Глуховатый и уверенный голос Главы дома звучал на удивление уместно среди неподходящей для столь важной персоны окружающей обстановки. Пустые стены, натертых известью, деревянные столы и дыра на месте высокого стеклянного окна. Несколько оставшихся осколков даже не убрали перед его приездом.
Но он держался, будто бы разруха - в порядке вещей, а вихрь пылинок за его спиной, оседающий на фиолетовую мантию - знак особого благословения богов.
Ничего нового, на взгляд Элина, он не сказал. Речь его была о Слове, что держало Дом, незримый в небесах, символическое средоточие орденской культуры. Таких речей было семьдесят на сотню. Единственное, что сколько-то отличалось от привычного, - заседание отдела проходило в останках крепости Альд, что находилась рядом с южной резиденцией, и вот это уже было интересно.
Элин ожидал чего-то вроде задания по восстановлению крепости, как итог блестящей речи о детях Дома, владельцах сокровищницы неба, но его ожидания не оправдались. Несколько часов скуки, трещины в старых стенах, звон цикад за окном, - и Глава отпустил всех с поклоном.
Вернувшись в классные комнаты, Элин столкнулся плечом к плечу с Родо, выходящим из его комнаты.
- Ключ давай, - процедил Элин, протянув руку.
- Дорогой брат, разве удержишь в ладонях песок? - Родо был нагл и выглядел диковато. Не решившись на открытую стычку, ключ, тем не менее, отдал.
- Долго ты будешь этим заниматься? - Элин дрожал от ярости, но перешел на обычный язвительный и отстраненный тон, поскольку опасность ситуации с каждой такой выходкой братца становилась все очевиднее.
Родо вступил с ним в конфронтацию довольно давно и при поддержке старшего в роду, и поэтому Элин не мог просто его убить в поединке - это закончилось бы для него изгнанием или пленом. Родственных чувств члены ордена друг к другу не испытывали, хотя почти каждый так или иначе приходился родственником другому. Всегда находилось что-то поважнее братолюбия, что называлось то честью, то единством, то пресловутым Домом, но неизменно было жгучим и черным.
Это противостояние изматывало Элина и не давало сосредоточиться на своих делах, а Родо появлялся то тут, то там, вмешиваясь во все.
Вот и сейчас он приобрел нелепую привычку пробираться в личную келью Элина, воруя ключ у слуг или прибегая к теневым ходам, и устраивать там разгром. Будучи уже трижды пойманным с поличным, он не отпирался. Молчал, щурил узкие глаза, и безумие сгущалось вокруг него завесой.
- Пока ты не смиришься с тем незамысловатым фактом, что я, твой старший брат, решаю, как тебе жить и что делать, бедняжка Элин, отродье черни. Или пока, например, не расплачешься и не начнешь звать своего детского исповедника или отшельников...
Элин осмотрелся - вокруг никого не было. Толкнув Родо в первую попавшуюся открытую в тени дверь, он выхватил веер и хлестнул того по лицу. Кузен уклонился и ответил вихрем искр, разбившихся о камни.
Тогда Элин быстро исчез и появился снова, так неожиданно, что Родо побледнел. Длинные волосы с вплетенными на концах иглами хлестнули того по лицу, и Родо прижал руку к щеке, уже намереваясь звать не помощь иные силы, но Элин остановился. Плюнул на пол, шагнул в свой кабинет, захлопнул дверь.
***
К казням орден прибегал редко, так что толпа послушников заранее заняла места в амфитеатре подземного храма, покинув свои кельи.
Элин, как и все, знал историю приговоренного. Служитель ордена втайне занимался контрабандой драгоценностей, провел какой-то сложный заговор, почти преуспел, убил нескольких охранников и вообще показал себя достойным противником, глубоко понимающим принципы боевой чести.
Но теперь он был здесь, связанный, у столба в форме рогатки, в мертвенно-белом сиянии зала для приговоров, и его добродетель уже не имела значения. Вступали в действие иные силы и правила, ощутимые и незыблемые, как камни, и главным было, удастся ли ему встретить смерть.
Любой из потомков аниев мог сохранять память и силу на всем протяжении умирания и после него, не забывая о своем бессмертии, и приговоренных никогда не лишали этой привилегии, это тоже было законом.
Исполнитель приговора беззвучно читал заклятие с прозрачного листа, приговоренный был бледен и спокоен, и жизнь уходила из него по капле, как пламя гаснущей свечи.
Лишь в самом конце он испугался и вздрогнул, когда начали рваться связи с силой, редко кто может вынести это спокойно.
Его страх передался силе, и она ледяным вихрем, вспышкой синего света хлестнула по глазам исполнителя и судей, пронеслась по залу, и Исайя, Глава ордена, остановил ее движением руки.
- Я так и знал, знал, что не хватит для бунта!... - прошептал сидящий рядом с Элином.
Элин побледнел и ничего не ответил.
В считанные секунды Исайя и исполнитель переглянулись, и исполнитель кивнул. Он встал напротив приговоренного, ветер ниоткуда пронесся по складкам его одежды... и отдал приказ силе восстать против носителя.
Он рисковал лишь немного. Сила помедлила и острыми гранями обрушилась на приговоренного. Несколько минут - и все было кончено.
Через вихрь ледяных осколков Элин видел его лицо. В последний момент тот мысленно протянул руку и погладил обезумевшую силу, будто бы прощает и зла на нее не держит. Это хорошо, это давало ему шанс обрести силу снова, но - едва ли он сможет теперь пройти коридорами смерти, сохранив себя.
***
Исайя не стал встречать полководца Бродина, сидя на троне, в окружении свиты. Они оба сели на деревянные стулья на открытой веранде, и вокруг не было ни души.
Как обычно, Бродину показалось, что свет поменялся местами с тьмой, когда Исайя коснулся его руки, приветствуя. Хорошо, что с детства он был приучен говорить с орденскими высшими чинами. Один из очень и очень немногих людей, удостоенный такой привилегии.
- Что ты приготовил мне? - голос главы ордена был ласков и вкрадчив.
Ответить было нечего. Через день, не успеет зайти солнце - начнется то, что Исайя называл "операцией", а смертные могли назвать лишь войной. Бродин скомандует, и армия пойдет неумолимо и жестоко, как сход камней с гор. И старик, власть которого была высшей и единоличной во всем кольце миров, не сможет взять с него ничего более, кроме победы или поражения. Это делало его практически неуязвимым перед главой, и он наслаждался этим.
- Меня беспокоит, - Бродин старался не выдать главного, - что на той стороне реки живут жены, отцы и братья моих людей. Когда-то мы были единым народом, и разрушать связь сейчас - черно и горько.
- И ине было горько, - стукнул ладонью по столу Исайя, - горько и одиноко. Но я шел к своей цели.
- Так же, как и я, - ровным голосом отозвался Бродин.
Они замолчали.
- Теперь, когда разделены народы, у тебя есть магия, а у меня - всего лишь люди. Вполне очевидно, на кого стоит делать ставки. Я бы на их месте не сомневался.
- Видишь ли, - Исайя наклонился к нему, горячим шепотом обдав ухо, - не говоря о том, что мои детишки плохо себя почувствуют, если им будет не с кем себя сравнивать в лучшую сторону, - им иногда необходимо есть. Хлеб и мясо, ловкие руки на кухне, чистые стены в кабинетах, постройки и мосты, дома аристократов и пристанища гостей, кроме возведенных вне времени - все это делают люди, растят, собирают, строят. Не недооценивай людей, никогда. Береги свою чернь. До последнего солдата, до последнего раба. А я, в свою очередь, буду держать твои тылы, и, повторяя утреннюю молитву, знай, - ты молишься и мне тоже. Знай.
Бродин серьезно кивнул. Он увидел, что старик поддался слабости, и это его обрадовало.
Когда он ушел, Исайя начал нервно раскачиваться на стуле. Стул немилосердно скрипел.
***
Невозможно было освободить вечер для себя уже несколько недель. Операция и множество связанных с ней мелких заданий, постоянные совещания, которые особенно изматывали, - Элин сейчас был вовсе не рад этой загрузке.
Но даже в свободное время свой бунт обдумывать он не мог. Мысли терялись в тумане, не обретая формы. Где ему скрыться, как распорядиться силой, кто будет его союзником - все это было подобно невидимым камням в саду, один из которых всегда скрывается за остальными.
Эпизод с Родо стал поводом, который мог быть понят даже членами орденских родов, что не были под протекторатом ордена. Если придется бежать к ним, - объяснение у него будет. Кретин братец оставил у него под подушкой любовное письмо, несущее столь явные следы безумия, что усомниться не мог лаже простолюдин.
Что-то было искажено во всей системе ордена, сложной, неуловимой для контакта, опутывающей и связи крови, и связи силы целого мира единой упругой паутиной. Но когда порча проникает внутрь - недолго ждать времени гнева богов. Об этом знали все. Такой аргумент был бы понятен даже людям, презренной, но крепкой опоре мира.
Сам же Элин знал, что объяснение это - почти фикция относительно сплетения судеб, где были он и Родо, Исайя, его бунт и прекрасный дух с белоснежными волосами, могущественнее целого мира. Этот таинственный узел он держал своим вниманием более десятка лет, со времени своей инициации, изгнания, обретения власти вновь, снова и снова пытаясь разгадать его узор. Очевидные исходы - казнь, лишение силы, гнев богов - были далеко не столь очевидными внутри этой игры, потому что в ней каждый знак означал не совсем то, что во внешнем мире.
К примеру, письмо это дурацкое значило страшную опасность для Элина лично, но ордену опасности нет, даже если весь мир узнает о порче, и так далее, и тому подобное, множество и множество знаков и загадок.
Но вся схема в целом, как иероглиф на воде, которая еще не стала льдом, ибо далеко до осени, - означала то лишь, что Элину нужно уйти из ордена и прекратить его власть.
Привычкой его стало ежедневно задавать себе вопрос, будто снова и снова раскладываю пасьянс, - зачем я делаю это? И искать истинный ответ, который становился опорой для дальнейшего хода.
И сегодня, в сумерках, в гостевом кабинете, ответ был... Элин попробовал его на вкус, встряхнулся и произнес одними губами - "я ухожу, потому что я не согласен с внешней политикой ордена. Совершенно не согласен".
И сразу же слуги ввели отшельника.
Элину почудилось, что где-то бьют часы, хотя отсюда он не мог слышать звона клепсидр на озере.
Послушники и магистры ордена сами не сражались и отнимали жизнь намного реже простолюдинов и касты солдат. Будучи практически бессмертными и поддерживая это бессмертие силой умерших Древних, они избегали лишний раз заглядывать за грань жизни и смерти. Но было одно дело, которое орден брал на себя сам, - устранение отшельников, на всех уровнях существования, которых можно было коснуться, включая и смерть тела.
Отшельники были сектой, или народом, составляющим, формально, политическую оппозицию среди священников, которые правили людьми. Священники были под протекторатом ордена, сам же орден среди людей не появлялся, сохраняя нейтралитет, обучая и изредка, лишь в случае крайней необходимости, помогал заключать перемирия в гражданских войнах, что вспыхивали практически постоянно.
Но отшельников, исповедующих лживую веру в Единого Бога, могущественных безумцев, со странными взглядами на жизнь, странными проповедями и еще более странными книгами, - орден привечал, разубеждал, старательно ловил в плен и уничтожал.
И каждый раз Исайя поручал магистрам не самых высоких рангов проводить беседы с ними и рассказывать потом, что узнали.
Вот и пришло время беседы для Элина. Он встал, приветствуя отшельника. Когда того ввели, огонь в камине качнулся и зеленовато-красные тени наискосок легли на белую стену и пошли волнами, как трава под ветром.
Отшельник буркнул что-то в ответ на приветствие и демонстративно помочился на пол. Элин предвидел эту выходку отчаявшегося, так что спокойно подвинул отшельнику кресло и усадил его, держа за плечи, обращаясь с ним уважительно, как с любым старым человеком.
Беседа проходила, как обычно и проходят такие беседы. Отшельник говорил о вере в Единого Бога, Элин мягко возражал,что ничего подобного существовать не может, а есть лишь фантомы воображения низших существ, лишенных реальной власти... Отшельнику было больно, он не хотел умирать, он кашлял, а Элин пододвигал ему воду, приглушал магией огонь в камине, вместе с ним бродил по извилистым тропам его разума, встречая огненных духов, - уже знакомых, они охраняли каждого отшельника, никто не знал, почему. Но орден был сильнее, и Элину хватило бы силы, чтобы убить всех отшельников земли, выйдя на них через кровь и душу этого старика. Но, разумеется, это было бы неразумно, и поэтому - беседа шла до глубокой ночи, никто не сдавался, ничего не происходило. Немного не дотянув до полного погружения старика в безумие, Элин решил, что достаточно.
Он вышел из комнаты, встряхнувшись, думая только о прохладной воде бассейна, о медитации на крыше, о побеге, о духе с белоснежными волосами, - только не о политике. Это было просчетом, за ним следили, и старшие узнают, что он был слишком мягок. Но ему такое прощалось. Ему прощалось очень многое, и кто-то другой уже гордился бы, а впрочем, может и он гордился?...
Стройный юноша-прислужник вытянулся у стенки, ожидая приказания.
- Убить, - меланхолично распорядился Элин.
***
- Итак, ты полагаешь, что твои обиды достаточно обоснованы?
- Полагаю, - голос Родо был тверд.
Законы ордена традиционно уступали закону рода во внутренних делах, но сам глава ордена, основатель первого дома так давно, что четыре языка сменилось в мире и четыре веры - он сам был законом, и сам уже был проводником закона не верой, а действиями.
Родо же верил Исайе, своему деду и кровнику, был его непрямым наследователем и советником, как прежде Элин. Но Элин был изгнан за запретное действие и слова его советов навеки застыли в воздухе, пригодные лишь на то, чтобы пугать и отстраняться, блуждая по коридорам.
И сейчас он верил, что недостающее звено в его схеме, - его оправдание - будет у Исайи.
"В руки твои предаю.." - прошептал он про себя, и ответил вслух - да.
- Да, отец. Обиды мои обоснованы, и слово обвинения основывается на неопровержимом.
Спутница Родо поежилась от холода, немного демонстративно, отыгрывая роль любимой изукрашенной и принаряженной игрушки своего владыки, которая живет лишь ощущениями, не разумом.
- Хорошо, - кивнул Исайя. - Тогда я отдаю тебе Элина, ставшего мне сыном, и суд над ним вершить - тебе. Когда-то он был частью нас, нашим кровником, но смешал свою кровь с иными родами и пал. Бери кого пожелаешь в исполнители, используй свои ранги и полномочия, - он помедлил, - а оправданием тебе пусть будет результат.
Родо кивнул.
- Не забывайте, - голос Исайи был нежнее птичьего пуха, - процедура преследования должна быть истинной на каждом этапе и в каждом действии, иначе вам ни обойти, ни отменить ни один из орденских рангов без наступления войны гнева богов. И ты знаешь, что ты должен достаточно обезуметь, чтобы свершить возложенное на тебя.
- Скажи, отец, - Родо наклонился к Исайе и перешел на высокий стиль языка, - одобряешь ли ты саму казнь для брата? Ни выхода в жизнь, ни выхода в смерть..
- И бессмертие в заточении, - добавила женщина.
- Мне нужно знать, возможно ли это в принципе, - резко ответил Исайя. - И если да, то все силы тебе в помощь, а если нет, - что ж, мы останемся с этим знанием и будем решать, что с ним делать, как решали и поныне в ордене, на чем стоим всегда.
Родо немного не понравилось приравнивание его высоких чувств и помыслов к добыче знания, но здесь слово ордена было выше слова рода.
***
Это был странный город; таких было несколько, но они не складывались в единое целое и никто не знал о них более самого необходимого и несущественного.
В каждом из этих городов были храм или башня, нерукотворные, созданные высшими иерархами ордена из камней, силы и крови, и кроме этого, ничего более живого в этих городах не было. Никто их не заселял, и на карте они образовывали мертвый круг. А снаружи была крепость, земная, обычно разрушенная, фиксирующая их целостность.
Сегодняшний бой велся на территориях такого города, и центром его была башня с часами, построенная, по преданию, легендарным братом предшественника Исайи, еще до Раскола.
Эпоха сражений настала на орденских землях уже при долгой власти Исайи, и простакам думалось, что так было всегда, но раньше было иначе.
Изначально рас, что выше людей, бессмертных и имеющих право на правление, было две, и баланс интересов между ними обеспечивался союзом живых и мертвых. Черные братья, одним из которых и был тот, чьего имени не сохранила история людей, бродили среди мертвых, а внешняя власть ордена по эту сторону жизни держалась на науках, искусстве и денежном процветании. Но в результате свары черные братья с их предводителем ушли, оставив только потомков, вынужденных жить без призрения старших, да еше Кладбище Древних, могилы аниев, средоточие легендарности, недвижную опору силы. И несколько тысяч лет никто не пытался разбудить тамошних мертвых даже для того, чтобы просто почтить их беседой.
Бродин вьехал в толпу, возвышаясь над ней на коне, и взмахом руки заставил всех, начиная от тех, кто был в зоне его видимости, и заканчивая задними рядами армии, прислушаться к длинной пронзительно-печальной песне флейты битв, звук которой уходил корнями в вечность. И когда схватка началась, этот звук будто бы продолжился в пространстве ином и вышнем.
Умирающие падали в заросли, сразу же теряясь из вида.
Время для главного удара пришло неожиданно, несмотря на все предварительные расчеты. Как-то внезапно магистр, один из шестерых, пронзительно закричал, преображаясь, и в следующий момент существом их слитых двух материй и четырех крыльев обрушился туда, где с высоты толпа казалась черной. Все было кончено за шестьдесят долгих минут, а остальным не удалось убежать, потому что город взял их в кольцо. Так была выиграна последняя битва в войне ордена.
Эти магистры, способные объединяться с существами из иного мироздания, во всем подобными им и во всем же отличными, были притчей во языцех даже среди остальных магов. Подготовка, позволяющая взять в плен союзников такого уровня и заставить их воевать, убила шесть рискнувших из двенадцати, но шестеро справились с этой задачей.
Молодому полководцу, только что одержавшую важнейшую в своей жизни победу, была интересна другая подготовка, которую он вел сам, и где его участие не описывалось какой-то гипотетической судьбой, а сводилось к сумме конкретных дел. Но все эти дела были среди людей и для людей, а потому не интересны ордену.
После боя солнце казалось черным, и свет - черным, а показывали ли часы на башне точное время - неизвестно.
***
В изгнании Элин научился двум вещам в совершенстве, - отличать свободу и несвободу, которые выглядят внешне одинаково, и хранить верность небольшим важным вещам. Здесь не крепость Манх северного округа, здесь не столь высока власть, но и в загородной резиденции он поднимался на крышу осматривать владения ордена, переняв эту привычку у... впрочем, важно ли, у кого? И здесь он игнорировал все правила, которые можно безнаказанно игнорировать не за счет власти и ранга, а за счет личного стиля. И здесь опаздывал на утренние молитвы, и здесь на всякий случай искал союзников среди черни, и здесь же об этом никто не знал. Это поражало его больше всего, хотя он знал, как опора достоинства ордена держится на унижении черни.
Сам же он, проведя в изгнании несколько лет бок о бок с чернью, извлек из этого некоторый опыт, отличающийся от орденского. Он узнал и увидел, что люди - земля и вода мира, и читают письмена облаков, и магия дышит среди них иначе, но истинно. Страшно было и помыслить заявить такое вслух.
И потому в планах среди важнейших союзников у него был Бродин, выходец из черни... если его не казнят раньше.
Отчетливая мысль о казни, черная и гулкая, как кованое железо, отличалась от остальных. Элин знал, что это голос судьбы, и голос звучал все чаще.
А свобода его была, к примеру, в том, что южная резиденция далека от основных владений, хотя другой бы счел это несвободой. Десятка три основных сил слабели при удалении от столицы, и обычно магистрам ордена приходилось нелегко. Поэтому задания в западных и восточных резиденциях никогда не длились долго.
Несвобода же была в том, что его узнают в лицо на кладбище, куда он сейчас отправится, каждый из живых, кого он там встретит, хотя бы он и не прошел до конца без стражников, и другой бы счел это свободой.
Риск был оправдан, и голос судьбы был верен, так что Элин решил не тратить время на придумывание легенды для живых, а сразу пошел на кладбище.
Перед этим он посмотрел в зеркало, краткой вспышкой высокой памяти сохранив свое пребывание здесь, в этих недружелюбных камнях, садах, коридорах и водах.
- Третья часть вод, погибель моя, - он быстро шел по лабиринту из колючих кустов, ведущему от новой части кладбища к древней, - наблюдателям же отвечал коротко "мне нужно туда", пока не пришел туда, куда было нужно, - погибель моя и нераскаяние...
Остановившись у камня-куба, он расстегнул защитные браслеты на запястьях и сбросил их на траву. Сумерки быстро стали ночью, как горящая трава - пеплом.
Канон требовал стоять, положив руки на камень, но Элин прислонился к нему спиной, будто отдыхая, и закрыл глаза.
Тысячи голосов звучали в нем, и не все были истинны, но решимости было достаточно, чтобы услышать главное.
- Я часть вод, часть крови вашей, предки, - голос его звучал спокойно и тихо, - и я прошу вас проснуться и встать на мою сторону, под мои знамена, живыми или мертвыми. Каждого, кто слышит меня - я держу сердцем...
- Ты не прошел инициации, - прозвучал голос.
- Да, но мне грозит опасность, и я должен закончить дело.
- Какое у тебя дело? - многоголосье было ответом.
- Прервать власть ордена.
***
Кто-то наверняка проснулся от пронзительного визга на весь коридор, хотя было время второй службы.
- Ании вернулись!
- Идиот! - громкий выкрик в тон из ближайшей кельи свидетельствовал, что высказывание не было воспринято всерьез. Но Родо это не смутило, и он побежал по коридору с выкриками "Ании, ании вернулись!...", периодически странно криво подпрыгивая и заваливаясь на один бок. Его длинные косы при этом хлопали по плечам, как пучки лоз, брошенные для плетения корзин на каменный пол.
Элин вышел, закутавшись в темную накидку, и осторожно пропустил бегущего братца мимо себя, заодно и с целью узнать, не ему ли адресована эта сцена. Но нет, Родо изображал сумасшедшего будто бы исключительно для собственного удовольствия.
Оставалось всего лишь несколько дней до начала конца, но Элина не смущали ни события, ни взгляды, ни нечто более важное, - пение сверчков в коридорах, что складывалось в песню войны и гибели. Он был в оцепенении, сонном, приятном и легкомысленном, с самого дня возвращения с Кладбища Древних, и как же оно отличалось от всего предшествующего напряжения.
Завтра несколько слов безумца обсуждало множество разумных, столпившись в главном зале собраний.
Элин вошел туда, ступая легко и ни на кого не глядя. И взгляд самого громогласного из спорщиков остановился на нем, лишь когда день клонился к закату, а обсуждение - к бессмысленному концу, что и бывает, когда вместо знаний лишь слухи.
- А что скажет господин бывший советник? Возможно ли, что это не речи безумца, а прозрение, как в старые времена, что сулит гнев богов? Могут ли ании вновь ступить на верхние земли?
Элин улыбнулся.
- По моим данным, - он переплел тонкие пальцы и задумчиво оперся локтем на старинную искусной работы книжную полку, чем сразу вызвал неудовольствие половины магистров и их свиты, - собранных в северной резиденции...
Упоминание северной резиденции вызвало вторую волну неудовольствия, - напоминание о почете, оказанном ему, а не им, многие из которых не никогда покидали пределов юга.
Он продолжал:
- Ании ушли вовсе не в нижние миры, разочаровавшись в красоте, лишенной силы, что подобна струнам стальным. Они поднялись выше, оставив своим наследникам силу, что зарождается на границе "ничто" и "все" и противостоит времени. Говорят, что они попросту отбросили ее, как дама выбрасывает увядший цветок. Но говорят и иначе, - что они следят за тем, как используется их наследие, даже сквозь толщу черных вод, вод смерти, вод забвения... куда мы погрузили их.
Третьей волны неудовольствия не последовало, хотя эта речь еще по нескольким причинам была вызывающей и дерзкой. Слышно было, как стрекочет цикада.
- Ну, и если предположить, что их это волнует, почему бы им не вернуться? - Элин улыбнулся. - Но это лишь предположение, кроме того, вопиюще политически нецелесообразное...
Гул голосов заглушил его. Выступление был окончено, и можно было уходить, что он и сделал, ступив на мокрую от росы траву и скрывшись в темноте. Не удержавшись, он постучался к Древним и засмеялся.
Ответ был "мы ждем твоего приказа", как и вчера, как и со дня возвращения с Кладбища.
***
До нападения оставалось три дня. Небезопасно было обдумывать свои планы среди слышащих мысли, но у Элина было множество неизвестных, в рукаве и за плечами, его оружием была тайна, известная всем так хорошо, что стала мифом и потому недосягаема.
Сам орден упоминал источник своей силы - аниев, древних умерших божеств, - в двух третях официальных заклятий, и называл их имена в неофициальных. А Элин, проникнув за ограду кладбища, узнавал их имена и историю, специально засыпая так, чтобы душой остаться и в сегодняшнем дне, и в завтрашнем, и в прошедшем, и там, на границе прошедшего дня, расцветали фиолетовые цветы...
Дни же нужно было проводить, улыбаясь, и он улыбался тому, что его знание и знание ордена об аниях совпадали, отличаясь только в мелочах, которые можно списать на перевод.
- Меня, наверно, назовут смутьяном, когда будут казнить, - меланхолично думал он, - нарушителем традиций, ниспровергателем устоев. Но мне об устоях известно больше и знание мое вернее орденского, - я надеюсь, надеюсь. Только бы дождаться конца войны.
Война же не завершилась последней схваткой на башенной площади. В ордене об этом не говорили, но люди ушли в подполье и засыпали с оружием, а все магистры, применившие силу потусторонних союзников, или умерли, или исчезли.
Но должно было быть некое событие, завершающий ритуал, речь главы ордена, в конце концов, чтобы послушники и магистры переключились на что-нибудь другое. Постоянная боевая готовность может сделать их недостаточно восприимчивыми к гневу богов, так сказали ании.
Вырезанные ажурным треугольником листья, медленно кружась, падали на поверхность реки.
Два дня до нападения.
Перед вечерней службой Элин чуть было не поддался искушению посчитать, сколько вероятных врагов у него здесь. Но это было бы совершенно неверно. Все станут его врагами на этом уровне мира, вся сила рода восстанет против, так какая разница, десяток тайных агентов от Родо караулят его в тени или десять тысяч?
Последний день осени, яркое солнце короткого дня - и все должно было решиться сегодня.
Элин, посмеиваясь, думал, что проделает ту же безумную выходку, что и тогда, давным-давно, в северной резиденции, когда он на глазах у сотен магистров сорвал свои знаки отличия - ленту, звезду, и прочее, и прочее, и выбросил всю эту кучу сверкающих штуковин в бездонный колодец в орденском дворике, - как знак того, что сила подчиняется его слову не хуже, чем символам орденской власти. И да, все получилось, только первые дни было немного сложно перестроиться на прямое управление силами, - Элин улыбнулся, вспоминая, как открывал огненный ход в библиотеку и как позже в изгнании разговаривал с кухонной чернью о магии, выясняя, что именно они понимают и как много могут использовать.
Традиционно считалось, что люди к магии нечувствительны и могут ее воспринять лишь от потомков аниев. И Элин, поскольку мытье посуды и уборка туалетов не занимали все его время в изгнании, изучал этот вопрос - без особого интереса, просто потому, что под рукой были люди и их знания, и он сам - чужой в чужом королевстве, изнанке ордена для ссыльных.
Но его вернули из ссылки, очень поспешно, наделили довольно странным, но влиятельным рангом и отправили в южную резиденцию. Уже тогда было понятно, что дни его сочтены и в живых его не оставят, найдя лишь достаточный повод - между традицией и смутой.
И он попросту не успел узнать всего. И иногда скучал по приготовлению еды своими руками, - здесь слуг было столько, что рябило в глазах, и были они исключительно тупы и предусмотрительны, как сын Исайи, строитель крепости Манх.
Здесь тоже был колодец в жарком дворике, постоянно наполненным солнечным светом, но Элин выбрал для своей последней молитвы Сады Блаженных - беседку и рощу вокруг.
Он не успел даже начать собираться. Вошел слуга и привел за собой полководца, грозного и решительного, одного из тех, с кем Бродин шел на войну.
- Да-да? - Элин изобразил искреннее радушие, понимая, что никто не пришлет главного военачальника армии, чтобы его арестовать. Возможно, он и сам под арестом.
- Я под арестом, господин. У меня есть четыре часа до казни.
Элин хлопнул в ладоши от восторга.
- За эти четыре часа мы не будем выяснять, в чем ты провинился? Найдем более приятные занятия?
- Да, господин хранитель памяти. Я пришел, чтобы просить вас о чести сохранить мою память после моей смерти, не оставив семью мою без призрака, - буднично и сдержанно ответил тот.
Элин стремительно вытолкал слугу, захлопнул дверь, наклонился к уху военачальника и прошипел:
- Тебе выпал уникальный шанс, добрый человек. Только сегодня я, хранитель памяти ордена, великого из величайших и дальше по известному тебе тексту, сохраню не только твою память, но и твою жизнь.
С этими словами он взмахом руки, исчерпав половину текущей силы, открыл другую дверь и вытолкал полководца туда, наружу, в недосягаемые земли, под защиту его страны.
Оставшись на мысленном контакте с ним, он предложил ему ничего не бояться и первые дни после перехода привыкать к незнакомому миру, затем оборвал контакт и вышел из комнаты.
В соседней арке появилась тень первого из убийц.
До Садов Блаженных три коридора и лестница вниз.
Шанс успеть был, и Элин не собирался его терять. Семнадцать шагов, пение птиц, безумный смех Родо за дверью, фиолетовые цветы... алмазная пыль, путь наверх...
И когда другой солдат, Бродин, вырос громадной тенью в проходе, схватив Элина за руку и втянув его в кладовую, Элин сохранял хладнокровие, сейчас его бы не сбил и обрушившийся вулкан. Он спокойно и пристально смотрел на тяжело дышащего солдата.
- Я здесь, чтобы спасти вас. Агенты повсюду, а я знаю о происходящем - от того, кого знаете вы лучше всех прочих.
Он разжал руку, и на его ладони была звезда.
У Элина потемнело в глазах.
- Ты можешь разговаривать с ним? - спокойно. - Я всегда это знал, что люди - могут. Но ведь он не стал бы действовать в мире. Что же произошло?
- Битва была проиграна, потому что союзники магов оставили их перед тем, как их сила разрушила бы мир.
- Предполагалось, что они не узнают, - Элин громко рассмеялся, но тут же замолчал. - Ну, этому я тоже не удивляюсь. И что же мы будем делать?
Бродин молча вынул нож из ножен и принялся перерезать себе горло. Спокойно, уверенно, не отводя взгляда от его стекленеющих глаз, Элин читал то, что не было сказано человеком.
Его союзник, дух, имени которого нет в языках, научил полководца открывать двери смерти в бессмертие, так как счел его достойным. Человек смертен, но потомки аниев могут переходить через смерть, как душа переходит вброд сон. Ему нужно войти в ту дверь, которую откроет своей смертью умирающий человек... лишившись сил, но это неважно, палачи все равно их отберут, убежать никак.. и там закончить то, что начал, потому что здесь, на этой стороне мира, в этом времени и сонной резиденции, среди садов и беседок, конфликт решен быть не может.
Элин легко удержал падающего мертвеца одной рукой. Дверь уже взламывали, и за секунду до удара он успел шагнуть в чужую смерть, оставляя свое тело, как оставляют на полу сброшенную одежду, ступая в нагретую воду ванной.
Открыв глаза по ту сторону смерти, Элин с удивлением обнаружил, что его сила не покинула его, стоит рядом безмолвно, как сверкающий серебристый призрак. Впереди была пустыня и низкие дома, и костры на горизонте.
- Вы, как всегда, приятны и обаятельны, - Элин улыбнулся и подошел. Он был на голову выше всей толпы босоногих, хмурых аскетов.
Сила их была как раскаты молнии.
- Давай, верши суд, мертвец, - отшельник был хмур и непреклонен.
- Эээй, - запротестовал Элин, - во-первых, я не полностью мертв, во-вторых, мне бы прийти в себя после перехода и определиться с местом и временем...
Он понимал, что никто ему сделать этого не даст, но ситуация его забавляла до глубины души.
Отшельники нахмурились.
- Ладно, ладно. - Элин отошел, поискал, где сесть, и уселся на какую-то торчащую из песка кость. Горячий воздух обжигал кожу.
Мысли отшельников, как и всех людей, читались огромными буквами на белых листах. "Мы возглавляем Сопротивление ордену, - было написано там, - мы изменяем мир, сожигая огнем старый".
Элин прекрасно знал, что это на самом деле делают ании, но разубеждать отшельников было бы крайне неуместно и несвоевременно.
Мелькнула последняя мысль, - а когда все будет кончено, его так и оставят среди этих плебеев и хмурых рож? Разумеется, эта мысль не удостоилась внимания.
Элин посмотрел в небо и пошел вперед, в сторону восхода, а за его спиной разгоралось кровавое зарево.
- Третья часть вод, погибель наша, кровью сделается, - море коснулось его ног и ровной волной растекалось по горячей земле. Отшельников он видеть не мог, но чуял, что они стоят спокойно, теснясь друг к другу, сосредоточившись.
- Я призываю суд гнева богов, - тихо, обычным голосом. Темнота на востоке. - Я призываю суд гнева богов, судить орден и дела его.
***
Было ли это сном, Элин не знал, но только что он закончил болтать, а мудрец, сидящий рядом, - записывать.
- Погоди, дух переведу. Вот, и после того творилось множество странных вещей, а гнев богов коснулся и меня, ввергнув в ад и безумие, я ведь далеко не безгрешен, как говорят у вас...
- Не надо, как у нас, - мягко поправил старец, - вспоминай, как все было.
- Ну что ж, летописец, тогда обрати особое внимание на то, что на самом деле главой ополчения оказался сын архитектора, который, как я думал, вечно погребен под грузом своего несвоевременного знания.
- Это будет другая история, - старец был тверд.
- Жалко, это ведь самое интересное!... - Ну, впрочем, ладно. Записывай, - я, последний магистр мертвого ордена, знающий смерть и бессмертие, беспристрастный свидетель правды...
Элин зашелся хохотом.