Один, бывает, поманит солнцем и хорошей погодой, но потом, как только ты приехал и осталcя здесь чуть дольше - погоды как ни бывало, и нахмуренный город глядит на вас во все глаза своих заплаканных дождями окон. Другой с первого взгляда тебе говорит без слов: ну, чего встал? Шагай отсюда, не на что здесь смотреть. И щурится в спину узкими грязными улочками. Третий равнодушно примет и даже не заметит, в такой-то людской толчее и свете рекламы. Миллионы через него прошли, еще миллионы пройдут, что ему до одного человека?
Харьков - город солнечный. Ему незачем притворяться.
Особенно летом, да по субботам, когда так хорошо пройтись по Сумской, поглядывая на булыжники мостовой, блестящие под утренними лучами, подмигнуть каменной ящерице с отбитым хвостом, а потом свернуть куда-нибудь на Рымарскую и пойти мимо маленьких магазинчиков в сторону Бурсацкого спуска, где уже деловито разгружают свои коробки завсегдатаи книжного развала. Если не жалеть времени и не бояться перепачкать пальцы черной пылью старых переплетов, то здесь всегда можно отыскать что-нибудь интересное: не книгу, так старую открытку или значок. Или хотя бы услышать - просто постоять в сторонке, прислонившись к забору и терпеливо слушать, как шелестят страницы и переговариваются теплым харьковским говорком их хозяева.
Вот тогда-то, на самом краю развала, там, где Бурсацкий, как ручеек, вытекает из Рымарской и течет вниз, можно увидеть эту женщину. Там еще двухэтажный магазин, который торгует... впрочем, это не очень интересно.
Женщина всегда сидит на складном походном стуле, у ее ног и на коленях разложены отлично выделанные овечьи шкуры - мягкие и чистые. Только шкуры, ничего больше. Ту, что на коленях, женщина неторопливо вычесывает деревянным гребешком. Торопиться ей и впрямь некуда, день только начинается. Старожилы развала давно привыкли к ней, многие даже здороваются второпях, но улыбчиво, проходя мимо. Она всем отвечает.
Если не смотреть пристально, а только так, искоса, чтоб не спугнуть настроение человека, то увидишь, что женщина еще совсем молода, и лицом неуловимо напоминает хитрую веселую лисичку. Чуть заметные морщинки у серых глаз совершенно ее не старят, волосы цвета медной проволоки собраны в длинный хвост. Длинная юбка, клетчатая рубашка, кожаные сандалии - ничего необычного.
Женщина, улыбаясь краем маленького рта, курит длинную, слегка изогнутую трубочку, и сладкий, кофейный дым ларсеновского табака плывет в небо. Вот это, пожалуй, можно было бы посчитать необычным, если бы не Харьков. В Харькове и не такое видали.
Подождите еще минутку, не уходите. Да, вот сейчас. Видите, как женщина время от времени касается своими длинными, тонкими пальцами нагрудного кармана рубашки? Там явно что-то есть. Ключ-сигналка от машины? Скорее всего. Женщина поворачивает голову и смотрит направо. Туда, где (как мы раньше не заметили?) аккуратно припаркован "Хаммер" красного цвета. Не багрового, не с примесью других оттенков. Нет, это чистый, настоящий красный цвет, в лучах утреннего солнца он просто плещется через край. Такие паруса, наверно, увидела когда-то Ассоль и замерла, не в силах оторвать взгляда от парусника, входящего в бухту.
Здесь Ассоли нет, до моря тоже далековато. Но ранние туристы, гуляющие по улочкам Харькова, не могут устоять перед искушением - и, конечно же, фотографируются возле красной машины, пусть не новой, зато блестящей хромом радиаторной решетки. Позируют, как могут, а дети даже пытаются вскарабкаться на подножку. "Хаммер" не против, да и его хозяйка, укрывающая колени белым мехом, тоже не возражает.
Смотрите, она снова касается пальцами кармана, где лежат ключи, и поворачивает лицо к "Хаммеру". Улыбается.
Красная машина как будто бы тоже улыбается ей в ответ, понимающе и нежно, как умеют улыбаться только сильные и большие - люди ли, машины ли.
Это не начало истории.
А что же в начале?
* * *
- Тань, ну а ты-то чего отмалчиваешься? - Маринка, как всегда любопытная, легко толкнула подружку в бок. Та вздрогнула от неожиданности и виновато посмотрела на смеющихся девчонок.
- Ой, а я задумалась. Я не отмалчиваюсь, правда, - она растерянно пожала плечами и поправила индийскую сумку, перекинутую через плечо, - просто не услышала сразу.
- Не услышала она! - нахмурилась подруга. - Повторяю вопрос для особо глухих -чего тебе сейчас хочется больше всего на свете? Женька, вон, хочет выйти замуж непременно за писателя. Чтобы был страшно знаменитый фантаст с большущими тиражами.
- Непременно с большущими, - важно покивала головой Женька, и ее черные кудряшки пружинисто разлетелись по сторонам, - как же без большущих? Пусть все читают и знают, что это мой великий муж!
- И будешь ты от великого мужа потом отгонять великих муз, - пробормотала, как бы в сторону, зеленоглазая Дашка, потом не удержалась и прыснула, прикрываясь узкой ладошкой.
- Ничего-о! Уж я-то отгоню! - подбоченилась крепенькая Женька, с малых лет занимающаяся плаванием, резко останавливаясь на тротуаре, так что высокий мужчина, который шел чуть позади, наткнулся на нее, попытался обойти, запнулся и смущенно сказал "ой, простите", скрываясь в дверях продуктовой лавки. Проводив взглядами его обтянутую джинсовой курткой спину, все четверо рассмеялись.
- Я, конечно, не муза, зато мраморную скалку для других муз держать буду в боевой готовности! - Женька взмахнула рукой с зажатой в ней воображаемой скалкой и нанесла неотразимый сабельный удар. - Но не для него, конечно. Его я любить буду... И он меня.
- Попробовал бы не любить, - серьезно кивнула Дашка, прищурившись мечтательно. - А я хочу яхту. Свою. И чтоб в кругосветку на ней... Эх! Это мы, кстати, для тебя, наша глухая ко всему земному подруга, сейчас повторяем по второму разу, - она сурово ткнула идеально наманикюренным ногтем в Таню. Та опять виновато пожала плечами, улыбаясь.
- Яхта - это хорошо, - авторитетно сказала Маринка, - особенно с командой. Вперед, через бури и грозы, отважная мореплавательница Дарья Симонова!
Она щелкнула зажигалкой, прикуривая длинную, тонкую сигарету, бросила пачку в карман кожаной куртки. Провела ладонью по русым волосам, уложенным гладко, туго стянутым, без единой выбивающейся пряди. Таня всегда завидовала тому, как Маринка ухитряется быть похожей на француженку. Именно на француженку, длинноногую и холодно-красивую - так ей почему-то казалось.
- Так вот, душа моя Татьяна, - затянувшись сигаретой и легонько дернув Таню за один из рыжих хвостиков, продолжала Маринка, - лично мне ни яхты, ни мужа-писателя не надо. У меня вообще морская болезнь. Читать, правда, люблю, но мужа для этого заводить - вот еще! На свете целое море книг. И так хватит. А я хочу в Тибет. Точно. Хочу и все тут. Вот напишу диплом, сложу в сумку пару свитеров - и в Тибет. Годика на два. А что? Духовно совершенствоваться, пить чай с маслом яков...
- Шамбалу искать, - тихонько продолжила Таня, глядя на нее невинными глазами.
- Камбалу, блин! - шутливо огрызнулась Маринка. - Не нужна мне никакая шамбала, я хочу посмотреть место, где все горы родились и откуда они потом разбрелись по земле, понимаешь?
- Лихо как завернула, - одобрительно покачала головой Дашка. - "Разбрелись", надо же. Поэтично, однако. А почему не в Париж?
- А что там делать? Мы с семьей ездили как-то. Ну башня. Ну Монмартр, Монпарнас, все такое прочее... Нет, девчонки, Париж - это цивилизация. А я хочу в Тибет!
Все четверо снова дружно рассмеялись. Высокий старик с профессорской бородкой, в строгом темном костюме и при галстуке, выгуливавший старого-престарого бульдога, посмотрел на них, улыбнулся чему-то своему и побрел дальше, аккуратно опираясь на трость.
- Твоя очередь, Танька, только ты и осталась, - Женька легонько дотронулась до рукава ее куртки. На улице стояла южная осень, но, хотя было еще вовсю тепло, середина октября иногда давала о себе знать зябким ветром. Тогда куртку можно было застегнуть, но сейчас солнце грело как надо, по правде.
- Я хочу машину, - ответила Таня, так же ласково взъерошив Женькины кудри.
- Маши-и-ну? - разочарованно протянула Маринка. - И все? Разве это мечта?
Таня видела, как подруги, кто - удивленно вскинув брови, а кто прищурившись недоуменно, смотрят на нее, и, помогая себе взмахами рыжих хвостиков, поспешила объяснить:
- Не обычную машину!
- Уже лучше, - в один миг оттаяв от своей "снежнокоролевости", заулыбалась Маринка, - какую это?
- Я хочу "хаммер". Но не простой, а ярко-красный. И не эту новую модель, которая как пластмассовая мыльница. Хочу старый, который самый огромный. Мне он нужен не потому что это "типа, круто". Совсем не затем. А потому что красный "хаммер" - это значит, что все будет всегда хорошо. Понимаете?
Нет, они не понимали, и Таня, путаясь и отчаянно краснея, продолжала говорить.
- У меня с детства так... Как только все идет плохо, я стараюсь увидеть на улице "хаммер", просто так, среди машин. Если увижу - значит, день наладится. Значит не зря. И все исправится, а если где-то что-то криво, то выпрямится. Такая примета. А если "хаммер", например, желтый - то все будет очень хорошо, просто замечательно! Но красный я только раз в жизни и видела... Поэтому и хочу, чтобы он был у меня, понимаете? Чтоб не просто замечательно, а все правильно. Потому что он ведь красный... - Таня окончательно запуталась, смутилась и замолчала.
- Да, удивила, - покачала головой Женька.
- Удивительно, конечно, что ты красный видела вообще хоть раз, - пожала плечами Маринка, - потому что их такими к нам не завозят. Ну, ты сама подумай, кто на красном "хаммере" гонять будет, какой такой брутальный мужик? Черный - дело другое. Или хотя бы белый...
Они шли через большой старый пустырь, на котором сквозь траву еще виднелись остатки асфальтовых дорожек, а посередине - почти сравнявшийся с землей фонтан, превратившийся просто в груду камней.
- Ну, наверно, - пожала плечами Таня, - я и говорю, один только раз, а потом даже в Москве не видела...
- Да нормальная мечта, Тань, - отозвалась Дашка, которая как раз закончила разговаривать с кем-то по телефону и нажала "отбой", - не хуже яхты. Понимаешь, это...
Они шли и смотрели в сторону далекой еще автобусной остановки, а поэтому не сразу поняли, когда внезапно зазвеневший удивлением, восторгом и чем-то еще - почти страхом? - голос Маринки позвал их:
- Девчонки, смотрите!
Таня обернулась. В первый момент она не сразу поняла, на что показывает рукой подруга. Это было какое-то яркое пятно, которое приближалось против солнца, отчаянно искрясь в его лучах. Яркое. Красное. Красное?
- Ё-моё, - прошептала Женька. - Как в сказке. Вот совпадение...
Чуть наискосок, мимо замерших подруг, по пустырю катился красный "хаммер" - первой гражданской модели, ослепительно прекрасный, без единой царапины. Бликующие стекла бросали "зайчики" на жухлую траву, на остатки асфальта, один скользнул по куртке Тани. "Хаммер" гудел басовито, приближался, ехал прямо на них, оцепенело стоящих. Не успели они испугаться по-настоящему, как машина проехала мимо и стала удаляться. В последний момент невидимый водитель, видимо, крутанул руль, и алый "хаммер", набирая скорость, описала широкий круг с центром, в котором стояли четыре девушки, широко раскрытыми глазами глядя на происходящее.
Завершив круг, автомобиль прокатился по пустырю и скрылся за ржавыми железными гаражами вдалеке.
- Вот это да...
- Шутка, что ли? Танька, признавайся, ты как это подстроила?
- Красных же не бывает...
Трое заговорили в голос, но Таня только помотала головой.
- Я? Ничего я не подстроила! Да и как мне? Он красный...
И, после долгой паузы, совершенно счастливым голосом:
- Увидела снова...
Маринка, которая уже хотела сказать что-то ехидное, поглядела подруге в глаза и промолчала. Потому что вдруг поняла - нет, это никакая не шутка и не подстроено. Это случилось само по себе. Она закурила еще одну сигарету и стала затягиваться глубоко и часто.
- Ну что, - спросила неугомонная Женька, одной рукой обнимая Таню, а второй - Дашку, - теперь-то как? Все у тебя будет не хорошо, даже не очень хорошо, а прекрасно? Вот же он, красный твой "хаммер"!
- Будет, - улыбнулась Таня, - только он пока не мой. Но теперь я знаю, какой он...
* * *
Каждое утро он чистил ботинки, даже если на них не было ни пятнышка, а блеск резал глаза. Такая уж привычка была у полковника Осенева, для соседей - Сергея Петровича, а для старинных друзей просто - Петровича.
Ботинки были чем-то из прежней, военной жизни до пенсии, незыблемой основой порядка. Много лет назад отец, тоже офицер, говорил сыну:
- Понимаешь, Сережка, у человека в любом состоянии должен быть внутренний якорь. Плохо тебе? А ты держись! Не за что держаться? Тогда делай привычные вещи, каждый день, четко, без всяких пропусков. Даже если мужику хреново, мужик должен выглядеть на "ять", понимаешь? Бриться, мыться, причесываться... Чистить ботинки и стричь ногти. Одежду стирать, рубашки свои гладить. Как будто ничего не случилось.
- А если мужику хорошо? - спросил Сережа.
- Если хорошо? Тогда он должен делать все то же самое. Только в два раза чаще! - рассмеялся отец.
Это отцовское "на ять" Сергей запомнил на всю жизнь. И на всю жизнь сделал своей привычкой.
Оказавшись "на гражданке", полковник Осенев не расклеился, как многие другие бывшие офицеры, про которых говорят "снял портупею - и рассыпался". Нашел себе кучу дел, потом однажды снял трубку телефона и ответил на звонок одноклассника - да так с головой и ушел в интересный бизнес по торговле автомобилями. Много было там всякого, и плохого и хорошего, но ни разу не было случая, чтобы Сергей Осенев появился на людях в нечищеных ботинках или не выбритый до синевы.
- Ты, Петрович, как в анекдоте, - шутил его друг (он же деловой партнер) Иван Данилович Стрельцов, он же Данилыч или Стрелец, - про офицеров. Знаешь ведь, чем отличается русский офицер от советского? Русский офицер был всегда до синевы выбрит и слегка пьян. А советский - тот до синевы пьян и слегка выбрит. Вот и вся разница! А тебя хоть в кино снимай про золотопогонников и белую кость.
Петрович посмеялся шутке, но запомнил ее и часто вспоминал, хотя и хмыкал сравнению. "Скажет тоже Ванька, белая кость, ага. То-то мой батя всю жизнь по дальним гарнизонам лямку тянул..."
Сам он так и не женился, но однажды познакомился в поезде с девушкой, моложе себя на полтора десятка лет. Девушка Наташа оказалась неглупой, красивой и с чувством юмора. Поезд давно ушел по своему маршруту, но вышло так, что Осенев и Наташа обменялись номерами телефонов, потом созвонились раз, другой - и как-то так оказалось, что стали жить вместе. Даже, в общем, дружно, хотя бывало всякое. Наташа не могла понять только одного - любви полковника в отставке Сергея Осенева к своему красному "Хаммеру".
А началось все с того, что Петрович загорелся идеей купить себе именно "Хаммер" - тяжелый, тупоносый, широкий как диван. Однажды, еще в армии, он увидел такой в журнале, и с тех пор решил твердо - только такой, никак иначе.
- Да брось ты! - когда полковник впервые заикнулся об этом, Данилыч удивленно отставил в сторону недопитую стопку водки. - Ты чего? Зачем тебе этот чемодан? Купи нормальный джипарь и не мучайся. Твой "хаммер" знаешь сколько литров на сотку сожрет? Да ты пока на светофоре стоять будешь, сам увидишь, как стрелка на глазах к нулю ползет! Не дури.
- Ну, ползет и пусть ползет, - равнодушно пожал плечами Сергей Петрович. - Имею такую возможность.
- Тьфу ты, - почесал в затылке старый друг. - Ну а это... то, что будешь как бандит на "хаммере"? Или как депутат, хотя одно и то же, конечно. Не смущает?
- Н-да, - Осенев на несколько секунд задумался. Но армия научила его принимать решения очень быстро, и за это он был армии благодарен.
- Значит, пусть "хаммер" будет красным, - отрезал он. Стрелец поперхнулся пельменем и с грохотом уронил вилку на пол. Поднял, аккуратно постучал ручкой вилки по деревянному столу, пробормотал "у нас все дома". Потом уставился на полковника.
- Вижу, пациент уже готов, диагноз ясен. Красный "хаммер", надо же... Сам додумался?
- Сам, - Сергей Петрович недрогнувшей рукой наколол на вилку очередной пельмень, исходящий аппетитным паром и внимательно глянул на друга. - Сам додумался.
"Хаммер" был куплен и перекрашен в ярко-красный. Прохожие на улицах останавливались и оборачивались - особенно в осеннюю хмарь, когда казалось, что весь мир состоит из одних черно-белых мазков. Но тут в черно-белый мир стремительно врывалось красное пятно. Яркое, не тускнеющее даже под мокрыми брызгами грязи, собирающее одобрительные улыбки и покручивания пальцем у виска (от тех, кто ожидал увидеть за рулем юную девицу, а утыкался взглядом в матерого седеющего мужика). А водил полковник Осенев хорошо - он даже в армии частенько забирал руль у своего шофера и гонял сам, наслаждаясь скоростью и послушной машиной.
Вот только Наташа хмурилась и удивлялась.
- Слушай, - однажды сказала она Сергею Петровичу, - может, все-таки купим вместо этого... сарая две нормальные машины? Тебе и мне? Денег точно хватит, тем более, что у меня есть, да и мне ведь шикарное авто не нужно. А ты будешь ездить как солидный мужчина, тебе очень к лицу будет, например...
Что "например", договорить Наташа не успела, потому что в этот момент Осенев повернул голову от книги, которую читал, и пристально посмотрел на нее. Это был взгляд, на который в армии натыкались, как на каменную стену, самые конченые отморозки, от которого прекращали лаять и пятились, поскуливая, собаки.
- Наташа... - очень мягко сказал он. - Тебе нужна машина? Поедем и выберем. А про "хаммер" больше не говори. Пожалуйста.
Наташа все поняла - она, как мы уже знаем, вообще была очень умной девушкой.
Полковник не верил в мистику и сверхъестественное. Он даже не смотрел телевизор, где всякого такого было в избытке - хоть про снежного человека, хоть про инопланетян, захвативших Землю, хоть про полтергейст и привидений. Вот в силу воли он верил. И в то, что лучший способ передачи мыслей на расстоянии, это прицельная стрельба в голову - тоже. Иногда верил в Бога, но это если уж совсем наваливалась хандра и безнадега, а такое в жизни Осенева случалось нечасто.
В тот осенний день утром в кармане пиджака зазвонил телефон. Достав старенькую верную "нокию", Сергей Петрович нажал кнопку вызова.
- Да если не шибко, то свозил бы меня на своем краснознаменном "хаммере" до мебельного, а? Жена шкаф требует... гидра.
- Не вопрос, - пожал плечами Петрович и привычно взял с крючка в прихожей "сигналку" от машины. - Слушай, Стрелец, ты когда уже сам права получишь? Даже твоя гидра и то водить умеет.
- А никогда! - радостно заржал в трубку Стрельцов. - Мне пассажиром кататься очень нравится! К тому же, за рулем пить нельзя, а иногда так хочется.
- Понятно. И чего я спрашиваю...
- Лады. Сейчас подскочу к тебе, - и в трубке запиликали короткие гудки.
Данилыч жил в соседнем доме, поэтому ждать пришлось недолго. Через десять минут они уже проталкивались по забитым автомобилями центральным улицам. Красный "хаммер" вызывал привычное оживление, на которое ни полковник, ни Стрельцов внимания не обращали - давно надоело.
Загрузив шкаф, они уже возвращались домой, когда Осенев вдруг решил срезать путь.
- Пустырь объезжать... - пробормотал он. - Время терять... Все равно никто не ездит. А мы проскочим.
- Э! Э! Петрович! Мы же не на танке! - забеспокоился Стрельцов, запихивая на заднее сиденье какую-то деталь от будущего шкафа.
- Умолкни, - посоветовал ему Сергей Петрович и вырулил на пустырь.
Пустырь, как ему и полагалось по названию, был пуст. Только где-то вдалеке виднелись фигуры нескольких девчонок, по виду - то ли старшеклассниц, то ли студенток. Девчонки шли, болтали о чем-то и никакого внимания на "хаммер" пока не обращали. Петрович, не всматриваясь, начал объезжать их по остаткам асфальтовых дорожек.
Вот тогда оно и случилось.
Сначала полковник почувствовал, как под руками намертво заклинило рулевое колесо. Будто приварили добротным сварным швом - ни туда, ни сюда. Он попытался вдавить педаль тормоза, но и это не получилось, педаль не сдвинулась ни на миллиметр. "Хаммер" продолжал, порыкивая двигателем, неторопливо катиться прямо на девчонок.
- Петрович, ты чего? - заорал Стрелец, но полковник, лоб которого покрылся каплями холодного пота, не услышал. И тут машина повела себя еще страннее. Руль повернулся будто бы сам по себе, "хаммер" описал широкий круг, в центре которого оказались завороженно глядящие на красный внедорожник девушки. Одна из них - рыжая, с волосами, собранными в два хвостика, почему-то показалась Осеневу очень знакомой. "Хаммер" несколько раз подмигнул фарами, а потом, словно утратив интерес, покатил дальше по прямой. Руль под руками ожил, и полковник, выдав длинную матерную фразу, ошеломленно вцепился в него, словно черт в грешную душу, так, что под побелевшими пальцами заскрипела кожаная оплетка. С тормозами тоже оказалось все в порядке.
- Что это было? - протянул сбоку Данилыч. Полковник несколько раз открыл и закрыл рот, но так ничего и не сказал. Впервые он просто не знал, что сказать.
Тот день прошел, и Сергей Петрович уже стал забывать о странном поведении своего автомобиля. Но однажды это случилось еще раз. Только теперь рыжая девушка была одна, шла через тот же пустырь, на котором уже завивала свои петли первая поземка. И снова все то же самое - окаменевший руль в руках, непокорная педаль тормоза и широкий круг. На этот раз полковник затормозил, распахнул дверь и, нашарив смятую пачку сигарет, которая обычно хранилась для друга, закурил, не чувствуя вкуса. Девушка стояла и смотрела на него.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- А вы зачем так делаете? - в ответ задала вопрос она, глядя настороженно, хотя без страха.
- Да ладно бы, если я... - Осенев махнул рукой с зажатым в пальцах окурком. - Только ведь это не я. Это он сам. Понимаешь?
- Он? - девушка задумчиво подошла ближе и коснулась рукой капота "хаммера". Полковнику показалось, что автомобиль еле заметно задрожал. - Как странно...
- Вот-вот, - мрачно подтвердил Петрович. - Страннее некуда. Все страньше и страньше, как говорила Алиса.
Девушка подняла на него спокойные серые глаза и вдруг сказала:
- Меня зовут Таня. А вас я знаю, живете в соседней новой девятиэтажке. Да? У вас еще жена красивая очень.
- Не жена, - пожал плечами Петрович, - подруга. Слушай, что творится, а?
- Ничего, - девушка снова рассматривала "хаммер", - все в порядке. Просто я однажды решила, что у меня будет такой же. Красный. Еще до того, как ваш увидела. Вот он какой, оказывается... По-моему, он меня тоже заметил, еще в прошлый раз.
- Он? - полковник растерялся. - В смысле, как, в прошлый раз? Он ведь железный, не видишь, что ли?
- Это смотря как к нему относиться. - тихонько ответила Таня, и на этот раз полковник Сергей Петрович Осенев почему-то поверил ей окончательно и навсегда.
Потом "хаммер" вытворял такие штуки еще несколько раз, до самого лета, пока Таня не уехала куда-то отдыхать, да и Осенева не было в городе. Но в сентябре девушка вернулась - и все по-новой.
- Слушай, - полковник был очень серьезен. Он стоял в гараже и в упор смотрел на красную машину, на ее блестящую радиаторную решетку, тускло отсвечивающую при свете лампочки. - Ты уже как-то дай знать, чего хочешь. А то меня эта ситуация совсем не радует. Привык я, понимаешь, все под контролем держать. А сейчас никакого контроля не чувствую. Бардак какой-то. Ты что, на эту девчонку глаз положил... фару, то есть?
Осенев разговаривал с неживым "хаммером" и чувствовал себя при этом странно. Почему-то совсем не глупо и не смешно.
- Если так, то ты как-нибудь сигнализируй. А то я не бабка-гадалка, в твоих мозгах железных не разбираюсь. Ну? Чего? К ней хочешь? Мигни, что ли!
Прошло несколько секунд, и вдруг фары "хаммера" коротко вспыхнули (полковник невольно зажмурился) и тут же погасли.
- Ясно, - сказал хозяин, вытирая заслезившиеся глаза, - ясно. Вяжите меня, граждане санитары. Кому расскажу, не поверят... Поэтому не расскажу никому, даже Стрельцу. Ладно. Понятно. Короче, мигни еще раз, и тогда я буду знать, что не свихнулся на старости лет.
- Я не могу, - жалобно сказала Таня. - Просто не могу! Это же... я даже представить не могу, сколько он стоит!
- Лучше не представляй, - хмуро кивнул полковник Осенев и почти насильно втиснул ключ с брелоком сигнализации в узкую девичью ладошку. - Спать будешь спокойнее.
- Но...
- Слушай сюда! - Сергей Петрович привычно использовал "командный" голос, и Таня вздрогнула. - Я с ним поговорил, он хочет к тебе. Все. Продавать я его не стану, я не нищий, и покупал не за этим.
- Поговорили?.. - глаза Тани стали огромными, на пол-лица.
- Ну... если можно так сказать. В общем, поехали, дарственную оформим, да и все. И у меня гора с плеч. А машину я себе новую куплю, как Наташа хотела. Теперь вот радуется, я же ей сказал, что "хаммер" продал. А если бы сказал, что дарю, то моя принцесса, боюсь, превратилась бы в жабу, и ночью меня задушила бы своими холодными перепончатыми лапами. Проверять не хочу, поэтому поехали быстрее. В последний раз за этим рулем посижу...
Они ехали по городу, и Осенев ревниво подмечал, что "хаммер" идет как-то совсем плавно, безукоризненно вписываясь в повороты.
- Эх ты, - тихонько и беззлобно сказал он и стукнул ладонью по рулю, - изменник.
* * *
Он был юн. Мир вокруг был ярким. Оранжевым, красным, искрящимся и блестящим. Было много разных лиц, высокое небо, бесшумные тормоза и быстрый набор скорости. Все было просто и понятно. Уверенные руки на руле, безукоризненно работающий мотор, километры пути, которые ложились под колеса.
Он был юн и радовался всему. Когда первый раз хозяйская рука повернула ключ и холодная обжигающая волна топлива брызнула в двигатель, все металлическое существо его, еще безымянного напряглось и радостно рванулось вперед. Мир был прост.
Он никогда долго не размышлял над окружающим: была ли это птица, сложившая крылья и разгуливающая по капоту; был ли это детский мяч, стукнувшийся о колесо и отскочивший куда-то в траву; капал ли на стекла летний дождь или заносил крышу первый, еще мокрый снег. Окружающее просто окружало, оно было со всех сторон. А будущее было только впереди, и поэтому важнее было - ехать вперед и повиноваться рукам, держащим руль.
Но однажды он отвлекся. Он стоял у какого-то магазина, куда подъехал по воле хозяина. Хлопнула дверь, салон опустел. Он стоял и привычно ждал нового рывка вперед. Так породистый конь, застоявшийся в конюшне, подрагивает гладкой бархатистой шкурой, под которой перекатываются волны мускулов, готовых стремительно бросить тело в галоп.
Внезапно чья-то незнакомая рука, прохладная и узкая, осторожно притронулась к передней двери, и девичий голос, восторженно споткнувшийся на полуслове, сказал тихо:
- Как... Какой ты! Красивый... Ты как закат, или как пожар. Нет, пожар - это неправильно. Ты просто алый. Ты Алый!
Последнее слово она выделила голосом так, что сразу стало ясно - это его имя. Он ни на секунду не усомнился в том, что вот это имя и есть самое настоящее, самое правильное и окончательное. Алый... Он удивился только одному - почему хозяин раньше не сказал ему, что его имя Алый?
В зеркале отразилась тонкая фигурка с медно-рыжими волосами, и по амальгамированному стеклу пробежала неуловимо-быстрая рябь, будто Алый подмигнул новой знакомой. Она, как раз глядевшаяся в зеркало и потиравшая бровь, вздрогнула от неожиданности и улыбнулась.
Дверь магазина хлопнула. Хозяин возвращался. Девушка быстро перекинула через плечо ремень сумки и подмигнула в зеркало.
- Пока, Алый! Не грусти...
Он не грустил. Теперь у него была цель. Он ездил, как и раньше, наслаждаясь движением, но теперь уже не рвался вперед, а искал ее.
- Как-то ровнее, что ли, стал идти, как будто объездился, - делился с другом полковник Осенев, - а я вроде ничего и не делал, даже в мастерскую по-серьезному ни разу еще не ездил.
- Бывает, - глубокомысленно покивал Стрелец, и Осенев посмотрел на него, иронично хмыкнув.
- Все-то ты, Данилыч, знаешь, везде-то ты побывал. Скажешь, как отрежешь!
- Да ну тебя, - отмахнулся Стрельцов, - как будто раньше у тебя машины не было.
Он слушал разговоры хозяина, но теперь уже не восторженно, как молодой щенок, а задумчиво и невнимательно. И все время вспоминал о ней. Это прикосновение ладони... оно было особенным, он до сих пор чувствовал отпечаток руки там, где уже десятки раз прошлась щетка автомойки.
Потом он понял. Это случилось глубокой ночью, в темноте гаража. От неожиданности он даже включил фары, и сноп света уткнулся в стальную дверь. Все было ясно. Хозяин считал его обыкновенным, пусть красивым, но всего лишь автомобилем, предназначенным послушно возить и ездить туда, куда понадобится. А она обратилась к нему так, как будто знала, что он, Алый, на самом деле чувствует все, как не мог бы ни один кусок металла. Так было правильно.
Он искал ее и находил снова и снова - всю зиму, всю весну и часть лета, пока не увез хозяина отдыхать. Вернулся - и продолжал искать. А потом была еще одна поездка через пустырь и ошеломляющий, осторожный круг, когда Алый почувствовал, что может управлять собой полностью.
Он нашел ее насовсем.
* * *
Нет, это еще не конец истории, хотя ничего невероятного в ней не случится до самого конца. Просто - все наконец-то стало так, как должно быть.
Полковник Осенев, совсем уже седой, но крепкий, до сих пор счастливо живет со своей Наташей. Теперь, сменив несколько автомобилей, он ездит на солидном "лэндкрузере" и только иногда, с легким удивлением, вспоминает красный "хаммер".
- Вот нашло на меня тогда... И чего я красный захотел? - бормочет он в такие минуты, потом закуривает (привык с тех пор, как достал сигарету из пачки Данилыча, смолить помаленьку) и улыбается, поворачивая руль. Когда он сказал Наташе, что продал "хаммер" и прикупил новый джип, она обрадовалась, ничего больше не спрашивая.
У них все в порядке.
Все в порядке даже у вечно хлопочущего Стрельцова. Но тут и говорить особенно не о чем.
Подруги давным-давно разъехались кто куда. Они часто перезваниваются, хотя куда чаще оставляют друг другу сообщения где-нибудь в сети. Кто в наше время вообще пишет длинные письма? Маринка, кажется, побывала и в Тибете, и в куче других экзотических мест - а живет где-то в Лондоне. Она всегда точно знала, чего хочет, и особенно хорошо знала, как это получить. Женька нашла своего писателя - точнее, он сам нашел ее где-то на выставке прерафаэлитов в Русском музее. У него куча книг, большие тиражи, он обожает жену и сына, которые обожают его. На всех его книгах стоит посвящение Женьке. Еще бы - о другой музе и подумать-то страшно.
Дашка - эта обошла в кругосветках земной шар столько раз, сколько пальцев наберется на обеих руках и даже, может быть, на одной ноге. Правда, своей яхты у нее нет. "Зато у моего Мишки есть, - хохотала она в трубку, когда однажды летом звонила Тане откуда-то из Австралии. - Вот пусть у него голова и болит за все таможни и ремонты!" Австралия далеко, но порт приписки яхты прежний - Кронштадт.
А Таня уехала в Харьков.
Да-да, в тот самый, где на Бурсацком спуске... впрочем, вы ведь помните, правда? В тот самый город, где они с Алым вместе делят улицы и булыжные мостовые. Где маленькие магазинчики и ослепительные огни стеклянных витрин центра. Где Балашовка вечно сонная, Салтовка вечно с работы, а Барабан не спит никогда. Где уютные вечерние кофейни и мощеный красным кирпичом дворик у "Мохнатого дома", стена которого сплошь заросла плющом.
Этот город не притворяется, он действительно им рад. Да вы и сами, своими глазами можете в этом убедиться. Просто приходите в субботу на угол Рымарской и Бурсацкого. И смотрите очень внимательно. А если не видите, то спросите у кого-нибудь из завсегдатаев книжного развала - где Таня и ее Алый?