Залезать в ванную я не стал. Не хотелось мокнуть. Две таблетки валиума только обострили восприятие, а большая доза антикоагулянта не даст крови свернуться. Закатав рукав, я окунул руку в теплую, чуть солоноватую воду. Я люблю добавлять соль - это словно погружение в амниотические воды. Возвращение назад. Домой. Правой рукой я быстро провел вдоль предплечья. Лезвие "Swann Morton" оставило очень глубокие разрезы, из которых хлынула липкая, почти черная кровь. Я посмотрел на белый кафель и улыбнулся. Может написать что-нибудь пальцем? Как можно более глупое, пусть поломают головы. Ну да ладно, сейчас мне просто нужно помнить...не забыть...Не забыть...
С двадцати одного года, закончив начальные медицинские курсы, я стал работал в хосписе "Rainbow", на окраине большого индустриального города. Природная флегма и терпение, а также хронический гайморит, лишивший возможности остро ощущать запахи помогали мне изо дня в день выносить утки, мыть промежности, чистить зубные протезы, обрабатывать пролежни. Я все делал автоматически, стараясь не думать, что со временем я и сам стану таким же беспомощным, незаметным для общества человеком. Наш хоспис напоминал мне железнодорожную станцию. Приходят люди, покупают билет, машут рукой родственникам и провожающим. Мы помогаем им занять свои места. Маленькая шоколадка в золотистой упаковке на подушке. Поезд уходит. Где пункт его назначения? На каких станциях выходят его пассажиры? Творившие историю, любимые и отверженные. Научные работники и сиделки, инженеры и рестораторы. Целое поколение, уступившее место и ждущее обезболивающее в своих раковинах-кроватях. Полтора квадратных метра с кухней и туалетом. У всех были разные цели, но в итоге они собрались под одной крышей. Вавилон. Нельзя изменить конец - можно изменить лишь путь, по которому ты придешь к нему.
Больше четверти века работы. Все чего я добился - небольшой ипотечный дом в пригороде, пикники с друзьями, свадьба в далеком 92-м, редкие выезды на отдых, и моя маленькая Лили. Тогда маленькая, потом школьница-активистка, потом студентка филфака. Непростые отношения с детьми только подчеркивают вашу схожесть с ними. А мы были очень похожи. Периоды понимания сменялись резкой неприязнью. Нам казалось, что этот мир слишком мал для нас обоих. И он был маленьким, пока судьба не устроила нам inspectionem. Лимфома. Так звучал основной диагноз. От маленьких синячков и длительных месячных до места в списке на пересадку костного мозга. В ее палате на квадрате выбеленной бумаги отпечатались две ладошки. В красной и золотой краске. Поддержка от выписавшегося до нее пациента. Я не знал выжил он или нет, но его руки, вместе с нашими, не давали ей упасть. Я работал на двух работах, и страховка почти покрывала все лечение. Но деньги все равно были нужны. Мы участвовали во всех экспериментальных программах, выступали по местному телевидению. Очень жаль, что мерилом сочувствия в наше время являются деньги. Но без них ваши возможности становятся жалкими и ничтожными.
Все случилось в один день. Рано утром не выходя из комы умерла миссис Уолш - худенькая и бледная ирландка. Умирающим в хосписе не проводится реанимация. Когда запищал сигнал тревоги аппарата сердечного ритма я вошел с чашкой кофе в ее комнату и встал у дальней стены. Мне нужно было отметить время смерти и сразу сообщить родственникам или социальным службам. Я посмотрел на большие круглые настенные часы и, когда движение секундной стрелки совпало с последним ударом сердца, я увидел его. То самое, единственное доказательство бытия. Оно было так очевидно, что я не понимал, как его не видели раньше. Кристально чистое. Неоспоримое. Логически завершенное. Несоизмеримо правдоподобнее пяти доказательств Фомы Аквинского. Я смотрел и чем дольше вглядывался, тем проще мне казалась его логика. Простая до улыбки. Мир перевернулся. Мне хотелось выбежать на улицу и, хватая людей за руки, привести в эту комнату и показать то, что они искали веками. Доказательство бытия Божьего. Доказательство миллионов миров, существующих в одной единственной секунде.
Я просидел до вечера в комнате отдыха. А потом до утра у себя на кровати. Что дало мне это знание? Я стал выше или мудрее других людей? Нет. Я также хотел есть или сходить в туалет. Я не боялся умереть. Я боялся потерять все то что меня окружает. Вещи, людей и отношения. Мне было уютно в этом мире и не факт, что другой окажется таким же близким мне.
И я придумал план. Я выбирал безнадежно умирающих людей и просил их об одной услуге. За вознаграждение им или их близким они должны были кое-что сделать - передать сообщение умершему человеку. Туда - на другую сторону. Чтобы меня не сочли за сумасшедшего, перед самой смертью я показывал им доказательство. Людей готовых заплатить я с особой тщательностью и конспирацией искал в сети. На удивление таких оказалось достаточно много. Кто передавал слова любви детям и близким, кто язвил и хвастался своими успехами. А кто и передавал проклятия. Это была дорогая услуга и я брал десять процентов как посредник. Я гарантировал успех. Пациенты нашего хосписа легко шли на это. Во-первых, они получали быструю и безболезненную смерть как избавление от мучений, а во-вторых, они могли помочь своим близким. Не брать, а помочь. Магия быть сильным. Я называл их почтальонами - людьми которые приносят письма. Я сводил обе стороны вместе, и они должны были договориться абсолютно добровольно. Конечно риск был. Почтальон мог не исполнить свое слово, и мы никогда не узнали бы об этом. Но с другой стороны он рисковал значительно больше.
Чтобы не вызвать подозрений дежурного доктора относительно причин смерти я вводил барбитураты. Около пяти грамм. Раньше я использовал и раствор калия для остановки сердца, но частые судороги заставили отказаться от его применения. Это были хронические больные и аутопсия не проводилась. Тогда мне казалось, что я делаю благое дело. Я нес людям не только избавление от боли. Я давал им и доказательство их веры. Эвтаназия. Убийство или нет? У них у всех был выбор, возможность передумать. Казнь не предоставляет таких привилегий...
- Миссис Келли... миссис Келли, - я прикоснулся к плечу спящей изможденной девяносто пяти летней старушки, - Проснитесь. Пора. Вы все помните?
- Кто вы? - она посмотрела глупым немигающим взглядом. - Где мой сын? Он уже пришел со школы?
Он умер почти сорок лет назад, разбившись на скутере в Южных горах, но в последние несколько лет он приходил к ней с цветастым ранцем, одетый в скромный, но опрятный ученический пиджак. Они говорили о его успеваемости, о друзьях и учителях. Она поила его теплым чаем в своем маленьком доме и поцеловав укладывала спать. Обнявшись вместе. Пока действовали седативные...
- Пришел. - я погладил ее по голове. - Спите спокойно...
Я потушил свет и вышел из комнаты. Осталось позвонить и сказать, что сделка отменяется. Без претензий со всех сторон...
...Каждый вечер я проводил с Лили. Но помню только последний. Мы почти не разговаривали. Знаете, что хуже боли? Слабость и постоянная тошнота.
- Когда ты придешь? - она едва шевелила языком. Тяжелый запах изо рта. Она словно превращалась. Выходила за пределы. Осталось совсем немного усилий и все закончится. Смотря на нее, я видел себя, говорил сам с собой. Я не рассказал ей о своем открытии. Что это изменит? Она не станет для меня менее любимой, даже когда пройдет путь от тепла белковой молекулы до конденсата Бозе. Скоро она все узнает сама и пусть для нее это будет сюрпризом. Словно моим подарком, которых было так мало.
- Завтра, - я торкнулся пальцем кончика ее носа. - Обещай не скучать.
Завтра не наступило никогда. Телефонный звонок среди ночи. Приближающиеся огоньки мемориального госпиталя. Стоя в полумраке палаты мне хотелось наругать ее по-отцовски. Совсем чуть-чуть. За этот ее поступок. Она постоянно сбегала. При рождении - из своей матери, потом из дому, и вот теперь из жизни. Она лежала холодная и влажная, вытянутая как рыба. Сбитые больничные простыни омывали ее ступни волна за волной. Океан Забвения. Выбеленные солью пятки. Чуть сморщенная кожа на пальцах. Я помню их маленькими, вымазанными детским кремом. Потом они шлепали с веселой чуть картавой песней по берегу мыса Карабурун. Потом в туфлях на высоком каблуке в выпускном вечере. И вот сейчас, в этой палате, при мягком свете ночника, я гладил их, стараясь запомнить каждый бугорок, каждое несоответствие. Не вернуть к жизни. Нет. Зачем возвращаться к тому, что было наполнено ежесекундной борьбой. Из одной маленькой моей клеточки родилась и исчезла целая Вселенная, оставив лишь отпечатки света на кусочках фотобумаги. Чем дольше я сидел, тем острее чувствовал, как мы отдаляемся, улетаем друг от друга в красном смещении Хаббла.
Спустя почти год я ни на секунду не прекращал думать о ней. Я не ходил на психологические тренинги, не старался окунуться в алкоголе или наркотиках. Необычно ведет себя тот, кто старается забыть. Те, кто носит горе в себе, ведут себя вполне нормально. Мне казалось, если я уменьшу свою боль - она умрет навсегда. Задача любого родителя чтобы его ребенок жил. Как можно дольше. И она жила во мне. Садясь со мной за стол вечером, разговаривая во сне, задувая свечки в далеком дне рождения, произнося первое слово и не сумев произнести последние. Будто ничего и не произошло. Жизнь просто сместилась. Из наружи - внутрь. Стала менее осязаемой, но все еще реальной. Как кажутся реальными сны. Если постараться, то можно жить и в них.
Я проснулся весь в холодном поту. Я видел сон. В нем мы разговаривали на берегу огромного озера. Втроем. Пикник. Хрустящий хлеб. Ветер несет белую бумажную салфетку. В этой незавершенности я понял, что должен поговорить с Лили. Я слишком долго ее не видел. Случилось многое. Ее подруги вышли замуж. Построились соседи. Зацвела ее любимая вишня.
Я тихонько вылез из-под одеяла и быстро оделся. Совсем глупая ночь. Крепкий кофе - куда без него. Валиум. Проходя мимо комнаты жены, я услышал вдох и быстро обернулся. Она стояла в темноте у дверей. Мы прожили столько лет, что ей было все понятно с первого взгляда. Подойдя совсем близко она встала на носочки, положив голову мне на плечо. Совсем как в наш первый вечер.
- Передай что я люблю ее, - едва слышный шепот, словно белый шум. - Позаботься о ней.
Я чуть отодвинулся и посмотрел на нее. Постарела? Нет, стала старше.
- Обещай не скучать. - я поцеловал ее в кончик носа и вошел в ванную. Сияние белого кафеля напомнило мне последнюю зиму. Было много снега. Как никогда. И сейчас, в этом блеске, мне нужно просто не забыть. Не забыть... Ведь если вам действительно есть что сказать друг другу - преградой не сможет стать ни время, ни жизнь, ни даже сама смерть...
...Почтальон - это человек, который приносит хорошие или плохие вести в конвертах по адресам. Нет специальных учебных заведений где готовят почтальонов, но их следами истоптаны все самые далекие уголки...