым цветом. Сегодня уже все желающие могли через светофильтры или просто сквозь закопчённое стекло наблюдать болезненную пятнистость Солнца и его повышенную лохматость. Любопытствующие поглазеть, ещё не перевелись. Особый шик - собственный телескоп, даёт возможность в подробностях разглядывать дефекты лучезарного светила, как прыщи на лбу кинозвезды.
Но таких всё меньше. Таращиться сейчас на больное Солнце то же самое, что собирать осколки метеорита, рухнувшего на твой дом и развалившего его вдребезги. А ведь это только начало.
С первым же электромагнитным импульсом осыпалась вся нежная незащищённая электроника. От авиалайнеров до стиральных машин. Во глубине Сибирских и других руд удалось сохранить некие определённые комплексы управления кое-чем. Пока ещё работали простые электромоторы, кое-где был газ, вода и свет. Большинство же этих благ лишилось.
Вчерашние дискуссанты рьяно бросились спасать свои шкуры. Власти изо всех сил заявляли, что держат всё под контролем, и они обязательно покарают виновных во всём синоптиков. Но голосок их был слаб и отнюдь не соответствовал масштабам катастрофы. Да и при чём тут синоптики.
Как обычно, только на практике обнаружились наиболее уязвимые точки, районы и целые регионы. Удивительно, но массовые слои населения отдельных стран вообще долгое время не подозревали, что твориться Апокалипсис. Если ты освещаешь жилище масляным светильником, топишь очаг сухим навозом, а телевизор видел только на цветной картинке, тебе не будут понятны беды тех, у кого дом сиял совсем недавно огнями.
Второй импульс растянулся на двое суток и мощность имел неизмеримую, ибо мерять её было уже не чем. Над Землёй пронеслась невиданная геомагнитная буря. Прибрала урожай в виде больных, грудных и пожилых. Не всех. Лишь так, слегка. Остальных наградила лёгкими формами накожных новообразований, расширила онкологическую клиентуру, затруднила нормальную функцию костного мозга.
Растения, в основном, отнеслись равнодушно к происходящему, за исключением особо нежных. Животные прятались, насекомые зверели. И только рыбы продолжали флегматично и независимо бороздить Мировой океан. Из птиц не пострадали только пингвины.
Вообще-то люди за время цивилизования планеты накопали такое количество нор под землёй, разной степени благоустроенности, что в них можно было запросто разместить всё население планеты. А ведь есть ещё и природные полости.
Пренебрегали, прятались в домах, в подвалах. Защита слабая, прямо скажем, никакая. Счастливчики окопались на годы вперёд в личных бомбоубежищах и персональных бункерах. Эдакое растянутое во времени погребение.
Когда третий порыв солнечного ветра достиг Земли, все или почти все, знали, что надо делать. Кто мог, отсиживались в метро, в глубоких подземных этажах зданий, относительный комфорт обеспечивали только специально оборудованные бункеры. Остальным неделя проживания на станции метро запомнится на всю оставшуюся жизнь. Если таковая ещё получится.
Откуда ни возьмись, грянули эпидемии. Хотя чему удивляться. Вирусы, например, тривиального гриппа и в обычной обстановке вирулентные дальше некуда, сейчас под лучами расширившегося диапазона частот совсем распоясались. Новые, свежевыведенные мутанты косили миллионами.
Свою лепту внесли и старые "друзья" - холера, чума, многочисленные лихорадки. Не обошлось и без нововведений. В Центральной Азии возникло и быстро перекинулось в Европу диво-дивное. Болезнь не смертельная, зато очень красочная. После положенного трёхсуточного срока микробной лаг фазы, наступал период собственно болезни. Клиент становился полосатым и чихал. Чих проистекал стабильно и не от чего не зависел, а вот полосы варьировались по ширине, цветовой гамме, местоположению, направлению и яркости. Примерно через неделю человек-зебра выздоравливал, чих прекращался, оставляя после себя полное измождение и отсутствие готовности заниматься чем бы то ни было полезным. Полосы бледнели, но до конца так и не исчезали, оставаясь вопиющей отметиной болезни. Их так и звали: "полосатики" или "стрипеды", по привычке давать всему иностранные прозвища.
Весьма забавно сложились судьбы домашних животных. Кошки и собаки - куда им деться - остались при человеке, побирались, чем могли, теряли шерсть, становились плешивыми. Зато крупный и мелкий рогатый скот и примкнувшие к ним свиньи, сметая заборы и ворота, обрывая верёвки и цепи, ринулись в леса и поля, навстречу долгожданной свободе.
Покидая свинарники и телятники, живность твёрдо решила, не смотря ни на что, назад не возвращаться. Без оглядки покидали коровы-рекордистки стойла со своими портретами и дипломами, записанными почему-то на местных доярок. "BACK TO NATURE!" - это был теперь их девиз и жизненное кредо. Блага цивилизации в виде доильных аппаратов, инкубаторов и скотобоен остались в проклятом прошлом.
Приняв близко к сердцу птичий геноцид (ввиду невозможности использования по назначению, птицу на птицефабриках тотально забивали, травили ядами или просто давали возможность сдохнуть от голода), отдельные несознательные птичницы целыми секциями выпускали на волю кур, индюшек, перепёлок. Следовало бы хоть одним глазом увидеть зрелище исхода с птицефабрик кур-несушек и неполовозрелых цыплят-бройлеров. Они не уходили далеко от своей тюрьмы, обживали ближайшие окрестности, дробясь на стаи, выводки, образуя новые птичьи сообщества, взамен навсегда утраченных, скрещивались с откуда-то взявшимися дикими сородичами. Жизнь продолжалась.
Но мы о людях. Как-то они ближе. По родству, по духу, целям, хотя многое в поведении их и не одобряем. Техногенная цивилизация пятьсот лет стараниями отцов основателей и продолжателей, создававшая фундамент для земного рая, предназначенного для немногих отдельно взятых особей путём эксплуатации всех остальных, покатилась назад. Да так быстро. Прямо, что называется, на глазах.
Вот мелькнул и угас век двадцатый с его атомом, космосом, химией и электричеством. Попыхтел паром и растворился в туманной дымке век девятнадцатый. Отстучал редкими копытами восемнадцатый, прошелестел парусами семнадцатый, за ним шестнадцатый, пятнадцатый. И, ву а ля! Мы в глубоком средневековье. Самая что ни на есть середина между такими, как оказалось, призрачными достижениями генетики и компьютерными чудесами, и тёмной раззявленной пастью ждущей нас до сих пор пещеры с угасшим костром. Ничего, скоро будем заново учиться добывать огонь, когда подойдут к концу запасы спичек и одноразовых зажигалок.
Такое наступило весёлое время. Переходный период. Говорят, что первыми были китайцы, до судорог пугавшиеся перемен и даже посылавшие на недругов проклятия в виде любых изменений размеренной устоявшейся жизни. Не знаю. Я вообще не доверяю китайцам. Им и сейчас в разгар Апокалипсиса удалось выжить, оставшись в большинстве. Во-первых, как всегда, давят числом. Большим числом. Во-вторых, в Китае по приказу из центра население покинуло города и ринулось в деревню. А там все, как один взялись рыть норы в мягких лёссовых почвах на берегах национальных жёлтых рек. Нарыли и спрятались. Спрятались и выжили. Кого-то, конечно, завалило, но пятьдесят миллионов погребённых - это пустяк по сравнению с оставшимися. Теперь начнут опять размножаться. Их главными конкурентами за среду обитания станут не другие народы, а выжившие животные. И насекомые.
В общем, каждый занят своей личной проблемой выживания, и оставшемуся населению нет никакого дела до десяти тысяч отселенцев, как-то враз, накануне солнечного бедствия сгинувших бесследно.
А "ЭУЛИССА" свою лавочку не прикрыла, что-то они ещё такое подозрительное на Земле замышляли. Но об этом потом. А пока ненадолго вернёмся к нашим героям.
7.
Мегаволков мы больше не подкармливали. Мясо снаружи фургончика не подвешивали, ели от пуза. Как ни странно, но входило в нас много. Я наловчился метать гнутые, на манер бумеранга, палки и теперь охотился на тетеревов. Ольга, правда, уверяла, что эти чёрные жирные птицы, дремлющие на толстых нижних ветках, вовсе не тетерева. Я не оспаривал её права на классификацию всего, что нам попадалось. Да и какая разница, как звали того, кого ты съел. Было бы горячо и вкусно.
Резинка от пришедших в полную негодность кальсон, пошла на изготовление рогатки. Теперь мы обладали дальнобойным оружием, и я взялся повышать меткость ежедневными тренировками. Весьма помогали ещё не стёршиеся воспоминания детства.
Рассчитывать пристрелить кого-то из рогатки не приходилось, разве что зазевавшегося голубя. А вот отпугнуть средних размеров хищника меткими ударами камней по наглой морде было возможно.
Из подручных материалов я смастерил две пары снегоступов. Чего, откровенно говоря, от себя никак не ожидал. Попробовал снова взяться за лук и стрелы. Получилось опять убого, но уже существенно лучше, чем при первой попытке. Следовало предполагать, что где-то седьмое-восьмое изделие окажется тем самым, из которого я поражу свою первую дичь.
Времени хватало. Оружием мы занимались в промежутках, когда не гребли снег с дороги.
Дыхание близкого уже Западного океана коснулось нас 18 декабря. В начале подул влажный ветер, налетели тучи, потом пошёл снег. Теперь они орудовали вместе. Из-за метели пришлось встать лагерем и откапывать только себя. Нам стало не дороги, фургончик заносило буквально за пару часов. По ходу бурана теплело. Причём настолько, что в ночи пошёл дождь.
Снег быстро стал оседать, вокруг зажурчали ручьи. Слава Богу, никаких разливов вокруг не образовывалось. В горах всё норовит стечь вниз, в ущелья. Вот уж там бурлило и гудело, как на Днепрогэсе. Нас беспокоила ситуация с многочисленными в горах мостами. Не смыло бы, не снесло бы селями.
Опасения оказались не беспочвенными. В одном из ущелий произошёл оползень. Пласт грунта съехал и перегородил бурное русло ниже моста по течению. Мост накрыло свежеобразовавшееся озеро. На берегу его нам пришлось дожидаться четверо суток, пока паводок не прорвал природную дамбу. Обвал обвалом, а как говаривали древние шумеры - вода дырочку найдёт.
Нам посчастливилось наблюдать, как та самая дырочка, точнее - дырочки, через которые поначалу сочились сквозь завал многочисленные ручейки, превратились в дыры с шумными ручьями. На глазах грунт сносило в ущелье и через верх природной дамбы и изнутри. Потом вода вымыла брешь у дальней стены, и в считанные минуты образовался новый сель, который ринулся дальше, всё сметая и заполняя. Сметал он препоны, а наполнял нас с Ольгой восторженным ужасом перед разъярённой стихией.
Озеро исчезло, как будто его и не было. Мост выступил из воды. Путь опять свободен. Только это не означало, что препятствия для нас закончились. Впереди лежали горные хребты, хоть и не высокие, но чрезвычайно крутые. Ущелья, как многочисленные узкие трещины, на дне которых никогда не бывало солнце. Где-то через них были переброшены мосты, где-то приходилось нырять на самое дно во влажный сумрак каньонов. Дорога сузилась до ширины самого фургончика и жалась к отвесным стенам. Головокружение от бездонных пропастей оказалось настолько серьёзным препятствием, что нам приходилось сменять друг друга за штурвалом каждые двадцать минут.
Один мост оказался просто уникальным сооружением. Через стометровую по ширине пропасть неведомые строители каким-то чудом навели висячую переправу. Мост состоял из многочисленных гибких сочленений и от порывов ветра, который свирепствовал в каньоне, мотался и извивался, как змея. С узкой дороги, под прямым углом повернув, мы каким-то неведомым образом втиснулись на ещё более узкий мост. Единственное оставшееся в живых правое зеркало заднего вида пришлось снять, с ним по мосту мы не проходили, да и так скребли бортами по стальным канатам.
Когда оказались в середине моста над самой глубокой частью ущелья, и нас стало раскачивать, как на циклопических качелях, мы ощутили себя в ловушке. Пешком не удрать, поскольку дверцы открыть не возможно. Назад хода нет. Теоретически можно ехать вперёд, но нас так мотает, что фургончик почти на бок становится. То на правый приляжет, то на левый. Ловили момент прохождения нижней точки и проскальзывали на очередные три метра. И так ползком до конца. Аттракцион. Под куполом и без страховки. Овации восторженных зрителей отсутствуют, их заменяет дикий вой ветра.
Мост остался позади в череде многочисленных загадок, которые нам не были подвластны. Для чего нужно было соорудить именно такой переход? Деньги кончились? Эти невысокие горы, можно утверждать со всей смелостью, даже без таких мостов, совершенно не проходимы.
С проходимостью горного массива, а точнее с её практически полным отсутствием помимо дороги, перекликалась ещё одна встреча с представителем животного мира. На невысоком уступе, как на пьедестале, прямо над дорогой лежал сфинкс. Он грелся в лучах заходящего солнца, закрыв глаза и свесив лапы и хвост через край уступа. Насчёт сфинкса это я так, образно. На самом деле, на скале лежал лев. Излишне чистый горный воздух скрадывает расстояние, искажает размеры, если рядом нет чего-то с известными габаритами.
В полной мере мы оценили могучую львиную стать, когда вплотную приблизились к царю зверей. Оценили и содрогнулись. Содрогнулись в отличие ото льва, который оправдывая сравнение с легендарным сфинксом, всё так же невозмутимо продолжал покоиться, изображая памятник самому себе.
Фургончик встал шагах в двадцати от скалы-пьедестала. Дальше нам предстояло проехать под ней и подо львом. Мы струхнули. А тут ещё лев решил как-то отреагировать на шум мотора и зевнул.
Мама моя родная! Зачем он это сделал. Это было нечто чудовищное. По-моему, обычный земной лёвушка легко поместился бы в пасти гигантской кошки. А зубы! Саблезубы! Одной такой саблей можно было выкосить всю татаро-монгольскую орду, попади она под руку.
Мы ощутили себя маленькими мышками, угодившими по ошибке в зоопарк и сразу свалившимися в львиную клетку. Наш фургончик такая зверюга вскроет, как консервную баночку с паштетом, а нас просто проглотит. Так и сидели и смотрели, как продолжается смачный зевок местного царя природы.
Лев не торопился. Он закончил зевать, облизнулся, чем вызвал у нас новый приступ дрожи. А потом взял и посмотрел в нашу сторону. Да так благодушно, как в мультфильме, мол, чего вы стоите, проезжайте себе на здоровье, я сегодня сытый и от того добродушный до изумления.
Мы поверили этому взгляду, а что нам оставалось делать, назад пути всё равно нет. И поехали. Зверь действительно, на нас не прыгнул и догонять не стал. Когда дар речи к нам вернулся в полном объёме, Ольга выдала имечко саблезубой кошки - древний пещерный саблезубый лев. И даже что-то на латыни произнесла. Мне так, к примеру, и без латыни было плохо. А имя "сфинкс" подходило к чудовищу гораздо лучше любого другого.
Мне вообще показалось после памятной встречи с пещерным львом, что мы соприкоснулись с вечностью.
-- Тебе не кажется, что мы едем по какому-то "Заповеднику Гоблинов", - поинтересовался я у Ольги на очередном привале. Мы с трудом нашли на дороге место, где можно открыть хотя бы одну дверцу, не опасаясь вывалиться в пропасть. Костёр разводить было не из чего, дрова в голых горах отсутствовали напрочь. Нам хотелось после длинного и опасного перехода почувствовать под ногами твёрдую почву и немного размяться.
Ходили вдоль скалы, бросали в ущелье камушки, прикидывали, хорошо ли стоит фургончик с точки зрения освещённости. В горах на бесконечных подъёмах, да на спусках тоже, заряд расходовался неимоверно быстро. Двадцать километров в день это предел, только-только достаточный чтобы перебраться с одной стороны каньона на другую.
В горах нас несколько раз настигали подземные толчки. Не слишком сильные, только мелкий камень сыпался со склонов на дорогу. Мы не обольщались. Во-первых, где слабые толчки, там, смотришь, и от души тряхнёт, а во-вторых, даже мелкий камнепад представлял опасность для солнечных панелей фургончика. Это всё к тому, что нам хотелось побыстрее покинуть не слишком гостеприимные горные цепи.
-- Вряд ли кто-то умышленно собирал зверей в одну кучу. Они живут на воле, сообщество давно сложилось, - это Ольга отвлекла меня от собственных мыслей, продолжая ещё утром начатый разговор. Промежутки между репликами могли достигать и получаса, так что приходилось напрягаться, вспоминая, о чём там шла речь. Такая манера вести разговор нас не смущала, скорее наоборот, позволяла заполнить некоей не очень значащей беседой, которая в обычной обстановке угасла бы за десять минут, весь день, и ещё прихватить часть вечера.
-- А ты знаешь, я думаю, что дорогу всё-таки кто-то регулярно чистит. Куда-то же деваются камни, ветки, та же пыль, - скачки с темы на тему тоже поощрялись, - мы ведь видим только те завалы, что происходят у нас на глазах. А сколько их всего? Когда мы отворачиваемся, то, наверное, появляются летучие бригады маленьких трудолюбивых гномиков. Их либо бесшумными вертолётами по ночам доставляют, либо они выныривают из секретных подземных убежищ.
Ольга слушала, но не очень довольно косилась в мою сторону. Она не поощряла такого рода фантазии. Хотя мне казалось, что я тем самым поднимаю настроение в нашем маленьком коллективе.
8.
Горы закончились неожиданно. Мы вскарабкались на очередной крутой перевал, и оттуда открылся океан. Его при всём желании не спутаешь с другим водоёмом. Широта, мощь, яркие краски, вольный ветер, необъятный горизонт. Даже сюда на вершину, за полсотни километров долетал свежий запах океанского бриза. Впрочем, это, скорее, нам мерещилось.
За последним хребтом зимы не было совсем. Поражало обилие, несомненно, вечнозелёной растительности. Пологие мягкие очертания возвышенностей, отсутствие утомивших смертоносных ущелий, ненадёжных мостов, преодолеваемых с риском если не свалиться, то получить обширный инфаркт. Всё говорило о приближающемся парадизе и, возможно, конце пути.
Во всяком случае, мы устали. Особенно тяжело дался последний напряжённый участок головокружительных спусков и подъёмов. Счётчик на спидометре перешагнул отметку "6000" километров. Мы в пути почти пять месяцев, Ольга и того больше. Нужна была длительная стоянка.
Для себя мы определили, что выдвигаемся на побережье, ищем удобное укромное место и остаёмся зимовать. А там, видно будет.
На преодоление последнего отрезка ушло ещё два дня. Мне даже показалось символичным, что побережье оказалось достигнуто именно 31 декабря. Совпадение? Кто знает. Подгадать со сроками мы никак не могли. Хорошей идеей показалось нам отпраздновать Новый Год в каком-то уже стационарном лагере. Шампанским мы, правда, не располагали, зато настойка на заветном спирту имелась, и кое-что из старых запасов на этот случай мы приберегли.
Предвкушение праздника - это половина праздника, а может и больше. Вспоминали, какие блюда доводилось вкусить за новогодним столом в той прошлой земной жизни. Прикидывали, какие из них возможно хотя бы сымитировать в наших боевых условиях.
Медленно фургончик вкатывался на новые просторы. Вокруг нестерпимо благоухал Юг. Что-то цвело, распространяя волны удушливо-медового аромата. Они накрывали нас, заставляя вертеть головами в поисках источника. А уж сочная матёрая зелень так и лезла в глаза, подтверждая нахальной пышностью старую поговорку о Зайце и вечно мерещащейся ему капусте.
Сплошным ковром под деревьями цвели то ли эндемичные подснежники, то ли уж очень розовые колокольчики. Не удержался, вышел и нарвал букетик. Скромное подношение досталось единственной женщине нашего экипажа. На лице Ольги блуждала безотчётная улыбка счастливого человека. Она даже не стала озвучивать правильные латинские названия в букете. И я ловил себя на том, что тоже улыбаюсь неведомо чему.
31 декабря в 9 часов 45 минут утра мы встали на перекрёстке. Где-то в глубине души мы подозревали о его существовании, поэтому не слишком сильно удивились, когда обогнув заросли раскидистой лавровишни, уткнулись в береговое шоссе. Вдоль берега проходила такая же, как и под нами, дорога, только ещё шире. И шла она с Севера на Юг. Правильные дороги всегда так делают. Несомненно, нам надо было на Юг. Но мы ещё постояли и подумали. Обошли несколько раз перекрёсток, заглянули с обрыва в пенный океанский прибой, понюхали цветущие камелии и олеандры и повернули-таки к Югу.
Ольга настояла сесть за штурвал и поехала самым медленным ходом. Я не возражал, хотелось растянуть удовольствие от долгожданной встречи. А ведь предсказание Ольги сбылось. Она правильно определила, что ждёт нас берег морской и когда мы его увидим.
Дорога теперь не пряталась в низких приглаженных горах, их и горами-то можно назвать с большой натяжкой, так, холмы известняковые, ажурные местами. Дорога либо выскакивала близко к берегу, либо срезала очередной мыс и снова возвращалась к океанскому прибою. Берег здесь напоминал гребёнку. Заросшие вечнозелёной растительностью "зубья" гребешка иногда очень далеко уходили в океанский простор. На их оконечности особенно мощно бушевал океанский накат, зато в бухтах было относительно тихо. Такие пышные фиорды.
Мы приглядывали такое местечко, где можно безопасно спуститься к берегу фиорда. Уж очень хотелось дать возможность измученным телам окунуться в морскую воду.
Выруливая к очередному мысу, мы наткнулись на шлагбаум.