Она нажимает на кнопку пульта, как только возвращается домой, и до самого утра не гасит экран. Ей все равно, что смотреть, главное, чтобы монотонный шум чужих голосов не замолкал ни на минуту, и мелькающие лица отвлекали ее от собственных удушающих мыслей. Она впивается в телеэкран взглядом жадно, как голодный зверь впивается клыками в добычу, и смотрит, не отрываясь. Бездумно перещелкивая каналы, словно имитируя попытки найти что-то интересное. Хотя ей было интересно все, и одновременно, совсем ничего не интересовало. Салли просто смотрела, не обращая внимания на ноющую боль в глазах под вечер, смотрела до поздней ночи, пока организм сам не отключался и не засыпал, вымотанный бессовестным режимом. Она никогда не расставалась со своим нехитрым увлечением.
Потому что там, на экране, беспрестанно что-то происходило. А вот в жизни Салли не происходило ровным счетом ничего. Сквозь плотное, чуть выпуклое экранное стекло были видны чужие жизни, кипящие страсти, дружба, ненависть, предательство, чужие слезы, смех - все то, чего у нее никогда не было. Она ненавидела телевизор за то, что у него было, и, вместе с тем, не могла расстаться с ним. Иначе бы она осталась один на один со своей пустой жизнью, с унылой работой, где ее окликали по фамилии сухие голоса, с вечно обозленной на нее семьей и крохотной душной квартирой.
Экран спасал ее от всего этого. В глубине души Салли понимала, что это не спасение, а просто отсрочка неминуемого. Когда-нибудь, да. Когда-нибудь она обязательно сопьется или сядет на наркотики, и наверняка закончит свой бессмысленный жизненный путь в захудалом вшивом мотеле на окраине, или, может быть, сиганет с крыши высотки, навсегда рухнув в тишину. Но сейчас она возвращалась домой, щелкала кнопкой и проваливалась в небытие. Ей не пришлось даже выдумывать свой собственный мир - он и так был перед ней, стиснутый до обидно маленьких размеров, и помещенный в тесную пластиковую коробку, говорящую заманчивыми голосами неизвестных людей.
Когда становится совсем поздно, телеэкран приобретает зловещий оттенок. В темной комнате его блики дарят лицу мертвенно бледные цвета. Салли сидит на полу, настолько близко к экрану, насколько может. Досадно, но как только стрелка часов объявляет о том, что уже давно перевалило за полночь, все каналы показывают совершенную чушь. Видимо, никто не смотрит их так поздно. Никто, кроме нее.
Салли преданно сидит у экрана, прижимаясь к нему, как бродяга в холодную ночь жмется к огоньку костра. Вот только шум чужих голосов вдруг стихает, телевизор озадаченно шумит, и вместо изображения по экрану идут серые волны помех.
Салли замирает, словно пораженная в самое сердце. По позвоночнику струится липкий страх, и она начинает остервенело щелкать пультом, проматывая все каналы с бешеной скоростью.
Ничего.
Только серые помехи и негромкий, едва различимый шум, зависший в ушах. И это страшно, страшно так сильно, что все тело немеет, а в горле рождается еле слышный сдавленный хрип.
Дом наваливается на нее тяжелой тенью. Вся ее жизнь наваливается на нее, сжимая плечи до хруста костей, и заставляя, наконец, поверить, что она - один на один с собой.
Но страх проходит быстро. В конце концов, экран все так же маняще светится, а значит, ничего не поменялось. Салли успокаивает себя, поджав колени к груди, и немигающим взглядом снова смотрит вперед. В серые волны помех.
Мало кто знает, что поздней ночью телевизор начинает работать на прием.
В доме все так же тихо. Телевизор давно выключен, и черный экран теперь всего лишь отражает сидящую перед ним девушку, и серые корявые помехи, единой строкой бегущие в пустых глазницах Салли.