Хотите знать, как чувствует себя орел в неволе? Тот самый, который "за решеткой в темнице сырой". Хотя нет, орлу проще было, он ведь воспитан в неволе. А я "воспитана" свободной. Правда, до последнего времени даже не задумывалась, что такое - эта самая свобода. Просто жилось, как на хорошей скоростной трассе, когда там свободно от транспорта, в салоне собственной машины. Когда хочешь - разгонишься, когда надо - тормозишь.
Даже когда родился сын - это была всего лишь осознанная остановка. А потом снова - свободная трасса жизни. Только места меньше стало на дороге - больше народу идет рядом по жизни, иногда даже толкают. Но это ничего: перестраиваюсь в другой ряд, что посвободнее. Зато теперь не скучно: Кирюха - веселый мальчишка, всегда рядом. Хотя главред периодически возмущается по поводу "хвоста" на работе, но дальше нелестных эпитетов в мой адрес дело все равно не пойдет - где он еще найдет такого легкого на подъем сотрудника...
Но и на обычных трассах случаются ДТП. А уж дорога под названием "жизнь" изобилует ими. Моим ДТП оказался любимый Кирюха с неожиданно обрушившимся на него лейкозом. За какой-то год он из развеселого мальчишки превратился в бледное, всегда усталое существо. Конечно, ни о какой работе с "хвостом" речи уже не шло. И без "хвоста" тоже работалось тяжко. Этот год прошел на автопилоте: бесконечные больничные коридоры, ослепительно белые стены, размеренная капель лекарственных растворов, изнуряющие забеги по аптекам в поисках редких и дорогих препаратов. И невероятная свинцовая усталость ближе к ночи, не столько физическая, сколько душевная, когда не оставалось сил даже оценить собственное состояние. Кирюха и раньше был самым важным в моей жизни. Теперь он стал центром моего мира. Причем, сам так не считал, часто расстраивался, что в чем-то себе отказываю. Но разве можно это назвать отказом? Просто по-другому нельзя жить.
Постепенно пришла привычка к больнично-постельной жизни. Больше времени появилось для того, чтобы осмыслить ситуацию, в которой оказались я и мой сын. На моей жизненной трассе стало как-то пустынно. Родители появлялись редко, лишь материально поддерживали, ни в чем не ограничивая свою свободу. Муж исчез из поля зрения. Я даже сразу не заметила, что он ушел. Просто однажды не увидела на тумбочке в прихожей его ключей, а на полке в ванной - зубной щетки. А друзья... Никуда они не делись. Звонят, сочувствуют, помогают. Но как-то резко разграничились наши жизненные пространства. Они остались там, в динамичном, быстро меняющемся мире. А я словно застыла в капле янтаря, наблюдая за быстро бегущим временем и яркими событиями сквозь прозрачные, но непреодолимые стенки янтарной капли-камеры. Орел в янтарной тюрьме, еще не осознавший свое положение пленника - какой поэтический образ, если не вставать на место орла. Поначалу было даже интересно. Со стороны ярче видны какие-то мелочи, которых не замечаешь, когда живешь в ногу со временем. Точнее различаются цвета и чувства. Больше времени думать, анализировать, вспоминать. Именно память и сыграла со мной злую шутку. Когда душевные переживания и непривычные проблемы отошли на второй план, память в самый неудачный момент выкладывала перед внутренним взором кадры из прошлой жизни, возвращала прежние желания, ставшие теперь недостижимыми. Хуже всего было от осознания, что винить в создавшемся положении некого. Все сделано правильно. Но вот не становилось легче от понимания своей правоты, когда соседка просто хотела к морю - и ехала, когда любимый гитарист дает концерт - и именно в этот день надо ложиться на очередную "химию". И можно оставить вместо себя медицинскую сестру. Но мы с Кирюхой всегда везде ходили вместе. Концерт без него станет не удовольствием, а угрызениями совести - мне тут хорошо, а ему?
Кирюха приспособился к лежачей жизни быстрее. Только как-то ушел в мир своих фантазий. Однажды заглянула в папку его рисунков: драконы, дракончики, драконихи... Черные, красные, золотые, радужные. Веселые и надменные, страшные и красивые. И только одна общая черта - крылья. Даже сложенные, казалось, они сейчас распахнутся, закроют своей тенью весь мир, отгонят одним взмахом все беды и проблемы. Раньше я мягко покритиковала бы неуёмное увлечение фантастикой в ущерб реальной жизни. Но Кирюха старался не рисовать при мне. Лишь во время уборки обнаружились в огромном количестве драконы на бумаге, а также эльфы, гоблины, гномы и всякая прочая нечисть. И теперь, заметив мой пристальный взгляд, сын быстро закрывал окно фотошопа, не забывая при этом сохранять незаконченный рисунок. Но делать замечания больному ребенку язык не поворачивался. И так многие радости жизни проходили мимо него. Друзья-одноклассники объявлялись теперь редко: не забывали, но этих кратких посещений Кирюхе явно не хватало. К тому же ощущалось странное отчуждение здоровых друзей. В наш просвещенный век тем не менее жив еще был об инфекционной природе рака. Не СПИД, но бывшие одноклассники старались не задерживаться в комнате больного.
Только соседский Игорь частенько подолгу гостил. Раньше они мало общались с Кириллом из-за разницы в возрасте и воспитании. Игорь был старше на четыре года, и его семья мало занималась сыном и четырьмя дочерьми. Зато принцип "чтобы купить что-нибудь не нужное, надо продать что-нибудь не нужное" подрастающее поколение Лыковых усвоило прочно. У меня было ощущение, что Игоря интересовал не Кирилл, а неплохая игровая техника. У Лыковых верхом научно-технического прогресса был старый нинтендо, подключенный к совсем допотопному телевизору. А у Кирилла стоял последней модели мощный игровой компьютер. Однако лишать сына этого общения у меня не было ни малейшего желания. Хотя немного смущали игровые пристрастия старшего друга: "Сайлент Хилл", "Зомби в Лас-Вегасе", кровавая Алиса в Стране непуганых ужасов... Кирилл тоже не разделял интересов Игоря, но вежливо уступал. Постепенно Лыков стал в моем сознании ассоциироваться с его любимыми зомби: уж очень блестели обычно тусклые белесые глаза во время игры, да застывала на лице неуловимая тонкогубая ухмылка при виде разлетающихся клочьев, остающихся от противника...
...НО МУХА В ЯНТАРЕ ЕЩЕ ЖИВА...
Как-то незаметно подошло время очередной госпитализации. Кирилл последние дни стал какой-то скучный. Сидел, часто уставившись в одну точку, Драконы на бумаге стали очень грустными, с обвисшими крыльями.
-Мам, есть такая легенда, - однажды сказал он, - что капля крови дракона может исцелить умирающего и воскресить мертвого.
На каком-таком сайте Кирилл нашел эту сказку, даже предполагать бесполезно. Он практически теперь жил в сети, лишь изредка выныривая в реальный мир...
-А где ноутбук? - вопрос возник у меня, когда собирала вещи в больницу. Кирилл отвел взгляд.
-Я подарил Игорю.
-Подарил?! - я не возмутилась, а поразилась. Дело даже не в систематических "уходах" сына в сеть: с ноутбуком легче работать в постели, чем каждый раз надолго усаживаться за большой компьютер. На ноутбуке хранилась вся коллекция созданных им драконов. Кирилл упорно не хотел переносить ее на флешку, потому что постоянно менял и дополнял рисунки Правда, последнее время занимался только одним - он назвал его Хранителем.
-Я его очень подвел. Обещал прокачать персонажа. Но не успел. Он сказал, что сделает все сам, но у него нет компа.
В моей голове мигом прояснилась ситуация. Недавно купленная новая версия игры на ноутбук не устанавливалась - мощности не хватало. Кирилл, скорее всего, прокачивал персонаж на игровой машине. Поэтому сразу созрело предположение, что ноутбук Игорю нужен совсем для других целей. Неважно, для каких...
Оставив Кирюху на попечение врачей, я отправилась к Лыковым. Дверь открыла мать. Заплывшими глазками уставилась на меня и с ходу заорала:
-За ноутбуком пришла, гнида? Не дам! Твой придурок-доходяга продал, деньги с него тряси, паскуда. Мы люди честные, чужого не берем. Ишь, шалава, захотела и рыбку съесть, и на х... сесть. Развелась на нашу голову инфлюгенция пи..нутая...
За ее спиной маячил Лыков-отец, пытаясь сфокусировать взгляд на уровне моей шеи. Ловить там было нечего, не драться же с ними.
На скамейке у подъезда уже собралась компания Игоря. Завидев меня, Лыков сплюнул и напомнил приказным тоном:
-Из-за твоего пацана мне аккаунт на Battle.net заблокировали. Скажи, чтобы крутился побыстрее и перестал фигней страдать. Обещал - слово держать надо. Чтоб завтра все было, как договаривались. Иначе...
-Игорь, совесть имей. Кирилл в больнице, какие тебе аккаунты нужны. У него даже доступа в сеть сейчас нет.
-Да хоть в морге. Обещал - пусть делает, гнида.
Впервые ухмылка Игоря показалась мне живой, словно существующей отдельно от лица хозяина. Даже показалось,что язык за редкими острыми зубами - не язык, а затаившаяся змея, выслеживающая добычу... Спустя миг Игорь кувырком перелетел через скамейку и попытался встать, отплевываясь кровью, а на мне повисли двое из его компании. Самый тощий, однако, встревать не стал и семенящей походкой отошел подальше, к кустам. Удар сзади на какое-то время вышиб меня из реального времени. Плохо помню, почему один из висевших на мне оказался у меня под ногами. Специально не била, просто споткнулась, увлекая за собой второго...
Звуковым торнадо в сознание ввинтился голос Лыковой:
-Граждане-товарищи, что ж это делается?! Помогите, ребенка убивают, сволочи!Гнида интеллигентная!
Мелькнула глупая мысль: со страху, что ли, трудное слово правильно выговорила...
Окончательно пришла в себя в каком-то кабинете за столом, по другую сторону которого сидел уставший мужик в форме.
-Что делать будем, девушка? Соседка ваша заявление подала по факту избиения ее сына. У парня выбиты передние зубы и легкая форма сотрясения мозга.
Не дождавшись ответа, подумал и спросил:
-Хоть скажи, за что? Лыковы - семейка еще та. Но чтоб вот так...
Меня словно прорвало. Вперемешку с матом не говорила - кричала, как от боли - об одиночестве, о равнодушии тех, кто должен быть неравнодушным, о мире, который не мир, а Зазеркалье с искаженными от генетически заложенной злобы харями. Когда на время умолкла, услышала:
-Тебе не к нам, явно. Дурка по тебе плачет.
В "обезьяннике" две какие-то женщины сначала потянулись спросить что-то - и шарахнулись в сторону. Я села в угол на пол и застыла. Именно застыла: пространство вокруг словно превратилось в вязкий холодный кисель, заполненный колючими кристаллами...
Утром в том же кабинете вчерашний участковый заставил подписать что-то.
-Лыкова заявление забрала. Ее сыночек под наркозом вчера такого наговорил, что из тебя впору героя-спасателя общества делать, а их всей семьей на вечное поселение. Можешь идти на все четыре стороны. Но лучше в сторону психиатра. Буйная ты...
К полудню добралась до больницы, где нашла Кирюху. Бледного, с совсем прозрачной кожей. Без сознания, опутанного проводами. Врач пытался вывести меня из палаты, но внимательно посмотрел в лицо - и махнул рукой:
-Сиди здесь. Сейчас медсестру пришлю - пусть ссадину на голове обработает.
День прошел как в тумане. Кто-то бесплотный, но настойчивый переставлял меня по палате, водил между кабинетами врачей. Все слова медицинского персонала складывались в голове аккуратными рядами файлов, не оставляя следа в сознании и душе. Только мутный осадок "прогноз неблагоприятный" заполнял пустое пространство безмыслия. Почему-то изредка в него врывался слабый голос Кирюхи, казавшийся трубой иерихонской: "Капля крови дракона может исцелить умирающего и воскресить мертвого..." Тогда подступали слезы. Но рассыпались хрупким снегом, так и не добравшись до глаз.
Поздно вечером какое-то движение ненадолго вернуло меня в реальный мир - на больничной тумбочке материализовался ноутбук, украденный Игорем. И откуда-то сверху голос участкового:
-Ваш? Проверьте, все ли в порядке...
В папках царил не то что беспорядок: открывались какие-то идиотские картинки и странно-бредовые тексты, сально лыбились голые бабы, намазанные маслом. В каком-то закутке все-таки нашлась среди чужого мусора папка с кирюхиными рисунками - и то хорошо, что не удалили. На меня красноватым глазом посмотрел почти законченный Хранитель. Браузер открылся на странице с гнусной гниющей рожей. Игра загружалась автоматически, и все это время рожа расцветала мерзкой ухмылкой. Любимое занятие Лыкова - крошить зомбей: к автомату в правом углу экрана уже тянулись сине-болотные склизкие лапы-руки.
-Мерзость какая! - голос участкового был последним, что ухватило сознание, прежде чем сорваться в бездонную темноту...
...И ЯВЬЮ СТАНЕТ СОН
И СНИТЬСЯ БУДЕТ ЯВЬ...
Сквозь задернутые шторы пыталось прорваться серое солнце. Точно знаю, что глаза еще закрыты, но серые лучи вижу отчетливо. Холодным маревом окутывала липкая тишина, прерывающаяся редкими звуками шаркающих шагов. И еще тихим дыханием Кирилла. Вот только больничного запаха не было. Открыв глаза, обнаружила, что я дома, а Кирилл мирно спит в соседней комнате. Тишина оглушала, и шарканье, доносившееся с улицы, оставляло шершавые царапины где-то на поверхности души.
Чашка крепкого кофе почти полностью отогнала сон, осталось только копошащееся на дне сознания ощущение нереальности. Зато словно обострился слух: звуки казались живыми - поскребывание по стене на кухне со стороны соседей, мерная капель из крана в ванной, скрип входной двери. Я вышла в прихожую - дверь плотно закрыта, да и не скрипела она никогда. Но звук не прекращался, будто кто-то стоял за дверью, переминаясь с ноги на ногу, скрипя деревянными половицами. Какие еще половицы - в доме бетонные полы! Затылком почувствовала присутствие Кирилла.
-Мам, кто звонил?
-Доброе утро. Никто. Звонка не...
Звонок. Короткий, как если бы стоящий за дверью нажал на кнопку и сразу же убрал руку, передумав беспокоить хозяев. Следом раздался еще один, настойчивее и длиннее. В глазке обнаружилось искаженное вогнутым стеклом лицо солидно одетой женщины. Глаза припухшие, наверно, не спала несколько ночей. Справа виднелось чье-то плечо. Женщина покачнулась, переступив. Скрипнули "половицы". Туфли у нее такие скрипящие, что ли?
Двое - опухшая дама и мужчина в военной форме - деревянной походкой, не поздоровавшись, отодвинув меня с дороги, прошли на кухню.
-Подпишите сопроводительный лист, - голос дамы был скрипучий, как при простуде.
Я удивленно посмотрела на гостей. Бумаг на подпись не подали, руки плетями висят вдоль тела, неестественно покачиваясь, как приклеенные. Глаза смотрят куда-то мимо меня.
-Что подписать-то? И зачем? И кто вы такие?
Мужчина в форме с зеленовато-серым оттенком кожи и белесыми глазами выдавил из себя ответ:
-Интернат. Распоряжение Љ0048 Министерства...
-Какой интернат? О чем распоряжение? Дайте ваши бумаги...
Мужчина не ответил и направился в сторону Кирилла, застывшего в дверях кухни, а дама так и осталась стоять столбом, загораживая мне проход и все так же помахивая руками. Глаза странные: память услужливо подсунула картинку: Игорь за монитором, стеклянный взгляд, слюнявая безгубая улыбка...
Я плечом отпихнула женщину, схватила сына в охапку и затолкала в комнату,закрыв дверь, повернулась к посетителям и чуть не врезалась в них. Оба уже стояли рядом, почти прижав меня к закрытой двери. Глаза оставались стеклянно-застывшими, но стали похожи на лампочки индикаторы в зарядниках для телефонов, слабо мигающие красноватым неживым огоньком. Руки женщины, наконец, перестали мерно покачиваться. Она подняла их к своей шее и провела пальцами по пульсирующей под серой кожей артерии, задумалась. Потом, расставив пальцы, неожиданно попыталась схватить меня за горло. Почти достала, я успела вяло и слабо отмахнуться, не поняв еще, чего ей надо... Раздался хлюпающе-чавкающий звук... одна рука по локоть отвалилась и отлетела к противоположной стене, а другая кисть повисла на моем запястье, перебирая пальцами, как будто пыталась пощупать пульс. Из-за двери тихо спросил Кирилл:
-Мам, а они живые?
-Мертвые не ходят, а в могилках и в морге лежат, - ответила я, не в силах отвести взгляд от стеклянных глаз с красноватым огоньком в зрачках.
Мужчина, игнорируя меня, протиснулся к двери и стал скрести пальцами, пытаясь просунуть их с щель, а женщина, будто не замечая, что лишилась рук, тянула ко мне культи с висящими лохмотьями кожи и торчащими обломками костей. Бред! Кости человека, конечно, хрупкие, но сломать обе руки одним легким движением... Бред! Или все-таки сон? Мужик уже оказался между мной и дверью. Теперь он не скреб, а методично бился всем телом в дверь.
-Мам, они не живые. У них руки, как ледышки. И воняют...
Какие ледышки! Нельзя ощутить температуру человека через дверь. Осознание происходящего пришло в виде картинки: Кирилл прижался к закрытой двери, а к нему тянутся серо-зеленые пальцы с обломанными черно-серыми ногтями. И еще пара серо-зеленых склизких гостей лезет в окно. На девятом этаже?!
Уже не думая о реальности или нереальности творящегося со мной, не раздумывая над силой удара, отшвырнула назойливую бабу, пытавшуюся схватить за горло культями без пальцев, спиной навалилась на скребуна - и вместе с ним ввалилась в комнату. Упав на спину, придавила мужика, подо мной мерзко чавкнуло и завоняло. А сверху свалилось что-то, разявив беззубую пасть с гнилыми деснами, издавая нечленораздельное мычание. Краем глаза заметила Кирюху, прижавшегося к дверному косяку. Что-то мычащее уселось на мне поудобнее, сложило губы трубочкой - поцеловать хочет, что ли? - и произнесло:
-У-у, гы-у!
Стряхивать это что-то пришлось долго. Правая серая рука упорно цеплялась ха мою ногу и пыталась проковырять в ней дырку. Утихомирилась только, когда я "станцевала" на ней чечетку, одновременно отплевываясь от вонючей слизи, стекавшей по лицу.
Схватив Кирилла в охапку, я вылетела в коридор и споткнулась о кого-то на лестничном пролете. Это тело хотя бы не шевелилось. Чуть дальше, на ступеньках лежали еще тела. Такие же неподвижные и вроде бы не совсем целые. Даже совсем не целые. И вообще отдельные ноги, руки и просто ошметки. А из лестничной темноты доносилось знакомое шарканье, поскрипывание "половиц" и грустные вздохи. Поэтому лифт показался безопаснее. Хотя света там не было и пол был залит чем-то липким. Зато светилось табло с кнопками этажей. Пока ехали вниз в темноте, подсвеченной сменяющимися цифрами, из динамика дебильным голосом вещал диспетчер:
-Ждите, лифтер будет через тридцать минут,.. хи,.. не выходите из лифта... хи-хи... не лезьте в шахту, это опасссно...ха-ха... ждите, лифтер будет через сорок минут...га-га-га...
Двери лифта выпустили нас в пустой холл первого этажа. Битое стекло бриллиантами усеивало пол и покрывало более крупные осколки. Зато никаких тел не было. Тишина оглушила, потом отступила под натиском хлюпающего сопения и мычания, в котором угадывались булькающие слова:
-Но-о-тбу-ук!... Отда-ай, паску-уда! ... Игорь с-с-здох!... Отда-ай, с-сука!
Лыкова оказалась шустрей тех, кто остался наверху. Я даже не успела понять, как она оседлала меня, вцепившись в шею костлявыми пальцами, пиная острыми коленками сзади. Падая, я подмяла под себя Кирилла, одной рукой пыталась сзади оттащить визжащую и хлюпающую пьянь,а другой на ощупь искала хоть что-нибудь, чем можно ударить. На пару минут хватка ослабла, вроде Лыкова свалилась. Но тут же оглушила острая боль в спине, а мозг взорвался нестерпимым фейерверком. Под руку, наконец-то, что-то попалось, обожгло ладонь острой болью. В то же мгновение пальцы Лыковой вцепились в волосы. Она дернула так, что хрустнули позвонки в шее, а хруст отдался долгим эхом в голове. В ответ я ударила осколком, зажатым в руке, кромсая свои и чужие пальцы, обрезая пряди собственных волос. А когда пьяница все-таки отвалилась, я в каком-то исступлении продолжала бить, долго, не глядя,куда попадаю. Скорчившееся на полу тело уже не должно было подавать признаки жизни, но остекленевшие ненавистью глаза продолжали вращаться сами по себе, а окровавленный рот выплевывал слова вперемешку со слюной:
-Отда-а-а-ай,гни-ида-а-а! Отда-а-а-ай!!
Боковым зрением я заметила движение справа, а в туманящееся кровавой дымкой сознание ворвался крик:
-Мама!
Я не успела всего на секунду, врезалась в захлопнувшуюся перед носом дверь подъезда. Там, снаружи, уже не было крика, вообще не было нормальных звуков. Только хлюпанье, чавканье, скрип "половиц" и хихиканье. Я несколько раз попыталась выбить дверь, бросаясь на нее с разбегу всем телом. Если бы могла - просочилась бы наружу через решетки на окнах - но смогла только просунуть руку, за которую тут же кто-то ухватился. Извернувшись, поймала склизкие пальцы и с наслаждением раздавила, вслушиваясь в обиженное подвывание. И заметалась по подъезду.
Черный вход: дверь не поддалась, наверно закрыта снаружи. Вход в подвал: может и открыт, но путь к нему преграждает решетка-дверь с амбарным замком. Попыталась расшатать решетки на окнах, но металлические штыри глубоко вделаны в стены, бетон даже не думал крошиться.
Потом методично пошла проверять квартиры по всем этажам, ища открытую. Почему-то я была уверена, что в доме никого нет, хотя отовсюду доносился до смерти надоевший скрип "половиц". На седьмом этаже - все ниже девятого - нашлась слабенькая дверь, которую удалось вышибить со второго раза.
...ХРАНИТЕЛЬ ПРИНЕСЕТ С СОБОЙ ОГОНЬ
И КАПЛЮ ИСЦЕЛЯЮЩУЮ КРОВИ...
Картина, открывшаяся с балкона, должна была вызвать приступ тошноты. Но, видимо, все чувства и нормальные ощущения были выбиты ударом Лыковой. Зато стало ясно, куда делись все жильцы. И кто чего стоил. Внизу был бал изголодавшейся гнили, жрущей все, что попадалось под руку... нет, прямо в рот. Некоторые уже нелюди не имели рук или ног, могли передвигаться только ползком. Но даже так пытались дотянуться до соседа, чтобы отгрызть кусок такой же гнили. Интересно, долго еще выдержит мой мозг? Взгляд остановился на относительно целом нелюде, стоящем прямо под "моим" балконом. Он словно почувствовал мой взгляд и поднял голову. Лыков-старший. В тупых глазах мелькнуло узнавание, или мне показалось, он оскалился - и откусил кусок от чего-то зажатого в руке. Потом помахал мне этим чем-то, оказавшимся чье-то оторванной рукой с остатком рукава. Эмблема на рукаве была знакома: череп с костями, который с гордостью выставлял перед всеми Игорь. Плохо соображая, я подняла с пола балкона какой-то ящик и уронила точнехонько на мразь, лыбящуюся внизу. Мерзко хлюпнуло. И со всех сторон к месиву под ящиком поползли остальные.
И тут я увидела Кирилла. Он лежал на асфальте возле детской площадки, вроде целый. Почему среди всеобщей голодной оргии его обошли, даже не думалось. Просто отлегло от сердца. Лицо Кирилла снова было белым, как в больнице. Память встрепенулась - снова перед глазами возникла палата, провода, капельница, мониторы медицинской аппаратуры. Только все это виделось в тумане. Реальными были только серые полуруки-полуобрубки, ползущие к неподвижному телу по белой простыне...
Как же больно! Кажется, что лопатки и ребра самостоятельно выворачиваются и отрываются от позвонков и вылезают наружу. И горячо! Жжет в груди. Изжога подступает к горлу, пламенем сушит губы... Чтобы не упасть, я судорожно вцепилась в поручень балкона, не ощутив привычной твердости металла под пальцами. Железка прямо на глазах меняла цвет: красный, оранжевый, желтовато-белый. И вдруг металл стал плавиться, тяжелые светящиеся капли медленно срывались и падали вниз. Каждый выдох бы нестерпимо горяч, хотя вдох на пару секунд приносил прохладу в обожженные легкие. Позвоночник, казалось, жил собственной жизнью, отделившись от ребер, и извивался, как змея, а руки... Вместо нормальных человеческих рук в плавящийся балконный поручень вцепились чешуйчатые когтистые лапы, увеличивающиеся с каждой секундой в размерах. И крик, вырвавшийся из горла, был не криком, а струей пламени, растворившей в себе остатки балконного ограждения и стоящее перед домом дерево, прихватив ползавших под ним тварей. Позвоночник вроде бы разросся и развернулся вниз и в стороны, причиняя невыносимую боль, заставляя выплевывать новые и новые струи огня вместо крика. Одновременно сзади раздался грохот и треск, посыпались куски стекла и бетона. А справа, из-за спины вывернулся огромный... хвост, покрытый зеленовато-черной чешуей и заканчивающийся мощным матово-черным наконечником.
Я падала вниз..., нет, вверх... судорожно изогнулась, словно могла перевернуться в воздухе, как кошка. Не перевернулась. Хвост исчез из поля зрения. Сверху или сзади несколько раз схлопнулся воздух, как если бы раскрылся парашют, удерживая тело в воздухе, не давай упасть. Да какой там упасть! - быстро поднимая вверх. В стеклах противоположного дома промелькнуло отражение: длинное зелено-черное тело с огромными крыльями, извивающийся змеей хвост, мощные когтистые лапы, распахнутая зубастая пасть на удлиненной морде, язычки пламени, подрагивающие в пасти и красные горящие нечеловеческие глаза - несмотря на цвет, казавшиеся ледяными. Еще пара медленных, но сильных взмахов крыльями - и дом-высотка сразу оказался детским кубиком в ряду таких же. А между ними еле двигались серо-зеленые точки. Воздух вокруг стал не просто густым, а почти твердым. Ветер же был похож на мощный прибой, беспомощно разбивающийся о могучее тело. И мысли перестали вяло копошиться в голове, выстроились ровными сверкающими рядами ледяных искр, несущих терабайты информации. Глаза видели мир хрупким, крохотным и далеким, совсем чужим. Но в то же время различалась каждая травинка на земле или трещина на асфальте. Взмахи крыльев отзывались в сознании музыкой, которой вторил стон рушашихся баррикад все больше густеющего воздуха. Выше!... Там не будет преград. Шевельнулась теплая чужая мысль-червячок, напомнила забытое слово "свобода". Не вновь обретенная, а та, что была всегда, та, что суть существования...
Среди копошащихся внизу точек взгляд выхватил белую, чем-то отличавшуюся от остальных, каким-то теплом и ощущением давно знакомого прикосновения. Мысль уютно обернулась вокруг сверкающей терабайтовой искры, напоминая детскую руку, осторожно выводящую контуры изящного черно-зеленого хвоста на белом листе бумаги и глиттерную надпись "Хранитель". У меня было имя! Имя, данное существом, лежащим без движения там, внизу.
Несколько искр сорвались из сознания вниз, рассыпались еле заметным сверкающим туманом, окутывая все вокруг, впитывая движение всего, что попадало в туман, анализируя, считывая ощущения, чувства и мысли живых существ, передавая поток полученной информации обратно. Черно-зеленая тень медленно парила над обезумевшим городом, постепенно создавая для себя картину того, что происходило внизу, откуда искрящийся туман приносил волны злобы, примитивного желания жрать просто ради того, чтобы жрать, а еще пустоты, безмыслия и бесчувствия. В сознании Хранителя рисовались образы существ, представлявших собой миры, замкнувшиеся на себе. Вычеркнувшие все, что находилось за пределами хрупких противных тел, ставших центром самих себя. И заражавших все вокруг чудовищным убийственным эгоизмом. Крохотные камерные миры, не имевшие перспективы развития и жизни вообще, даже не стремящиеся к выживанию, к своей смерти или к убийству себе подобных. Просто живущие ради жратвы в текущий момент. Это было понятно, но скучно и бессмысленно. А еще не было обратной связи и возникало чувство голода, постепенно растущего информационного голода. Только видение - детская рука, рисующая черные крылья - отозвалось на мощный информационный потом Хранителя. И еще робкие, потерянные в общей бессмысленности всплески: слабый росток дерева, окруженный любовью и заботой; обрывки грустных стихов "о добре и зле"; монета, брошенная в копилку бездомного; чьи-то руки, пытающиеся согреть остывшее тельце подстреленной птицы. Редкие, но сильные образы, насыщенные чувством и информацией о мире, поднимались с туманом и находили свое место в сверкающих рядах памяти и сознания Хранителя.
Он спустился ниже и пролетел над городом, почти задевая крыши домов, принеся с собой мощный порыв ветра. Чем привлек внимание копошащейся жрущей друг друга массы. И получил, наконец, отклик и от них: сначала неосознанное раздражение - что оторвали от привычного занятия. Потом растерянность - кружащая над городом тень не умещалась в камерных примитивных мозгах. Растерянность быстро перешла в злобу. И только потом внизу масса ощутила страх: сквозь миазмы злобы прорвались волны неосознанного, но настоящего ужаса перед неотвратимым возмездием непонятно за что, волны паники перед сокрушительной стихией, способной вышвырнуть из бытия их маленькие вонючие мирки. Эта смесь злобы и ужаса оказалась катализатором для решения Хранителя, подстегнула желание получить больше живых, настоящих откликов от бесчувственной безликой массы.
Казалось, время и пространство схлопнулись и вывернулись наизнанку, когда Хранитель взметнулся вверх. Там, ощутив бескрайность мира, выпустил на свободу все до единой частицы своего сознания. И ринулся следом за оседавшим на землю сверкавшим туманом, разрывая пространство, выбрасывая перед собой залпы пламени. За секунды до смерти в огне маленькие червяки на земле успевали поделиться давно забытыми чувствами, наполнявшими расширившееся сознание Хранителя новой информацией. Одно из пойманных чувств чуть не заставило пожалеть умирающих. Но забившиеся в глубину чужие..., нет, уже свои, человеческие воспоминания и боль не давали жалеть, требовали ненависти и мести до конца.
Среди бесчинствующего пламени промелькнула не тронутая огнем, заасфальтированная детская площадка и безжизненное тело. И снова пришло видение: Создатель, тщательно вырисовывающий горящие глаза Хранителя. И подпись внизу: "Капля крови дракона может исцелить умирающего..."
Хранитель остановился, завис в воздухе, вбирая рассыпанные вокруг искры своего сознания вместе с картинами, рождавшимися или уже родившимися в мозгу ребенка. Одного движения когтистой лапы было достаточно, чтобы поток черной мерцающей крови накрыл землю внизу, крохотными каплями упав на лицо умирающего Создателя...
...ИЗ КАМНЯ ПРЕВРАТИВ ЯНТАРЬ В СМОЛУ,
ХРАНИТЕЛЬ ПОЛЕТИТ ЧЕРЕЗ МИРЫ...
Утром меня разбудил голос Кирилла:
-Мам, ты бы домой пошла. Нельзя же всю ночь спать сидя.
Видимо, последняя "химия" сделала свое дело: Кирилл медленно, но верно выкарабкивался из цепких лап болезни. Врачи только плечами пожимали и честно признавались, что шансов на выздоровление не было. Даже звучало слово "чудо".
В тот день, когда наступил переломный момент в ходе болезни, Кирилл собрался заняться своими драконами, открыл папку с рисунками:
-Мама, какая ты молодчина - закончила Хранителя!
Я удивленно посмотрела на экран. Там мерцали красноватые холодные глаза знакомого черно-зеленого зверя. Зверя ли? А через толстую шею тянулся запекшийся шрам, покрытый искореженными чешуйками.
Дома соседи встретили странными известиями: через пару дней после госпитализации Кирилла в подъезде разыгралась драма, достойная стать кинотриллером. На вернувшегося из больницы Игоря накинулся пьяный отец. Соседи, заслышав жуткие крики, вызвали милицию, но защитники порядка, хоть и приехали быстро, все равно опоздали - изуродованный труп Игоря свалился прямо им под ноги, выброшенный свихнувшимся алкоголиком из окна седьмого этажа. А следом полыхнула квартира Лыковых. Выгорела полностью и соседняя с ними квартира, а пламя из окон, несмотря на старания пожарных, перекинулось на росший рядом с домом тополь. Поговаривали, что виной всему взрыв газа на кухне. В живых осталась только младшая дочь Лыковых, которую родители на всю неделю оставляли в интернате, забирая лишь на выходные. А еще хулиганы разбили все окна в нашем подъезде - уборщица до сих пор осколки из углов выгребает.
Хранитель занял достойное место в виде картины на стене в гостиной. Дом мой больше не пустовал: вернулись постепенно друзья, часто собирались в кирюхиной комнате шумной компанией его одноклассники. Потихоньку мы с сыном вернулись к полукочевому ритму жизни с рабочими командировками или просто походами и разъездами для души...
А иногда по вечерам, когда Кирилл засыпает, я выхожу на балкон и подолгу смотрю на звезды. Они больше не кажутся мне серебряными гвоздиками, вбитыми в черный бархат неба. Я знаю, как они огромны - и как способны вместиться в крохотную ледяную искорку в сознании Хранителя. Спина у меня больше не болит, когда прячущиеся на дне моей памяти искры начинают заполнять мир, уступая свое гнездышко теплым человеческим мыслям-змейкам. Хранитель огромен и страшен только внешне - на самом деле это маленький ребенок, желающий узнавать и узнавать все, что окружает его... мой... нет, наш мир. Он вечно голоден, он постоянно ищет информацию, чтобы утолить этот голод. Хотя человеческой жизни не хватит, чтобы просто осознать то количество знаний, которое он уже получил. И он делится со мной, а я показываю ему мир. По вечерам иногда черная тень срывается с балкона моей квартиры и уносится вдаль или ввысь. А одна маленькая мысль-змейка обволакивает ласково ледяную терабайтовую искорку - и они срываются вниз, находят укромное место в душе засыпающего Создателя, шепча:
-Сладких тебе снов...