В стародавние времена, когда еще от деревни до деревни версты короче были, а кикиморы вместе с бабами на речке белье полоскали, служил в солдатах один справный киборг.
Лямку тянул, как полагалось в старину-то - двадцать пять лет. И всего отведал сполна - и войну, и кнут с пряником. В Туретчине на солце жарился, с Потемкиным Тавриду воевал, с батюшкой-Суворовым по горам лазил, насквозь промерзал; с Румянцевым за Дунай хаживал. Вдосталь навоевался, осталось от него не так чтобы очень много своего-то, а все больше замена всяких важных частей человечьих. Ну, зато уж в голове соображение было - дай Бог всякому!
Одно слово - храбрый киборг, самой секретной модели, удалой русак.
Да только пришел срок, и вот уж списывают его вчистую - по заслугам боевым: иди, мол, солдат Степан Т-1000 сын Петров, домой, да крепко храни свою тайну военную. А куда - домой? За двадцать пять лет всего и выслужил солдат, что бант крестов, шинель старую, броню кевларовую, насквозь испробитую, да тощий "сидор" за спиной с бумагами отпускными.
Ну да горевать он не стал, разве ж русский киборг горевал, когда и здоровьишко при нем, и жизнь не потрачена?
И отправился солдат в далекий путь. Горами, лесами, проезжими дорогами шел, спал прямо на траве, шинелкой своей укрываясь, ни зверей ни птиц не опасаясь. По сотне верст в день отмахивал, так бодро шел. Путь один - в Сибирь-матушку, на вольных хлебах счастья искать, на глубокую Енисей-реку.
Долго ли, коротко ли идет он - ан глядь, на пути деревня стоит. Как вымерло в ней все - ни петух не закукарекает, ни коровенка в стойле не мыкнет. И у околицы ни души, только старые пепелища кругом. Удивился киборг, головой покачал, шинельку в скатке на плече поправил, да багинет свой старый на всякий случай из мешка достал. Только шагнул по дороге - глядь, а из одной избенки старый-престарый дед на крыльцо выходит. Ветхий весь, инда на ветру шатается. Тут зорким взглядом наш солдат приметил, что дед-то из ветеранов будет, свой брат служивый: вместо ноги титановый протез скрипучий, голова пробитая под волосами синтекожей залатана, одного глаза нет, только линза красным поблескивает. Стало быть, из Т-800, еще петровских времен, таких уж и не осталось.
- Эй, дедушка! - спрашивает его солдат Степан. - А что это у вас тут, прямо скажем, словно на погосте?
Оперся дед на ветхий излучатель кремневый, покашлял малость.
- А что ж ты хошь, солдат? - отзывается. - Здесь у нас с недавних пор так, и ночевать тебя никто не пустит, и хлеба не вынесет. Опасаются потому что.
- Чего опасаются-то, дедушка? - снова спрашивает его Степан. - Если меня, так то зря. Ведомо же - русский киборг и ребенка не обидит, он только супостату страшен.
- Эх, сынок! - дед ему говорит. - Да если б о тебе речь - а то повадился к нам ходить черт, и людей есть. Ни старых, ни малых не жалеет, железные ставни прогрызает. Вот и сидят людишки по ухоронкам тайным, за свою жизнь дрожат. Мне-то что, я старый, скоро богу последний атомный заряд отдам вместе с душой... Да не трогает окаянный меня, ему других подавай.
- Эвона! Черт! Настоящий что ли? - удивился наш солдат. - А давай-ка, дедушка, проучу я его! Чтоб неповадно было детей на Руси сиротить нечистому!
- Что ты, что ты! - как замашет руками старый дед, а сам оглядывается. - Беду накличешь! Сегодня в ночь опять придет, и сладу с ним нет. За внучкой моей придет, нежить проклятущая...
Заплакал старый, а солдат Степан головой качает.
- Эх, дедушка, дедушка. Ты ж ведь нашего служивого роду-племени. Чего же боишься? Ну да ладно, ты вот что - с внучкой вместе хоронись в подклете, а мне на ее месте постели. И до утра сидите, чтоб ни слуху от вас ни духу, пока сам не скажу, или еще чего не случится.
Вышла из избы внучка, смотрит на киборга, улыбается - глаза синие так ему все вокруг своим светом и застили. Хлопнул своей шапкой об землю солдат:
- Эх! Не бывать такой красоте погубленной!
Вот приходит ночь, самая бесовская - ни огонька на небе, ни звездочки, тучи да ветер.
Как уговорено, на внучкиной кровати солдат лежит - чин по чину, с головой укрылся, ровно умаялась девка за день, спит крепко.
Вот как полночь - и железную дверь с петель, грохот, стук. Входит черт - плечи шириной с дом, спина горбатая, изо рта клыки на ладонь торчат, и глаза красным светятся.
- Пойдем-ка со мной, красавица! - ревет хрипло, и одеяло с кровати тащит. И видит - в самом деле, спит внучка, даже на грохот не отзывается, глаз не открывает. Думает тут черт: "Так унесу девку!" Хвать ее с кровати, да покрепче прижал, чтоб не упиралась. Только не тут-то было. Смотрит черт - ан, девицы-то в руках уже и нет, а есть вместо нее солдат Степан в прежнем облике, и вместо рук у него - сабли острые. Рубанул Степан раз, рубанул второй - завыл черт, кинулся на него, пасть открыл, чтоб клыками ухватить. Куды там! Каплями серебряными растекся прямо из зубов чертовых наш служивый, и тут же снова восстал без царапинки, да весь в наиострейших лезвиях, так что и не подобраться. Черт его давай лапами хватать, чтоб кости переломать; да тот крутанулся раз, второй - у нечистого шкура-то и затрещала.
Схватывались они еще дважды. А на третий раз проткнул черта солдат Степан сын Петров лезвиями насквозь. Тут грянулся черт на землю и издох, а едучей кровью евойной все половицы в комнате прожгло до невозможности.
Отволок солдат черта подальше, выкинул дохлого в овраг, да из подклета внучку с дедом позвал.
То-то они подивились! Тут на шум и деревенские повыглядывали, а как увидели живого солдата - глазам не могли поверить.
- Как же это ты, Степан? - спрашивает дед-ветеран. - Кто ж ты такой? И почему таких чудо-богатырей раньше не видно было?
- Не могу сказать тебе, дедушка, уж извини, - разводит руками наш бравый киборг, - как есть это воинский секрет и тайна самая что ни на есть большая. Одно тебе поведаю - теперь таких как я больше станет, потому что и у Потемкина я служил, и Суворову дорогу мостил, и Румянцев-Задунайский на наш секретный регимент любовался и царю-батюшке про нас реляции отписывал. А значит, русского солдата теперь ни черт, ни другой вражий дух победить не сможет, как бы злобу он ни копил.
Аж прослезился старик, обнял солдата, а потом и говорит:
- Оставайся, Степан, у нас. Выдам за тебя внучку свою - и ей, вижу, в радость, и мне, ветхому, подмога в последние годы мои будет!
Подумал русский киборг, подумал - да и остался. А и верно - зачем в Сибири счастье искать, когда вот оно, счастье твое - на крыльце стоит и на тебя смотрит?
Тут, как водится, честным пирком да за свадебку, а дальше - и бывальщине нашей конец.
Будьте здоровы, люди добрые.