Снилось, что я возвращаюсь домой: брожу по сумрачным и запутанным улицам между высокими, угрюмыми, вымершими домами и фабриками, мимо распахнутых дверей и выбитых окон. Возле какого-то единственно освещённого здания, похожего на клуб или кинотеатр, под одиноким фонарем, ко мне подходит незнакомая женщина, и сбивчиво объясняет, что один из моих рассказов перевели на японский и сняли по нему фильм.
-Чушь какая-то, - возражаю ей. Чего не было, того не было. И вообще я не очень люблю эти японские фильмы.
Она достает что-то вроде маленького рекламного проспекта, и внизу, на белой полосе под двумя черными, читаю название, аннотацию, синопсис. Вроде ничего такого не писал. Но мог.
-Странно,- говорю ей,- фамилия моя, имя тоже, но совсем не помню, чтобы это писал.
Поблагодарив, исчезаю в тёмном лабиринте улиц. Влажные кирпичные стены заслоняют солнце, так что и неясно - день ли на верху, или уже вечер? Чтобы найти выход из печального сплетения зданий, я вхожу в один из корпусов и забираюсь по пыльным чугунным лестницам на самый верхний этаж, на чердак, мимо хлама и обвалившихся балок, выхожу на крышу.
На крыше ещё светло, и город, как на ладони! Огромный, пестрый, тесно застроенный. Где-то вдали в синих ложбинках улиц зажглись золотые огни. Там, в отдалении от фабрик, на фоне розовеющей кромки горизонта, тонет в темной лазури неба уродливая, странная башня из тонких железных кружев. Очень высокая, похожая на больные фантазии конструктивистов.
Оказавшись в поле притяжения этого чудовища, я поднимаюсь с крыши и тихо плыву в вечерней прохладе к её многотонным фермам и ярусам, из темного, почти черного металла. Над городом воздух чист. Ни пыль, ни звук не долетают сюда. Ничего, кроме мерного шума ветра.
На самом верху её, как белка на сосне, крепко вцепившись в конструкции, сидит мой старый знакомый С. Покачиваясь вместе с незакрепленной конструкцией, он увлеченно завинчивает гайки на самом верху. C. кричит мне, чтобы я присоединялся! Сам факт пребывания С в таком месте меня не напрягает: отчаянный малый, смолоду презирающий опасность и здравый смысл.
Я вижу, как это беспечно и глупо: нижние гайки этого шпиля или стрелы не завернуты, тогда как С работает наверху. Не желая быть трусом, я присоединяюсь к его работе.
-Только я боюсь высоты! - на всякий случай предупреждаю его.
-Это ерунда, говорит мне С,- мы сейчас быстренько все закрутим за полчаса.
Массивные болты, гайки и прочей инструмент висят тут же в сумке. Я лихорадочно закручиваю пару гаек, С дает мне электрический гайковерт, чтобы подтянуть. Башня раскачивается под легкими порывами ветра, но я, намертво вцепившись в сталь левой рукой, продолжаю крутить.
-Зачем страховка? - философски замечает С,- все равно снизу не закручено.
Увлекшись болтами, я не замечаю, как свежий ветер срывает верх башни с основания, и она, кренясь и вращаясь в воздухе, вместе нами стремительно несется навстречу розовым крышам и уличным огням. Мы так запутались в прутьях конструкции, что спастись от падения уже нельзя...
Сжалившись над нами, бог ночных кошмаров в двух метрах от земли вдруг замедляет время, и я вижу со стороны, как здоровенная конструкция с двумя жалкими фигурками в серой одежде, ломаясь, изгинаясь, в искрах от оборванных уличных проводов медленно приближается к асфальту.
-Жаль, конечно,- говорю я, - надо было вначале снизу крепить. Что с нами будет?
-Да ничего. Просто все умерли... - отвечает С.
-Определенно. Метров триста высоты было.
Оставшиеся от нас жалкие кучки тряпья не вызывают ни сочувствия ни любопытства, и я говорю:
-Пойду друга навещу, а потом возвращаюсь. Уж ночь скоро!
На удивление быстро, будто освободившись вовсе от пут гравитации, я лечу по вечерней улице и без труда нахожу нужное мне мерцающее янтарным светом окно на двенадцатом этаже массивного сталинского дома, и, не открывая его, прохожу внутрь. Решительно не могу понять, что делает в этой старомодной, небольшой московской квартирке мой друг А., но сам способ его обнаружения, подобный выбору адреса электронной почты, кажется столь естественным, что не вызывает никакого удивления.
Мы радостно поздоровались, я поведал ему о том, как мы скоро, внезапно и легко расстались с жизнью.
-Да, с Серегой это запросто! - подтвердил он, и похвалил мой новый, облегченный внешний вид.
Я похвастался, как теперь легко прохожу сквозь стекло и всякую подобную дребедень. Потом нагло взял чужой железный чайник с водой, и просунул сквозь него руку внутрь, в воду. Ладонь там плескается, а вынешь - сухая!
Слева от окна были обширные книжные полки. Привлеченный шумом, на верхнюю полку вышел карлик. Ничтожного роста человеческий гном, длинноносый, стремительный и наглый брюнет.
-Ты меня знаешь! - сходу заявил он.
Я призадумался, на кого же похоже это яваление...
-Грачик?
-Точно, к вашим услугам. Вы тут маленько опыты делаете? Знаешь, Иван, в таком состоянии все через стекло проходят, фанеру и прочие диэлектрики. А ты вот ту стену проверь. Она из плотнейшего бетона...
Подумав, проверил указанную им стену. После некоторых усилий она поддалась, пошла рябью, как потревоженная лужа, и рука по локоть погрузилась в патентованный бетон. Внутри что-то было, и рисковать далее я не стал.
Грачик только открыл рот, чтобы возразить, но вдруг из стены наружу высунулась чья-то грязная, бледная и безжизненная рука, почти по локоть.
-Вот! - подвел я итог,- у вас там мертвец замурован! Застрял напрочь. Спать здесь нельзя ,- показал я на диван, над которым нависла рука мертвеца.
-Конечно, мертвец, - подтвердил А, - откуда в стене живые?!
Грачик хотел возразить ещё, и разинул клюв, но тут в квартиру ворвался лысенький, плотный и быстрый, немного похожий на Чичикова, её хозяин.
-Добрый вечер! Иван. - протянул я руку хозяину.
-Ну, я пошел, хватит соплями мериться,- сказал другу я, и двинулся в сторону окна.
- Закат чудесный! - показал я на персиковые, вишневые, апельсинные полоски в пироге темной лазури. Я ведь с самого утра домой собираюсь.
-Да, - сказал я хозяину,- а спать тут нельзя, - там в стене мертвец,- и приготовился выйти прежним путем.
Увидев в моих действиях что-то суицидальное, хозяин метнулся вперед, и меня оттеснил от окна. Глаза его округлились.
-Какие мертвецы? Какие окна? Вы тут все с дуба упали? Я сейчас скорую вызову!
-Да не хотел я никуда прыгать. У меня плотность пониженная, и вообще люблю на закат смотреть...
Тихонько отошел от окна и встал справа у внешней стенки. Немного сосредоточившись, всколыхнул рябью патентованный кирпич и благополучно вылетел из дома. Приблизившись к окну с улицы, сунул кисти рук сквозь стекло и сказал хозяину: а ручки-вот! - и помахал на прощание.
С криком "фантом!"- тот стремительно выбежал, а я по-английски, так нормально и не попрощавшись с другом, полетел за бескрайние огни города к далекой полоске небесного пирога.
Видение квартиры было удивительно ярким и отчетливым, не оставляя сомнений в подлинности произошедшего.
Очнувшись в своей постели, привстал, сел на край, и в сером ночном сумраке увидел четыре пары кистей рук, торчащих из стены. Одни определенно были детские, и одни взрослого мужчины. С обручальным кольцом на левой руке.
Меня испугала не инсталляция, смахивающая на театр авангардистов, а скорее кольцо, немного похожее на моё. Присмотревшись, с облегчением понял, что это не мои руки, а более крупные и грубые.
Привидится же такое... Очень хотелось спать. Ну вот,- думал я, - сейчас спать лягу, а они будут щупать, щекотать, может быть даже, душить? Откуда здесь вообще мертвецы, когда за стенкой кухня?
Нашарил в изголовье маленькую красную библию на английском. "Надо что-то делать с руками. Не могу так спать дальше". "Именем Господа всемогущего, идите откуда пришли!" - руки нехотя послушались и убрались обратно. В ногах сидела проснувшаяся кошка и таращила сонные глаза, зевнула и легла обратно. Чушь какая-то, подумал я, и вспомнил, что красная книжечка вообще не Библия, а англо-русский словарь, и к тому же не клал я его рядом.
...Повторно заснул спокойно и легко. Отпрыгавшаяся на мне кошка больше не тревожила и тихо спала.
Снился отчего-то японский, может быть, синтоистский, обряд на могилах. Я был его участником. Раздвинув сухие ветви плюща или винограда, опутавшего ажурную деревянную арочку, прошел к серому, округлому сверху могильному камню с иероглифами, поклонился, и поставил под него чашу с сакэ. Я знал, что когда старший предок выпьет из неё свою долю, я должен придти завтра и переставить чашу к другому надгробию.