Кзучилбара внимательно вслушивался в тихую музыку с другой стороны реки.
Он стоял так неподвижно и уже так долго, что осмелевший енот выбрался из своей норы и принялся, сопя, обнюхивать босую ногу, покрытую бурой коркой засохшей крови. Но тут сзади послышался треск пламени, и енот, высунувший шершавый язык, чтобы лизнуть кровь, мгновенно исчез в траве. Кзучилбара медленно обернулся, и железная пирамида, закрывавшая его лицо, мокро блеснула в лучах солнца.
- Тебя можно узнать по запаху дыма, - заметил он, - даже если ты пытаешься подобраться ко мне незаметно. Кстати, зачем?
Лобсель Виса разочарованно пожал плечами, с которых срывались крохотные язычки огня, и неопределенно покрутил пальцами. Желтый бог выглядел озадаченным. Он аккуратно выколотил длинную раскаленную трубку о тлеющий ствол дерева и спросил в свою очередь:
- Судя по этой луже крови под твоими ногами, ты простоял здесь все утро. Что случилось?
Кзучилбара ткнул красным пальцем в сторону другого берега и лаконично пояснил:
- Музыка.
Если бы Лобсель Виса умел, он бы рассмеялся, но вместо этого желтый бог издал невнятное шипение и фыркнул так, что над его окруженной маревом головой поднялись искры. Потом он встал рядом с Кзучилбарой и принялся смотреть в ту же сторону.
- Мне кажется, - заметил он спустя некоторое время, - это все же, скорее, пение. Церковный хор.
- Что такое "церковный"? - равнодушно спросил Кзучилбара, переступая с ноги на ногу в луже собственной, шипящей от жара крови.
- Люди собираются вместе в особом здании и поют песни, обращаясь к богу. Или к богам, - пояснил Лобсель Виса, глядя, как на его ладони, извиваясь и скручиваясь, догорает ящерица. Вот она в последний раз вспыхнула угольком, и желтый бог поднял искрящиеся провалы глаз на неизменную пирамиду Кзучилбары.
- То есть, к нам с тобой? - спросил тот, стряхивая с кожаного плаща влипшие в кровь листья. Лобсель Виса фыркнул еще раз.
- У них много других богов, - сказал он, - больше того, к нам никто из них не обращается. Насколько я помню, последних своих поклонников ты, повинуясь сиюминутному любопытству, принес в жертву руками других своих поклонников...
- ... которых ты потом ради эксперимента сжег всех до единого, - закончил красный бог.
- Нехорошо как-то получилось, - задумчиво отозвался его спутник. Кзучилбара надолго замолчал, и только по его пирамиде стекали капли крови, словно железо потело ею.
- Громко? - внезапно спросил он.
- Что?
- Громко нужно петь, чтобы услышали боги?
- Я не знаю, - пожал дымящимися плечами Лобсель Виса, - ты же услышал.
- Но ведь я не их бог, эта песня не для меня.
- Мы с тобой в некотором роде огонь и кровь, - терпеливо пояснил ему желтый бог, - а если не огонь, то кровь есть у всех существ.
- У нее нет, - Кзучилбара показал на обугленную ящерицу, и щелчком сбросил ее трупик с горящей ладони приятеля. Потом он чуть запрокинул голову, и Лобсель Виса на мгновение увидел под краем пирамиды окровавленные зубы, блеснувшие в растянутой щели ободранных губ.
- У всех живых существ, - терпеливо пояснил желтый бог. - У живых людей тоже.
Кзучилбара задумался, потом медленно покачал пирамидой.
- Я хотел бы пойти к ним.
- С момента твоего последнего похода к своим верующим прошло очень много времени. Кстати, и тогда ничего хорошего из этого не вышло, - Лобсель Виса, забывшись, прикоснулся рукой к плащу Кзучилбары, но тут же, увидев, как сырая кожа скручивается и темнеет, виновато отдернул ладонь.
- Я знаю, - сказал красный бог. - Но раз ты говоришь, что мы тоже их боги...
- Какой ты иногда упрямый, - укоризненно посмотрел на него Лобсель Виса. Кзучилбара присел на корточки и дотронулся длинным пальцем до трупика ящерицы. Спустя секунду живая ящерица выскользнула из-под пальца и запетляла в траве, убегая от жара.
- С людьми ты мог бы сделать то же самое? - спросил Лобсель Виса.
- Да, если бы захотел. Я же кровь, - легко согласился его приятель.
- - Но ящерицы тебе нравятся больше, - подытожил желтый бог.