Валерич, Люгер Макс Отто, Шепелёв Алексей : другие произведения.

7. Другая Грань. Роман. Часть первая. Гости Вейтары

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    13-я и 14-я главы.

Глава 13

В которой герои идут по следам похитителей

  

Нам то что, мы в тепле и уюте,

И весь вечер гоняем чаи,

Лишь бы те, что сейчас на маршруте,

Завтра в лагерь спуститься смогли.

(А.Галич)

  
   Валдис Ирмантасович Гаяускас, как и подобало советскому интеллигенту, с большим почтением относился к работам доктора Бенджамина Спока и старался по возможности применять его рекомендации по воспитанию детей на практике. Конечно, в полном объёме это было нереально: доктор Спок писал свою книгу в свободном мире, а скромного вильнюсского музыковеда от этого мира отделял железный занавес. Но тот, кто хочет - ищет возможности. А кто ищет, тот всегда найдет.
   Например, Валдис Ирмантасович никогда не пытался подавить увлечений своих детей, хотя зачастую эти увлечения причиняли семье немалые хлопоты. Лучше помучаться некоторое время, чем спустя годы выслушивать остатки детских обид: "а вот хотелось мне заняться тем-то и тем-то, да вы с мамой тогда не разрешили..."
   Вот и идея двенадцатилетнего Балиса, что он будет по утрам бегать кроссы, хотя и не вызвала у родителей восторга, но получила полное право на воплощение в жизнь. Каждый вечер, кроме субботнего, мальчишка заводил будильник, а утром торопливо одевался и выскакивал на улицу, стараясь не шуметь, хотя и знал, что родители всё равно услышат и проснутся. Такая уж родительская доля: чувствовать всё, происходящее со своими детьми.
   В конце сентября в Вильнюсе вдруг испортилась погода. Резко похолодало. Проснувшись утром, Балис услышал, как в окно барабанит дождь, судя по звуку - сильный и зарядивший надолго. Меньше всего хотелось выбираться из-под теплого одеяла. "Может, поспать ещё?" - мелькнула мыслишка. "Холодно, сыро", - тут же прибежала за ней вторая. Мальчишка понял, что либо их надо немедленно гнать, либо срочно переводить стрелку будильника, отсчитывающего последние мгновения перед тем, как своим стрекотанием взбудоражить всю квартиру.
   Вспомнился весенний разговор с дедом, в котором внук впервые признался, что хочет стать военным моряком. Вопреки ожиданиям, горячего одобрения этой идеи он не услышал. Вместо этого дед стал объяснять ему, как трудно бывает заставлять себя делать то, что не хочется. То, что трудно и неприятно. Каждый день, раз за разом. Не видя в этом смысла, не понимая необходимости. А без этого - нет ни солдата, ни офицера.
   - А ты так можешь? - спросил в ответ Балис.
   - Раз служу, значит - могу.
   - Тогда и я смогу! - уверенно заявил внук.
   - Проверим?
   - Проверим.
   - Хорошо. Попробуй каждый день утром пробегать три километра. Каждый день, в любую погоду. Не считая воскресений, ну и если заболел. С первого сентября и до Нового Года. Если сможешь, тогда поговорим.
   Балис только улыбнулся, уверенный в своих силах.
   А сейчас в голову предательски лезла мыслишка: "Ну, подумаешь, пропущу один раз. Ничего не случится. Да и дед не узнает, он же проверять не будет".
   Вот это-то "проверять не будет" всё и решило. Резким движением откинув одеяло, мальчишка выбрался из кровати. Конечно, дед не станет проверять - потому что верит ему на слово. Никто за язык не тянул - Балис сам согласился на такое испытание. А при первых же трудностях в кусты? Да уж, тогда из него точно офицера не получится.
   "Интересно, а кто из ребят сегодня не придет?" - подумал он через несколько минут, бесшумно выскальзывая за дверь. Мальчишки из 6"В" бегали по утрам небольшой компанией. Точнее, Балис и Сережка Клоков с этого сентября присоединились к Шурке Царькову и Женьке Гурскому, которые уже давно практиковали утренние кроссы. Шурка - потому что ещё в третьем классе решил, что обязательно будет футболистом и станет играть за "Жальгирис". Женька бегал просто так - для здоровья. И не один, а с отцом. Балис ему немного завидовал: папа Валдис хоть и не возражал против утренних пробежек сына, сам принять в них участие не смог бы, наверное, даже под дулом пистолета.
   Дождь действительно разошелся не на шутку. Как говорят в таких случаях, лил как из ведра. А вот вопреки другой поговорке, хозяева собак из дома выгоняли. Погода, непогода, а выгуливать четвероногих питомцев необходимо. Только, разумеется, в такое утро прогулка оказывалась максимально короткой, что встречало у выгуливаемых полное понимание: им хотелось обратно в тепло и уют квартир ничуть не меньше, чем хозяевам.
   Еще из арки Балис увидел на школьном крыльце, служившем местом встречи, синюю Шуркину курточку. На душе стало чуть легче: с другом и мокнуть не так противно, как в одиночку. А останься он дома, стыдно было бы потом говорить о своем желании стать офицером при Царькове: тот вон как за свою мечту старается. Неужели нужно меньше упорства, чтобы стать офицером, чем для того, чтобы стать футболистом?
   - Привет!
   - Привет, Бинокль!
   - Остальных подождем?
   - Гурских точно не будет: они в такую погоду не бегают. Если только Сережка...
   Под бетонным козырьком школьного крыльца дождевые струи мальчишек не доставали.
   - Надолго зарядил...
   Шурка задумчиво оглядывал покрывающие школьный двор лужи. Жирно поблескивал в желтоватом свете фонарей темный асфальт.
   - А вот и Клоков.
   Остроглазый Балис, оправдывая своё прозвище, первым заметил спешащего друга.
   - Здорово!
   - Привет!
   - Привет! Ну что, побежали?
   - Ага!
   Капли забарабанили по плечам курточек. Мелкие брызги полетели из-под подошв ребячьих кед. Самое трудное - добежать до парка, который начинался почти разу за школьным двором. Дальше всё же легче: деревья ещё не облетели и кое-как должны были защищать ребят от потоков холодной воды.
   - Почему мы не живем в Севастополе? - нарочито жалобно произнес Балис. И тут же пожелал, что у него вырвались эти слова: сразу вспомнилось о том, что Мирон до сих пор не ответил на два письма. Обидно, ведь они договорились обязательно написать друг другу сразу после того, как Балис вернется в Вильнюс. Он честно выполнил свой договор, а вот письмо из Севастополя всё не приходило...
   - Ага, там сейчас, наверное, еще в море купаются, - мечтательным голосом поддержал друга Царьков.
   - Да там круглый год можно купаться, - фыркнул Клоков.
   - Не, круглый год нельзя, холодно. Если ты, конечно, не морж.
   - Я что, больной что ли?
   - Почему больной? Они наоборот, знаешь, какие здоровые?
   - Если они такие здоровые - то чего же ты в проруби не плаваешь?
   Балис не видел лица друга, но знал, что Шурка улыбается. Царьков вообще был веселым парнем.
   - А ты мне сначала эту прорубь покажи. Во-вторых, я и так на здоровье не жалуюсь. И потом, без друзей - скучно.
   Сережка ничего не ответил - на бегу вообще не до разговоров. А здесь еще и дождь лупит, не переставая. Текущая по лицу вода то и дело попадала в рот. Куртки промокли и неприятно холодили плечи и спины. В кедах вовсю хлюпала вода.
   Но в то утро они пробежали полный круг по парку - три с половиной километра, столько же, как и в любой другой день. И, забравшись дома под теплый душ, Балис испытывал чувство радости и гордости, что сумел себя перебороть.
   Потом эти радость и гордость стали казаться ему наивными и смешными: приходилось сталкиваться с гораздо более серьезными неприятностями, чем холодный дождь ранним осенним утром. Ещё позже он как-то незаметно позабыл этот мокрый кросс - чем дальше уходит детство, тем больше стираются воспоминания о нем...
  
   - Шагом!

"Хорошо живёт на свете

Винни-Пух!

Оттого поёт он эти песни

Вслух..."

   Фильм "В зоне особого внимания" первое время в клубе "крутили" довольно редко: всё-таки морская пехота в воздушно-десантных войсках всегда видела своих конкурентов. И не просто конкурентов, а более удачливых: к голубым беретам в Советском Союзе относились с большим почтением, чем к чёрным. И только после того, как к фильму досняли продолжение - "Ответный ход" с Вадимом Спиридоновым в роли капитана морской пехоты Евгения Швеца, сеансы сделались регулярными. А Балиса сослуживцы стали подкалывали вопросом, не он ли служил прототипом этого героя: и во внешности, и в характере было много общего. На что Гаяускас неизменно со смехом отвечал, что ему интересоваться девушками в звании сержанта морской пехоты уже поздно: Рита их опередила.
   А вот, оказывается, прилипла всё-таки детская песенка и лезет теперь в голову во время марш-броска.
   А марш-бросок и вправду получился совсем как в старое доброе время. Ночь, овраги, подъёмы-спуски, населенные пункты обходим с подветренной стороны, чтобы лишний раз не беспокоить честных сторожевых собак. Встречные рощи - насквозь, через подлесок, удаляться от дороги Балис не рискнул, всё-таки единственный ориентир в абсолютно незнакомой местности. К счастью, подлесок оказался не особенно густым: похоже, местные жители усиленно вырубали кустарники и молодые деревца для своих надобностей. В данной ситуации этому можно было только радоваться.
   - Бегом!

"И неважно,

Чем он занят,

Если он толстеть

Не станет...

А ведь он

Толстеть не станет..."

   Да уж, тут не растолстеешь...
   Путь до большой дороги оказался намного сложнее, чем планировалось. Началось всё, конечно, за здравие: Битый знал в окрестных горах каждую тропку, старика священника усадили на коня благородного сета и тронулись в путь. Через час Мирон начал заметно хромать. Еще через полчаса стало ясно, что по пересеченной местности он не ходок. К чести Нижниченко, он не стал строить из себя героя и без всяких споров уселся на и так груженного сверх всякой меры Ушастика. Суперпони, похоже, увеличения нагрузки даже не заметил, но это было только начало. Ещё через полчаса из сил выбился Йеми. Посадить двух человек на двужильного конька не было физической возможности, Мирону пришлось перебираться к Огустину. Коню благородного сета это категорически не понравилось, и он резко сбавил темп. Уговоры и понукания хозяина никакого эффекта не дали. Огустин применил свои способности к мысленному общению, после чего заявил, что быстрее двигаться с такой нагрузкой скакун не в состоянии. В довершение всего, вскоре после полудня зарядил мелкий нудный дождь, так же замедливший передвижение. В итоге, за день они даже не смогли добраться до тракта: быстрые весенние сумерки застали путешественников в предгорьях. К счастью, перед тем как стемнело, они успели заметить петляющую неподалеку дорогу с вершины холма.
   Заночевать решили в заросшей кустарником лощине, где заметить их было невозможно, если только не подобраться вплотную. Пока Мирон, Женька и Битый обустраивали лагерь, Йеми давал Балису и Сашке последние наставления о том, как вести себя в городе. По окончании инструктажа протянул небольшой свиток, перевязанный тонкой и липкой на ощупь, вероятно - просмоленной, веревкой, один из концов которой был украшен небольшой сургучной печатью.
   - Что это? - удивился Балис.
   - Читать умеешь?
   - На своём языке - умею. На вашем - не пробовал.
   - Попробуй.
   Развернув свиток, Гаяускас попытался в неровном свете небольшого костерка разобрать начертанные письмена. Тщетно. Чудесным образом приобретенное знание языка касалось только устной речи.
   - Здесь написано, что предъявитель сего, именем Балис, младший гражданин, состоит на службе у благородного сета Олуса Колины Планка и послан оным сетом в город Плесков по его, сета, делам.
   - Неплохо.
   - Лишний раз грамотой этой трясти не надо. Только если местная стража прицепится. Лучше всего никакой лишней памяти в городе о себе не оставлять.
   - Еще бы не лучше, - усмехнулся отставной капитан. - А чего только на меня одного?
   - А про Сашу скажешь: "Это со мной". Младший гражданин вполне может иметь своих слуг. Особенно подростков. Дело житейское.
   - Ясно. А почему - "младший"?
   - Так, мы с тобой это уже обсуждали. Ты сегодня кто по происхождению?
   - Оксенец, но родился в Море и родного языка не знаю.
   - Вот потому и младший, что оксенец. Старшие граждане - это коренные морриты неблагородного происхождения.
   - Ясно.
   - Больше ничего не забыл?
   Балис пожал плечами.
   - Вроде, всё помню.
   - Хорошо. Дай-ка свой кинжал на минутку.
   Немного удивленный, капитан достал из-под плаща универсальный нож.
   - Зачем он тебе?
   Кагманец несколько мгновений подержал его, чуть покачивая, на ладони, словно взвешивая, а затем резким движением метнул в белевший в свете костра ствол растущей в нескольких шагах молодой березки. Нож с глухим стуком глубоко вонзился в дерево.
   - Примерно таким вот образом, - удовлетворенно сказал Йеми. - Это чтобы ты не волновался: я умею кидать не только волшебные кинжалы.
   - А разве я волновался?
   - Мне показалось, что да. Во всяком случае, когда ты узнал, что на мои кинжалы наложены заклятья, то выглядел очень разочарованным.
   - Да я уж и забыл про это, - честно признался морпех. - Но, вообще это хорошо, что умеешь кидать не только волшебные. А то волшебного может не оказаться под рукой, когда будет нужно.
   - Поэтому-то и учился кидать обыкновенные, - усмехнулся Йеми, вытаскивая глубоко засевший в дереве нож.
   - Остается только надеяться, что это искусство нам в ближайшее время не понадобится.
   - Хотелось бы, - вздохнул кагманец. - Да только что-то слабо в это верится...
   Хлюп...

"Сапоги мои того:

Пропускают аш два о..."

   Если бы сапоги. В Плесков они с Сашкой отправились в местной одежде, той, что мальчишка закупил в городе несколько дней назад. Башмаки, хоть и кожаные, намокли ещё днём, от ходьбы по мокрой траве. А уж ночью, когда большинство встречных луж и бочажин замечаешь только после того, как в них наступил... Хорошо хоть, что ночи здесь теплые. Настолько теплые, что мокрые одежда и обувь кажутся не такими уж и холодными. А то заработаешь воспаление легких - сколько еще времени Наромарту понадобится, чтобы на ноги поставить. Болезни - не раны, их просто так молитвы не лечат, это Гаяускас выяснил у черного эльфа еще в первый вечер, проведенный в приюте у изонистов.
   - Огоньки справа.
   - Вижу, Саша. Шагом.
   Нехорошее дыхание у мальчишки, тяжелое, прерывистое. Надолго в таком темпе его не хватит. Но ведь и пробежали они уже порядочно. Километров около двадцати отмахали. Где же этот город, чтоб ему стоять до конца времен? По всем расчетам вот-вот должен появиться. Ладно, до выхода из рощи, а там, если впереди ничего, то небольшой привальчик. Хорошо хоть дождь, несколько раз начинавший, было, снова мелко моросить, минут через пять иссякал.
   - Город? Балис Валдисович, получается пришли?!
   Плесков открылся впереди темной громадой на вершине холма. Лишь в некоторых местах зубцы на стене словно подсвечивались изнутри - надо полагать, от факелов, облегчавших свой нелегкий труд караульных.
   - Получается, пришли.
   - И что мы теперь будем делать?
   - Есть и спать. Есть - по желанию, спать - по очереди. Сначала я, потом ты.
   - А в город не будем пробираться?
   - Подождем утра и войдем через ворота, как и подобает честным торговцам. Смысла никакого ночью через стену лезть нет, трактирщика этого среди ночи, наверное, из пушки будить нужно. Зачем нам привлекать к себе внимание всего квартала? А вот заметить, как мы через стену лезем - могут запросто. Так что, риск явно неоправданный. Поэтому торопиться мы не станем.
   Попутно с объяснениями, капитан уже рубил ножом ветки для подстилки. Сашка сбросил с плеч котомку, и привалился спиной к стволу ближайшего дерева.
   - Ноги разотри, - посоветовал Балис. - Промок, небось, до колен.
   - До ушей, - с готовностью откликнулся мальчишка. Голос немного прерывался, но чувствовалось что казачонок собой доволен: ещё бы, выдержал форсированный марш, не подвел. - Я там в кустарник врезался, а он мокрый весь...
   - Плохо, - мрачно заключил морпех. - Сухой-то одежды у нас нет. Простыть недолго.
   - Плохо, - всё так же с готовностью подтвердил Сашка. - И растереться-то нечем...
   - Возьми у меня в мешке. Что-то вроде полотенца сверху лежит.
   - Здорово. А где Вы его взяли?
   - У Битого попросил, когда он вещи в дорогу собирал.
   - Неужели знали, что понадобится? - изумился мальчишка, оторвавшись от распутывания узла на заплечном мешке отставного капитана.
   - А чего тут знать? Погода еще вчера портиться начала. Идти ночью по лесу во время дождя и не намокнуть - это фантастика.
   - Что? - очередной раз споткнулся об непонятное слово паренёк.
   - Ну, сказка. Небывальщина. Мы почти наверняка должны были промокнуть? Так что, всё просто.
   - Всё просто, когда объяснят, - вздохнул Сашка. Достав полотенце, он скинул плащ и рубаху и принялся растираться, пока не почувствовал, как по телу разливается тепло.
   - Эх, стог сена бы сейчас, - мечтательно произнес подросток. - Закопался - и спи. А одежда до утра высохнет.
   - Нет здесь сена. Наверное, не косят.
   - Так трава ещё не подросла, чего косить-то? - в голосе казачонка сквозило искреннее недоумение. Балис, городской житель, о косьбе имел самое отдаленное представление, мальчишке же всё это казалось само собой разумеющимся.
   - Понятно. Но как бы то ни было, сена нет, значит, довольствуемся тем, что есть.
   Ответа не последовало. Закончив приготовление импровизированной лежанки, Гаяускас присел рядом с парнишкой.
   - Вот что, Саша, надо нам определиться. Сам видишь, влипли мы в этом "новом мире" серьезно - серьёзней некуда. Значит, и нам нужно вести себя соответственно, а не "играть в войнушку". Понимаешь?
   - Я в войнушку и не играю. Я воевал, - ответил мальчишка, не меняя позы.
   - И что, ни разу не влетало за такую вот самодеятельность? - надавить, безусловно, было проще, но зато эффективнее всего было подвести мальчишку к тому, чтобы он сам понял свою ошибку.
   - За самодеятельность влетало. Но тут не самодеятельность была, а бой без плана. Я, поначалу такого нагородил...
   Сашка помаленьку понимал, что кроме неплохого фехтования, он наделал много глупостей с перемещениями.
   - Да уж, за такую подготовку к бою всех нас следовало бы хорошенько пропесочить... Но некому. Значит, самим нужно делать правильные выводы. Во-первых, конечно, прикидывать как, если что, отбиваться станем. А во-вторых, надо привыкать взаимодействовать в бою так, чтобы не мешать друг другу. Понимаешь, о чём я?
   - Теперь перед стоянками нужно прикидывать, как быть, если что...
   - А также, кроме "как" - "кто" и "где". И давай в дальнейшем по команде "Сгинь!" - Балис легонько улыбнулся, Сашка в темноте этого не заметил, - ложись на землю и наблюдай. И вообще, не торопись в драку ввязываться.
   - Это ещё почему?
   - Да потому, что противники наши вряд ли тебя сначала будут воспринимать, как серьёзную боевую единицу. Для них ты - мальчишка, с которым можно разобраться одной затрещиной. Внимания они тебе уделять не станут. И вот тем, что они так заблуждаются, и надо воспользоваться в полной мере. Сначала оцени обстановку, разберись, что к чему, а потом действуй там, где ты больше всего нужен. Тебя ведь наверняка учили, что пока ты не вступил в бой - видишь всю картину. А когда начал сражаться с конкретным противником, видишь уже только его. По сторонам засматриваться времени уже нет.
   - Ясно.
   - Вот и хорошо, что ясно.
   - Скажите, а Вы Серёжке - кто? - неожиданно спросил мальчишка.
   Балис ответил не сразу: простой, вроде, вопрос неожиданно поставил его в тупик.
   - Никто. У него вообще никого нет. Родителей у него убили, он вот прибежал на передовую, воевать... Пытался я его прогнать, да, вот, не успел...
   - Прогнать?
   - Конечно. Нечего детям на войне делать.
   - Ага, сейчас ещё скажете, что его дело - сидеть где-нибудь в тылу, да расти для мирной жизни.
   Сашкин тон Балису не понравился.
   - Конечно, скажу. Угадал?
   - Чего тут угадывать. Слышал я уже это...
   - Слышал? Когда? От кого?
   - В восемнадцатом от поручика Бочковского. Когда пришел и сказал, что буду воевать вместе с ними.
   - Прав был Бочковский.
   - В чём прав-то?
   - Во всём. Пойми, Саша, дети воевать не должны. Не детское это дело.
   - А сиротами оставаться дети должны? Добрые слова говорить нетрудно. Вы растите, а мы вас защищать будем. А где они все были, когда комиссар арестов и обысков со своими бойцами нашу станицу "чистил"? А где были Вы, когда Сережкиных родителей убивали?
   - Это война, Саша. На войне убивают.
   - Вот именно, война. "Мы защитим"... Пока все были живы, защитить не смогли, а когда уже поздно "мы защитим"... Вы просто не знаете, что это такое, когда у тебя убивают родителей, братьев, сестер... Поэтому нас не поймете.
   - Знаешь, Саша, чего никогда не надо делать, так это горем меряться. У вас с Серёжкой убили родителей, у меня - детей, - не успевшего родиться Ирмантасика Балис всегда воспринимал как полноценного сына. - У Мирона - вроде, никого не убили. И что? Будем его этим стыдить?
   - Не будем... Извините, Балис Валдисович, я не хотел Вас обидеть.
   - Понимаю, что не хотел. Но аккуратнее надо.
   - Буду аккуратнее. Только, я ведь не Вас лично имел в виду, а вообще...
   - Что - вообще?
   - Ну, понимаете, как... Вы, в смысле Армия, нас ведь уже не защитили. Понимаете, уже. Нас убивали, а вас, не лично Вас, ну, понимаете... Вас рядом не было. А теперь вы говорите - мы защитим. А где вы были раньше?
   Балис долго молчал: в словах казачонка была горькая правда.
   - Ты прав, Саша, - произнес он наконец. - Мы, в смысле Армия, виноваты перед вами. Перед тобой, перед Серёжкой, перед другими ребятами, вашими ровесниками. Но постарайся понять и нас: Бочковского, меня, Мирона. Мы знаем, что такое война, потому что это - наша работа. Мы знаем, как это страшно. Мы знаем, что детям на войне - не место. Да, мы не смогли спасти ваши семьи, дайте же нам хоть немного искупить свою вину. Дайте спасти хотя бы вас.
   - А Вы уверены, что так - вы нас спасаете?
   - Уверен.
   - А нас вы, конечно, спросить не считаете нужным?
   - Знаешь, Саша, я никогда не верил ни в богов, ни в эту, как её... реинкарнацию. Как говорится, умерла - так умерла. И поэтому твердо убежден, что лучше жить, чем умереть.
   - Всегда?
   - Всегда, если речь не идёт о предательстве.
   - А прятаться в тылу - не значит предавать?
   - Смотря о ком речь. Если прячется от Армии военнообязанный взрослый человек - это одно. А если речь идёт о... тебе сколько лет?
   - Четырнадцать было, когда на Тропу попал.
   - Вот. Серёжка говорил, что ему двенадцать. Ещё младше. Вас никто воевать не звал, вы добровольцами пошли, правильно?
   - Правильно, и что?
   - И то, что, по уму, как относится к вашей доброй воле - это наше дело. Да только не слушаете вы это "по уму"... Вот и получается...
   Балис не закончил: что именно получается, было отлично понятно обоим. Разговор себя исчерпал. Глаза слипались, усталость, которую они гнали от себя во время марш-броска, навалилась с новой силой. Говорить можно до утра, но лучше поспать хотя бы пару часов.
   Капитан расстегнул ремешок часов. Часовые деления и стрелки светились холодным светом.
   - Смотри, сейчас на моих часах - почти полпервого ночи.
   - Ух, ты...
   Сашка не удержался от восхищенного возгласа: часов с подсветкой ему видеть не приходилось.
   - А почему они светятся?
   - Фосфоресцируют, - машинально ответил капитан, но тут же вспомнил, что это слово мальчишке не должно быть знакомо и пояснил: - Они покрыты особым составом, содержащим фосфор, который светится в темноте.
   - Ага, понятно.
   - В три часа меня разбудишь. Держи.
   Он протянул Сашке часы и пистолет.
   - Только смотри, стрелять в случае самой крайней необходимости.
   - Я понимаю...
   - Знаю, что понимаешь. Но всё равно инструктирую, знаешь такое слово?
   - Конечно, знаю, - с обидой в голосе ответил мальчишка.
   - Так вот. Если заметишь какую-либо опасность - сразу меня буди. Самодеятельности не надо. Всё ясно?
   - Так точно.
   - Вот и отлично. Согрелся?
   - А то...
   - Точно?
   - Что я, врать, что ли, буду?
   Врать - не врать, но показать ситуацию лучше, чем она есть на самом деле Сашка, конечно, был вполне способен. Уж на это Балис за годы курсантства и службы насмотрелся достаточно. Но проводить еще одну воспитательную беседу смысла не имело.
   - В таком случае, жертвуешь свой плащ для нашей лежанки. Мой стелим, твоим накрываемся. До трех - твоё дежурство, с трех до рассвета - моё...
  
   Ночью их никто не потревожил. В город путники вошли вскоре после рассвета, едва заспанная стража открыла ворота. Гаяускас немного волновался, что стражники прицепятся с расспросами, но обошлось.
   Помятая одежда и небритая щетина Балиса, конечно, доверия не внушали, но бродяжничество в этих краях никогда не считалось преступлением. Дело стражников - оберегать добрых горожан от разбойников и душегубов, а уж с бродяжками горожане и сами должны разбираться.
   Гораздо больший интерес путники вызвали у человека, наблюдавшего их вход в город через узенькое окошко караулки. Управитель Лечек время от времени заходил поболтать со стражниками о том, о сем, сыграть партию-другую в зуж, угостить винцом, а где и ссудить несколько маретов. Мало ли какие услуги могут понадобиться благородному лагату Маркусу Простине? Позаботиться о людях, которые будут готовы их оказать, всегда лучше заранее.
   - Кто это в город вошел? - поинтересовался Лечек у стоящего рядом осьминия.
   - Имп их знает, - равнодушно ответил командир караула и широко зевнул.
   Управитель продолжал смотреть в спину удаляющихся мужчины и подростка. Импом Лечек не был, но мальчишка ему был определенно знаком. Можно было поставить марет против гексанта, что именно этот паренек уехал из города вместе с Йеми несколько дней тому назад. Как раз в том день, когда Лечек знакомил кагманца с местными "землекопами". Судя по тому, как тот разбрасывал деньги направо и налево, случилось что-то серьезное. Что именно, ни Лечек, ни его старый подельник Наско не знали, но нутром чувствовали - Йеми крепко сел на крючок и готов отдать очень многое, чтобы оттуда соскочить. Ну, а если кто-то готов много отдать, то хотелось бы, чтобы отдал он это не кому-нибудь неизвестному, а самому Лечку. Только вот предложить свои услуги кагманцу возможности не было - слишком уж быстро он покинул Плесков.
   И вдруг - такая возможность появилась. Не иначе, как Кель решил помочь своему слуге. Не то, чтобы Лечек задобрил божество обильными подношениями, но, наверное, не сыщется во всем мире ни одного пройдохи и душегубца, регулярно не приносящего в храм покровителя всех нечистых на руку ту или иную мзду. Без удачи в их деле - никуда. А в чьих руках удача, как не в руках богов? Может, конечно, Келю и не до молитв Лечека из Плескова, но, на всякий случай, вечерком надо будет в храм заглянуть да на подношения не поскупиться.
   Но это - вечером. А пока управителю было не до небесных дел, его ждали более насущные дела земные. За знакомыми Йеми надо было проследить, узнать, чего им в городе надобно.
   - Ладно, Вайло, я пойду потихоньку. Увидимся ещё.
   - Да, конечно, господин. Как тебе будет угодно. Мы всегда рады тебя видеть, - забормотал осьминий.
   Стражник ощущал легкую досаду: знать бы, что эти бродяжки интересны самому Лечку - задержал бы их при входе в город, да и под стражей к нему доставил бы в лучшем виде. Денег у его хозяина водилось преизрядно, а в скупости управитель замечен не был, поди, отвалил бы за такую услугу не меньше золотого. Да откуда ж знать-то было?
   Ну да ладно, всех денег всё равно не заработаешь, как не крути, а придется что-нибудь и украсть. Еще раз вздохнув, осьминий вышел за ворота: утро вступало в свои права, пора бы было появляться у ворот крестьянским и купеческим повозкам - основному источнику дохода и благосостояния стражников.
   Управитель же последовал за путникам, стараясь не привлекать к себе внимания. Это ему удалось без особого труда: мужчина и мальчишка ни разу даже не попытались проверить, нет ли за ними слежки. Очевидно, они совершенно этого не опасались ( Лечку и не могло прийти в голову, насколько он прав в этом предположении ). При том, что головами они постоянно вертели во все стороны, очевидно, выискивая какие-то знаки, а пару раз даже останавливали встречных горожан, чтобы выяснить у них дорогу ( это было видно по энергичной жестикуляции спрашиваемых ).
   Блуждания по городу закончились у хорошо известной Лечку харчевни "Гроздь винограда". Йеми неоднократно останавливался у толстого Школты, если приезжал в Плесков более, чем на один день. После краткого разговора с хозяином на пороге мужчина и мальчик прошли вглубь харчевни. Лечек подождал несколько минут, на улицу никто не выходил. Значит, в харчевне путники обосновались всерьез и надолго. Можно было спокойно обсудить ситуацию с Наско, а затем вернуться с парой-тройкой крепких ребят - на случай, если путники окажутся слишком уж непонятливыми. Даже если к тому времени друзей Йеми в харчевне не будет - не велика беда. Сколько не ходи по городу, а к Школте они всё равно вернуться - больше то идти им, чужим в Плескове, некуда.
  
   - Ошибки быть не может, - уверенно заключил Гаяускас, указывая на украшавшую вывеску большую виноградную гроздь. Сашка, как и Балис, читать на местном наречии не умел, но к счастью для всех неграмотных, которых, похоже, в этих краях водилось в изобилии, трактирщик, или как его там, позаботился продублировать название своего заведения понятным для любого забулдыги изображением. Тяжелая деревянная дверь, окованная для крепости парой позеленевших от времени толстых медных полос, была закрыта, но изнутри доносился стук кухонной утвари. Балис приналёг плечом - дверь отворилась внутрь неожиданно легко, но с противным резким скрипом.
   - Эй. Есть тут кто живой? - негромко позвал бывший морпех, не входя внутрь.
   - А тебе чего надобно?
   На пороге возник хозяин харчевни. Йеми описал его настолько подробно, что отставной капитан ни на секунду не усомнился, с кем именно имеет дело.
   Невысокого роста, Балису не доставал до плеча, почтенный Школта был не просто толст, но как-то особенно шарообразен. Брюшко выпирало из серой рубахи так, словно еще чуть-чуть - и ткань лопнет, обнажая волосатое пузо. Пухлые щеки, испещренные множеством маленьких красных прожилок, наверное, можно было бы наблюдать, даже подкравшись к трактирщику сзади. Крупный мясистый нос тоже был весь в таких же прожилках - Школта явно был не дурак выпить. Темно-серые глаза из-под седоватых бровей окинули незнакомцев цепким испытующим взглядом.
   Рукава рубахи хозяина харчевни были закатаны до локтей, обнажая жилистые, покрытые жесткими короткими волосками предплечья. В правой руке он держал большую мокрую тряпку: неожиданные гости прервали утреннюю уборку.
   - Ты ли почтенный Школта? - лучшего начала для разговора морпех не придумал.
   - Я-то Школта. А ты кто такой?
   - А я - Балис. Это, - он кивнул на стоящего рядом мальчишку, - Сашки.
   - Разве я вас знаю?
   - Нас - нет. Но нам очень много рассказывал про тебя Йеми.
   - Йеми? - хозяин харчевни пожевал толстыми губами. - Йеми, значит. И чего он такого вам наговорил?
   - Да ничего особенного. Посоветовал остановиться непременно в твоей харчевне.
   - Что ж, гостям я всегда рад. Заходите.
   Школта посторонился, пропуская путешественников вовнутрь. Большой зал, как и положено, был заставлен столами, рядом с которыми стояли лавки и табуретки. Справа вдоль дальней стены размещалась длинная стойка, за которой на полках шкафа стояли кувшины, кружки, ковши и тому подобная утварь. Широкая лестница вела на второй этаж - видимо в спальные комнаты. По другую сторону от лестницы размещались большой очаг и дверь вглубь дома, скорее всего - на кухню. Огонь в очаге еще не горел, но рядом была небрежно свалена кучка свежих поленьев.
   - Рановатенько пожаловали, гости дорогие, - заметил трактирщик, проследив взгляд Балиса в сторону очага.
   - Как городские ворота открыли - так мы и пожаловали.
   - Ах, вот оно что, - хозяин харчевни с пониманием покачал крупной лысой головой, окинул взглядом помятую одежду путешественников. - Ночью, значит, шли?
   - Ночью...
   - От погони спасались?
   - Да что ты, почтеннейший, - Гаяускас старался быть как можно больше убедительным. - Кто за нами гоняться будет? Мы - люди мирные. Торопились просто, дела у нас тут важные. И срочные...
   - Дела?
   - Покупки. Йеми сказал, что ты нам поможешь.
   - Вот как? И чего же купить хотите?
   - Для начала покажи нам лавку ювелира Сежена - мы ему кое-что продадим. Потом нам нужны лошади и мулы. Ну, а напоследок всякая мелочевка - одежда, еда. Еду, думаю, мы сможем и у тебя купить.
   - О чем разговор, конечно, продам еды. И в остальном тоже помогу. Сам я, правда, ходить по лавкам не могу - хозяйство оставить не на кого, - для пущей убедительности Школта широким жестом обвел столы, - но мальчишку с вами пошлю. Он всё покажет.
   - Мальчишку - так мальчишку, - легко согласился Балис. И в самом деле, бегать вместе с гостями по лавкам городских ремесленников почтенному хозяину харчевни было бы странновато. Вопросов не оберешься.
   - Что-нибудь ещё?
   Капитан усмехнулся.
   - А что ещё? Имеешь ввиду баню, мягкие постели и сытный завтрак?
   Трактирщик кивнул с самым серьезным видом.
   - Бани я, правда, не держу: не по чину. Но мыльная комната имеется, кипятку для лохани согреть недолго. Тюфяки у меня, конечно, не на лебяжьем пуху, ну, да и на гусином пере спать не жестко. А уж если сытный завтрак гостям не подать - стоило ли тогда открывать харчевню?
   На мгновение Гаяускас замялся. Горячая ванна, пусть даже и в лохани, была бы очень кстати: последний раз он мылся с горячей водой ещё до своего попадания на Дорогу. Да и поспать, откровенно говоря, хотелось. Но сейчас надо было торопиться: каждый час промедления грозил лишними опасностями и похищенным ребятам, и тем, кто остался с Йеми, и им самим с Сашкой.
   - Благодарю за предложение, почтеннейший, но мыльню и постель - в другой раз. А вот от сытного завтрака мы не откажемся. Только оплата после того, как пройдемся по лавкам. Идет?
   - А чего же - не идет? Вы, я вижу, люди серьезные, не станете ради такой мелочи бедного трактирщика обманывать. Да и, опять же, друзья Йеми, а он - человек почтенный, с хорошей репутацией.
   - Тогда - давай завтрак, - произнес Балис, решительно опускаясь на табуретку. - Только что-нибудь посерьезнее... югурта.
   - Посерьезнее? Может, кебабчетки? Остались с вечера.
   - Давай кебабчетки. И попить чего-нибудь тепленького.
   - Разве молока? Можно вина с пряностями, но это будет дорого стоить.
   Морпех задумался. Чарка глинтвейна сейчас была бы очень, что называется, "в кассу". Но... Это уже "расслабуха". Если позволить себе глинтвейн - то почему не баню, не постель и пошло-поехало... Нет уж. Дашь слабину в мелочи - пиши пропало. Лучше сейчас перетерпеть, зато потом, когда они нагонят ушедших вперёд... Денег на глинтвейн наверняка должно хватить. Раз уж в этих местах его подают в заштатных харчевнях - грех не соблазниться.
   - Лучше - молока.
   - Молока - так молока. Подождите немного, пока согреется.
   Школта направился в кухню и вскоре оттуда донесся звон посуды и крики трактирщика: "Петька, Петька...", а дальше что-то неразборчивое.
   - А что такое - кебабчетки? - поинтересовался Сашка.
   - Понятия не имею. Какая-то местная еда.
   - А... Просто, Вы так уверенно согласились...
   - Если бы я стал расспрашивать, это выглядело бы подозрительным. Похоже, это блюдо здесь так же привычно, как в России гречневая каша.
   - Или как тюря, - кивнул Сашка, давая понять, что он всё понял. Гаяускас хмыкнул. О том, что когда-то в России ели тюрю, он знал только из уроков русской литературы. Кажется, седьмой класс, поэма Некрасова "Кому на Руси жить хорошо?"

"Кушай тюрю, Яша:

Молочка-то нет..."

   Или это не из поэмы, а какое-то другое его стихотворение? А может, это и вообще не Некрасов... Балис точно помнил только то, что спрашивал деда о том, что такое "тюря", но ответ в памяти не сохранился.
   Несколько минут ожидания показались им длинной в вечность.
   - Спать хочешь? - поинтересовался морпех у мальчишки.
   - Честно? Хочу, конечно.
   - Ну, так и положи голову на стол и отдыхай.
   Сашка ничего не сказал, сдержался, но так полыхнул глазами, что было совершенно ясно, что он думает об этом предложении.
   - Я не сказал - "спи". Я сказал - "отдыхай". Разницу чувствуешь? Обычный мальчишка после ночного путешествия будет засыпать на ходу. Ты, конечно, мальчишка необычный и сонливость перетерпишь. Только зачем это так ясно показывать? Старайся всегда вести себя естественно, понимаешь?
   Казачонок кивнул. Взгляд у него был уже не возмущенный, а виноватый. Послушно положил на стол лохматую голову, сбоку хитро с прищуром посмотрел на Гаяускаса.
   - А Вы?
   В ответ Балис привалился боком к бревенчатый стене харчевни и прикрыл глаза.
   Сонливость накатила на мальчишку с неожиданной силой. Так всегда бываешь: дашь слабости поблажку, она стократ прибывает. Сопротивляться не было сил, и казачонок почти совсем провалился в мягкую темноту дрёмы, когда шорох и стук вернули его к жизни. Ошалело вскинувшись, он увидел прямо перед собой конопатую девчонку в сером с красной вышивкой платье, притащившую на подносе две пузатых расписных глиняных кружки, в которых плескалось молоко, и деревянную тарелку с кучей коротких, но толстых румяных колбасок, присыпанных порезанной кружками репой. Ни вилок, ни ножа девчонка на подносе не принесла.
   - Э, Сашки, да тебя совсем разморило, - без улыбки, но со слышимой ехидцей на местном языке проговорил Балис.
   - Всё нормально, не сплю я, - обиженно буркнул парнишка.
   Гаяускас не ответил, взял на пробу одну колбаску, откусил маленький кусок. Несколько мгновений сосредоточено жевал, потом одобрительно улыбнулся и сразу отправил в рот весь остаток. Сашка не отставал от капитана. Колбаски, теплые и пряные, оказались очень вкусными, особенно на голодный желудок. Смели их вместе с репой почти мгновенно, запили теплым молоком.
   - Что-то молоко у них с каким-то привкусом, - нарушил молчание Балис. - Травы, наверное, здесь особенные.
   Сашка перестал жевать, пару секунд посмотрел на Гаяускаса круглыми, как монеты по пятьдесят копеек, глазами, а потом вдруг согнулся вправо и, зажимая обеими руками рот, прыснул, содрогаясь от смеха.
   - Ты что? - не понял капитан.
   - Травы... с привкусом..., - мальчишку душил смех, - Скажете тоже, Балис Валдисович... Это же козье молоко.
   Рассмеялся и Балис. А, отсмеявшись, спросил:
   - А что, их благородия так же вот на вкус козье молоко от коровьего отличали?
   - Кто как, - честно признался казачонок после небольшой паузы. - У нас в отряде много было офицеров из казаков, из мещан. Одно только название, что Благородия. Были, конечно, кадровые офицеры. Они бы точно не отличили.
   - Так чего же ты от меня хочешь?
   - Как чего? Вы же из этой... Рабоче-Крестьянской Красной Армии. У вас там все - либо рабочие, либо крестьяне. Или Вы из рабочих?
   - Во-первых, я сам - и не из рабочих, и не из крестьян. Мама у меня - журналистка, а папа - музыковед. Понимаешь?
   Уточнение оказалось нелишним. Сашка отрицательно мотнул головой.
   - Журналисты пишут в газеты, в журналы.
   - А-а-а... А музыковеды - это вроде музыкантов, да?
   - Можно сказать и так... Во-вторых, как ты говоришь, Рабоче-Крестьянской Красной Армии не стало ещё до моего рождения. Я - офицер Советской Армии. И кто там чей сын, это у нас в Армии было совершенно неважно.
   Ну, не то, чтобы совсем уж неважно. Политуправление, безусловно, собирало обильное досье на каждого курсанта, офицера, да и солдата. И бумажками этими трясли при любом назначении. И всё же толковое выполнение обязанностей значило больше, чем наличие за границей семьи двоюродного брата бабушки. Даже не просто за границей, а у вероятного противника - в Соединенном Королевстве Великобритании и Ирландии, проще говоря - в Англии. И даже не просто брата бабушки, но и с сорокового по сорок седьмой годы - "лесного брата". С перерывом на немецкую оккупацию, конечно. Во всяком случае, у Балиса не было никаких оснований думать иначе.
   - А в-третьих? - подзадорил Сашка.
   - Можно и в-третьих. Даже в Гражданскую войну на стороне красных сражалось очень много кадровых офицеров. Почти столько же, сколько на стороне белых.
   - Не может быть, - сверкнул глазами мальчишка.
   - Представь себе. Точных цифр не назову, но за соотношение уверен.
   - И что с ними стало потом?
   - По-разному. Дед мой одно время служил под командованием адмирала Галлера. В Первую Мировую он был капитаном второго ранга, командовал на Балтике линкором "Слава".
   - Я слышал. Его немцы потопили.
   - Потопили. Но в Финский залив не прорвались... Или ещё маршал Шапошников. При царе он был офицером Генерального Штаба, и в Великую Отечественную войну командовал одно время Генштабом СССР.
   - ЭсЭсЭсЭр... Язык сломаешь, - недовольно пробурчал мальчишка. - А почему некоторое время?
   - К сожалению, он не дожил до победы. Умер от болезни. И такое бывает...
   - Ага. Как адмирал Эссен.
   - Верно, - одобрил Балис. - И откуда ты столько знаешь?
   Интересно, из сотни Сашкиных ровесников в шестидесятые или девяностые годы хоть один знает, кто был адмирал Эссен? Не как умер, а хотя бы, что он вообще был?
   - Откуда? - голос у мальчишки стал как-то особенно звонок, он прямо вытянулся, как струна. И вдруг как-то сник, опустил голову и сказал потухшим голосом: - Балис Валдисович, давайте я не буду говорить, откуда.
   И Гаяускас, поняв, что случайно коснулся очень больного места, тут же согласился:
   - Давай - не будешь.
   На счастье, в этот момент в зал заглянул Школта:
   - Ну что, гости дорогие, как вам завтрак?
   - Отменно, - похвалил Балис. - Скажи, молоко козье?
   - Да ты что, почтенный? Что ж ты меня позоришь-то так? Самое настоящее овечье, накажи меня Кель, если вру.
   Сашка смущенно потупился.
   - Да не переживай, почтенный. Это у меня вкус испорченный. Мне что коровье, что козье, что овечье - всё едино, - дипломатично заметил Балис.
   - Взаправду? - не на шутку удивился хозяин харчевни. - Вот уж чудеса.
   - Никаких чудес. Я, почтенный, в самой Море вырос. И живую козу увидел, весен десяти от роду, а корову и того позже.
   - Дела-а...
   Школта криво усмехнулся, после чего вспомнил, зачем вышел в зал:
   - Ещё чего-нибудь не желаете?
   - Да нет, хватит, пожалуй. Где там твой мальчишка?
   - Петька! - рявкнул хозяин внутрь кухни. Словно чёртик из табакерки выскочила давешняя девочка.
   - Лит воду натаскал? - поинтересовался трактирщик.
   - Да, дядя Школта.
   - Пусть сюда идёт - проводит гостей по лавкам.
   - Хорошо.
   Девчонка умчалась обратно в кухню - только взметнулись за спиной тонкие косички.
   - Это она что ли Петька? - поинтересовался Балис.
   - Ну да, а что?
   - Редкое имя.
   - Чего уж тут редкого? Почитай что на каждой улице по Петанке живет.
   - Ну, не знаю. В Море у меня много знакомых с полуострова было, но Петанки - ни одной. Мирва была, Риона, Альда... Петанки - не было...
   - Бывает...
   Школта задумчиво поскреб пятерней лысый затылок. Вот что значит - харчевню держать: нет-нет, да и узнаешь что-нибудь новенькое о далеких землях.
   - Ладно, вы подождите, я этого огольца потороплю...
   Широкая спина хозяина исчезла в дверном проёме. Сашка исподлобья вопросительно посмотрел на Балиса:
   - Откуда ж я знал, что оно - овечье. У нас на хуторе овец не доили.
   - А я откуда знал? Я же правду сказал, что козу вблизи увидел, когда мне десять лет было: ездил в деревню к родственникам бабушки.
   - Я больше не буду, - пообещал казачонок, совсем как обычный мальчишка конца двадцатого века. И продолжил: - Я ж не нарочно. В станице каждый мужик коровье молоко от козьего отличит.
   - И сена накосит, и избу срубит, и печь сложит...
   - Не, печь каждый не сложит. Печекладов мало.
   - Ну, не печь сложит, так крышу перекроет. Потому что, в деревне без этого не проживешь...
   - В станице...
   - Невелика разница. А вот в городе это не нужно, тут нужно другое. Электропроводку чинить, телевизор, белить-штукатурить, автомобиль ремонтировать...
   - Автомобиль? - Сашка так и подскочил на месте. - Вы умеете ремонтировать автомобиль?
   - Умею.
   - А бронеавтомобиль?
   - Таких бронеавтомобилей, которые ты видел, давно не делают. Но с самоделками сталкивался.
   Даже дважды. В восемьдесят четвертом в Афганистане помогал чинить КамАЗ, который ребята из автобата обшили броневыми листами. А совсем недавно участвовал в переоборудовании в боевые машины приднестровских тракторов.
   - Самоделками? Это как?
   Удовлетворить мальчишкино любопытство морпех не успел: вернулся Школта. Вслед за ним шел парнишка Сережкиного возраста, такой же конопатый и с такими же пепельно-серыми волосами, как и Петька.
   - Это Лит, - представил мальчика хозяин харчевни. - Он проводит вас по городу.
   - Очень хорошо, - ответил Балис, поднимаясь из-за стола. - Сначала нам нужно к ювелиру Сежену...
  
   Ювелир оказался худощавым мужчиной средних лет с болезненно-желтоватой кожей и набрякшими тёмно-синими мешками под глазами.
   - Чем могу служить, почтеннейший? - приподнялся Сежен навстречу раннему покупателю.
   - Да вот, почтеннейший Сежен, продать одну мелочевку желаю. Мне Йеми из Прига твою лавку посоветовал...
   - Йеми, гм... А что продаешь?
   - Браслет.
   Балис выложил на стойку толстый золотой обруч.
   - Чистое золото, почтенный, без обмана.
   Познания Гаяускаса в драгоценных металлах были ограниченны тем, что он когда-то читал в ценниках ювелирных магазинов. Но эльфу капитан доверял: раз тот сказал, что это - золото, то так оно и есть. В конечном счете, в сказках на каждого эльфа приходится хотя бы башмак, а чаще - горшок, золота...
   - Гм... Золото...
   Ювелир взвесил браслет на ладони, а затем попробовал на зуб. Варварский способ определения качества в его исполнении впечатлял своей непосредственностью.
   - И сколько ты за него хочешь?
   - Полдюжины сотен ауреусов, - выпалил Балис заученную сумму.
   - Гм... Полдюжины... Что ж... Можно... Подожди меня...
   Сежен вышел через низенькую дверь в заднюю комнату. Через несколько минут он вернулся, неся в правой руке объёмистый мешок.
   - Здесь четыре с половиной сотни. Гм... Здесь - остальное.
   В левой руке ювелира оказался мешочек поменьше.
   - Я полагаюсь на твою честность, почтенный. Пересчитывать не стану. Но если что, то Йеми передаст тебе моё недовольство.
   - Гм... Недовольство... Гм... Как тебе будет угодно, почтенный... Гм...
   - Да, вот ещё что, есть у меня ещё одна вещица.
   Жестом заправского фокусника Балис протянул торопийцу камушек ярко-оранжевого цвета размером с фасолину.
   - Могу продать и её.
   - Гм... Интересно.
   Камень Сежен рассматривал долго, то на просвет, то сквозь какое-то подобие лупы, царапал им стеклышко... Наконец, спросил:
   - Почем уступишь?
   - Рубицель - камень редкий, - уклончиво ответил Балис. - Сам понимаешь, дешево не отдам.
   - И всё же?
   - Две дюжины гексантов. Причем именно гексантов, ауреусы мне не нужны.
   - Гм... Именно гексантов? Будь по-твоему.
   На сей раз, из задней комнаты он вынес туго набитый кожаный кошель.
   - Две дюжины, почтенный. Как ты сказал.
   Балис высыпал содержимое кошеля на стойку, неторопливо пересчитал большие тяжелые монеты. Их и вправду оказалось двадцать четыре.
   - Благодарю, почтенный. С тобой приятно иметь дело.
   - Гм... И мне тоже было приятно. Гм... Если захочешь продать что-то ещё - я к твоим услугам.
   - Непременно.
   "Ещё бы ему было неприятно", - усмехнулся Балис, покидая лавку. Браслет и камень были проданы, конечно, не за бесценок, но ниже своей реальной стоимости. Что делать, деньги нужны были слишком срочно, тут уж не до того, чтобы торговаться...
  
   С деньгами перво-наперво отправились на рынок, в конный ряд, покупать коней и мулов. Сашка долго и придирчиво осматривал каждую потенциальную покупку, спорил с купцами, сыпал какими-то незнакомыми морпеху словами. Гаяускас помалкивал, верный своему убеждению, что лезть под руку специалисту с советами дилетанта - значит выставлять на всеобщее обозрение и посмешище собственную глупость.
   Кончилось тем, что помимо трёх лошадей, на которых предстояло ехать опытным наездникам: Йеми Наромарту и благородному сету, казачонок прикупил вместо мулов лошака и пони. Немного виновато объяснил Балису, что традиции вязать лошадей с ослами на Кубани отродясь не водилось, а лошаки всё же ближе к лошадям, чем к ослам. Гаяускас успокоил его, сообщив, что им с Мироном всё равно, на чьей спине мучаться: хоть мула, хоть пони, хоть лошака.
   После этого, отведя четвероногий транспорт в харчевню и заказав хозяину приготовить сытный обед, Школта в ответ пообещал невообразимо вкусную грибную похлебку, вместе с неутомимым проводником - ужасно довольным, что удалось на законном основании увильнуть от рутинной работы Литом, отправились по многочисленным лавочкам, покупать разные необходимые в походе мелочи. Не особо стесняясь собственного невежества, Балис просто называл Литу ту вещь, которую ему хотелось бы приобрести, а мальчишка указывал нужную лавку. К некоторому удивлению морпеха оказалось, что практически всё, что он считал необходимым для похода, в Плескове можно было купить. Конечно, функциональность и качество не шли ни в какое сравнение с продуктами технологий конца двадцатого века, но всё же, всё же...
   Даже в лавке торговца музыкальными инструментами, куда Балис забрел без определенного желания, просто по наитию, среди незнакомых причудливых конструкций он вдруг обнаружил кое-что очень знакомое. Конечно, от привычной гитары это нечто отличалось довольно сильно, хотя бы тем, что имело аж пять отверстий в корпусе вместо привычного одного и выпуклую нижнюю деку, но было совершенно ясно, что оно приходится ему близкой родственницей. Попросил у продавца попробовать звучание, взял пару аккордов - инструмент отзывался немного непривычными, но узнаваемыми звуками. И уж совсем добило его, когда, приняв деньги, продавец поинтересовался, как изволит играть почтенный господин - пальцами, смычком или плектром. Мол, ежели надо, то и смычок, и плектр можно подобрать.
   В харчевню вернулись часа через два с половиной, усталые, но довольные. Еда их уже ожидала. Обещанная грибная похлебка действительно оказалась и сытной и вкусной, но Балис с Сашкой не успели съесть и по половине миски, как обед был прерван грубейшим образом. К столику неспешно подошел мужчина средних лет, а немного поодаль пристроились два амбала с характерными лицами уличных громил.
   - Вкусной еды, почтенные, - вежливо приветствовал их незнакомец.
   - И тебе доброго здоровья, почтенный, - спокойно ответил Балис. Капитан незаметно, но внимательно осматривал нежданного собеседника. На вид тому было где-то под сорок. Сильно поседевшие волосы были аккуратно зачесаны назад, открывая перечеркнутый глубокими морщинами высокий лоб и две большие залысины. Серые глаза казались непроницаемыми, словно промороженными чуть ли не до самого дна. Дополняли неприятное впечатление выступающие скулы, тонкие бескровные губы и выбритый, что называется "до синевы", подбородок. По первому впечатлению, ничего хорошего встреча с этим человеком Гаяускасу не сулила. - Что тебе от нас требуется?
   - Я разыскиваю Йеми из Прига.
   - А мы тут при чем? - почти натурально удивился капитан.
   - Я знаю, что вы... - собеседник на мгновение замялся, подбирая нужное слово. Балис внутренне напрягся, сейчас решалось очень многое. - Вы путешествуете вместе с ним. Поэтому я прошу вас позвать его сюда.
   - Почтеннейший, в этой харчевне нет Йеми из Прига, и я не могу его позвать. Сами видите. А если желаете убедиться, что его тут нет...
   - Ну, зачем же так, почтеннейший, - человек улыбнулся одними губами, немигающий взгляд не потеплел ни на мгновение. - Будет довольно, если ты передашь ему мои слова, и он сегодня зайдет к моему господину, благородному лагату Маркусу Простине Паулусу.
   "Ох уж мне эти аналитики", - раздраженно подумал Балис. Разумеется, он догадывался, что благородному сету Йеми представился Порцием Простиной Паулусом не от фонаря. Но то, что в Плескове у него вдруг оказались "родственники", жаждущие личного общения, для капитана оказалось неприятном сюрпризом. О таких вещах надо предупреждать.
   - Боюсь, почтеннейший, что это будет очень трудно: почтенного Йеми нет в Плескове. Твой благородный господин, надеюсь, соблаговолит подождать.
   - Очень жаль. Но в таком случае, ты, почтеннейший, надеюсь, не откажешься нанести моему господину визит и рассказать об этом прискорбном случае.
   - Никак невозможно, почтеннейший. Мы чрезвычайно торопимся. Наш господин, благородный сет Олус, требует быстрого исполнения своих приказаний. Уверен, твой господин поймет нас и не станет держать обид.
   - Ты что, не понял? - незнакомец понизил голос. - С нами пойдете оба. И все расскажете, - и тут же снова заговорил прежним тоном. - Уверен, что ваш господин не станет бранить вас за маленькую задержку.
   - Что, стражу позовешь? - полушепотом поинтересовался Балис, добавляя в голос легкую иронию. По всему выходило, что собеседник представлял, выражаясь языком двадцатого века "криминальный мир", и к слугам закона обращаться не собирался. Но если и правда позовет, то дело дрянь. Попадаться в руки властей сейчас было совершенно невозможно, значит, придется убегать, бросая все, лишь бы спасти шкуры. Но тогда они не успеют нагнать работорговцев... Ох, Йеми, ох, зараза...
   Скуластый небрежно мотнул головой в сторону присевших за соседний столик амбалов, и у отставного морпеха отлегло от сердца: предположения оправдывались.
   - Несерьезно, почтеннейший. Драка, шум... Стража прибежит.
   - Как прибежит - так и убежит. Подумаешь, драка в харчевне. Выпили лишнего, за ножи схватились, с кем не бывает...
   - Даже за ножи?
   - А ты что думал, тут с тобой шутки шутят? - снова понизил голос незнакомец.
   - Ладно, почтенный, пусть будет так, как ты сказал. За ножи - так за ножи, - с напускной усталостью в голосе произнес Балис, выкладывая на стол дедов кортик.
   Скуластый должен был оценить оружие, и, судя по тому, что в глазах собеседника на мгновение промелькнуло что-то вроде уважения, эта цель была достигнута. Те, кто постоянно имеют дело с оружием, не могут не попасть под обаяние его страшной красоты. До культа меча, что был, кажется, у японских самураев, местным убийцам, наверняка, было далеко, но то, что качество оружия обычно соответствует мастерству владения им, они, без сомнения, отлично знали. Конечно, хороший клинок ненадолго может оказаться и в руках неизвестно у кого, но Гаяускас очень надеялся, что в блефе его не заподозрят.
   Надежда оказалась тщетной. Серые глаза снова подернулись непроницаемым льдом, незнакомец слегка развернулся на лавке, лицом в сторону амбалов.
   - Бербо, почтенный купец меня не понимает, растолковать ему надо.
   Гаяускас только устало вздохнул. Любые силовые действия он давно уже воспринимал как тяжелую работу. Одно дело, когда это необходимо, когда без этого нельзя обойтись. Но этому-то Бербо чего не хватает? Ишь, радуется, что получил возможность проявить свою силу и ловкость. Подумал бы лучше о том, что может встретить противника, которые его в этом превосходит. И что тогда с ним будет? И ради чего?
   - Ща, растолкую, - амбал с готовностью поднялся из-за стола. - Это я могу.
   За его широкий пояс был небрежно заткнут длинный, чуть изогнутый кинжал с рукояткой из отполированного рога. Отреагировав на кивок сероглазого, парень нарочито небрежным жестом выдернул оружие, перебросил в левую руку, затем обратно в правую.
   - Ну, ты чего, не ясно тебе, что ли сказано?
   Балис бросил короткий взгляд на Сашку, тот продолжал вести себя правильно: давно бросил ложку и переводил полный ужаса взгляд с незнакомца на морпеха и обратно, но при этом не делал никаких резких движений. Не переигрывал и не лез вперед раньше приказа, правильно поняв произошедший на дороге к городу разговор. Ну что ж, раз в тылу спокойно, разберемся с тем, что творится на фронте.
   - Ты бы поменьше ножом махал, парень. Обрезаться можно, - не повышая голоса, произнес капитан, поднимаясь из-за стола с кортиком в руке. Как он и предполагал, сероглазый даже не пошевелился. Всё говорило за то, что на уме у него не убийство, а испытание: действительно ли Балис тот, за кого пытается себя выдать.
   Как не странно, это обстоятельство существенно усложняло задачу Гаяускаса. Глупого Бербо ни в коем случае нельзя было убивать, его даже серьезно ранить было нежелательно. Лучше всего было нанести рану, которая вывела бы противника из боя, но при этом не несла бы серьезной опасности для здоровья. Но это означало, что сражаться предстояло вести в круговой манере, а не в линейной. Имея в руках чуть ли не идеальное оружие именно для линейного боя.
   А что делать? Ладно, не впервой!
   Балис шагнул навстречу бандиту. Тот почти не уступал ему в росте и длине рук, но о бое на ножах, похоже, имел представление довольно смутное, почерпанное лишь из драк в кабаках и притонах. Недооценивать такой опыт ни в коем случае не следовало: для постоянных участников такие поножовщины - постоянная школа выживания, отлично способствующая усваиванию самых эффективных приемов. Раз Бербо до сих пор жив - значит, в этой школе он был не из худших учеников. Но и переоценивать его мастерство тоже не стоило: не велик городок, не так уж и часто этому парню приходилось драться всерьёз. И на человека, способного к регулярным тренировкам ради повышения мастерства Бербо никак не походил. Стойка амбала напоминала кадр из фильма "Джентльмены удачи" с незабвенным Евгением Леоновым в роли "Доцента". Слегка согнув ноги в коленях, он широко расставил руки, словно пытался охватить ими то ли бочку, то ли трубу.
   Короткий ложный выпад - морпех не шелохнулся. Амбал осклабился.
   - Ну, чё, ща я тебя подрежу.
   Дальше всё произошло на удивление быстро: крик боли, звяк упавшего на деревянный пол ножа. Бербо отпрянул, зажимая левой рукой рану на правом плече, рукав рубахи обильно окрасился кровью.
   Только внимательный и тренированный Сашкин взгляд ухватил, что произошло. Вот бандит наносит удар в грудь. Вот Балис отклоняет и разворачивает корпус, пропуская руку справа от себя. Левой рукой капитан раскрытой ладонью бьёт Бербо чуть выше локтя, разворачивая врага незащищенным боком. И уже поворот в другую сторону и зажатый обратным хватом кортик рассекает плечо. Неглубоко, до мышцы, что называется - "только шкурку попортил".
   Балис демонстративно стер ладонью кровь с граненого клинка и повернулся к сероглазому.
   - Достаточно, почтеннейший? Или продолжим? Только, почтеннейший, это не Олимпийские игры, а я - не добрый изонист. Взрослые люди достают ножи не для игрушек. Зарежу, и переживать не буду.
   Незнакомец кивнул с невозмутимым видом, словно сам входил в оргкомитет очередной Олимпиады. Амбал, сморщившись, держался за плечо. Второй стоял рядом, сжимая в руке кинжал и ожидая команды. Сашка сидел на лавке всё так же смирно, но Гаяускас был уверен, что его кинжал давно уже перекочевал из сапога в рукав.
   - Я думаю, что этого вполне достаточно. Ты серьезный человек, почтенный, у тебя, наверное, очень серьезные дела. Я постараюсь объяснить это моему господину, и, думаю, он отнесется к моим словам с пониманием.
   Балис кивнул. Всё хорошо, что хорошо кончается. А в данном случае, похоже, всё кончилось благополучно. Сероглазый никак не похож на человека, способного из чувства обиды наделать глупостей, ну а, выражаясь перестроечным языком "быков" своих он в руках, похоже, держит крепко.
   - А здорово Вы их, Балис Валдисович, - Сашка и не пытался прятать из голоса восхищение. - Специально учились, да?
   - Конечно. А теперь спрячь свой кинжал так же незаметно, как достал: незачем пугать почтенного Школту.
   Действительно, хозяин харчевни уже спешил к столику, лицо и даже лысина у него были красными от волнения и мокрыми от пота. Из дверей кухни выглядывали Петька и Лит. Их лица, наоборот, сияли от восторга: видимо, такое зрелище они видели не часто и теперь предвкушали, как на долгое время завладеют вниманием всей окрестной детворы, пересказывая по несколько раз все нюансы разыгравшегося на их глазах поединка.
   - Я надеюсь, почтенный, тебя не ожидают неприятности из-за этого досадного недоразумения? - раньше, чем трактирщик успел что-то сказать, произнес Балис.
   Школта сразу как-то съёжился, словно воздушный шарик, из которого выпустили газ, и излишне суетливо заговорил:
   - По правде говоря, почтенные... Это, право, совершенно того... Вы бы... Как бы... В общем, всё нормально... Нет-нет, не извольте беспокоиться...
   - Точно? Видишь ли, у этих людей какие-то особые дела с Йеми. Я не сомневаюсь, что он их уладит надлежащим образом, вот только когда у него найдется на это время - сказать не могу.
   - Да-да Йеми всё уладит. Только вы-то вроде собирались ехать...
   - Не волнуйся, почтенный. Сейчас доедим твою замечательную похлебку - и поедем.
   Трактирщик вздохнул с тяжестью электровоза.
   - Дык, это... Я вам еды приготовил, как просили.
   - И очень правильно сделал, - подбодрил его Балис. - Сколько с нас, почтенный?
   К названной сумме морпех добавил пару ауреусов "за беспокойство", чем окончательно привел хозяина харчевни в доброе расположение духа. Увязанный в мешки скарб Сашка и Лит навьючили на лошадей, после чего путешественники покинули "Гроздь винограда". По дороге к городским воротам Балис время от времени незаметным цепким взглядом обшаривал вокруг: не мелькнут ли где промороженные серые глаза или широкие морды амбалов, но ничего подозрительного не заметил.
   Небольшая заминка ожидала их у ворот. Начальник караула, не тот, что был с утра, стражники уже сменились, заинтересовался явным превосходством количества четвероного транспорта над числом всадников и принялся допытываться, какую торговлю ведут почтенные господа и сполна ли они уплатили полагающиеся пошлины. К счастью, Сашка вспомнил этого старика, досматривавшего их с Йеми на въезде в Плесков, и, взяв инициативу в свои руки, напомнил осьминию Артолу, что он, Плишек, племянник старого Кишиша, в этих краях с его, Кишиша, компаньоном Йеми из Прига. А вот сейчас они получили большой заказ от благородного сета Олуса, который и послал в город за лошадями, да ещё и воина своего к нему, Плишеку, приставил, чтобы охранять своё добро и его, Плишека, от лихих людей. Хотя, что ему, Плишеку, в этих краях сделается.
   Объяснение Сашки стражника удовлетворило, без дальнейших разговоров их выпустили из города. Почти сразу же Балис послал Сашку вперёд, следить, не появятся ли навстречу возвращающиеся в Плесков легионеры. Сам же, взгромоздившись на чалого лошака, показавшегося ему самым смирным в этом сборище непарнокопытных, двигался сзади, управляя небольшим табуном. Не прошло и часа, как он пришел к выводу, что его новые подопечные доставляют больше хлопот и нервотрёпки, чем взвод стройбатовцев. Утренний разговор с Сашкой о деревенских и городских умениях приобретал крайне неприятную конкретность... Если бы знать, как всё повернется, пожил бы хоть одно лето в деревне. По крайней мере, с лошадью дедушка Арвидас обращался умело, научить внучатого племянника он бы не отказался - было бы у племянника желание. Так ведь не было желания-то... Вот и приходилось рассчитывать только на выучку животных да собственное упорство.
   На счастье, Балис воспринял эту новость именно так, легионеры уже почти дошли до города. Остроглазый и осторожный, Сашка заметил их заблаговременно, тут же вернулся назад, и они загнали маленький табун вглубь лежащей у дороги кизиловой рощицы. Надежно укрытые густой листвой, густо усыпанной золотисто желтыми гроздьями цветов, они наблюдали, как угрюмые солдаты прошествовали в сторону Плескова. Гаяускас пересчитал людей - ни один не отстал от отряда. Двоих несли на носилках, еще двое шли самостоятельно, но товарищи поддерживали их с обеих сторон, а другие несли их скарб. Командир отряда шел впереди, с каменным выражением лица. Наверное, мыслями он был где-то далеко от этой дороги.
   Пропустив легионеров, путники продолжили свой путь. Только теперь они уже не разделялись. Балис пересел на Сашкиного коня, позади мальчишки, полагая, что так у них получится двигаться быстрее.
  
   - Ну, наконец-то, - обрадовано выдохнул Мирон, когда Балис и Сашка слезли с лошади. - Мы уж все извелись. Как у вас дела?
   - Ужасно, - скривился Балис. - Такое ощущение, будто мне ноги гнули на балетном станке.
   И впрямь, он теперь инстинктивно передвигался в раскорячку.
   - У нас в таких случаях говорят о пытошных станках, - заметил Йеми.
   - Ну, у кого чего болит, тот о том и говорит. Хотя, для человека, который раньше не садился на лошадь, такое путешествие и впрямь можно использовать вместо пытки.
   - Да ладно, скоро привыкните, - утешил морпеха Сашка.
   - Скорее бы...
   - Так, давайте-ка останавливаться на ночлег, - решил Мирон. - Ралиос наш, конечно, ещё немного посветит, можно было бы пройти ещё чуть-чуть, но, думаю, нам полезней сейчас обсудить наши планы.
   - Это точно, - кивнул Гаяускас. - Поговорить есть о чем.
   - Даже так? В таком случае, останавливаемся прямо здесь.
   - Пока пойдем дальше, - вмешался Наромарт. - Я что-то не вижу, где нам здесь брать воду.
   Мирон коротким кивком дал понять, что погорячился. Стыдно, конечно, делать такие детские ошибки: самый начинающий турист знает, что лагерь надо разбивать вблизи воды. Но, как говорится, на всякого мудреца довольно простоты.
   - За той рощицей будет озеро, - сообщил Йеми. - Там и остановимся.
   Кагманец не ошибся. За рощицей действительно оказалось небольшое озеро, на берегу которого они и устроили ночлег. Ясная и теплая погода позволяла провести ночь под открытым небом, а не искать поселение местных жителей ради крова над головой. Наромарт, как обычно, особо вроде и не командовал, но работы нашлось всем, включая и благородного сета, которому доверили поддержание костра. Аристократ не высказал ни малейшего недовольства, видимо, крепко усвоив истину, что у нищих слуг нет.
   Наромарту и Женьке пришлось собирать дрова, Балис с помощью Йеми осваивал технологию постановки походного шатра, больше напоминавшего невзрачную палатку, чем роскошное жилище степных владык, первым приходящее в голову при произнесении этого слова. Приготовление ужина выпало на долю Мирона, а Сашка отогнал чуть в сторонку и стреножил лошадей.
   Всем, кто не ездил в город, за исключением Женьки, очень хотелось скорее узнать, что за новости привезли Балис и Сашка, но, будучи опытными путешественниками, они понимали, что прежде чем приступать к разговорам, надо обустроить стоянку. Наконец, шатер был поставлен, запас хвороста набран, лошади мирно паслись неподалеку, а в медном котелке попыхивал экспериментальный вариант каши из просяного зерна. Путешественники расселись вокруг костра, бросая любопытные взгляды на Балиса - мол, пора бы и поделиться, чего интересного из города привёз.
   Благородный сет, быстро сообразив, что его спутникам желательно поговорить без посторонних ушей, просто отправился купаться. То, что ему рассказали далеко не всю правду, Олус понял уже давно, но узнать больше не стремился: не пристало благородному сету менять своих союзников по четыре раза на дню. К тому же, ничто не указывало на то, что новые знакомые злоумышляют против Императора Кайла, а незаконность их намерений и действий в отношении местных порядков и властей можно было смотреть сквозь пальцы: сами эти власти и порядки были далековаты от совершенства.
   - Значит так, - начал морпех. - Съездили мы в целом удачно. Из властей на нас никто внимания не обратил, ювелир деньги дал без вопросов, всё, что нужно закупили, кошелек с гексантами привезли, да ещё ауреусов немного осталось.
   - Сколько? - уточнил дотошный кагманец.
   Возникла небольшая пауза: в морритском языке не было слова "десяток", Балису пришлось срочно пересчитывать в уме на двенадцатиричную систему.
   - Чуть больше четырёх дюжин.
   - Этого нам до Альдабры более чем хватит, - уверенно заявил Йеми. - Отлично, значит, гексанты трогать не придется.
   - Если что, у меня найдется ещё кое-что для тамошних ювелиров, - вмешался Наромарт.
   - Если что, то в городе мы найдем, как раздобыть деньги. В пути - труднее.
   - Представления можно давать, - улыбнулся Балис. - Я вон даже гитару - не гитару, но что-то подобное прикупил.
   - Это называется "ценика", - поправил Йеми. - Для бродячих актеров вполне подходит, если, конечно, уметь играть.
   - Попробую. Но сначала мне бы хотелось, чтобы ты объяснил одно пришествие, которое с нами произошло в Плескове.
   - Что случилось? - сразу напрягся Йеми.
   - Да вот когда мы обедали у твоего приятеля Школты, пришли какие-то люди, стали нас спрашивать о Йеми из Прига, просили отвести к нему.
   - Что за люди?
   - Вот и я думаю: что за люди? И почему они стали спрашивать именно нас?
   Кагманец задумчиво взъерошил волосы на затылке.
   - Единственное, что мне приходит в голову: они видели меня вместе с Сашей в городе. И узнали Сашу, когда он пришел вместе с тобой. Что ты им ответил?
   - Что Йеми нет в Плескове.
   - А они?
   - Хотели, чтобы мы отправились к их господину, рассказали бы ему обо всём.
   - А вы?
   - Извини, Йеми, но нам было некогда.
   Кагманцу потребовалось некоторое время, чтобы понять смысл ответа.
   - Харчевня-то хоть цела осталась? - поинтересовался более опытный в таких делах Нижниченко.
   - Мирон, я был капитаном морской пехоты, а не РВСН. Там даже все табуретки целы остались, Саша может подтвердить.
   - Подтверждаю, - с готовностью откликнулся казачонок. И, неожиданно для Мирона, улыбнулся лукавой улыбкой крупно нашкодившего мальчишки. - Только я не знаю, что такое ЭрВэЭсЭн.
   - Ракетные войска стратегического назначения, - пояснил Мирон, переходя на русский. - Одна ракета - и нету города.
   - Ого, - улыбку с Сашкиного лица как будто стерло, теперь оно было недоверчиво-испуганным.
   - Как хоть они выглядели? - поинтересовался пришедший в себя Йеми.
   - Старший - ростом с тебя. Возраст... Немногим больше трёх дюжин вёсен, точнее сказать трудно. Лысеет. Волосы светлые, сильно поседевшие. Глаза серые. Уши немного оттопыренные.
   - Скуластый такой?
   - Да, скуластый. Губы бледные...
   - Лечек... Ох, доведёт когда-нибудь Шепеша жадность до большой беды...
   - Шепеш? Странно. Этот, как ты говоришь, Лечек просил передать тебе, что тобою интересуется благородный лагат Маркус Простина Паулус.
   - Точно, это он. Такой же благородный лагат, как я - Воин Храма Фи.
   - А кто тебя знает? Кинжалы кидаешь очень прилично, - невозмутимо прокомментировал Балис. Йеми немного натянуто рассмеялся.
   - Я вам как-нибудь потом расскажу, как этот мерзавец стал благородным лагатом.
   - Если он такой мерзавец, то зачем ты имеешь с ним дела? - недоуменно поинтересовался Наромарт. Йеми замялся, но ему на помощь неожиданно пришел Мирон.
   - У Йеми такая профессия, что мерзавцев для него не существует. Бывают только источники сведений.
   Кагманец кивнул, заметив про себя, что точную и ёмкую формулировку Мирона необходимо запомнить. Пауки Господаря и вправду не отличались брезгливостью и готовы были получать сведения от любого подонка.
   - В общем, Шепеш к властям не обратится, и тебя искать не будут, можешь быть спокоен, - подвел итог Йеми, заметив, что благородный сет покончил с вечерним омовением.
   - Меня они искать не будут, я спокоен. А вот тебя...
   - Ну, я-то с ним разберусь.
   - Если надо - поможем.
   - Благодарю, я учту такую возможность. Мирон, скоро будет готова каша?
   Нижниченко обследовал содержимое котелка.
   - Ещё полчасика.
   - Тогда, я тоже и искупаюсь.
   - И я, - поднялся Балис. Отправился плавать в озере и Сашка, Наромарт с Женькой остались у костра.
   Начало темнеть. Редкие облака казались темными на фоне неба на западе и, наоборот, светлыми на востоке. Одна за другой зажигались крупные звёзды, фонарем повисла крупная желтоватая луна.

В лунном сиянии

Лох серебрится

   Накрывая к ужину, Мирон тихонько напевал на родном языке на мотив известной песни.
   - Какой еще лох? - удивился Женька.
   - Конкретный, - усмехнулся Нижниченко, и показал мальчишке на растущие у самой воды деревца, листья которых и вправду, казалось, слегка поблескивали. - Знаешь, как называется это растение?
   - Конечно, - усмехнулся подросток. - Это ива.
   - Нет, не ива, хотя и похоже. Это серебристый лох. Видишь, какие у него серебристые листья?
   Мальчишка недоуменно посмотрел сначала на собеседника, потом на деревья. Ничего не указывало на то, что Нижниченко шутит, в то время как дерево по всем признакам было именно ивой. Конечно, Женька был городским жителем, а ботаника не входила в число его увлечений, но наиболее известные породы деревьев он знал твердо. Дуб, клен, березу, елку, сосну, рябину всегда можно отличить от других деревьев. И иву, которую еще иногда называют ракитой, тоже. И сейчас мальчик был уверен, что по берегу озера простираются заросли самого обычного ивняка, а не какого-то там серебристого лоха. Да и вообще, ему никогда не приходилось слышать о дереве с таким дурацким названием. В общем, шутит дядя Мирон, видно, настроение у него такое.
   - Придумаете тоже, лох. Нет таких деревьев. Обычные ивы.
   - У ивы листья с внутренней стороны другого цвета. И ещё у ивы очень гибкие ветви, а у лоха они ломкие, как у тополя или яблони.
   По лицу мальчишки было видно, что эти аргументы его ничуть не убедили.
   - Давай спросим у местных жителей.
   Женька только плечами пожал: мол, спрашиваете, если есть такая охота.
   - Почтенный Олус, не скажете ли нам, как называются эти деревья, что растут вдоль берега.
   Благородный сет, размышлявший о чём-то у костра, поднял голову.
   - По правде сказать, почтенный Мирон, мне это неведомо. Могу лишь сказать, что деревца эти не принадлежат к числу благородных, кои приличествует высаживать в садах при виллах. Вот если бы это были кипарисы или олеандры...
   - Понятно, - кивнул Нижниченко. - Ладно, подождем благородного Порция Простину Паулуса.
   - Думаю, что смогу вам помочь, - вступил в разговор Наромарт. - Это дерево называется серебристый лох.
   На морритском это название звучало как "эргенто горлукс", но русский перевод сомнения не вызывал.
   - А не ива? - с легкой улыбкой переспросил Мирон.
   - Нет, конечно, не ива. Достаточно сравнить их плоды, чтобы увидеть разницу.
   - Ну что, убедился, или ещё благородного Маркуса спросим? Вон, наши купальщики возвращаются. И вовремя, как раз каша поспела.
   - Ладно, лох, так лох, мне-то что, - согласился подросток. - Только у нас лохами называли некоторых...
   - Я знаю, - улыбнулся Нижниченко. - Лохом можно много кого назвать. Есть ещё такие рыбы - лохи.
   - Прямо школа какая-то получается, - вздохнул Женька. - Тут тебе и ботаника, и зоология.
   - Не нравится?
   - Да нет, почему... По-всякому, интереснее, чем в классе сидеть и картинки в учебнике рассматривать...
   Свежий воздух и долгое путешествие способствовали хорошему аппетиту. Ужин срубали почти мгновенно, только Женька положил себе чуть-чуть, и еле шевелил ложкой. Впрочем, к тому, что подросток ест мало и неохотно, все уже привыкли.
   После ужина Гаяускас вытащил из чехла ценику и принялся за настройку инструмента.
   Родиться в семье музыковеда не означает стать хорошим музыкантом. Но и не научиться обращаться с музыкальными инструментами практически невозможно. Балис, хоть и проходил в музыкальную школу чуть больше года, но на пианино и гитаре играть научился. Конечно, впрямую использовать знания не было никакой возможности: дома Гаяускас играл на шестиструнной гитаре, иногда - на двенадцати. Уже позже, в "Кировухе" освоил семиструнку. У ценики струн было восемь, собранные в четыре пары.
   - Благородный Маркус, ты, случайно, не знаешь, как с ней обращаться?
   - Благородному лагату возиться с ценикой не пристало, - в голосе кагманца привычно сочетались шутливость и серьезность. - Вот если бы у тебя была олинта, я бы сыграл. А на этом... Чего проще - бери аккорды и аккомпанируй.
   - Чему?
   - Что значит - чему? Тому на чём играют.
   - Прости, благородный лагат, но у нас нет другого инструмента. Я собираюсь играть на этом.
   - На этом - играть? - теперь кагманец был не на шутку озадачен. - Балис, на ценике не играют. Это невозможно.
   - Это как посмотреть.
   Остальные путешественники с интересом следили за этим разговором. В глубине души Сашка наделся, что офицер тут же что-нибудь сыграет, но этого не произошло. Довольно долго Гаяускас то ли настраивал инструмент, то ли сам настраивался на него: брал ноту, потом подкручивал колки, снова брал и снова подкручивал. Женька уже не знал, куда деться со скуки, и стал подумывать, как об этом сообщить остальным. Быть слишком невежливым ему не хотелось, но если дурью мается взрослый человек, это не значит, что мальчишка должен безропотно терпеть - потому что младше. "Сейчас скажу", - решил маленький вампир, но в этот момент морпех вдруг взял громкий аккорд и чуть нараспев заговорил:

Что будет - то и будет

Пускай судьба рассудит

Пред этой красотою

Всё суета и дым...

Бродяга и задира

Я обошел пол мира

Но встану на колени

Пред городом моим...

   А следом пошел проигрыш. Не такой мелодичный, как в фильме, но это была именно музыка, а не отдельные аккорды. Женька сразу вспомнил название фильма - "Достояние республики", там эту песню пел известный актер, которого очень любила Женькина мама. Он ещё играл в комедии "Бриллиантовая рука", которую очень любил папа. Только вот фамилию актера Женька никак вспомнить не мог. А Балис продолжал петь:

Не знаю я, известно ли вам,

Что я - певец прекрасных дам,

Но с ними я изнемогал от скуки.

А этот город мной любим,

И мне ничуть не скучно с ним

Не дай мне бог, не дай мне бог,

Не дай мне бог разлуки...

   И здесь - характерный проигрыш. Нижниченко тяжело вздохнул. Раньше и небо было голубее и голуби - небеснее. Где-то в районе тридцатипятилетия он начал ловить себя на том, что смотрит фильмы своего детства с какой-то особой грустью. И с сожалением о Советском Союзе, всемогущем КГБ и прочая это не имело ничего общего. Просто, когда-то севастопольский мальчишка, крепко вцепившись руками в сидение стула, с замиранием сердца следил за развернувшемся на экране черно-белого "Рекорда" штурмом монастыря, захваченного бандитами-лагутинцами, и не меньше своего ровесника Иннокентия переживал за жизнь чекиста Макара. А теперь этот мальчишки давно уже где-то далеко в прошлом. А жаль...

Не знаю я, известно ли вам,

Что я бродил по городам,

И не имел пристанища и крова.

Но возвращался, сам не свой,

В простор меж небом и Невой

Не дай мне бог, не дай мне бог,

Не дай мне бог другого...

   И здесь - характерный проигрыш. Ахмадулина посвятила эти стихи, разумеется, Ленинграду. Миронов в фильме пел эту песню на фоне ленинградских рек и мостов. Казалось бы, для рожденного в Ленинграде Балиса другого восприятия песни не могло быть по определению. И всё же город, о котором он сейчас пел - был не Ленинград. Точнее - не только Ленинград. Это был и Вильнюс, в который он впервые приехал уже большим десятилетним мальчишкой и с первого же взгляда не просто полюбил, нет, он почувствовал, что с этим городом он будет вместе на всю оставшуюся жизнь. Это был и Севастополь - их с Мироном Севастополь. Это был и Петродворец, в котором они с Ритой нашли друг друга. Это был просто Город, Город, которого не существует ни на одной карте земного шара, но от этого он не становится менее реальным.

Не знаю я, известно ли вам,

Что я в беде не унывал

Но иногда мои краснели веки

Я этим городом храним

И провиниться перед ним

Не дай мне бог, не дай мне бог,

Не дай мне бог во веки...

   И здесь - характерный проигрыш. И - всё...
   - Это песня про Санкт-Петербург, - нарушил тишину Сашка.
   - Верно, - Балис предпочел формальный ответ: такие переживания другому человеку не объяснишь. - А как ты догадался?
   Видеть фильм казачонок никак не мог.
   - Чего тут догадываться? - фыркнул парнишка. - На Неве только один город есть, мы в школе проходили.
   - Только он по-другому называется, - не упустил возможности поддеть Сашку Женька. Тот только снисходительно улыбнулся:
   - Я знаю, Петроград. Это его с началом германской войны переименовали, потому что Петербург означает "город Петра" по-немецки.
   - Потом его ещё дважды переименовывали: в двадцать четвертом году - в Ленинград, а в девяносто первом - обратно в Санкт-Петербург, - сообщил Мирон.
   - И у нас тоже два раза. Только второй раз - в девяносто втором. И второй раз официально приняли двойное название. Хочешь - называй Санкт-Петербург, хочешь - Ленинград. И так, и так - правильно.
   - Интересно, а билеты куда продают? - спросил Нижниченко.
   - А... - Женька совсем по-детски хлопнул губами. - Не знаю. Я там не был ни разу.
   Возникла небольшая пауза, которую прервал Йеми.
   - Это было просто великолепно, Балис, но не вздумай так играть, когда по близости будут бродячие жонглеры.
   - Почему?
   - Да потому что этого никто здесь не умеет. За тобой моментально выстроится очередь желающих изучить эту ольмарскую технику.
   На последних словах кагманец скосил глаза в сторону благородного сета.
   - А погнать их? - предложил Женька. Отчасти назло: раз уж считают они тут его злодеем, то будет им злодей...
   - Действительно, повешу табличку: "Маэстро уроков не даёт", - пытаясь обратить всё в шутку, согласился Гаяускас.
   - Это не сложно. Но весть о том, что появился человек, играющий на ценике, разнесется по всему полуострову быстрее, чем пройдут две осьмицы. Оно нам надо?
   - А вот это уже серьезный вопрос. Возможно, это нам как раз пригодится, - Нижниченко глянул на кислое лицо Йеми и добавил. - Но, в любом случае, торопиться с созданием такой репутации не следует.
   А потом, снова перейдя на русский, поинтересовался:
   - Что, играть на этом действительно так сложно?
   - Мирон, у меня четыре струны вместо шести. Две трети штатного состава. Никогда не пробовал играть на гитаре с двумя лопнувшими струнами?
   - Да я вообще играть не умею. Правда, некто Паганини, помнится, сыграл на одной струне. Было такое?
   - Было, хотя он играл на скрипке, а не на гитаре. Но Паганини был музыкантом, а не капитаном морской пехоты.
   - Наверное, потому, что в его время морской пехоты не было.
   - Если только...
   - А если серьезно, то как же ты сыграл, без двух-то струн?
   - Единственным возможным образом: настроил их, как четыре первых струны гитары.
   - Всё-таки странно, почему никто из них до этого не догадался.
   - А кто-нибудь из них нормальную шестиструнку в руках держал? Я не уверен. На Земле, между прочим, у гитары тоже сначала было меньше струн. Если я не ошибаюсь, шестую струну стали делать только в восемнадцатом веке.
   - Даже так?
   - Представь себе. А извлекать звуки ногтем стали и того позднее - в девятнадцатом. Так что, местных музыкантов мне действительно есть чему поучить. Кстати, ты понял, что такое "олинта"?
   - Какой-то инструмент, на котором играют местные аристократы. А что?
   - Не какой-то, а вихуэла. У меня есть четкая уверенность, что Йеми имел в виду именно её.
   Женька не удержался, рассмеялся, уткнувшись лицом в ладони.
   - Как, как ты сказал?
   - Вихуэла.
   - Хорошо звучит, однако.
   - Испанское слово. Им, извини уж, было не до ассоциаций на русском.
   - Ясно. И что же это такое?
   - Испанская гитара. Отец в своё время что-то о ней писал.
   - Надо же, прямо так и писалось - вихуэла?
   - Э-э-э... Вроде бы, было негласно принято букву Х опускать для благозвучия.
   - Да уж, лучше опускать. А что касается олинты - почему бы и нет? Если их легионеры так похоже на древнеримских, а тигрицы-оборотни - на древних гречанок, то найдутся и те, кто похожи на испанцев.
   - А на русских? На литовцев?
   - Всё может быть, Балис, всё может быть. Только, не думаю, что это нам сильно поможет. История здесь всё равно другая, а всё остальное... Не думаю, что я бы смог сойти за своего даже в России во времена Гражданской войны.
   - Смогли бы, - усмехнулся Сашка. - Говорят, штабные офицеры - такие чудаки, не от мира сего...
   - Вот, а ведь меньше ста лет прошло, что уж говорить про большие сроки... При Иване Грозном, при Петре люди нашего времени не могут быть своими. Мыслим мы иначе, понимаешь? И быстро образ мысли поменять не сможем, это годами ставится. Так что, наш максимум там - иноземцы, к России неравнодушные.
   - А меня это устраивает, - усмехнулся Гаяускас. - Ни при Иване, ни при Петре Литва в состав России не входила.
   - Можно подумать, Крым туда входил.
   - Один - один, - Балис рассмеялся. А затем снова перешел на понятный всем морритский. - Ладно, хватит на сегодня. Лично я устал, как собака и хотел бы, наконец, выспаться. Если, конечно, не нужно стоять на карауле.
   - Не нужно, - успокоил его Наромарт. - Сегодня дежурит благородный лагат Порций Простина Паулус.
   - Одна стража?
   - Ты забыл, что я нуждаюсь во сне меньше, чем люди. Я сменю благородного лагата после полуночи, и буду караулить ваш сон до утра.
   - Ну, если так. Саша тебя будить утром?
   Мальчишка бросил в сторону офицера благодарный взгляд и тщательно выдержанным будничным голосом ответил:
   - Конечно. Как же иначе?
   - Тогда, нас, пожалуйста, разбуди примерно на час раньше общего подъёма.
   - Как скажешь.
   Путешественники принялись обустраиваться на ночлег, и вскоре небольшая компания крепко спала: усталость и свежий воздух сделали своё дело. И только оставшийся дежурить Йеми в глубокой задумчивости сидел у костра, вглядываясь в мерцающее пламя. Раз за разом он анализировал все известные ему факты, пытаясь понять, кто и зачем похитил его племянницу, но ничего нового в голову не приходило. Пока что, приходилось идти вслед за похищенными детьми его спутников и надеяться, что, освободив их, он узнает, где нужно искать Риону.
  

Глава 14

в которой раскрывается одна из тайн

Я под стеклом, я на витрине

Смотрю в окно в дождливый час.

И день и ночь от той картины

Не отвожу печальных глаз.

Все проходят мимо, а одна девчушка

Говорит: "Какая грустная игрушка,

Папа, подари! Папа, подари!

Папа, подари мне куклу!

Папа, подари! Папа, подари!

Папа, подари мне куклу!"

   Я сплю.
   Я сплю на ужасно неудобной, жесткой кровати. Мало того, эта кровать ещё и совсем узкая, как кушетка в кабинете доктора Тигелин. Добрая старушка Тигелин, похожая на бабушку из сказки, она была детским врачом семьи фон Стерлинг, лечившим , и меня, и Тони, и Алека. А в кабинете у неё стояла низенькая кушетка, на которую доктор укладывала ребят, прежде чем провести сканирование. Никогда не думала, что на такой неудобной постели можно заснуть. Но сейчас я сплю.
   Я сплю. Я сплю, лежа на спине, хотя всегда любила спать на боку. Сколько себя помню, я засыпала и просыпалась лицом к окну. Вечерами на стекле так приятно играли отблески от стоявших в саду разноцветных фонарей, а по утрам меня будил свет восходящего Солнца.
   Я сплю. Почему-то я сплю, не сняв чулок и, кажется, в платье. Девочке из культурной семьи неприлично спать, не переодевшись в ночную сорочку. Я никогда так не делала. Никогда. Что бы ни происходило, как бы я не уставала, но всегда на ночь умывалась, чистила зубы и надевала сорочку или пижаму. А сейчас я сплю в одежде, словно бездомная бродяжка какая-нибудь. Мне стыдно. Пусть у меня нет индекса, но у меня есть свой дом, где меня хоть и не любят, но заботятся обо мне. Мне стыдно, но я продолжаю спать.
   Я сплю. Я сплю и не сплю одновременно. Я знаю, что это бывает, это называется "хрустальный сон". Только, говорят, что в таком сне видишь себя как бы со стороны. Ничего подобного со мной сейчас не происходит. Я просто сплю и знаю об этом. Странно, правда?
   Я сплю. Сплю и при этом не шевелюсь. Сколько себя помню, я всегда ворочалась во сне. А сейчас я неподвижно лежу на спине и не шевелюсь. Не могу? Не хочу? Не знаю...
   Я сплю. Я сплю и слышу, что происходит в комнате вокруг меня. Долгое время было тихо, лишь иногда потрескивали фитили горящих свечей. Свечи спать мне не мешают: их совсем мало в этой большой комнате, и они не способны разогнать царящий здесь мрак. Но теперь к комнате кто-то приближается. И даже двое. Я слышу шаги. Легкие женские шаги, шуршание юбок по каменным плитам пола. А рядом с ней идёт калека: я слышу шарканье подволакиваемой ноги. Они идут молча. Шаги приближаются.
   Дверь открывается почти без скрипа, петли хорошо смазаны. Легкое дуновение ветерка колеблет огоньки свечей. Нет, я этого не вижу, ведь я сплю. Но я чувствую, что это происходит именно так. И я всё слышу. Я даже слышу даже дыхание вошедших. Они молчат. Они молча подходят ближе. Женщина и калека.
   - Бедные дети, - тихо шепчет женщина.
   Мне знаком этот голос. Даже во сне я могу понять, кто зашел в комнату: госпожа волшебница. Добрая фея, разрушившая чары злобного колдуна, превращавшего людей в камень. Да, и я тоже была каменной статуей. Это был не сон, это было на самом деле. Я вспоминаю этот ужас, хотя сейчас - я сплю. Но я знаю, что тогда всё это было на самом деле. Только вот, как госпожа волшебница оказалась в моем сне? Или сон, незаметно для меня, уже закончился? Я пытаюсь повернуться, но не могу. Значит, я всё-таки продолжаю спать...
   - Виолетта, ты понимаешь, что происходит?
   Голос мелодичный и очень мягкий, но говорит не женщина, а мужчина. Его я тоже знаю. Господин волшебник, он помогал госпоже разрушить чары злого колдуна. У него очень необычный, странный вид: он такой высокий, волосы совершенно седые, а кожа - чёрная. Когда я его впервые увидела, то даже испугалась. Но потом поняла, что бояться его не надо: он очень добрый и плохого не сделает.
   - С этим надо смириться. Нар. Мы ничем не можем им помочь. Они мертвы, и нам не дано вернуть их к жизни. Всяким силам поставлен свой предел.
   - О чём ты говоришь? Виолетта, ты же вообще не понимаешь, что происходит...
   Я чувствую, что взрослые растеряны. Каждый из них видит происходящее по-своему, каждый хочет объяснить свою точку зрения - и не находит слов. Они взволнованны, напряжены и не знают, что им делать. А я... я сплю. Сплю и вижу свой хрустальный сон.
   - Это я во всём виноват... Но я не знал... Я даже не мог подумать...
   - Не надо винить себя, Нар... Поверь, Мицар переживает не меньше твоего. Ему тоже жаль детей, но это - несчастный случай, который нельзя было предугадать и предотвратить. Если кто виноват, то это Зуратели, затеявший всю эту возню с памятником порокам. Если бы не он, то ничего бы не произошло, дети бы остались живы.
   - Но они - не живы.
   - Но ты-то здесь при чём? Ты и сам мог погибнуть от этого взрыва. За твою жизнь мы с мэтром Конрадом боролись два дня и две ночи. Скажу честно, у тебя было больше шансов умереть, чем остаться в живых.
   - Остаться в живых? Виолетта, ты настолько устала за эти два дня, что напрочь забыла о том, что я вовсе не был живым в тот момент, когда этот волшебник произнес твоё заклинание?
   Они молчат. Стоит такая тишина, что я слышу их прерывистое дыхание и треск фитилей у горящих свечей. Они смотрят друг на друга, глаза в глаза. Точнее, глаза в глаз, потому что голова волшебника туго замотана бинтами, так, что наружу торчит только левое ухо, неестественно большое за счет вздернутого вверх остренького кончика. Да ещё оставлено небольшое отверстие, в глубине которого поблескивает в пламени свечи белок единственного уцелевшего глаза. Именно туда направлен взгляд волшебницы. Зрачки её карих глаз медленно расширяются от ужаса: она начинает понимать, что произошло.
   Откуда я знаю, что у волшебника уцелел только один глаз? Почему я уверена, что зрачки расширяются от ужаса? Ведь я же сплю...
   - Ты хочешь сказать...
   - Подумай сама. Ты видела хоть каплю моей крови, когда этот ведьмак чуть не снёс мне голову? А сейчас? Когда я был вампиром, любая рана на мне затягивалась в одно мгновенье. А теперь два лучших медика города два дня и две ночи пытаются спасти мою жизнь. Да, вам было что спасать: я больше не вампир. Но какова плата, какова плата...
   Волшебники, вампиры, ведьмаки... До чего у меня интересный сон. Я сплю. Я не хочу проснуться. По крайней мере, пока не узнаю, чем закончилась эта увлекательная история.
   - Послушай, Нар, мне неприятно расписываться в собственной глупости, но я вынуждена признать: за эти дни я действительно не подумала о том, что это всё выглядит странно. Конечно, для нас, врачей, самое важное - помочь пациенту, кем бы он ни был, но всё же, я должна была догадаться сама. Но, прости, пожалуйста, о какой плате ты говоришь? Ты что, заключал договор с Мицаром о том, что этот взрыв излечит тебя от вампиризма и убьет ребят?
   - Конечно, нет. Но ты же знаешь, что ничего на этом свете не происходит просто так. За всё надо платить. Плата за моё исцеление - их болезнь. Они вампиры. Виолетта. Они - маленькие вампиры.
   - Они - вампиры?
   В голосе доброй феи смесь ужаса и удивления.
   - А тебя не удивляет, что на телах погибших от взрыва не видно никаких следов увечий?
   - Но, Нар, у людей принято прятать увечья своих покойников. При городской лечебнице состоит специальный человек, которому платят за то, чтобы придать трупам достойный вид. Наверное, грим ввёл тебя в заблуждение.
   Теперь в её голосе робкая надежда. Она сама не верит в то, что говорит, но очень хочет, чтобы её слова были правдой.
   - Виолетта, никакой грим не сможет обмануть моё чутьё, и ты это знаешь. Я знал о том, что здесь два вампира раньше, чем вошел в эту комнату. Извини...
   Я сплю... Нет, я не сплю... Ведь мертвые не могут спать, а я - мертвая... Кажется, сейчас я заплачу...
   Теперь её жизнь ( точнее - существование ) была наполнена тишиной и покоем. Девочка была предоставлена сама себе, никто её не тревожил. Правда, несколько раз домна Ветилна пыталась поговорить с ней о прошлом, но Анна-Селена сразу замыкалась в себе, делала испуганное лицо - и благородная госпожа отступала, не желая волновать малышку, и так перенесшую страшное испытание. То, что девчушка была домной, сомнению не подлежало, ну, а остальное было уже не столь важно. Пусть пока лечится и набирается сил. Приступить к поискам её родни можно будет и позже.
   Со своей стороны, маленькая вампирочка старалась как можно реже попадаться на глаза хозяйке дома. Это было не очень сложно: утро и день проходили у благородной домны в хлопотах по хозяйству, а ближе к вечеру она отдавала визиты: посещение домны Ветилны считалось в Альдабре за честь, и в желающих пригласить госпожу в своё жилище недостатка не было. Чаще всего девочка уходила в сад, где часами гуляла под присмотром домны Лафиссы. Старушке уже давно было не под силу передвигаться по улице, её мир сузился до размера дома, а сад стал единственной отрадой. Каждый день от обеда до ужина она просиживала на изготовленной специально для неё резной скамейке, погруженная то ли в дрёму, то ли в грезы. Её очень угнетало, что не с кем было поговорить. Конечно, любая рабыня была бы счастлива выслушивать бесконечные воспоминания старой домны, но кто же позволит им столь явно отлынивать от работы. У самой же домны Ветилны выслушивать свекровь времени, естественно, не было. Зато у Анны-Селены его было хоть отбавляй. И домна Лафисса часами рассказывала ей о своем детстве, о молодости, о времени своего величия ( всё-таки, быть матерю наместника самого Императора в Восьмиградье и Альдабре - это многого стоит ). А девочка внимательно выслушивала, стараясь запомнить как можно больше: рано или поздно, но ей придется прервать молчание, и тогда любая правдоподобная подробность будет на вес золота.
   Рия, неожиданно обретшая статус целительницы, убедила домну Ветилну, что девочке необходимо каждое утро есть взбитые яичные желтки - и проблема с питанием была решена. Силы возвращались к вампирочке словно в сказке: не по дням, а по часам. Возвращались они и к кольцу Элистри: гуляя по саду, Анна-Селена тщательно следила за тем, чтобы не попасть под прямой свет Ралиоса.
   Казалось бы, после такого счастливого избавления от ужасов рабского каравана, она должна была испытывать радость. Но для радости не было места: девочку грызла тревога за Сережку. Где-то он сейчас? За Наромарта и его новых друзей она не переживала: не сомневалась, что у таких опытных людей всё будет в порядке. Больше того, они её отыщут, обязательно отыщут, совсем скоро, со дня на день. А вот Сережка...
   За дни, проведенные в караване, ей стал очень дорог этот лохматый мальчишка... Способный, защищая девчонку, броситься на вооруженных разбойников, хотя вполне бы мог убежать. Способный подставить свою спину под предназначавшийся девочке удар плётки. Способный поделиться кровью с погибающей вампиркой. Наверное, способный ещё много на что. Как же несправедливо, что она теперь свободна, а он остается в лапах рабовладельцев. Ах, если бы и он был в Альдабре - Анна-Селена сумела бы убедить домну Ветилну купить мальчишку. Придумала бы что-нибудь, и он бы сейчас был в доме, а потом можно было бы подумать, как устроить ему побег на свободу. Рия наверняка бы помогла...
   Но мерзавец Кеббан успел кому-то продать Сережку за несколько часов до больших торгов, и, где теперь искать товарища по несчастью, маленькая вампирочка не подозревала. Она могла только надеяться, что у него всё будет хорошо. Или, хотя бы, лучше, чем было в караване Кеббана. Пусть ему повезет, пусть достанутся добрые хозяева. Такие, как домна Ветилна. Хотя Рия говорила, что таких добрых хозяев, как госпожа, в этих краях нужно искать среди светлого дня с фонарём: только сказочно богатые морритские аристократы позволяли себе делать послабления для невольников. Местные же господа драли со своих слуг с полдюжины шкур, а то и всю дюжину. Но ведь повезло же ей, пусть повезет и ему.
   Шел четвертый день её пребывания в доме домны Ветилны. Завтрак уже давно прошел, до обеда оставалось ещё изрядно времени. Домна Лафисса, сильно шепелявя, рассказывала о том, как путешествовала по морю из Тампека в Плошт. В пути её судно застала сильная буря, и благородная домна чуть было не утонула. Но боги, к счастью, смилостивились над несчастными мореплавателями. Корабль вынесло к островам Внешней Гряды, откуда он благополучно доплыл до места назначения. Анна-Селена задумчиво рассматривала конусы белых цветов на ветвях каштана и представляла себе огромные волны, швыряющее утлое суденышко, ломающиеся с треском вёсла, панику на палубе, нависающее над всем этим тёмное грозовое небо, прорезываемое вспышками молний. Да уж, такое увидишь - не забудешь до самой смерти. Сама маленькая вампирочка видела шторм на море только по визору, но этого было достаточно, чтобы представить себе, что чувствовала когда-то домна Лафисса.
   От этих грёз её отвлекло приближение домны Ветилны. Госпожа, чего раньше никогда не бывало, пришла в сад не одна, а в сопровождении двух мужчин. Анна-Селена почувствовала их приближение издалека, раньше, чем их услышал бы нормальный человек, что уж говорить о глуховатой старушке. Она всё ещё продолжала что-то говорить, а девочка уже повернулась к скрывающим дорожку кустам цветущей сирени, из которых через несколько секунд вышла хозяйка дома, сопровождаемая невысоким смуглым мужчиной в белой шелковой одежде с красной каймой. К плечу золотой пряжкой был небрежно приколот небольшой красный шарфик - вампирочка знала, что это означает. Спутник домны Ветилны был благородным сетом - представителем высшей аристократии Империи, равным по положению самой госпоже. Уже не молодой, совершенно лысый, он как-то сразу не понравился Анне-Селене. И предчувствие её не обмануло: увидев её, сет донельзя слащаво улыбнулся, и громко воскликнул:
   - Анья, девочка моя! Наконец-то я тебя нашел!
   Маленькая вампирочка недоуменно уставилась на этого странного человека.
   - Анья, что с тобой?! Это же, я твой отец.
   Она ожидала чего угодно, но только не этого. Уж кого-кого, но её отца здесь оказаться не могло. Девочка испугано попятилась, но в этот момент увидела за спинами госпожи и сета ещё одного человека, которого сразу же узнала: это был Йеми, дядя Рионы. Раз он здесь, то и Наромарт должен был быть где-то неподалеку. Испуганное выражение исчезло с её лица, уступив место лучезарной улыбке. И она сделала то, о чём мечтала вот уже несколько лет: вытянув руки, бросилась навстречу человеку, назвавшему себя её отцом, со звонким криком:
   - Папа!
   А потом обвила руками его шею и уткнулась лицом в грудь. И незнакомец в одежде благородного сета сделал то, чего господин Август Иоахим фон Стерлинг не делал никогда: гладил Анну-Селену по голове, негромко говоря:
   - Девочка моя! Ничего не бойся, теперь я с тобой! Всё уже позади.
   А она не могла сказать ни слова, только плечи сотрясались от беззвучного плача...
  
   Путь до Альдабры занял намного больше времени, чем они рассчитывали. Казалось бы, после того, как Балис и Сашка пригнали лошадей, неприятности путешественников остались позади. Но вдруг выяснилось, что всё только начинается.
   В первый же день верхового путешествия у Мирона разболелась нога. Сначала боль была не сильной, но быстро нарастала и ближе к вечеру стала просто нестерпимой. Дождливая погода не располагала к ночевке под открытым небом, поэтому путешественники вломилась в первый же встречный хутор, без лишних церемоний потребовав освободить место для занедужившего слуги благородного сета. Естественно, хозяева тут же предоставили им одну из пристроек к большому дому: с благородным сетом не поспоришь. Хорошо ещё, что и он спорить не стал, удовольствовавшись выделенной клетью. Да ещё и отвалил от щедрот своих целый ауреус. Да за такие деньги можно потесниться и не на одни сутки.
   Весь следующий день Наромарт лечил Нижниченко: ставил компрессы, поил травяными отварами, читал над ним молитвы. Что именно помогло осталось неизвестным, но к утру нового дня Мирон был готов продолжать путь. Только теперь они не рисковали подолгу находиться в седле, часто делали привалы. Нога Нижниченко почти не беспокоила, однако и скорость движения сильно упала. К тому же пришлось делать крюк для захода в Шоф. Как и предполагал Йеми, похищенных ребят там не оказалось. И, понимая, что невольничий караван до Альдабры им теперь всё равно не догнать, путешественники устроили ещё одну днёвку. За пару ауреусов они провели ночь в лучшей городской таверне, ибо благородному сету останавливаться в менее презентабельном заведении было просто неприлично. Горячие ванны и чистые мягкие постели прибавили не только сил и бодрости, но и хорошего настроения. После такого отдыха Нижниченко порывался сильно увеличить дневные переходы, тем более что он и Балис постепенно обретали уверенность в управлении гужевым транспортом, но Наромарт был неумолим. Используя свою привилегию принимать решения, доставшуюся ему как врачу, он хоть и каждый день увеличивал проведенное в седле время, но очень постепенно. В итоге, по расчетам Йеми, в Альдабру они опоздали на три-четыре дня.
   Зато в ночь перед приходом в город они получили подтверждение, что находятся на верном пути. На отдых путешественники по настоянию Наромарта остановились на опушке соснового бора. Погода снова испортилась, то и дело принимался бусить нудный холодный дождь.
   - Почему мы не попросились заночевать в деревне? - недовольно поинтересовался Мирон, устанавливая палатку. - Предпочитаю деревянную крышу этому войлоку.
   - А ты заметил, сколько оберегов на этих домах понавешено снаружи? - поинтересовался в ответ эльф. - Представляю, сколько всего там понапихано внутри.
   - Это Альдабра, - пожал плечами Йеми. - Я бы удивился, увидев здесь дом, на котором бы не было хотя бы полудюжины защитных символов.
   - А в чём дело? - в Нижниченко проснулось профессиональное любопытство.
   - В этих землях издавна обитали вампиры-кровососы.
   Женька хмыкнул. Наромарт очень внимательно слушал. Кагманец сделал вид, что ничего особенного не происходит.
   - Эти существа особенно опасны тем, что их трудно отличить от человека.
   - А я слышал, что вампиры не могут переносить света Ралиоса, - Мирон хотел сказать "Солнца", но при разговоре на морритском местные аналоги подставлялись как бы сами собой.
   - Не все и не всегда. Самые сильные из них могли проводить длительное время на свету. Ну а те, кто не мог, шли на всякие хитрости, чтобы не попасть под его лучи. Вампиризмом были поражены многие знатные жупаны этих мест. Днями они отсиживались в своих непреступных замках, а по ночам... Страшно представить, что здесь творилось по ночам... Вот люди и пытались всячески защитить свои жилища.
   - А почему они не бежали из этого ада? - поинтересовался Балис.
   - Те, кто побогаче, так и делали. А остальные... Здесь они были вольными крестьянами, а кем бы они стали за пределами Альдабры? Скорее всего - рабами. Думаешь, участь раба лучше участи жертвы вампира? Поверь, это не так.
   - Вообще-то, ты говорил о жупанах. Не думаю, что им грозило рабство.
   - Ну, с ними тоже всё понятно. Их богатство - эти земли. Кто он без них? Голь перекатная. Куда он отсюда убежит? Будет трястись от страха, но замка не покинет...
   - Да, выходит, что нет счастья в Альдабре ни жупану, ни крестьянину, ни купцу...
   - Шутник ты Мирон: нашел место, где счастье искать.
   - Но мне вот что непонятно: почему эта зараза не перекинулась на соседние земли? Скажем, в ту же Прунджу.
   - Не знаю, - развел руками Йеми. - Ходят слухи, что здесь особенная земля, на которой вампиры имеют особую силу. Но так это или нет - сказать не могу.
   - Это верно, - вступил в разговор Наромарт. - Я чувствую, здесь земля - особенная.
   Конечно, до Баровии - мрачного владения Страда фон Заровича Альдабре было очень далеко, но грань с Нижними Планами истончилось настолько, что потоки негативной энергии буквально пронизывали всё вокруг.
   Йеми одарил эльфа кислым взглядом.
   - Меня это не радует.
   - То, что здесь особая земля?
   - И это - тоже. А ещё больше то, что ты это чувствуешь.
   - Мне казалось, за время путешествия ты имел возможность неоднократно убедиться, что я - не враг тебе.
   - В этом я не сомневаюсь, Наромарт. Но с тобой связаны тайны, которые ты упорно не желаешь открыть. Сегодня они не стоят между нами, но кто поручится за то, что будет завтра? Кроме того, я не знаю, волен ли ты в своих поступках. Если эта земля действительно проклята, возможно, она имеет власть...
   Кагманец умолк, подбирая подходящие слова.
   - То есть, ты полагаешь, что я - вампир?
   - Нет, но...
   - Подумай, Йеми. Может ли вампир войти в храм Иссона? А если может, то стоит ли бояться такого вампира?
   - Я не говорю, что ты - вампир, - упрямо повторил кагманец.
   - Тогда в чём дело?
   - Ты знаешь, в чём дело.
   Несколько секунд они испытующе глядели друг на друга. Сашка хотел, было, что-то сказать, но Нижниченко предостерегающим движением руки остановил мальчишку.
   - Женя - мертвяк, - глухо произнес, наконец, Йеми и отвернулся. - А ты - маг, который управляет мертвяком.
   - Кто мертвяк? Он? - Сашка не сдержал удивления. Это как же надо быть не в ладах с головой, чтобы назвать мертвецом того, кто ходит и разговаривает.
   А Женька почувствовал облегчение. То, что местный житель что-то подозревает, было понятно давно, и его недомолвки порядком раздражали. А ещё очень хотелось посмотреть, как Наромарт выйдет из возникшей ситуации. Проповедовать всеобщее добро и счастье очень легко, когда тебя слушают благополучные люди. А вот попробуй-ка поступить по своим проповедям, когда тебя припрут к стенке. Тут-то и станет ясно, чего стоят все эти слова.
   - Ты дважды ошибаешься, Йеми. Во-первых, я не управляю Женей. И доказать это просто: с Анной-Селеной происходит то же, что и с ним. Если бы я управлял ими - я бы узнал о похищении детей раньше вас. Если бы я управлял ими - я бы мог не допустить похищения. По крайней мере - похищения Анны-Селены. Если бы я управлял ими - я бы знал, где Анна-Селена сейчас. Я не знаю этого. Надеюсь, ты веришь, что я не врал вам все эти дни, когда говорил, что мне это неизвестно.
   - Верю, - кагманец снова смотрел на эльфа. - Но я и не хотел сказать, что он подчиняется тебе, словно механическая кукла. Ты контролируешь его поступки, удерживая от... ты понимаешь от чего...
   - И ты снова не прав, - мягко продолжил чёрный эльф. - Повторяю тебе, я никак не могу влиять ни на Женю, ни Анну-Селену иначе, чем убеждением. В противном случае, за невольничьим караваном давно бы тянулся кровавый след.
   Йеми молчал: опровергнуть слова Наромарта было нечем.
   - А теперь - главное. Ты видел мою кровь, Йеми, ты видел мои раны. Я - живой, верно?
   - И что?
   - Совсем недавно я был таким, каковы сейчас Женя и Анна-Селена. Но теперь я - снова живой. Ты называешь их мертвяками... Но всегда ли ты можешь отличить жизнь от смерти? Уверен ли ты, что никогда не допустишь ошибки?
   - Знаешь, Наромарт, я вижу, что ты учён и мудр. Но есть вещи, в которых никакое высокоумие не может затмить простых истин. Зло можно прикрыть пеленой красивых и мудрых слов, но от этого оно не станет добром.
   - Как же ты отличаешь добро от зла, Йеми?
   - Сердцем.
   - Только сердцем? Разве никогда не случалось, чтобы твоё сердце не знало, что перед тобой: добро или зло? И разве не приходил ему на помощь разум?
   - К чему эти глупые вопросы? Разумеется, бывало и такое. Когда сталкиваешься с тем, о чём ранее никогда не слышал...
   - Разве сейчас ты не столкнулся с подобным? Твоё сердце в смятении, Йеми, так призови же ему на помощь мудрость. Если бы во мне или Жене было явное зло, то разве допустил бы Огустин, чтобы ты отправился в это путешествие, помогать нам?
   - Я не знаю, что сказал бы Огустин...
   - Ты знаешь, что он не сказал. Он не предостерег тебя от нас с Женей, а значит, не считал, что от нас исходит зло и явная опасность. Он принял меня, как священника близкой ему веры. Неужели тебе этого мало?
   Йеми молчал.
   - Увы, если ты не доверяешь Огустину, то, наверное, я не смогу тебя убедить.
   - Огустину я доверяю.
   - Тогда не сомневайся и в нас. Разве не в этом вера - в принятии того, чему нет очевидных доказательств?
   Кагманец устало вздохнул.
   - Хорошо, я понял.
   - Так, а теперь, пожалуйста, разъясните для тех, кто пока ничего не понял, - попросил Балис. - Полагаю, я не один тут такой непонятливый.
   - Я тоже ничего не понял, - признался благородный сет, - но никакие объяснения мне не нужны. Я не вижу, чтобы вы злоумышляли против Императора, а в остальном полагаюсь на проницательность наставника Огустина. То, что он признал достойным, не может быть дурным. Я давно понял, что вы не говорите мне всей правды, но считаю, что не вправе требовать вашего доверия. До тех пор, пока ваша цель достойна и благословлена Иссоном, а что может быть достойней, чем вырвать из лап мерзавцев похищенных детей, я готов оказать вам содействие, которое обещал ранее, если есть на то ваше согласие.
   - Мы ценим твою помощь и твоё благородство, уважаемый Олус, - с лёгким поклоном ответил тёмный эльф. - Мы рассчитываем на неё и в дальнейшем. Что же до нашей откровенности, поверь, существуют тайны, которые лучше хранить в себе, нежели открывать даже самым близким друзьям. Лучше для всех.
   Олус Колина понимающе кивнул: у него самого были такие тайны, которыми он не хотел бы ни с кем поделиться.
   - Замечательно, - произнёс Балис. - Я очень уважаю Огустина, очень ему благодарен, но, уж извините, считаю, что любой может ошибаться. Я вполне доверяю Наромарту, но всё-таки хочу понять: получается, что Женя - мёртвый?
   Показалось, что во взгляде эльфа промелькнула хитрая усмешка.
   - Тебе не кажется, что я тоже мог задать подобный вопрос, ещё на Дороге? И не по отношению Жени.
   - Я бы честно ответил...
   - Что ответил? Честно бы ответил: "Не знаю". Ты удовлетворишься, получив такой ответ от меня сейчас?
   - Пожалуй, нет, - сокрушенно признался Гаяускас. Умел Наромарт простые и очевидные вещи сделать вдруг сложными и непонятными, этого у него не отнимешь.
   - Но я могу сказать больше. Мирон, ты, Саша, Серёжа - живые, в этом у меня нет ни малейших сомнений. Что же касается Жени, то он - не живой, но и не мертвый.
   - Так не бывает, - убежденно заявил Сашка.
   - Разве? Что есть жизнь?
   - Ну... - вопрос явно оказался для казачонка слишком сложный.
   - Жизнь есть способ существования белковых тел, - отчеканил Балис формулировку из курса марксистско-ленинской философии. Не потому, что считал её правильной, а просто чтобы посмотреть, как подействует на эльфа всесильное и всепобеждающее учение. Подействовало не лучшим образом: Наромарт скривился, словно раскусил целый лимон.
   - Ужас... Но пусть хоть так. Если это, как ты говоришь, способ, то разве не могут быть на свете и другие способы существования... белковых тел?
   На этот счёт курсантам ничего не говорили, а самому развивать идеи Маркса и Ленина Гаяускаса никогда не влекло. Похоже, что не только его одного. Истолковав всеобщее молчание как знак согласия, эльф завершил:
   - Именно это его состояние определил тогда в изонистском приюте архимаг.
   - Значит, в любой момент нас могут разоблачить? - нахмурился Мирон. - Перспектива очень неприятная. Мне кажется, Наромарт, что ты должен был нас предупредить заранее.
   - Это не так просто, как ты думаешь. Сейчас бы архимаг ничего подозрительного в Жене не заметил.
   Тут уже и сам Женька удивился до крайности. Это было что-то совсем новенькое.
   - Это почему же?
   - Волшебное кольцо. Оно оберегает Женю от опасностей. Конечно, оно не всесильно, но может многое. Такое же кольцо есть и у Анны-Селены.
   - Так вот почему они не боятся света и отбрасывают тень, - догадался Йеми.
   Эльф кивком подтвердил правильность этой мысли.
   - И всё же я не был бы уверен в полной безопасности: инквизиторы наделены от богов большими возможностями.
   - А я и не уверен. Повторяю, кольцо не всесильно. Но распознать, что мы не те, за кого себя выдам, можно не только из-за Жени. У всех нас есть свои уязвимые места.
   Мирон кивнул: эльф снова был прав. Повисла томительная пауза.
   - Ну что, если все вопросы выяснены, то давайте вернемся к постановке лагеря. А то уже почти стемнело, а у нас ничего не готово, - предложил Наромарт.
   Облегченно вздохнув, все хотели, было, вернуться к своим делам, но тут словно прорвало Женьку.
   - Всё, расходимся! Представление окончено.
   - Женя! - в возгласе эльфа не было гнева, только боль и огорчения.
   А мальчишка и не хотел сказать ничего больше. Но, произнеся первое слово, вдруг почувствовал, что не может остановиться. Слова теперь шли помимо его воли, словно говорил кто-то другой, а сам он стоял где-то в стороне, слушал и не мог ничего сделать.
   - Что, осмотрели со всех сторон и признали достойным вашего благородного общества? Спасибо большое...
   Тут он так же помимо желания отвесил издевательский поклон.
   - Спасибо большое, что не пришпилили на иголке, как бабочку.
   - Женя, послушай себя, что ты говоришь?
   - Я вас послушал, достаточно. Идите вы все...
   Фразу он всё-таки не закончил. Не потому, что не знал соответствующего слова на местном языке, но в последний момент всё же взял себя в руки. Просто повернулся и пошел прочь, к темнеющему неподалеку лесу.
   Все взгляды устремились к Наромарту. А тот устало и как-то неожиданно неловко опустился на землю.
   - Надо позвать, куда же он, - предложил Нижниченко.
   - Не надо, пусть идёт. Ему сейчас лучше побыть одному. Ничего страшного, он скоро вернётся.
   - Уши бы ему надрать, - негромко, но очень убежденно произнёс казачонок.
   - Саша!
   - Что - Саша? Здоровый парень, а ведёт себя, как карапуз трёхлетний, на которого даже штаны нельзя надеть: обгадит. Обиделся он... На что обиделся-то? Ежели всем на слово верить - долго не проживёшь.
   - И это говорит мне человек, который убеждал доверять всем, кого встретил на Тропе, - Мирон перешел на русский язык. Йеми и благородный сет и так получили впечатлений по полной программе, а с эльфом можно потом всё обсудить, если возникнет такая необходимость.
   - Вот именно - убеждал. Я ж не психую, когда вы меня не слушаете, - не полез в карман за словом мальчишка.
   - Хорошо, но ты учитывай, что ты сталкивался с недоверием к другим людям, а Женя ощутил его на себе. Это, знаешь ли, две большие разницы.
   - А я знаю. Думаете, мне у шкуровцев прямо так сразу доверять стали? Как же... Меня даже один раз в контрразведку возили, расспрашивали.
   - И как там было? - Мирон не удержался от вопроса: в самом деле, интересно же знать, какой на самом деле была деникинская контрразведка.
   - Да уж получше, чем в ЧеКа, - сразу ощетинился Сашка. - Пальцы не ломали.
   "Бедный парень, сколько же он пережил", - подумал Мирон, но вслух сказал совсем другое:
   - Саша, я, вроде бы, тебя за Советскую Власть не агитирую...
   - Попробовали бы, - фыркнул подросток, Нижниченко этого демонстративно не заметил и продолжил:
   - Просто, вспомни себя и честно признайся, что никакого удовольствия тебе эти расспросы не доставили.
   - А кто говорит? Конечно, нет. Только я понимал, что так надо. Может быть, я красный лазутчик. У них ведь тоже хлопцы воевали, я знаю.
   Балис представил себе Сашку и Серёжку, палящих друг в друга из пистолетов, и ему стало тошно. Один воевал ( нечего прятать голову в песок, именно воевал ) под трёхцветным знаменем, другой - под красным. И то, что судьба развела их на восемьдесят лет, дела не меняло. Во времена Сашки были свои Серёжки, а в Серёжкины времена... Неужели там, на той стороне, среди румынских националистов были свои Сашки? Этого никак не должно было быть, но ведь могло же... Там, в Приднестровье, стрелять в ребенка, будь у него хоть малейшая возможность, Балис бы не стал, это он знал про себя совершенно точно. А вот Серёжка... Серёжка, скорее всего, выстрелил бы не задумываясь. Это было дико, это было неправильно, но это - было...
   Капитан мотнул головой, словно хотел вытряхнуть из неё некстати пришедшие мысли. Не нужно сейчас думать об этом, не нужно. Потому что те войны остались на другой Грани. Сейчас они были союзниками, одной командой, они должны были быть вместе, а не спорить друг с другом судьбе России, тем более, что Россия у них была разная.
   - Пойми, Саша, ты - человек военный, опытный, - говорил между тем Мирон. - Тебе всё это видеть не в первой, поэтому ты так и рассуждаешь так спокойно и разумно. А Женя - кто он? Благополучный городской мальчик. Он войну видел только по телевизору...
   - По чему?
   - Вспомни, тебе Серёжа рассказывал в первый день в этом мире...
   - А, помню...
   - Вот. Ну, книжки он ещё про войну читал. И всё. Он же всё это на своей шкуре не испытал. Естественно, самолюбия у него много, а соображения - мало. Но разве он в этом виноват?
   - Нет, наверное.
   - Вот видишь... А ты сразу - уши надрать... Учить его надо. Тебе же Бочковский как чуть что уши не драл, верно?
   - Верно.
   Поручик Бочковский вообще руки не распускал. Хотя рукоприкладство в сотне было довольно обычным делом. Если провинившийся казак получал от хорунжего или сотника в зубы - никто не считал это чрезвычайным происшествием. Об этом Сашка, конечно, умолчал: не всё, что творилось в сотне господам офицерам и генералам следовало знать. У них и без этого забот хватало.
   - Ну, а раз верно, то, пожалуйста, воспринимай всё это спокойнее. Нам сейчас просто нельзя ссориться. Вот выручим Анну-Селену и Серёжу, тогда можно будет во всем разобраться. А пока, как ты говорил, будем доверять тем, кого встретили на Тропе.
   - Да мне-то что. Только Вы и ему скажите - пусть поменьше глупостей говорит. А то, как чуть что - прогнать, отобрать... Если будем так себя вести - точно никому не поможем.
   - Обязательно поговорю с ним об этом, - заверил Мирон. - Ну что, мир установлен?
   - Установлен.
   - Вот и отлично.
   Нижниченко обернулся к Йеми и Олусу.
   - Прошу прощения, почтенные, но нам надо было решить некоторые вопросы между собой. Профессия воспитателя, как вы понимаете, обязывает.
   - Да-да, конечно, - спешно согласился благородный сет.
   - Наромарт, может, поискать Женю?
   - Думаю, не стоит. Ему сейчас лучше побыть одному.
   - Но уже совсем стемнело, а он один в лесу. Не случилось бы чего.
   - Всё будет хорошо, Мирон.
   И вправду, что может случиться в лесу с вампиром. Тем более - ночью. Хотя, в Кусачем лесу как раз ночью всё и случилось. Но, как говорится, два раза подряд в одну цель снаряд не попадает.
   - Тогда давайте, наконец, займемся лагерем, кто как, а я вовсе не хочу спать под проливным дождём...
  
   Сколько времени Женька шел по лесу, он и сам не знал: несчастные не наблюдают часов ничуть не хуже, чем счастливые. Просто шел и шел, не замечая ничего вокруг и машинально обходя встающие на пути сосны. И только когда перед ним разверзся глубокий овраг, густо заросший вербою, маленький вампир остановился и осмотрелся вокруг. Заблудиться он не боялся: ночью мальчик в любой момент мог принять форму летучей мыши, взлететь повыше и найти стоянку. Но возвращаться Женьке совершенно не хотелось. Хотелось отыскать место, где бы можно было присесть и попытаться привести в порядок мысли, которые пока что бились в голове хаотичными обрывками. Мальчишка скользнул внутрь зарослей и вскоре нашел замшелый поваленный ствол, на котором и обосновался. Сплетение покрытых молодой листвой веток надежно защищали его от дождя и ветра, ничто не отвлекало его от размышлений.
   Самое досадное, что Женька не мог толком объяснить даже самому себе, чего он так взорвался. Недоверие людей к вампиру было самым естественным чувством. И самым умным. Нельзя же доверять, кому попало. Вот он, Женька, доверился какому-то непонятному Солнечному Козлёнку, и куда это привело? Сначала к маньяку Зуратели, вознамерившегося украсить своё собрание детских пороков статуей писающего мальчика, затем - к превращению в вампира, потом - в этот очаровательный мир, а что будет дальше - лучше даже не думать. А поступи бы он, как нормальный человек ( убеги куда подальше от этого Козла ), учился бы сейчас в приличном интернате. Нет, конечно, тоже не сахар, но всё лучше, чем то, что с ним произошло. Приключения... Спасибо! По горло он уже сыт этими приключениями. Если кто-то из любителей почитать всякое там фэнтези захотел бы поменяться с ним местами, Женька бы возражать не стал.
   Честно говоря, все взрослые относились к нему хорошо. Но в этом "хорошо" было что-то раздражающее, выводящее из себя. Нет, не фальшивость - в искренности добрых чувств Мирона, Балиса, а уж тем более - Наромарта, подросток ни на минуту не сомневался. Скорее - какая-то чрезмерно обволакивающая заботливость, душащая любое движение. Не ребенок же он, в конце концов. Ему уже почти четырнадцать лет. Что, Сашка сильно старше что ли? Но Сашку слушают, как взрослого, а его, Женьку, всерьез не воспринимают. Хотя временами Сашка несёт такую чушь, что уши вянут. Зато он всегда правильный. А вот Женька не хочет быть всегда правильным.
   Сашка ведет себя так, как послушная игрушка. Каким должен быть примерный юноша с точки зрения взрослых? Ответственным, серьезным, почтительным, старательным и так далее. Вот Сашка и настойчиво демонстрирует всем, что ему присущи эти качества. По утрам встает до подъёма и бегает с Балисом кросс, а потом делает гимнастику и разучивает приемы рукопашного боя. То есть это так называется. Морпех пока что показал мальчишке только заднюю подножку и заставляет его каждый день один и тот же прием отрабатывать. Многому так научит... А вечерами Мирон устраивает Женьке и Сашке школу. То математику изучают, то географию, то историю. Разок привлёк Наромарта - рассказать о травах.
   Женька воспринимал занятия с ленивым согласием: ругаться - себе дороже. А Сашка прям из кожи лезет, чтобы показать, как это ему интересно. Вопросы всё время задает. Наверное, до войны он был в своей станичной школе зубрила и зануда, и остальные ребята его, конечно, не любили. Нет, Женька не был двоечником, учился он нормально, тройки в четверти проскакивали лишь иногда, пятерки - намного чаще. Но демонстрировать такой интерес к занятиям - это удел ботанов, то есть ботаников - замученных зубрил, не знающих в жизни ничего, кроме пыльных учебников. Женька, хотя и собирался поступать в институт, но ботаном никогда не был и быть не собирался. Студент - это тоже не обязательно ботан, студенты бывают ребята веселые и прикольные. У Вовки Даценко брат - студент, а в "Старкрафт" режется - будь здоров.
   За подобными рассуждениями маленький вампир просидел, наверное, полчаса. Постепенно он всё больше успокаивался. По правде говоря, ругаться мальчик совсем не хотел, не такими уж плохими были Мирон и Балис, Йеми и Олус. Даже с Сашкой при всей его показной правильности порой можно было найти общий язык. А уж Наромарт временами вообще был свой парень, наверное, потому, что эльф. Хотя другими временами занудствовал ещё почище Сашки - наверное, вспоминал о том, что ему почти двести лет отроду. И, как не крути, Серёжку с Анной-Селеной надо выручать, а кто это сделает, если они тут станут между собой ссориться.
   - "Ты знаешь Анну-Селену, Возвратившийся?" - неожиданно раздался в голове чужой голос.
   Женька с перепугу вскочил, нога поехала на мокрой глине оврага, и он плюхнулся на спину через бревно, на котором сидел до этого.
   - "Не бойся, глупый птенец", - отреагировал голос. - "Я не причиню тебе зла".
   - "Кто ты?" - мысленно задал вопрос Женька, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. Машинально повторил этот вопрос на словах.
   - "Я тот, кто живет в этих лесах", - голос вроде бы ничуть не изменился, но теперь Женьке в словах собеседника почувствовалась усмешка. Казалось, он видел, как во тьме скалятся крепкие белые зубы. Острые, не человеческие. Маленький вампир обшарил вокруг себя всеми доступными ему чувствами, но не ощутил никого крупнее пары птичьих семейств ( одно в гнезде, одно в дупле ), да какого-то зверька размером чуть меньше кролика в глубокой норе.
   - "Ты ещё более беспомощный птенец, чем та, о которой ты вспомнил. Ваш наставник заслуживает осиновый кол за такое отношение к своим птенцам".
   Женька возмущенно нахмурился. Только что он злился на Наромарта ( а кто же ещё имелся ввиду под наставником ), но осинового кола эльф явно не заслуживал.
   - "У меня хороший наставник".
   - "Та, что назвалась Анна-Селена, тоже так говорила. Я вижу иное".
   - "Нам лучше знать".
   - "Пусть так, не мне это решать. Надеюсь, ты укажешь мне как его найти? Надеюсь, что он где-то неподалеку?"
   - "Он недалеко. Я укажу тебе дорогу".
   Прежде всего, надо было выбраться из оврага. От волнения маленький вампир несколько раз поскользнулся. По лицу и ногам порой сильно хлестали ветки и, хотя Женька не чувствовал боли, но настроения и спокойствия это не прибавляло. Пару раз он вполголоса выругался на родном языке, надеясь, что собеседник не услышит, а если услышит, то не поймет. Голос молчал.
   Покинув заросли верб, Женька тут же трансформировался в нетопыря. Сильные взмахи крыльев быстро вынесли маленькое тельце поверх макушек сосен.
   - "Ты слышишь меня?" - на всякий случай поинтересовался мальчик.
   Ответ не заставил себя ждать.
   - "Ты знаешь ещё меньше, чем та, о которой ты вспомнил, хотя она тоже всего лишь несмышленый птенец. Я услышу тебя и не с такого расстояния".
   Подросток ощутил укол обиды: он привык считать Анну-Селену младшей, и то, что она в чем-то сумела его превзойди, было очень досадно. Но сейчас было не время обижаться. Сосредоточившись, он искал вампирьем чутьём своих спутников, и вскоре ощутил нужное направление. Оказалось, что ушел он не очень далеко: до костра было каких-то пять минут полёта.
   Планировать к самому лагерю Женька не стал, опустился чуть поодаль и трансформировался обратно в человеческую форму. У костра уже завершался ужин, Мирон и благородный сет неспешно обсуждали какие смеси трав лучше всего заливать кипятком, чтобы получить вкусные напитки. Чай не упоминал ни один, ни другой.
   - Женя? - обернулся Наромарт.
   Острота слуха черного эльфа, умеющего безошибочно почувствовать приближение к себе в любой темноте, поражала мальчишку. Иногда приходило в голову, что, перестав быть вампиром, Наромарт, тем не менее, сохранил вампирье чутьё. Спросить, так ли это, Женька стеснялся: он знал, что эльфу тягостны воспоминания о том, как он был немертвым.
   - Наромарт, с тобой хотят говорить.
   - Кто?
   - Я не знаю, - честно признался Женька.
   Повисла удивленная пауза.
   - "Говори же", - подумал мальчишка.
   - "Я не могу", - голос утратил прежнюю самоуверенность, сейчас он был откровенно растерян. - "Я не в силах коснуться его разума. Ты ничего не напутал, птенец? Может, ты привел меня совсем не к тому, кто провел тебя по пути Возвратившихся?"
   - "Я привел тебя куда надо", - злорадно подумал Женька. - "Но тот, кто провел меня и Анну-Селену, как ты говоришь, по пути Возвратившихся, - не вампир. Он живой".
   - "Так не бывает".
   - "Значит, так бывает".
   Голос умолк.
   - Женя, объясни, наконец, - мягко попросил Наромарт.
   Остальные продолжали молчать, лишь смотрели на маленького вампира: внимательно и настороженно.
   - Он не может говорить с тобой, потому что ты - не такой как я.
   - И что ему от меня нужно?
   - Не знаю. Но он знает Анну-Селену.
   Сидящие у костра встрепенулись, за исключением благородного сета.
   - Спроси у него, чего он хочет от меня, - попросил Наромарт.
   Женька мысленно повторил вопрос.
   - "Ничего. Возвратившиеся - друзья детей леса. Я исполняю просьбу той, что попала в беду".
   - "Расскажи нам о ней".
   - "Мне известно немногое. Мои сородичи говорили с ней на границах этих земель много ночей назад".
   - "Как много?"
   - "Желтый глаз ночи уже начал закрываться, а синий - не раскрылся до конца".
   Женька обвел удивленным взглядом собеседников.
   - Между полнолуниями Умбриэля и Иво, три ночи назад, - первым догадался Йеми.
   - "Считать бы научился, хоть до десяти", - кисло подумал маленький вампир.
   - "Мне это ни к чему, птенец. Ты будешь спрашивать что-то еще?"
   - "Конечно, да. Она была одна?"
   - "Возвратившаяся - одна. Людей вокруг было много. Глупые люди считали, что она - тоже человек".
   - "Она была свободна?"
   - "Разве могут глупые люди удержать Возвратившегося на цепочке, словно предавших свою природу презренных псов? Она могла бы покинуть этих людей в любой момент".
   - "Тогда почему она не сделала этого?"
   - "Она странная. Кажется, она не понимала, кто она такая. Похоже, твой "хороший наставник" дурно воспитывает своих птенцов - они не знают своей истинной силы".
   Переведя этот ответ, Женька с тщательно скрываемым интересом смотрел за Наромартом. Что-то тот ответит?
   - Я рад, что мои воспитанники считают меня хорошим наставником. Что же касается силы, то эта малышка знала не только о своей силе, но и многое другое. Я рад, что свой выбор она сделала именно таким, как ты рассказал.
   - "Что ж, когда люди начинают говорить о далеком и непонятном, дети леса умолкают. Так было, так будет. Наша правда - лес, охота и племя. Иное - выдумки, которым нет места в настоящей жизни. Прощайте! Цена слова уплачена".
   - Кто это был? - обратился Мирон к Наромарту, после небольшой паузы, когда стало окончательно ясно, что таинственный собеседник удалился.
   - Могу только предполагать. Кто-то из тех животных, что издревле служили обитателям этих мест.
   - Волк, - уверенно заявил Йеми. - Волки Альдабры в народе считаются верными слугами вампиров.
   - Не сказал бы, что это был разговор слуги с господином, - совершенно неожиданно вмешался благородный сет. Привыкшие к его молчанию, путники изумленно повернулись к Олусу, а он, как ни в чем не бывало, продолжал: - Если бы кто-то из моих слуг осмелился вести такие речи, то заслужил бы хорошую порку.
   Женьку передернуло от такого цинизма, но уже готовую сорваться с губ ядовитую фразочку мальчишка не произнес: на сегодняшний вечер ссор уже было более чем достаточно.
   - Возможно, отношения между вампирами и волками отличаются от отношений между благородными сетами и их слугами, - спокойным голосом предположил Наромарт. - В конце концов, Йеми ссылается на легенды людей, а люди не слишком хорошо знают, какие отношения связывают между собой иные народы. Иногда попадаются такие сказки, что просто смех душит.
   Скользнув взглядом по хмурому лицу Йеми, эльф тут же продолжил:
   - Нелюди столь же плохо разбираются в отношениях между людьми. Это можно исправить, когда две расы живут в мире и согласии: всегда найдутся любознательные и лишенные предрассудков смельчаки, которые постараются лучше узнать о своих соседях и рассказать потом своим родичам правду, а не легенды. Но здесь, похоже, мирной жизни не было места. Значит, местные легенды следует принимать с большой осторожностью.
   - Совершенно верное замечание, - поддержал Нижниченко. - Как говорят в наших с Балисом родных краях: у страха глаза велики.
   - Главное сейчас то, что мы теперь точно знаем: до границ Альдабры Анна-Селена добралась благополучно. Думаю, и Серёжа вместе с ней - иначе бы она нас предупредила.
   - Да, но это было уже давно: от полнолуния Иво идет третья ночь, а у них ситуация могла поменяться в любую секунду, - решительно, что-то изменилось в поведении благородного сета. То всё молчал, молчал, а сейчас уже второй раз дает замечание. И все - по делу.
   - Несомненно, ты прав. Но, если с ними ничего не случилось за время дороги сюда, то можно надеяться, что до города они дошли нормально. А вот что с ними могло произойти там - это вопрос. И более важный вопрос, как нам это выяснить.
   - Надеюсь, что выяснить несложно. Все купли и продажи рабов должны облагаться пошлинами и регистрироваться в базилике. Завтра я побываю там и посмотрю записи за последнюю осьмицу, - предложил Йеми.
   - Что-то я сомневаюсь, что в Плескове зарегистрировали продажу Серёжи и Анны-Селены в этот караван, - вмешался Балис.
   - Вполне возможно, что и зарегистрировали, - парировал кагманец. - За небольшую мзду чиновник может не выяснять, в порядке ли документы продавца на продаваемую собственность. Но, скорее всего, наемники продали их без оформления бумаг, задешево. Просто, чтобы выручить хоть какие-то деньги.
   Похитителям нужна была только Риона. Воспоминания о племяннице сразу навеяли на кагманца тоску, испортили настроение.
   - Куда смотрит императорский наместник и его подчиненные, - возмутился Колина.
   - Эх, благородный Олус, люди - везде люди. Не обманешь - не проживешь.
   - Обман наместника - это обман Императора. А обман Императора достоин сурового наказания.
   - Несомненно. Если торговцы будут уличены в том, что документы на товар у них не в порядке, их ожидает штраф, а то и тюремное заключение.
   - Как только мы доберемся до этих мерзавцев, я непременно потребую, чтобы было произведено самое тщательное разбирательство, - не унимался благородный сет. - И, если закон нарушен, то добьюсь самого сурового наказания.
   - Несомненно, - повторил Йеми. Он был абсолютно уверен в том, что с бумагами у купца, владеющего Анной-Селеной и Серёжкой, все в порядке: подделывать документы о покупке работорговцы научились не вчера.
   - Но все же, предположение о том, что хозяин может продать детей потихоньку, без оформления документов, мы полностью исключить не можем, - заметил педантичный Мирон.
   - Не можем, - согласился кагманец. - Надо послоняться по базару, послушать новости.
   - Этим мы с Сашей завтра займемся.
   - Послезавтра, - уточнил Йеми.
   - Что? - не понял Нижниченко.
   - Завтра мы попадем в Альдабру никак не раньше, чем после полудня. Пока устроимся - будет приближаться вечер. Торговля уже свернется, ничего на базаре не узнаешь.
   - Значит, нужно пройтись по кабакам, особенно тем, где работорговцы любят останавливаться. Ты знаешь, что это за кабаки?
   - На память знаю пару мест. Остальные выясню на месте. А что, ты тоже собираешься туда заглянуть?
   - Собираюсь, а что? - Балис с удивлением воззрился на кагманца.
   - В таких местах собирается далеко не самая почтенная публика. Наемники, ворьё, доступные женщины, торговцы краденым, просто головорезы.
   - И?
   - Мне бы не хотелось отмечать каждый посещенный нами город разгромом в местной харчевне.
   Гаяускас от души рассмеялся.
   - Почему сразу - разгромом? И вообще, разве я на кого-то нападаю? Мне кажется, это ваши местные наемники пускают в ход кулаки и кинжалы по всякому поводу.
   - Вот поэтому-то я за них и переживаю. Если ты будешь в каждом городе расправляться с лучшими местными бойцами...
   - Йеми, не преувеличивай. Я, конечно, кое-что умею, но и здешние воины тоже годятся не только для парадных построений.
   - Битый - очень хороший боец, но ты его победил.
   - С Битым мы примерно равны в умении. Думаю, в этих краях есть бойцы и посильнее.
   - Я тоже так думаю, но их не так много. И вряд ли с ними можно встретиться в подобных злачных местах. Хотя, кто знает...
   - А давайте-ка спать, друзья, - неожиданно предложил Наромарт. - Завтра у нас будет трудный день и надо встретить его полными сил и со свежей головой.
   Предложение сочли разумным, и вскоре у огня остался один Мирон, которому в эту ночь пришла очередь дежурить в первую стражу.
  
   Той ночью Женьке, впервые после того, как он превратился в вампира, приснился сон. Даже не сон - кошмар. Снились центральные улицы и площади родного города, заполненные народом. Все люди были обязательно с чем-то оранжевым. Либо с шарфиком, либо в шапочке, либо в куртке ярко-оранжевого цвета, в крайнем случае - с оранжевой повязкой на рукаве. У многих в руках знамена - либо просто оранжевые полотнища, либо с надписью крупными буквами "ПОРА" и жирным восклицательным знаком.
   И все кричали. Что кричали - Женька не мог разобрать, в ушах стоял гул, словно где-то рядом работал компрессор. Но явно что-то очень нехорошее. Женька видел искаженные злобой и ненавистью лица, выпученные от натуги глаза, раскрытые рты и понимал, что эти люди готовы идти и убивать. А рядом с этими лицами мальчишка видел другие: с абсолютно пустыми, стеклянными, ничего не выражающими глазами. Эти люди не испытывали ни злобы, ни ненависти, ни вообще никаких чувств. Не люди, а роботы, действующие строго по заданной программе, готовые выполнить любую команду. Сейчас они выполняли команду "кричать", выполняли не за страх, а за совесть. Женька с ужасом стал искать в толпе нормальные человеческие лица - и с ещё большим ужасом их находил. Это только на первый взгляд казалось, что все, вышедшие на площадь ненормальные. На самом деле, умных, не обезображенных фанатизмом, не зомбированых лиц среди оранжевых людей было очень много. Но и эти люди были растворены беснующейся толпой, поглощены, перемолоты ею, и кричали, как казалось Женьке, ничуть не меньше своих соседей. Казалось, что кричит сам Город, отравленный всеобщей ненавистью. Город корчится в муках, ему плохо, его рвёт этой оранжевой желчью и она выплескивается на Крещатик, на соседние улицы и площади, и толпа становится всё гуще, все агрессивное, все злее...
   А потом Женька увидел, что на месте привычного памятника Ленину стоит какая-то циклопическая колонна из белого мрамора и понял, что это - не настоящий Город. Потому что в настоящем Киеве не могло быть таких припадков злобы и ненависти. Город такой. Люди такие. И мальчишке стало сразу хорошо и спокойно. Видения сразу сгинули, исчезли, будто кто-то вытер мокрой тряпкой засиженное мухами грязное окно и через стекло ворвался веселый и яркий свет. Женька понял, что это, наверное, Элистри подсказывает ему, чтобы он не злился на своих спутников и не желал им зла, а то и сам станет таким, как эти "оранжевые". "Не буду злиться", - решил подросток. - "Я ведь и правда не хочу никому из них ничего плохого".
   А дальше уже был обыкновенный вампирий "сон" - полная темнота и пустота, без мыслей, чувств и сновидений.
  
   - Ветилна, кто эти люди? - медленно, чуть ли не по складам произнесла ничего не понимающая домна Лафисса.
   - Это благородный Олус Колина Планк, отец несчастной девочки. А это - Порций Простина, его клиент, - представила незнакомцев домна Ветилна.
   Йеми отвесил почтительнейший низкий поклон, что хозяйке очень понравилась: сразу видно, что благородный лагат умеет держать себя в приличном обществе. Чувствуется, что воспитывался недалеко от столицы. Местные-то лагаты мнят о себе невесть что, чуть ли не ровней сетов себя считают.
   Между тем, Олус подошел к старушке. Анна-Селена осторожно ступала рядом, крепко держась за правую руку. Она уже давно пришла в себя, но несчастной девятилетней девочке, по её мнению, следовало вести себя именно таким образом. Домна Лафисса подслеповато вытянула вперед дрожащую руку, благородный сет склонился перед ней и почтительно коснулся лбом иссошихся пальцев, обтянутых пергаментной кожей.
   - Благородная домна, я был представлен тебе в Тампеке, на приеме у благородного наместника Гнея Октавия, что был дан по случаю рождения у него третьего сына, Севера.
   - Да, я помню Гнея. Помню Севера Октавия, он был такой шустрый мальчик. Но тебя я не помню.
   - О, госпожа, мне было всего лишь одиннадцать весен. Но ты, наверное, помнишь мою мать, Оливию Планк.
   - Ты сын Оливии и Меркуцио?
   - Истинно так, благородная домна.
   - О, Оливия... Твоя мать была красавицей. В добром ли она здравии?
   - Увы, госпожа. Её, как и моего благородного отца нет с нами в этом мире.
   - Скорблю вместе с тобой, Олус. Да снизойдет на них милость Аэлиса, да дарует он им вечное забвение.
   - Будем молиться, - кротко ответил благородный сет. А затем, развернувшись так, чтобы видеть обеих дам, он сказал: - Ещё раз спасибо за то, что сохранили жизнь и честь моей дочери. Благодарность отца, нашедшего любимое чадо, безмерна. Чем отплачу я за вашу доброту и милость?
   - Не надо благодарности, благородный Олус, - и всё же по виду домны Ветилны было заметно, что эти слова ей приятны. - Мы сделали то, что велел нам долг. Когда живешь среди таких скотов, как здешнее быдло, то не можешь не понимать всю ценность жизни истинного аристократа. Нас ведь так мало, а они плодятся словно похотливые нечки. Страшно подумать, во что превратился бы мир, если бы наш Император Кайл, да продлят боги его дни, не управлял бы повсюду своей железной рукой.
   Анне-Селене было страшно подумать о другом: как поступила бы с ней эта женщина, от которой она получила столько добра, если бы та вдруг узнала, что девочка, о которой она так заботится - нечка.
   - Слава Императору! - воскликнул "отец" во всю мощь легких.
   - Слава Императору! - выкрик Йеми был намного тише. Не престало скромному клиенту обращать на себя внимание в присутствии своего патрона.
   - А сейчас прошу простить меня, благородные домны. Я хочу скорее отвести девочку в проезжий дом.
   - Не угодно ли будет благородному сету поселиться в Альдабре под этим кровом? Наш дом просторен, и мы сможем принять не только тебя с твоей дочерью, но и твоего и клиента и твоих слуг.
   - О, благородная госпожа, я тронут твоим гостеприимством, но сейчас позволь мне отказаться, ибо возложенная на меня Императором миссия не позволяет мне в этих краях принимать чей-либо кров, кроме как в проезжих домах.
   - Но, на прием, который я устою завтра в честь твоего прибытия, ты, без сомнения пожалуешь?
   - Увы, госпожа, и этого не могу сказать точно. Если миссия, которую возложил на меня Император, потребует моего отъезда завтра, то я тотчас покину Альдабру без промедления и колебаний. Если же будет возможность задержаться, то я почту за честь посетить твой приём.
   - Досадно, - нахмурилась домна Ветилна. - Но сегодня, по крайней мере, ты остаешься в городе?
   - Сегодня - вне всяких сомнений.
   - В таком случае, жду тебя сегодня вечером. Конечно, нормальным приемом это назвать нельзя, но все же, думаю, благородный Феналий не откажется посетить мой дом, если отослать ему приглашение прямо сейчас.
   - А кто сей благородный муж?
   - О, он когда-то был эдилом в этих краях, как раз в те вёсны, когда мой покойный муж был наместником. Оставив службу, он решил не возвращаться в Мору, а дожить остаток своих дней под этим небом, подобно нам с домной Лафиссой.
   Старушка, услышав своё имя, рассеянно кивнула. Вряд ли она расслышала и поняла хотя бы половину разговора.
   - Увы, благородный Олус, круг достойных людей здесь столь узок, что есть от чего прийти в отчаяние. Кроме Феналия Констанция в городе проживают еще три благородных сета с семьями, но все они при должности и их надо приглашать заранее, хотя бы за день. На всякий случай, я отправлю рабов, чтобы разнесли им приглашение на завтрашний прием.
   - Не стоит так утруждать себя, благородная госпожа. Неизвестно, смогу ли я воспользоваться твоим гостеприимством. Мне совестно отрывать благородных сетов от их труда на благо Императора.
   - О, мой прием оторвет их от чего угодно, но только не от труда... Впрочем, это мы обсудим вечером, не так ли?
   - Как будет угодно госпоже. А сейчас позвольте нам проститься с вами.
   - Прощайте, благородный Олус. Жду вас вечером...
   Йеми и лысый сет направились к выходу. Анна-Селена с силой дернула "отца" за руку, тот недоуменно остановился.
   - В чем дело, девочка моя?
   - Папа, купи мне ящерку.
   - Кого? - изумился Олус.
   - Ящерку. Вейту. Её зовут Рия.
   - Какую ещё вейту?
   - Это Рия, служанка у нас в доме, - пояснила домна Ветилна. - Она ухаживала за малышкой, когда та была больна. Надо сказать, хорошо ухаживала.
   - Папа, ты мне купишь Рию?
   - Странная фантазия. Я, конечно, могу купить тебе эту игрушку, но зачем тебе вейта? У тебя ведь есть слуга: Женя. Разве тебе мало?
   Значит, Женя с ними. А раз так, то и все остальные: Наромарт, Мирон, Балис. Анна-Селена счастливо улыбнулась, но просить не перестала.
   - Женя - мальчик. Мне надоели слуги-мальчики. Хочу девочку.
   - Как, благородный Олус, у девочки нет служанки? Как опрометчиво. Этот поступок...
   Благородная домна задохнулась от переполнявшего её негодования.
   - Увы, благородная госпожа. Стыд снедает меня за этот недостойный поступок. Извиняет меня лишь то, что я был вынужден покинуть свой дом в крайней спешке и никак не мог оставить малышку одну.
   - Неужели в твоём доме нет ни одной служанки?
   - О, благодарение богам, благосостояние моего дома не скудеет, и рабынь у Аньи было предостаточно. Но кто из них способен преодолеть длительное путешествие?
   - Я смотрю, и Анье оно тоже не пошло на пользу, - сухо заметила домна Ветилна. - Может быть, девочку стоило отправить к родственникам?
   - Вероятно, ты права, госпожа. Но мне эта мысль не пришла в голову. Кроме того, после кончины моей несчастной супруги Цецилии Планк, некому подать мне мудрого совета.
   - Воистину ты в нём нуждаешься, - в голосе хозяйки ещё звучал упрек, но было заметно, что раскаяние благородного сета пришлось ей по вкусу. Давно ей не приходилось поучать мужчину в житейских делах, а если мужчина ещё и выслушивает хранительницу очага с надлежащим почтением... Да, отец Аньи был настоящим сетом, не даром девочка ей сразу так понравилась. - Теперь я просто обязана отправить с девочкой кого-нибудь из своих рабынь: не дело, чтобы за благородной госпожой ухаживали слуги-мужчины.
   - Рию, пожалуйста Рию, благородная госпожа, - Анна-Селена постаралась состроить самое трогательное выражение лица, какое могла.
   - Ну, если ты так этого хочешь этого, маленькая, тогда хорошо. Я распоряжусь, чтобы написали документы. Вечером отец приведет тебе твою новую служанку.
   - Спасибо, госпожа Ветилна, - маленькая вампирочка бросила руку отца, подбежала к благородной домне и уткнулась лицом в её платье. - Ты такая добрая, такая хорошая. Спасибо за всё, что ты для меня сделала.
   - Ну-ну, маленькая, не надо плакать, - благородная домна ласково погладила девочку по голове.
   - Я никогда-никогда тебя не забуду. И домну Лафиссу тоже. Пусть у вас всё будет хорошо. Пусть вы будете счастливы.
   - Спасибо, крошка, - Ветилна почувствовала, что сама может расплакаться, так тронула её детская благодарность.
   Анна-Селена вернулась к "отцу", прикрывая лицо рукой. Все подумали, что девочка скрывает слёзы, а на самом деле она прятала их отсутствие. Будь Анна-Селена человеком, она бы и вправду расплакалась, только вот вампирам плакать не дано.
   - Да, еще вот что, - вспомнила домна Ветилна, когда провожала гостей до дверей своего дома. - Я бы хотела кое-что узнать о твоем клиенте.
   - Я весь к услугам благородной домны, - как можно любезнее произнес Йеми, внутренне напрягшись.
   - Ты сказал, что принадлежишь к роду Паулусов. Я слышала про Паулусов из Плескова. Они тебе не родственники?
   - Родственники, но с позволения госпожи я бы не хотел говорить о них в этом почтенном доме. Этот позор нашего рода мне бы хотелось навсегда вычеркнуть из своего сердца и памяти.
   - Да-да, я что-то такое слышала. У них небезупречная репутация.
   - Если этот мерзавец осмелиться высунуть нос из Плескова, то моя родня подаст жалобу Императору, чтобы его лишили статуса лагата. Это будет пятном на репутации, но если этого не сделать, то честь рода пострадает ещё больше.
   - Отрадно видеть, что в наше скорбное время остались люди, ревнующие о чести. Благородный Олус, ты можешь взять на прием своего клиента. Этот молодой человек достоин нашего общества. Я рада, что у тебя есть такой достойный спутник. Итак, ожидаю вас вечером.
   - Да пребудет в твоем доме мир и удача, госпожа.
   - Спасибо за всё, что ты сделала для моей дочери, домна Ветилна.
   - Прощай, госпожа. Спасибо тебе за всё.
  

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

1.09.2003-30.11.2004

Москва-Таганрог-Шумерле-

Харьков-Краснодар.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"