- Я им покажу... Я им всем покажу! - злобно бормотал себе под нос студент третьего курса Василий Зимовецкий, перелистывая страницы истрепанной книжки в мягкой обложке. При этом он жадно затягивался последней оставшейся сигаретой, не замечая, как пепел сыплется на джинсы. Впрочем, джинсам, давным-давно не видевшим стиральной машинки, это повредить никак не могло. Нет, пожалуй, стоит немного подробнее: джинсы студента Василия побывали в стирке так давно, что колонии микробов, обитавших на них, уже прошли стадии общественного развития от каменного века до буржуазной революции, и готовились устроить социалистическую - как положено, с выходом на баррикады.
Студент Василий об этом не знал. Он читал очередную главу книги "Тайны вуду" и хихикал, вцепившись свободной рукой в давно не мытые длинные волосы. Книга проливала бальзам на израненную душу Зимовецкого, которого в родной деревне звали "Васька-неуч", за то, что его дважды отчисляли из сельхозинститута. Теперь студента отчислили в третий раз, окончательно и бесповоротно. Синяя, чуть расплывшаяся печать ректора на приказе об отчислении казалась Василию тяжелой, как свинцовая. Поэтому он с упоенной ненавистью использовал мерзкий лист бумаги для того, чтобы нарезать на нем оставшееся в холодильнике каменно-твердое сало и подсохшую горбушку хлеба. Водку, по студенческой привычке, Зимовецкий купил самую дешевую - такую, что даже продавщица в сельпо поглядела на него жалеющим взглядом, вздохнула и украдкой перекрестила на выходе.
- Ничего-ничего... - бормотал студент (теперь уже бывший), втыкая окурок в жестяную банку из-под "Aceitunas verdes deshuesadas". Последнее слово казалось Василию особенно обидным, хотя когда-то в банке находились всего лишь оливки без косточки. - Скоро они все узнают...
"Они" - это деревенские, не сумевшие по достоинству оценить душевные метания и тонкую нервную организацию молодого человека, несправедливо изгнанного из серых стен опутанного бюрократией и косностью института. Там никто не мог понять высоких стремлений Зимовецкого. Абсолютно никто. Всего-то двадцать три несданных зачета, каких-то две пропущенных сессии! А ведь все это время юноша увлеченно писал то, чему суждено было стать великим философским трудом двадцать первого века. Название своей будущей книге Василий еще не придумал, да и написана была, скажем честно, всего одна глава - но намерение, намерение-то было благим! Василий задумал воспарить в эмпиреи и доказать, что истинное духовное совершенствование не имеет ничего общего с унылым курсом зоотехники и коллоквиумами по применению удобрений.
Бездушная система победила, и сейчас Василий Зимовецкий сидел за исцарапанным письменным столом, жевал сало и давился водкой, воняющей резиной и ацетоном.
Он перелистнул последнюю страницу книги и стукнул кулаком по столешнице. Из мутного граненого стакана выплеснулось несколько капель водки, которые с тихим шипением начали разъедать остаток лака.
- Я все понял, - уверенно сказал Зимовецкий, обращаясь к неработающему телевизору. - Надо идти.
Он снял с крючка в коридоре видавшую виды зимнюю куртку, нахлобучил потертую кожаную кепку и сунул ноги в никогда не чищеные остроносые черные ботинки. Потом, что-то вспомнив, студент покрутил головой, не разуваясь прошел на кухню и долго хлопал дверцами шкафчиков. Наконец, он снова прошел в прихожую. В руках у него была пустая литровая банка. Василий твердо решился - сегодня он это сделает. Для начала нужно было добраться до местного кладбища.
За окнами стояла глухая ночь, под редкими фонарями медленно кружились снежинки. Мороз к ночи заметно усилился, где-то на окраине деревни лениво лаяли собаки, не высовывая носа из теплой конуры. Зимовецкий, сначала медленно и неуверенно, а потом все быстрее двинулся в сторону кривого и темного переулка. Но тут же остановился и выругался.
- Блин! Вот я дурак! Ром же нужен, без рома никуда! А где я его тут возьму?
О роме в деревне знали только то, что его обычно пьют герои знойных мексиканских сериалов. Деревенские предпочитали водку, и - с подавляющим перевесом - самогон деда Корнилыча, от которого мир приобретал изумительную четкость, прежде чем стремительно сжаться и провалиться до следующего утра в черную дыру.
- Ну е-мое, - простонал Зимовецкий. - Ром...
Потом он задумался и достал из кармана ополовиненную бутылку водки. Вздохнул и снова пошагал в сторону переулка.
- Ну, раз нету рома, то водка тоже годится же, да? - бормотал он, убеждая сам себя. - Ведь не до жиру, как говорится... Да точно, у меня все получится!
Визит на заваленное снегом кладбище получился коротким. Чертыхаясь, по пояс в сугробах, Василий попытался было, следуя точным инструкциям из заветной книги (купленной, кстати, в электричке, но кто сказал, что даже в электричке нельзя найти настоящую жемчужину?), набрать в банку могильной земли. Промерзшая насквозь природа решительно этому воспротивилась. Естественно, ни лопаты, ни даже кухонного ножа студент с собой не взял - ему вообще не свойственно было забивать себе голову такими примитивно-бытовыми мыслями. В конце концов, Зимовецкий сдался.
- Да что за суеверие-то? - гневно сказал он в пространство, продираясь сквозь кусты обратно к пролому в кладбищенской ограде. - Кто вообще придумал эту чушь? Земля какая-то... Бред!
Он яростно зашвырнул банку в темноту и снова пощупал карман. Заветная водка была на месте. "И этого хватит", - решил Василий. Пора было найти нужный перекресток. За этим дело не стало. Недалеко от кладбища как раз пересекались две грунтовки - одна в сторону старого свинарника, а вторая на силосные башни. Ночью, да еще зимней, встретить здесь кого-нибудь из местных было крайне маловероятно. "Отличненько, - потер руки Василий, потоптавшись посреди заснеженного перекрестка и чувствуя под каблуками ботинок твердую, застывшую грязь, размешанную по осени колесами и гусеницами тракторов. - Здесь и начнем".
Он вытащил бутылку водки, отвинтил жестяную пробку, выдохнул и для начала сделал большой глоток. Передернулся от омерзения, чувствуя, как ужасный напиток железным ломом втыкается в пищевод. Потом набрал водки в рот и принялся брызгать ею, поочередно поворачиваясь на четыре стороны перекрестка. Потом вылил остаток водки на снег и хрипло произнес:
Вроде бы, нужно было добавить что-то из заклинаний, прочитанных в книжке, но способностями к иностранным языкам Зимовецкий никогда не отличался. Поэтому оставалось только ждать. Василий напряженно вслушивался в тишину, но ничего не происходило - только собаки, все так же неторопливо лаявшие где-то, вдруг резко замолчали, будто ножом отрезало. Он сунул озябшие руки в карманы, соображая, что же делать. Кажется, надо было еще зажечь свечу... но свечи-то ведь нет... тогда... а! Зимовецкий поспешно нашарил в кармане зажигалку "Крикет", вытащил ее и несколько раз крутнул колесико. На третий раз дешевенькая зажигалка издала мерзкий издевательский скрежет, и выстрелила остатком кремня прямо в глаз студенту.
- У-уй, бля! - взвыл Василий, зажимая рукой пострадавший глаз. Каким-то чудом он ухитрился не выронить зажигалку, и вдруг она загорелась. Причем, сразу вся - вспыхнул оранжевый пластик и зачадил длинным языком коптящего пламени.
- Черт! - парень отбросил зажигалку, отделавшись обожженным пальцем. Упав в сугроб, "Крикет" не погас, а, казалось, запылал еще ярче.
И в этот момент кто-то похлопал Василия по спине.
- Что?! А!? - бывший студент подпрыгнул на метр в высоту. Сердце долбануло изнутри в ребра, будто собираясь проломить их и выскочить наружу.
- Чего хотел? - голос за спиной был скрипучим, как ржавые петли старого сарая. Этот голос назойливо застревал в ушах, он навевал малоутешительные мысли о плохо наточенных ножницах, безнадежно тупых бритвах и китайских алюминиевых ножах, опрометчиво заказанных на "Алиэкспрессе". Василий, пытаясь вдохнуть, резко обернулся.
Сначала он увидел рваную телогрейку с криво нашитым на нее куском белой ткани, на котором что-то было написано корявыми черными буквами - не то какой-то номер, не то что-то еще. Но тут телогрейка распахнулась на ледяном ветру, и Зимовецкий окончательно утратил дар речи. Рваные стеганые полы хлопали о костяной каркас грудной клетки, за которым виднелся белый столб позвоночника.
- Ы-ы, - просипел незадачливый студент.
- Содержательно, - проскрипел голос. - Ну и? Чего молчим? В глаза смотреть!
Василий послушно перевел взгляд выше. Посмотреть в глаза не получилось. Во-первых, потому, что на глазах были круглые темные очки в железной оправе по старинной моде, а во-вторых, совершенно непонятным оставалось - есть ли эти глаза вообще. Лицо, на котором красовались очки, было так туго обтянуто сухой, пергаментной кожей, что мало чем отличалось от голого черепа. В неприятно ухмылявшемся безгубом рту поблескивали при свете непонятно откуда вдруг появившейся луны железные вставные зубы. Сверху на лицо была напялена рваная ушанка с совершенно облысевшим искусственным мехом.
- Ты зачем водку вылил, шпаненок? - проскрежетал голос. - Тебя этому, что ли, в институте учили - водку на землю лить?
Зимовецкий наконец-то сумел вдохнуть. Вдох получился долгим и свистящим.
- Вы... кто? - он кое-как справился с непослушным языком. - Вы... Барон Самеди?
- Будешь так дышать на морозе - схватишь воспаление легких, - сообщили Василию в ответ. - Впрочем, это сейчас меньшая из твоих проблем.
- Вы... - беспомощно повторил Василий.
- Ага, как же. Барон. На кой хрен ему сюда соваться? Особенно, если придурок, которому что-то нужно, не только по жизни тупой, но еще и жадный.
Зимовецкий хотел что-то возразить, но тут его взгляд упал вниз. Существо в телогрейке стояло на снегу в одном кирзовом сапоге. Вторая нога, с худыми костистыми пальцами, была одета в остатки шерстяного вязаного носка. Снег под этой ногой протаял до самой земли. Штанина, не заправленная в сапог, хлопала по ветру. Ватные брюки, прожженные во многих местах, замасленные и залитые непонятно чем, удерживал на том, что когда-то было животом, старый солдатский ремень. Впрочем, пряжка ремня была заботливо начищена, только вместо звезды на ней было изображено что-то совершенно непонятное.
- Кто вы? - прошептал бывший студент.
- Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, - отозвалось существо и еще более неприятно ухмыльнулось. - Сечешь, братан?
Зимовецкий "Фауста" не читал и цитату не оценил, поэтому только тупо молчал, моргая заиндевелыми ресницами.
- Не сечешь... - огорченно протянул ночной гость. - Ладно. Зайдем, как говорится, с козырей. Ты книжку читал?
- Читал... - пролепетал Василий.
- Ты на перекресток пришел?
- Пришел...
- Ты водку, сука такая, по четырем сторонам света разбрызгал?
- Да...
- Ага. Значит, тупость еще не клиническая, отвечать за свои поступки можем. Контрольный вопрос: где мы сейчас?
- В деревне... - мысли Василия окончательно спутались.
- Я тебя перехвалил, похоже, - спокойно проскрипели в ответ. - Шире! Шире гляди!
- В Сибири? - осенило студента.
- Вот. В Сибири. А теперь, Маркиз Тупорыл, еще раз напряги то, что у тебя в черепе - зачем Барону Самеди, который курирует Гаити, Карибы и прочую теплынь, ты вообще сдался? Для него, как говорится, лучше маленький Ташкент, чем большая Колыма. Он предпочитает пальмы, коктейли, знойных черных девок, вот это вот все. А мы с тобой стоим на сибирском перекрестке, по самую жопу в снегу, на морозе и без пальм. Недалеко от силосных башен, вот в чем ирония судьбы. Сечешь теперь-то?
Ответом гостю было молчание. Он покачал головой и снял очки. Увидев его глаза, Зимовецкий вскрикнул, отшатнулся и с размаху приземлился на обледеневшую дорогу. Взвыл от боли, пытаясь отползти подальше.
- Не суетись, - было сказано сверху. - Тебе несказанно повезло. Обычно я не появляюсь к тем, кто пожалел купить хорошей водки и решил обойтись дешевкой. Но ты - да ты просто уникум, земеля. Мало того, что ты принес мне даже не целую, а пол-бутылки палёнки. Мало того, что ты не сумел нагрести пару горстей земли - ну хоть бы из горшка с мамкиным бенджамином дома натряс бы, что ли? Мало того, что ты не закурил сигару, даже самую дохленькую, и даже последнюю сигарету до фильтра добил, как жмот последний. Так ты еще и вместо свечки решил обойтись зажигалкой за тридцать рублей. Правильно на банке было написано, ты этот самый "deshuesadas" и есть, в самом плохом смысле, точняк. Короче, я заинтересовался.
Он приосанился и обвел вокруг рукой, на костях запястья которой болтались куски оставшейся кожи и "Командирские" часы на облезлом ремешке.
- Здесь, дружок, мои владения. Мои вымирающие деревни, мои брошенные заправки, мои разорившиеся колхозы. Здесь все мое, все подо мной ходят, даже если не знают. И рулю здесь тоже я. Барон Суббота, конечно, крутой перец, но, если что, он мне приходится младшим братишкой. А я - Граф Понедельник!
- Че... чего? - выдавил ополоумевший Зимовецкий, чувствуя, как он медленно примерзает к дороге.
- Граф Понедельник, - ухмыльнулся гость. - Добро пожаловать в свой самый сильный страх, чувырло. К такому жлобу, как ты, грех было не прийти собственной персоной. Хотя, обычно, я просто посылаю случайного гопника с заточкой. Чтобы неповадно было. Или машину с заснувшим за рулем водилой. Бац - и все, кувыркайся по дороге, роняя тапки. Но тут ни того, ни другого не нашлось, уж извини. Все местные гопники уже нажрались до нестояния, а трактор нам с тобой придется до весны ждать.
Граф Понедельник медленно обошел Василия вокруг. Холод резко усилился, пробрался под куртку, и Зимовецкий застучал зубами.
- Нет, даже не говори, зачем ты Барона звал, - почти сочувственно сказало существо, клацая железными зубами. - Я и так знаю. Скучно с тобой. У тебя, дурачка, все ведь было. А теперь ты на весь мир злишься, потому что сам все просрал. Философ, ага. Значит, так.
Он взмахнул рукой, и Василий вдруг оказался на ногах. Впрочем, ног он уже не чувствовал, ему казалось, что внизу к нему просто приставлены две промороженные деревянные палки. Граф Понедельник порылся в кармане телогрейки и достал оттуда початую бутылку дорогого виски.
- Не фуфло, как у тебя, а "Хайленд Парк", полвека выдержки, цени, - хохотнул он. - Глотни напоследок как следует. Обычно не предлагаю, да и все равно сначала думал просто оставить тебя здесь, на радость воронам. Они мороженое мясо любят. Но потом передумал. Для тебя это слишком просто будет. Поэтому пойдем. Мне все равно заняться нечем, хоть прогуляюсь. Путь долгий, билет в один конец. Все, как ты любишь, короче. Об этом же ты в своем труде писал - что ни о чем жалеть не надо, правда? Вот и не жалей. Сало и хлеб мыши доедят, так что не пропадет.
- Ку...да пойдем? - прохрипел Зимовецкий.
- Да недалеко, пара тысяч километров всего-то. До горы - как ее там, Холат-Сяхыл, или Холатчахль... язык сломаешь, в натуре. На Северный Урал. Там один перевал есть, я туда таких дятлов, как ты, отправляю. Складирую для журналистов, сенсации им подкидываю, чтобы не скучно было. Так и называется, кстати - Перевал Дятлов. Название, конечно, переврали потом, но какая разница?
- Н-не... не хочу, - Василий пытался повернуть назад, побежать прочь, но деревянные палки, приставленные вместо ног, уже сделали шаг и второй вслед за Графом Понедельником.
- Хочешь, не хочешь, - назидательно отозвался тот - надо, Вася. Надо.
Перекресток опустел.
Вскоре снег повалил гуще, потом поднялась пурга и следы на дороге к утру совсем исчезли. Потом через перекресток перебежала лиса, пару раз остановилась, оглядевшись настороженно. Юркнула в кусты, и ее отпечатки легли единственным пунктиром на белый, чистый снег.