Я - одинокая инвалидка, и, естественно, чувствую себя не в своей тарелке. Хочется жить, боже мой!
Остановка, холодно, снег. Дует мелкая позёмка. Сейчас будет автобус, и ко мне начнет придираться водитель. Я всё понимаю, у него семья и дети, и ему не нравится, что кто-то живёт на инвалидную пенсию, но мне очень странно: ведь она очень маленькая! Но я никак не могу ему объяснить, потому что мы ненавидим друг друга.
Да, вот опять. Он требует у меня инвалидное удостоверение. Сегодня впервые он хочет взять его в руки. Я вырываю книжицу из его цепких пальцев, боясь, что она порвется...
О, нет! Я взмахиваю головой!.. Открываю глаза. Передо мной ждущий взгляд шофёра. Оказывается, мне привиделся этот спор. Или предвиделся? А спор как раз-то сейчас и будет? Мы постоянно ругаемся. Почему-то. Он постоянно делает мне замечания. Как будто во вселенной в отношении меня пошло что-то не так.
Я перебарываю себя и в ответ на его гневный окрик говорю:
- Да, пожалуйста. Вы хотели посмотреть моё удостоверение? Вот оно, - и протягиваю книжечку шофёру.
Берёт, придирчиво смотрит моё удостоверение.... Потом довольно хмыкает и суёт в карман.
- Э-э-э, - тяну я. - Отдайте мне его, пожалуйста, обратно.
Но враг отворачивается к окну, продолжая улыбаться.
Я хочу начать бить его по толстому рукаву, а потом, размахнувшись, ударить по наглой харе...
Но ничего этого я не делаю.
ОК, еду. Откладываю в уме все свои дела. Надо идти и писать заявление в полицию. О том, что хам забрал у меня удостоверение. Пусть прикажут ему отдать мне его обратно.
В полиции столпотворение.
Толпа размахивает костылями, кривится лицами нервнобольных, держится за бока и груди, нервно кашляет и жутко стонет.
- Тише, тише! - говорит полицейский начальник.
За моей спиной захлопывается дверь, и я оказываюсь в ловушке.
- Вы все - инвалиды, которые не выдержали испытания, - говорит командир, - не продемонстрировав сопротивления и тяги к выживаемости. Вы слишком податливы, и поэтому недостойны того, чтобы быть участниками истории успеха нашей горячо любимой страны. Общемировой кризис углубляется, и на совещании ООН принята новая директива: отныне вы никакие не "люди с особыми потребностями?, но мерзкие уроды и надоевшие всем тунеядцы. У общества отныне есть право поступать с вами по собственному усмотрению для оптимизации социального бюджета. Что? Не верите? Нам не важно. Взводные! Окружить контингент, вывести на свалку, уничтожить и переработать в отходы.
...Жалкий, тяжелый, противный день. Нас подводят к обрыву, потом толкают - и внизу в пасти перемалывающего конвейера из инвалидов выходит кровавый компост. Моя очередь. Но вместо того, чтобы толкнуть меня в спину, полицейский вдруг улыбается и говорит:
- Мадам!
Он протягивает мне руку. Я чувствую, что это ловушка. Но чего мне терять? Я ведь уже решила, что пора умирать. И я беру ладонь.
Он дергает меня и отбрасывает от пропасти с мясорубкой.
Я зажмуриваюсь и открываю глаза.
...Вот. Уже хорошо, - говорит мне доброжелательная женщина в белом халате. Впрочем, халата на ней сейчас нет. Мы в кабинете у врача, которая лечит мне мозги:
- Очень хорошо, что так много вы сумели переработать в душе. Осталось немного. Ваше воображаемое путешествие прошло успешно. Расскажите, что с вами было в грёзах.
Я излагаю по порядку.
- Хорошо, - задумчиво кивает она. - Значит, вы поняли, что должны выполнять приказания мужской обслуги, даже если эти люди и грубят вам. Только так вы можете стать другим человеком и преодолеть детскую травму. Только так вы выйдете из измерения насилия, в которое вас толкнул тяжелый опыт детства с отцом.
Я тоже в ответ согласно киваю...
...И снова подхожу к автобусной остановке. После общения с психотерапевтом и ее коллегами приятная тяжесть во всём теле. И немудрено, потому что они мне вкололи дозу оптимизма и бодрости. Похоже, им теперь не жалко тратить на меня лекарств.
Вновь захожу в автобус. Водитель опять кричит:
- Где ваше удостоверение? Покажите!
Я безропотно отдаю ему книжицу. Он смотрит на нее внимательно... Рассматривает... И возвращает обратно.
Даже не верится. Это сон или явь? Так хотелось бы стать другим человеком. Мне кажется, что люди в белых халатах словно поселились в моей голове. Что я мудро поступила не потому, что сама так хотела, но потому, что они мне внушили. И ситуация мне не нравится.
Как вдруг шофёр с кем-то перемигивается... Я оглядываюсь... Сзади стоят полицейские из участка. Я хочу бежать, но они хватают меня, распахивают на мне пальто... А там - металлические навернутые на черное полотно гвозди и болты. Под ними начинает мигать и отсчитывать последние секунды адская машина на цветовом табло. Похоже, сейчас от меня ничего не останется.
Полицейские шарахаются и в ужасе закрывают глаза, потом один хватается за меня, чтобы вышвырнуть вон из дверей - но гремит взрыв.
Я еще успеваю подумать в последний миг. То-то мне с самого начала не понравились все эти медицинские специалисты. Значит, меня помимо воли сделали террористкой.
Страшная белая вспышка... И я открываю глаза.
Передо мной тот же шофёр. У меня от болезни кружится голова. Он орёт на меня: "Хватит представляться! Покажи, наконец, удостоверение!? - и вырывает его у меня из рук.
Я безропотно наблюдаю, что будет дальше. Водитель заглядывает в него, вертит в руках. Потом спрашивает: "А паспорт есть??
- Нет, - отвечаю я. - Вы совершенно правы, - интонирую голос как можно ласковее, - паспорт нужен. У вас такая напряженная работа, а такие, как я, вам только мешают.
Водитель удивленно уставился. Вместо разгневанной ослицы он встретил кроткую голубку.
- Хорошо, хорошо, - отвечает он. - Извините. Просто у меня был тяжелый день. И мне всё время кажется, что вы меня каждый раз презираете. Смотрите на меня высокомерным взором: "Я - интеллигентка. А ты - червяк. Ты - никто?.
Я извиняюсь, и мы улыбаемся. Кажется, рецепт врачебного консилиума подействовал. Они сказали, что мне осталось жить только один день. И посоветовали хотя бы напоследок попробовать начать сначала. Так, как я бы хотела сама. Да, если бы я не должна была завтра умереть, то что бы я сделала? Наверное, вырастила бы цветник роз, наверное, простила бы - нет, не простила бы, но мне стало бы всё равно - что со мной сделал отец. Наверное, я и так хороший человек. Даже если я умираю.