Эта омерзительная ноябрьская ночь.... В такие ночи меня неодолимо тянет в места, где человеческие голоса, табачный дым и запах пролитого пива создают какой-то особый микромир, рождающий массу воспоминаний...
Иногда я хожу в такие места с друзьями, иногда один. Я смотрю на людей, сидящих за соседними столиками, и думаю: что влечёт их сюда? Почему они выискивают различные предлоги для того, чтобы улизнуть из дома и провести пару часов в кабаке?
Пивной бар-это удивительное место. Сюда приходят люди и в горе и в радости, здесь нет социальных различий. Удивительно, что в этой однообразной, почти не меняющейся атмосфере, они непременно находят то, за чем идут.
Раньше мы с друзьями часто собирались здесь по поводу и без повода, просто для того, чтобы убить время. Тогда мы еще не знали, что время не умирает - умирают люди... Как счастливы были мы, когда не умели ценить каждое мгновение! Впрочем, что вспоминать об этом с грустью? Радоваться надо тому, что такое время было. Оно с нами, а мы - в нём... Правда, иногда тоска по прошлому опутывает сознание плотной паутиной воспоминаний. Возникает непреодолимое желание пережить прошлое ещё раз. Нет... Не по-другому, а точно так же, как раньше, с теми же ошибками, но и с теми же радостями. В такие вечера я звоню друзьям, или они звонят мне, и мы идём в кабак, чтобы поговорить о былом или просто помолчать о нём...
Вот и сейчас мы с Бобом сидели за нашим столиком и пили по третьей кружке, за всё время не произнеся ни слова. Не понимаю, почему некоторые считают, что близкие или хорошо знакомые люди непременно должны при встрече говорить, и даже чувствуют себя неловко, если возникает пространство во времени, не заполненное словами. Наверное, это неправильно... Если есть желание поделиться чем-то, мы говорим. Но о чём говорить, когда тема разговора ясна, а понимание давным-давно достигнуто? В такие моменты и рождается, на мой взгляд, высшая форма человеческого общения - общение на уровне чувств. Один абсолютно понимает другого, хотя не может выразить, в чём именно состоит это понимание. Можно сказать, они просто чувствуют друг друга, отражая "собеседника" в себе.
Бар был полон, как это бывало всегда. Люди входили и выходили, садились за столики...
За соседним сидел парень лет двадцати семи. Много выпив (перед ним стояло не менее шести кружек), он был трезв, как стекло. Было видно, что пришёл он сюда давно. И вовсе не для того, чтобы напиться. Ему просто требовалось побыть одному. Скажете, странно искать одиночества в толпе? Но, согласитесь, порою среди незнакомых людей чувствуешь себя гораздо более одиноким, чем наедине с собой. Да и что может сравниться с одиночеством ночного бара, полного людей? Чтобы понять, надо просто пережить это...
Перед ним лежала пачка дорогих сигарет. Он много курил, зажигая практически одну от другой. У меня сигареты кончились, и я решил "стрельнуть" у него парочку.
Казалось, он только этого и ждал...
- Простите, вы не будете против, если я присоединюсь к вам? Бар настолько полон, что сидеть одному за столиком просто неприлично...
- Садись, - сказал Боб.
- Большое спасибо. - Наш новый сосед секунду помолчал и продолжил:
- Я сижу здесь очень давно. Многие успели зайти и выйти, но не было никого, с кем мне хотелось бы выпить сегодня. Не будете возражать, если я угощу вас?
Мы не возражали.
- Кажется, я нашёл себе слушателей. Мне грустно, очень грустно... Сегодня я освободил душу от огромного груза, но почему-то вместе с освобождением пришла пустота...
Бармен принёс шесть кружек.
- Это всё вам. Я пить сегодня больше не буду, мне уже хватит. Вот разве что допью свою. Вас же прошу только об одном - послушать мою болтовню. Если бы я не был пьян, то, конечно, не подошёл бы к вам. Но сейчас мне кажется: если выговорюсь, станет легче...
- Ну, если только этим должна быть выражена благодарность спонсору мероприятия, то мы готовы. Не так ли, Боб? - с лёгкой иронией сказал я. Боб утвердительно кивнул. Наш собеседник, казалось, не обратил на иронические нотки ни малейшего внимания.
- Спасибо. Я рад, что не ошибся в вас.
Он довольно долго молчал, как бы собираясь с мыслями, перед тем как начать.
- Всё началось очень давно... Мы познакомились почти совсем ещё детьми. Нам было по пятнадцать. Наверное, Пушкин был прав, когда писал, что "любви все возрасты покорны". Я полюбил её страстно, для меня не существовало в мире никого, кто мог бы хоть в чём-то сравниться с ней. Она единственная и, безусловно, лучшая. Впрочем, иначе не могло и быть, - она ведь была первой. Она тоже была не равнодушна ко мне. Я нежно ухаживал за ней. Меня никто не учил этому. Я не любил фильмы про любовь, однако, новое чувство пробудило какую-то генетическую память, подсказавшую, как надо себя вести... "Программа" моего ухаживания была безграничной в своих проявлениях, фантазиям не было предела... Чего мы только ни выдумывали, проводя время вдвоём...
Удивительно, что поцеловал я её не сразу. Не потому, что не решался, - целоваться я умел уже давно: старшие девчонки научили. Практики тоже хватало. На каждой дискотеке...
Но с ней всё было иначе... Никогда не забуду наш первый поцелуй: она сама потянулась ко мне, закрыв глаза. Но поцеловал сначала её шею, потом за ухом. Она вздрогнула и глубоко вздохнула. В следующую секунду я уже целовал её в губы. Когда же мы разомкнули их, она, всё ещё не открывая глаз, сказала: "Теперь я знаю, зачем люди целуются - это так хорошо!" В её словах было столько забавной и чистой простоты, что я невольно улыбнулся.
- Не смейся надо мной! - Она толкнула меня кулаком в грудь и тоже заулыбалась. - Ты уверен, что мы с тобой правильно целуемся?
- Правильно, правильно! - Я весело засмеялся.
Она кинула в меня подушкой и села, смущённо опустив голову вниз.
- Поцелуй меня ещё... Мне понравилось...
С этого дня мы открыли для себя неисчерпаемый источник наслаждения. Я зацеловывал её до беспамятства. Мы могли часами сидеть, не выходя из дома, и пить дыхание друг друга.
Мы всё открывали для себя сами. Всё было в первый раз. Разве что-то может сравниться с остротой тех первых ощущений. Да... Много бы я, наверное, отдал, чтобы пережить то же в более зрелом возрасте.
Первые ласки... Всё происходило как бы само собой. Преодолевая смущение, мы всё же шли на поводу у природы, толкавшей нас всё дальше. Первые прикосновения к женской груди, обнажённым бёдрам влажными от возбуждения и волнения ладонями, губами. Ответные поцелуи...
Мы не спешили к полной близости: она хотела, но боялась. И я понимал её.
Мы часто голыми просто лежали под одеялом, крепко прижимаясь телами, целуясь и часто дыша от возбуждения; обнимались, гладили друг друга, находя в этом верх наслаждения. Тем более, что нам не с чем было сравнивать переживаемое, а друг друга - не с кем.
Но главное всё-таки должно было случиться. Мы думали, что всё произойдёт само собой, но ничего не получилось. Ей было очень больно, и она до смерти напугалась. Я же не знал, что делать. Мы оба переживали, виня каждый только самого себя. Когда же встретились на следующий день, она взяла инициативу в свои руки, и между нами случилось ВСЁ...
Мы были просто на седьмом небе! Я и не представлял, что умею и знаю, как это делается...
Я потому рассказываю вам об этом, чтобы вы поняли, как мы с ней стали близки. У нас была своя тайна, своя любовь, свой маленький мир наслаждения, казавшийся нам неисчерпаемым. Казалось, ничто не способно было его разрушить.
Будучи неразлучными днём, мы страдали друг без друга по ночам. В общем, счастье было безграничным. Мы всё больше и больше наглели. Нам уже не интересно было заниматься любовью в постели, а хотелось делать это везде, где только застанет желание: дома, когда находились родители, в подъездах, в скверах на вечерних улицах. Никогда не забуду, как мы занимались любовью на крыше высотного дома.
Поздний вечер. Тёплое летнее небо синим маревом разливалось над головой. Внизу светили огни ночного города, неоновые рекламы мигали и бегали тысячами огоньков. Она стояла ко мне спиной, ухватившись за сварной металлический парапет. Её длинные светлые волосы ниспадали тяжёлыми волнами на спину и плечи. Тёплый ветер ласкал наши обнажённые тела. Возбуждение было безграничным... Мы вдвоём словно плыли в какой-то невидимой ладье над ночным городом, мягко покачиваясь на невидимых волнах. Каждая волна приносила блаженство. Каждый толчок приближал нас к оргазму, хлынувшему подобно девятому валу!...
Проходя мимо этого дома через день-два, мы вспомнили о случившемся и решили посмотреть на "наше" место. Там стояла пара. Они целовались. На фоне ночного неба чётко вырисовывались силуэты. Мы переглянулись, взялись за руки, и, весело смеясь, побежали во двор, обсуждая, что подумали бы о нас прохожие, если бы увидели нас тогда?...
Одна только мысль о том, что нас могли видеть, возбуждала до безумия. Мы еле добежали до подъезда...
Нельзя, однако, сказать, что лишь физическая близость и желание поглощали нас полностью. Мы понимали друг друга, оберегали, ревновали. Ей нравилось всё, что делал я, а мне - всё, что хоть как-то было связано с ней.
У нас могло быть будущее, но мы сами сделали его несостоявшимся. Частые постоянные встречи иссушали страсть, и хотя чувство не уходило, оно стало иным. Любовь и страсть превращались в какую-то дружбу с сексом, теряя пламень ... Её это устраивало и даже нравилось, за всем этим она видела некую стабильность чувств, но я не понимал всей прелести таких отношений. Я хотел снова и снова испытать ощущение первооткрывателя, ощущение новизны...
Я стал изменять ей, хотя очень боялся потерять её. Двойная жизнь сделала меня раздражительным. Мы стали часто ссориться по любому поводу, страдая от этого. Наступило время, когда атмосфера наших отношений накалилась до предела. Дальше так продолжаться не могло...
Она первой сделала шаг, сказав, что нам необходимо расстаться. О, муки!... Как я страдал без неё, но глупая юношеская гордость не позволяла мне что-то изменить. Проводя под её окнами вечера и украдкой наблюдая, как она готовит уроки, смотрит телевизор, читает, я жаждал оказаться рядом с ней, но не мог. Перед тем, как выключить на ночь свет, она подолгу стояла перед окном и вглядывалась в темноту, но меня увидеть не могла.
Прошло, наверное, полгода, но чувства не ушли. Не было и дня, чтобы я не думал о ней, но под окна больше не ходил.
В школе были девчонки, которые волочились за мной, а узнав по " сарафанному радио " о нашей размолвке, удесятерили свои усилия. И, надо заметить, что не без успеха. Я менял их так же часто, как и трусы. Простите за пошлость, а трусы я менял после каждой.
Наступила весна. Вместе с ней пришло приятная и тягостная жажда перемен. Как я хотел, чтобы сейчас рядом со мной вдруг оказалась Она! И она оказалась рядом.
Она пришла сама, и, едва я открыл дверь, как целуя меня, она горячо шептала, что не может больше жить без меня, что страшно скучала и мучалась весь этот год...
Началась новая эпоха в нашей истории. Быть по-старому уже не могло: мы теперь умели подолгу обходиться друг без друга (в былые времена такое казалось невыносимым). Это не устраивала её, но устраивало меня: я был слаб и не мог порвать всех своих связей.
Она хотела видеться как можно чаще, и я стал врать ей. Врал много, часто забывая собственную ложь. Она не ловила меня на этом, но, безусловно, всё замечала и страдала. Тем не менее, в своих похождениях я был крайне осторожен и ни разу не дал ей прямых улик против себя. Казалось, её устраивало то, что я люблю её настолько, что не хочу поранить открыто. Бедняжка... Только позднее я узнал, как она ревновала. Чаша её терпения переполнилась, и однажды вся буря страстей выплеснулась через край. Она рассказала мне всё, что знала. Высказала всё, что думала. Такой я видел её впервые...
Наш окончательный разрыв стал неизбежен, а ведь мы были вместе без малого пять лет.
На этот раз всё переживалось менее остро. Было проще. Я уже знал противоядие от тоски: новые встречи - лучшее средство от одиночества... Но если бы всё было так просто...
Много, наверное, зависит от того, как расстаёшься. В первый раз мы разошлись спокойно, я не чувствовал за собою вины: ведь инициатором разрыва была она. На сей раз всё было иначе: мы расстались плохо. Расстались по моей вине. Я был не прав и мучился этой мыслью, но так же и понимал, что у наших отношений не было будущего. Да, я любил её, но сам целенаправленно разрушал то, что она всеми силами пыталась сохранить... Моя слабая воля не позволяла мне поступать иначе. Возможно, потому, что мальчишки взрослеют позднее, а жаль...
Встретившись через год в троллейбусе, мы обрадовались друг другу, как дети. Мы даже не поехали дальше, а пошли пешком, вспоминая наше удивительное прошлое. Её глаза искрились от солнца, она казалась такой же счастливой, как в первый наш год. Я проводил её до дома и спросил, когда встретимся снова. "Зачем?" - спросила она. В голосе её я уловил нотки испуга. Она не хотела начинать всё с начала, но я-то, дурак, захотел...
Я встречал её с учёбы, провожал домой. Стал дарить подарки... Я не знал, что у неё уже был другой, и она всякий раз должна была выдумывать причину, чтобы оправдаться перед ним за своё отсутствие. Она не хотела терять меня никогда, и теперь, когда представился шанс сохранить хоть какие-то отношения, ухватилась за него.
Она вышла замуж. Как ни странно, я перенёс это очень спокойно: она всё равно была моей, а муж - вообще не мужчина. Я не ревновал ничуть. Она тоже спокойно относилась к тому, что, приходя на свидания, заставала у меня других женщин, а просто шла на кухню ставить чай, пока я выпроваживал подружек. Затем, как ни в чём не бывало, мы болтали, смотрели видак, занимались любовью.
Она отдавалась с такой страстью, что, как мне казалось, её мужу не остаётся ничего.
Наверное, я начинал влюбляться в неё снова. Ерунду говорю... Я не переставал любить её никогда. А когда сказала, что у неё будет ребёнок, и она не знает, кто его отец - муж или я, во мне всё просто перевернулось.
Она ушла... А я не знал, что и думать... Сколько я пережил за эту ночь! Вся наша жизнь проходила перед глазами: первая встреча, первый поцелуй, любовь, похороненная мною заживо...
Ребёнок... Мне до сих пор не приходило в голову, что у нас с ней мог быть ребёнок. У нас? Конечно же, у нас! Он точно от меня. Я знал это наверняка. Боже!... Что же делать?... Противоречивые чувства боролись во мне. Было приятно и необычно. И в то же время безумная боль утраты терзала меня. Ещё не приобретя, я терял родного человека.
Несколько дней я не находил себе места...
Иногда мне казалось, что всё ещё можно изменить. Я внушал себе, что после того, как родится ребёнок, я верну её любой ценой. А может, не ждать? Нет! Не сейчас. Она непременно станет переживать, а это может повредить НАШЕМУ, ещё не родившемуся, ребёнку!
Мы вместе читали ему книжки, спрашивали разную чепуху, прикладывая ладони к животу, и по-своему интерпретируя каждый толчок этого крохотного существа. Она принесла видеокассету из женской консультации, где был НАШ малыш. Он двигался у неё в животе, дёргал ножками и ручками. Я попросил переписать кассету, - она не отказала. Каждый раз, проводив её, я ставил кассету и смотрел на своё "произведение" с таким глупым видом, какой, наверное, бывает у всех молодых отцов.
Подходило время... Я уже долго не видел её. Она готовилась рожать...
Наверное, я был первым, кто узнал о том, что У МЕНЯ РОДИЛСЯ СЫН.
У МЕНЯ РОДИЛСЯ СЫН !!! Я был счастлив! Я приходил к родильному дому, и она показывала мне малыша в окно... Как хотелось подержать на руках этот свёрток!
В роддом за ней приехал муж. Я стоял и смотрел, как вор, из-за угла, когда сестра передавала ребёнка ему в руки. Они сели в машину и уехали.
В эту ночь я не спал. Не зная, чем заняться, решил выпить. Но чем больше пил, тем чернее становились мои мысли. Этот козёл будет общаться с моим сыном в то время, как я вообще не могу подойти к нему!? Да хрен он его получит! Я нажрался, как скотина, и сделал то, чего никогда в жизни не прощу себе: припёрся в таком свинском виде к ним домой. Дверь открыл муж, я сказал, что мне надо с ним поговорить. Её не было дома, она и малыш были у его матери. Тогда я с шумом прорвался на кухню и рассказал ему всё! Да, я рассказал ему всё о наших встречах. Я смаковал, описывая, как мы трахаемся с ней. Он молча выслушал меня до конца, не оборвав ни разу, а затем вышвырнул моё пьяное тело на улицу...
Очнулся я в больнице. Оказывается, он избил меня так, что я два дня не приходил в сознание...
Она пришла ко мне в день выписки. Лицо её было печальным. Я боялся посмотреть ей в глаза.
- Я понимаю тебя, - тихо сказала она.
Да, она всегда меня понимала, чего не сказать обо мне.
- Прости меня, если сможешь!...
- Я прощаю, но между нами всё кончено. Ты сам всё испортил ... Ты поступил со мною подло. Ведь я отдала тебе всё. Всё, что могла... Но не переживай, у меня всё образуется: муж простил меня. Поверь мне, ребёнок от него. У сына положительный резус - фактор крови, как и у моего мужа. И у тебя, и у меня резус отрицательный. Твою группу и резус я узнала в больнице. Ходила специально. (Потом я узнал, что она не просто узнавала группу крови, но и сдавала кровь для меня.) И говорю это для того, чтобы ты понял, что ничего теперь не связывает нас. Я больше не люблю тебя. И ты, наверное, никогда не любил меня, если смог так поступить...
Она говорила что-то ещё, но я уже ничего больше не слышал...
Она поцеловала меня так нежно, как не целовала никогда. Это был последний поцелуй. Им она освобождала меня от того, что нас связывало до сих пор. Только сейчас я понял, как мало надо было для счастья нам двоим. И счастье наше я умудрился погубить. Мне захотелось умереть... Она, как всегда, оказалась великодушной, а я - подлецом...
О многом я передумал, но понял лишь одно - это конец. Обратного пути теперь нет. Я потерял всё, что имел.
Дома я включил видеозапись, кроме которой ничего в последнее время не смотрел: там маленькое, не рожденное ещё существо готовилось к жизни в этом подлунном мире...
Какой пародией на счастье показались мне все мои мечты, моё мнимое отцовство. Я с силой запустил в экран бутылкой. Слёзы ярости катились по моим щекам...
Где-то внутри стало легче. Начиналась новая жизнь. Я был полностью свободен. Она отпускала меня навсегда.
- Она прощала мне всё. Она любила меня, как, наверное, больше не будет любить никто, - сказал он, и слёзы покатились по его небритому лицу. Он смутился этого и быстро отёр их ладонью:
- Простите. Это не я плачу - это плачет вино. Извините...- Но слёзы уже душили его. Он резко поднялся и направился к двери. Вдруг обернулся, словно собираясь что-то сказать, но только махнул рукой:
- Извините...
Он ушёл, а мы ещё сидели и думали о том, какими разными бывают люди, приходящие в пивные бары. Некоторые приходят повеселиться, а некоторые, как этот - полечить душу. Возможно, каждый из нас думал о своём. Но кто сказал, что людям для понимания необходимы слова? Именно сейчас мы были на грани великого общения без слов, понимая каждое движение мыслей и чувств друг в друга. Так молча мы просидели до закрытия бара и, лишь прощаясь у двери, обменялись взглядами.
- Ты знаешь?... Я рад, что люди всё еще способны любить и страдать...