Мишель осторожно, на цыпочках подошла к иллюминатору и выглянула.
Там, едва различимые в темноте, плыли глыбы из хрупкого льда. При желании можно было разглядеть и незначительные кусочки и настоящие ледяные исполины, по пятнадцать-двадцать, а то и по тридцать метров в диаметре.
Близился тот час, который сама Мишель называла Часом Сияния. Девушка боялась пропустить начало этого чуда, которое повторялось каждый день, но всё же каждый раз это Сияние выглядело и чувствовалось как-то по-новому...
И вот началось. Сначала блеснул, прорезая мрак, и к ресницам Мишель прикоснулся робкий лучик света. Затем лучик расцвёл, расширился, озаряя, наполняя дивным сияньем, каждую из ледяных глыб. Казалось - этот свет не извне пришёл, а зародился внутри льда, и был живым, трепетным, страстно жаждущим что-то сообщить Мишель.
И девушка, прислонилась к иллюминатору, зашептала:
- Ну, подскажи, пожалуйста, получится ли то, что я задумала?..
Конечно, никакого ответа она не получила, зато, прислушавшись, уловила привычное похрапывание матери и отца, которое разносилось по округлым коридорам их мира.
Их мира...
Мысленно Мишель как бы разжёвывала, и всё никак не могла осознать, что весь мир заключается в этих коридорах, да ещё - в ледяных глыбах, которые она могла наблюдать за иллюминатором.
Но она родилась здесь, и она не видела никого, кроме своей матери и отца, и на её расспросы о том, что находится за пределами льда, они неизменно отвечали:
- Там ничего нет... Да - когда то там был большой мир, другие люди, но теперь все они погибли, и если ты попытаешься выглянуть туда, то и сама погибнешь.
Тогда Мишель спрашивала:
- А разве же есть какая-то возможность выбраться отсюда?
И ей отвечали:
- Такой возможности нет. Даже и не думай об этом.
Но Мишель чувствовала, что такая возможность есть, и что её родители не искренни с ней.
Однажды даже подслушала такой разговор. Мать говорила:
- Быть может, вовсе демонтировать этот челнок? Не дай бог, Мишель всё же в него заберётся и улетит.
А отец отвечал:
- Уничтожив челнок, мы полностью и навсегда отрежем себя от внешнего мира. Страшно жить без всякой надежды на возвращение...
Мать вздохнула и молвила очень печальным голосом:
- Но когда мы уходили - никакой надежды не было. Все нити были оборваны. Всякое сопротивление, казалось, подавлено.
- И всё же есть надежда...
- Какая же надежда, если мы не можем даже включить никакое средство связи?
- Естественно, не можем. Только включим, и наш засекут. Гррам не дремлет, а мы ему очень досадили...
- Так на что же надеяться?
- Я верю, что однажды мы почувствуем, что случилось чудо, и вернулась свобода...
Таков был подслушанный Мишелью разговор. Она его хорошо запомнила, и часто повторяла про себя, гадая, кто такой этот "Гррам"...
* * *
Конечно, за годы, проведённые в этом месте, Мишель изучила все коридоры, все каюты станции. Недоступной, закрытой оставалась только дверь в самом дальнем, заставленном ящиками коридоре их станции.
Мишель спрашивала у родителей и о том, что за этой дверью. Они отвечали, что там - открытый космос, ледяная пустота, в которой она, если попытается открыть дверь, погибнет.
И опять Мишель уловила в словах родителей неискренность...
Мишель уже очень хорошо разбиралась в компьютерах, поэтому вскрыла секретную директорию в их базе данных, и нашла, что за дверью - не космос, а ангар, в котором размещалось некое летательное средство - "челнок".
Ведущая в ангар дверь оказалась закрытой кодовым замком, но Мишель уже загорелась открыть её и увидеть, что же находится за приделами ледяных глыб.
Открыть эту дверь с главного компьютера было невозможно. По-видимому - это родители постарались...
Тогда Мишель, как девушка, неплохо разбирающаяся в электронной технике, разработала устройство, которое подбирало код. Устройство - небольшую пластиковую коробочку, она накануне привесила к заветной двери, и теперь ей только оставалось надеяться, что родители не заметят этого, и что устройство всё же подберёт нужный код, среди многих-многих триллионов возможных комбинаций.
Невозможно было вдоволь налюбоваться на сияние за иллюминаторами, но всё же Мишель опасалась, что мать или отец проснутся, и заметят её отсутствие. Так что девушка поспешила к тому дальнему коридору, промелькнула среди ящиков, остановилась возле двери, и едва сдержала победный возглас, когда прочла на вмонтированном в коробочку экране: "Код подобран". А ещё ниже и сам код: "Мишель, ни в коем случае не ходи туда! Бойся Гррама!"
- Ни грамм, ни килограмм мне не страшен, - усмехнулась девушка, и открыла дверь.
В ангаре, как и ожидала она, стоял изящный, чем-то похожий на факел, космический челнок.
Мишель забралась в кабину, склонилась над пультом, и быстро со всем разобралась: вот кнопка - открыть шлюз - включить двигатели - автоматический вылет...
На все эти кнопки в нужной последовательности нажала она, и челнок, испуская из себя полупрозрачную, синеватую плазменную струю вылетел из ангара.
Сияние!
Из иллюминаторов станции это буйство красок, это сияние мельчайших пылинок не казалось таким прекрасным, как во время этого полёта в челноке. А если бы не предупреждение о царившем снаружи смертельном для любой органике холоде, то Мишель бы и вышла, чтобы увидеть эту прелесть вблизи, чтобы прикоснуться к этому многоцветью...
Челнок медленно маневрировал, направляясь к ещё неведомой цели, а девушка просто любовалась и чувствовала себя счастливой.
Но вот что-то произошло на обзорном экране.
Девушка не сразу осознала, что она видит, а когда поняла, то вскрикнула и вцепилась в поручни кресла. Она была бледна, её била дрожь...
Она вылетела из кружева снежных глыб, она поднялась над исполинским, пребывающем в беспрерывном движении полем, простирающемся, сколько хватало глаз - на многие и многие тысячи километров.
А ещё дальше, над этим ледяным полем, выглядывала половина диска планеты.
Но Мишель вообще не знала, что такое планета. Не знала, что сияющие вдали серебринки - это не кусочки колючего льда, а раскалённые звёзды. Она только чувствовала необъятную, чудесную грандиозность увиденного, и ей хотелось и рыдать и смеяться одновременно. Мишель казалось, что она только что родилась заново.
Только случайно вспомнила она про родителей, и прокляла их за то, что они скрывали от неё эту красоту.
Между тем компьютер проговорил:
- Маневрирование в кольце Сатурна завершено. Ближайшая заправочная станция обнаружена на спутнике Сатурна Тефее. Прикажите направляться туда?
- Да! - ответила Мишель.
* * *
Под защитным куполом на Тефее находилось небольшое поселение, куда и опустился "факел".
Мишель подняла голову к небу, любовалась на занимавший большую часть неба окольцованный Сатурн, широко улыбалась, и чувствовала, что в её голове сами собой рождаются поэтические строки.
Она не знала, куда и зачем она идёт, она просто жила и была счастлива. Вдруг её догнал ржавый, низкорослый робот с сильно вытянутой головой и проскрежетал:
- А денежки у нас ещё не отменили. Понимаете, о чём я?
- Нет, - мечтательно вздохнула Мишель.
- А я о том, что вашему кораблю XZ-su требуется заправка, а его личный счёт в межпланетной базе отсутствует. Не изволите ли свой палец?
- Что?
- Положите, пожалуйста, палец на красную панель на моём затылке, - терпеливо разъяснил робот.
Мишель, продолжая любоваться Сатурном, безоговорочно подчинилась. Робот попищал немного, а потом проговорил бесстрастно:
- Странно, но и ваш счёт отсутствует. Вообще-то, на каждого гражданина нашего планетарного государства при его рождении создаётся особый счёт. А о вас вообще никаких данных нет. Должно быть, это какая то ошибка... Разрешите провести тест ваших ДНК...
- Пожалуйста, - ответила Мишель.
И робот уже докладывал:
- Обнаружена определённая схожесть с Экованом и Метелью.
- Кто такие Экован и Метель? - спросила Мишель.
В воздухе над головой робота тут же появились голографические проекции, в которых Мишель узнала своих родителей в молодости. Робот говорил:
- Экован и Метель - были первыми восставшими против империи Гррама. Их усилиями была сколочена группа повстанцев. Именно Эковану и Метели удалось разработать компьютерные вирусы, позволяющие остановить подчинённых Грраму киборгов. Но из-за преследований тайной полиции Эковану и Метели пришлось скрыться. За их головы была назначена огромная сумма, но где они - до сих пор неизвестно. Гррам метал громы и молнии, он объявил, что и Экован и Метель будут подвергнуты страшной и мучительной казни, что любые их последователи, независимо от пола, возраста, принадлежности к роботам или людям будут...
Мишель быстро отступила от робота и проговорила:
- Нет. Я не их дочь. Извините, я должна лететь!
Она вернулась на взлётное поле, и, забежав в свой "факел" - скомандовала:
- Взлёт! Цель - наша станция.
И уже сидя в кресле, и глядя на приближающиеся кольца Сатурна, проговорила:
- Какой красивый этот мир, но он только внешне такой. На самом деле - он изгнал нас. В этом мире моих родителей и, наверное, меня - ждёт гибель. И я возвращаюсь. Глупо я поступила, что не слушала их. Простите меня, простите. Вот я возвращаюсь, лечу к вам, из этой красотищи необъятной, в наши маленькие комнатки... И всё же я не жалею о том, что совершила это путешествие. Я буду вспоминать его, и писать стихи, восхищаясь миром и проклиная Гррама.
* * *
Тем же вечером ржавый заправочный робот из небольшого поселения на Тефее говорил своей похожей на самовар супруге-домохозяйке:
- Представь, видел сегодня девушку очень похожую на дочь Экована и Метели.
- И что же она? - бряцкнула домохозяйка.
- Сказала, что и знать таких не знает. А потом - улетела.
- Ну, значит, не она это, не их дочь, - рассудила супруга. - Разве же стала бы она скрывать, стесняться таких родителей. Они заслуженно считаются освободителями всего человечества и роботов от тирании Гррама, но где они погибли - никому не ведомо.
- По-крайней мере девушка, несмотря на свою глупость, не погибнет, - произнёс робот.
- Объясни-ка, в чём дело.
- Да что объяснять. Улетела не заправившись, а в двигателях её древнего XZ-su топлива столько, что и до ближайшей станции не хватит. Хорошо, что я поставил на его борту "жучок", так что служба спасения будет знать, где она остановится, ну и спасут, конечно, бедную романтическую глупышку.
- Почему это "романтическую"?
- А я видел - шла она, на Сатурн наш любовалась и стихи шептала. Поэты - они все такие... А при Грраме поэзия была запрещена. Слава Эковану и Метели, что те времена минули...