Начну с того, как эта тема звучит в современном массовом сознании, в понимании людей, имеющих традиционный набор общих знаний о Второй Мировой войне. Тут есть две распространенные позиции:

1. Участники заговора 1944 года ( в том числе и генерал Людвиг Бек ) были герои-антифашисты.

2. Они были такие же фашисты, поддерживали Гитлера, пока он побеждал, а на покушение и восстание пошли только когда поняли, что дело его проиграно.

На мой взгляд, эти позиции базируются ( зачастую неосознанно ) на двух мощных основаниях:

1. Советской пропаганде, упорно внушавшей, что авангардом антифашизма был коммунизм, а не коммунисты могли быть антифашистами постольку, поскольку шли за коммунистами.

2. Реалиями европейской и североамериканской политики 90-х годов прошлого и 0-х этого века, когда в фашизме обвинялись и обвиняются люди, по своим убеждениям и высказываниям от него весьма далекие, и, напротив, откровенный фашизм подается не просто как нечто невинное, но даже соответствующее высоким стандартам современной либеральной демократии.

Оба этих основания столь же политичны, сколь и объективны. Если же мы договариваемся обсуждать вопрос не с совеременно-политической, а с исторической точки зрения и договариваемся о терминологии - под фашизмом понимать гитлеровскую "теорию" национал-социализма и практику, проводимую в Третьем Райхе Гитлером и его окружением, то ситуация сразу становится не столь простой.

Во-первых, безусловно, немецкие коммунисты были последовательными борцами с НСДАП. Хотя определенные тактические маневры по установлению сотрудничества на определенных этапах и имели место быть, однако обе стороны прекрасно понимали, что речь идет именно о тактике и никакой стратегический красно-коричневый союз невозможен. Однако в Германии хватало и консервативных антифашистов, для которых были одинаково неприемлемы как НСДАП, так и КПГ. Речь идет именно о личном антифашизме как принципиальном отказе разделить нацистские принципы.

Во-вторых, перейдя от взглядов к действиям, необходимо принять во внимание ситуацию в Германии после ПМВ. Веймарская республика была откровенно слабым государством как во внутренней, так и во внешней политике, что объективно объяснялось тем, что она стала результатом поражения Германии в войне. Победители допустили грубейшую политическую ошибку, успокоившись после того, как заставили подписать Германию несправедливый и унизительный мир. Германия была разгромлена, но не уничтожена. Страна была пропитана реваншизмом, и для того, чтобы хотеть восстановить попранную справедливость, вовсе не требовалось разделять взгляды национал-социалистов. При этом, однако, НСДАП была наиболее последовательной политической силой, стремившейся на деле превратить Германию в сильное государство, а с другой, на определенном этапе довольно респектабельной, поскольку после провала Пивного Путча Гитлер всячески подчеркивал свою решимость вести борьбу за власть только легальными методами ( Мэй сообщает, что среди своих сторонников Гитлер одно время имел прозвище Адольф Легалите ). Рельность с этим расходилась ( достаточно почитать биографию Зеппа Дитриха ), но все же в массовом сознании НСДАП ушла от образа, говоря современным языком, радикально-экстремистской партии.

Все это не могло не привести к появлению широкой прослойки гитлеровцев - т.е. немцев, не состоящих в нацистской партии, но согласных доверить ей управление страной, поскольку именно эту партию возглавлял человек, которому они верили - Адольф Гитлер.

Так вот, генерал Бек в конце 20-х - начале 30-х, безусловно, был таким гитлеровцем. Как патриот Германии он мечтал о возрождении страны до уровня великой мировой державы. Как гражданин - видел неспособность достичь этого веймарских политиков и надеялся на Гитлера.

В 1933 году, после прихода Гитлера к власти, Людвиг Бек сказал: "Я годами мечтал о политической революции. Это первый луч надежды с 1918 года."

Крепкие традиции

Важный нюанс: в отличие от СССР, где для командного состава членство в коммунистической партии было делом нормальным, в Райхе офицерский корпус и генералитет были заведомо лишены возможности вступать в партии. Личные убеждения могли колебаться в весьма широком спектре, от ярого нациста фон Рейхенау до "неисправимого антифашиста" фон Лееба, но они при любом раскладе оставались именно личными убеждениями.

Поэтому говорить о какой-то легальной связи генерала Бека с антифашистской оппозицией в 1930-х годов невозможно - её не могло быть по определению. Мы можем только оценивать его действия и манифестацию личных убеждений.

Что же мы видим:

- Бек сделал всё возможное для воплощения в жизнь курса Гитлера на создание вермахта - мощных вооруженных сил Германии.

- Бек был наиболее последовательным и решительным человеком в вермахте при ремилитаризации Рейнской области.

Были ли эти действия собственно нацистскими? На мой взгляд, однозначно не были. Вместе с тем, к 1937 году людоедские черты в облике новой Германии стали проступать довольно явно, но Мэй не приводит никаких указаний, что это как-либо сказалось на поведении Бека. Судя по всему, генерал твёрдо исповедовал традиционный германский принцип армия вне политики.

Первое противостояние рейхсканцлера и начальника штаба сухопутных сил датируется Мэем ноябрем 1937 года. Причем исходно, в мае, конфликт начинался между военным министерством и командованием вермахта: фон Бломберг требует подготовку плана вторжения в Австрию, фон Фрич отказывается это делать. Бек был полностью на стороне своего начальника, однако изначально воспринимал конфликт как сугубо субординационный - Бек и Фрич полагали, что Бломберг действует по собственной инициативе, без согласования с Гитлером, и что он не вправе отдавать таких приказов.

Вялые бодания тянулись примерно полгода, после чего состоялась встреча Гитлера с высшим военным руководством страны - фон Бломбергом, фон Фричем, Герингом ( напомню - командующим ВВС ) и Рёдером. Встречу стенографировал полковник Хоссбах, поэтому речь Гитлера на ней больше известна как меморандум Хоссбаха.

Вот этот меморандум и попал в руки Беку ( Мэй не дает однозначного ответа - как именно. Возможно, это была инициатива Фрича, который как минимум рассказал о своих впечатлениях от встречи, возможно - Хоссбаха, который был другом Бека ). Прочтя его, Бек посчитал необходимым высказать свое мнение в виде ответного меморандума, который сам назвал заметками на полях меморандума Хоссбаха.

Мэй пересказывает мнение Бека и из этого пересказа следует, что возражения были весьма резкими. Поняв, что курс на вторжение на Австрию взят отнюдь не романтиком Бломбергом, а самим фюрером, Бек обрушивается как политические устремления фюрера ( германизацию Восточной Европы ), так и на военные планы ( все три предложеных Гитлером варианта возможного развития событий в Европе получают уничижительную критику генерала ). Сам же Бек ( Мэй пишет об этом раньше, похоже, в меморандум это не вошло ) считал, что вторжение в Австрию вызовет цепную реакцию и новую всеевропейскую войну, в которой Германия будет неизбежно разбита.

А дальше начинается самое интересное...

Судетский кризис

Итак, Аншлюс показал, что Гитлер и Бек при определенных условиях способны работать вместе. Так что для оценки антифашизма Бека необходимо всего лишь разобраться, что это были за условия. С чем Бек был готов согласиться, и что вызывало у него непреодолимое несогласие.

Очевидно, что внутренняя политика образца 1937 года такого несогласия не вызывала. Наверняка Беку многое не нравилось, хотя бы то же самое дело Фрича, но здесь он был готов к далеко идущим компромиссам. Мэй не уточняет, был ли Бек 13 июня 1938 года в Барте, на встрече Гитлера с верхушкой генералитета, но фон Браухич там точно был, так что, скорее всего, был и Бек. То, что фюрер представил в качестве "извинений" по делу фон Фрича, собравшихся устроило, хотя по сути Гитлер ни в чем не уступил армейским, дав им лишь расплывчатые обещания.

Ключевых позиций для противостояния было две.

Во-первых, прерогативы Генерального Штаба Сухопутных Сил. Став главнокомандующим, Гитлер создал свой Штаб (ОКВ) во главе с Кейтелем. Кейтель фигура очень интересная и неоднозначная, детально обсудить его в рамках выбранной темы не получится, но можно с уверенностью сказать, что как штабист он заметно уступал Беку и его помощникам. Однако первоначальный вариант плана "Грюн" по вторжению в Судеты был разработан именно в ОКВ под руководством Кейтеля. Когда Бек узнал про это, то реагировал крайне жестко.

Нет сомнения, что одного этого было достаточно если не для отставки, то, по крайней мере, для перевода генерала на другую должность. Гитлер не для того взял на себя звание Верховного Главнокомандующего, чтобы терпеть неподконтрольный ОКХ. Однако к одному только вопросу прав и полномочий противостояние свети ошибочно.

Кратко напомню последовательность событий по Мэю:

В конце апреля 1938 года Гитлер дает указание Кейтелю проработать предварительный план войны с Чехословакией.

5 мая Бек, не зная об этом, пишет меморандум фон Браухичу, причиной которого стал проходивший в то время визит Гитлера в Италию. Основная идея - не следует слишком полагаться на союз с Италией, недооценивать вероятность вступление в войну Франции и переоценивать военный потенциал Райха.

Браухич и Кейтель решают не передавать меморандум фюреру, поскольку он сильно противоречит его желаниям.

В середине мая Кейтель представляет вернувшемуся из Италии Гитлеру черновой вариант плана "Грюн".

20-21 мая - майский кризис в Судетах.

Конец мая - Гитлер принимает окончательное решение о войне и рассылает по войскам текущий ( по оценке Мэя - весьма сырой ) плана "Грюн".

28 мая - встреча Гитлера с высшими командирами родов войск.

На нем нужно остановиться поподробнее, что я в следующий раз и сделаю.

Стратегические ориентиры

Итак, совещание 28 мая 1938 года. Зимний сад старой Рейхсканцелярии. Присутствуют: Гитлер, Кейтель, Риббентроп ( уже министр иностранных дел ), фон Нейрат ( как советник Рейхсканцлера ), фон Браухич, Герин, Рёдер и генерал Бек.

Гитлер пространно излагает свои взгляды на перспективы взаимоотношений с Чехословакией в контексте общеевропейской политики. Диалог не предполагался, приглашенные должны были выслушать фюрера и сделать выводы.

Бек выслушал, выводы сделал и начал действовать - написал для главкома сухопутных сил большой меморандум, в котором проанализировал речь Гитлера. Краткое изложение меморандума в книге Мэя позволяет понять, в чем сходились и в чем расходились рейхсканцлер и генерал.

Бек признавал важность судетской проблемы, долг Германии по защите интересов судетских немцев и желательность включения Судетской области в состав Райха. Бек в принципе был согласен, что Германия может рассматривать войну как средство решения проблемы.

Однако Бек категорически возражал:

1. Против мнения Гитлера, что именно сейчас наступил тот самый краткий миг, когда можно начать войну, поскольку Чехословакия останется без помощи Англии и Франции. Бек был уверен, что Англия и Франция окажут Праге военную поддержку.

2. Что состояние германской армии позволит добиться решительной победы над Чехословакией.

История пошла своим путем и не дала прямого ответа, кто был прав по этим пунктам. Однако мы можем оценить, что по первому из них Гитлер оказался к истине куда ближе, чем Бек, что и не удивительно: в политике он ориентировался куда лучше, чем генерал. Мэй приводит очень важную цитату из выступления Гитлера: "Необходимо поймать благоприятный момент. У политического лидера такая благоприятная возможность может возникнуть лишь на короткое время." Невозможно не признать, что Гитлер такой момент в отношении Чехословакии, как и ранее в отношении Австрии поймал.

В то же время по второму вопросу более прав был скорее Бек, чем Гитлер. Конечно, аргумент фюрера, что чехословацкая армия все время усиливается и чем дальше, тем станет более грозным противником абсолютно верен. Так же как и утверждение об усилении чехословацких рубежей обороны. Верно даже и то, что перевооружение Англии и Франции со временем непременно должно было изменить оценку ситуации правительствами этих стран и подтолкнуть их к более жесткой позиции в отношении гитлеровских авантюр.

Но эта правота нивелировалась неоправданно высокой оценкой Гитлера боеспособности вермахта. Известно объективное состояние немецких сухопутных сил во время Аншлюса, когда моторизованные соединения стремительно теряли матчасть в отсутствие какого-то ни было сопротивления. Известно объективное состояние их во время Польской кампании - внешне успешной, однако сопряженной с большими трудностями. Нет сомнений, что в случае войны с Чехословакией ситуация была бы куда ближе к первому варианту, чем ко второму. Добавив на порядок более сложный по сравнению с Польшей рельеф, что выгодно для обороняющейся стороны и мощные систем чехословацких укреплений, можно с высокой степени вероятности прогнозировать, что вермахт бы тупо уткнулся по всем направлениям наступления в млавы, визны и венгерские гурки.

Ещё один аргумент в пользу Бека против Гитлера - это неподготовленное состояние Линии Зигфрида. Данные о её состоянии на 1 сентября 1939 года приведены у Кауфмана. Данные о количестве рабочих летом 1939-го можно найти у Гальдера. Из этих двух источников несложно сделать вывод, что не слишком готовая осенью 39-го, весной 38-го линия обороны была слабее как минимум процентов на 30-40.

"Заговор" 1938 года

Очевидно, совещание 28 мая в Райхсканцелярии стало той "точкой невозврата", после которой столкновение было уже неизбежно. Бек мог бы по ходу совещания попытаться как-то подстроиться под линию Гитлера, но своими меморандумами ( кроме рассмотренного в предыдущем разделе Бек спустя несколько дней написал для фон Браухича ещё один меморандум, развивающий, дополняющий и дополнительно аргументирующий первый ) показал, что компромиссов он желает. Гитлер тоже не собирался корректировать свою линию. 13 июня на совещании с группой высокопоставленных генералов Вермахта и адмиралов Кригсмарине он, помимо прочего ( туманных сожалений о деле Фрича и высокой оценки роли армии в Райхе ), повторяет основные тезисы своей речи на совещании в отношении курса на войну с Чехословакией ( опять обещая употребить все возможности, чтобы избежать перерастания конфликта в европейскую войну ). Почти сразу после совещания выходит новый план Кейтеля. Мэй приводит содержащуюся в нём цитату Гитлера: "Я решусь на действия против Чехословкии только в том случае, если, как и при оккупации демилитаризованной зоны и вступления в Австрию, буду твёрдо уверен в том, что Франция не выступит против нас, равно как и Великобритания не откроет военных действий." Однако 7 июля вышел новый вариант, в котором уже прямо признавал возможность ведения войны на два фронта.

И вот на этом фоне Бек предлагает фон Браухичу отстранить Гитлера от власти.

В традициях советской школы принято обращать внимание на отсутствие какой-либо технической подготовки отстранения и делать на основании этого вывод о том, что никакого заговора не было, поскольку реально генералитет вовсе не хотел предпринимать что-либо против Гитлера, а потому и заговора не было.

Однако в рамках концепции Мэя ситуация кардинально меняется. Заговора действительно не было, но по совсем иной причине. Заговорщики, какие бы идеи они не исповедовали и как к ним не относись, признают, что собираются нарушить закон. Но Бек, исходя из примера генерала Гренера, полагал, что его действия абсолютно законны, а значит и заговорщиком себя не чувствовал. Точно так же не чувствовал себя и заговорщиком фон Браухич. В противном случае он бы не озвучил тезисы Бека ( хотя, это важно - без предложения об отстранении Гитлера ) на совещании командующих армиями и офицеров Генерального Штаба в Берлине в начале августа. Встреча проводилась как предварительная перед аналогичной встречей с участием Гитлера в Ютерборге. Мэй фиксирует: несогласия с тезисами не высказал никто. Однако и идеи отстранять Гитлера не возникло. С фюрером решили поговорить. Нет сомнения, что именно это стало для Бека своеобразным стоп-краном. Он намеревался выступать против Гитлера не от себя лично, а от имени армии. Но армия в лице своей верхушки, заняла промежуточную позицию: и не с Гитлером, и не с Беком. Это связало генерала по рукам и ногам. Теперь он мог только следовать за событиями, а не формировать их.

Развязка

О произошедшем на совещании в Берлине Гитлер узнал почти сразу после его завершения: об этом ему рассказал один из участников, генерал Вальтер фон Рейхенау. И хотя предложение об отстранении так и не было озвучено, Гитлер, прекрасно понимающий образ мышления генералов, мог воспроизвести недосказанное. Равно как и понять, кто является главной пружиной в механизме оппозиции - не новоназначеный же главком сухопутных сил фон Браухич, в самом деле.

Еще со времен Ночи Длинных Ножей было понятно, что со своими врагами, как реальными, так и потенциальными, Гитлер не церемонится и не заигрывает. Он их уничтожает. Понятно так же, что летом 38-го года власть фюрера была достаточно прочной, а поддержка народом и низовым составом армии - очень сильна. Гитлер мог пойти на немецкий аналог процесса Тухачевского, весьма вероятно, что ему бы удалось осудить небольшую группу наиболее решительно настроенных генералов во главе с Беком, а на большую решительных бы по-любому не набралось.

Но Гитлер принял абсолютно иное решение. Он готовился к разговору. И 15 августа 1938 года в Ютерборге он дал Беку решительное сражение. Мэй пишет, что Гитлер построил свою речь перед генералами на основе сначала технических отчетов, а потом разведывательных данных. Сложно оценивать правдивость этих аргументов, но на часть генералов они подействовали. Немецкая артиллерия казалась теперь более эффективной, а французская армия - менее боеспособной. Генералитет качнулся в сторону фюрера.

18 августа Гитлер выехал в Рейнланд, осматривать укрепления Западного Вала. Понятно, что серьезно эта поездка усилить состояние рубежа обороны не могла, однако, как всегда в таких случаях, после нее прибавилось финансирования, рабочих рук, решились кое-какие организационные и технические вопросы... А Гитлер в результате получил возможность утверждать силу Линии Зигфрида как очевидец.

В результате, армейская верхушка в массе своей решила, что фюрер, как это бывало раньше, "знает, что делает". Бек со своими идеями "повис в воздухе". На этом фоне ему было предложено тихо уйти в отставку. Он согласился. Мэй предполагает, что причиной послужило предположение, будто без Бека на посту начальника штаба сухопутных сил Великобртания и Франция вернее ввяжутся в войну за Чехословакию. Мне такое объяснение кажется натянутым, но факт остается фактом: Бек ушел и не получил нового назначения. Его место занял Гальдер. Страница с "предвоенной" военной оппозицией Гитлеру была перевернута.

Итоги

1. Генерал Людвиг Бек был антифашистом в исходном значении этого слова - человеком, для которого фашизм как система ценностей был абсолютно неприемлем.

2. Слабостью антифашизма справа было естественное совпадение позиций с фашизмом ( ещё раз акцентируюсь - фашизм здесь обозначает германский национал-социализм, а не собственно фашизм Джентиле, Сореля и Муссолини ) по многим вопросам, иногда очень важным, но не определяющим. Тем не менее, поскольку фашизм еще не продемонстрировал свою способность перейти все мыслимые границы, в то время было куда логичнее рассматривать как не определяющие стратегические расхождения и искать согласия с Гитлером по тактическим вопросом. В этом смысле левым антифашистам было легче: поле для тактических союзов с Гитлером у них было крайне маленьким. Правые же и лично Бек, конечно, несут свою долю ответственности за национал-социализацию Германии. Да извлекут современные правые уроки из их ошибок.

3. С точки зрения тактической выгоды в 1938-39 годах гениальный политик Гитлер занимал более верную позицию, чем талантливый генерал Бек: он сумел присоединить к Райху Судеты без войны, хотя Бек был уверен, что это невозможно. Стратегически, однако, Бек изначально был более мудрым, поскольку, после Судет последовали уже ни разу не германская Чехия, а потом и война с Польшей. История дала Гитлеру шанс, и остановись он на Судетах, все могло бы быть иначе. Но случилось то, что случилось, и альтернативы теперь имеют значение только для художественной литературы.

4. Чем бы обернулся для СССР гипотетическая победа гипотетического переворота Бека? Да ничем. Безусловно, бековская Германия проводила бы самостоятельную, но менее агрессивную политику. Вместе с тем, противоречия в Европе нарастали, скорее всего они могли вылиться в Первую Европейскую войну. Вероятно, в ее ходе СССР смог бы улучшить свое международное положение примерно в тех же пределах, что и в РИ к 1941 году: Выборг, Таллин, Рига, Вильнюс, Белосток, Брест, Львов, Кишинев. Большего бы не позволили гаранты европейского порядка Англия и Франция, бодаться с которыми СССР было бы совсем не с руки. А потом пришлось бы сосредоточиться на решении проблем с другим беспокойным соседом - Японией.