Аннотация: ...Перво-наперво, это надо верно зверя вычислить. Потому как, это на первый взгляд, его вокруг многовато, да не весь он нам сгодится.
05.09.2002 г. Г. Шатов
ОХОТА НА БАБЦА...
Ерофеич крякнул погромче, да попротяжней и вслед потянулся сладко.
"Прошка!" - позвал он парубка, "давай снасть на поход дальний готовь".
"На кого пойдешь, тятя?" - полюбопытствовал въюнаш у старого охотника.
"На неё, окаянную. На неё, сынок", - ответил Ерофеич и стал натягивать портки.
"Ах, ты господя!" - заголосил Прохор. "На что она тебе сдалася, тятя! Ведь напасть, какая, не приведи ой мамочки! Ведмедя и того не в пример лекше брать. А? Тятя?"
"Лекше, то оно лекше, прав ты тут, однако. Да что за промысловик ты будешь, ежели главнаго трофею добывать не сумеешь? Срам, да и только".
"Оно то верно, тятя, славен трофей! Нечего не скажешь, да токмо лют больно. Боязно с непривычки, но, тять, ты не думай! Я не сплошаю, не подведу под позорище фамилию. Ты только шансец дай".
"Не робей, Прошка, не робей. Как не крути, как не верти, а промышлять ее подколодную и тебе придется. Оно понятно боязно в первый раз, да все равно, приступать, когда нить надобно. В этот раз тебя с собой возьму, знать пора и тебе вышла. Готов, стало быть?"
"Хвастать не буду, что не подведу, а вот стараться буду изо всех силов. Уж с твоей то помощью, думаю сдюжу. Если локоть опытный рядом, так ведь поддержишь, а?".
"Поддержу, да акромя и советы, какие завсегда дам. Давай, сбирайся в дорожку".
Так вышел на первый серьезный промысел молодой охотник Прохор Апраксин.
Путь предстоял не близкий, а чтоб время тратить с пользой Ерофеич наставлял сына.
"Перво-наперво, это надо верно зверя вычислить. Потому как, это на первый взгляд, его вокруг многовато, да не весь он нам сгодится. Ведь что толку от худой добычи - один убыток. Так если распыляться, то весь пар в гудок уйдет, и на ценного зверя пороху не хватит", - начал охотник. "Оно конечно и на хилой животине руку набить не помешает. Но это только на первых порах. Как уменье отточишь - не мечи бисер перед свиньями. Ценного зверя добывай".
"Тятя! Да только пусть на глаза покажется! Мы его вдвоем в момент скрутим", - порывался парубок.
"Не горячись, не горячись. Опытная Баба в чистом поле с тобою биться не станет. В тайном схороне тебя ждать будет. Под корягу забьется или за каменюкой притаится и ужо оттель кидается на проходящих промысловиков... А еще притвориться немощной может, а как бдительность потерял - она и накинулась".
"Так и мы ж не лыком шиты - силушкой не обижены", - вторил Прохор.
"Ты пойми, сынок, на Бабьё идти, тут не только храбрость надобна. Одной удалью его не взять. Оно, конечно, и без удали делать там нечего, на промысле то. Да только если однобоко к вопросу подойтить - удачи не видать. Тут объемно действовать надо".
"Тятя? А ежели лаской?" - интересовался хлопец.
"Опять же одной лаской его тож не взять. Через ласку слабость мужика видна больно. А Бабец - он хитрый, в миг раскусит, что поплыл ты миленький пред ее чарами".
"А тогда как же? Начать то с чего?" - впитывал мудрость въюнаш.
"А я тебе скажу, Бабу надоть брать через побрякушки, как аборигенов, да папуасов. Зеркальцем блестючим подманить, бусиками стеклянными. А мабыть и денюжку разноцветную показать. В общем, через наживку действо вести. Да за глазом следить верно - как искра в оном блеснула, так значит заглотнула. Тут и подсекать надоть".
"И всего то делов!" - изумился младой.
"Ах, какой ты прыткий. На этом только самая худая Баба остановиться. Такая, нам без надобности. Учу же тебя - ценную животину высматривать надоть. От этого и мастерство охотника завсегда видно будет. А как только на этих побрякушечных застрягнешь, почитай среди мелкотни, так прозябать и будешь. Подай огня...".
Ерофеич сел на пенек и набил трубку. Зашипел табачок душистый, огнивом запаленный. Стало быть, время перекура пришло... Сделав парочку крепких затяжек, мужик молвил далее...
"Следом "говорливый" этап пойдет. Речами, знать ее, умными, да непонятными парализовать. Тонок он, момент сей, ибо в нем опасность кроется, что Бабец ущербность свою почует. Умственную, так сказать, недостаточность. Через нее и насторожится, чего нам допустить ни в коем рази не можно. Речами сладкими и интересными, да в меру непонятными в доверье вкрадись. Это чтобы выбранная жертва расслабилась, бдительность потеряла", - поучал бывалый охотник.
"Ага, уразумел! Как только напряжение у нее в членах спадет, тут ее КААА....АААК!!!....", завелся паренек.
"Эт, точно!!!... Токмо из-под коряги макушку высунет - обушком по темечку и поволок. Но не забудь, что обушком, а не лезвием! Шкуру попортить - не моги, да и живьем они не в пример лутшее сохраняются".
"А потом чего, тятя?", - интересовался отрок.
"В горнице можно запереть или в подполье, там тоже хорошо. А там, глядишь, посидит на цепи, пообвыкнет, смирится с судьбиной - станет из-за твоей широкой спины на других погавкивать, покусывать их помаленьку. Ажно приятственность некоторая, от нее происходить начнет. Обманчивая, правда, эта покорность будет, при первой же оказии вцепится тебе в диафрагму или еще какой дури наделает. Глаз да глаз нужен. Два глаза, то бишь. Одноглазого, она в момент укатает. Токмо и будет слышно: "Придурок одноглазый!" А кому же такое приятно. Никому!!! Вот для того, чтобы Баба не пакостила, какой то мудрый человек ("светлая ему память", прошептал старик и перекрестился в размах) и придумал струмент, колодой именуется. Просто и дюже полезно! Доска с тремя дырами, одна для головы и две для рук. Водрузил, знать на плечики, погуляла она с нею недельку и глядишь, опосля, месячишко шелковая".
"Изготавливать сей струмент научишь".
"А чего ж не научить. Подмогнем. Встарь, говорят, вожжами неплохо их
приструняли, или за космы - да по полу. Да где ж теперь возьмешь вожжи
даже самые захудалые. И космы все чуть не налысо повыбривали. Зато зубы и
когти - как у росомах. Шкребанет - мало не покажется. Оно конечно понятно - ессесный отбор, понимаешь, выживает сильнейшая, да токмо нашему брату, промысловику, от ентого не лекше".
"А мнение слывет, что дура она, Баба то".
"Странный народец, но кажному естествоиспытателю дюже интересный. До кожного зуда иногда интерес забирает. До шпиталя и погоста доводит. А ты говоришь - дура.
И-и-и, родненький, Баба она себе на уме. Хитрющаааа! Вот тебе скажу, бывало, дед мой на бабу частенько хаживал, отважный мужик был, без двух-трех за раз не возвращался. И все по-старинке, по традиции. Где рогатиной ткнет, где кулачком пудовым оглушит, а где зубом железным цыкнет и нате, как шелковые становились, хучь к заднице прикладывай. А нонче? Ты на нее цыкни! Так в ответ цыкнет - потрохов не соберешь, не то, что железный зуб - все каренныя высадит враз. Зазевайся только", - говаривал Ерофеич.
"Все стращаете, тятя. А мож и не так все худо?" - сопротивлялся Прохор.
"Внемли. Страшная в их силища сидит. Обаянием кличут. Супротив него не кожный мужик выдюжит. Ломаются иноть даже самые духовитые. Вот и приходится
мужику нонче, как собаке побитой лебезить: "Тю-тю-тю, ля-ля-ля, моя кышечка,
моя пуцонька"... Тьфу, очи мои б не глядели на срам ныняшный".
"Токмо вот куды ж им тогда глядеть, тятя, если ж не в ихнюю сторону? Как ты ранее говаривал - Бабец, трофей лучший и славнейший"
"На Бабца хаживать, то есть истинно мужеское дело. Не о том глаголю. Мужик ноне хлипонький. Племенного, много в схватках с бабьем полегло, вот и воспитать смену некому. А через енто секреты промысла и дух охотницкий изживается".
"Как же устоять, а?"
"Оно конечно, сложновато. Вон, бывает, ну что за Баба, ни рожи, ни кожи. Страм один. На взглядок - не добыча, а так, баловство одно. И идешь на нее, и не шкуры, сиречь выгоды, а так, лишь бы сноровку не терять. Ан нет, накося-выкуси! Не тут то было. Так запросто и не дастся. Глазья повылупливает, мордашку боевою раскраскою разукрасит. Да как шибанет - быдто паровая молотилка по тебе
прошлась. Искры из ноздрей, сердце, словно бубен бессарабский, кожею тугою играет Главно дело, мозгой то разумеешь, што ни за рупь пропадаешь, а, поди ж ты,
губья ужо кренделя выводють: "моя кышечка..." То-то. Не фунт изюму эти
бабы. Понял? А чтоб выстоять волю и разум в кулацюгу сжимать требуется, да, к тому же бдительностью с осторожностью не брезговать".
"А если ее оружием попытаться? Нежностью?"
"Нежностью гришь. Ийэх. Пропащия мы через эту нежность. Как есть
труба дело. Потому как - стезя тонка. В свои же силки и запутаться можно. Однако помыслишь себе, покумекаешь - можно и их и нежностью оболванить,
хитрость, токмо недюжинная для того требуется. Смекалка, опять таки.
Знавал я одного мужичонку, так он супроть Бабца стоял как кремень. Ни-ни, шажочку не уступал. От тот нежный, да елейный на промысле бывал. Ни одна животина, его достать не могла. С него как с гуся вода. Целехонький. Мы все дивились, как это ж ему без потерь все удается. К знахарю его повели, попровериться и, за одно, причину удали его выяснить. Мол, и нам можа способ сей сгодится.
Дохтур его посмотрел. Вумный такой лекарь, бороденка жиденька, очечки
махонькие, да все гутарил по ненашаму: "Да вы, батенька, фэномэнъ!
Импантентъ, грит, в шестом колене. Вот откель у вас неуязвимость такая". От так-то. Мощный был мужик, сибиряк!
Ты ж представь себе, Прохор, духом каким владеть надобно, шоб это себе такое в колене учинить, а? Да еще и в шести местах!!!... Во как..."
"Да, тятя, по всему видать герой", - восхищался Прошка. "Вот бы и мне..."
"Цыц!", - прервал разглагольствования матерый охотник увидев еле заметное шевеление вдалеке. Он потянул носом, насторожился и принял боевую позицию "Слышь чего скажу, Прошка, учуял я добычу. Учуял. И ты себе высматривай.
Не поминай лихом ежели что. Да сам смотри - не сплошай. Ну, с богом...
... От итиж его тудыть, понеслась душа в рай. Памажытя, людцы добрыя!!"
С этими словами Ерофеич обернул боевой топор мягкой суконкой (зверя чтоб не попортить). Потом поплевал на заскорузлые ладони, примериваясь, привычно махнул топором вкруговую и бросился в чащу...