Я родился после войны. Мне не довелось застать эти страшные события. Но я жил среди людей, переживших это жестокое время. Мой отец был военным - служил на границе.
Именно пограничники первыми приняли на себя удар немецко-фашистской военной машины и отец был в их числе. Он воевал все долгих четыре года. Прошел войну от самого первого дня и до Великой Победы. Но и после Победы продолжал сражаться с недобитыми остатками врагов, ушедших в подполье.
Мама была врачом. Они познакомились с отцом, когда он лежал в госпитале на излечении после ранения. Прошло ещё долгих два года, прежде чем они смогли пожениться. Но и после окончания войны, для моих родителей она не закончилась. Мама продолжала лечить раненых солдат, а отец, в составе маневровой группы пограничников, боролся с фашистскими недобитками, мешавшими налаживанию мирной жизни.
Мы жили во Львове, в квартире старинного дома на улице Городоцкой. Яркое воспоминание моего детства, огромный костел Святой Анны, стоявший на углу улиц Городоцкой и Яновской. Величественное строение поднималось высоко в небо своей башней и мне, мальчишке, нравилось смотреть на облака, бегущие по небу на фоне костела.
С нами по соседству жила тетя Ада. Она была доброй женщиной, мои родители всегда прекрасно с ней ладили, и были случаи, я оставался ней, когда родители ходили в кино. Или когда папа уезжал по службе, а мама задерживалась в госпитале.
Тетя Ада баловала меня, так как своих детей у неё не было. И как она сама сказала - никогда не будет. Тетя Ада пережила оккупацию. Всю её семью - родителей, младшего брата и маленькую сестру, убили немцы. Сама она выжила чудом.
Глава 1.
22 июня 1941г. 12.00. Выступление по радио народного комиссара иностранных дел СССР В.М.Молотова.
"..Сегодня в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолетов наши города - Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем было убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории. Уже после свершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.
В ответ на это мною от имени советского правительства было заявлено, что до последней минуты германское правительство не предъявляла никаких претензий к советскому правительству, что Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападавшей стороной.
Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, советским правительством дан нашим войскам приказ - отбить разбойное нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами..."
Части Красной Армии покидали город вечером. Усталые, запыленные колонны солдат прошли по улицам и, не задерживаясь на окраине, ушли в ночь. Протарахтели танки, солидно проехали тягачи с прицепленными пушками, пронеслись редкие мотоциклы вестовых.
Всё это вызвало живейший интерес мальчишек, облепивших заборы и во все глаза глазевших на проходивших солдат. Ада сидела на заборе, в компании Семки и Витьки. Девочка была признанным членом этой мальчишеской банды и пользовалась уважением всех ребят. С ними она не раз ходила трясти соседские сады, лихо ныряла в темные заводи, где на самом дне копошились усатые раки, которых без страха доставали и запекали на костре, оголодав от купания.
Отец улыбался в усы, в очередной раз выслушивая рассказы о её подвигах от сердито выговаривающей мамы. И втихомолку подсовывал небольшую шоколадку, которую Ада честно делила с братом и сестрой.
Лето для двенадцатилетней девочки началось просто замечательно. Закончились занятия в школе и впереди были каникулы. Целых три месяца.
А потом началась война. Жители кто оставался, а кто-то покидал город. Эвакуировались госучреждения, фабрика, спешно вывезли оборудование небольшого завода. От райкома партии, располагавшегося в двухэтажном особняке, до революции принадлежавшему купцу первой гильдии Терину, отъезжали машины, вывозя документы и ценности.
Наконец улицы города опустели. Лишь ветер лениво гонял вдоль тротуаров какие-то бумажки. Жители попрятались по домам. Еще были живы те, кто помнил оккупацию во время гражданской войны, и заранее прятали все самое ценное. А были и такие, кто откровенно радовался приходу немцев.
- Ада, - возбужденно подскочил Витька. - Пошли с нами. Там райком совсем пустой стоит. Даже сторожа нет.
Стайка мальчишек сорвалась с места и помчалась по улицам. Во дворе райкома партии в самом деле было пустынно и тихо. Ни одного человека вокруг. Они тихо зашли через открытые двери и пошли по просторным комнатам. Всюду валялись кипы бумаг, шкафы были раскрыты. Под ногами сторожко хрустели груды непонятного мусора.
- Пошли на крышу. - Сказал Семка, лениво ковыряя в носу. - Посмотрим, что вокруг делается.
Его предложение было принято единогласно. Стайка ребят пересекла длинный коридор и по узенькой, привинченной к стене лесенке, поднялась на чердак, откинув в сторону тяжелый люк.
Один за другим компания поднялась на чердак. Косо пробивались лучи солнца, проникая через небольшое слуховое окно, подсвечивая пыль, лениво клубящуюся от неосторожных движений. Слышалось негромкое воркование голубей, сидевших под самой крышей.
При виде голубей у Гошки разгорелись глаза. Птицы сидели на стропилах, с любопытством поглядывая на ребят своими блестящими, круглыми глазами.
- Давайте голубей наловим. - Предложил Гошка, жадно посматривая на птиц. - Можно будет их Миронычу продать, с Зачатьевской.
- Да ну, - сплюнул в пыль Семка. - Все равно он нормальной цены не даст. В прошлый раз, когда ему пару хохлачей притащили, сказал что ворованные и вообще не хотел ничего давать.
- Ага. - Поддержал его Витька. - А мне их брат подарил.
Со двора послышалось тарахтение нескольких моторов. Ребята наперебой прильнули к небольшим щелям, жадно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.
Во дворе стояло несколько мотоциклов зеленого цвета, вокруг которых ходили люди в непривычной сероватого цвета форме, с незнакомыми автоматами через плечо. Они лениво оглядывали здание, рассматривая его сверху донизу. Внезапно один из них, что-то гортанно выкрикнул и со смехом указал на крышу. Другой махнул рукой, и тогда он поднял автомат и дал очередь по крыше.
Мальчишки врассыпную бросились от пуль, застучавших по крыше. Они пересекли чердак и выбрались через слуховое окно на крышу. С другой стороны здания торчала пожарная лестница. Никто не помнил, как они спускались с крыши и бежали прочь от райкома.
Остановились только когда добежали до речки, попадав на песок.
- Вот гады. - Тяжело дыша, едва выговорил Семка. - По людям стреляют.
- Ага. - Подтвердил Витька. - Чуть-чуть в нас не попали.
- Не-е. - Так же отплевываясь, отрицательно помотал головой Гошка. - Это он не по нам стрелял.
- А по кому ещё? - Огрызнулся Семка. - По нам и стрелял. Больше не по кому было.
- Он выше, по крыше стрелял. А не по чердаку. - Не отступал Гошка. - У меня дядя охотник - я знаю.
- Там, на крыше, флаг висел. - Сказала Ада. - Может он по нему стрелял?
- О, Ада. А ты что, совсем не испугалась?
- Нет. - Пожала плечами девочка. - Чего пугаться? Он же нас все равно не видел.
- Вот что, - рассудительно сказал Витька, - поднимаясь с песка и отряхивая брюки. - Пойдемте-ка по домам. В такое время лучше быть дома.
Гошка ехидно улыбнулся.
- Что, Витенька, боишься мама беспокоиться будет?
Витя смерил Гошку спокойным взглядом своих серых глаз.
- Да, боюсь. - Неторопливо ответил он. - Я, в отличие от тебя, не хочу мать беспокоить. Она у меня и так болеет. Зачем я буду ей лишние хлопоты доставлять?
Витя ещё раз неторопливо оглядел всех, повернулся и направился в проулок, ведущий на улицу. За ним потянулись и все остальные.
Ада забежала домой, приплясывая от нетерпения. Ей не терпелось поделиться увиденным. Родители были дома. Даже папа, хотя он никогда так рано не приходил домой никогда.
- Что делать будет, Хаим? - Тусклым голосом спросила мама.
Отец, сидевший за столом, тяжело поднял голову и пристальным взглядом посмотрел на мать.
- Что-нибудь придумаем, Анна, - успокаивающе сказал он.
Отец задумчиво посмотрел на маленькую Ганну, которую мама подняла на руки и тяжело вздохнул.
- Тяжело будет. - Пожевал в задумчивости губами он. - Ну да справимся. - Отец горько вздохнул.
Глава 2.
Сообщение о установлении комендантского часа.
"Запрещенное время для обитателей Климовска устанавливается после 22 часов и до 6 часов утра. Кто в это время будет на улицах либо площадях без специального удостоверения, будет казнен. Сегодня были наказаны смертью - 15 лиц. Кроме того, арестовано как заложников 65 лиц. Каждый житель Климовска, кроме своей собственной жизни, отвечает и за безопасность немецких вооруженных сил и ставит на карту не только свою собственную жизнь, но и жизнь всех обитателей Климовска...
Также, лица невышедшие на работу в "общественные дворы" или трудовую обязанность (для ремонта путей и др.) будут оштрафованы в размере 50 руб., или 25 розог, а в случае саботажа - расстрел".
Полевые части немцев, не задерживаясь в городе, ушли на восток, оставив небольшой гарнизон. Какое-то время люди жили своей жизнью, постепенно привыкая к новому порядку.
Отец продолжал работать в сапожной мастерской, мать все так же принимала заказы на пошив одежды.
В бывшем райкоме теперь была военная комендатура. Ворота укрепили, забор поверху обнесли колючей проволокой, а на все окна в здании поставили решетки. Об этом рассказал Сёмка. Его отец несколько дней работал там, устанавливая решетки и натягивая колючую проволоку, ремонтируя двери, окна и сантехнику.
У ворот стояла караульная будка, днём и ночью часовой прохаживался по ярко освещенному прожектором участку земли.
Постепенно жизнь в городе стала ухудшаться. Ввели комендантский час, по улицам зашныряли полицейские патрули, устраивая облавы и арестовывая людей. Многие из них не возвращались домой. Теперь, сидя вечерами за накрытым столом и ужиная, Левитины со страхом прислушивались к звукам, доносившимся с улицы. Иногда мать тихонько плакала, сидя в углу, а отец, присев рядом, негромко успокаивал её.
Однажды отца вызвали в комендатуру и вернувшись, он сел за стол и так долго сидел, опустив голову.
- Что случилось, Хаим? - негромко спросила мама.
Отец ответил не сразу. Подняв голову, он пристально посмотрел на маму и перевел взгляд на детей, стоявших тут же.
- Сегодня в комендатуре повесили приказ. Все евреи, независимо от возраста, должны пройти регистрацию по месту жительства и носить на одежде отличительный знак - желтую звезду. Вот размеры. - Отец швырнул на стол какую-то бумажку. -Запрещено посещать публичные места, парки отдыха, скверы, спортивные площадки, на рынках и в магазинах можно бывать только в течении одного определенного часа в день. Хорошо хоть работать не запретили. - Он тяжело вздохнул. - И ещё нужно ходить отмечаться в комендатуре, так как запрещено покидать место постоянного проживания.
Мать застыла, прижав руку ко рту и пристально глядя на отца.
- Вот так. - Отец уставился в стол. - Дождались...
На следующий день мама вырезала и пришила всем на грудь и на спину желтые, шестиконечные звезды. И ещё у каждого на груди была пришита нашивка с адресом. Закончив, она посмотрела на детей со звездами и бессильно опустившись на стул, беззвучно заплакала, прижимая ладони к груди. Отец, хмуро натягивая куртку, подошел к ней, и присев на стоявший рядом стул, обнял, прижимая к себе. Они так сидели некоторое время, потом отец встал и ушел.
- Адя, - подергала девочку за рукав Ганя, - а мы теперь всегда так будем ходить со звездочкой?
Ада посмотрела на сестренку, и крепко прижала её к себе. Она понимала, что происходит что-то нехорошее, но не смогла найти нужных слов и только молча кивнула головой.
- А мне нравится. - Заулыбалась Ганя. - Мама так красиво пришила? Мама, - позвала она, - а можно я к Маше схожу, поиграю? Она мне обещала куклу свою показать.
Мама вытерла слезы, катившиеся из глаз, и улыбнулась.
- Конечно, Ганя. Только иди через калитку. Не нужно ходить через улицу.
- Хорошо, мамочка. А почему ты плачешь? - Ганя подошла ближе и прижалась к маме. - Тебе плохо? Тебя кто-то обидел?
- Да нет, доченька, все в порядке. - Женщина улыбнулась. - Какая ты у меня заботливая стала. Иди.
Она ласково поцеловала девочку в щечку и Ганя, радостная, выбежала за дверь. Какое-то время мама сидела на стуле, опустив голову и думая о чем-то о своем. Затем она встряхнулась, улыбнулась смотревшей на нее Аде, и, подхватившись, принялась за шитье. Ада посмотрела в окно. Ей совершенно не хотелось никуда идти, хотя мальчишки звали её с собой, обещая показать что-то интересное там, в лесу. У нее из головы не шли слова, которые мама сказала Гане. О том, что не нужно ходить через улицу. Хлопнула калитка и Ада увидела отца, идущего к дому. Открылась дверь и отец вошел в дом, прошел по чистым половицам и тяжело уселся на стул.
- Что случилось, Хаим? - Мягко спросила Анна. - Ты сегодня рано.
- А все теперь. - Равнодушно сказал отец, закуривая сигарету. Никогда раньше он себе такого не позволял, всегда выходя на улицу. Порывшись в кармане, отец достал и бросил на стол аккуратно сложенный вчетверо листок. - Вот, - тускло сказал он, - здесь все написано.
Ада взяла листок, развернула его и с выражением начала читать.
"...Все жиды местечка Климовск и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Сосновой и Благостной улиц (возле кладбища).
Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и продовольствие на три дня.
Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян.
Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе вещи, будет расстрелян.
Арийские жители местечка ( украинцы и русские ) призываются доносить о жидах, не исполнивших этого приказа".
- Тут ещё на украинском и немецком.. - Сказала Ада, закончив читать.
- Там тоже самое. - Хмуро ответил отец и перевел взгляд на Анну, которая сидела, прижав руки к лицу.
- Это что же такое, Хаим? - Едва слышно спросила она, не отрывая от него взгляда. - Откуда это у тебя?
Отец шумно вздохнул.
- Висит на всех столбах. - Негромко ответил он. - И ходят эти, новые, полицаи - всем раздают. Мне в мастерской дали.
- И что же теперь будет, Хаим?
- Не знаю, Анна, не знаю.
Отец замолчал. Впервые за все время Ада видел отца таким растерянным.
- Сегодня к нам в мастерские приезжал какой-то офицер, с солдатами. Говорил, что будет проводиться перепись всех евреев. Затем, после переписи, всех евреев с детьми, как элитную нацию, вывезут и переселят в безопасное место. - Отец вздохнул. - Даже не знаю. Но на сборный пункт придется пойти - иначе расстрел.
Он хотел ещё что-то добавить, но тут громко хлопнула дверь и домой зашла вся заплаканная Ганя. По её лицу крупными каплями стекали слезы, которые она вытирала рукавом, но они все текли по щекам. Она сердито хлопнула дверью и уселась на стул в углу.
- Что случилось, Гануся? - Анна подошла к дочери и положила руку ей на плечо. Ганя сердито отмахнулась.
Анна беспомощно посмотрела на Хаима, тот лишь задумчиво посмотрел на дочь.
- Что произошло, солнышко? - Ласково повторила Анна.
По лицу Гани было видно, что она едва крепится, и наконец она не выдержала. Слезы хлынули потоком и девочка горько заплакала. Анна обняла дочь.
- Ну же моя хорошая, расскажи мне.
- Меня мама Маши прогнала.- Всхлипывая, рассказывала Ганя. - Сказала, что делать мне у них нечего. И что теперь всех нас прижмут и покажут наше место. Мама-а-а, - в голос заплакала девочка, - почему она так сказала? Ну что я ей сделала?
Анна как могла, утешала дочку, прижав к себе и нашептывая ей ласковые слова. Отец мрачно сидел на стуле, молча глядя в стену пред собой. Аде стало страшно, от этого бессилия, её затрясло, как от мороза, несмотря на то, что в доме было тепло.
Глава 3.
Распоряжение шефа управления безопасности СС Гейдриха о переселении евреев, 27 сентября 1939.
В целях обеспечения надлежащих условий для контроля и последующей депортации евреи должны быть переселены в гетто. Необходимо в кратчайшие сроки (в течении трех-четырех недель) изолировать евреев-торговцев, в настоящее время проживающих и работающих в сельской местности. Их местонахождение и порядок передвижения должны быть согласованы с вермахтом в целях обеспечения безопасности при снабжении войск.
План действий.
--
Немедленно приступить к переселению евреев в города.
--
Депортировать евреев из Рейха в Польшу.
--
Депортировать оставшихся цыган в Польшу.
--
Приступить к систематической депортации евреев с территории Германии товарными поездами.
Назавтра собирали вещи. Уложили теплые вещи, документы, деньги и те небольшие ценности, что были дома: пару серебряных ложек, серьги и колье, доставшиеся маме от бабушки, деньги и несколько безделушек, имевших ценность только для родителей.
- Вот так, - грустно вздохнула мама. - Столько лет прожили, и больших ценностей не нажили.
Отец подошел к маме, обнял её ласково за плечи и нежно сказал.
- Не переживай. Вот сидят наша с тобой ценность. - Он кивнул на детей. - Будем живы - наживем. - Отец подмигнул Аде, которая сидела, обняв брата Даниила.
Сама Ада давно собрала те вещи, которая ей указала мама, и теперь молча наблюдала за суетой вокруг. С улицы послышался заливистый свист. Девочка слегка вздрогнула и крепче прижала к себе брата. Свист повторился ещё и ещё. Ада умоляюще посмотрела на мать, которая делала вид, что ничего не слышит. Наконец она не выдержала.
- Иди уж. - Кивнула мама на дверь. - Не успокоятся ведь.
Ада выбежала из дома. За забором, оглядываясь по сторонам, стояли Сёмка и Витька. Они обрадовались девочке и переглянулись между собой. Ада неторопливо подошла к ребятам и без улыбки посмотрела на них.
- Ну, - поведя глазами, спросила она, - чего тут свистите?
Мальчишки переступили с ноги на ногу.
- Ну мы это, - смущенно пожал плечами Витька. - С тобой попрощаться хотели. Ты же вроде как уезжаешь.
- Ну так прощайтесь. - Сказала Ада.
Ребята ещё больше засмущались.
- А ты приедешь еще когда-нибудь? - Вдруг выпалил Семка.
Ада тяжело вздохнула, враз растеряв всю свою надменность.
- Сема, - устало произнесла она. - Ну откуда я могу знать? Мы ещё даже не уехали.
- А может, ты не поедешь? - Грустно протянул Семка.
- Ты объявление читал? - Спросила его Ада.- Если я не поеду, то это будет плохо.
Она глубоко вздохнула, пытаясь скрыть враз защипавшие от слез глаза. Ада сердито отвернулась, стараясь не глядеть на мальчишек.
- Мы тебя проводим немного. - Сиплым голосом сказал Витька.
Ада безразлично дернула плечом, не говоря ни слова. Она повернулась и пошла в дом. Дома уже все было готово. Отец стягивал ремнями разбухший чемодан, мать тоскливо оглядывала комнату, проверяя все ли уложено. Ганя и Даниил сидели на сетке кровати и покачивались вверх-вниз, весело поглядывая друг на друга. Мебель в доме они накрыли чехлами и Ада ещё раз оглядела комнату, ставшую вдруг такой чужой.
- А что же с домом будет, Хаим? - Спросила мать, глядя на отца.
Отец потуже затянул ремень на чемодане и застегнул пряжку. Разогнувшись, он достал из кармана носовой платок и вытер выступивший на лбу пот.
- Закроем. - Ответил он. - А ключи есть у соседей. Присмотрят, если что. Они мне обещали.
Мать успокоено замолчала.
- Ну что, присядем на дорожку? - Вопросительно сказал отец и первым присел на стул. К нему подбежали Ганя и Даниил и подсунулись под руки, с двух сторон, обняв отца. Мать присела на другой стул, а Ада опустилась на кровать.
Какое- то время они сидели молча, затем отец отстранил детей и встал.
- Ну что же, - устало сказал он. - Пора. Выносите вещи.
Он подхватил два чемодана и вышел во двор. Мама взяла узел и вышла вслед за ним. Ада взяла свой узелок, маленький чемоданчик и понесла все это на двор. Отец уложил чемоданы в тележку, и перехватив у мамы узел, уложил его рядом с чемоданами. Пристроив сверху ещё пару узлов, он перевязал все веревками и отошел, осматривая дело своих рук. Сверху упал шум мотора и все подняли головы, гадая, что бы это могло быть.
Незнакомый самолет, в серой раскраске, ввинтился штопором в небо прямо над ними, снизился где-то над окраиной города, и снова пошел вверх. Тут же ему в пару пристроился второй, и они закружили каруселью в небе, то снижаясь, то выписывая круги над головами, то поднимаясь в высоту.
Какое-то время все они заворожено следили за этим воздушным представлением, пока отец не спохватился. Он обошел дом, методично закрывая ставни и проверяя все ли в порядке, затем запер дверь на висячий замок и подошел к ним.
- Все готовы? - Спросил отец. - Пойдемте.
Он взял тележку за ручку и покатил её к калитке. Сёмка и Витька, наблюдавшие за ними придержали калитку, пока отец выкатывал её, затем они подошли к Аде и Витька забрал узелок, который она несла в руке. На второй руке у нее было накинуто пальто. Мама вышла следом, крепко держа за руки Ганю и Даниила.
- Что, соседи, уезжаете? - К забору, отделявшему двор от улицы, подошла соседка.
- Да, Павла Михайловна, поехали мы. - Отозвалась мать.
На крыльцо соседского дома вышел сын соседки Матвей, и из-под руки, пристально, оглядел их. Перед началом войны он все где-то пропадал, и вот только недавно объявился. Ада засмотрелась на его вышитую сорочку и заметила ухмылку, пробежавшую по его лицу.
- Вы уж, Павла Михайловна, присмотрите за домом, как обещали.
- Конечно присмотрю, - отозвалась соседка. - Вон для верности сына к вам поселю. Он как раз вернулся, жить ему где-то надо, да и заодно за домом вашим присмотрит. Так что не беспокойтесь, - нараспев зачастила она, - все будет в лучшем виде. А по приезду вашему сочтемся.
Она растянула рот в улыбке, и что-то в этом было такое неестественное, что Ада отвернулась, лишь бы не видеть довольного лица соседки. Ганя посмотрела на соседку и тоже отвернулась. Не далее как вчера, именно она выгнала её из своего дома и при этом назвала "грязной жидовкой".
Левитины не торопясь прошли по проулку и вышли на центральную "улицу Ленина". По ней нужно пойти до конца и там уже было место сбора. Чем дальше они шли, тем больше становилось народа, идущего в ту же сторону. Люди шли целыми семьями, таща на себе вещи. Кто-то, как Левитины, вез их в тележке, кто-то вез на подводе, кто-то в коляске. А один раз мимо них солидно проехал грузовик, доверху набитый вещами, на которых невозмутимо сидели люди. Наверное, несколько семей скинулись вскладчину и наняли грузовик, для перевозки вещей.
В конце улицы они уперлись в толпу стоявших людей, которая то немного продвигалась вперед, то надолго замирала.
Ада решительно отобрала у Витьки узелок.
- Все, - сказала она. - Идите отсюда. Оба. Проводили и хватит.
Витька без сопротивления отдал ей узелок и понурив голову, повернулся и пошел обратно. Следом за ним отправился и Семка. Сначала он все оглядывался, но потом затерялся в потоке прибывающих людей.
Солнце поднималось все выше и стало ощутимо припекать. От столпотворения огромной массы людей было душно и напряженно.
- Мама, я пить хочу. - Жалобно пролепетала Ганя.
- И я тоже. - Повторил следом за ней Даниил.
Мама не говоря ни слова, достала припасенную бутылку с водой и дала детям напиться.
- Потерпите. - Строго сказала им она. - В следующий раз нескоро дам.
Поток людей медленно продвигался вперед. Аде было интересно - а на чем их будут вывозить. Железнодорожный вокзал был в другой стороне города. Может тогда на машинах? Вон их сколько стоит, с заведёнными моторами. Только вот почему так страшно? И эти непрестанно гудящие над головой самолеты, и издалека доносятся приглушенные выстрелы - одиночные и очередями.
По краям улицы по двое, по трое, а то и группами, стояли немецкие солдаты. Оружие они держали за спинами, и поглядывая на людей, бредущих мимо, улыбались. Особенно выделяли девушек помоложе и посимпатичнее. К одной из них, идущей впереди Левитиных подошел солдат и что-то негромко сказал. Девушка недоуменно посмотрела на него и раздраженно отмахнулась. Немец пожал плечами и отошел.
- Что он тебе сказал? - Спросила её другая, идущая рядом.
- Предложил мне спать с ним. И полы у него мыть. А он меня за это отпустит. - Ответила девушка.
- Странно. - Заметила вторая. - С чего бы это ему предлагать?
- Не знаю.
На этом разговор сам собой прекратился. Наконец, спустя несколько часов, они добрались до своеобразного входа. Прямо поперек улицы стояло проволочное заграждение, с проходом посередине, за ним выстроились цепями солдаты, с оружием наперевес, в касках и бляхами на груди. От прохода шеренгами стояли украинские полицаи, в черной форме с серыми обшлагами.
На входе распоряжались двое - один был высокий, рослый и могучий дядька в расшитой украинской сорочке и пышными вислыми усами. Второй был невысокий, неприметный, в сереньком костюме и надвинутой на глаза кепке. Люди шли мимо них, но обратно почти никто не выходил. Лишь изредка выезжали пустые повозки, как видимо сгрузившие вещи и выезжающие назад, против течения людей, с матерящимися и машущими кнутами возницами, создавая толкучку и ругань.
Какой-то пожилой, авторитетного вида еврей, громко говорил кучке столпившихся рядом с ним людей:
- Немцы - это да. У них не забалуешь. Такой порядок. Вот война, и они решили вывезти всех нас подальше отсюда. Туда, где спокойнее.
- А почему только евреев? - Спросила какая-то маленькая, потрепанного вида женщина.
- Все потому, что мы для них родственная нация, самая близкая. Поэтому и вывозят в первую очередь. А потом и до других дело дойдет.
Они прошли вход и подошедший незаметно маленького роста чиновник во весь голос прокричал.
- Не задерживаемся! Проходим дальше! Вещи складываем налево, а у кого есть продукты - направо!
- А как же без продуктов и вещей? - Выкрикнула седенькая старушка.
- Вещи повезут в другом транспорте, а еду выдадут и накормят в дороге. - Ответил ей чиновник, записывая что-то на бумаге.
- Ну конечно же, - успокаивающе проговорила какая-то женщина. - Такой порядок - багаж поедет отдельно. А там, на месте, и разберёмся.
Все складывали узлы, чемоданы и сумки налево, в большую кучу. А узелки и сумки с продуктами сложили направо, в большой ящик.
- У кого теплые вещи - все сдать! - Громко приказал офицер в высокой фуражке, и указал плеткой, которую держал в руке на другой ящик.
Люди принялись снимать с себя и складывать в ящик кофты, свитера, кто-то бросал перевязанные узлы. К Аде подошел солдат и, подмигнув ей, ловко отобрал пальто. Сзади напирали и толпа людей потащила их дальше. Немного погодя опять все остановились. Солдаты с офицером во главе отсчитали группу людей и пропустили. Затем снова отсчитали и пропустили. И снова. Наконец очередь дошла и до Левитиных.
Они прошли в группе людей и увидели выстроившихся двумя шеренгами солдат, так что образовывался узкий, метра полтора коридор. Все солдаты стояли плечом к плечу, держа в руках дубинки, рукава были закатаны.
Едва люди вошли в коридор, как на них посыпались со всех сторон сильные, разбивающие в кровь, удары. Солдаты били дубинками, не разбирая, кто перед ним - ребенок, старик, женщина, старуха или мужчина. Для них это был аттракцион, развлечение. И они хохотали, стараясь ударить больнее, в живот, пах или по лицу. Уклониться или спрятаться от удара было невозможно, люди кричали. Кто-то падал и тогда спускали собак, которые моментально начинали рвать человека. Кто-то оставался лежать на земле и тогда люди шли прямо по нему, растаптывая упавшего. Все бежали вперед, стараясь избежать ударов и не задерживаясь в проходе.
Наконец толпа обезумевших, окровавленных людей вывалилась на большую поляну, оцепленную двойным кольцом вооруженных солдат. Здесь распоряжались украинские полицаи, судя по разговору и акценту неместные. Они как хищные животные налетели на людей.
- Роздегайтеся! Швидко! - Они били людей дубинками, и насильно срывали одежду. Если кто-то медлил, его валили с ног и начинали бить ногами, пока человек не переставал двигаться. - Быстро! Шнель! - Кричали они, и люди сбрасывали с себя платья, штаны и бросали все это на землю. Все вокруг было усыпано бельем, одеждою и обувью.
На глазах Ады одна женщина замешкалась, раздевая своего малыша, и рассвирепевший полицейский подскочил к ней, вырвал из её рук ребенка и широко размахнувшись, перебросил его через оцепление за ограду. Обезумевшая мать повисла у него на руках и тогда полицейский, свалив её ударом кулака, принялся избивать ногами. Наконец он отбросил её, окровавленную в сторону.
Подбежал офицер и закричал.
- Быстро! Быстро! - По его команде, полицейский выстроились цепью и орудуя дубинками погнали людей в сторону разрыва в оцеплении, к узкой траншее. Люди толкались и цеплялись друг за друга, и Ада потеряла из виду отца, прижимавшего к себе Ганю. Она покрепче сжала руку Даниила и старалась не отставать от матери.
Сверху траншеи стояли солдаты. Они смеялись и плевали вниз, и орали что-то неразборчивое. Наконец траншея закончилась. Впереди был глубокий карьер, с отвесными стенами. Справа была площадка, чуть дальше уходил узкий выступ. Подгоняющие сзади полицейские быстро, по одному, загнали всех на выступ.
Ада посмотрела вниз и судорожно ухватилась за мать. Внизу ворочалась груда окровавленных тел. Некоторые из них шевелились, кто-то пытался привстать, и тогда сверху раздавался одиночный выстрел. Откуда-то слышалась музыка - завели патефон. Люди все напирали и тогда раздалась команда.
На противоположной стороне карьера, на мешках с песком, стояли пулеметы. Вокруг них, лениво развалившись на ящиках, сидели солдаты. Было хорошо видно, как они что-то ели из своих котелков, пили из железных кружек. Стоявший офицер, похлопывая по сапогу плеткой, что-то произнес и один из солдат отставил котелок, вытер рукой рот и присел за пулемет.
Он принялся стрелять справа налево, неторопливо ведя ствол пулемета. Ада увидела, как люди срываются с выступа вниз, и почувствовала, как строчка пуль приближается к ней. Она видела невозмутимое лицо солдата, сидевшего за пулеметом. Толпа людей надавила ещё сильнее, рука Даниила выскользнула у нее из руки и она полетела вниз, в карьер. Удар ошеломил её. Девочка врезалась в пологую стенку откоса и наполовину съехала вниз. Рядом с ней ворочались тела, кто-то стонал, утробно икал, плакал. Осыпавшийся песок присыпал Аду сверху и она потеряла сознание.
Глава 4.
В течение 29 сентября наши войска вели упорные бои с противником на всём фронте.
Немецкие фашисты убивают, терроризируют и обирают мирное население в захваченных районах. В деревне Басманово Смоленской области гитлеровцы забрали у колхозников весь скот и всё продовольствие. Грабёж сопровождался дикими издевательствами. У старика Василия Пахомова забрали 9 пудов ржи, трёх поросят, овцу, два тулупа и три пары валенок. Всё это немецкий ефрейтор погрузил на телегу. Лошади поблизости не было. Тогда фашистский изверг запряг Пахомова и его жену и, угрожая пистолетом, приказал везти повозку до ротной кухни. Телега проехала несколько десятков метров и остановилась. Пахомов и его жена не могли двигаться дальше. Ефрейтор начал избивать крестьян. Пахомов не выдержал и резко оттолкнул немца. Тогда собравшиеся около воза фашисты тут же растерзали Пахомова, а дом его сожгли. Зверски замучили немцы также члена правления колхоза Алексея Демидова. Его били плётками, прикладами, а затем прикололи штыками.
Из села Морозовка, Смоленской области, не успели эвакуироваться 10 хозяйств. Фашисты их разорили дотла. После разбойничьего набега немцев в деревне не осталось ни одной коровы, ни одной курицы, ни крошки хлеба.
От советского Информбюро. Сообщение от 29 сентября.
Ада с трудом открыла запорошенные песком глаза. Прямо над ней было черное, красивое в своей жути небо, с яркими точками звезд. Девочка лежала на спине и видела небо через небольшую щель, наваленных на неё тел. Ада почти задохнулась от недостатка воздуха. Она долго пролежала под завалами тел. Когда их повели расстреливать, был едва только вечер, а сейчас наступила глубокая ночь. Потихоньку Ада стала выкручиваться из массы наваленных тел, присыпанных сверху песком. Она стремилась наверх, к небу. Когда она почти выбралась, наверху послышались голоса.
- Ты слышал это, Иоганн? - Спросил молодой голос.
- Что именно? - Отозвался лениво другой.
- Кажется внизу кто-то ползает.
- Ну и что? Утром приедут саперы, подорвут все, завалят землей. И не будет никто больше ползать. - Говоривший зевнул, словно такая длинная фраза его утомила. - Не ищи себе неприятностей, Ульрих, просто стой здесь и смотри, что бы еврей наверх не вылез.
Иоганну понравилась его шутка и он хрипло рассмеялся. Послышался скрип песка под удаляющимися шагами. Ада слышала, но не поняла ни слова из сказанного, кровь гулко стучала в ушах. Кровь была везде - на руках, на теле, ногах, лице, её длинное платье и чулки были в крови, вокруг лежали окровавленные тела. Голова кружилась от тяжелого, духмяного запаха крови. Слышалось жужжание мух, которые не могли летать и только ползали по трупам.
И тогда Ада поползла. Прочь. По телам людей. Она ползла дальше от того места, где слышала голоса. Подальше от людей. Медленно-медленно доползла до стенки и стала подниматься по ней. Она делала рукой ступеньку, упиралась в нее ногой и подтягивалась вверх, хваталась за корни кустарников, выступающих из стенок и ползла все выше и выше.
Наконец, сделав последний рывок, девочка ухватилась за куст, растущий на краю, из последних сил подтянулась и перевалилась через край. У нее ещё хватило сил заползти в высокую траву, растущую на краю, и она потеряла сознание.
Как долго Ада пролежала в кустах, на сырой, холодной земле, она не знала. Очнулась Ада от звука близких голосов, кто-то нудно и громко повторял какие-то слова. Девочка сильнее забилась в кусты и со страхом прислушалась.
- Лечь. Встать. Лечь. Встать. Лечь. Встать. Шевелитесь, еврейские свиньи. - Другой голос сказал что-то неразборчивое, и несколько мужчин сочно засмеялись. Послышалась шум, и громко закричала женщина. Крик оборвал пистолетный выстрел.
Аду трясло, и она не могла сказать от чего - от холода, или от этих криков. Она осторожно вылезла из кустов и, прикрываясь высокой травой, поползла прочь.
Девочка не знала, куда ей ползти, она только хотела оказаться как можно дальше от этого страшного места. Ада ползла и ползла, совершенно не понимая как это делать, только подтягиваясь на руках и отталкиваясь ногами. Небо стало светлеть, когда она пришла в себя и оглядевшись поняла, что сидит на дороге. Её взгляд заметался и остановился на куче мусора, за дорогой. Стремглав она бросилась туда, и стала судорожно зарываться все глубже и глубже. На голову Ада надела большую дырявую корзину. Через щели можно было видеть, что творится вокруг.
Солнце поднималось все выше и выше, и наступил день. Ада продолжала лежать, прикрытая грудой мусора. По дороге время от времени проходил люди, и тогда девочка замирала, практически переставая дышать. Она хорошо видела все через щели в корзине.
Один раз по дороге лениво протянулась группа солдат, взбивая сапогами дорожную пыль. Через некоторое время они прошли назад, ведя под дулами винтовок двух мужчин и женщину. Один из мужчин, помоложе, был сильно избит и его руки связали за спиной телефонным проводом. Время от времени он оборачивался, и тогда один из конвоиров небрежно бил его прикладом.
Проходя мимо, мужчина повернул голову, пытаясь что-то сказать, но солдаты повалили его на землю и стали неторопливо и тяжело бить сапогами. Двое других охраняли второго мужчину и женщину. Наконец один из охранявших, куривший сигарету, что-то гортанно выкрикнул и солдаты нехотя отошли. Избитый с трудом поднялся с земли, его подтолкнули дулом винтовки и группа, не торопясь, пошла дальше.
Чуть позже по дороге прошли ещё двое солдат, и один из них вел на поводке собаку. Огромная, палевого цвета овчарка, туго натягивала поводок и чутко поводила головой по сторонам, время от времени втягивая воздух. Ада закрыла глаза, как будто это могло ей помочь. Когда она наконец осмелилась посмотреть сквозь щели, солдаты с собакой были уже далеко. Так постепенно прошел день. От голода и жажды, Ада начала бредить и терять сознание. Её голова тяжело клонилась вниз и она рывком вскидывала её наверх, каждый раз пугливо замирая, когда корзина начинала качаться.
Девочку клонило в сон, хотелось есть, но тяжелее всего было без воды. Она закрывала глаза и видела перед собой ведро воды, которое можно было пить. Открывала - ничего не было. Закрывала снова и видела речку, на которую они ходили купаться и много воды. Сквозь щели накинутой на голову корзины, пробивались косые лучи яркого солнца и жалили кожу лица.
Ада терпела. Ей очень хотелось вылезти и пойти прямо по дороге, но она вспоминала резкий стук пулеметов, влажное шлепанье пуль по телам, равнодушное лицо солдата, стрелявшего из пулемета и морозный озноб пробегал по её телу.
Постепенно солнце склонилось к горизонту, напоследок щедро разбросав свои лучи и залив пронзительным светом все вокруг. Природа, казалось, наслаждалась этим подарком. Наступил вечер и сумерки окутали землю. Ада стала осторожно разгребать мусор руками, сбрасывая его со своего тела.
От долгого неподвижного лежания все тело затекло и отозвалось нестерпимой болью в руках и ногах. Платье, пропитанное чужой кровью, высохло и затвердело, натирая кожу. Наконец девочка вылезла из-под кучи мусора, скинув с головы дырявую корзину. Она попыталась встать на ноги, но они отказались её держать и Ада рухнула на четвереньки. Девочка поползла прочь от этого места, тоненько и сипло подвывая от страшной боли во всем теле, голода и жажды.
Глаза застилала мутная пелена, через которую временами прорывались смутные, знакомые образы. Папа, мама, братик, сестра... Все они остались лежать там, во рву, откуда она выбралась.
Ада ползла, не поднимая головы, и поэтому не заметила плетень, о который ударилась головой. Этот удар немного отрезвил её и она, усевшись на землю, огляделась по сторонам.
Вокруг было тихо. Очень тихо. Не было слышно даже обычного лая собак - пустого и брехливого. Лишь где-то далеко, на пределе слышимости, работал мотор, и доносились какие-то непонятные, глухие звуки.
Ада посмотрела вперед и увидела за изгородью огород. Сразу за плетнем росли помидорные кусты, ветви которых тяжело оттягивали вниз спелые плоды. Не в силах оторваться от них взглядом, девочка стала рыть под забором подкоп. Рыхлая земля так и летела из-под её ладоней, закровянившихся от работы. Не обращая внимания на заболевшие руки, Ада судорожно рыла пролаз, который расширялся на глазах. Наконец он стал достаточно широк и девочка полезла головой вперед, не отрывая взгляда от плодов на ветках.
Она просунула голову, затем протиснулась телом, не чувствуя как острые плетения изгороди ранят тело до крови. Добравшись до куста, она схватила помидор с ветки и жадно впилась в него зубами, надкусывая слегка твердоватую, но такую восхитительно вкусную мякоть плода. Съев один, тут же потянулась за другим. Потом за третьим, но тут её рука бессильно повисла в воздухе. Никогда, в своей ещё такой короткой жизни, Ада ничего не крала. Но то, что она делала сейчас, по-другому нельзя было назвать. Девочка села на землю и тихо, беззвучно заплакала. Слезы катились по её щекам, и она торопливо вытирала их рукавом платья. Потом, не выдержав сосущего желудок чувства голода, сорвала ещё помидор. Она понимала, что её могут увидеть и поэтому переползла чуть дальше. Потом ещё дальше. Она срывала по одному плоду с куста и ползла снова.
Здесь она внезапно опомнилась и вернулась назад. Ада снова выползла через пролаз и стала собирать разбросанную землю, которую торопливо сталкивала в яму, засыпая дыру. Сверху она набросала сухой травы, что бы не было заметно, и поползла дальше, стараясь держаться в тени забора.
Ада не знала, куда ей идти, и поэтому просто ползла вперед, стараясь уползти подальше. Она ползла пока хватило сил, и наконец остановилась передохнуть, сев на землю, привалившись спиной к забору. Светила полная луна, заливая дурным светом все вокруг. Тут девочке вспомнилось место у реки, где они так часто играли, единственное, что пришло ей в голову. Осторожно она поднялась на ноги. Все тело отозвалось жуткой слабостью, но, пусть и пошатываясь, Ада могла идти. Девочка медленно побрела в ночь.
Глава 5.
"Военное командование г. Одессы доводит до сведения населения Одессы и ее окрестностей, что после террористического акта, совершенного против военного командования в день 23 октября 1941 года, были расстреляны: за каждого офицера или штатного чиновника германца или румына по 200 большевиков, а за каждого солдата германца и румына по 100 большевиков. Взяты заложники, которые, в случае повторения подобных актов, будут расстреляны совместно с их семьями.
Все мужчины еврейского происхождения в возрасте от 18 до 50 лет обязаны в течении 48 часов с момента опубликования настоящего приказа явиться в городскую тюрьму (Большефонтанская дорога), имея при себе самое необходимое для существования. Их семьи обязаны доставлять им пищу в тюрьму. Неподчинившиеся этому приказу и обнаруженные после истечения указанного 48-часового срока будут расстреляны на месте.
Начальник военной полиции г.Одессы подполковник М.Никулеску."
Ада проснулась от мягкого щебетания птиц у нее над головой и потянулась всем телом, не желая открывать глаза. Резкая боль напомнила ей все, что с ней произошло.
Она открыла глаза и увидела над собой покатую крышу из переплетенной травы. Это был шалаш, который построили мальчишки среди зарослей кустарника, у реки. Они называли это место тайным убежищем.
Ада неуклюже встала и огляделась. Прямо над её головой висел маленький узелок. Девочка торопливо сорвала его и развязала узел. Внутри была горбушка хлеба и Ада жадно впилась него зубами. Поев, она выползла из шалаша и поковыляла к реке. На берегу она припала к воде и напилась. Вытерев рот, девочка села на песок и задумалась. По ночам становилось прохладно, а у неё не было теплых вещей. И еды больше не было. Ада приняла решение идти в город - там был дом родителей. И соседи могли помочь.
Дожидаясь темноты, девочка разделась и попыталась хотя бы немного отстирать свое белье и платьишко. Потемневшее от крови, пыли и пота, платье едва поддавалось слабым детским рукам и речному песку, которым Ада терла его. Кое-как застирав грязь и развесив белье на ветках, Ада с удовольствием выкупалась, не думая о том, что её могут увидеть. Правда, она предусмотрительно старалась прикрываться кустами и часто оглядывалась. После купания, девочка закуталась в найденный в шалаше брезент и крепко уснула.
Она проснулась, когда солнце садилось за горизонт. Одев высохшую одежду, Ада направилась в городок. Солнце опустилось и наступил сумрачный вечер. Девочка осторожно кралась темными, окраинными переулками старательно избегая освещенных мест. Ей сильно помогало то, что с наступлением войны, многие светильники на улицах были демонтированы в целях светомаскировки. Но некоторые фонари уже были отремонтированы немцами и освещали центральные улицы, которые девочке нельзя было обойти. Благодаря комендантскому часу на улице не было народу, лишь изредка пробегали запоздавшие люди, так же старательно избегавшие освещенных мест и всех, кто попадался им на пути.
Один раз неторопливо прошел патруль, но Ада успела шмыгнуть в приоткрытые ворота и затаиться в темном углу, скрючившись за какой-то пахнущей дегтем бочкой. Патруль остановился прямо напротив ворот, было слышно, как чиркнула зажигалка и потянуло сигаретным дымком. Солдаты стояли, неспешно покуривая и негромко переговариваясь между собой. Немного погодя, патруль отправился дальше.
Ада ещё какое-то время выждала, ожидая - не вернется ли патруль назад, потом вылезла из-за бочки и продолжила свой путь. Больше, по счастливой случайности, ей никто не попадался и вскоре она увидела свой дом.
Деревья, стоявшие кругом, сбросили листву и было грустно смотреть на темные окна осиротевшего дома. Казалось, дом обреченно нахохлился под своей крышей, зная, что хозяева уже никогда не вернуться. Ада неторопливо зашла во двор, стараясь не стукнуть калиткой. Везде был разбросан мусор, какая-то одежда, тряпки, обломки мебели, как будто из дома выбросили все, что было дорого хозяевам жившим раньше.
Ада, приглядевшись, подобрала старое пальто, которое мама носила раньше. Она все собиралась перешить его, но так и не успела. Ада перекинула пальто через руку и поднялась на крыльцо. Замок с двери был сорван и валялся здесь же, на затоптанных досках.
Девочка открыла дверь и вошла внутрь. Мягкий лунный свет струился в незакрытые ставнями окна, освещая сумеречными лучами комнаты. Ада медленно, не скрипя половицами, обошла весь дом. Он был пуст. Из всей мебели, что была у них, остались только большой старинный гардероб в углу, о котором папа говорил, что ему больше двухсот лет и сделан он драгоценного дерева, и широкие, массивные лавки на кухне. Больше ничего в доме не было. Ничего, что бы напомнило, что здесь жили и радовались прожитым, счастливым дням люди. Из дома выпотрошили душу, которая у него была прежде.
Ада села на лавку и задумалась. Отчаянно хотелось есть, и она ничего не могла придумать. Её взгляд упал на кухонный шкафчик, все ещё висевший на одном крюке. Девочка встала и открыла скрипнувшую дверцу шкафчика. Внутри, на полках, в беспорядке валялись различные кулечки и Ада стала нетерпеливо перебирать их. Некоторые кульки были погрызены вездесущими мышами и буквально рассыпались в руках. Девочка с трудом нашла кусок твердого, засохшего хлеба и насобирала немного пшеничной крупы. Она сложила найденное на лавку и вышла во двор.
Возле колодца лежала разбросанная посуда и Ада подобрала железную миску. Подойдя к колодцу, она подергала туго натянутую цепь, убегающую вниз. Ворот издавал противный скрип, когда девочка крутила ручку, поднимая ведро с водой и время от времени останавливаясь и чутко прислушиваясь. Набрав воды в миску, Ада вернулась в дом. Размоченный сухарь, разжеванное пшено, запитое водой - это было все, что удалось ей поесть. Но и этому она была рада.
Ада сидела на лавке, не представляя себе, что ей делать дальше. От усталости, глаза стали слипаться и постелив пальто, девочка улеглась на лавку и незаметно для себя уснула.