Теперь я ощущал себя как прежде, но влияние айдовской части сильно сказывалось. Во время очередной депрессии я тосковал по отсутствию эмоций, но все же не отключал их. Как бы плохо ни было, я человек, и должен все это пройти до конца. Нельзя быть всегда счастливым, это неправильно. Всего должно быть в меру и каждый из нас проходит свои грустные моменты, такова жизнь. После пребывания по ту сторону жизни я стал более вдумчивым, и многое стало понятным. Очевидно, это понимание приходит со смертью. Ты сразу знаешь все свои ошибки и можешь их анализировать. Отсюда и появляется вся философия бытия. Только окончив путь, ты можешь обернуться назад.
Хоть я и спал в закрытом гробу, но я видел Нифса. Он приводил новые души и так же укладывал на вечный сон. Я видел множество разнообразных существ. Похоже, они были со всей вселенной. "Глупые люди, - думал я, - те, кто считает, что мы единственная разумная жизнь во вселенной. Вон как ее много - жизни, она везде, особенно, там, куда нам никогда не долететь". Я был в двух местах одновременно, в гробу я себя ощущал, когда айдовец во мне спал. Он отключался, и я становился собой, тем, кто в долине вечного покоя лежит в гробу и наблюдает за Нифсом. Он был мрачным, но что-то мне говорило о том, что эта угрюмость напускная, может, он добрее, чем хочет казаться. А Нифс бесшумной тенью скользил по долине, проверяя, все ли спят...
После встречи с Лутнутом я видел, как оба божества подошли к гробу, Нифс поднял крышку и Лутнут провел ладонью по моему лицу. Я открыл глаза и улыбнулся ему, в этот момент все мое существо наполняло невероятное блаженство от присутствия светлого бога. Это ощущение, впоследствии, всегда было со мной при молитвах. Тогда я поверил, тогда я увидел настоящего бога, пусть пока и одного, но он был передо мной.
- Ты будешь жить. - Сказал он.
Душа вернулась в родное тело ночью, пока айдовец спал, он знал что это случится, поэтому сюрприза не получилось.
- Коля, это ты? - Спросила Аня утром. Она обняла меня и поцеловала. Я ответил на поцелуй.
Убеждать не пришлось, она итак все поняла. Такой я ее видел только в первый раз, когда она пыталась вывести меня из первой глубочайшей депрессии по поводу смерти Вероники. Она была голодна, физически голодна.
- Хочешь? - Спросил я, заранее зная ответ.
- Еще спрашивает! - Она опять стала меня целовать, деваться мне было некуда, потому я предоставил ей свободу действий, я сам истосковался, точнее мое тело, удерживаемое айдовскими силами.
Потом мы пошли завтракать.
- Вот всегда бы ты была такая горячая.
Я знал, что вскоре все вернется на круги своя и опять будут ссоры, но иначе жить я не мог. Стресс снимать чем-то надо ведь!
- Дурак! - Беззлобно ответила она. - Я так переживала за тебя, а ты еще издеваешься!
- Дурак, наверно...
- Колька! - Макс стал обнимать меня. - Братишка! Ты снова с нами! - Я заметил у него на груди новый медальон, представлявший собой квадрат, в который были вписаны ветки, согнутые под прямым углом, этих веток было четые и от них отходили маленькие отростки, также согнутые, как и большие, и спросил, откуда он. - Это знак Лутнута, он сам мне его дал.
У Ани и Ирмы были такие же, а мне Макс протянул другой, в виде скрипичного ключа с неведомыми камушками.
- Это знак богини Ники, - пояснил Макс.
Оказалось, что Ника тоже просила Лутнута оживить меня. Я ей нравился, как музыкант. Не зная ее, я, каким-то образом, выполнял все требуемое для поклонения ей. Совпадение ли, что ее тоже звали Ника? Я одел медальон,и он засиял на моей груди. Когда он стал обычного цвета, на меня накатило такое вдохновение, что я, взяв чашку кофе и пару блинчиков с творогом и бананом, удалился в студию и стал писать...
- Понеслась, - услышал я голос Макса, убегая.
С этого дня вдохновение меня не оставляло даже в депрессии, тогда получались настолько печальные и проникновенные песни, что у слушателей выступали слезы.
- Бесподобно! - Сказал Дима, послушав новые песни.
Я кивнул.
- Длинные и очень красивые проигрыши, это замечательно.
Я улыбался.
- Только что звонили из журнала. - Он отхлебнул кофе, стоявший на столе. - Они хотят взять у вас интервью. Предупреди остальных.
- Когда? - Спросил я. - Дело в том, что сейчас не очень удачное время для интервью, у нас много работы, много материала для записи, это, по-моему, куда важнее, чем интервью.
- Разумеется, это важнее, - проговорил Дима, - но не забывай, вам больше нужно быть на виду, больше интервью и фотосессий. Особенно это тебя касается, трудоголик ты наш!
- Ладно.
И все же, эту встречу мы перенесли на следующую неделю, так как работы было действительно навалом, плюс репетиции предстоящего концерта, да еще и регулярные отлучки Макса на Айнид. Не могли же мы сказать Диме, что Макс не сможет присутствовать на интервью, поскольку улетит на другую планету, выкручивались, как могли. Максим разрывался между двумя работами, и димина торопливость начинала его бесить. Они стали чаще ругаться. Теперь нашей группе было уже три года, за которые мы не только встали на ноги, но и открыли свой клуб, организовали приют и всерьез подумывали о покупке собственной студии, так как нынешняя весьма обнаглела. В чем именно заключалась наглость, я не очень понимал, но Максиму можно было верить. Если он говорит, что они наглеют, значит так и есть, да и продюсера мы теперь держали только потому, что он нам помог выбиться в люди. Все, вложенные в нас, деньги вернулись к нему в тройном размере и куда раньше запланированного срока. Он знал, что мы талантливы, но, что настолько продуктивны...
От частоты выхода наших альбомов был в шоке не только Дима, фанаты, пресса и все, кто хоть каплю нами интересовался. Было такое ощущение, что интересовались все. Кто-то нас обожал, кто-то считал нас нуворишами, равнодушных не было. Часто говорили, что девчонки с Димой переспали. Что, разумеется, было, ложью. С кем же тогда спали мы с Максом? Все наше руководство было мужского пола, хотя меня подозревали в нетрадиционной ориентации из-за моей "женственности".
Чтобы опровергнуть, или хотя бы попытаться опровергнуть, эти слухи и нужно было интервью. Его хотели опубликовать в нашем собственном журнале "Fatalis-news", который неустанно боролся со слухами, опровергая или подтверждая их. Нам было очень важно, чтобы поклонники знали правду, а не чужие домыслы.
Без скандалов в нашем журнале не обходилось, поскольку мы часто устраивали что-то эдакое. То Анька с одним певцом загуляет, то я с другой певичкой. Многие из этих звезд не хотели так просто отставать.
- Ну давай хоть разочек. - Шептала мне на ухо Юля.
Мы возвращались из клуба на машине. Я был за рулем.
- Нет. И ты знаешь почему.
- Да кто узнает? Ты мне очень нравишься. У нас мог бы получиться неплохой роман. Иначе, я больше не буду делать вид, что ты мне интересен.
Она стала меня поглаживать по груди, спускаясь ниже.
- Не надо, - я не отрывал глаз от дороги, - этот роман просто пиар ход, не больше.
- Не люблю, когда просто... - Она замолчала и опустила голову вниз. От чего пришлось остановиться.
Примерно так и случались все измены в нашей группе, их было много, часто они не ограничивались одним разом, Дима настаивал, что так надо, мы соглашались, отношения были натянутыми. А еще была Лёля, вот с кем я отдыхал душой и телом. Не нужны мне были те певички, которые попадали в свет софитов только появившись со мной под руку, иначе на них и внимания не обращали.
- Что за фигня? - Бесилась Аня. - Как ты мог! Неужели она лучше меня? - Каким образом она узнавала, оставалось тайной.
- Конечно ты лучше! - Оправдывался я.
И так каждый раз, кто поймал, тот и прав. Наши паспорта быстро обрастали печатями о разводе и о браке, после перемирия.
- Сколько можно? - Взрывалась Ирма.
- Ну... - Колебался Макс. - Не смог сдержаться. Она настырная очень. А я... вот такой... балбес...
И конца-края не было этим романам для публики, изменам во вред любимым. Шоу-бизнес жевал нас, как и многих других звезд, ломая кости и душу, тщательно перемалывая мысли, он менял наше представление о действительности, а может только мое, поскольку вскоре меня начали обвинять в "звезданутости". А я не мог понять, в чем проблема. Я вел себя так, как того требовали обстоятельства. Даже Дима утверждал, что я перегибаю палку, и была куча объяснений, чем именно я ее перегибаю, но мне все равно не было понятно. Возможно, я поддался дурному влиянию остальных звезд, я этого не отрицал, но я был тем, кем меня хотели видеть и никак не мог взять в толк, почему я что-то делаю не так. Фанаты писали мне, что не видят в этом ничего плохого, что мне есть с чего зазнаваться, и я им верил.