Старик прокашлял всю ночь. Надсадно, гулко, так что в груди будто что-то скрежетало, а потом старые легкие судорожно тянули в себя воздух, чтобы тут же вытолкнуть его с новым приступом болезненного кашля. Только под утро, перед самым рассветом кашель чуть поуспокоился, дал передышку, и старик окунулся в недолгий и зыбкий, как у всех сильно пожилых людей, сон.
Его старший внук вышел во двор, чтобы покормить сторожевого пса Акбарку, и с тревогой прислушался к тишине, царившей в маленьком флигеле, где жил старик. Тот сам настоял на том, чтобы переехать в отдельное жилье - не годится по ночам всех пугать своим кашлем да кряхтеньем, пусть дом и большой, двухэтажный, места хоть отбавляй. Отказался старый упрямец наотрез, так и остался во флигеле, только газ туда провели, чтобы на плите чай кипятить можно было.
- Что-то не нравится мне, как он кашляет, - сказал Бекбулат жене. - Вот точно не нравится. Похоже, совсем разболелся старый, второй день носа на улицу не показывает.
Жена, Гульнара, как раз собиралась ехать на работу - только-только закончились летние каникулы, и у нее, учительницы, дел было по горло. Но старика она любила не меньше своего мужа, и поэтому взглянула на Бекбулата с тревогой.
- Ты бы приглядывал за ним...
- А я что делаю? - вздохнул муж в ответ и сильными пальцами ласково погладил жену по щеке. - Сейчас, пока в отпуске, как раз и пригляжу. Да еще Дамирку попрошу, когда вечером из школы вернется. Пусть к прадедушке попристает, подергает его. Все веселее будет.
- Хорошо бы, - озабоченно покачала головой Гульнара, чмокнула мужа на прощанье и умчалась в школу - только пыль из-под колес машины взметнулась. Бекбулат еще раз поглядел на занавески в окнах флигеля, и пошел в гараж - возиться с забарахлившей газонокосилкой.
Война ему не снилась. Никогда. Снилась всякая чепуха, обрывки и мешанина звуков, да еще всплывали из памяти лица. Лиц было много, и кому принадлежит большая их часть, старик уже не смог бы сказать - не помнил, как отрезало. А может и вовсе - увидел как-то один раз много лет назад, а теперь память, маясь от груза прожитых лет, подкидывает ему эти лица, будто оправдываясь, что забыла куда более важные вещи. Вот например: о чем вчера с правнуком болтали? Не помнишь, да, старый ты пенек? Надо вспомнить, вот еще чуть-чуть, и само вспомнится. Э, да кого обманываешь? Яман! (1) Не та голова стала, совсем не та. А ведь на войне он тоже совсем не молодой был, ребята его уважительно "бабаем" звали, дедушкой. Сколько лет прошло с тех пор? Но никак не берет к себе Аллах, уже и сына прибрал давно, и у старшего внука свои дети в школу пошли. А ты, старик, сиди и не гневи Всевышнего. Хорошо хоть, сила в руках осталась, и глаза пока что видят. Можно делом заняться.
Файзулла заправил кровать - хорошо заправил, по-военному, без единой складочки - и, кряхтя, полез за коробкой с инструментом. Сел за верстак, приладился, зажег лампу. Поставил перед собой корпус корабля - уже собранный, готовый к тому, чтобы прилаживать мачты. Нет, рано мачты, палубу нужно проверить еще раз, все подогнать как следует, пушки выточить на станочке. Файзулла смахнул со лба на нос очки с толстыми стеклами, пригляделся. Хмыкнул довольно. Ни единой неровности, все как надо. Славная будет шхуна, прямо как настоящая "Святая Анна" со всеми деталями.
Стукнули в дверь, и тут же на порог шагнул Бекбулат. Увидел, что лампа загорелась.
- Доброе утро, - сказал внук. - Ты как тут? Всю ночь кашлял, как в бочку, даже у нас было слышно. Гульнара извелась вся, хотела меня за полночь погнать к тебе. Еле успокоил.
- Да нормально я, - проворчал Файзулла, примеряясь штангенциркулем к обводам корпуса шхуны. - Чего со мной сделается-то, а, внук? Скриплю себе потихоньку.
- Держи вот, - на стол с увесистым стуком встала здоровенная чашка. - Молоко с медом. Пей-пей! Полезная вещь, мед у соседа брал, со своей пасеки. Не магазинный какой-нибудь, там только и знают, как сахар с воском намешать.
- Перестань, - покачал головой старик, - что ты со мной, как с маленьким? Покашляю малость, потом само пройдет. И так доктора уже таблеток навыписывали столько, что скоро в аптечку помещаться перестанут! На одних таблетках живу, как наркоман какой-то...
- Главное, живешь! - Бекбулат похлопал его по плечу, приобнял легко, чтобы не сделать больно. Крепким вырос внук, не зря тренер по вольной борьбе. - А раз живешь, значит - нас радуешь! Пей давай. Я что, зря сюда чашку тащил через весь двор, а?
- Рахмэт (2), внук, мне уже лучше стало сразу. И Гуле передай спасибо.
- Вечером сам скажешь, - мотнул головой Бекбулат. - Ладно, старый, побежал я, мне еще эту дурную косилку надо починить. Скрипит, кашляет, прямо как ты, а траву резать не хочет.
- Беги-беги, - махнул рукой старик, и снова наклонился над моделью шхуны.
Внук ушел, и снова стало тихо, только во дворе для порядка пару раз гавкнул Акбарка. Знает службу, хороший пес. Прямо как тогда... где это было?
Файзулла Якупов закончил возиться с трубкой, поковырял в чубуке длинным шилом, дунул в него и протянул стоящему перед ним человеку.
- Вот, товарищ полковник. Как новую сделал. Еще послужит, не сомневайтесь.
Полковник Иванцов принял трубку и присмотрелся к перехваченному серебряным кольцом чубуку. Трещины словно и не было, только отполированное до блеска дерево, почерневшее от времени.
- Вот спасибо, Файзулла, - с чувством сказал он, - прямо удружил! Я трубку-то не курю почти, но она от деда досталась, так что берегу...
- Только не садитесь на нее больше, товарищ полковник, - хихикнул сержант Ясин, - этак никаких подарков не напасешься.
- Ясин! - рявкнул сержант Санька Конюхов, суровея лицом. Еще и кулак показал для доходчивости. Женька Ясин вытянулся по струнке и смеяться перестал - но не глазами.
- Распустились, - без строгости в голосе сказал полковник Иванцов. Потом подбросил трубку и поймал ее в широченную ладонь. - Сам знаю, что беречь надо. Уже даже специальный футляр для нее заказал, сам стальной будет, а внутри пробкой выстлан. Положу туда - и как в сейфе, пусть лежит со всей надежностью.
Позади, в кузове грузовика, раздалось басовитое собачье "гав!". Иванцов поднял бровь и неторопливо обернулся.
- Это что за четвероногое пополнение во взводе?
На полковника, свесив одно ухо вниз, глядел огромный лохматый пес, желтой шерсти в подпалинах. Выглядела собака серьезно, как матерый волкодав - мощная грудь, толстые лапы, внушающие уважение клыки... Вот только глуповато-добродушная морда портила все впечатление. Иванцов невольно улыбнулся, до того это было улыбчивое выражение.
- Это, товарищ полковник, - до хруста потянувшись, неторопливо проговорил Конюхов, - полноценный член поисковой группы. Прошу, как говорится, любить и жаловать. Кличут его Акбар, и нюх у него исключительный, особенно на всякую пакость. Акбарка, ко мне! - позвал он, и пес, насторожившись, поднял второе ухо, а потом одним упругим движением выпрыгнул из кузова. Потрусил к сержанту и лизнул ему руку. Конюхов взял пса за широкий кожаный ошейник и присел рядом с ним на корточки.
- Видишь, Акбар, этого серьезного человека? У-у, это большой начальник, понял?
Пес сел (Иванцову показалось, что не сел, а встал по стойке "смирно") и принялся яростно возить по земле пышным хвостом. Морда его выражала самое пристальное внимание и глубокое собачье уважение.
- Это такой начальник, что ух! Как увидишь его, Акбар - сразу выражай свое почтение. Осознал?
Акбар внезапно повалился на землю, перевернулся на спину и подставил Иванцову свое косматое пузо, поглядывая на него выпученным глазом и вывалив широкий язык из улыбающейся пасти. Полковник немедленно нагнулся и это теплое пузо почесал. "Как там Джек, интересно?" - мимолетно подумал он, вспоминая своего пса, старого спаниеля, который сейчас дожидался его где-то далеко, у родственников, в мирной и уже почти позабытой жизни. Мысль вспыхнула и тут же угасла, оттесненная другими, более важными.
- Ну все, товарищ полковник. Теперь Акбарка весь с потрохами ваш, - засмеялся Юсупов.
- Это хорошо, - рассеянно отозвался Иванцов. Он повернул голову и тут же наткнулся глазами на острый и внимательный взгляд человека, вышагнувшего из-за угла дома.
- А вот и ты, старшина, - сказал полковник. - Вовремя.
Старик оторвался от крошечного токарного станочка, на котором вытачивал пушечный ствол, и потер поясницу. Та сцена до сих пор стояла перед глазами. Когда это было? И где? Венгрия, Болгария? Похоже, где-то на Балканах. Война уже вроде как закончилась - для всех, только не для Охотников. Кругом были горы, и в горах таилась смерть, оставленная людьми, щедро сдобренная недоброй магией, готовая в один миг захлопнуть свои челюсти на неосторожной голове того, кто сунется в эти ущелья и на эти перевалы.
Файзулла Якупов крепко потер висок, где чуть заметно пульсировала боль. Тогда, в тех горах они не потеряли никого из своих. Пес, конечно, крепко помог. У Акбара был исключительный нюх на всяческих колдунов и нежить. Не то ему еще в малом возрасте крепко досталось, не то собака когда-то попала под удар заклятья, чудом оставившего ее в живых. Но только чуял Акбарка любое зло за версту. Прошел со Взводом все Балканы, а вот в Венгрии от пули не уберегся. Или это была уже не Венгрия?
Память снова затянуло туманом, и Якупов скрипнул зубами от досады. Каждый раз, когда он пытался вспомнить то, что было после работы на Балканах, голова становилась дырявой, как старое ржавое решето. Раз - и провал в памяти, а потом уже только мирная жизнь. Где все? Куда они делись?
Хлопнула дверь, и Файзулла вздрогнул, щелкнул выключателем станочка.
- Эй, абзыкай (3), это я! - правнучек Дамирка вприпрыжку ворвался во флигель, и тут же кинулся к верстаку. - Ух ты! Это что, корабль будет?
- Будет, будет, - ворчливо, но с улыбкой отозвался Файзулла, потрепав мальчишку по темным кудрявым волосам. - Как настоящий. А если ты, алтыным (4) тут мне сейчас все не порушишь, как шайтан-ураган, то будет совсем скоро.
- Я не порушу, честное слово! - закивал головой Дамирка и осторожно потрогал острый корабельный бушприт. - Прямо совсем как настоящий... И паруса будут?
- А как же без парусов-то? - удивился старик. - Где ты такой корабль видел, чтобы на нем парусов не было?
- Как там дедушка? - оторвалась от тетрадей Гульнара. Ее муж махнул рукой и зашел в ванную. Гульнара пошла за ним, остановилась на пороге и стала смотреть, как мужчина намыливает грязные, все в машинном масле и старой смазке ладони.
- Сидят с Дамиркой, как взрослые прямо, обсуждают, какие паруса лучше поставить на корабль. И почти не кашляет старый, уже хорошо, - рассмеялся Бекбулат, смывая мыльную пену с рук. - А мне так и совсем спокойно, оба под присмотром, пока ты чужие ошибки в сочинениях ищешь.
- Работа такая, - улыбнулась ему жена. - Ужинать пора уже, кстати.
- Да? Точно, вот день пролетел - я и не заметил! Зови Дамирку, и деда зови.
От ужина старик отказался, приобнял огорченную Гульнару за плечи и сказал мягко:
- Да ты не обижайся, кэдерлем (5). Я же почти не ем, много ли старику надо-то? Что готовишь ты замечательно, это я знаю, внуку с тобой повезло во всем. А я сейчас немного чая выпью, каши поклюю - и мне хватит, старому коню какой корм?
Спорить Гульнара не стала - повздыхала немного, конечно, но потом только руками развела и пошла в дом. Все-таки наказала напоследок: если что, то еда на кухне, разогреть недолго. А Файзулла выпил кружку свежезаваренного чая и снова вернулся за верстак. Работалось сегодня как-то особенно хорошо, будто руки снова налились какой-то молодой силой. И голова прояснилась, не донимала больше тупая, ноющая ледяной иглой боль в виске. За окнами неспешно опускалась теплая сентябрьская ночь, потом загорелся, просвечивая сквозь листья рябины, фонарь у задней калитки, выходящей в небольшой заросший проулок, стиснутый с двух сторон высокими заборами.
Акбарка вдруг гавкнул, но как-то негромко, словно бы неуверенно, загремел цепью, пробежался туда-сюда вдоль проволоки, по которой ездило цепное кольцо. Потом взвизгнул по-щенячьи тоненько и улегся около конуры, посапывая тревожно.
- Эй, малай, ты чего? - старик выглянул из двери флигеля, посвистел псу. Акбарка в ответ тявкнул совсем тоненько, обрадованно, замахал в темноте хвостом. Стоя на пороге, старик вдруг почувствовал, что ему до полусмерти хочется курить. "Да что такое творится-то? - озадаченно, даже с каким-то испугом подумал Файзулла. - Ведь десять лет уже в рот табака не брал!" Но желание было таким острым, что Якупов вернулся во флигель и принялся шарить по ящикам, смущаясь, как будто вор, которого вот-вот застанут на месте преступления с поличным. Шарить пришлось долго, с полчаса, зато в самом дальнем ящике с постельным бельем вдруг нашлась старая пачка "Мальборо", до того высохшая, что бумага аж пожелтела. За спичками далеко ходить не пришлось - полупустой коробок лежал на подоконнике, рядом с огарком свечи в блюдце.
"Увидит внук - точно убьет", - так, вздыхая про себя и ругаясь под нос, Файзулла вдел ноги в теплые галоши с ветхой байковой подкладкой и по-тихому выбрался из флигеля. Задняя калитка даже не скрипнула: ведь как знал, совсем недавно смазал, чтобы открывалась без шума. Вот и пригодилось.
В переулке тишина стояла какая-то особенная, густая, будто калитка, захлопнувшаяся за спиной старика, разом отрезала его от всего остального мира. Даже фонарь на столбе не гудел, как обычно, а только помаргивал изредка, привлекая каких-то ночных мотыльков, которым дела не было до того, что на дворе уже сентябрь. Прислонившись спиной в старом, верблюжьей шерсти жилете (жена из Бухары привезла много лет назад), к теплым доскам забора, Якупов постоял, ощущая эту густую тишину всей кожей, впитывая ее в себя. Потом покопался в пачке и вытащил оттуда сигарету, хрустнувшую в пальцах пересушенным табаком. Чиркнул спичкой. И глубоко затянулся горячим острым и горьким дымом, ощущая, как тишина кругом становится просто оглушительной.
А потом взорвался скрипучим кашлем. Перед глазами плавали разноцветные круги, и ощущение было таким, будто в легкие разом закачали целый баллон со сжатым дымом. Файзулла кашлял и кашлял, и не мог остановиться. Наконец он кое-как разогнулся, с хрипом втянул в себя ночной воздух и уцепился за ствол рябины. Ноги дрожали, будто Якупов только что совершил альпинистский подъем на изрядную высоту. Пальцы обожгло резкой болью, и Файзулла, скосив глаза, понял, что сжимает в них окурок, догоревший уже до самого фильтра.
- Тьфу ты, вот точно Иблис попутал! - каркнул он пересохшим горлом, отшвыривая окурок подальше.
- Иблис или нет, а поберечься тебе, Файзулла, стоило бы. Не мальчик уже.
Голос, который ронял по-доброму насмешливые слова из темноты, был удивительно знакомым, и Якупов почувствовал, как ноги, без того дрожащие, превращаются в две вареные макаронины. Он успел доковылять до лавочки в нескольких шагах от калитки, и рухнул на нее, жадно дыша.
- Бу кем? - выдохнул старик в темноту. - Без танышмы? (6)
- Ну да, вроде как знакомы. Не узнаешь, что ли, Файзулла? Совсем старый стал? А куришь втихушку, прямо как школьник.
- Э... Старшина? Ты?
Тьма разомкнулась, и прямо под фонарь вышел командир Особого взвода. Старшина Степан Нефедов смотрел на рядового Файзуллу Якупова своими цепкими глазами, улыбался, и лицо его было точно таким же, как полвека назад - без единой новой морщины.
- Командир... - прошептал Якупов неверяще. В груди глухо заныло, и старик, поморщившись, потер ладонью слева, над сердцем.
- Он самый.
- Ты... кто такой? - обмирая, спросил старик.
- Вопрос интересный. Вот ты Казимира Тхоржевского помнишь, Файзулла?
Побледневший Якупов мелко закивал.
- Так вот, - Нефедов ухмыльнулся. - Я - не такой!
Он посмотрел на обезножевшего старика и встревоженно нахмурился.
- Стоп-стоп, Файзулла, ты что это, совсем помирать собрался? Дурацкие у меня шутки сегодня, ты прости... Я это, без обмана, можешь со мной за руку поздороваться. Ты что думаешь - уже мерещится тебе всякое? Хотя после таких сигарет, - Нефедов легонько поддал ногой в высоком шнурованном ботинке пачку "Мальборо", валяющуюся в заросшей колее, - слон копыта откинет, не то, что старый татарин.
Боль приотпустила, и Файзулла подал руку Степану Нефедову. Ладонь старшины была в точности такой же, какой Якупов ее помнил - твердая, как доска, прохладная и надежная. Старик вцепился в нее, будто утопающий - в брошенную кем-то спасительную веревку. Жадно вглядываясь в лицо старшины, спросил:
- Точно ты? Эйе инде! (7) Удивительное дело!
- Точно я, - улыбнулся в ответ Нефедов. - Ну чего время зря тратить? Давай, Файзулла, как говорится, сядем рядком, да поговорим ладком.
- Так это, командир, - засуетился старик, - айда в дом, чаем угощу! Какой разговор на улице?
- Да нет, - хмыкнул старшина, - тут как раз ничего себе. Свежо, тихо, не мешает никто... Место удобное, одним словом.
Он опустился рядом с Якуповым на лавочку. Повернул голову и словно бы воткнул пристальный взгляд своих серых ледяных глаз в зрачки Файзуллы.
- Рассказывай, боец. Как ты тут устроился? Жалобы есть?
- Какие жалобы, Степан Матвеич? - рассмеялся было его собеседник. Но старшина Нефедов смотрел на него не отрываясь, уже без улыбки. И вдруг Файзулла, сам того не замечая, стал рассказывать все, о чем думал каждый день.
- И-эх, командир! - махнул он рукой, выложив все, что тесным комом шевелилось на языке и просило выхода в сбивчивых словах. - Да какая жизнь-то? Старый я стал, совсем старый, совсем юляр (8) стал! Памяти нет, здоровья нет, каждый день Аллаха прошу: зачем здесь держишь меня? Отпусти уже! Сына прибрал, а меня зачем держишь? Ведь больше ста лет мне, Степан Матвеич, сильно больше. Грамоту от Президента дали, как долгожителю, медали дали... А мне что те медали? Я как был на войне, так там и остался, ведь другое что было - совсем не помню, командир, как жена умерла, кугячернэм (9), так память сразу дырявая стала... Только внук у меня хороший, прямо как сын мне. А правнук - просто золотой парень, не нарадуюсь.
- Ну вот видишь, - Нефедов достал из кармана коробку "Казбека", размял папиросу и щелкнул зажигалкой, - не один ты, как ни крути. Разве не так, Файзулла? Куда это ты уходить собрался-то? Здесь тебя любят, советуются с тобой.
- Э, не один, правда! Да только своих вспоминаю каждый день...
Нефедов встал со скамейки и снова отступил в глубокую, непроглядную тень. Оттуда тлел красный огонек папиросы, то разгораясь, то угасая до неприметной точки.
- Своих вспоминаю, наших. Взвод вспоминаю. Каждого помню. С каждым поговорить хочется - знаешь, как? Вот помню, Конюхов, Сашка, а? Языкастый был, язык как бритва, спуску никому не давал...
- Это точно, - засмеялся Санька Конюхов, выходя из тени. - Помнишь, как ругались с тобой, а, морда татарская? Я тебе за татаро-монгольское иго предъявлял, а ты меня темным урысом обзывал. А потом вместе арак ашали (10) после боевых-то. Помнишь? Ты мне: "Нельзя водку, Аллах запретил!" А я тебе в ответ: "Мы с тобой только что через смерть перешагнули, Файзулла, так что дурочку тут не пори и пей!"
- Старший сержант, на минуточку! - Конюхов гордо похлопал себя по плечам, на которых в сумраке угадывались погоны. - Это ты у нас вечный рядовой. Да ладно, - он подмигнул и хлопнул старика по плечу, - не в званиях счастье. Вон ты у нас какой...
Санька легко подтянулся на заборе и посмотрел во двор, где светились окна дома.
- Семья у тебя... хорошая какая, - сказал он, и в его голосе Файзулла услышал тяжелую тоску и грусть. - Любят тебя. Это ж здорово. Ладно, татарин, - улыбнулся Санька белыми зубами, - пора мне. Вспоминай почаще, глядишь и мне веселее.
Старший сержант шагнул во тьму, и она обняла его, точно плащом.
- Видишь, Файзулла, - Нефедов снова смотрел на него усмешливым взглядом, гоняя из угла в угол губ все ту же папиросу, которая, похоже, даже не укоротилась, - Санька тебя всегда любил.
- Это... как же? - выдохнул Якупов. - Конюхов же...
- Погиб старший сержант Александр Конюхов в сорок девятом году, в Карпатах, - сказал Степан Нефедов. - Сам погиб, а три села спас. Дземброня, Топольча, Быстрец, ну и так, по мелочи. Все они на месте стоят и в ус не дуют только потому, что Санька Конюхов со своей командой оказался в нужное время и в нужном месте.
- Погиб... - Якупов собирался с мыслями. Слова разбегались, но надо было обязательно спросить о других. - А Ясин? - спохватился он. - Женька-то Ясин, с ним что?
- А что со мной? - отозвался Женька Ясин, небрежно облокотившись на ствол рябины. - Повоевали мы тогда знатно. Помнишь, как баню по бревнышкам раскатать пытались? Спасибо баннику, да Никифорову еще, пожалуй, это ведь они нас тогда уберегли. Ну и удача, конечно, с нами рядышком гуляла, не без того.
- Э, да ты-то откуда знаешь? Ты тогда щепку в лоб получил, валялся совсем как дохлый! - возмутился Файзулла. Удивления почему-то уже не было, и страха тоже - никакого.
- Ну было дело, - смущенно признал Ясин. - С кем не бывает? Андрюха вон, Никифоров, вообще тогда на лукошко с грибами сел, все в кашу подавил...
Старик засмеялся, вспомнив, как матерился Никифоров. А Ясин упруго оттолкнулся от ствола рябины и канул в темноту.
- Ясин через два года после Конюхова, - ровно сказал Нефедов. - Мы тогда проводили зачистку в одном забытом углу Монголии. Ох и наследил там в свое время Унгерн, еще в гражданскую... Думали - не сдюжим. Но смогли. Троих там оставили.
- Никифоров - там же? - спросил Файзулла тихо.
- Нет, я, однако, не там, - пожал плечами колдун Андрей Никифоров, - у меня еще дела были. Домой надо было, потом в Якутию... ну, это рядом совсем, по сибирским-то понятиям.
Никифоров закурил коротенькую трубочку и что-то говорил, поблескивая прищуренными глазами, а Файзулла потянулся к нему и потрогал за руку, пожал крепкую ладонь.
- Э, почему мне не веришь? Тут я, с тобой болтаю, - выдул Никифоров облако табачного дыма и засмеялся. Потом тьма укрыла и его тоже, остался только запах хорошего крепкого табака.
- В Якутии нам тяжело пришлось, в шестидесятом. Абасы (11) лютовали у Бердигестяха, сволочь одна из шаманов отомстить так решила своему родаку. Перестарался, гаденыш... Народу полегло тогда там столько, что небо на землю чуть не рухнуло. Тогда Никифоров и остался там. Всю войну прошел, а в Якутии, стало быть, удача кончилась... Зато памятник у него красивый, - усмехнулся командир Особого взвода, - можно сказать, природный. Целая скала в дом размером, под которой он лежит. И вид оттуда открывается - исключительно, знаешь, красивый, живописный такой, хоть картину пиши. Ну, художников среди нас не было, вот чего нет, того нет...
Их было много. Они выходили из темноты, здоровались, шутили, курили, кое-кто даже отхлебывал из армейских фляжек. Потом они снова уходили - в глубокую, бархатную, непроницаемую взглядом тьму. Якупов вспоминал каждого, удивляясь, насколько живо старая, обветшавшая память выхватывает откуда-то из глубины те давние события до самых мелких деталей, таких как погода, оторвавшаяся пуговица или обычные повседневные разговоры.
Потом в темноте остался только старшина Нефедов. Он снова сел на лавочку рядом со стариком, постучал мундштуком "казбечины" по папиросной коробке. Привычно дунул в него, прежде чем прикурить.
- Степан Матвеич, - спросил его Файзулла, - вот скажи мне, а "Казбек"-то ты где берешь? Его же лет сорок как не выпускают уже.
- Места знать надо, - загадочно ответил Нефедов и, покосившись на Якупова, спросил подозрительно:
- Тебе-то зачем? Ты вон, покурил уже сегодня, чуть глаза на землю не выпали.
- Да так, просто спросил, - отозвался старик. Потом встал с лавочки и посмотрел на старшину.
- Где они все, Степан Матвеич? Откуда приходили?
Нефедов не удивился вопросу. Он спокойно встал и прошелся взад-вперед по колее. Пожал плечами.
- Приходили, говоришь... Они и не уходили никуда. Здесь они. Все со мной. Я - это Особый взвод, Файзулла. А Особый взвод - это я. Им всем возвращаться было некуда, никто их не ждал, и клятву они давали лично мне. Служить до смерти.
- А потом? - спросил Файзулла.
- И потом тоже.
Он помолчал.
- Никто нас не спрашивал, Файзулла, - сказал Степан Нефедов мягко. - Ни их, ни меня. Я даже не знаю сам, как так вышло. Пока нужны - работаем. Как перестанем быть нужны - разойдемся, кто куда. Это как в сказке: кто-кто в теремочке живет? Лучше не заглядывать в теремочек-то, там целая казарма уже.
- А я? - обида прорвалась в голосе Якупова. - Я-то как же без вас, почему? Старый был, да?
- А ты помнишь, чем от остальных отличался, Файзулла? - все так же мягко ответил Нефедов. - Ну?
- Я... - старик сглотнул и закрыл лицо узловатой высохшей ладонью в темных старческих точках. - Я... нет, не старый. Не один я был, потому что, да?
- Видишь, сам все понимаешь. Семья у тебя была, рядовой, - кивнул старшина, - до войны. Семья, дом, родные. Куда вернуться можно. Мы ведь тебя случайно подобрали в самом начале, ты как мертвый был. Никого из твоей части не оказалось больше в живых, после того как под Волоколамском по вам "Зеркалом Одина" шарахнули. Да там вообще никого не было километров на десять, даже микробов... Чего там Никифорову показалось - черт его знает, только это он настоял на своем: тащите, мол, его. Подобрали тебя, оживили, альвы ледяной осколок из головы вытащили. Болит висок-то, а?
- Да как погода меняется, хоть криком кричи, - вздохнул Файзулла.
- Ну вот. Болит, зато живой. Тебя тогда, считай, через "не могу" спасли. А потом, в сорок седьмом после того штурма в Хороге - я тебя отпустил, своей властью, мимо всякого другого начальства, даже Иванцову не доложился. Списал вчистую. Перед этим, правда, подлатать пришлось во второй раз. Удивляешься, почему такой долгожитель, рядовой Якупов? Так это не ты, это я долгожитель. Я за тебя должок тогда отдал. Какой - не скажу.
Файзулла Якупов мучительно пытался вспомнить то, что случилось в Хороге. Снова резко заболел висок, а еще - словно горячей бритвой резануло поперек груди и через спину наискось, от плеча к бедру. Что... же... было... что...
- Отставить! - голос Нефедова в один миг разрушил накатывающую боль и дурноту. - Нечего тебе это вспоминать, понял? Это приказ, Файзулла. Ты же мне всегда верил без лишних вопросов, верно?
- Как... отцу... - выдавил сквозь зубы Якупов.
- Вот и правильно. И сейчас слушай мою команду: отставить и забыть навсегда.
- Есть, командир, - старик улыбнулся, разом будто помолодев. Боль ушла, словно и не было. Он еще попытался уцепиться памятью за слово "Хорог", но тут же недоуменно пожал плечами - какой-такой Хорог? Это в Таджикистане, кажется... Э, да ну его.
- Светает уже, - Нефедов поглядел на небо. - И тепло так, словно не сентябрь еще. Бывают же в жизни простые чудеса, а? Ладно, Файзулла, пойду я. Повидались, вот и славненько. Не всем так везет в жизни - еще раз с друганами словечком перекинуться. Как думаешь?
- Не всем, - согласился Якупов. - А... - он запнулся, но потом все-таки спросил: - Еще увидимся, командир?
- Да вот не надо бы такого, - откликнулся Степан Нефедов безмятежно. - Это, знаешь, как в картах.
- Не играл я никогда в карты, Степан Матвеич, - пожав плечами, буркнул в ответ Файзулла.
- И не надо. Но что такое "перебор" - знаешь ведь? Вот это как раз перебор и будет. И так уже придется со временем вторую грамоту тебе выписывать, как долгожителю. Журналисты с ума сойдут, они такие вещи ох как любят.
- Да ты что? - охнул старик, и резко поднялся со скамейки, только потом с изумлением почувствовав, что никакой боли в измученной ревматизмом пояснице нет, как нет. - Это что, еще столько же на этом свете? Аллах свидетель, не хочу я!
- Нет, столько же не обещаю, - серьезно сказал старшина. - А насчет того, хочешь или не хочешь - считай, что это тоже приказ. Внуки, правнуки хотят, чтобы ты был? Хотят. Потом и праправнуки захотят тоже. Вот и будь. Ну все, Файзулла, яхши (12) поговорили, пора и честь знать.
Он просто развернулся и пошел прочь, с каждым шагом размываясь и становясь похожим на черный набросок, какие художники делают на мокрой бумаге.
- Командир! - крикнул Якупов и тут же осекся, ожидая приступа кашля. Ничего. - Командир, - повторил он.
- Чего? - размытый силуэт остановился.
- А эти-то твои... побратимы... Они-то как?
- А что с ними? - удивился голос Нефедова. - Вот они, как обычно - один слева, другой справа, два веселых.... Всю ночь нас охраняли. Нам друг без друга прямо никуда. Ласс, Тэссер!
Два тонких силуэта возникли по обеим сторонам от старшины. Файзулла прищурился и вроде бы даже увидел, как оба альва кивнули ему, не меняясь в лице, и один из них - вроде бы, Ласс? - коротко поднял ладонь, на секунду оторвав ее от приклада винтовки. Якупов моргнул и уставился на пустой, светлеющий в рассветных лучах проулок.
Он аккуратно прикрыл за собой калитку, щелкнул пуговкой замка. Постоял еще, вдыхая всей грудью утренний воздух и радуясь отсутствию злого, выворачивающего ребра кашля. Удивился мимолетно: и чего на улицу понесло? зачем? Потом побрел во флигель, мимо теплицы, прикасаясь пальцами к ее холодному и мокрому от росы пластмассовому боку.
- Бабай, это ты, что ли? - прозвучал с крыльца сонный и немного встревоженный голос Бекбулата.
- Я это, я, - привычно проворчал в ответ Файзулла. - Не спится, вот и брожу. Весь свой сон, который мне Аллах отмерил, я уже извел, а что было сверх того - вам с Дамиркой отдал. Ты-то сам чего?
- А, ну если нам с Дамиркой, то у нас не пропадет, - внук уже успокоился и тихо рассмеялся. - Да мне в город надо, по делам. Решил пораньше встать. Ты же сам всегда говорил - кто рано встает...
- Тому Акбарка кое-что откусит, э! - сварливо отозвался Файзулла, но не выдержал и сам улыбнулся.
Акбарка загремел цепью, словно подтверждая - откусит, конечно, потому что службу свою несет исправно.
Якупов махнул внуку рукой и пошел в свой флигель.
- Ну, сегодня мачты точно поставлю, - бормотал он. - И мачты, и паруса.
В пустом проулке на скамейке покрывалась каплями росы забытая коробка из-под "Казбека".