Аннотация: Внезапно о том, что было со всеми нами совсем недавно...
- Мария Ивановна!...
Этот крик будил ее каждый день. Ее бабушку тоже звали Марией Ивановной, и каждый раз она вздрагивала, будто бабушку с того света из страшной больницы зовут. И та выйти не может.
Но нашей Марии было всего десять лет, а будил ее в школу отец. Он любил подшучивать над ней, будто она уже взрослая, "а когда лифчик носить будешь?", "наверно, все мальчики в классе за тобой ухаживают, смотри, будешь замуж выходить, - со мной познакомь поначалу...".
И вот эта "Мария Ивановна" каждое утро, неуместно торжественная и страшная, как все взрослое.
Машка встала, стараясь ступить на правую ногу. Примета никогда не работала, но Машка все равно пыталась, чтобы сработало. Ведь что-то должно помогать, в любом случае..
- Портфель собрала? - отец с кухни.
- Угу.
- Хорошо, - повернулся и вышел, и к счастью, разговаривать был не настроен. Машка перевела дух.
Шнурки, шапка, почесать собаку Джульку и в школу. Первым уроком математика.
... разрушенные стены трехэтажного знания покрыты были липкой плесенью, и три этажа было тем, что оставалось от шести. Здесь бы царить кому-то древнему, с непроницаемым взглядом, тяжелым подбородком, чтобы был мудр и правил справедливо, как в сказке, и чтобы мертвый - живой тут не останется. А там и новый день будет...
И листья, похожие на отслоившуюся штукатурку, или штукатурка, похожая на листья, отрывались от ее рук и летели далеко, куда ветер дул, не было видно...
Машка очнулась, провела пальцем по школьной стене. Как и всюду, сверху - штукатурка, снизу - краска. Будто краски никогда не хватает на всю стену. Цвет такой мутно-зеленый, как в больницах...
Она отвлекала себя мыслями о краске и стенах, потому что надо было сейчас уходить с перемены, и урок будет, и вызовут, но она знала точно, что она только что видела. Это было видением. Настоящим, как у Ильи-пророка, о котором на уроке рассказывали. И знала, что раз она видит, - это не просто так и это важно.
На этом мысль останавливалась, дальше думать ее было просто некуда. Ни дома, ни в школе о видениях не говорили, и Леська, лучшая подружка, не говорила никогда. Не знала, видимо.
- Как у Ильи-пророка, - повторила про себя Машка, чтобы запомнить. И медленно пошла в класс, волоча ноги.
Вечером пошла к Леське, там было уютно, желтый круг света от лампы у кресла, тоже собака, большущая, лохматая. Маламут. Леська рисовала новыми карандашами, Машке дала.
Машка нарисовала башенки на площади и звезды в небе и заскучала. Попросилась домой.
***
Машка думала, что ничего интересного после видения не будет больше. Всегда так было, что хорошее и интересное заканчивалось, а если еще и захватывающее, хорошее и интересное - так вообще не появлялось больше. Что там, она даже в деда Мороза маленькой не верила. Чтобы родителей порадовать, радовалась, когда еще мама с ними жила и бабушка, но ясно было, что подарки папа покупает, - по его лицу было видно, как он ждет радости от книжки или колготок.
Но первый сон приснился ей в ту же ночь. Едва открыв глаза во сне, Машка поняла, что идти следует на север, и первые несколько шагов сделала по разрытому полю, как в деревне весной, только снег падал тихо и неслышно, в теплом воздухе, и сразу таял. А потом медленно растаяло и это поле, и все пространство с Машкой в нем, и теперь вокруг был город.
Красивый город, девочка даже вначале подумала, что средневековый, потому что там были башенки и золотистая плитка, и красивые кованые ворота. Но потом она увидела киоск и милиционера и поняла, что все-таки нет.
Было тихо-тихо, будто бы все спали, хотя день был ясным. Ни машин, ни голосов, только милиционер что-то бурчал в рацию, отвернувшись спиной. Машка не удивилась, когда прямо у нее в голове прозвучало:
- Ом нама Шивайя, блядь.
- Думаешь, поможет?
- Да почему бы нет, им только на лингам и идти.
- Это-то верно, но они же не знают канона.
- Но прямо нахуй тоже ведь не пошлешь?
- Не отвлекайся, смотри.
Машка тоже посмотрела туда, куда предполагалось смотреть собеседнику, и увидела толпу людей в лохмотьях, медленно поднимающихся с асфальта. Они встали постепенно, шатаясь, держась друг за друга, но старательно друг на друга не глядя, и все посмотрели куда-то, выше, будто выискивая чей-то взгляд.
- Красавцы, мля, - снова прозвучал чей-то голос.
- Не поспоришь.
- Ну и что с ними, такими прекрасными, делать?
- Отмыть, одеть, себе на службу унитазы мыть... - второй собеседник явственно поморщился, - дикие, варварские нравы!...
- Светлое будущее строить...
- Короче. Я зову Тамерлана, а ты доламывай пути системы.
Следующим, что увидела Машка, было раскалывающееся небо и спокойный, внимательный взгляд кого-то очень большого за ним, и вдруг вся улица, все стены, все проходы наполнились мертвецами, полупрозрачными, теснящими друг друга, удирающими со всех ног. Собственный голос в голове сказал ей "Беги!", и она побежала в сторону и в переулок, и оттуда уже видела, как на обломки тяжело и властно ступает царь с раскосыми глазами, длинными косами и медными дисками в них, ведет коня в поводу, а конь дышит, раздувая бока, и роняет пену с морды. А за царем войско духов, черных и легконогих, и люди больше не боятся и смотрят спокойно.
После этого все смешалось, и перед Машкой оказалась дверь школьного туалета. Кто-то в средневековой одежде, с длинными волосами, стоял, отвернувшись, и писал на стене чем-то красным неприличное слово.
- Мне можно уходить? - неуверенно спросила Машка.
- Можно, конечно.
- А что такое система?
- Ох, да я не знаю, тебе идти пора, у учительницы в школе спроси, - он обернулся по сторонам и осторожно толкнул Машку в дверь.
Порой Машке казалось, что учительница ее - мудрая рептилия с далекой планеты, так она была невозмутима, верна избранному курсу и совершенно бесстрастна. Раньше она преподавала научный коммунизм, но пришлось перейти в школу. и дальше было что-то страшноватое, комковатое и пережеванное, как бумага, обычные взрослые какие-то жалобы, Машка это все подслушала от другой учительницы, которую любила, пухленькой и вкусно пахнущей, как булочка, та говорила с директрисой в коридоре, когда был закат и последний день лета, свет падал на глобус...
- Машка!... Виктор толкнул ее локтем в бок, когда голова ее начала клониться на парту, и не зря, - учительница уже высилась над ней, как пожарная каланча, и глаза блестели из-под очков.
Машка сьежилась, но тут же ей стало скучно, и так было всегда. Замечаний и двоек принято бояться, но зачем? Машка не знала, зачем, так что боялась и скучала одновременно.
- Маша, к доске. Расскажи нам, что ты выучила.
С этим была некоторая проблема, так как Маша абсолютно ничего не учила.
- Нет, учила, - спокойно сказал голос в ее голове. - Разве ты не помнишь? "Как захожий богомолец..."
- Но я только разок это прочитала, дома, - заспорила Машка, - разве считается?...
- Ну ты же помнишь?.. Иди.
Машка вышла, зажмурила глаза, открыла рот и довольно бойко оттарабанила Есенина.
Учительница поджала губы, Машка уже знала, что это переводится как "очень хорошо", и отправила ее садиться.
- Эй, а кто ты? - спросила Машка у голоса в голове, с облегчением садясь за парту. Все вокруг было ярче и спокойнее после того, как удалось отделаться, даже дождик за окнами.
Никто не ответил, и Машка не стала спрашивать дальше.
На переменке она вышла в туалет, там никого не было, окно было открыто и дым стоял. "Снова старшие девочки курили", - подумала Машка, и забралась на подоконник с ногами. И тут ей ответили.
- Я такой же как ты, только старше.
- Эээ... Машка удивилась.
- Да-да? - спокойно поинтересовался некто.
- Ты не мои мысли? - растерянно поинтересовалась Машка.
- Не совсем.
- А зачем ты пришел?.. - с каждой секундой Машка чувствовала себя все глупее.
- Если не хочешь, я не буду появляться. Но я в каком-то смысле..., - он тоже растерялся, - был здесь всегда... ладно, неважно. Если хочешь, можешь меня рассмотреть.
Машка удивленно посмотрела куда-то и перед ее глазами начал медленно складываться образ, детали которого подбирались, как стеклышки в калейдоскопе, и тихо звенели, когда нужное стеклышко вставало на место. Темно-красная средневековая какая-то одежда, туфли с пряжками. Бледное лицо, темные глаза, волосы ниже плеч. Берет или шляпа... этого Машка увидеть не могла. Шпага?....
Не вполне понимая, зачем, Машка протянула руку, чтобы потрогать шпагу. Собеседник улыбнулся, отстегнул ее от пояса и протянул ей.
Теперь она видела его совсем четко, он стоял в каком-то коридоре, освещенном красноватыми всполохами, и она была там, и у нее было золотое платье, как у принцесс, и завитые волосы... но тут она очень испугалась, и картинка пропала.
- Эйй, не бойся. Все в порядке.
- Тебя не существует! - Машка сама не знала, почему так говорит, но это звучало так настойчиво, разумно и по-взрослому, что она еще раз это повторила. Твердо-твердо. "Тебя - не - существует". И сразу четкими стали серые стены, и почему-то ясным - все ее будущее. Она закончит школу, пойдет учиться дальше, выйдет замуж...
Спокойно-спокойно слезла Машка с подоконника и пошла в класс.
Но вернулась. Снова села на подоконник, дрожа от холода.
- Как тебя зовут?
Собеседник довольно рассмеялся.
- Допустим, Ким. А жил я раньше на земле во Франции, в шестнадцатом веке.
- А сейчас ты где живешь?
- А сейчас я не живу, - собеседник был доволен-доволен, будто подарок получил.
- А что ты тогда тут делаешь?...
- Давай я просто побуду рядом с тобой пока? Мне это нужно, тебе, полагаю, тоже...
- Хорошо... Машка посмотрела на дверь кабинки и вдруг вспомнила.
- Ким! Это ты мне снился?
- Снился, да. Я очень старался.
- И ты говорил спросить у учительницы, что такое система?
- Говорил, да. Но ты не спрашивай, потому что она, скорее всего, не поймет тебя.
- Ну да, это же не сон, это явь, - задумчиво протянула Машка, сама не понимая, что имеет в виду, но ощущалось это правильным.
- Да, - ответил Ким серьезно. - Она знает, в том смысле, что у нее есть это знание и есть истинное понимание происходящего, но ее ум в яви спит, подхватывая только отголоски знания. Поэтому тебе, Машка, нужно будет выведать это знание скрыто, читая его между строк...
Машка кивнула. Удивительно было, будто она это понимает и всегда понимала, хотя чушь же, если задуматься.
- Не чушь. И, отвечая на твой следующий незаданный вопрос, - это связано с твоей бабушкой...
Машке вдруг очень захотелось спать.
- Ты устала, - Ким слез откуда-то и направился в рассеянную темноту. - Иди на урок, потом домой. Еще поговорим.
А сон этой ночью Машке снова снился, тревожный, на полную луну.
И она все запомнила.
Пустырь, помойка, разбитые бутылки, лунный свет в осколках. Длинная ободранная скамейка, как в парках. И снег падает, не долетая до земли, мягкий и крошечный, в теплом воздухе.
На скамейке сидел один, с гитарой. Высокий, красивый, в шитой золотом одежде. А гитара в его руках выглядела жутковато - с перекрученными струнами в засохшей крови, дырками в корпусе, покореженная, но звуки она издавала. Рыдала и пела в лунном свете, и игрок вполголоса напевал что-то страшное, но хорошее.
Прямо на грязной земле рядом с ним сидел другой, тонкий и большеглазый, похожий на девочку. В руках была бутылка водки. Он задумчиво посмотрел прямо туда, где Машка стояла за гаражами, но не заметил ее.
- Ну вот, отдавай бутылку. - Первый закончил играть, отдал второму гитару и забрал у него бутылку. Сделал глоток, поморщился.
- Хи, а в моих руках эта штуковина становится белой с серебром, - рассмеялся удивленно второй.
Первый пожал плечами.
- Странно, что соседи еще не сбежались.
- Ну, я поиграю, - второй провел рукой по струнам, - хоть какой из меня, к черту, панк?... Он подобрал мелодию и запел тихонько, приятным голосом:
- Ты можешь делать что-то еще, если ты хочешь, если ты хочешь..
- Уроды, пьянь! Милицию сейчас вызовем!... с грохотом где-то распахнулось окно, послышался звон стекол и милицейская сирена.
Двое переглянулись и заржали.
- Вот, настолько я ужасен в образе панка!... второй забрался на скамейку и оба они повернулись куда-то, с лицами спокойными, будто готовы к бою. А там была милицейская машина и двое милиционеров с кнутами и наручниками, и вместо лиц у них были оскаленные черепа, а дальше Машка проснулась, выйдя в завесу снега.
***
Холодно Машке, узловатые руки за душу хватают. В снегу спотыкаясь, ноги отсохнут, сгниют, в больнице лежать с трубкой к печени протянутой, кашлять в баночку, добрый доктор лицо ощупает, за пульс возьмет - холодно, холодно, черти желчь вырвут, в глубине глаза лопнут, старость, слабость, черти, слабость, защити Боженька, двери холодные, ручка стылая, пол под ногами...
Пол под ногами был, Машка вскочила, даже не прикрывшись. Огромная черная собака вбежала в дверь и Машка смотрела на нее минуты три, прежде чем вспомнила, что Джулька белая с черным, лохматая... обернувшись, девочка увидела открытое окно, и снег влетал, прямо на кровать, и было слишком светло, пронзительно... а на кровати лежала тоже Машка, скрутившись калачиком.
- Я проснулась неправильно, - поняла Машка, и осторожно бочком подобралась к телу, улеглась прямо на него, поерзала, закрыла и снова открыла глаза.
Было темно. Пять утра, окно закрыто. В другой комнате толпились взрослые, светила желтая лампа. И Машка поняла, что случилось плохое.
Наутро отец сидел, уставившись в одну точку, как колода, и тяжелое-тяжелое было вокруг него. Мать специально из Нарвы приехала, руки платочком вытирала. Глаза сухие, морщин сразу много-много. Умерла бабушка.
Посидели так еще час, Машка тихонько у уголка стола приткнулась, чашку какао цапнула, побольше туда всыпала - никто и не ругался. В школу было пора.
Отец встал тяжело, грузно.
- Ну вот, Машенька, видишь. Горе пришло в семью. Кто знает, может, если бы бабушку ты берегла, в больницу к ней чаще ходила, - прожила бы та дольше...
- Ну что ты такое говоришь, Иван!... - всплеснула руками мать.
Машка не знала, что ответить на такое несправедливое обвинение, потому молча собрала портфель, за яблоком на кухню не вернулась, и пошла в школу.
Математика первым уроком прошла легко, и Машке было весело выйти на переменку. Она прошлась по коридорам, переменка была маленькой, во дворик не успеть выйти.
И появился Ким. Машка уж и не удивилась, что видит его. Уселась на лавочку напротив стенда, приготовилась разговаривать.
- Маша, Маша, в голове каша, - Ким потянул ее за прядь волос и уселся рядом. - В общем, новости у меня средней степени хреновости. Бабушка твоя умерла и силу передала тебе таки осознанно, что, конечно, упрощает задачу...
- М? - Машка ответила безразлично. Что-то огромное, черное и плачущее давило на нее, но в нем было спокойно, будто Машке отведено там место.
- У бабки твоей была сила и была задача. Что задачу ее тебе решать - это мы уже поняли, а вот сила... ну в общем, сила теперь твоя. Родовая, я таких страшных и не видал. Родины-матери, матери-Земли.
Машка хихикнула почему-то.
- В общем, у девочек как-то проще с этим, лично я такого боюсь. Но освоиться помогу. Пока буду ее держать и по кусочку выдавать, разберемся.
Машка задумчиво протянула:
- Ким, эй... а она и раньше мне что-то передать хотела. За руки хватала, слюнявила, бредила что-то.
- Хотела, да. Но тогда нельзя было, ты совсем маленькая была, не положено так. А теперь... ну в общем. Ты, главное, не бойся. Тебе пора видеть сны, пойдешь поспишь, и не забудь себе булочку купить на большой переменке с яблоками, я в столовой видел...
Ким смутился, поднялся на ноги и убрался.
Сон ночью начался так, что Машка и не распознала его. Думала, лежит просто с открытыми глазами, и лампа светит. На самом же деле шла она долго-долго по изумрудной траве на поляне. В конце поляны пасся конь, почему-то тоже зеленоватый. А владелец коня сидел рядом на камне. Спокойный-спокойный, хороший такой. Молодой, но мудрый, в зеленой с черным одежде, плащ длинный, в длинных волосах косичка заплетена. Рассматривал камушек и перо, вертел их в руках так и эдак. Почему-то виделся он то живым, то ледяной тенью-призраком.
Поднял глаза на Машку.
- Привет.
- Привет, - Машка растерялась.
- Вон там дверь, видишь? - махнул рукой на деревья, стоящие, как ворота. Тебе туда, а то скоро здесь пройдет толпа туристов из Аида, они шуметь будут.
- Я не могу им помочь? - Машка сама не знала, почему так спросила.
Тот покачал головой.
- Не думаю. Иди. Тебе просто снится сон, а они мертвы, все это здесь путают, но ты не путай. Быстрее.
Машка побежала в дверь, и по дороге сердце застучало сильно-сильно и перевернулось, и она сама перевернулась, будто падала с высоты, и действительно упала не то на собачью подстилку, не то на коврик.
Вокруг были каменные стены и факелы в нишах. Тут же Машке стало понятно, что держаться от всего надо подальше и быть осторожной. Она почувствовала за спиной лук, а за поясом нож, будто так и должно быть, отошла и притаилась.
Мимо прошли двое в черных костюмах, или плащах, навстречу им третий. А где-то в глубине билось огромное окровавленное сердце, и дышало тяжело. И чем ближе к нему - тем было тяжелее. Но Машка пошла, и увидела множество книг на полках, увитых паутиной, резные страшные статуи, подсвечники из кованого серебра. Хоть и страшно, но идти здесь было можно, и она дошла до конца зала, переступив через паука, а в следующем коридоре кровавый туман был еще гуще, а ниже - река крови. И кто-то в белой с серебром одежде и длинными седыми волосами стоял, скрестив руки на груди, вглядывался куда-то, его меч был в крови.
Библиотека теперь наша, и тот, кто в ней сидит, готовится с вещами на выход, поймала Машка как свою его мысль, хотя и страшно было его вот так слышать, - он холодный-холодный был и кровавый.
"Я передам", подумала Машка, понятия не имея, кому и что передаст. Спрыгнула откуда-то и проснулась у себя дома.
А потом увидеть хороший сон долго не получалось. Сны Машки затягивались в липкий клубок каких-то дверей, крашеных стен, голубых пластмассовых стаканчиков со вставными зубами, колючей проволоки и громких визгливых собак, но невозможно было собрать все воедино, и Машка просыпалась, будто от гриппа, разбитой.
Отец приходил, щупал лоб, переживал что-то, но безучастно, будто бы беспокоился, чтобы Машка не испортилась, как комод или телевизор, не человек.
Учиться не хотелось, Ким не приходил и достучаться до него не удавалось. Что-то все равно мешало поверить, что нет никакого Кима. Даже Леське о нем Машка не сказала, начала говорить, а потом "да нет, я это все в одной книжке прочитала, забудь".
А наставления про учительницу Машка помнила, но та заболела тоже, и уроки литературы вела чернявая азербайджанка Гюльнара, страшная, но красивая, как греческое божество.
Наконец случилось затмение. Приходящая бабушка Люба, которая бабушкой Машке не была, но как кто-то вроде няньки, приходила, когда помочь по дому надо было, рассказала про затмение и Машке газетку дала. На первой странице было "Орды инопланетян захватили мир!" на фоне атомного взрыва огромными черными буквами, а в другой маленькой статье - про затмение. Из России, сказали, видно не будет.
Машка, пытаясь заснуть, воображала себе затмевающееся солнце и вдруг поняла, что ее затягивает куда-то вглубь, под картинку с солнцем и черным кружком на нем, опутывая и утаскивая. И она очень обрадовалась, ведь наконец происходит что-то необычное. А потом заснула крепко-крепко.
Первым, кого она увидела во сне, был Ким. Он стоял у простой белой, как в поликлиниках бывают, двери, и смотрел на табличку "Мертвым вход воспрещен". Лицо у него было серое-серое, Машка испугалась, и пошла сама в дверь. Там был коридор и желтые трубы вдоль него, и Машка бежала и заглядывала в двери, порой распознавая над ними смутные надписи "Дорога на Колыму", "Бог изобилия", "Утиль", - эта дверь была приоткрыта и там было кладбище с одинаковыми серыми столбиками, где написано было "рука", и таких тысячу, а дальше - "голова", и таких множество...
Какая-то женщина, с высоко поднятой головой и развевающимися рыжими волосами, прошла мимо, быстро-быстро. За спиной у нее был арбалет...
Машка вспомнила, какой у нее лук был в другом сне, но ничего не нашла сейчас, только нелепое какое-то старое платье в горошек было на ней и носочки, и сама она чувствовала себя такой же маленькой, потерянной и нелепой.
Вдруг она ударилась коленкой об что-то и упала в яму.
Там тоже была больница, кровати, страшные приборы какие-то. Только темнее и страшнее, чем раньше. Кто-то пристегнул Машку к кровати, поставил рядом на тумбочку стакан желтой воды с песком и ушел.
Машка попыталась вырваться - не вышло.
- Это пиздец, - спокойно сказал голос в ее голове.
- Ты зачем такие плохие слова говоришь? - возмутилась Машка.
- Ну, придумай слово получше, - рассудительно ответил голос. - Да, названия важны.
- Что-что? Это было уже другим голосом, не в ее голове, но Машка расслышала.
- Ну, что. У меня нет всей карты путей системы. Я знаю, что эти, где мы сейчас, называются "детская больница". Еще есть "котельня", "тюрьма народов", "лесопилка" или "склад", "красный крест", "генштаб"...
- А лабиринт?
- Лабиринт существует и вне путей системы, это пространство безумия всего мира или всех миров... Но система перехватила часть лабиринта и использует находящуюся там библиотеку. Там хранятся все знания мира, это резервная копия основной библиотеки...
- И там сидит дьявол. - Собеседник был ироничен-ироничен.
- И там сидит дьявол, - второй отложил в сторону развернутую карту, подобрал с пола другую и всмотрелся в нее, Машка видела его, будто и стены между ними не было, только пошевелиться не могла. Вроде бы знакомый кто-то, и второй знакомый, но откуда?
Машка тихо позвала на помощь, но голосовые связки будто вырезали - ни звука не получилось.
- На помощь! - еще громче, но звук будто бы не улетел дальше ее собственных ушей.
В коридорах загремели шаги.
Тот, что с картой, прислушался, сложил ее в несколько раз и преувеличенно аккуратно засунул в карман. Потом выпрямился, и глаза у него сверкали каким-то фиолетовым огнем, а потом стало совсем темно, и Машка закричала, потому что что-то тянулось к ней ближе к горлу...
- Эй, включите тут свет, мля, - сказал спокойно кто-то, и остановился над Машкиной кроватью. Посмотрел на нее. Машка видела его плохо, только глаза черные, брови нахмурены, одежда красивая, средневековая тоже... высокий, меч на поясе...
- Интересно, много тут таких еще пленников? - Он достал нож и разрезал ремни, что привязывали Машку.
- Вот, и тише. Беги отсюда. Ты спишь, наверное... но все равно тут очень опасно.
- Остальные пленники там, за стеной, - вдруг ответила Машка. - А ты кто?
- Ну, допустим, антихрист, - пожал тот плечами. - Ходить можешь? Вот и беги.
Машка встала, пошла к двери послушно, обернулась и зачем-то добавила:
- А наши библиотеку захватили.
- Уже, мля? Ну тогда и мне явно стоит там побывать, извините, - все темнело, и Машка уже почти не видела антихриста, только вспомнила, что это он сидел на скамейке, когда снег шел, а второй, кто тогда на гитаре играл - сейчас с картами сидел. И вышла в дверь. За дверью был Ким, и была совсем другая темнота - приятная и спокойная, и так хорошо от нее.
Над дверью была надпись "Бабкина смерть".
***
Становилось все холоднее, но снег еще не шел. Машка сделала все уроки, взяла собаку и пошла с Леськой на старую детскую площадку гулять.
Там раньше были дома, но их снесли, и был пустырь, большая строительная яма и площадка эта осталась, с горкой и качелями на цепях, далеко от дома. Одна скамейка была сломана, другая осталась. А в недостроенном доме сверкали разбитые пыльные окна.
Когда мимо ямы шли, Машка Кима позвала, пусть и он на прогулку с ними пойдет. Ким пришел, осмотрелся и ступил на землю осторожно, с опаской, будто запачкаться боялся.
- Не запачкаться я боюсь, а себя забыть, - уловила Машка его мысль, ничего не сказала, протянула ему руку, другой сжимая поводок. Собака вытянулась в струнку, заметив голубя.
Ким взял ее за руку и осторожно, серьезно стал осматриваться. Привыкнув к новому месту, он кивнул и пошел рядом с ними.
Леська будто тоже его видела, во всяком случае, вела себя тихо-тихо и как-то странно, обычно болтала без умолку, но Машка последнее время разговаривать не любила, думать про себя больше, вот и Леська подстроилась. И, будто выросла уже в одно мгновение, шла на шаг впереди, нос веснушчатый покраснел от ветра.
На скамейку они забрались с ногами и там уже их отпустило, будто опасное место прошли. Поболтали, собака кругами носилась, Ким слушал внимательно, реплики вставлял.
А сон после этого приснился Машке странный и непонятный.
Трудно было понять, где она находится. "В ленинской комнате", пришла в голову почему-то мысль, но ей это ни о чем не говорило, а было темно и пахло гипсом и старой бумагой.
- Наши планы на данный момент таковы, - у школьной доски стоял пожилой человек в очках. - Будут созданы рабочие группы, по количеству вестников Апокалипсиса, так было в первоначальном плане, но, возможно, они разделятся, и каждая из них будет прорабатывать свой эпизод обновления. Здесь, как обычно, возникнет некоторое количество трудностей, провидцы видят врагов, есть много желающих притащить сюда Ктулху...
Где-то в зале раздался смешок.
- А чего вы смеетесь, людям нужны чудеса и неведомое, ради этого они что только не призовут...
- Они мозги не пробовали использовать? - поинтересовался кто-то.
- Мозги они привыкли есть. Зомби-апокалипсис же..
- Ладно, разговоров хватит. Зомби преимущественно в Америке, с ними работает наш уважаемый консультант из адских миров, а у нас подготовка к бою. Освобождена ли котельня? - к кафедре вышла молодая, высокая женщина с резким голосом, тоже в очках с толстыми стеклами.
- Ага, - меланхолично отозвался кто-то, - до сих пор в кошмарах это вижу.
- Прекрасно.
Женщина посмотрела куда-то в угол, где сидела Машка.
- Рабочим группам не обязательно представлять себе, что такое система. Воевать с ней - тоже, на то есть армии и добровольческие объединения. И диверсанты. На самом деле эти гении, носители добра и кавая всему миру, пролетели на элементарном договоре с дьяволом, - она поморщилась, - и в данный момент пытаются сделать добро из собственного зла, так как больше им делать не из чего. Но это без шансов.
- К слову, один из главных собирается привлечь систему к работе над тропами скорби, - сказал кто-то в зале.
- Вот псих, а...
- Да что с главных взять, те двое вообще панк-рок поют, перформансы устраивают, под скамейкой ебутся...
- Под скамейкой же неудобно, - резонно заметил кто-то.
В зале повисла тишина.
- В общем, животрепещущий вопрос скамейки, а заодно и планеты Нибиру и остальной неведомой ереси, обсудим на следующем заседании. Скоро рассвет, и наша задача - отбиться у врат Сталинграда, - подвел итоги человек в очках.
- Самое главное, чтобы хранители сил земли-матери вовремя очнулись и сделали, что должны...
Это Машка услышала, уже просыпаясь.
Никакого долга она не чувствовала, хоть и нужно было, наверное. Вместо этого она читала книжки и с Кимом разговаривала. Было чувство, что она учится чему-то, сама не знает чему, но было очень интересно.
А отец собрался и уехал в какую-то командировку, мать к себе уезжала. Машка когда-то очень хотела к ней жить попроситься, но посмотрела на нее в дверях, злую, и передумала.
А в следующий сон за Машкой пришли ангелы.
Она их не узнала поначалу, настолько они были не похожи на все доселе виденное. Строгие и спокойные, за ними алое пламя завесой, и обращались к ней не так, как другие существа. Слышно их было как приказ глубоко внутри, в самом сердце, но ощущение от этого приказа сопровождалось не сравнимой ни с чем свободой... а дальше Машка заснула глубже и уже видела протянутую к ней призрачную руку, схватилась за нее и вышла на поле.
Над полем в небе смеркалось, и земля была разрыта, а к ноге Машки жалась ее собака Джулька.
- Прошла же все-таки за мной в сон, - подумала Машка. За плечами снова был лук, и Машка уверенно пошла вперед и остановилась у камня с рунической надписью. Откуда-то она знала, что там написано "Защитникам мира - вечная память".
Послышался гул, вначале бессвязный, потом нарастающий, и стал песней без слов, а потом опять гудением, и отовсюду, как в первом Машкином волшебном сне, стали подниматься мертвецы, кто в лохмотьях, кто одет в красивую военную форму, кто с оружием... некоторые понимали, где находятся, остальных же держал только кордон города впереди, не давая заснуть снова.
И еще там была башня электропередач, нечеткая на фоне остальных образов, будто смазанная через несколько слоев прозрачного воздуха, как наложенные друг на друга фотографии. Над ней бесновались крылатые тени с острыми клювами, или кончики их крыльев были острыми... и гудение стояло в воздухе, будто тек по металлу бетон.
С востока вошла армия черных и страшных, безликих всадников, и откуда-то была слышна их песня.
- Давай, - тихо шепнул женский голос Машке, и Машка будто стала расти, становиться все старше и старше, сильнее и сильнее, уже не девочка вовсе, и не человек теперь, а дух, а вот уже и не дух, а божество. И сила земли, такая же, как разрытая черная грязь перед ней, строгая, как алое пламя в небесах, и прозрачная, как воздух в лесу, - была ее частью. Будто Машка - это город, а сила в ней - река, и дождь наполняет реку.
Машка вздохнула, сняла с плеч лук, - стрелы были черными и острыми-острыми, тоненькими, как травинка, - и выстрелила в небо.
Вихрем и водопадом, руслом реки сила земли обрушилась на бетон и металл, разогнала крылатых тварей, и башня рухнула в пыль, качнувшись и растаяв в небе.
Сотни тысяч голосов слышалось Машке, и она знала, что держит надежды и устремления людей, которые знали, что такое защита и честь, и хотели уничтожить врага, и время их отмщения настало.
А потом стемнело, и сон закончился.
Машка проснулась и помнила все очень-очень хорошо, даже то, что помнить не должна была. Спокойно, не дыша почти, слезла с кровати, потрепала по голове собаку, начала собираться в школу и вспомнила вдруг, что сегодня воскресенье. А будильник уже поставлен на семь, и не заснуть снова.
Она оделась и вышла гулять, ни о чем не думая, просто шагая на северо-запад по старому району, там были дома и дворики, качели и кошки, и прозрачное небо над головой. Слишком светлое для поздней осени, и листья почти уже все облетели.
Заплакать не получалось, останавливаться не хотелось. За поворотом вдруг оказалась маленькая березовая роща, и там был книжный магазинчик, а над ним вывеска "Новый мир". Он был уютным-уютным, с желтыми лампами внутри, хотелось зайти, купить шоколадку, посмотреть книжки, но было так грустно, что Машка отвернулась.
"Не пойду, не пойду", - думала она, - "чудеса закончились, не пойду туда больше, не хочу".
И тут рядом появился Ким.
Машка моргнула, удивилась очень, но это был он, не ошибешься.
- Мааашка, - он заговорил с характерным мягким акцентом, растягивая гласные, - а я тебя дома ищу, а тебя унесло неизвестно куда. Даже собаку не взяла!...
- Ким! Ты здесь? Почему?...
- А почему мне здесь не быть? - очень удивился Ким. От его удивления наваждение начало будто рассеиваться, и уже не было так невыносимо грустно до комка в горле, и мир снова стал цветным... но Машка шмыгнула носом и твердо сказала:
- Потому что чудеса закончились. Все закончилось, я сделала то, что должна была, теперь мне надо жить дальше, а тебе уходить, и ничего чудесного больше не будет.
- Э... а... Ким был явно обескуражен, положил руку ей на плечо и посмотрел куда-то вдаль.
- Постой, но почему закончились? Мы сделали то, что должны были, мы уничтожили врага земли и людей, исправили что смогли...
- Потому что в сказках всегда так! - настаивала Машка со слезами в голосе. - Герой делает что-то хорошее, а потом чудеса заканчиваются, и он возвращается домой, и помнит об этом всю-всю жизнь!
- Ааа, - рассмеялся Ким. - Понятно. В сказках, говоришь. Но я прожил долгую жизнь, - тут он захихикал, - и я тебе могу с уверенностью сказать, что в жизни бывает совсем иначе. В жизни за чудесами следуют другие чудеса, а за ними еще другие, еще лучше, и ничего вот так просто не заканчивается, поверь мне.
- Так что. мне не надо снова становиться обычным ребенком?... Машка не знала, как сформулировать горечь у нее внутри.
- Не надо. Ты не обычный и уже не ребенок, и ни от чего тебе не нужно отказываться, и я не уйду, если только ты не захочешь. И чудес впереди будет сколько угодно. И для тебя, и для меня, и для всех нас.
Машка рассмеялась сквозь слезы.
- Ну тогда в книжный магазинчик завтра пойдем, хорошо? Сегодня же выходной.
- Да. Сегодня выходной, - Ким взял ее за руку, рядом с ним было тепло, и они пошли домой длинной кружной дорогой мимо канала, моста и мерцающих в окнах магазинов гирлянд.