Ни в одну дверь нельзя войти дважды - это спорное утверждение некоторые люди всю жизнь проверяют на себе.
Вот, например, стеклодув первого разряда Степан Ирмеев.
В первый раз это случилось с ним числа примерно десятого января, когда он только-только вышел на работу. Руки еще тихонько тряслись с похмелья, в голове гудело. Простояв в жарком цеху у печи с полдня, Степан почувствовал, что ему совсем худо, и решил выйти подышать.
Но тут случилось что-то странное. Привычно потянув на себя ручку тяжелой железной двери, крашеной в зеленый цвет, которая вела в закуток, отведенный для курения, Степан обомлел. Перешагнув порог, он вдруг оказался в самой настоящей одесской пивной. Как не узнать? - вон и вобла пучком на веревочке, и зеркало, на котором еще в семидесятом друг Степана, Сашка Златозуб выцарапал стеклорезом "Маша, я твой навеки!", а вот и и тетка Маня за прилавком, и лицо у нее даже какое-то доброе.
- Рехнулся, - пробормотал Ирмеев, и вдруг, неожиданно для себя, перекрестился.
- Чего окаменел там? - приветствовала его тетка Маня. - Подваливай, голубок, нынче пиво свежее.
"А, пропадай, однова живем!" - отчаянно подумал Степан и подошел к прилавку, залитому пивной пеной. Пиво, как ни странно, и впрямь было свежим. Распробовав пару кружек, Ирмеев увлекся так, что спохватился только тогда, когда гляну на старенькие часы "Слава", за треснувшим стеклышком которых было почти не видно стрелок.
- Е-мое! - плюнул он и подхватился бежать к двери.
- Ты заглядывай! - напутствовала его тетка Маня и плюхнула на прилавок тряпку.
Мастер, подозрительно принюхивавшийся к Степану с самого утра, только ахнул, глядя как стеклодув по-крабьи, боком передвигается, цепляясь за все, что попадалось вокруг.
- Ты когда успел, гад? - изумился он.
- А-а шт-то? - промычал Степан Ирмеев, и нацелился уже схватить свою рабочую трубку и подцепить ей жидкого стекла, но был с позором изгнан из цеха взашей. Долго потом сидел на скамейке у проходной, тряс головой и что-то бурчал себе под нос.
С тех пор так и началось, а потом и продолжилось. Каждая дверь, которую с опаской открывал Степан, выкидывала новый фортель, отправляя его совсем не туда. Обычная, обитая дерматином, с табличкой "Отдел кадров" - вела себя особенно издевательски. Открывая ее, Ирмеев уж и не знал, куда занесет судьба: то ли на заседание Ассамблеи ООН, где стеклодув в асбестовом фартуке произвел панику; то ли на тайную сходку колумбийских наркоторговцев, которые, увидев приземлившегося на дипломат с кокаином Ирмеева, решили, что это разборки и перестреляли друг друга; а может, он окажется в женской бане посреди раздевалки. Вот это последнее чуть не кончилось убийством - куда там наркобаронам. Голые бабы так отходили несчастного Степана жестяными шайками, что он потом отлеживался с неделю, и даже профорг пришел его навестить и сочувственно мешал чай ложечкой, глядя на густые синяки под глазами.
- На кой ляд мне такое счастье? - громко говорил каждое утро Ирмеев, одеваясь у старенького зеркала. Хорошо хоть, что жил стеклодув первого разряда один, без жены и детей. Правда, пил редко, потому квартиру держал в чистоте. Один раз чуть не запил, когда, войдя в ванную, вместо этого оказался в каком-то просторном подвале, еле освещенном тусклыми лампами, в центре круга голых по пояс мужиков, которым еще один, со свернутым носом, мрачно гундосил:
- Первая заповедь Бойцовского клуба - никому не рассказывать про...
Степан ничего не понял, но на всякий случай, когда мужик вытаращился на него, засветил тому в глаз со всей силы. Попробуй-ка, потаскай каждый день на кончике трубки стеклянную "холяву" ощутимого веса, да подуй в ту трубку так, что архангелу мало не покажется. Слабак тут не сдюжит. Так что мужик только ойкнул и кувыркнулся на грязный пол, а Степан поддал ходу к дверям. Что там было дальше, он так и не узнал, но почему-то впал в такую тоску, что еле оторвался от бутылки.
Еще как-то раз Ирмеев, сунувшись в лифт, вдруг понял, что летит в самолете и стоит как раз за спиной бородатого чернявого мужика, который что-то визжал, размахивая гранатой и тыкая ей в сторону бледных пассажиров. Степану стало так тошно, что он чуть не заплакал - ну почему так-то? Хоть бы пляж или снова одесская пивная, а не геройствовать где попало. Гранату он, конечно, отобрал, хотя мужичонка шибко шипел и брызгал слюной. Потом уже чернявого крепко отходили пассажиры, а стеклодув бочком проскользнул в туалет и порадовался, что после выхода оказался в родном цеху.
Зарплату, конечно, сократили, упирая на то, что каждый день по нескольку часов Степана не дозваться на работу, и где он ходит - непонятно. Ирмеев, в полном расстройстве чувств, бросился в отдел кадров. Понятное дело, дверь открылась не туда. Следующие три или четыре часа Степан провел в запертом хранилище, рассматривая стеллажи, доверху уставленные золотыми слитками. От скуки даже выцарапал на одном свои инициалы, а потом огромная дверь отворилась, и вбежали угрюмые мужики с дробовиками. Степану даже надели наручники, но на выходе все получилось как обычно, и даже золота не осталось.
Зато душой получилось отдохнуть, когда с мужиками поехали в баню - попариться с устатку после квартального аврала. Обмотавшись полотенцем, распаренный Степан шагнул в предбанник, и обомлел, потому что оказался посреди стеклодувного цеха. Размерами побольше и посветлее, надписи по-иностранному - а рабочие такие же, с трубками. Приглядевшись, Ирмеев понял, что мастера здесь умелые, но так себе, без огонька. И тут взыграло ретивое, что ли - потому что он решительно подошел к ближайшей печи и как был, взял трубку. Быстро перебрал клещи, скалку-долок, ножницы - остался доволен, и начал дуть, пока никто не заметил. А когда заметили и сбежались, что-то каркая не по-русски, Степана было уже не оторвать. и выдувал он такое, что глаза у всех лезли на лоб - как можно? Закончил стеклянной розой с кучей лепестков, и положил трубку.
Степана пытались остановить, трясли пачкой цветных денег, жали руки, но он юркнул в какую-то подсобку, отдышался, распахнул дверь и шагнул в предбанник. "Можем ведь, когда хотим!" - радовалась душа.
- Во, пропажа! - встретили его осоловевшие от пива мужики, все красные как раки. - Где был-то? Думали, заблудился у сортира... Наливай!
- Я погреюсь сначала, - Степан пить не хотел, тем и отговорился. В парилке взгрустнул, но потом махнул рукой и пошел - вдарить по пиву.
* * *
А совсем потерялся Степан Ирмеев только в апреле.
Мужики в цеху (как обычно после зарплаты) собирались в складчину взять ящик "сухаря" и подошли было к нему за "вспомоществованием", как это здесь называлось.
- Погодите, ребята, - Ирмеев зашарил по карманам, вынул тоненькую пачечку рублей, подал. - Вот, чтоб не мелочиться.
- Ты чего, Степан, ума решился? Всю ж получку отдаешь! - прикрикнули на него. Но Ирмеева было не пронять.
- За здоровье мое выпить, что ли, не хотите?
Тогда все решили - должно быть, Степка халтуру где-то провернул, раз денег не жалеет.
- Ну, коль так - хозяин-барин!
А начали пить - и спохватились. Где Ирмеев-то?
Но стеклодува первого разряда уже было не видать, и трубка его любимая, с мундштуком, перемотанным медной проволокой, исчезла вместе с ним. Только скрипнула железная дверца в глубине цеха.
- Мужики, гляньте, - кто-то показал пальцем на лавку. Там лежала, переливаясь в полумраке, стеклянная роза.
Как живая, и даже капли росы на листьях. Мастер, конечно. А с виду и не сказать.