![Калязин. Радиотелескоп РТ-64 []](/img/s/shavirin/fare_thee_well/kalyazin.jpg)
Город Калязин. Радиотелескоп РТ-64
|
Жуковский. »Двенадцать спящих дев» |
Эпиграф к восьмой главе »Евгения Онегина» Пушкин взял из стихотворения Байрона »Fare thee well», написанного по случаю его развода с женой Анабеллой Мильбанк. Текст можно понимать буквально, или как фразеологический оборот, поэтому смысл эпиграфа неоднозначен. Буквально, в переводе с английского, фраза »fare thee well» означает »Прощай» или »Счастливого пути». Именно так обычно и переводится этот эпиграф в примечаниях к роману »Евгений Онегин»: »Прощай и если навсегда, то навсегда прощай». Однако существует устойчивый фразеологический оборот »Fare thee well» означающий — »В высшей степени» »завершённый», »очищенный» и даже »просветлённый». Слово »fare» по-английски ещё и »плата за проезд». Слово »thee», означающее »тебе» или »тебя» подчёркивает единственность адресата. Это слово было устаревшим уже во времена Байрона и используется в литературе только для выражения »высокого стиля». »Thee» созвучно эпитету »The only», »Единственная» и часто встречается в английской King James Bible[1] только для обращения к богу. По отношению к женщине, слово »Thee» подчёркивает её возвышенность и божественность в стиле блоковской Прекрасной Дамы. Набоков, Лотман и другие литературоведы не приходят к единому заключению о том, что может означать этот эпиграф, кто с кем прощается и что из этого следует. В последней главе автор прощается с читателем, герои романа прощаются друг с другом, но что же в действительности этим эпиграфом хотел сказать Пушкин?
Нужно вспомнить некоторые обстоятельства развода Байрона. До своей женитьбы, Байрон вёл достаточно вольный образ жизни, у него было много романтических приключений, которые молва часто дополняла деталями из его поэтических произведений, вызывая широкий общественный резонанс. Анабелла была напротив девушкой строгих правил, набожной и богомольной. Выходя замуж, она поставила своей целью »спасти » Байрона, вывести его на »путь истины». Разрыв произошёл очень резко, когда они были в разлуке. Судя по всему, Анабелла заподозрила своего мужа в любовной связи с его родной сестрой и мужчинами. Эти слухи активно подогревались общественным мнением, никогда не жаловавшим свободного поэта. В центре скандала оказалась маленькая девочка, родившаяся у Байрона предположительно от своей родной сестры. Детали развода Байрона были рассмотрены Стефаном Цвейгом в рассказе »Тайна Байрона».
Для человека »жёстких правил», каковой была Анабелла, различие между »реальным человеком» и »мнении об этом человеке» стирается. Реальный и живой Байрон Анабелле был враждебен. Когда мёртвое и живое встречаются всегда возникает »раскол». Нужно вспомнить »пропахшего старца» из романа Достоевского »Братья Карамазовы». Прижизненная святость старца является свойством мёртвым и жёстким. Но тлетворный запах мёртвого тела является свойством живым и естественным, а поэтому уничтожает »мёртвую святость». После смерти своим запахом старец как бы говорит почитавшем его при жизни за святого: »fare thee well». Если будет доказано, что автором »Слова о полку Игореве» был живший в XIV веке Сергий Радонежский, то превратившись из »святого» в поэта и бунтаря он также сможет сказать жрецам его икон »fare thee well», даже если это прощание навсегда. Восьмая буква каббалистического алфавита »Хет» символизирует чудо или нечто, противоречащее естественному ходу событий, значит в восьмой главе нужно ждать чудес.
Творчество Пушкина — это центр русской литературы, центральное произведение Пушкина роман — »Евгений Онегин» а кульминацией романа »Евгений Онегин» является последнее объяснение Евгения с
Татьяной. Главную идею этого диалога объяснил мне мой учитель по физике Владимир Владимирович
Бронфман. Я учился в физико-математической школе и был одним из самых сильных физиков класса, а по
результатам городской олимпиады входил в сотню лучших физиков города, однако в выпускном классе
уделял науке не так много времени. Меня увлекала политика, литература и другие гуманитарные
направления, а про физику я забыл. Моему учителю это очень не нравилось, он хотел сделать из меня
учёного профессионала, а поэтому однажды он рассказал мне, что если я совсем его достану и выведу
из себя, то вместо ругательств и поучений он будет очень вежлив, мягок и тактичен по отношению ко
мне, что называется »верным снимком du comme il faut...», то есть »благопристойности». Во всех
прижизненных текстах »Евгения Онегина» в этом месте стоит пропуск, а не »Шишков», как обычно,
принято печатать, додумывая за Пушкина. Каждый может попробовать подставить туда своё имя и точнее
объяснить оборот. Кюхельбекер принимал это на свой счёт. »Вильгельм, прости». Моё вполне
подходит...
Она казалась верный снимок
Du comme il faut... (Сергей, прости:
Не знаю, как перевести.)
На выпускном экзамене по физике мне достался достаточно тонкий вопрос про второй закон Ньютона и чем отличается »инерционная масса» от »гравитационной». Я поплыл и мой любимый физик, не моргнув глазом влепил мне тройку в аттестат. Его действие было совершенно адекватно моему выступлению на экзамене, он поступил вполне du comme il faut. Тройка по физике, однако, не помешала мне получить две пятёрки за устный и письменный экзамен при поступлении в МФТИ. Согласно его логике, он мог бы обругать меня десять раз, заклеймить позором, но всё же поставить положительную оценку, ведь я по факту был сильным физиком, но он к тому времени уже так разозлился на моё равнодушие, что в ответ решил показать своё равнодушие к моим проблемам и очень вежливо и пунктуально влепил мне тройку по профилирующему предмету. И когда, встретившись с ним через двадцать пять лет, я напомнил об этом, он не изменил своего мнения по поводу того, что сделал.
Традиционно считается, что выражение особенно сильных чувств на сцене, в кино и даже в жизни должно привести к максимальному воздействию на аудиторию. Но, в романе »Евгений Онегин» максимальное возбуждение чувств происходит, когда героя обливают ушатом холодной воды: не сильными эмоциями, а наоборот, ледяным равнодушием. Объяснение Онегина с Татьяной в третьей главе приводит лишь к усилению её чувства и желанию понять характера Евгения. В ответ на равнодушное забвенье, ожидавшее Ленского за гробом, печальное лицо Татьяны покрывается »смертной бледностью», что означает высшее проявление чувств. В седьмой главе Татьяна спокойно и строго, при звуке жужжащих жуков, изучает и анализирует что случилось с ней, Владимиром и Евгением. Холодное равнодушие явилось главным стимулом для её самообразования и социального анализа. В результате она становится »светской дамой», du comme il faut, чтобы защитить себя от этого »света». И, наконец, ни трогательное письмо Татьяны, ни высокие элегии Ленского, не могли погрузить сердце Онегина в такую бурю ощущений и поразить его »будто громом», как строгие рассуждения Татьяны в последнем разговоре. Если холодный урок Онегина привёл Татьяну к развитию аналитического мышления, то холодный урок Татьяны стимулировал желание Онегина читать без разбора »духовными глазами» тайные предания тёмной старины.
После объяснения с Татьяной, Пушкин оставляет своего героя навсегда, но много лет спустя другой
писатель, Достоевский, продолжает тему объяснения Онегина и Татьяны. В книге »Подросток»,
Версилов — это вариант постаревшего Онегина. Катерина Николаевна Ахмакова, вдова генеральша, к
которой многие годы одержим страстью Версилов, — вариант Татьяны. Анализ последнего объяснения
Версилова и Ахмаковой позволяет более глубоко разобраться в истинных причинах поступков героев
романа Пушкина. Зачем Татьяна вышла замуж за генерала? Наверное, за тем же зачем Катерина
Николаевна выходит замуж за Бьоринга.
Я выхожу за него потому только, что мне за ним будет всего спокойнее. Вся душа моя останется
при мне.
Татьяна не может выйти замуж за жарко любящего её человека, к которому она сама не вполне
равнодушна. Ей важнее личное внутреннее спокойствие. Мне нравится что вы больны не мной.
— Андрей Петрович, поймите мои слова: ведь за что-нибудь я пришла же теперь, милый, и
прежде и теперь милый, человек! Я никогда не забуду, как вы потрясли мой ум при первых наших
встречах. Расстанемтесь же как друзья, и вы будете самою серьезнейшею и самою милою моею мыслью
во всю мою жизнь! — »Расстанемтесь, и тогда буду любить вас», буду любить — только расстанемтесь, произнес он, совсем бледный.
Почему Ахмакова не проявляет милосердия к жарко любящему её Версилову? По той же причине по которой
Онегин так резко развернул Татьяну в третьей главе.
— Подай я вам милостыню, — сказала она вдруг твердо, — и вы отмстите мне за нее потом еще
пуще, чем теперь грозите, потому что никогда не забудете, что стояли предо мною таким нищим...
— Нет, мы с вами — одного безумия люди! Будьте всегда такая безумная, не меняйтесь, и мы
встретимся друзьями — это я вам пророчу, клянусь вам! — И вот тогда я вас полюблю
непременно, потому что и теперь это чувствую! — не утерпела в ней женщина и бросила ему с порога
эти последние слова.
Фразеологическое значение оборота »to fare thee well» идентично значению выражения »Альфа и омега» — »до самого конца», »всеобъемлюще», »до полноты, завершения». В откровении Иоанна Богослова »Альфа и омега» — символ »бога», как начала и конца всего сущего. Оборот взят из книги пророка Исайи, где фраза »Я первый и я последний и кроме меня нет бога» означает уникальность и полную власть. В иудаизме, манифестом единобожия является известная еврейская молитва »Шма, Исраэль», хотя сама фраза »Шма» не является молитвой в строгом смысле, поскольку не содержит ни просьб, ни прославления. Откровение Иоанна написано на греческом языке. На древнееврейском слово »истина» состоит из трёх букв: »Алеф», первая буква алфавита, »Мэм» — средняя, тринадцатая буква и »Тав» — последняя буква. »Алеф и Тав» — это аналог »Альфа и омега», Буква »Мэм» в каббалистическом представлении символизирует »святое писание». Число »тринадцать» называется »чёртова дюжина», тринадцатым по отношению к своим »двенадцати ученикам» был Иисус. Интересно, что в англоязычных странах »Мэм» — это обращение к женщине старшей по званию, к начальнице или просто занимающей значительное положение в обществе. Восьмая глава начинается с представления Пушкиным своей »музы», женщины, превратившейся из »Мисс» в »Мэм», которую поэт в конце концов отождествляет с Татьяной, . Вся фраза »fare thee well and if forever still forever fare thee well» является антонимом слову »Завет» или »Договор», поскольку никто ни с кем договариваться не собирается.
Восьмая глава »Евгения Онегина», начинается с небольшой зарисовки, являющейся ещё одним эпиграфом
к тексту главы. По звучанию, эти строки перекликаются со стихотворением Пушкина »Демон»:
В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия —
...
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня.
С этим злым гением сравнивается Муза, которая весной при криках лебединых, близ вод, сиявших в
тишине, стала являться поэту:
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
Насмешливо глядящая и ничего не благословляющая »муза противоречия» возникает в комедии Гоголя »Ревизор». Можно ли что-то благословить в обществе безумных пиров, куда Хлестаков принёс свои дары и как вакханочка резвился? Цель такой музы — вспороть брюхо общепринятым и традиционным понятиям, которыми живёт мир »пиров», чтобы потом научно и объективно их изучать. Цицерон — аналитик, Апулей или автор »Елисея» — поэты. Цель первого строгое изучение нравственности и психологии пренебрегая формой и концентрируясь на содержании. В творчестве остальных содержание не так существенно: первостепенное значение имеет форма. Анализ произведений Пушкина с точки зрения формы и с точки зрения содержания — это далеко не одно и то же.
Понятие »Софии» или »божественной премудрости», берёт своё начало в поздних книгах Ветхого Завета. В творчестве Блока, София обретает облик »Прекрасной Дамы», или »поэтической музы». Но если для поэта »Прекрасная Дама» символ поэтического вдохновения, то для учёного это объект для изучения. Пьеса Блока »Незнакомка», перекликающаяся с его самым известным стихотворением, была поставлена в качестве радиопостановки режиссёром Эфросом в 1977 году. Роль »поэта» там играл Владимир Высоцкий. »Пьесы Блока ставить на сцене пытались многие и всегда неудачно», говорил Эфрос, и поэтому предложил поставить её на радио. Пьеса состоит из трёх видений. Эпиграфом к ней взяты отрывки из книги Достоевского »Идиот», где князь Мышкин рассматривает портрет Анастасии Филипповны.
В первом видении пьесы, посреди кабака сидит поэт, мечтающий о »прекрасной даме». Во втором
видении »прекрасная дама» материализуется из звезды с неба и не найдя общего языка с »голубым»,
уходит с моста с неким »гражданином» как проститутка. В это время пьяного поэта уносят из кабака,
а звездочёт медитирует на тему звезд »первой величины». В третьем видении, в каком-то »салоне»
появляется та самая женщина, и некоторые относятся к этому как к скандалу. Когда поэт хочет подойти
к ней, ему преграждает путь звездочёт, объясняя что-то про звёзды. В конце пьесы, Незнакомка опять
превращается в холодную звезду, а Звездочёт исчезает. За окном идёт »голубой снег, такой же
голубой, как вицмундир исчезнувшего Звездочета». Получается, что »божья премудрость»
превращается на время в проститутку и поэтому поэт не может с ней встретиться: это аналогично тому,
как муза Пушкина, как вакханочка резвится на безумных пирах.
Чему же веру мы дадим? Пирам! В безжизненные лета Душа остылая согрета Их утешением живым.
Пускай на век исчезла младость, Пируйте, други: стуком чаш Авось приманенная радость Еще заглянет в угол наш[2].
На публичном экзамене в лицее, Пушкин прочитал оду »Воспоминания в царском селе», где прославил и
вознёс его красоту. Это то самое стихотворение, которое благословил Державин.
И свет ее с улыбкой встретил; Успех нас первый окрылил; Старик Державин нас заметил И, в гроб
сходя, благословил.
Резким диссонансом в оде возникает образ сожжённой Наполеоном Москвы. По общему построению,
стихотворение похоже на поэму »Медный всадник», начинающуюся с восхваления »града Петра», и
позже переходящую на описание страшных последствий наводнения 7 ноября 1824 года:
Где ты, краса Москвы стоглавой,
Родимой прелесть стороны?
Где прежде взору град являлся величавый,
Развалины теперь одни;
Москва, сколь русскому твой зрак унылый страшен!
Исчезли здания вельможей и царей,
Все пламень истребил. Венцы затмились башен,
Чертоги пали богачей.!
И там, где роскошь обитала
В сенистых рощах и садах,
Где мирт благоухал и липа трепетала,
Там ныне угли, пепел, прах.
В часы безмолвные прекрасной, летней ночи
Веселье шумное туда не полетит,
Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи:
Все мертво, все молчит.
Интересно, где Пушкин нашёл в Москве »благоухающий мирт», может быть у него на уме был какой-то
другой город? До того, как пушкинская муза из уездной барышни, превратилась в мэм Татьяну, её путь
ассоциируется с историями, описанными в поэмах »Бахчисарайский фонтан», »Кавказский пленник» и
»Цыганы», а также Бургеровской »Леноре». Пушкин вначале жил в Молдавии, там возникли »Цыганы» и »Кавказский пленник». Поездка в Крым вдохновила его на создание »Бахчисарайского фонтана». Можно попробовать отобразить путь пушкинской музы на историю возникновения современных религий, как
»премудрости божией», рассказанной пророками »в пустыне мрачной». В »Бахчисарайском фонтане» нарисовано, как два народа не смогли поделить место под солнцем, что, наверное, произошло в Древнем
Египте времён Исхода. После трагических событий в Иудее, бог остаётся один, как и Алеко в поэме
»Цыганы». Освободившие христианство из плена античные евреи, гибнут подобно черкешенке из поэмы
»Кавказский пленник». Муза сравнивается с Ленорой, скачущей с мёртвым женихом в свою могилу.
Как часто по брегам Тавриды
Она меня во мгле ночной
Водила слушать шум морской,
Немолчный шепот Нереиды,
Глубокий, вечный хор валов,
Хвалебный гимн отцу миров.
Поэт стоящий на берегу моря и слушающий »хор валов» — эта картина сильно волновала и Владимира
Высоцкого. Одна из его песен посвящена »наблюдающим издалека»:
Штормит весь вечер а пока
Заплаты пенные латают
Разорванные швы песка
Я наблюдаю свысока
Как волны головы ломают
И я сочувствую слегка
Погибшим им издалека...
Наконец, как писал Пушкин в одном из вариантов, »грянул гром», всё меняется, и его муза предстаёт в виде уездной барышни »с печальной думою в очах» и, теперь, в восьмой, кульминационной главе своего главного произведения, Пушкин выводит свою музу »на светский раут» для всеобщего рассмотрения. Не так ли »иной разум» должен выводить свой новый продукт на мирской суд?
Откуда у Татьяны взялись »степные прелести из глуши степных селений», ведь она родилась и выросла
среди среднерусской природы с её дремучими лесами? Пушкин использует образ »степи» не для
характеристики определённой местности, а подчёркивая эмоциональный характер степей. Поэт
познакомился со степной природой во время ссылки в глушь степей Молдавии. Для Пушкина основным
настроением »степи» было »холодное молчанье», как в стихотворении Лермонтова »Родина».
»Степные прелести» могут также вызвать ассоциацию с женщиной-ковбоем посреди прерий. »Степное
настроение» Пушкин нашёл обыкновенной зимой, в лесной полосе:
В глуши что делать в эту пору?
Гулять? Деревня той порой
Невольно докучает взору
Однообразной наготой.
Скакать верхом в степи суровой?
Но конь, притупленной подковой
Неверный зацепляя лед,
Того и жди, что упадет.
Татьяна в свете, став частью »высшего общества», полностью сохранила себя для себя и поэтому она
вне общества. Здесь она как зритель в театре. Ей нравится »стройный порядок олигархических бесед и
холод спокойной гордости», однако Татьяна никогда не поставит себя на одну ступень с актёрами
этого светского спектакля. Рамы мужчин вкруг дам, »как около картин», вызывают ассоциацию с
посещением картинной галереи, подчёркивая безжизненность этого мира. Здесь появляется и Евгений. Он
считает себя частью этого общества и как байроновский Чарльд Гарольд внутренне возвышает себя над
ним, но его нравственное состояние достаточно аутично.
Но это кто в толпе избранной
Стоит безмолвный и туманный?
Для всех он кажется чужим.
Мелькают лица перед ним,
Как ряд докучных привидений.
Что, сплин иль страждущая спесь
В его лице? Зачем он здесь?
Зачем? Если рассматривать Татьяну, »музой Пушкина», то Онегин должен бы служить для неё »тёмной рамой», но, сейчас рамой для »музы Пушкина» является генерал N, а Евгений не у дел. Способна ли муза Пушкина поменять своего хозяина? Тема смены хозяина рассматривается Достоевским в рассказе »Хозяйка».
Пушкин описывает тенденцию Онегина жить »под маской», создавая для света нужный имидж. Люди создают себе маски, чтобы скрыть своё истинное »Я», и выиграть в какой-то определённой ситуации к которой маска наиболее подходит. »Лишь только под маской ты можешь остаться собой»[3]. Но если человек зашёл так далеко в создании собственных масок, что уже не может вспомнить своё лицо без грима, то рано или поздно наступит момент, когда, хотя бы просто из интереса, ему самому захочется узнать, а что же он есть на самом деле. Какую следующую маску может надеть на себя бог? Пушкин перечисляет диаметрально противоположные маски Онегина. »Космополит» ставящий интересы всего человечества превыше интересов отдельных наций, противопоставлен »патриоту», превозносящему интересы одной нации превыше всех остальных. Байроновский »Гарольд» возносит себя над миром: »мир — это я» и безразличен как к националистам, так и к космополитам. »Ханжа» демонстративно показывает благочестие и набожность при явной неверности этим идеям, а »квакер» или »друг внутреннего света», наоборот, делает акцент на полное »внутреннее принятие религии» независимо от внешних проявлений по этому поводу.
Пушкин подчёркивает, что Онегин не только знаком аудитории, но она уже отзывается о нём очень неблагосклонно и поэт старается защитить своего героя. Можно вспомнить пьесу »Горе от ума» и судьбу Чаадаева. Неблагосклонность может быть вызвана не сколько характером героя, сколько недостатками самой аудитории. Почему бы не оскорбить или осмеять »самолюбивую ничтожность» и »пылких душ неосторожность»? Большой ум в противовес ветреной и злой глупости теснит сознание посредственности. Во всём мире ничто не может быть хуже, чем дурак с полномочиями. Важные люди готовы видеть рядом с собой только тех, кто не странен и им »по плечу». Только в теоретической физике и математике существуют строгие критерии для определения качества ума и отделения »дела от вздоров». При переходе к гуманитарным вопросам всё становится неизмеримо сложнее, особенно если дело касается религии или философии. Если человек живёт »как вы да я как целый свет», когда всё вовремя и в меру, тот »блажен». Но, состояние »блаженства» отнюдь не является самым коротким путём к познанию и саморазвитию. Сократ говорил: »Если попадётся хорошая жена — станешь исключением, если плохая — философом». Чтобы стать философом нужно, насколько это возможно, избегать состояния »блаженства», хотя такая стратегия в жизни многим может показаться странной и противоестественной. Грустно глядеть на жизнь как на обряд и не разделять с ней ни общих мнений, ни страстей. Любая »вера» слаще и блаженней любого безверия, но разве следование толпе и сытое спокойствие может быть достойной целью в жизни? Человек »не от мира сего» рано или поздно между людей благоразумных прослывёт чем-то отрицательным: притворным чудаком или печальным сумасбродом и в некоторых случаях это до того несносно, что можно даже залезть в петлю, как это сделал Сергей Есенин. Быть или не быть — вот в чём вопрос.
Онегин возвратился из путешествий, которые ему, »как и всё на свете надоели». В девятой, неофициальной главе, Пушкин хотел детально описать эти путешествия, переложив байроновские »Путешествия Чарльда Гарольда» на русский лад. Как раз после возвращения Байрона в Лондон и начались его приключения с замужеством, разводом и тайной связью со своей давней возлюбленной, когда он написал стихотворение »Fare thee well...» Евгений сравнивается с Чацким, вернувшемся в общество, нарисованное Грибоедовым в »Горе от ума» и попавшем »с корабля на бал». Тут он встречает Татьяну »законодательницей зал» в обществе толстого генерала. Она не прекрасна, однако никто бы не мог найти в ней то, что в высоком лондонском кругу называется »vulgar». Пушкин пишет, что слово »вульгарный» у нас не ново и что вряд ли ему быть в чести. Не скажу про XIX век, однако после буржуазно-демократической революции 1992 года, это слово в России стало не только популярным, но и фактически определило всю культуру.
Неплохое определение »вульгарности» можно найти в повести Достоевского »Записки из подполья».
Цитируя книгу Бульвер-Литтона »Пелэм, или Приключения джентльмена», Достоевский пишет, что самая
ужасная вульгарность — это притязать на аристократизм.
Я часто спрашивала себя, что думают о нас люди, не принадлежащие к обществу, поскольку в
своих повестях они всегда стараются изобразить нас совершенно иными, нежели они сами. Я сильно
опасаюсь, что мы во всем совершенно похожи на них, с той лишь разницей, что мы держимся проще и
естественнее. Ведь чем выше положение человека, тем он менее претенциозен, потому, что
претенциозность тут ни к чему. Вот основная причина того, что у нас манеры лучше, чем у этих
людей; у нас — они более естественны, потому что мы никому не подражаем; у них — искусственны,
потому что они силятся подражать нам; а все то, что явно заимствовано, становится вульгарным.
Самобытная вычурность иногда бывает хорошего тона; подражательная — всегда дурного.
Любое подражание искусственно и любое заимствование вульгарно. Такие программы, как »точь-в-точь»
или »голос» вульгарны по определению. Когда какой-то фильм или сериал подражает какому-то другому
фильму или сериалу, особенно иностранному, то это тоже вульгарность. Если культура лишена
оригинальности, это вульгарная культура. Когда Есенин носил северо-американскую шляпу, это было
вульгарно, а памятник ему на тверском бульваре в простой одежде — это »комильфо». Хотя часто под
словом »комильфо» подразумевают именно формальную одежду во фраке и со шляпой, каким изображён на
своём памятнике Пушкин. Этой теме посвящена песня Высоцкого »Чужая коеля»:
Я грязью из-под шин плюю
В чужую эту колею.
Эй, вы, задние! Делай, как я.
Это значит — не надо за мной.
Колея эта — только моя!
Выбирайтесь своей колеей.
Татьяна »из глуши степных селений», но в ней нет ни капли того, что называется
»провинциальностью». Как пишет Пушкин, она не подражает светскому обществу, но сама способна
определять его нравы. В шестнадцатой строфе, Пушкин сравнивает Татьяну с »блестящей Ниной
Воронскою, Клеопатрою Невы». Кто такая эта Нина Воронская никто так точно и не выяснил. Если
попытаться представить себе всех известных женщин реально живших в XIX и XX веках, то »Клеопатрою
Невы» вполне можно назвать только одну и это Анна Ахматова. Если бы »иной разум» захотел
представить миру, что в реальности представляла собой жена Пушкина Наталья Гончарова, то он должен
был бы создать Анну Ахматову и, кто знает, может быть когда-то, в прошлых жизнях, она в
действительности могла быть царицей Египта. Но если у поэта женой будет Клеопатра, то чем могут
закончиться такие »Египетские ночи»?
И верно б согласились вы,
Что [Наталья Гончарова] мраморной красою
Затмить соседку не могла,
Хоть ослепительна была.
Татьяна не могла говорить с испанским послом: когда хронологически происходила встреча Онегина с Татьяной, в Испании была революция и Российская империя разорвала с этой страной дипломатические отношения. Запретный плод сладок и холодная неприступность Татьяны вызвала бурные чувства Онегина. Двадцать девятая строфа начинается с известной фразы »Любви все возрасты покорны». Её можно иногда услышать из уст поседевших ловеласов, оправдывающих свою слабость к молоденьким девушкам. Но, идея, изложенная Пушкиным, несёт диаметрально противоположный смысл. Действительно, юным сердцам её порывы благотворны, как вешние бури вызывающие море страстей. Однако, в поздний возраст мёртвый след страсти печален, он превращает луг в болото и обнажает осенний лес опавшей листвой. К какому варианту отнести Евгения? К »юным сердцам» или »повороту наших лет»? Если бы Онегин был »как вы да я, как целый свет», то он был бы на повороте своих лет. Однако, под кучей своих масок, он давно потерял самого себя и теперь »вешняя буря», подаренная ему холодной зимой Татьяны, должна подействовать благотворно и оживить скучающего денди. Пушкин так и пишет, что Евгений »влюблён как дитя» с чем его можно поздравить.
Литературоведы, включая Набокова и Лотмана, не нашли никакой системы в том, что Онегин стал читать
»без разбора», но легко показать, что список, представленный Пушкиным, вполне понятен и хорошо
объясним. Цифровое значение восьмой главы предполагает наличие в ней чудес и, действительно,
библиотека Онегина проявляет некоторые свойства, вполне подходящие под определение »чуда». Нет
никаких указаний на то, что сам Пушкин придавал какое-то особое значение содержанию этой
библиотеки, а тем более порядку перечисленным в ней книг. Итак,
Стал вновь читать он без разбора.
Прочел он Гиббона, Руссо,
Манзони, Гердера, Шамфора,
Madame de Stael, Биша, Тиссо,
Прочел скептического Беля,
Прочел творенья Фонтенеля,
Прочел из наших кой-кого,
Не отвергая ничего:
Первым здесь упомянут английский историк Эдвард Гиббон, автор монументального труда »История упадка и разрушения Римской Империи». Гиббон первый обратил внимание на то, что одна из величайших империй человечества разрушилась на самой вершине своего развития, и что это разрушение носило характер стихийного бедствия без явно видимых причин. Падение самого развитого государства Древнего Мира откинуло материальное развитие человечества на тысячу лет, уступив Мрачному Средневековью. Одна из причин упадка Рима, как признают многие, была идентична тому как Онегин из преуспевающего и счастливого светского повесы в первой главе превратился в угрюмого Child-Harold-а. Чувства в нём остыли, шум света наскучил, измены успели утомить и проч. Однако застрелиться, он слава богу попробовать не захотел. »Усталость чувств Рима» привела к тому, что механизмы, соединявшие империю в единое целое разрушились. Другой серьёзный фактор — это широкое распространение идеологии, для которой все ценности Западной Римской Империи были враждебны: Рим распял вождя христиан.
Изучение подробностей мировой истории, приведших Рим к падению, несомненно должно было привлекать Онегина, в процессе анализа своей жизни, описанной Пушкиным в первой главе. Как педантичная поздняя римская философия могла противостоять наступлению богородицы на »царя Ирода»? Первая буква каббалистического алфавита »Алеф» с гематрией »1» выражает единство всех аспектов мироздания в самом глобальном смысле и история человечества в масштабе тысячелетий может быть наглядным отражением этой концепции.
Вторым упомянут Руссо. Имя этого французского писателя, Jean-Jacques Rousseau, созвучно эпиграфу ко второй главе Руссо — Rus — Русь. Жан Жак написал много философских и сентиментально-романтических произведений. »Новая Элоиза», написанная под влиянием Ричардсона, была одной из любимых книг Татьяны во второй главе. Изучение всех этих сантиментов могло помочь Евгению лучше понять внутренний мир Татьяны. Особенно интересной в этом смысле является пьеса Руссо »Пигмалион», озвучившая древнегреческий миф, монолог скульптора Пигмалиона. Страстное желание архитектора оживить созданную им статую, похоже на то, как безжизненное слово »Rus», взятое из произведения античного поэта Горация, преобразуется в »Русь» в реальном мире. История возникновения Москвы и Московского государства близко повторяет историю возникновения Иерусалима и Иудеи. В отличие от Руси, та страна осталась лишь на памяти безжизненных скрижалей. Сюжет Пигмалиона был впервые изложен в »Метаморфозах» Овидия (то есть Назона) с позиции легендарного короля скульптора, ставшего в конце концов обладателем живой статуи. Другой древнегреческий миф с превращением формы, описывает историю женской души, ищущей любви и познания: »Купидон и Психея». В конце своих мытарств, Психея из »самозванки» превращается в жену Купидона и причисляется к сонму богов. История Купидона и Психеи описывается в »Метаморфозах» Апулея, писателя, которого в начале восьмой главы романа Пушкин противопоставил Цицерону. Иные времена, иные нравы.
В оригинальном мифе у ожившей статуи Пигмалиона не было никакого имени. Галатеей её назвал Руссо, хотя это имя нереиды из другого греческого мифа. Там, в Галатею был влюблён страшный циклоп Полифем. Галатея отвергла Полифема и влюбилась в прекрасного Акида (или Ациса). Полифем подстерёг Акида и раздавил его скалой. Галатея превратила своего несчастного возлюбленного в прекрасную прозрачную речку. По другой версии мифа, Галатея и Акид успели спастись от циклопа, бросившись в море и превратившись в двух рыб. Иногда считают, что версия с превращением в рыб отражена на звёздном небе в созвездии Рыбы. Пейзаж Клода Лоррена из Дрезденской картинной галереи, озаглавленный »Акид и Галатея», была одной из любимых картин Ф. М. Достоевского. Её описание содержится в романах »Бесы» и »Подросток». О трон Галатеи разбивает свою стеклянную колбу гомункул из произведения Гёте »Фауст».
Вторая заповедь Моисея гласит »Не сотвори себе кумира». Холодная, мёртвая статуя и живая Галатея - это совсем не одно и то же. В некоторых случаях сказка всё же может стать былью, что не обязательно должно понравиться любителям сказок. Примеры таких »метаморфоз» можно встретить в книге Станислава Лема »Солярис». Вторая глава »Евгения Онегина» описывает психологические портреты главных героев романа и условия в которых они живут. Здесь впервые появляется Татьяна и Владимир Ленский. Страна, воскресшая из безжизненной статуи — это далеко не статуя...
Третьим в списке стоит итальянский писатель романтик Манзони, известный своим романом »Обручённые», вершиной итальянской прозы эпохи романтизма. Если бы страшный циклоп Полифем не убил Акида, то события мифа развивались бы так, как это нарисовано в »Обручённых». Концептуальным аналогом »Обручённых» в русской литературе является пьеса Катенина »Сплетни». Зло наказано, правда и любовь торжествуют. Все счастливы. Если вторую главу можно ассоциировать с мифом о Пигмалионе, то третью с Галатеей и Ацисом. Проблема »любви к божеству», сотворенной из французских романов и древнееврейских мифов является основной темой третьей главы »Евгения Онегина». Третья буква каббалистического алфавита символизирует »Мост» или чувство — связь между земным и небесным — между тем, что символизирует первая буква и тем, что символизирует вторая. В третьей главе »Евгения Онегина», Татьяна влюбляется и пишет проникновенное послание объекту своей мечты.
Четвёртым в списке онегинских книг стоит немецкий писатель и теолог Иоганн Гердер — автор
монументального труда »Идеи к философии истории человечества». В этой книге он пытается найти
глубинные механизмы, лежащие в основе развития мира в масштабе народов и цивилизаций. Другой
философ, Маркс считал, что единственной движущей силой является классовая борьба. Гердер подходит к
философии истории с позиций немного напоминающих концепцию »пассионарности» у Льва Гумилёва.
Государства, народы и цивилизации сравниваются с людьми. Они имеют своё рождение, юность, зрелость
и наконец смерть. У них свои уникальные черты и признаки иногда имеющие отношение к тем частям
света, характеру природы и климату в которых они находятся. Гейне говорил о Гердере:
Гердер не восседал, подобно литературному великому инквизитору, судьей над различными
народами, осуждая или оправдывая их, смотря по степени их религиозности. Нет, Гердер рассматривал
все человечество как великую арфу в руках великого мастера, каждый народ казался ему по-своему
настроенной струной этой исполинской арфы, и он постигал универсальную гармонию её различных
звуков.
Четвёртая буква каббалистического алфавита символизирует объективные законы развития мира в самом общем глобальном масштабе с той высоты, с которой на эти законы глядели Маркс и Гердер. В эпиграфе к четвёртой главе »Евгения Онегина» министр финансов Франции Неккер объясняет эпотажному Мирабо, что истина лежит в природе вещей и что нравственный всплеск рано или поздно будет побеждён материальным законом развития. Байрон сказал, что потерял всякое уважение к Франции и французам, когда они после всех своих революционных деяний вернули Бурбонов обратно на престол. Но именно глубинные законы материального развития мира вызвали волну буржуазно-демократических революций по всей Европе, включая и Францию. В четвёртой главе пушкинского романа, Евгений спокойно, хладнокровно и рассудительно объясняет Татьяне, что вся её любовь — это простые и банальные мечты молодой девушки, не имеющие за собой ничего серьезного. Так поступает продюсер, объясняя любителям свободного поэтического или театрального творчества, какой тип представления в театре или кино может принести наибольшую прибыль.
Следующих двух авторов в литературе Онегина нужно отнести к одному числу »пять» и соответственно
к тематике пятой главы. Живое тем принципиально отличается от неживого, что не хочет и не должно
жить по законам материального мира. Само наличие жизни есть нарушение материальных законов.
Французский писатель Шамфор был известной фигурой в парижских салонах. Он приветствовал французскую
революцию, был секретарём якобинского клуба, дружил с Мирабо и писал для него тексты публичных
выступлений. В истории он остался известен книгой наблюдений и афоризмов »Максимы и мысли,
характеры и анекдоты». Для Пушкина, высланного в Молдавию сразу после лицея и не имевшего
возможности появляться в свете, произведения Шамфора могли стать наилучшим источником знаний о
предмете. Вот несколько характерных цитат из его »Максимов и мыслей...»:
Мадам де Сталь, дочь Неккера, была светской львицей, критически относившейся к французской
революции. Пушкин изучал историю французской революции по её мемуарам, хотя относился к критицизму
мадам де Сталь с небольшой долей иронии, подчёркивая её излишний морализм и педантизм. В одном из
вариантов к IX строфе первой главы Евгения Онегина читаем:
Любви нас не природа учит
А Сталь или Шатобриан.
Мы алчем жизнь узнать заране,
Мы узнаем её в романе
Мы всё узнали, между тем
Не насладились мы ни чем
Чтобы представить себе, чем в XIX веке была мадам де Сталь, можно вспомнить российского политика и экономиста Ирину Хакамаду, являющуюся с 2012 года членом »Совета при президенте России по вопросам развития гражданского общества и прав человека». Шестая глава »Евгения Онегина» полностью посвящена смерти поэта, её причинам и следствиям. Следующие два автора из списка Онегина — это врачи, имеющие отношение к проблеме смерти. Ксавье Биша является основоположником современной танатологии, разделе теоретической и практической медицины, изучающей клинические, биохимические и морфологические причины постепенного прекращения жизнедеятельности организма в процессе умирания. Самуэль Тиссот был известен как автор популярных книг по медицине и в частности »Наставлении народу в рассуждении его здоровья». Непонятно какое отношение чья-то смерть может иметь к »здоровью народа», однако именно артистическая смерть Иисуса в начале нашей эры явилась ключевой точкой для развития христианства, а полное непринятие его как »мошиаха» явилась одной из ключевых идей у талмудического иудаизма. Интересно также, что наибольшую известность получили не открытия Тиссо, а его спекуляции. Возможно именно на это иронически намекает Пушкин. В 1759 году Тиссо опубликовал книгу »Онанизм» в которой доказывал, что мастурбация имеет крайне негативное действие на нервную систему вплоть до мигрени, судорог и высыхания мозговой ткани. Отношение Ленского к Ольге вполне можно назвать »духовным онанизмом», а его поэтические творения »любовной мастурбацией».
В седьмой главе Евгения Онегина, Татьяна, изучая внутренний мир Онегина, все свои представления о
нём подвергает сомнению.
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,!
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?
Скептический Пьер Бейль и Бернар де Фонтенель известны своей жёсткой критикой религиозного
мировоззрения. Если Бейль критикует религию чисто аналитически и логически, то Фонтенель использует
естественно-научные методы. Главная идея комментариев Бейля это идея »естественности». Он
доказывал, что »святые писания» находятся в жёстком противоречии со светом совести, постоянно
подчёркивая пропасть между разумом и верой, философией и теологией. Любые искусственные построения
не могут быть истиной. Бейль создавал свои произведения примерно во времена реформ патриарха Никона
на Руси. Для Бейля было важно не столько утверждение чего-то, сколько критика существующих
заблуждений, как кстати и для русских староверов. Пушкин был неплохо знаком с творчеством Бейля. В
»Евгении Онегине» встречается имя »Агафон» в связи с обсуждением суеверий Татьяны. При первом
появлении этого имени во второй главе он делает примечание номер 13:
Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч.,
употребляются у нас только между простолюдинами.
Когда Татьяна выходит в открытом платьице на крыльцо и слышит шаги прохожего, оказывается что его
имя Агафон, что предположительно должно быть именем её жениха. В своих комментариях по этому поводу
Набоков пишет, что это имя для русского уха должно звучать очень грубо: »Только представьте себе
юную английскую леди образца 1820 г., которая, украдкой выбравшись за ворота своего имения и
спросив проходящего мимо работника, как его зовут, узнает, что имя ее будущего супруга не Аллан, а
Ной.» Смысл встречи Татьяны с Агафоном можно найти в энциклопедии Пьера Бейля. Агафон — это
сладкозвучнейший греческий трагический и комический поэт, пристрастный к антитезам. Известно его
изречение о том, как изменчива и часто недостоверная видимость. Агафон говорил, что
»вероятно наступление некоторых событий, которые совершенно невероятны». И это вполне
соответствует теме примет и суеверий. Бейль пишет:
Еврипид нашёл этот афоризм настолько прекрасным, что повторяет его пять раз. Сенеке эти
мысли сослужили хорошую службу для ободрения тех, кого ошеломляют видимость и весьма вероятные
знаки приближения неудачи... Вы увидите, как некоторые основываются на этом изречении, обвиняя в
безрассудстве и самомнении тех, кто берется судить о провидении божьем... Таким образом,
благоразумие повелевает поступать осмотрительно и не выносить окончательных суждений, исходя из
самой правдоподобной видимости...
Самая правдоподобная видимость Онегина отнюдь не даёт правильного представления о том, кто он есть
на самом деле.
По крайней мере мой совет:
Отстать от моды обветшалой.
Довольно он морочил свет...
— Знаком он вам? — И да и нет.
Помимо трактата о »множественности миров», где Фонтенель обсуждает возможность существования
жизни на других планетах во Вселенной, у него есть ещё философские диалоги, где он приписывает
известным философам свои идеи по многим вопросам:
Но можем ли мы отречься от большинства и все-таки оставаться ученными? Непостижимы движения
тех, кто властвует над людьми. Благодаря сомнению выиграна борьба за право измерять небо. Но
благодаря слепой вере римская хозяйка все еще проигрывает борьбу за молоко.
Седьмая буква каббалистического алфавита, на древнееврейском означающая »оружие», внешне
напоминает меч. А разве искусство сомнения не является самым лучшим оружием против тумана суеверий
и старых слов? Высоцкий так читает монолог Галилея из одноимённой пьесы Бертольда Брехта:
Наше новое искусство сомнения восхитило тысячи людей. Огни вырвали из наших рук телескоп и
направили его на своих угнетателей. И эти корыстные насильники, жадно присваивающие плоды научных
трудов, внезапно ощутили на себе холодный испытующий взгляд науки. Они осыпали нас угрозами и
взятками, перед которыми не могут устоять слабые души.
Больше никаких авторов из библиотеки Онегина, Пушкин не приводит. На том месте где должен быть тот,
кто соответствует восьмой главе, числу восемь, а значит »чуду», стоит фраза »прочёл из наших
кой-кого не исключая ничего». На время, когда жил Пушкин в России не было ни одного писателя,
философа или критического аналитика уровня всех перечисленных выше, кем бы мог заинтересоваться
Онегин. Если же задать вопрос »кой-кого» бы мог почитать Онегин, не стесняя себя временными
рамками, то прежде всего нужно отметить Максима Горького. Интересно, что в 70-е 80-е годы
существовал устойчивый оборот »улица кой-кого», означавший улицу Горького, как раньше называлась
Тверская. Среди героев Горького есть один, который по характеру напоминает Онегина. Многие
психологические проблемы, возникающие в связи с характером Евгения, Горький анализирует в своём
главном романе »Жизнь Клима Самгина». Если бы Онегин был знаком с литературой конца XIX начала XX
века, то Клим Самгин заинтересовал бы его больше всех. Между Онегиным и Климом Самгиным много
параллелей: педантизм, отношение к женщинам, хандра и многое другое и эта тема требует отдельного
глубокого рассмотрения. И роман »Евгений Онегин» и роман »Жизнь Клима Самгина» начинаются
описанием особенностей воспитания героев с детства и оканчиваются резко и ничем. В романе Горького
присутствует некий аналог Татьяны — Лидия Варравка и её критические варианты, например, Нехаева.
Если уж Онегин взялся читать литературу рубежа XX века, не исключая ничего, он должен был бы
поинтересоваться трудами Владимира Ильича Ленина..., например, »Развитие капитализма в России»
или »Империализм, как высшая стадия капитализма», почему бы и нет: ведь он же читал Адама Смита?
Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки. В них-то он
Был совершенно углублен.
То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Тут к месту вспомнить пушкинскую »Руслана и Людмилу» и »Двенадцать спящих дев» Жуковского. Может быть он даже прочитал о том, что понимают под пиктограммами каббалистических символов.
В сорок седьмой строфе Татьяна повторяет слово »Я» семь раз. Это полностью исключает любую
возможность обсуждения её решений со стороны Онегина. Она чётко продемонстрировала ему свой
характер точно так как Онегин объяснялся с Татьяной в четвёртой главе. Роман заканчивается
»незапным звоном шпор» Татьяниного мужа. Тот же звук у Пушкина возникает в поэме
Медный всадник, когда тот несётся по ночному Петербургу за другим Евгением:
... Показалось
Ему, что грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось...
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой —
Как будто грома грохотанье —
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой.
И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним несется Всадник Медный
На звонко-скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
И здесь Евгений из »Евгения Онегина» встречается с Евгением из »Медного всадника».