Небольшой прикарпатский городок встретил меня в середине лета дождём. Позднее я узнала, что дождь - наиболее частое состояние погоды в этом красивом зелёном крае, а зонтик - необходимая деталь туалета и зимой, и летом, за исклю-чением, может быть, короткого периода златой осени, когда окружающие леса под лучами неяркого солнца струятся с гор разноцветьем увядающей листвы.
Зонтик при мне был, и я, оформив в канцелярии документы, отправилась на квартиру, куда меня проводил вызванный для этого начальницей рабочий. "О, ще одну московку прислали!"- услышала я за спиной. Слова эти ничего для меня не значили, во-первых потому, что москвичкой я не была, во- вторых потому, что, зная об изъянах в "вечной дружбе" народов страны Советов, понятия не имела о существовании каких-либо трений между украинцами и русскими, спустя десятилетия после окончания большой войны. В моём родном городе они составляли единое славянское большинство.
Познакомившись с "пани", хозяйкой квартиры, и договорившись о цене, я сразу же отправилась к месту моей первой работы. Это была довольно большая, хорошо оборудованная по тем временам лаборатория с небольшим опытным производством. Всё это являлось новым филиалом одного солидного московского НИИ.
Крупный молодой мужчина, заведующий лабораторией, с хорошо поставленным зычным голосом и московским выговором, провёл меня по комнатам, объясняя что к чему. Одновременно он знакомил меня с сотрудниками.
В основном, это были молодые женщины, чуть старше меня, приехавшие добровольно из Москвы примерно год назад при организации филиала. У каждой были свои причины, заставившие поменять столичные улицы на плохо асфальтированные и освещённые горные дороги западноукраинского городка. Встретили они меня очень приветливо, и я сразу поняла, что с коллективом мне повезло.
Другую часть коллектива составляли жители этого края, чаще всего семейные, антагонизма в коллективе не было, просто интересы были разные. Поскольку я хорошо понимала украинскую речь, то местные меня тоже считали "своей".
Первой моей наставницей стала весёлая круглолицая москвичка Лиза. Она была лаборанткой, после окончания техникума уже несколько лет проработала в головном институте. Как я заметила, он пользовалась большим уважением среди старших и младших научных сотрудников и инженеров не только потому, что в её ведении находились все приборы и склянки, растворы и реактивы, без которых нельзя провести ни простого анализа, ни сложного исследования, ни даже потому, что у неё в сейфе хранилась вечная, как говорилось,"жидкая валюта" - спирт, но просто в силу её заводного характера.
В первый же вечер москвички пригласили меня на ужин. Они снимали все вместе домик из трёх комнат, так что было у них там что-то вроде общежития, или коммуны.
Во время ужина бурно обсуждались два события, в которых главными действующими лицами были незнакомые мне ещё Оля и Тамара. Как я поняла, в лаборатории было получено новое вещество. Его получила Оля. Второе событие касалось возвращения из отпуска Тамары, которой всё та же Оля приготовила неприятный сюрприз.
Оля появилась в лаборатории на следующий день, первый день в моей трудовой биографии. Лиза шепнула мне:"Попросись у шефа поработать с ней, она здесь самая способная, у неё можно многому научиться". Шеф и без просьбы направил меня к Оле в помощницы. Оля была ещё на больничном: получение неизвестного вещества сопровождалось непредвиденным выбросом. Действуя находчиво, Оля предотвратила взрыв, но при этом обожгла руки и теперь лечилась мазями и травами. Без работы она скучала, и в самом деле, чем было заняться в маленьком чужом городке, когда все знакомые работают в одной лаборатории?
Я выполняла при ней роль робота, делала, что говорила. Не могу сказать, что руководителем она была приятным. Её самоуверенный тон, требовательность, отсутствие деликатности в обращении очень смущали меня. Оборудование нашей учебной лаборатории было намного скромнее, тема для меня была новой, я действительно многого не знала и чувствовала себя в присутствии Оли просто дурой. Дома, уткнувшись в подушку, я часто плакала, скучая ещё по родному городу и близким людям, оставленным там.
Но через некоторое время мы привыкли друг к другу. Оля нашла для меня в библиотеке несколько нужных книг, я поняла, что от меня требуется, и у нас с ней, как и с остальными, установились хорошие отношения. Позднее, получив уже самостоятельное задание, я со стороны наблюдала, как ловко, почти артистично, делала Оля всё, чем занималась.
Она нравилась мне всё больше. В каждом коллективе, большом или маленьком, всегда есть женщина, за которой все признают право первой красавицы. Оля и была ею. Природа или родители наградили её статной фигурой, копной длинных золотистых волос, ласкающими светлокарими глазами в обрамлении густых ресниц. Портил её только не очень ровные передние зубы, но когда их видно не было, она казалась самим совершенством.
Вечерами и в выходные дни, если погода позволяла, мы всей компанией ходили в лес к целебному источнику, купались в искусственном озере, находящемся в конце нашей улицы, а если шёл дождь, шли в центр городка, где находились магазинчики, маленькие кафе, сохранившие ещё особый шик незнакомого нам западного мира. Поближе к нам был недавно открыт новый Дворец культуры, где иногда можно было, хоть и с опозданием, посмотреть новый кинофильм.
Оля с нами ходила редко. Она встречалась с местным парнем, которого звали Мечислав, или короче, Мечик. Он был красив, всегда аккуратно, даже щеголевато, одет, неизменно вежлив. Мне были поначалу непривычны его бесконечные "Прошу" и "Целую ручки". Работал он подсобным рабочим на нашем производстве, образование имел начальное, но выглядел как аристократ из кинофильмов или спектаклей. Не знаю, кто воспитал его так или это было врождённым, у каждого свой талант.
Этот Мечик и был предметом разговоров, которые велись на работе и после неё. Всех очень волновало, что будет, когда приедет Тамара. Лиза рассказала мне, что Мечик - жених Тамары, и она досрочно взяла отпуск, чтобы съездить в Москву и сообщить о предстоящем браке родителям. Учитывая, что отец её был заместителем министра, разговор ей предстоял непростой. А тут Оля в её отсутствие решила с Мечиком позабавиться, да видимо, сама увлеклась.
Надо сказать, что у всех моих новых знакомых было солидное прошлое, и они были уже "не девушки", хотя не все были замужем, даже в прошлом. Это обстоятельство вызывало осуждение у кое-кого, особенно людей постарше, но сами москвички совсем этого не скрывали и не стыдились. Видимо, сексуальная революция в столице началась намного раньше, чем в провинции.
Оля как раз замужем уже была, а вот Тамара выходила замуж впервые. В общем, все Олю осуждали: " На неё глазеет всё мужское население городка, на танцах проходу не дают, на работе каждый в глаза ей заглядывает. Всё мало! Могла бы злосчастного Мечика бедной Тамаре оставить!" - возмущались старшие и младшие научные сотрудники, инженеры,лаборанты, подсобные рабочие и даже уборщицы. За Тамарой было право первой.
К чести Мечика, он вначале пытался сопротивляться, но Оля была талантлива во всём. Она ушла из домика - общежития, сняла комнату, в короткий срок превратив её в уютное семейное гнёздышко, в котором Мечика ждали красивая женщина, красивые вещи и вкусная еда.
Часто сняв со стены гитару, пела Оля несильным, но приятным голосом мелодичные украинские песни. Она, хоть и выросла в Москве, была украинкой, и в детстве часто гостила у бабушки в селе где-то под Винницей. Правда позднее, каникулы проводила чаще заграницей, где отец служил военным атташе в одной из социалистических стран. Мечик влюбился в Олю без памяти, совсем забыв свою невесту.
На все упрёки Оля отвечала: "Меня не пожалели, и я жалеть никого не буду". Что означала эта фраза мы до поры не знали, как и не знали, почему разошлась она с мужем. Дежурная фраза- "Не сошлись характерами,"- ничего не объясняла.
Тамара вернулась из отпуска досрочно, сразу же рассказала, как плакала и отговаривала её мать, как удивлялась сестра, а расстроенный отец только сказал, глядя на фотокарточку Мечика: "Я понимаю, что ты будешь с ним делать в постели, но о чём ты будешь с ним говорить?" В общем, родителей она предупредила, а благословения ей не требовалось. Однажды они уже вмешались в её личную жизнь.
Позднее, работая с Тамарой вдвоём в изолированной "ртутной комнате", услышала я историю её первой любви.
В институте вместе с ней учился парень, еврей, нравился он ей с первого курса. Она свои чувства скрывала, он же её не выделял среди других однокурсниц, но к последнему курсу отношения их стали меняться. Она вела себя смелее, и он стал проявлять к ней всё больший интерес. Стали бывать они часто вместе, приходить в дом. Тамара познакомилась с его родителями - врачами, познакомила его со своими. Ещё больше сблизила их одна тёплая осенняя ночь в деревне, куда отправили их "на картошку".
В институте их все считали женихом и невестой. Оставалось только оформить свои отношения официально. Тамара не торопилась сообщать всё родителям. Она знала, что брак этот не обрадует их. Не так давно реабилитировали врачей, но по Москве продолжали ходить слухи об евреях - "убийцах в белых халатах".
Её родители в это не верили, но в их окружении евреев не было, и зная настроения "наверху", они считали, что такое замужество дочери может повредить карьере отца.
Жених Тамары, почувствовав, видимо, изменение отношения к нему в её семье, сам стал избегать встреч с ней, а зимой, когда пришло время направления выпускников на работу, кончилась их любовь.
В то время новый руководитель страны объявил очередную кампанию - развитие Большой химии, в которой страна значительно поотстала. В Москве расширялись и открывались новые кафедры и лаборатории, требовались кадры, всех москвичей оставляли в Москве. Всех, за исключением выпускников - евреев. Когда они выходили из кабинета, где заседала комиссия, сокурсники старались не встречаться с ними взглядом, даже те, которые любили с издевкой рассказать или послушать антисемитский анекдот.
Тамара ждала "своего", но он прошёл мимо, не взглянув на неё, под руку с девушкой - еврейкой, и она поняла, что он потерян для неё навсегда.
Наверное, этот парень не очень любил её, да и она не проявила достаточно характера, но винила во всём родителей, считая, что если бы тогда поддержали они её, была бы у неё давно семья с любимым человеком. Так что на этот раз Тамара твёрдо решила счастья своего не упускать.
Яркой внешностью Тамара не отличалась, да и в работе была добросовестна и в меру способна, не более того, но была она хорошо образована, знала и любила поэзию и живопись, играла на пианино, в разговоре была остроумна, не без доли яда.
Узнав о случившемся, Тамара заявила, что Мечик её и уступать его ни Оле, ни кому-либо ещё она не намерена. В первый же день она тоже покинула домик - общежитие и сняла комнату рядом с работой. В этом городке проблем со съёмом жилья не было.
После работы она поджидала Мечика у проходной и уводила к себе, где его ждал поздний обед или ранний ужин, приготовленный по рецептам местной кухни. Поговаривали, что помогала ей в этом за определённую плату квартирная хозяйка. Ставилась и выпивка. Тамара очень старалась, стала тщательнее одеваться, следить за собой. Из Москвы, вероятно из отцовского распределителя, навезла она много красивых вещей, которые простому народу были недоступны.
Оля тоже не дремала, отказываться от Мечика она и не думала. Мечик метался между двумя женщинами, уходя с работы то с одной, то с другой. На работе он часто появлялся нетрезвым, прогуливал, ему грозили увольнением, и тогда он сообщил, что скоро уезжает навсегда в Польшу.
Последний раз соперницы сразились на смотре самодеятельности во Дворце культуры. Оля, очень красивая в украинском национальном костюме, с толстой косой, перекинутой через плечо, пела украинские народные песни. Тамара, в чёрном бархатном платье с нежной бисерной вышивкой, тоже была хороша. Она читала стихи и играла композицию на темы старинных русских романсов. Мечика в зале видно не было, да это и не требовалось. Не для него старались они в тот вечер, а друг для друга.
Мечику вообще было не до самодеятельности: семья его готовилась к переезду в Польшу. Не знаю, насколько было это добровольным, но по соглашению между двумя дружественными странами, распродав срочно нажитое поколениями имущество, польских украинцев переселяли в пределы Украины, а украинских поляков - в Польшу. Для этого были, наверное, какие-то причины.
Семья Мечика продала дом, купила автомобиль, и подвыпивший Мечик хвастал, что рабочим больше не будет. Машину они сдадут в аренду таксистам, а родители откроют собственную кондитерскую. В этих планах мы не видели места ни для Тамары, ни для Оли.
В один из дождливых дней, когда февральская оттепель превратила улицы в месиво из талого снега и дождевых луж, Оля, которая куда-то отлучалась, влетела в лабораторию и объявила: "Поздравьте меня, мы только что расписались с Мечиком!"
Думаю, самому лучшему режиссёру не удалось бы придумать немую сцену интереснее той, что получилась у нас в тот момент. Кто застыл со стеклянной пипеткой во рту, кто, забыв перекрыть краники у бюреток, выпускал струйки разноцветных растворов прямо на стол, кто автоматически продолжал бесконечное взвешивание на точных весах... Слух разнёсся мгновенно, и изо всех комнат стали собираться у нас любопытные.
Первой опомнилась Лиза, она сказала то, о чём подумал в первую очередь каждый из нас: "Но ведь он уезжает!" Оля, выливая воду из сапог, спокойно ответила:"И я с ним". "Но что ты будешь там делать?"- спросил кто-то. "Буду хозяйкой кондитерской, мне его мать обещала". "Но кто тебя туда отпустит, Польша ведь заграница", - вставила я. Оля ответила всё так же спокойно: "По новому закону брак с иностранцами разрешён".
Тамара всего этого не слышала, они с лаборанткой Христей отбирали пробы в цеху. Когда она вошла, все вышли, оставив Олю с Тамарой наедине. Не знаю, что сказала Оля, что ответила Тамара, но уходя, Тамара громко, чтобы слышали все, прокричала:
"Этого не будет, не будет никогда, я не допущу!"
Дня через два Тамару вызвали в кабинет начальницы. Вышла она оттуда красная, прошмыгнула мимо нас и досрочно ушла домой. Оля, безмятежно напевая себе под нос весёлую песенку из только вышедшего на экраны кинофильма "Карнавальная ночь", колдовала над колбами в вытяжном шкафу. К начальнице её вызывали раньше, но о чём там шла речь, она не рассказала.
Через день заведующий лаборатории передал Оле приказ о направлении её в командировку в Москву, оттуда был получен вызов. Она, сославшись на нездоровье, оформила больничный лист и в Москву не поехала. Вместо неё поехал заведующий.
Вернулся он скоро и не один. Вместе с ним приехал пожилой мужчина, которого все москвичи знали и называли по имени-отчеству. Мужчина был начальником того отдела, где решались судьбы людей. Мне тоже пришлось познакомиться с ним, потому что его очень заинтересовала моя "пятая графа", где указывалась национальность: евреев в институте было немного, а в нашем филиале всего двое - я и начальница, которая его и создавала.
С Олей "московский гость" беседовал долго, проводил её домой, так что о содержании беседы мы узнали поздно вечером, когда расстроенная Оля пришла в домик к москвичам.
Она рассказала, что полковник, таков был чин начальника первого отдела, сообщил ей, что полученное ею вещество является новым, и на него надо оформлять заявку на авторское свидетельство, ей присуждена первая премия по институту за эту работу.Бывший её руководитель высоко ценит её талант и предлагает руководство в защите диссертации, а также место в своей лаборатории. В общем, полковник предложил ей вернуться в Москву, и, главное, он напомнил, что она работала в секретной лаборатории, а значит, ехать заграницу не может.
Оля же считала, что секреты их лаборатории, если поискать, можно найти в научных журналах, а её новое вещество ещё должно пройти не одну проверку, пока будет ясно, действительно ли оно получено впервые. "Впрочем, - заявила она,- меня это уже не интересует, через месяц я буду в Польше".
Тут мы все бросились уговаривать Олю послушать полковника, вернуться в Москву, бросить эту дурацкую затею с Польшей, аннулировать брак с Мечиком. Неожиданно Оля расплакалась, сказав, что к родителям вернуться не может, отец выгнал её из дому, и вообще планов своих она не меняет.
На следующий день Оля на работу не вышла. Сразу после обеда полковник провёл общее собрание лаборатории. Он говорил много высоких слов о долге и патриотизме, обвинил нас в том, что просмотрели разложившегося человека, избрав даже своим комсоргом, теперь её надо немедленно из комсомола гнать, а нам сделать выводы...
Времена сталинские уже прошли, вольный ветер свободы проник в наши души, и мы со всей горячностью молодости, словно мстя за сковывающий нас с детства страх, обрушились на полковника, заявляя, что никто не имеет права решать за человека его судьбу. Да, нам тоже не нравится брак Оли, но она взрослый человек и вправе поступать по своей воле, так что исключать её из комсомола мы не будем, не за что.
Полковник очень разозлился, пословицей: "Каков поп, таков и приход",он намекнул на недавнее прошлое нашего заведующего, который после пятилетней отсидки в ГУЛАГе за анекдоты, рассказанные в кругу сотрудников нашего НИИ в Москве, не мог ещё туда вернуться, хотя был уже реабилитирован. Полковник заявил даже, что наш филиал настоящий "рассадник", и он его закроет, но поняв, что наговорил лишнего, успокоился и объявил: "Ваша Оля преступница и уже в тюрьме, а комсомольцы в тюрьме не сидят". После этого сообщения в полной тишине он вышел и уехал.
Мы бросились искать начальницу, на собрании её не было. Кабинет был закрыт. Мы остались ждать её после рабочего дня, знали, что она обязательно приедет на работу. Тамары на собрании тоже не было, кто-то вспомнил, что она собиралась ехать в областной центр за литературой.
Впрочем, нас интересовала только Оля. Что с ней? В чём её обвиняют? Можно ли её повидать?
Все эти вопросы мы буквально обрушили на начальницу, как только её старенькая легковушка въехала во двор. Начальница была очень расстроена, ничего не ответив, она направилась в свой кабинет, сказав только: "Пусть она вам всё и расскажет".
Тут мы заметили, что из машины вышла Тамара и быстрым шагом направилась к проходной. Мы догнали её и заставили говорить.
Она была внешне спокойна, только много раз повторяла: "Вы же сами её осуждали, вы же сочувствовали мне! Вы её не знаете, я знаю о ней всё, мы вместе учились. Она приносит несчастье, сделала несчастными меня, своего мужа, Валерия, - он так любил её..." И видимо, желая как-то оправдаться перед нами, здесь же на скамейке у проходной, среди застывших в предчувствии весны гор и деревьев, поведала она нам трагическую историю любви и мести Оли, о которой та просила её никому не рассказывать и о чём никогда не говорила сама.
История эта, сама по себе обычная, была окрашена в мрачные тона только из-за силы чувств и незаурядности действующих лиц.
Учились с Олей на курсе два товарища, Павел и Валерий, оба были в неё влюблены. Оля тогда была в самом расцвете своей девичьей красоты, да и одевалась лучше, чем большинство студенток в то время. Отец её служил заграницей, первые студенческие каникулы она провела там, пользовалась успехом у молодых дипломатов, откуда и появилась уверенность её в поведении, даже заносчивость. Дружила она только с Павлом и Валерием. Все трое отлично учились, а более красивой пары, чем она и Павел, которому Оля отдала предпоч-тение, во всём институте в то время не было. Валерий был у них третьим, и все знали, что влюблён он в Олю без памяти и всякой надежды, хоть тоже был парнем видным. Всё шло к свадьбе-женитьбе и счастливому для Оли концу.
Но года через два появилась у них в институте девушка из Эстонии. Ничем не лучше была она Оли, но Павел Олю оставил и стал встречаться с ней.
Оля пережила измену Павла очень тяжело, была даже попытка самоубийства.
Её спасли, но она долго пролежала в больнице, учёбу оставила, целый день проводила в пустой квартире, с ней рядом был только Валерий. Он и сообщил родителям о происшедшем. Отец настоял на отзыве в Москву, родители сделали всё, чтобы вернуть Олю к жизни. Учебный год был потерян.
Занимаясь в институте на этот раз на одном курсе с Тамарой, Оля стала женой Валерия. Валерия оставили в Москве, Оля после окончания института получила назначение в НИИ.
За что невзлюбила она Валерия, неизвестно, скорее всего просто за то, что он не Павел, но обращалась с ним грубо, унижала, не щадя его самолюбия, а он служил ей как верный паж.
Жили они с Олиными родителями, которых её поведения возмущало, отец скандалил, она ему грубила. Валерий, не выдержав, уехал из Москвы, затем вернулся, но больше месяца они вместе быть не могли, и тогда он уехал совсем, не оставив адреса и не оформив развода. Оля дома тоже оставаться не хотела.Отец не мог ей простить Валерия, в котором видел идеального мужа для дочери, так что, когда организовали филиал, она подала заявление о переводе туда одной из первых.
Зная, что Оля с мужем официально не разведена,Тамара, услышав о её браке с Мечиком, в тот же день состряпала заявление в суд, обвиняя Олю в двоемужестве, что считалось уголовным преступлением. Оказалось, что Оля, сославшись на утерю паспорта, расписалась с ним в журнале, а родственница Мечика, выдала ей справку об оформлении брака без паспорта.
"Я же не знала, что её посадят на два года в тюрьму", - оправдывалась Тамара. "Вы же все сочувствовали мне, я думала просто проучить её!" Срок по этой статье Оле на самом деле дали максимальный.
Оставив Тамару, наскоро перекусив, мы, несмотря на испортившуюся погоду, поспешили к нашей начальнице домой, в центр городка, чтобы узнать, что можно сделать для Оли. И от неё мы услышали,что копию заявления в суд Тамара тут же отправила в Москву полковнику, приписав, что Оля собирается уехать заграницу. Это был настоящий донос.
В такое несложное гражданское дело вмешались всемогущие "органы", которые выпускать Олю в дружественную Польшу ни за что не захотели. Так что двоемужество явилось очень удачным предлогом для её задержания.
С Тамарой мы больше не разговаривали, вскоре она уволилась и уехала в Москву. Приехали вызванные начальницей родители Оли, начальница помогла им найти лучшего в этом крае адвоката, дело было направлено на пересмотр, затем Оле меру наказания изменили и освободили. Но пока шёл пересмотр дела, она три месяца просидела в женском лагере, недалеко от городка. Мы бывали у неё там.
Когда Оля вернулась, мы увидели, насколько она изменилась. Косу срезали в первый же день в тюрьме, короткая стрижка не шла ей, пела она теперь только лагерные песни, начала курить, и вообще заявила, что теперь ей ничего не страшно.
Я подумала, что ей ничего не было страшно уже давно, со времени измены Павла.
Хотя её брак с Мечиком был признан недействительным, Оля его продолжала считать своим мужем, говоря, что развод с Валереем оформит и будет добиваться выезда к Мечику. Они переписывались. Ей нравилось, что Мечик в письмах называл её не иначе как "милая жёнушка" и звал в Польшу.
Христя же читала нам письма его матери, где та жаловалась, что Мечик нигде не работает, много пьёт, хвастает, что жена у него "инженерка", над ним смеются и однажды даже побили сильно. Машину на такси они поставили, с этого и живут, а с кондитерской ничего не получилось. Скучают все по родным местам. Эмигрантские письма отовсюду одинаковы...
Я вернулась в свой родной город. Время от времени к нам на "юг" заезжал кто-нибудь из моих бывших сослуживцев. Говорили о жизни, вспоминали молодость и веру нашу в новые времена. Вспоминали общих знакомых. Большинство москвичей вернулись домой, некоторые, в том числе и Оля, остались в городке навсегда, получили квартиры, обзавелись семьями.
Валерий приезжал к Оле, они оформили развод. Он стал в Сибири директором большого комбината, теперь у него жена, двое сыновей. Оля вышла замуж за такого же простого местного парня, каким был Мечик, растит дочь, родители иногда приезжают к ней. О Мечике никто ничего не слышал, как и о Тамаре.
Когда начальница ушла на пенсию, Оля замещала её некоторое время, но в Москве её не утвердили.Видимо, помешала та давняя судимость и отсутствие партбилета. Несколько авторских свидетельств она получила, а вот диссертацию защищать не стала, надолго отлучаться из дому не могла из-за ребёнка.
И я подумала, что же определило её так блестяще намеченную, но не состоявшуюся судьбу? Любовь? Нет, скорее ущемлённое женское самолюбие, которое бывает сильнее любви.