Раскалённый мучительный день уже прошёл, и подступила беззвёздная, и тоже мучительная, и тоже знойная, душная, смрадная ночь. Город стенал похотью и злобой, сам себя изжигал гноем меркантильности, мелочности. Богатые пожирали плоды, женщины продавались, бедные стенали, грызли друг друга.
Ну, а под мостом Мария говорила Афанасию Петровичу и Гильому:
- Справились вы с первым пожеланием. Что ж, хорошо. Теперь пришло время, чтобы второе исполнить. Слушайте. Хочу, чтобы матушку мою так же, как и отца ко мне привели...
- Но, Мария. - Архип Григорьевич взял свою дочь за руку. - Матушка наша погибла ещё раньше, чем нас с тобою разлучили. Ты, быть может, не помнишь: я тогда получил серьёзную травму на производстве, и не мог работать. Времена были тяжёлые, нам совсем нечего было есть, и вот матушка наша устроилась в шоу "Тёмная Сторона Луны". Ну, ты знаешь - это в чёрных кратерах проводится, и...
- Да, знаю-знаю...
- Оттуда мало кто живым выходит, я её отговаривал, но она, чтобы ты с голоду не умерла, всё-таки согласилась в шоу участвовать. И... - морщины отчётливо вырисовывались на лице Архипа Григорьевича, и он смахнул набежавшую слезу. - И её не стало. Ничего от неё не осталось, даже праха. Но семьям всем участников игры выплачивается некоторая сумма. Вот, благодаря этим денежкам, мы и продержались тогда до тех пор, пока я не вылечился, да на работу не вышел... Так что, доченька, всё что нам от матушки осталось - это светлая память...
- Нет. Всё-таки я хочу, чтобы матушка была здесь, с нами.
- Но. - начал было Архип Григорьевич.
- Подождите. Мне кажется есть всё-таки выход. - сказал Афанасий Петрович.
И все, за исключением Ренаты, которая мирно спала, обернулись к нему.
Афанасий Петрович прокашлялся, и заговорил быстро, и в большом смущении.
- Я говорю Ведьме с Титана.
- Ведьма с Титана? - переспросил Гильом.
- Да. Ведьма с Титана. Вам должно быть известно, что Титан - это спутник Сатурна. У Титана есть атмосфера из азота, также - с примесью метана и аргона. Давление у поверхности: 1.6 атмосферы. Там есть океан: страшный этано-метановый океан, температура которого -180 градусов. Атмосфера ярко розовая, с примесью ржавчины. Дуют сильные ветры. Люди построили там несколько станций, добывали с двухкилометровой глубины платину. Там большие залежи платины... Одна из станций стояла на берегу океана. Несколько человек работали там, и среди них - женщина по имени Хельга. Они производили бурение, и, помимо того, какой-то секретный, спонсированный военными эксперимент. Производили излучение на прибрежную часть океана. И тогда из океана появилось нечто. Это была какая-то тварь, не имеющая ничего общего с земными формами жизни. Тварь начала разрушать станцию, и вскоре схватила Хельгу. И в то мгновенье, когда тварь собиралась поглотить женщину, произошёл страшный по силе взрыв. Никто не знает, что было причиной взрыва, но электронные датчики успели зафиксировать, что произошло слияние человеческой сущности Хельги, и той твари. Станция была заброшена, никто не ходит туда. Место то считается проклятым, но при этом все знают, что Хельга жива, что она, слившись с той тварью, существует в заброшенной станции, и что у неё есть дар - она может отправить своих гостей назад во времени... Повторю - это не подтверждено учёными, это только легенда, страшная сказка, если угодно, но наша единственная зацепка. Если бы ведьма смогла отправить нас назад во времени, так мы бы смогли спасти матушку Марии.
- Да, похоже - это единственная зацепка. - кивнул Гильом, и с чисто юношеской пылкостью поинтересовался. - Когда же мы отправляемся на Титан?
* * *
Если взглянуть на космопорт с высоты птичьего полёта, так представилось бы это здание в виде огромной, ржавой медузы распластавшейся на отравленной, выжженной земле. На сотни метров расходились щупальца, в которых мельтешили отправляющиеся в космические путешествия люди, а также - служащие космопорта и роботы. В центральной части космопорта вздымалась многометровая труба, из которой с периодичностью в несколько минут поднимались корабли большие и малые; отправляющиеся в основном на Луну и Марс; реже - в отдалённые уголки Солнечной системы. Вначале корабли поднимались медленно, выбрасывая за собой раскалённые огневые клубы; грохот при этом стоял невыносимый. Но высоте в две мили включались Т-движки; и на место грохота приходил тончайший, почти неуловимый для человеческого слуха писк, а на место огненных клубов - ярко-голубые, прямые полосы. Корабли ускорялись, и подобно стрелам уносились в израненное небо. Также некоторые и возвращались - они садились на широком поле, поблизости от здания космопорта. Поверхность "поля" расступалась под ними, и они спускались в подземные ангары, где производилась выгрузка пассажиров и грузов.
Однако, Афанасий Петрович, Гильом Де Кабестань и Рената отправились не к этому огромному зданию, но чуть в сторону; туда, где среди широких, безжизненных полей поднимались старые, перекошенные постройки. Возле этих построек было совсем безлюдно, и лишь изредка проезжали, вздымая дымовые клубы, массивные, уродливые грузовые роботы. Здесь, насколько было известно Афанасию Петровичу, располагалась "лавочка" Сергея Стравинского, отставного капитана космофлота, а ныне - контрабандиста, владельца нескольких посудин, на которых за определённую плату можно было добраться куда угодно в пределах Солнечной системы.
Они подъехали на такси, которое, тоже запыхалось в этой раскалённой, душной пустыне, и трещало, и грозило взорваться, но всё же не взорвалось, и выпустило наших героев.
Они вышли, загримированные, никем пока что не узнанные. У Афанасия Петровича была теперь борода; также - густые седые брови, и бесцветная, невзрачная одёжка. У Гильома были чёрные очки. Ну, а лоб Ренаты был сокрыт капюшоном.
Только такси развернулось, и, натужно скрипя, покатило прочь, к возвышающимися над горизонтом городским громадам, и Вавилонской башне, как железная дверь ближайшей постройки громко ухнула, отскочила вверх, и из образовавшегося светлого проёма устремился к ним Сергей Стравинский. Ног у него не было, и он сидел на кресле, к которому крепились стремительные стальные лапы. Сергей Стравинский улыбался, но глаза у него были въедливые, колючие, злые. Это были очень внимательные глаза, и он сразу оценил, что Афанасий Петрович чрезвычайно нервничает, а, стало быть, ему есть чего бояться. Стравинский заговорил скрежещущим голосом, - ведь в организме его оставалось не так уж много органики:
- Вы выбрали не правительственный космопорт, но меня. И, смею вас заверить - это совершенно правильный выбор!.. Надёжность, скорость, а самое главное - полная конфиденциальность...
- Вот-вот. - кивнул Афанасий Петрович. - Именно в конфиденциальности мы и заинтересованы в первую очередь. Вы получите определённую плату, и доставите нас туда, куда нам будет угодно.
- Да. Да. Да. - кивал, продолжая улыбаться, Сергей Стравинский. - Именно так всё и будет. Только вот не я вас повезу, но компьютер-мозг, который я должным образом запрограммирую. Ну, неугодно ли пройти внутрь?.. А то просто совершенно невыносимо стоять здесь, на солнцепёке...
И они прошли во внутренние помещения, которые были куда как приятнее наружной обёртки.
* * *
Несмотря на то, что немалый процент приходилось отстёгивать инспекторам от государства, Сергей Стравинский неплохо жил и, даже более того - он роскошно жил, он с шиком жил; и те светлые, приветливые помещения, в которых он принимал своих гостей, ни в какое сравнение не шли, с теми воистину дворцовым покоям, которые он оборудовал себе на тайных, подземных уровнях. Помимо дюжины рабынь, там содержалось и несколько уродцев сконструированных специально для Стравинского, и Стравинский издевался-потешался над этими уродцами так, как ему было угодно.
Основной статьёй его доходов служили перевозки клонов "девочек", а также и "мальчиков" в притоны на богом забытых спутниках далёких планет. Он знал, что этих несчастных ждало на этих рудниках мучительное существование: там их не только использовали для удовлетворения половой похоти, но за определённую плату могли и убить, и истерзать до смерти. А ему было на них плевать, он был бизнесменом; о счастье других, вообще - о каком-либо сострадании к ближнему не задумывался Стравинский. Он был продуктом своей эпохи; точнее - худших проявлений этой эпохи. Всякий стон своей души, каждый крик совести он привык считать слабостью, и душил в самом зачатке; а если не помогало, и он испытывал что-то похожее на раскаянье, тогда он глушил это чувство выпивкой. И он даже не подозревал, что приближается к безумию, что скоро будет испытывать уже мистический страх перед своими пусть косвенными жертвами, и умрёт банально и грязно, как собака - от передоза, захлебнувшись в своей кровавой рвоте.
И, хотя внутри он был уже мёртв; всё же он ещё подавал признаки наружной жизни; и даже составлял ловкие планы и комбинации, схожие со сметливостью муравья, который суетливо тащит себе какую-нибудь соринку. Себе. Себе. Поиметь какую-нибудь выгоду для себя...
Сергей Стравинский сразу смекнул, что эти, скрытые под неумелым гримом, представляют большую значимость для государства, и что за их выдачу можно поиметь вознагражденье куда большее, чем они могут предложить.
Он провёл их в сияющую белизной комнату, в середине которой, в окружении мягких фиолетовых кресел стоял серебренного цвета стол.
- Прошу. Присаживайтесь. - предложил Стравинский.
- Нет. Нет. - покачал головой Афанасий Петрович. - Для нас главное - скорость. Не могли бы мы сразу договориться, и отправиться в полёт?
- Конечно же могли... - кивнул Стравинский, и, стуча своими паучьими лапами, подтолкнул Афанасия Петровича в кресло. - ...Вот здесь мы и договоримся... Прошу...
Поверхность стола в трёх местах распахнулась. Оттуда взметнулись три овальных бокала, в которых пузырился обычный квас.
- Прошу, угощайтесь. - предлагал Стравинский.
- Нет. Мы, пожалуй... - начал было Афанасий Петрович, но Стравинский настойчиво перебил его
- Очень хороший квас. Попробуйте. Не обижайте меня...
Все трое взяли бокалы, и даже не заметили, что тончайшие иглы прокололи кожу на подушечках их пальцев, и высосали совсем немного крови. Тем более, не знали они, что тут же анализ этой крови был передан на центральный компьютер в доме Стравинского, однако ж дальше не пошёл - сначала хозяин желал сам убедиться, что за "пташки" к нему залетели.
И вот Афанасий Петрович рассказал, куда их надо доставить, но ни словом не обмолвился ни о цели их полёта, ни о Марии, которую, вместе со вновь обретённом отцом оставили в маленькой, едва не разваливающейся гостинице на окраине города, и о которой Афанасий Петрович уже страстно, едва ли не до слёз тосковал.
- А вот это вам в качестве оплаты...
И Афанасий Петрович протянул Стравинскому кольцо, которое было выковано из чистого золота, да к тому же с крупным брильянтом. Этим кольцом пожертвовала Мария. Также она сняла и золотую цепочку с шеи, но эта цепочка лежала в кармане Афанасия Петровича, а в голове вертелось предупрежденье Марии, что цепочку предлагать только в крайнем случае, если этого, очень в общем-то дорогого кольца с брильянтом окажется недостаточно.
Стравинский принял кольцо, повертел его в свой синей, бескровной ладошке, и только ещё больше уверился, что перед ним, - важные преступники.
- Ну, так что же? Хватит этого? - сильно волнуясь, спросил Афанасий Петрович.
- Ага. Думаю, хватит. - ободряюще улыбнулся Стравинский. - Я только должен проверить: не поддельный ли камень. Вы здесь подождите пока... Ещё можете кваску попить, или, может сока или кофе, или чего-нибудь покрепче желаете?
- Нет. Спасибо. - напряжённым тоном ответил Афанасий Петрович.
Семеня многочисленными металлическими лапами, Стравинский вышел. И тут же приветливая улыбка увяла на его неприятном лице. Он поспешил в помещение, где легонько попискивали панели его домашнего компьютера.
- Анализ. - потребовал Стравинский.
И немедленно получил анализ. Если по девочке и Гильому ничего интересного не было, то имя Афанасий Петровича было выделено красным цветом, а далее было подробно расписано, в чём он обвиняется, а также - сумма, которая предлагалась в награду за его поимку.
И, когда Стравинский увидел эту сумму, то задрожал, и даже застонал сладострастно, потому что деньги значили для него даже больше, чем плотские утехи, до которых он был большой охотник.
Он сказал негромко:
- Включить звукоизоляцию помещения...
Незримый колпак охватил помещение, в котором он находился, и теперь он мог хоть орать, хоть стрелять из пушки, - его бы никто не услышал. А он сразу соединился с центральным милицейским управлением города. Там его хорошо знали, и поэтому не стоило большого труда добраться до большого начальника, генерала. И, как только жабообразный лик генерала заполнил экран, Стравинский, торжественно доложил, в чём, собственно, дело.
Генерал позеленел, глаза его расширились, и он зашипел:
- Бери его живым... слышишь - живым... Но только будь осторожен...
- Да уж знаю. Не с такими разбирался. - отмахнулся Стравинский.
- С такими, как он, ты никогда не сталкивался. - заверил его генерал.
- Да уж знаю. Читал. Но у меня в доме всё оборудовано для приёма подобных гостей. Ты знаешь...
- О, да! - генерал даже ухмыльнулся какому-то совместному, гнустному воспоминанью, но тут же вновь посуровел, и погрозил Стравинскому пальцем. - Ты смотри у меня: не упусти. Головой отвечаешь. А я уже высылаю усиленный наряд. Через пятнадцать минут у тебя будет...
* * *
В это мгновенье Рената напряглась, распрямила спину; небесный глаз её засиял багровым цветом тревожного заката.
- Что случилось? - обратился к ней Афанасий Петрович.
- Я чувствую тревогу. Я чувствую, что против нас замышляется что-то... - молвила Рената.
Афанасий Петрович хотел подняться, но не успел. Мягкое кресло, в котором он сидел, оказалось оборудованным хитроумными приспособленьями: в одно мгновенья руки и ноги его оказались скованы стальными дугами; ошейник стянул шею, вдавил в кресло. Тоже самое случилось и с Гильомом, и с Ренатой.
- Что... - начал было Афанасий Петрович, но договорить не успел, потому что в шею его впился шприц, и впрыснул сильнодействующее снотворное, которое незамедлительно возымело действие - Афанасий Петрович заснул.
Такие же шприцы накачали снотворным и Гильома и Ренату. Гильом, который хоть и был с атомным сердцем, всё же был сконструирован Афанасием Петровичем не как супермен, а как человек, - просто человек очень образованный, красивый и благородный - поэтому он не разорвал ошейники мощным движеньем; не прожёг их лазерными лучами из глаз, но также заснул.
Что же касается Ренаты, то она хоть и заснула, но, благодаря мутациям своего организма, не ушла в беспомощную для физики страну грёз, но духом своим вознеслась вверх, под купол, и наблюдала оттуда за происходящим, и думала...
Причём дух её был виден даже для физических глаз, даже для камер наблюдения. Это было светлое облачко, в котором угадывались контуры её лица, и небесное это треокое лицо было красивее лиц самых красивых людей.
И Стравинский, который наблюдал за происходящим через монитор, прохрипел:
- У, чёрт, а это что за дрянь такая?..
И важный милицейский генерал, который был далеко, но тоже наблюдал - выругался похлещи Стравинского, и добавил:
- Ведь предупреждал же: ни тебе, ни мне с эдаким сталкиваться не доводилось?!.. Вот что ты теперь делать будешь?!..
- Э, есть и на это управа! - не слишком то уверенно отозвался Стравинский.
И он нажал на кнопку, от которой в том помещении, где находились его пленники, включилась воздухозаборная система. Воздух с пронзительным свистом втягивался в многочисленные дырочки в полу, в стенах, в потолке. Наивный Стравинский полагал, что эдаким исполинским "пылесосом" он сможет всосать дымчатую Ренату, но, конечно же, душа не подвластна пылесосам.
Конечно, девочка помнила о наставлениях Афанасия Петровича, но она понимала, что без её помощи им опять-таки не обойтись. И вот незримыми нитями просочилась в их сознание, выискивая там что-нибудь, что можно было бы воплотить в реальность.
Однако, и в сознании Афанасия Петровича и в сознании Гильома была лишь тьма. Между тем Рената чувствовала, что к этому месту приближается очень много вооружённых людей, и что, самое большее через пятнадцать минут всё будет кончено.
И тогда она воплотила в реальность тьму...
* * *
По пустынной дороге, окружённой мрачными остовами мёртвых машин, стремительно продвигалась весьма длинная колонна.
Какой только там техники не было! И танки-огнемёты, и танки-гранатомёты, со скорострельностью до шестисот гранат в минуту. Ну а в бронированных грузовиках, на кузовах которых возвышались крупнокалиберные пулемёты, управляемые компьютером, сидел закованные в броню, мускулистые, напряжённые и до крайности испуганные предстоящей встречей бойцы.
Эти бойцы не могли видеть, но водители увидели, как впереди, там, где за мгновенье до этого поднимались кривые, скрывающее большее постройки Стравинского, вдруг взметнулось и разрослось чёрное, совершенно непроницаемое облако. Тьма была плотной, угольно-чёрной, но в тоже время края её трепетали, многометровыми щупальцами извивались, и невозможно было смотреть на это без трепета.
- У-у-у, чёрт! - жалобно заскулил один из водителей. - Назад, ох - назад поворачиваем!..
И другие водители, пусть и иными словами, или же в безмолвии вторили ему. И, несмотря на строгий приказ, они повернули бы назад, но тут в шлемах, которые были одеты на их головы, произошло некое движенье, и тонкие иглы впрыснули через ушные раковины наркотики, которые сделали их бесстрашными. Тоже самое последовало и с бойцами, которые сидели в грузовиках. И те ободрились, и больше не боялись; а глаза их лихорадочно сверкали, - они жаждали поскорее вступить в бой...
Колонна остановилась у границы мрака. Бойцы выбрались из грузовиков. Включили мощные прожектора, которые рассеивали черноту разве что на два-три шага, и ступили в этот уголь...
* * *
Рената едва сама себя нашла в этом мраке. Она впитала в себя частички черноты и только благодаря этому обрела физическое тело.
Чёрной феей прикоснулась она сначала ко лбу Афанасия Петровича, а затем ко лбу Гильома, и вместо длинного заклятья, прошептала лишь одно слово:
- Просыпайтесь.
И они проснулись, открыли глаза, и не увидели ничего, кроме черноты.
- Света... - попросил Афанасий Петрович.
И это его желание было исполнено. Голубой лампочкой засиял третий глаз Ренаты, и на расстоянии в несколько метров рассеял мрак, против которого бессильны были мощные армейские прожектора.
И оказалось, что кресла, на которых сидели Афанасий Петрович и Гильом, почернели и сжались, а металлические ошейники превратились в бессильную труху.
Тогда Афанасий Петрович и Гильом поднялись, огляделись, и обнаружили, что теперь у Ренаты угольно-чёрный цвет кожи. Треокая девочка висела примерно в метре над полом, а из спины её исходили, и простирались в окружающую черноту крылья.
Она вздохнула, и молвила негромко:
- Они уже близко. Они подступают. Их очень много, и оружия у них тоже... много...
- Да. Да. Да. - кивнул Афанасий Петрович. - Но ведь мы должны исполнить желание Марии. Правильно? А, стало быть, нам надо всё-таки улететь на Титан.
Несколько мгновений Рената безмолвствовала... И в эти мгновенья и афанасий Петрович и Гильом почувствовали, какая же действительно мёртвая тишина их окружает. Эта чернота недвижимая, плотная - она была воплощением самой смерти, вечного забвенье, которое, быть может, ждёт нас всех после смерти. И это забвенье вызывало отвращенье и ужас. Хотелось жизни, звуков, образов... И Афанасий Петрович едва не закричал от ужаса, от чувствия того, сколь коротка его жизнь, против вечности. Вот мелькнёт, пройдёт, и всё, и ничего не будет; только этот мрак, из которого никогда не выбраться. И так хотелось верить во что-то светлое; хоть в Бога, в Рай, но он не знал, где эту веру почерпнуть, он не чувствовал в этом истины, и поэтому страдал, и испытывал ужас. И чувствовал, что жить то немного ему осталось, и хотелось рядом с Марией оказать, и припасть к ней, и шептать: "Пожалуйста, спаси-сохрани меня, от пустоты, от забвенья вечного. Прости за то, что недостаточно верил. Прости, прости заступница... Спаси от этого ужаса! От ада прости, заступница!.."
Так он и кричал в душе, сам не ведая, к кому обращаясь. И вечностью показались ему мгновенья, пока Рената вновь не заговорила:
- Я чувствую боль, одиночество, ужас. Мы должны идти туда. Тот, кто страдает, поможет нам... Скорее... Те, кто хотят нам помешать, уже близко...
И Рената, взмахивая крыльями из мрака, полетела. Око её сияло, высвечивая небольшую залу, в угольной черноте.
Сначала они шли по длинному, прямому коридору. Затем - завернули в коридор боковой, гораздо более узкий. Перед ними оказалась дверь, для которой требовался шифр, но едва Рената дотронулась до этой двери чёрной рукой, как дверь стала прахом.
Теперь они оказались в ангаре, где находилось несколько космолётов, но, в том голубом свечении, которое исходило от ока Ренаты, они могли видеть только борт ближайшего. Как и следовало ожидать, - это была старая посудина, но именно на ней им предстояло совершить своё путешествие.
Но вот девочка остановилась, и молвила:
- Они уже здесь...
Афанасий Петрович и Гильом остановились, оглянулись. Из черноты начали появляться сначала тусклые, затем, по мере приближения, всё более яркие осветительные лучи.
И вот чернота расступилась под этим армейским напором - затем лишь расступилась, чтобы выплеснуть поток наркотической бравады солдат.
Один возопил в торжестве безумца:
- Вот они!
Другой вторил ему:
- О-г-о-о-н-ь!!!
И сразу с дюжину скорострельных автоматов завыли, заухали, выпуская смертоносные потоки разрывных пуль. А за спинами солдат уродливой, ломанной колонной поднялся робот; и, раскрыв зёв, плеснул красными росчерками ракет.
В несколько секунд и Афанасий Петрович и Гильом должны были бы превратиться практически в ничто, но вновь помогла Рената. Око её почернело, вытянулось воющим вихрем, который вытянулся вперёд, и улавливал и пули и ракеты. В затылке же девочки открылась ещё одна воронка, и оттуда плотным водопадом хлынула радуга, которая, разлившись под потолком, празднично высветила весь ангар. Но и это было ещё не всё, - из этого клокочущего счастьем радужного облака стали появляться образы из какого-то иного, уже ушедшего и забытого мира. В мягком свете поднимались картины художников Возрожденья, а потом и русских художников; мягкие, спокойные очи, гармоничные пейзажи, диковинные замки; и вновь эти лики - эти воплощённые мечты художников, о единственном и прекрасном.
Теперь потоки разрывных пуль и ракет летели не только в беглецов, но и в это чудное облако, но, однако ж, чем больше стреляли, тем красивее становились образы; тем более живыми становились краски. Так созданное для разрушение, вопреки воле создателей, творило красоту...
Ну, а Рената вытянула чёрную свою руку и прикоснулась к борту корабля; что-то запищало внутри него, и вот открылся люк. Они ступили внутрь...
* * *
Они оказались внутри корабля. По изгибающемуся дугой коридору прошли в рубку управления, и там, на обзорном экране увидели, что происходило снаружи. Оказывается, радужное облако вихрями снизошло с потолка, и подхватило солдат. И теперь они скорее растерянные, чем испуганные; скорее чувствующие себя спящими, чем злыми; плавали в этих вихрях; медленно крутились, вдыхали радугу, и, судя по всему, ждали ещё большего чуда. Орудия же их крутились поблизости, извергали потоки бескомпромиссного свинца, который, однако ж, незамедлительно перерабатывался в концентрацию праздничного, последождевого света.
Заворожённый Афанасий Петрович подумал, что неплохо, чтобы весь мир стал таким, но тут же и одёрнул себя, и даже испугался этой мысли, потому что понял, что мир не был задуман, как аквариум с радужными, бездумно-счастливыми амёбами.
И Афанасий Петрович сказал:
- Улетаем отсюда...
- Да. И он нам поможет... - Рената крылом прикоснулась к прозрачному баку, который был намертво вмонтирован в стойку у стены.
В баке этом, окружённый питательным раствором, висел в недвижимости человеческий мозг. Можно было разглядеть паутину тончайших проводов, которые исходили из этого мозга, и далее - скрывались где-то в корабельных недрах.
- Я слышал о таких. - молвил Афанасий Петрович. - Это были запрещённые правительством эксперименты: человеческий мозг использовался в качестве бортового компьютера. Ведь мозг человеческий таит в себе огромнейшие возможности, если отключить какие-то области, то, используя иные, можно добиться многого... Но ведь это человеческий мозг! - воскликнул он с болью. - Каково это - оказаться без тела, в какой-то жидкости; быть закабалённым электро-импульсами, не жить, не любить, не видеть ничего, и всё же существовать, и исполнять команды...
Тут под потолком замигал, и наконец загорелся тревожный, ядовитый зелёный свет. Утробный, болезненный голос возвестил:
- Добро пожаловать, капитан...
- Куда угодно?..
- На Титан... - вымолвил Афанасий Петрович, и медленно опустился в кресло.
Корабль заурчал, прошёл сквозь радужное свеченье, и дальше - поднялся сначала в раскалённое небо; затем в мёртвый холод космоса.
* * *
Афанасий Петрович сидел в кресле, и глядел на ярчайшие россыпи недостижимо далёких звёзд, на плавно отплывающую назад Землю, на Луну. Несколько крупных космических станций дополняли эту картину.
- ...Я эгоист. - говорил Афанасий Петрович. - ...Краеугольным камнем своей жизни поставил любовь к Марии... А в мире так много боли. Всё, чего мне не хватало - это любви, человеческого тепла, но я же думал о себе; о своём счастье, как себе, именно себе утянуть кусочек света... Но это так мелочно!.. Ах, какой несчастный - комнатка у меня была маленькая, да душная - ах, можно подумать! Но ведь я, по крайней мере, мог выходить на улицу; я мог читать книги; думать, мечтать. А ведь есть такие, как этот мозг. Как мильоны безвестных, заживо гниющих, и рабов, нищих, и клонов, которые ничем не хуже, а то и лучше своих создателей. Что для их счастья я сделал?!..
- Батюшка, не убивайтесь так. - пытался успокоить его Гильом.
- Ты говоришь, он страдает? - Афанасий Петрович обернулся к чёрной Ренате, которая плыла в воздухе, рядом с мозгом, и дотрагивалась пальчиками до бака, и испускала внутрь светлые радужные струи.
- Да. - кивнула она. - Он исполняет все команды. Он с немыслимой для человека сосредоточенностью управляет сразу всеми системами корабля, но внутри его я чувствую сильнейшую боль, которая им самим неосознанна, но которая так страшна, как все атомные взрывы, как все войны. Эта боль кажется безысходной, он ничего не видит, - но это стремление к высшему. Это жажда вырваться из застенка. Эта боль способна разорвать всю Вселенную. И питаю его лаской, его питаю его чувством гармоничной песни, но мне страшно за него, мне страшно за всех нас...
А в следующее мгновенье корабль сотрясся от близкого разрыва фотонной ракеты, и одновременно на мониторе появилась предупредительная надпись. Им предлагалось немедленно остановиться, и сдаться на милость властей, в противном случае их, естественно, намеривались распылить.
- Я не знаю... не знаю... - Афанасий Петрович, прикрыл глаза, и по впалым его щекам покатились слёзы. - ...Я не герой. Я не могу и не хочу больше бороться. И всё же я хочу счастье для всех... Если бы я мог отдать жизнь за это... Но это всё пустые слова... И умру я также бессмысленно, как и жил... Но, если всё это впустую - так зачем же эти мысли?
- Я попробую извлечь спасение из мозга. - сосредоточенно молвила Рената.
- Не надо. - отозвался Афанасий Петрович, но слабым был его голос.
* * *
И тогда из заключенного в полупрозрачный бачок мозга вырвались яркие, концентрированные в небывалую плотность радужные лучи. Они раздвинули стены бачка, обволокли помещение, а затем также раздвинули и стены корабля, и устремились куда-то дальше.
Афанасий Петрович ожидал, что воздух выйдет в космическую пустоту. Однако этого не случилось. И он, и Гильом продолжали дышать, температура не изменялась.
- Что происходит? - спросил Афанасий Петрович.
И Рената ответила:
- Я выпустила Его неосознанные мечты, и теперь космос преображается.
- Что? - изумился Афанасий Петрович. - Прямо-таки весь космос?
- Да.
- Но... космос бесконечен. Вся Солнечная система - лишь песчинка в Галактике, а Галактика, в свою очередь, - песчинка в Метагалактике. Это невозможно - изменить Космос. Это против всех законов. Ну, если тебе дана какая-то власть, то можешь поменять что-то в окружении нескольких миль, но ведь не весь же космос... Нет-нет - не пугай меня, Рената. Ведь ты же не Бог.
- Нет, конечно. - ответила девочка. - Я просто изменила внешний вид космоса; и те, кто нас преследуют, останутся с носом...
И вот они увидели этот преображённый космос. Теперь черноты было не больше, чем иных цветов. Яркие, но живые потоки изумрудных, жемчужных, бирюзовых, и ещё каких-то совершенно непередаваемых человеческим языком цветов заполняли теперь бесконечность. Неподалёку появилась новая галактика: миллиарды звёзд создавали фигуру сияющего ангела; вместо Солнца сиял живой, сердцем трепещущий брильянт; и изливал свет и тепло столь же щедро, как и прежнее, огненное солнце.
Поблизости от них протекал лазурный поток; он вздыбился, подхватил их, понёс со скоростью большей, чем скорость света, прочь от тоже обновлённой, засиявшей, словно бы вымытой Земли к окраинам Солнечной системы. Ну а те многочисленные, грозные корабли, которые их преследовали, были подхвачены иным потоком, который цветом походил на закат в степи, он понёс их в противоположную сторону - огибать брильянтовое Солнце.
- Не волнуйтесь, пожалуйста. - молвила Рената. - Эта река доставит нас прямо к Титану.
- Замечательно... - прошептал Афанасий Петрович, и медленно опустился в кресло, с которого было вскочил.
Гильом спросил:
- Рената, если ты способна творить такие чудеса, так, быть может, и вернёшь нас к матери Марии?
- О, нет... - устало вздохнула девочка. - То, что уже ушло, того больше нет. Я не знаю, как на такое способна ведьма с Титана. А сейчас я очень устала. Пожалуйста, дайте мне поспать...
И чёрная девочка сложила свои угольные крылья, калачиком на полу свернулась, и тут же заснула.
А Афанасий Петрович сидел в кресле, сложив ладони у подбородка, и, всматриваясь в окружающую их изумительную лазурь, приговаривал задумчиво:
- Сейчас я завидую тем, кто жил в тёмное Средневековье. Наивные глупцы, они верили, что Земля - центр вселенной, и что окружает её твёрдая сфера звёзд, и за каждым их шагом следит Бог; и всё просто, и всё незыблемо, и всё умещается в одной книге под названием "Библия". Но, оказывается, Землю окружает бесконечность, и человечество лишь крупинка, и всю эту бесконечность может изменить маленькая, трёхглазая девочка-мутант... Но, если так, то вообще - всё иллюзии. Нет ни жизни, ни пространства, ни каких-либо предметов, да и чувств тоже нет - всё это просто иллюзии. Может, и меня нет. Может я - лишь фантазия в голове какого-то писателя; быть может, эти мысли мои - просто буковки на бумаге, которую прочтёт, а потом благополучно забудет за сонмом житейских дел читатель... Где грань между жизнью и вымыслом? Между любовью истинной и тем, что создано нашим воображением, неосознанными инстинктами? Что есть любовь, что есть время?!.. Господи, господи, дай мне не сойти с ума в этом одиночестве...
- Отец... - Гильом осторожно дотронулся до его плеча.
- Да. - Афанасий Петрович обернулся к тому, кто был создан им, и был лучше, чем он.
- Отец. А вы прочтите какое-нибудь стихотворение...
- Стихи - самое неземное создание человека, потому за них и платят меньше чем за что-либо иное. - попытался улыбнуться Афанасий Петрович. - Но, в поэзии есть одно превосходнейшее свойство - она сродни музыке; она созвучьями своими дух возносит; вещает о том, что есть что-то большее, чем слова, поступки и образы...
Афанасий Петрович опустил голову, и прошептал:
- Но боюсь порождать что-либо, даже стихи... Мне страшно даже двигаться... Я бы хотел родиться тысячу лет назад, и всю жизнь провести в келье, в молитве, веря хоть во что-то... Гильом, я не могу читать стихов, когда на душе моей - горы... Не говори мне, что я сошёл с ума...
- Я не говорю...
- Взгляни наружу, и ты увидишь, что слово "безумие" ничего не значит.
- Батюшка...
- Мой разум слишком утомлён, и смотрит в пустоту...