Вагон дернулся, качнулся вперед-назад, и электричка плавно отъехала от платформы, набирая обороты. За окном поплыли, равномерно приближаясь и удаляясь, жилые постройки, туманные силуэты прохожих, причудливо изогнутые деревья...
Он трясся в людном вагоне и не знал, куда деваться от горького тошнотворного запаха из тамбура. Курящие не позаботились закрыть противно лязгающие раздвижные двери, и он раздраженно прятал нос в мохнатый воротник пальто. Устало приткнувшись головой к серо-грязному окну в извилистых потеках дождевых капель, он пытался заснуть и отрешиться от навязчивого гогота подвыпившей компании, тоненького сердитого повизгивания линялой болонки, разлегшейся в проходе между сиденьями, и истеричного хихиканья двух девиц, сидящих у окна и сдвинувших друг к другу головы с растрепанными, вытравленными светлыми волосами. Вагон был полон раздражающих, резких звуков, а у него болела голова, он хотел спать и совсем не хотел ехать на дачу к своему другу, заранее зная, что там будет людно, шумно и скучно. Тупая, глухо ударяющая боль пульсировала в затылке, по мучительной спирали поднималась вверх, на какое-то время затаивалась, а потом начинала сжимать лоб жесткими тисками.
- Когда ты вернешься, все будет иначе,
И нам бы узнать друг друга,
Когда ты вернешься, а я не жена
И даже не подруга...
В вагон протиснулась девушка с усталым, но красивым лицом, с гитарой через плечо, и забренчали-зазвучали тугие струны под ловкими пальцами...
...Стоило только закрыть глаза, и память ему услужливо подсунула воспоминания о ней, такой далекой, но не забытой. И слов из песни никак не выкинешь, она так и не стала его женой, да и подругой была так недолго... Вот только уехала и вернулась она, а не он...
-Когда ты вернешься ко мне,
Так безумно тебя любившей в прошлом,
Когда ты вернешься, увидишь,
Что жребий давно и не нами брошен...
...А любили они друг друга действительно безумно. Сходили с ума, задыхались, назначали свидания и боялись опоздать, упустить время... Любили так, что горло сжималось в спазме, в висках глухо стучали молотки, подгибались колени, а по спине бежал быстрый озноб... И ссорились постоянно, исступленно спорили и кричали друг на друга, отстаивая свою правоту, и тут же мирились и обнимались с неистовой силой... Расставались и снова встречались, любили и ненавидели...
... Он сидел дома с сестрой Катей. Родители уехали в гости, а их не без опаски оставили одних. Оба были как пороховые бочки, вспыхивали от малейшей искры и взрывались криками, спорами и даже потасовками. Самый тихий и спокойный семейный вечер мог резко перейти в бушующий клокочущий скандал. Катя была младше его на три года, через полгода заканчивала школу и готовилась к поступлению в Институт иностранных языков. А он после школы с блеском сдал экзамены и уже учился на третьем курсе Первого медицинского. Разница в возрасте у них была совсем небольшая, но ссоры вспыхивали постоянно и часто из-за малейших пустяков. В детстве, пока он еще не вырос и не набрался ума, он сильно ревновал родителей к сестре. Она была маленькой, послушной и очаровательной притворщицей. Но он был старше, сильнее и мог без зазрения совести оттаскать ее за длинные косы. Но потом она как-то слишком быстро выросла, косы обрезала и приобрела решительный волевой характер, и даже ему стало не так-то просто с ней спорить.
В тот вечер родители уехали, а они остались одни. По обоюдному согласию было заключено временное перемирие, они сидели в гостиной и пили чай. Вообще это было строжайшим запретом в их семье пить чай или вообще есть в гостиной. Это разрешалось только по праздникам, когда выносили и собирали большой стол и все за него садились. Запрет этот возник несколько лет назад, когда Катя во время потасовки с братом не слишком метко швырнула в него любимую мамину розеточку для варенья и попала в комод. Ажурное стекло треснуло, липкое яркое варенье потекло по комоду, а потом на пол, прямо на мягкий, светло-бежевый ковер... С тех пор мама ввела строжайший запрет на чаепитие в гостиной, и все его должны были неукоснительно соблюдать, дабы не попасть под ее горячую руку...
Но в этот уютный зимний вечер они, забыв про запрет, тихо сидели в гостиной и пили чай с мамиными пирожками. Он учил что-то по учебнику анатомии, а Катя развалилась в кресле и сонно моргала. Чай был выпит, время уже было позднее, но родители еще нескоро должны были вернуться. Вдруг тишину в квартире прорезала трель дверного звонка, взвилась высокими переливами и опала, оставив после себя звенящую тишину. Катя подскочила с кресла и побежала открывать. Он прислушался. Из прихожей доносилась приглушенная возня, яростный шепот и сдавленные всхлипывания. Потом громко прозвучал голос Кати:
- Да я его убью, гада такого! Заходи, Нютка, сейчас что-нибудь придумаем...
Плохо прикрытая дверь распахнулась, и в комнату, словно с разбега, влетела высокая тоненькая девушка, а за ней Катя с очень решительным лицом.
- Ненавижу!! Ух, как я его ненавижу!! Так его ненавижу, что убить готова! - лицо девушки дергалось, словно она из последних сил сдерживала слезы и боялась не сдержаться и расплакаться. Она с размаху упала в кресло и закрыла скривившееся лицо руками. Катя быстро к ней подошла и обняла.
- Ну почему он со мной так? Ведь ты видела, что он при всем классе меня в кино пригласил? Видела? А я не смогла тогда пойти, я с родителями уезжала... А сегодня он уже с этой Ленкой Копыловой, идет, обнимает ее...Из кино возвращаются... И все наши с ними... И смотрит на меня как ни в чем не бывало и спрашивает как дела! Как будто ничего не произошло... Кать, это так обидно, так стыдно, что при всех наших ребятах, ты себе не представляешь!
Катя гладила ее по руке и что-то приглушенно нашептывала. Потом сказала громко, важно и с каким-то непонятным вызовом:
- А мы его проучим, Нютка, так проучим, что надолго запомнит!
Потом огляделась, словно чего-то искала и схватила подругу за руку.
- Знакомься, Нюта, мой брат Сережка.
Девушка с недоумением поглядела на Катю и только тут увидела его, сидящего под торшером на диване, в углу.
- Аня, - сердито буркнула она и посмотрела на него исподлобья, чуть приподняв брови. Глаза у нее были влажные от сдерживаемых слез, прозрачно-серые, с россыпью зеленых крапинок на радужке. Нижнюю губу она закусила, поэтому ее рот был перекошен, остренький подбородок упрямо выдвигался вперед.
- И как вы собираетесь проучить этого незадачливого ухажера?...
...Потом все было довольно просто и банально. "Проучить" Нютиного и Катиного одноклассника оказалось очень легко и необременительно. Сереже нужно было всего лишь несколько раз перед ним помаячить с Нютой под руку и смотреть на нее влюбленными глазами. Тот мальчик был повержен, пристыжен и подавлен. Даже снова приглашал в кино. Но Нюта гордо от него отворачивалась.
...После скольких неловких фраз, смущенных улыбок и взглядов они поняли, что влюбились друг в друга, они не заметили. Это была долгая, изматывающая, запойная любовь.
Иногда они проводили вместе целые дни и тосковали друг по другу, даже если кто-то из них уходил на двадцать минут... А иногда так ожесточенно и спонтанно ссорились, кричали друг на друга и расходились, что могли не видеться потом несколько дней и даже недель... Он всегда приходил к ней первый, даже если она была виновата, стоял под окнами, ожидая, когда она к нему выбежит из темного подъезда. А она из глупого упрямства долго не выходила и наблюдала за ним из окна, потом не выдерживала, и в одном платье и домашних тапочках бежала к нему на улицу, крепко стискивала в объятиях и неистово целовала...
Она и Катя закончили летом школу и без труда поступили в Институт иностранных языков. Он перешел на четвертый курс. У Нюты появилось много новых друзей, и скоро он начал ее глупо ревновать. Он был завален с головой домашними заданиями по анатомии, постоянно ходил в морг на практику и по знакомству устроился работать в поликлинику санитаром. А она учила английский и французский и постепенно входила в студенческую жизнь. Участвовала в КВНе, занималась в английском театральном кружке, в котором ставили Шекспира, часами просиживала в Иностранке, читая в оригинале английскую литературу, с удовольствием ходила на шумные студенческие сборища, на которых читали стихи и пели песни... Словом, у нее была интересная и насыщенная семнадцатилетняя жизнь.
У них не получалось часто встречаться. Порой то он, то она были так заняты, что не могли выкроить даже час... А когда встречались, то посвящали все время друг другу. Ходили в кино на вечерние сеансы и, забыв про фильм, целовались весь сеанс на заднем ряду, или гуляли по вечерней Москве по тихим переулкам в робких сизых сумерках, не видя и не слыша ничего вокруг - только голоса друг друга...
...- Почему ты так на него смотрела!? Ты его знаешь? Лучше скажи, иначе я его догоню и...
- Ты что, с ума сошел!? Уже свихнулся на своей ревности! Да как ты можешь мне такое говорить? Ты же чушь несешь...
Они стояли около ее подъезда и исступленно и даже с каким-то упоением орали друга на друга. Прохожие с удивлением смотрели на них и молча проходили. А этим двоим надо было выплеснуть нерастраченную энергию, накопившуюся за целую неделю, проведенную вместе. Он нашел повод для своей ревности - какой-то парень, которому она мимолетно улыбнулась, уже отошел на порядочное расстояние, но все еще оглядывался.
...Пожилая соседка Нюты вышла из подъезда и увидела их на лавочке, заплаканных и так крепко обнявшихся, словно один из них уезжал на всю жизнь...
- Милые бранятся - только тешатся! - глубокомысленно изрекла она...
...Когда она была на втором курсе, а он на пятом, они решили пожениться. Родителям Сережи нравилась Анюта, хотя они и считали ее довольно взбалмошной, взрывной и слегка истеричной. Но девочка она была неплохая и, похоже, сильно любила Сережу. А родителям Нюты был по душе рассудительный и серьезный, но такой же взрывной, как их Нюта, Сережа. Но они, в свою очередь, считали его чересчур ревнивым. Обе стороны, в том числе и Сережина сестра Катя, были в курсе ссор и разногласий между влюбленными. Катя зачастую была сводницей и заставляла их помириться друг с другом, если ни он, ни она не хотели идти на попятную.
После долгих размышлений, взвесив все "за" и "против" решено было отложить свадьбу на год, подождать, когда Сережа закончит медицинский и устроится на работу.
Но потом случилось неожиданное, что раскололо их в общем-то спокойную, почти семейную жизнь. В середине второго курса, зимой, Нюта забеременела. Сначала она жутко испугалась, прибежала вечером с побелевшим лицом к Кате и бурно разрыдалась. Ну куда ей с ребенком? Ей же всего восемнадцать и не поженились они еще с Сережей...И неизвестно, поженяться ли...
Катя испуганно хватала ее за руки и, как могла, успокаивала. Потом пришел Сережа, и Катя огорошила его нютиной новостью. Он с размаху шлепнулся на стул, не расчитал и полетел на пол со страшным грохотом...
Потом они сидели, пили чай и решали что делать. Аборт отмели сразу. Это было страшно, больно и дорого. Впрочем, никто из них этого точно не знал, но догадывался. Тогда решили сказать родителям.
Все сидели на кухне и решали судьбу Сережи, Нюты и будущего младенца... Свадьбу сыграют, но раньше, чем планировали, ребенка надо родить, родители помогут...
...Через два месяца, два счастливых месяца без обычных ссор и выяснений отношений, Нюта заболела. Сначала никто не волновался - с кем не бывает? Даже с беременными случается... Сначала она просто жаловалась на недомогание и слабость. Но через несколько дней у нее на лице появилась ярко-красная сыпь, перешедшая в небольшие алые пятна, и за несколько часов разошлась по всему телу. Поднялась высокая температура.
Перепуганные родители вызвали Нюте скорую помощь. Прибывшие врачи мельком глянули на горячую Нюту, сразу определили диагноз - краснуха - и сказали не переживать, мол, детская болезнь. Но потом побледневшие родители обморочным шепотом сообщили, что Нюта беременна, на втором месяце. Пожилая докторша моментально изменилась в лице и сказала немедленно собираться в больницу... Сережа с застывшим и побелевшим лицом отправился с ними.
Сухонький доктор, со сморщенной пергаментной кожей и ясными голубыми глазами внимательно посмотрел Нюту, поцокал языком и велел медсестре определить ее в инфекционное отделение. Родителям он подробно и не слишком милосердно рассказал о том, что уже возможно произошло с плодом, и настаивал на единственном и рекомендованном всеми врачами выходе из ситуации - сделать аборт, чем скорее, тем лучше...
...Она очень медленно оправлялась от этой травмы, скорее душевной, чем физической, хотя и боли она вытерпела достаточно, целыми днями молчала и отказывалась есть.
В один день она была в палате и спала. Вдруг она проснулась со страшным криком. С этого дня она стала более молчаливой, бледной и нервной.
Когда Нюту разрешили навещать, Сережа пришел к ней в больницу и испугался ее отрешенного взгляда. Она на него долго смотрела исподлобья, потом решилась рассказать свой сон.
- Знаешь, мне приснилось... Никогда еще не было так страшно... Приснилось, что из меня все вынули и я пустая, как кастрюля... А если ударить, то гулко так звенит... И ты подошел ко мне и ударил, и я зазвенела так протяжно, жалобно... А потом смотрю тебе в лицо, а его нет, только пустые глазницы... И тут я закричала, мне казалось, я громко кричала, и проснулась... Очень страшно... Что это значит, Сережа?
-Глупая, глупая! Ведь это же просто сон! Разве можно верить каким-то снам?- и прижал ее к себе, порывисто, крепко...
А у самого поселилась в душе какая-то тянущая и мытарящая тоска, которая сердила его и пугала...
... Нюту выписали из больницы через полтора месяца. Решено было, что жить она пока будет у Сережи. Она вернулась похудевшая, мрачная, с потухшим взглядом. Сережа был очень с ней внимателен, предупреждал ее малейшее желание, но почему-то чувствовал, что между ними возникла какая-то натянутость. Он ничего не спрашивал, и она не задавала вопросов, но все между ними было не так, как раньше. Не возникало больше бурных ссор, яростных споров и успокаивающих примирений. Нюта вообще больше ни с кем не спорила, снова начала ходить в институт, но все больше молчала, и ее взгляд становился все более отрешенным.
Иногда Сережа ловил на себе такой ее тяжелый взгляд исподлобья. Если раньше ее милая привычка смотреть исподлобья ему нравилась, теперь она его пугала. Раньше она, когда кого-то слушала, чуть опускала голову и, будто удивленно приподняв брови, смотрела исподлобья... Теперь она, не улыбаясь, долго на него смотрела, настороженно, выжидающе, а когда замечала, что и он на нее тоже смотрит, молча отводила взгляд. Она ни в чем его не обвиняла, но словно ждала от него большего, чем он делал и говорил.
...Когда она собралась уходить и бродила по квартире, как сомнамбула, собирая свои немногочисленные вещи, он сидел, отрешенно откинувшись на спинку кресла и даже не стараясь ее удержать. Его губы плясали, а пальцы обеих рук судорожно сжимались и разжимались. Он часто и глубоко дышал и...молчал. Но когда она достала из комода скомканный шифоновый шарф, очень изящный и подходящий к ее многочисленным платьям и подаренный когда-то им, он не выдержал. Сережа как-то сдавленно всхлипнул, вскинулся с кресла, подскочил к ней и начал трясти за плечи. Ну как, как она может быть такой спокойной, такой равнодушной, когда он готов выть!?
- Нююююта! Ну что, что ты делаешь? Почему? Ну останься, все наладится, зачем уходить? Нюююта... Я же люблю тебя, я не смогу без тебя! Не уходи от меня!!
Она качнулась, словно ей дали пощечину и как-то изумленно, будто увидела его в первый раз, посмотрела на него. Потом разжала руку, и невесомый шарфик плавно выпал из нее. Сережа отпустил ее и смотрел с перекошенным лицом, как она застегивает сумку, медленно надевает теплый свитер, пальто и идет в темную прихожую...
- Нюююта!
...На следующий день он узнал, что ее родители на долгий срок сдают свою московскую квартиру и собираются уезжать к родственникам в Новосибирск. Нюта ехала с ними... Все было давно решено, но не сказано, куплены билеты на самолет...
Он уже не пытался ее удержать, просто попытался понять, что так будет лучше для него, а самое главное, для нее, с душевной травмой на всю жизнь и так и не сбывшимися надеждами.
Он увидел ее мельком, когда она зашла перед отъездом попрощаться с Катей, зная, что его не будет дома. Но он почему-то вернулся домой раньше и столкнулся с ней у самой двери, которую закрывала заплаканная тихая Катя.
Нюта молча посмотрела на него и приоткрыла губы, словно хотела что-то сказать. Но потом вдруг обвила его руками и порывисто обняла, как раньше, и побежала по лестнице, перепрыгивая через ступеньки... В его ушах еще долго стоял этот гулкий перестук ее каблучков...
... Он никогда ее не забывал, но милосердная память в особенно тяжелые для него минуты закрывала ему глаза своей теплой ладонью, и постепенно изгладились и полузабылись некоторые воспоминания, связанные с Нютой. Но у него всегда радостно замирало сердце, когда какая-нибудь девушка полуудивленно смотрела на него исподлобья, чуть приподняв дуги бровей...
...В двадцать семь лет Сережа женился на хорошенькой жизнерадостной Олечке, недавно закончившей институт и поступившей к нему в больницу медсестрой. Она была такой веселой, так задорно смеялась и так свободно с ним спорила, отстаивая свое мнение, что он совершенно пропал. И после недолгого ухаживания, нескольких походов в кафе, кино и консерваторию и знакомства с родителями, он сделал ей предложение, и вскоре они поженились. На второй год брака она родила очаровательную девочку и совершенно не была против желания мужа назвать ее Анечкой...
...Однажды ранней осенью, когда воздух так полон особенной мягкой желтизны, а деревья одеты в золотистую и багряную нарядную листву, он шел домой через старый и родной переулок на Чистых прудах и вдруг решил пройти дворами через дом Нюты.
Он зашел в глубокую арку в проходной двор и остановился перед ее темным подъездом. Ее окно на втором этаже было завешено какой-то ажурной тюлью с бежево-зелеными переливами и выглядело жилым. Наверное, кто-то еще снимает эту просторную квартиру, в которой они провели когда-то столько дней, вечеров и ночей... Он сел на лавочку у подъезда и огляделся. Все в ее дворе было по-прежнему, только ее не было, выбегающей из подъезда в смятом домашнем платье, в туфлях на босу ногу и душащей его руками...
И вдруг дверь подъезда открылась, и из него стремительным шагом вышла молодая женщина, в модном, явно привезенном из заграницы, бежевом плаще. Двигалась она стремительно, словно летела вперед, и все в ней было очень легко, просто и ловко. Она прошла-пробежала мимо Сережи, не задержавшись на нем взглядом, и застучала каблучками высоких сапожек по асфальтовой дорожке от подъезда к проходной арке.
В нем шевельнулись какие-то туманные воспоминания, сердце его вдруг кувыркнулось и оборвалось.
- Нюта! - и вскочил, побежал к ней...
Женщина резко остановилась и как-то неуклюже повернулась. И споткнулась об его пронзительный взгляд... Потом она поздоровалась очень ровным и чужим голосом, протянула руку.
- Привет, Сережа. А меня уже так никто не называет, только мама. А так все зовут Аней или Анной Владимировной...
Он ошалело смотрел на нее, такую чужую и незнакомую, но все же родную, даже через столько лет.
- Как ты здесь оказалась? Вернулась в Москву? Ты сейчас спешишь? - слова торопили друг друга и путались, а он все еще держал ее протянутую руку.
- Мне по порядку отвечать? - и засмеялась каким-то новым чужим смехом, словно через силу. Раньше-то у нее был смех задорный, с заразительными переливами...
- Я на несколько дней приехала в Москву, нужно продать нашу квартиру. Покупателей уже нашла и о цене договорилась, остались последние мелочи... Сейчас не очень спешу, хотела прогуляться по Москве, все-таки нескоро увижу... А, может, вообще не увижу... А как ты оказался около моего подъезда? Не меня ли ждал? - и снова этот незнакомый смех...
- Домой шел, решил зайти...
- Хочешь, вместе прогуляемся? Ты-то не спешишь домой? - и вдруг испытующе на него посмотрела.
- Нет, не спешу...
... Они шли по знакомым и одинаково родным обоим переулкам - он с колотящимся сердцем, она с выражением ностальгической радости на лице - и рассказывали друг другу, как жили все эти годы. Сначала оба были немного скованы - все-таки не шутка, после того, что они оба пережили и после этих лет, разделивших их жизни, говорить так, будто они виделись только вчера. Но потом лед тронулся, он заговорил о своей работе, она о своей. Она рассказала, что когда приехала в Новосибирск, сразу стала работать репетитором английского языка, быстро набрала учеников. Потом она с удовольствием говорила ему о некоторых своих учениках и об их успехах... Сережа, в свою очередь, рассказал о сестре Кате, вышедшей три года назад замуж и воспитывающей двух очаровательных бутузов-близнецов, уже проявляющих первые признаки взрывного решительного характера. Нюта искренне за нее порадовалась и просила передать горячий привет...
Но все это были разговоры ни о чем, и они оба понимали это. Они ходили вокруг да около, но самого главного ни он, ни она не решались спросить. Наконец, она сделала первый шаг, но получилось это так, словно она кинула ему перчатку, сделала дерзкий вызов.
- Быстрее бы продать эту квартиру и вернуться домой, а то мои мальчики без меня уже соскучились... Муж и сын - пояснила она и посмотрела на него искоса. Он молчал. Потом спросил:
- А сколько сыну лет?
- Четыре было в августе... - и быстро заговорила, глядя в сторону. - Такой смышленный, умненький, уже читает и считает, думаю, в пять его в школу отдадим. Рисованием занимается и английским... Ну это я уж сама с ним...
- Я рад за тебя. Ты, значит, через год, как приехала, замуж вышла? Ну я рад, очень рад, что у тебя все хорошо... А родители как? Наверное, довольны внуком, балуют его?
- Мама да, очень его любит, просто души не чает. А папа год как умер от инсульта, он же у меня немолодой был...
- Мне искренне жаль...
Они замолчали на некоторое время, каждый собираясь с мыслями. Его неприятно задело, что она так быстро утешилась после их разрыва и всего через год вышла замуж. И сына родила, как раз в конце лета, как должен был родиться их несчастный неродившийся младенец, вырванный из ее тела грубым хирургическим вмешательством... И он решил тоже задеть ее, сказать о своей жене и дочери, и побольнее уколоть ее, мол, мы тоже счастливо живем...
Но она не стала ждать и сама спросила:
- А у тебя как на личном фронте? Наверное, женат, и уже куча детей?
- Угадала, я женат. И дочка год назад родилась... - и потом, словно желая показать ей, что он все же оказался лучше, вернее ее, добавил - Я полтора года назад женился...
- Ну... я тебя поздравляю! Тоже очень за тебя рада... А как дочку зовут?
- Аня.
Она неловко замолчала. Потом тихо проговорила, глядя в мягкое осеннее небо:
- Я улетаю через два дня домой, в Новосибирск. Там с мужем дела улаживаем и через неделю улетаем в Швейцарию. Мужа туда работать отправляют. Наверное, я больше не вернусь в Москву...
- А в каком городе вы будете там жить?
- В Цюрихе...
Она сказала это так протяжно, важно и в то же время жалобно, и вдруг легко посмотрела на него исподлобья, чуть приподняв дуги бровей. И он увидел прежнюю, родную Нюту, с которой так яростно спорил и которую так неистово любил...
К черту Цюрих, к черту мужа и сына, к черту жену и дочь, к черту годы, разделившие их, к черту их бесполезную и бессмысленную жизнь... Все вернулось так же беспричинно, как когда-то резко и несправедливо оборвалось. Они были в тех же родных и знакомых переулках, а вокруг были те же робкие сизые сумерки, что и тогда, в их далекой юности, когда они крали у учебы несколько часов и посвящали их друг другу. Они остановились и стояли, глядя друг на друга, прохожие их обходили и шли дальше. Потом стремительно пошли к аллее на Чистых Прудах, упали на первую, попавшую в их поле зрения скамейку, и начали исступленно целоваться, порывисто стискивая друг друга в объятьях...
... Ему было сложно вырваться из дома на следующий день и встретиться с Нютой. Это была суббота, а ее, по заведенному им самим правилу, он всегда проводил с семьей. Что-то нужно было починить, куда-то сходить и что-то купить, поиграть с дочкой, которая радостно лопотала и улыбалась, когда видела Сережу... Позвонить он Нюте не мог, потому что она остановилась у знакомой, и было неудобно оставлять Сереже номер этой женщины. Но он знал, что она будет весь день заниматься квартирой, встречаться с новыми владельцами и улаживать мелкие проблемы, всегда возникающие при таком деле. А на следующий день она улетала из Шереметьево, в полдвенадцатого, он хорошо это запомнил, и просила не провожать... Но он знал, что все равно поедет и знал, что она это тоже знает и будет ждать его...
Утром он проспал. Забыл, что воскресенье и не завел будильник. Он проснулся в десять, витиевато себя отругал, когда осознал, что проспал и опаздывает к Нюте. Потом стремительно метался по квартире, собираясь, отказался от завтрака, быстро приготовленного женой Олей, что-то ей наговорил про срочную работу и, не став слушать ее лепет, выбежал из квартиры.
... Когда он примчался в аэропорт, она уже заходила за барьер.
- Нюта!
Она резко обернулась, вскинула брови и засмеялась с задорными заразительными переливами.
- Прости, что опоздал!! - крикнул он, боясь расплакаться, и тоже легко засмеялся, радуясь ее родному смеху.
- Прощаю!!
Они кричали через головы других пассажиров, проходящих контроль, а она пыталась протиснуться вперед.
- Люблю...тебя...
- Я знаю... тоже...
- Если когда-нибудь... вернешься... позвони... люблю...
- Обязательно... тоже...
Голоса долетали сквозь гул толпы, и звенел, звенел, переливался ее смех, и блестели его слезы...
... Состав дернулся и слегка накренился на скользком изгибе рельсов и подошел к залитой дождем, жирно блестевшей платформе. Незадачливый машинист не расчитал разбега поезда и проскочил на несколько метров мимо платформы. Потом начал медленно отъезжать назад.
- Когда ты вернешься, вернешься в наш город обетованный,
Когда ты вернешься, такой невозможный и такой желанный...
Красивая девушка с гитарой в последний раз спела припев и завершила песню мелодичным перебором звонких струн. Перевесила гитару через плечо за спину и пошла по проходу, держа перед собой потертую бейсболку.
Сережа словно очнулся от сна, в котором перед ним как сменяющиеся картинки в калейдоскопе пронеслась вся его жизнь и горькая, невозможная, потерянная любовь. Он судорожно выдохнул, засунул руку за пазуху и извлек кожаное портмоне. Пляшущими пальцами достал оттуда все, какие были, купюры, выгреб мелочь одним ухватистым движением и всунул все это прямо в руки красивой девушки с гитарой. Она не ожидала такого щедрого подношения и, растерявшись, ошалело смотрела на Сережу.
- Спасибо вам за эту песню... - и пошел, не оглядываясь, к выходу - это была его остановка.