Ну, а как известно, у женщин, в их гормональном балансе, преобладает гормон "эстроген". У меня его было мало. Зато мужской гормон "тестостерон" лез из меня даже через уши.
Значит, все-таки, я мужчина?
Со мной не разберешься!
Первый приступ мигрени застукал меня по дороге из школы домой в возрасте 12 лет. Приступ был предупредительным. После него через какое-то время были второй, и третий и много много последующих. Сначала не хватало пальцев считать их. Позже исчезала способность считать их. Началом приступа была частичная потеря зрения, потеря способности говорить и думать... В продолжение, появлялись сильная головная боль, тошнота, рвоты. Нервная система бастовала, прекращала передавать сигналы мозга и медики, которых вызывали в помощь мне, фиксировали элементы паралича. Кстати, слово "мигрень" не было произнесено ни одним из них. Сегодня у меня возникает вопрос, почему эта "женская" болезнь была неизвестна советским врачам? Не потому ли, что она была женской? Характеризующая изнеженных несоветских дам? А может быть, потому что я, куда ни глянь, женщиной все-таки не был? Не исключено...
Таким образом, уже в 12 лет страдал я из-за женщин. Из-за прекрасных дам. По сегодняшний день страдаю!
К пятнадцати годам приступы усилились и участились. Жить с ними было невмоготу. У матери разрывалось сердце, а сделать она ничего не могла. Найти причину непредсказуемых приступов не удавалось. Пришлось родителям подсуетиться и найти путь поместить меня в московскую больницу имени Семашко на обследование.
Больница была полна симпатичными девочками. Медсестричками. В неврологиии, куда поселили меня, их была целая колония. РазноМастные, разноПопые, разноЛикие, длиноНогие, полноГрудые, изящные, миниатюрные, полненькие, худенькие но все без исключения молоденькие и улыбающиеся мне.
А попробуй не улыбнуться высокому мальчишке с копной каштановых волнистых волос, с элементами потусторонности в блестящих зеленых глазах, разглядывавших каждую из пробегающих девченок с ног до головы. Через три дня все они были моими лучшими подругами!
Меня любили и холили. Мне приносили кроссворды и печенье, книги и заморское лакомство - бананы, которые в те годы произростали только в московских торговых сетях. Я знал всех по именам, знал возраст и имена братиков и сестричек.
Жизнь удалась. На дежурстве каждые несколько часов появлялись новые девочки. Душа переполнялась тоскою по тем, кто уходил домой, но открывалась тем, кто заступал на дежурство. В эйфории прошли почти два месяца. Приступов не было, вероятнее всего из-за получаемого мною общеукрепляющего курса, уроков тоже не было, не было двоек, стихотворений и, главное, не было дефицита 18-22 летних девушек.
Однажды мать пришла ко мне заплаканной.
Врачи доложили ей, что никаких отклонений в моем организме ими обнаруженно не было. Причина приступов по прежнему не ясна и чтобы найти ее осталась несделанной единственная проверка - взятие из позвоночника спиномозговой жидкости. Проверка называлась страшным словом "пункция". На счету у пункции были тысячи парализованных в те годы. Процент людей, поражаемых последствиями, был близок к ста. По непроверенным слухам, конечно. Люди соглашались на нее из-за безисходности. От проблем надо избавляться и если не было другого пути, соглашались на этот. Мать паниковала, но альтернативы не было. С этим она пришла ко мне.
Мне все было по барабану. Я понятия не имел, что это за чудище - пункция и не хотел ничего знать о ней. Во первых я полностью доверял врачам, а во вторых моя голова была занята более насущной проблемой: решением кроссвордов с медсестрами.
Операция была назначена на один из ближайших дней. Мать ушла в гостиницу плакать. Девочки пытались успокоить меня и отвлечь от отсутствующих страхов. Я купался в их любви и чувствовал себя абсолютно счастливым. Много ли нужно пятнадцатилетнему мальчишке? 15 улыбок в день...
Утро операционного дня было сумрачным. Конец декабря в Москве никогда не отличался солнечной погодой, а это утро было особо серым. Бесконечный снегопад, низкие тучи, грязные окна и тусклый свет от двух электрических лампочек в палате внезапно начали создавать угнетающую обстановку. Раньше всего этого я не замечал.
В палате, кроме меня лежало еще пять человек. Все они были взрослыми мужчинами, пережившими недавние тяготы второй мировой войны. Смерть и последствия тяжелых ранений были хорошо известны этим людям. Меня они провожали в операционную, как на кладбище.
Все присутствующие в отделении девочки забегали ко мне в палату по нескольку раз каждая, чтобы сказать, что все будет хорошо. Даже мой стоический пофигизм стал давать трещину от этого набора признаков приближающихся похорон! Мною постепенно стал овладевать мандраж.
В какой то момент распахнулась дверь и мои любимые подружки вкатили в палату каталку.
- Раздевайся и ложись! - скомандовали они.
- Это еще зачем? Я и сам в состоянии дойти до операционной. - возразил я.
- Не положено. Мы отвернемся, раздевайся догола, ложись и укрывайся простыней.
Подчинился. Меня повезли по больничному коридору, а вдоль стен стояли больные и медперсонал, демонстрируя своим видом, замечательное отношение ко мне и море сочуствия... Настроение было соответствующим: глупая улыбка не сходила с лица, в то время как страх просачивался в самые отдаленые уголки моего закипающего мозга. Я не знал, о каких последствиях шла речь, когда говорили о пункции, поэтому я не боялся паралича. Я боялся чего-то черного, в которое я окунусь в результате пункции. Я боялся черного, страшного, вечного...
Каталка превратилась в операционный стол. Операционной сестрой оказалась самая красивая девочка из всех больничных сестричек. У нее была белая нежная кожа, осинная талия, пышная грудь и торчащие в разные стороны вороные волосы. Не было нормального человека в больнице, будь то мужчина или женщина, который не засматривался на нее, когда она пробегала мимо, слегка покачивая своей круглой попкой. Мои мысли отвлеклись от предстоящей операции. В нос ударил ее пьянящий аромат. Появилось слабое головокружение. Надпочечники интенсивно выделяли тестостерон. Опьянение разливалось по телу! Мне становилось безразличным все, что происходило в операционной. Мои органы судорожно ловили признаки присутствия этой девочки. Меня положили набок на столе и согнули, готовя спину к взятию пункции. Кто-то из персонала стал чем-то смазывать поясницу. Ничто не интересовало меня, кроме источника запаха, приводившего меня к эйфории. Вдруг, чтобы не допустить непроизвольное дерганье меня во время операции, эта красавица легла на меня, обхватила руками мои ноги и спину, опустила грудь на мое лицо. Я был близок к потери сознания! Я жил ею, дышал ею, молился, чтобы эта операция никогда не кончалась... Эти минуты были минутами счастья и экстаза! Это была анестезия высочайшего класса!!!
Заканчивается, мы знаем, все, закончилась и это.
Мне сказали: "Ну вот и все, а ты боялся!"
Идиоты! Я боялся, что операция закончится и девочка поднимется.
Девочка поднялась. Досада охватила меня! Я встал. Укутался в простынку и пошел на выход. Мне стали кричать, что я должен лежать, что мне нельзя ходить. Я их не слышал. Я снова переживал пережитое. Я был наполнен ощущениями. Не слушая воплей врачей, вышел я из операционной и пошел в палату. Меня там не ждали. Кто-то из соседей пытался спросить, что случилось, почему я вернулся. Я никого не слышал и не отвечал. Лег в постель, влез под одеяло с головой и стал вспоминать. Переживать...
Вспоминаю и переживаю до сих пор. Вот уже более пятидесяти лет.
Лет шесть назад, врач невропатолог сказал мне, что мигрень - болезнь молодых. Значит, когда я окончательно освобожусь от мигреней, буду знать, что молодость прошла...