"Семь бед - один ответ", сказал себе Федор, а вслух скомандовал: "Заноси!".
И посторонился, пропуская в прихожую комель шершавого горбыля. Грубо отструганная, не ошкуренная доска казалась бесконечной. Федор смотрел на проплывающую мимо древесину, и перед глазами проносились кадры из фильмов, посвященных Большому Концу света. Кадры были сочными, красочными и убойными. Душераздирающе отдавали они в Федины пятки гигантскими смерчами, которым фантазия придавала облик его жены. Чудилось, что вот прямо сейчас на него с прищуром смотрят ее зеленые глаза. Федор хотел было крикнуть: "Стойте! Я передумал! Отбой!", но тут перед ним вырос могучий Степаныч, небрежно держащий на плече чудовищный вес горбылевой доски. "Там за мной, поди, столько же будет", - сказал тот, перебрасывая изжеванную папиросу из одного уголка рта в другой. Этот жест красноречиво показывал, что обратного хода ни для Степаныча, ни для кого другого, быть не может по определению. "Вот и все...", - обречено подумал Федор, отходя на безопасное расстояние. В квартире взвизгнула электропила, и он вздрогнул, когда еловая плаха с грохотом упала на мраморный пол каминного зала. И еще долго перед потухшим Фединым взором проплывал караван горбылей, огнеупорного кирпича, мешков цемента и битой глины.
"Все должно быть по Фен-шую!", крикнула ему на прощанье Оксана, громыхая колесиками чемодана по ступенькам подъезда в направлении поджидающего такси. Хлопнула дверь, машина тронулась.
"И я тебя люблю!" - тихо ответил Федор удаляющемуся бамперу. В руках он держал тетрадь, мелким, но очень аккуратным подчерком предписывающую положения квартирного ремонта. Скрипнула, отворяясь, соседская дверь, в ее проеме нарисовалась сухонькая Антонина Ивановна. "Здравствуйте, Федор Петрович! А куда это Оксана Николаевна отправилась? Я в окошко смотрю - такси у подъезда стоит, кто это думаю, у нас уезжает? А это Оксана Николаевна...". Поток словоохотливой старушки был таким долгоиграющим, что Федор никак не мог ввернуть что-то вроде: "А Оксана Николаевна с любовником на Кавказ уехала". Поэтому сказал просто: "Вызвали!", и многозначительно глянул на потолок.
Жену действительно вызвали на аудиторскую проверку в другой город. Полтора месяца врозь впервые со дня свадьбы. Федор вернулся в квартиру, прошел на кухню и сел за стол. Негромкое тиканье часов, да легкий гул холодильника составили компанию в сразу опустевшем доме. Федор открыл тетрадь и пробежал глазами многочисленные страницы. Сметы, поставщики, альтернативные замены по отделочным материалам, подробнейшие графики поставок и проведения работ, телефоны и контакты строительных бригад, тщательно, до миллиметра проставленные размеры на чертежах, полная технологическая проработка, презентация дизайн-проекта, согласовательные документы... Федор подумал, что ради такой тетради, любой мало-мальски соображающий в своем деле прораб отдаст душу дьяволу не раздумывая. А вот он, Федор, задаром обладает этим сокровищем и никаких у него восторгов от титанического труда жены. Он встал, подошел к холодильнику, потянул на себя его мощную створку. Перед глазами вознеслись вверх десятки пронумерованных белоснежных контейнеров. К тыльной стороне дверцы была приклеена табличка, где по дням недели предписывалось какой номер идет на завтрак, а который на ужин, сколько минут разогревать в микроволновой печи, и на какой мощности. "Ты ведь занят ремонтом будешь, когда тебе о правильном питании думать? А у меня тут все расписано: что, когда... Запаса на две недели хватит...", - чмокнула его в щеку жена перед отъездом.
"Нет! Ты не женщина... Ты Терминатор!" - процедил сквозь зубы Федор, с трудом вытаскивая из цепких объятий контейнеров уцелевшую бутылку пива.
Господи, а как все было прекрасно до этой ее работы - старшим аналитиком в аудиторской компании! "Деловая колбаса!" - высказал себе Федор, приложив после хорошего глотка к раскаленному лбу запотевшее бутылочное стекло. - "На работе ей математического анализа мало, теперь и на домоводство формулы перевела. Счетно-вычислительной машиной стала, а не женщиной!"
Все так и было. Строжайшее расписание на месяцы вперед, математический расчет "входящих и исходящих" калорий, научное согласование витаминов, микроэлементов, утренний туалет с выбором юбок и блузок методом дифференциального сравнения по таблице цветопередачи, его галстуки, заботливо повязываемые с измерением золотого сечения штангенциркулем...
А увлечение новомодными тенденциями? Если гору журналов и книг по сыроедению, йоге, и водолечению, которую Оксана прочитала за последние три года, сдать в далеком семьдесят восьмом году, то хватило бы на дефицитную "Спидолу". И вот теперь, страстно увлекающаяся натура его жены подалась до "Фен-шуя".
Федор пытался сравнить Оксану с той женщиной, что осталась в прошлом - мягкой, доброй, отзывчивой и страстной. Той, которая любила алые розы, и для которой хотелось играть на скрипке. Той, с которой они читали вслух Маленького принца и по очереди смотрели в старенький телескоп на звезды. Той, с которой так вкусно было есть пышки, румяные, посыпанные сахарной пудрой, в их любимом кафе. Той, которой не чужды были порыв и импровизация, непосредственность и загадочность. Пытался и не находил ничего общего "той" с уверенной, деловой, практичной, расчетливой и властной машиной с безукоризненными манерами и волосами.
"Фен-шуй, тебе? Будет тебе фен-шуй!", - высказал холодильнику Федор, приканчивая бутылку. План, его собственный план спасения лодки "Любовь", был вычитан, отредактирован и подшит. Федор бережно выудил из кармана смятую бумажку. На газетном клочке химическим карандашом был криво выведен телефонный номер, под которым с трудом разбиралось слово "Степаныч". Собственно говоря, весь план и заключался в том, чтобы вытащить к себе Степаныча - известнейшего плотника-каменьщика-кудесника, способного силой своего таланта решить его, Федора, проблему. Но для начала, следовало избавиться от контейнеров, ибо по его, Федину, убеждению кормить "таким" Степаныча было нельзя. Оставалось решить, куда их пристроить.
На кухне шла большая мужская пьянка. Присутствовали трое: Степаныч - могучий старик высоченного роста, засыхающий розовый куст, горшок которого гость приспособил для тушения окурков, и сам Федор.
"Так значит, не было забот - захотелось твоей бабе ФеншуЯ?" - с ударением на последний слог, после каждого лафитничка вопрошал сильно захмелевший Степаныч. - "Ты, мил человек, оглянись кругом себя", - капая рассолом, показывал он вилкой с соленым огурцом. - "Тут никаким ФеншуЕм дело не исправить!"
Степаныч важно потыкал огрызком беломорины в керамзит, - "Эвон, даже растения понимают - на корню посреди вашей математики сохнут! Ладно, помыслю еще, как горю твоему помочь".
- "Но этого", - он даже привстал, указывая пальцем на испанский камин, что выдавался задней своей стороной в кухонный зал, - "этого гада по-любому сносим!"
Федор поперхнулся не донеся стопку до губ.
И начался Ремонт. Федор задерживался на работе чуть не до полуночи, придумывал всяческие заделы - все что угодно, лишь бы поменьше присутствовать в разрушенной до основания квартире. А придя домой, он тайком, не включая свет, пробирался на цыпочках в огороженный угол, где устраивался на раскладушке и забывался тревожным сном.
В первый же день ремонта, в шесть часов утра его разбудили страшные булькающие звуки, раздававшиеся из-за стены. Вскочил, набросил халат и выбежал на площадку. "Антонина Ивановна" - забарабанил он в соседскую дверь. - "У вас все в порядке?"
Дверь медленно, и как ему показалось, торжественно отворилась без привычного скрипа. На пороге, кутаясь в махровый халат, стояла хозяйка. В старческих глазах светился молодой блеск. - "Доброе утро, Федор Петрович! Вы, наверное, к Гавриилу Степановичу? Проходите, они на кухне чай пьют". От этих слов Федора слегка качнуло. Взгляд упал на смазанные петли, страшная догадка поразила воображение. Как во сне он прошел на кухню, где его качнуло так, что пришлось торопливо присесть на табурет. "Когда успел????" - между приступами изумления подумалось Федору, - "Ведь всего один раз виделись? Ну да, когда он ей про несмазанные петли намекнул!"
За столом, в одном исподнем сидел Степаныч и с громовым хлюпаньем тянул из блюдечка кирпичного цвета чай. На столе рядом с электрическим самоваром стоял опустевший пластиковый контейнер с номером 3.
"Хозяйка, скажу тебе, хоть куда!" - поведал Степаныч Федору позже. - "Так быстро и вкусно готовит, просто на удивление!"
Не зря она ощущала этот зуд! Ключи выпали из ослабевших пальцев и гулко брякнули где-то внизу. Оксана медленно сползла следом, пытаясь придти в себя среди этого тесового царства, тускло освещенного сквозь ажурное дерево оконного переплета закатным солнцем. Вверх уходили гладко отструганные балки, поддерживающие низкий закопченный потолок, с которого местами свешивались связки чеснока и лука. Стена, отделявшая прихожую от каминного зала, была снесена. На месте ее испанского камина, который с таким трудом поместился в проект распределения зон Ба-гуа, теперь находилась настоящая русская печь с настоящими глиняными горшками на поду. Под окном стояла бадейка с розовым кустом, выпустившим несколько новых побегов с яркими бутонами. Негромкое тиканье настенных часов перекликалось с ударами сердца, чье гулкое эхо постепенно затихало в необыкновенно уютной тишине.
Крашеные доски пола хорошо вытягивали жар из разгоряченного тела. Вставать и куда-то идти уже не хотелось. Глаза не пытались найти гармонию в простых линиях, что, казалось, брали свое начало не из расчета, но из самой человеческой души. Разум не пытался определить окружающую геометрию набором прямых отрезков и дуг. Ей было необыкновенно уютно и хорошо. Она впервые осознала, что все последние годы стремилась к такому совершенству, но стремилась к нему, насилуя свой разум и волю, презрев чувства и душу, отдав их на откуп безжалостному, безраздельно царствующему в ее жизни расчету. И осознав это, она разрыдалась. Не сдерживаясь, выплескивая со жгучими слезами накопленную за долгие годы усталость души. Оксана почувствовала ладони мужа у себя на плечах. "Ну полно, полно тебе, жена", - сказал Федор зарываясь лицом в шелк ее волос. - "С возвращением!"