Смакуя кисловато-горький вкус, Габриэль запрокинул голову, выцедил на язык последние капли кофе и аккуратно поставил кружку на край стола.
- Пора, - сказал он, обращаясь к напарнику.
Пит торопливо захрустел галетой.
- До шестого НП? - спросил Зак Беренс.
- Да. Проверим последний отрезок и уйдём вниз, - ответил Габриэль, поправляя втулку наушника.
Зак уныло кивнул. До их смены оставалось ещё три часа.
Габриэль приладил дыхательную маску, опустил на глаза рамку ночных очков, надвинул на шапочку капюшон защитного костюма, стянул шнурки у горла и на запястьях перчаток. Старенький "армалит" удобно лёг на сгиб руки.
- Готов? - спросил Габриэль, косясь на Пита.
- Готов.
- Пошли?
- Пошли.
Зак торопливо прошёл в тамбур.
- Эл, сынок, помоги-ка, - сказал он, берясь за два опущенных рычага.
Здоровяк Эл Джонсон протиснулся к люку и взялся за вторую пару рычагов. Когда-то он играл в защите "Аризонских Кардиналов" и был тяжелее на сто десять фунтов, но даже сейчас Эл всё ещё выглядел внушительно.
Рычаги заскрипели проворачиваясь в пазах. Освинцованная плита сдвинулась, освобождая проход.
- Бывайте, - невнятно произнёс Габриэль.
- С богом, - так же невнятно отозвался Зак.
- Не скучайте тут, - сказал Пит, ныряя за Габриэлем в холодную снежную черноту.
Позади заскрипел люк.
- Ладно, - сказал Габриэль. - Теперь глядим в оба.
- Я в один не умею, - сообщил Пит.
Сначала они двигались гуськом по протоптанной тропинке, потом разошлись в стороны и побрели в сторону шестого пункта, внимательно рассматривая дорожки следов. Недавно в Миссури группа бродячих мародёров атаковала "Приют Хоббса". Убили шесть человек. В "Бейлисе" усилили патрульную службу.
Электроника ночных очков подкрашивает окружающее разными оттенками зелёного: зеленоватые холмы сугробов, зеленоватые остовы мёртвых сосен, зеленоватая фигура Пита. На самом деле, Габриэль знал это точно, никакого зелёного цвета нет. Мир раскрашен оттенками серого. Даже снег нафарширован мельчайшей серой пылью... вечный снег вечной зимы. А когда-то давно, совсем в другой жизни, снег был искристым, ослепительно белым, его можно было смять в холодный снежок и лизнуть языком. Горло непроизвольно сократилось от тоскливого воспоминания: Рождество, прогулки на лыжах... Лучше не думать об этом, а то совсем погано. Лучше вообще ни о чём не думать. Бреди себе, трамбуй серый наст, крути башкой, как сова, поворачивай слева направо. Вон засыпанные зеленоватые вмятины, но это следы прошлого патруля.
- Габ, - неожиданно сказал в наушнике голос Пита. - Справа что-то есть.
- Где? - Габриэль разом вынырнул из вязкого тумана мыслей.
- На полтретьего... шагов двадцать.
Присев на колено и взяв автомат наизготовку, Габриэль принялся смотреть в указанном направлении: пологие горки сугробов, покосившийся щелястый обломок елового ствола, редкие рёбра изогнутых веток.
- Ничего не вижу, - сказал он наконец, и в тот же момент на краю сугробного склона вырос чей-то силуэт.
Грохот автоматной очереди вспорол воздух, и Габриэль рухнул животом в снег. Он видел, как ночь рассыпается десятком стремительных теней, зигзагами несущихся вглубь охраняемой зоны, видел фонтанчики снега от пуль и опадающие перешибленные ветки. Автомат Пита бил короткими очередями.
- Стой! - заорал Габриэль. - Стой, дурак!
Пит перестал стрелять и поднялся на четвереньки.
- Это крысы, - сказал Габриэль и добавил с плохо скрытой иронией. - Стрелок...
- Вот сука, - сконфуженно пробормотал Пит, опуская автомат.
- Пойдём, посмотрим, - предложил Габриэль.
- Давай.
В наушнике опять сухо затрещало.
- Что там у вас? - тревожно спросил Зак. - Мы слышим стрельбу.
- Всё нормально, - сказал Габриэль. - Четыре двенадцать. Ложная тревога.
- Тогда отбой, - с облегчением проговорил Зак, отключаясь.
Увязая в снегу и продолжая держать автоматы наготове, Габриэль с Питом обошли холмик и остановились. Прямо за стволом облезлой ели лежал на боку труп крысы. Здоровенная гадина не меньше двух футов в холке. Серый снег под острой запрокинутой мордой таял чёрными пятнами. Чуть поодаль лежал полуобглоданный труп крупной собаки. Похоже на ротвейлера, но с непомерно огромной лобастой головой. Одни продукты мутаций слопали другой продукт мутаций и не икнули.
- Ребята Сэма Ковальского, - вдруг сказал Пит, словно читая мысли напарника, - болтали, что пару раз в дальних рейдах, жрали крыс и ничего...
Габриэль ткнул дохлое животное носком бахилы.
- Я бы побрезговал. - Пит взял автомат под мышку. - А барбоса жалко, фунтов сто был.
- Даже полтораста, - Габриэль пристально поглядел на останки. - У бедолаги не было шансов, слишком эти твари ловко работают в стае.
- Умные, - пробормотал Пит, - и добавил уныло. - Теперь придётся за патроны отчитываться.
- Не парься, - сказал Габриэль. - Говори, что крысы пытались напасть. Я подтвержу. Следы затопчем.
- Классно! - Даже под маской было видно, как обрадовался Пит. - Спасибо, Габ.
- Ерунда. Мы же напарники.
Минут десять ушло на то, чтобы затоптать следы и вернуться на маршрут. К шестому НП они вышли около девяти утра, с небольшим опозданием. Небо к тому времени посветлело до состояния поздних сумерек и приобрело цвет крысиной шкуры. Теперь, даже отключив ночной режим очков, можно было рассмотреть бетонный колпак наблюдательного пункта. Каждый год умники из Массачусетса обещают конец зимы, но Солнце по-прежнему остается мутным пятном в холодном вареве неба.
Доложившись старшему смены, сдав автоматы в оружейку, а костюмы на дезактивацию, Габриэль и Пит тщательно вымылись в душе, покрутились перед галогеновыми счётчиками и спустились в многоуровневый жилой сектор убежища. На третьем ярусе Габриэль было повернул направо, к коридору "С", но Пит поймал его за рукав.
- Слушай, партнёр, - сказал он проникновенно. - Ночка сегодня выдалась того... до сих пор ноги трясутся. Не хочешь заглянуть ко мне, снять стресс?
Габриэль остановился.
- Извини. - Он сокрушённо развёл руками. - У меня урок в десять.
- Короеды... - понимающе произнёс Пит.
- Ученики, - поправил Габриэль. - Потому и дежурю в ночные, что днём уроки.
- И по воскресеньям?
- То есть?
- Сегодня воскресенье.
- Чёрт, - пробормотал Габриэль. - Так постепенно и тронешься умом. Серьёзно воскресенье?
- Вроде того... Так что, зайдёшь? Отмякнем.
Габриэль секунду колебался:
- А что за дурь?
Пит расплылся в довольной улыбке:
- Спирт. Настоящий спирт. Ребята Сэма нашли в Уитоне бочку, презентовали мне немного разведённого... почти не фонит.
***
- Чиес! - Пит поднял стаканчик и опрокинул его в рот.
Габриэль, качнувшись, последовал его примеру. Огненная волна обожгла гортань, прошла по пищеводу и вернулась в голову пеной сладкого опустошения.
- Хорошая дрянь. - Пит вытер увлажнившиеся глаза.
- И закуска что надо, - сипло добавил Габриэль, возясь щербатой вилкой в банке с маслинами. - Я уж лет пять такой не ел.
- Сэм с ребятами нарыли ящик в одном супермаркете, - объяснил Пит, - подкинули пару банок. - Он ухмыльнулся. - В длинной зиме есть преимущества: халявный холодильник от Флориды до Аляски, в жару всё бы давно стухло.
- Типа позитив... - промямлил Габриэль.
- Одно время я думал сам податься в рейдеры, - доверительно сообщил Пит, - но очко играет. Сэм за сезон пару ребят теряет по-всякому, не считая ранений, а про облучение вообще молчу. Они разве что в темноте не светятся. И с потенцией потом не очень...
- Мы так и так вымираем, - мрачно, проговорил Гарриэль. - Ещё лет сорок и каюк.
- Брось, - сказал Пит. - С чего такие настроения? Вот Долорес Хутч из седьмого блока, родила тройню. В локалке про неё писали.
- Даже если Долорес родит пятерых, с хвостиками и пятачками, это ничего не меняет, - упрямо повторил Габриэль. - Мы вымираем.
- Да ладно тебе. - Пит неуверенно улыбнулся. - Наладится всё со временем.
- Ничего не наладится. - Кулак Габриэля сжался так, что побелели костяшки. - Пятнадцать лет назад в нашем убежище было восемьдесят семь тысяч жителей, сегодня - меньше шестидесяти.
- Старики помирают...
- А молодые не рождаются. Раньше я вёл классы по сорок учеников и даже больше, теперь в четвертом на уроках письма едва двадцать. А самое главное: может, наши правнуки и приспособятся, как те крысы, но будут ли они людьми?
Пит потёр лоб, пытаясь придумать возражение.
- Ты учитель, - наконец заявил он, - вот и научи их быть людьми: родителей кормить, семь заповедей там... страну любить.
- Страну любить... - Габриэль скривился, как от зубной боли. - Есть дети, которые ни разу в жизни не видели чистого неба. Ни разу в жизни, Пит! Не говорю уж о ручьях и лужайках с травкой. Только снег и облезлые ёлки. Я из кожи лезу, чтобы их научить хоть чему-нибудь... Мы мутируем, Пит! Вот здесь мутируем! - Он постучал себя пальцем по макушке.
- Может, и мутируем, - пробормотал Пит.
Зашуршала, откручиваясь, крышка трёхлитровой фляги, забулькал разливаемый спирт. Габриэль несколько секунд мрачно крутил в пальцах свой стаканчик, потом резко опрокинул его в рот, замотал головой и полез ловить маслину.
Пит тоже махнул свою порцию.
- Слыхал? - спросил он, как бы между прочим. - Говорят, русские придумали лекарство от радиации.
- Мало ли чего говорят. - Глаза у Габриэля сделались совсем мрачными и пьяными.
- От этих чёртовых русских можно всего ждать.
- А чего они чёртовы?
Пит сделал неопределённый жест, обводя руками окружающее:
- А разве не они всё это нам устроили?
- Вообще-то первый удар нанесли мы.
- А какая разница?
- Большая. - Габриэль подцепил ещё маслину. - И десант на Камчатку...
- Тот десант до сих пор ищут, - Пит пьяно засмеялся.
- Никто его не ищет.
- Я слыхал, что месяца четыре назад корпус "Джеральда Форда" вынесло на берег где-то на Ванкувере. Говорят, там самолёты вплавились в палубу.
Габриэль сидел выпрямившись, слегка покачиваясь всем корпусом, глядя куда-то мимо собеседника в серую стену.
- И ни черта-то мы не поняли, - произнёс он раздельно. - Ни черта.
Пит с минуту ждал продолжения потом потянулся за флягой.
- Ведь всё это из-за меня, - вдруг сказал Габриэль трезвым голосом.
Пит замер с поднятой рукой.
- Из-за таких, как я. - Кадык на жилистой шее скакнул вверх, потом вниз. - Понимаешь ты, дурачок, что это всё из-за нас?
Пит вылупил глаза.
- Мы ничего им не рассказывали. - Глаза Габриэля наполнились слезами. - Говорили про что угодно, только не про это. А были должны, обязаны... на каждом уроке, каждый день твердить им, какая это страшная штука, что деньги совсем не главное, что война - это смерть, а не компьютерная игра. Вбивать в их залитые дерьмом головы. Нужно было учить их, что победителя не будет, что военный бюджет в триллион долларов не спасает от радиации... Повешенное на стенку ружьё когда-нибудь да должно выстрелить. Это элементарно. Это закон жанра. Но нам было не до того: кредиты, машины, закладные, баскетбольный матчи... Тьфу! Голливуд: зомби, мертвецы... А дамбу из трупов в Бостонском порту не хотите? А оплавленные мосты, текущие, будто свечной парафин?.. Всё прогадили! Весь мир просрали. А теперь уже поздно...
До Пита наконец начало доходить.
- Да брось, Габ, - сказал он почти испуганно. - Кем ты был до войны? Школьным учителем. Сколько тебе тогда было? Двадцать пять? Двадцать шесть?
- Двадцать восемь.
- Мне тринадцать. И что бы мы сделали? Всё решали старые козлы из Вашингтона. Кому бы ты что объяснил?
- У них тоже были учителя, - сказал Габриэль устало, его плечи обвисли.
- Видать, хреновые, - резюмировал Пит.
Он быстро наклонил флягу, наполняя стаканчики.
- Теперь-то чего об этом?
- Теперь нечего, - Габриэль оскалился. - Только мы всё равно не поумнели, совсем не поумнели. Вот что погано... Завтра я буду читать семиклассникам "Вино из одуванчиков". Запредельная ирония, просто запредельная.
С минуту он молчал, рассматривая собственные колени, затем поднял голову и сказал, глядя на Пита пустыми мёртвыми глазами:
- Однажды я пущу себе пулю в башку. С этим нельзя жить.
- Чёрт, - пробормотал Пит с жалостью.
Нужно было прямо сейчас сделать что-нибудь бодрое, позитивное, хлопнуть, например, по плечу, сказать: "Соберись, старина" или "Всё будет о"кей", но слова будто застряли в горле, а от приятной расслабленности не осталось и следа.
Габриэль понюхал стаканчик и одним глотком выпил. Затем, пошатываясь, он поднялся на ноги и сказал, что ему, пожалуй, пора, что всё было классно, но позарез нужно поспать.
- Ты до ячейки-то дойдёшь? - спросил Пит в спину, когда его гость нетвёрдо шагнул к выходу. - А то я провожу.
- Дойду, - сказал Габриэль решительно. - Ещё не было, чтоб не доходил... Чиес, партнёр. Не грузись моим нытьём.
- Чиес, - механически повторил Пит. - Не раскисай, напарник.
"Напьюсь, - подумал он, глядя на закрывающуюся дверь, - вдрызг напьюсь".
***
- Здравствуйте, учитель.
Габриэль по инерции сделал шаг, с трудом затормозил и обернулся.
Энди Санчес, Джек Тэйлор и Дик Фостер. Три пары глаз смотрели на него, то ли внимательно, то ли иронично, то ли выжидательно.
Джек Тэйлор - слишком высокий для восьмилетнего, этакая хворостина на две головы выше сверстников. У Дика Фостера по шести пальцев на руках и ногах. У Энди Санчеса большой, от уха до уха, весёлый рот и тяжёлый недетский взгляд. Очень может быть, что их родители не захотели бы рожать детей с возможными генетическими аберрациями, но у руководства убежища жёсткая демографическая политика. Другой вопрос, что зачать и родить могут далеко не все.
- Здравствуйте, молодые люди, - проговорил Габриэль, стараясь держаться прямо и произносить слова чётко. - Гуляете?
- Нет, сэр, - за всех ответил большеротый Санчес. - Мы на нулевой, помочь маме Джека на шампиньоновой ферме. А вы сверху?
- Сверху.
- Как там солнце? - спросили Санчес, и все трое, затаив дыхание, уставились на учителя. - Мистер Тревис говорил, будто скоро небо посветлеет, и зима кончится.
- Нет, - сказал Габриэль. - Пока там только пыль.
Мальчишки разочарованно переглянулись.
- Тогда мы пойдём? - робко спросил Джек Тейлор.
- Идите, - сказал Габриэль.
Санчес внимательно посмотрел на него своими странными глазами, и вся троица поскакала по тускло освещённому коридору в сторону лестничного блока.
Осторожно ступая по слегка плывущему полу Габриэль свернул в узкий и бесконечно длинный боковой коридор. Спустя пять минут он толкнул дверь в свою одноместную ячейку. Восемь на шесть футов, и семь с половиной в высоту - компактный персональный гроб. Хорошо хоть вентиляция работает исправно. Уткнувшись головой в стену, Габриэль тихо засмеялся, затем присел перед узкой полкой кровати, пошарил под лежаком, нащупал и вытащил пыльную жестяную коробку. Печенье "Энджой лайф". Глухо бренькнула крышка в бело-голубых цветочках. Это даже неплохо, что он пьян в стельку. Привалившись спиной к жесткому краю лежака и вытянув ноги, Габриэль достал тяжёлый сверток, размотал пахнущую маслом тряпку. Рифлёная рукоятка девятимиллиметровой "беретты" удобно легла в ладонь. Габриэль провёл пальцами по ствольной коробке, снял предохранитель. Когда-то давно этот пистолет спас ему жизнь на брошенной заправке в Индианаполисе. Четверым темнокожим парням до зарезу были нужны фильтрующие элементы из его набора и таблетки... Ирония судьбы.
Габриэль оттянул затвор, приложил ствол к правому виску, нащупал пальцем спуск и закрыл глаза. Перед мысленным взором вдруг возник дом его родителей. Совсем недалеко отсюда. А можно сказать: невыносимо далеко, совсем в другой жизни, в другом измерении. Двухэтажный домик с террасой и крыльцом. Чтобы добраться до луга и маленькой рощи, нужно было спуститься к ручью, а потом пройти не больше мили. Пять минут на велосипеде. Мальчишкой он часто приезжал сюда, чтобы ловить кузнечиков, а потом валяться в траве, глазея на облака и одуванчики. Белые ватные горы плыли по жаркому ослепительному небу, запах клевера щекотал ноздри, а жёлтоголовые одуванчики торчали среди травы повсюду, куда хватало взгляда. "Стоят гордые, как львы. Посмотришь на них подольше - так и прожгут у тебя в глазах дырку"... Если куснуть стебель, то во рту остаётся горьковатый привкус одуванчикового молока... или вина. Потом родители развелись, Габ подрос, но ещё приезжал сюда с друзьями, чтобы покурить травку на опушке рощи и посмотреть на одуванчики. Под травку они казались смешными.
"Господи! Боже ты мой! - вдруг с ужасом подумал Габриэль. - Они никогда не видели ни облаков, ни одуванчиков. Они ничего не знают, кроме серого выжженного неба. Им по тринадцать, они родились под зёмлёй и очень возможно, они умрут под землёй... Завтра на уроке, я должен читать им "Вино", а через год другим семиклассникам, а ещё через год третьим... Единственные одуванчики на тысячи миль вокруг лежат в моей голове. Я не могу, не имею права их опять надурить. Однажды я уже украл у них небо, а теперь украду одуванчики..."
До хруста сжав зубы, Габриэль опустил ствол пистолета, снял курок с боевого взвода, сдвинул предохранитель и аккуратно положил "беретту" на пол. Затем он поднял мокрое от слёз лицо к низкому потолку, словно вопрошая невидимого Бога и почувствовал во рту горький привкус одуванчиков.