Сергеев Иван Дмитриевич. Меркурий

Меркурий

`Разговоры об отдыхе в Турции у нас были абсолютным табу. Спиридон Константинович Меркурис, собственник и генеральный директор ООО `Меркурий' (можно просто `шеф') был понтийским греком и турок ненавидел с яростью, достойной защитников Константинополя и Миссолонги. Однажды Катерина, миловидное и смешливое создание из бухгалтерии, вернувшись из отпуска, решила почирикать с секретаршей нашего базилевса-автократора о прелестях очередного пятизвёздочника. В разгар беседы Спиридон Константинович вышел из кабинета попросить кофе, а увлёкшиеся дамы не успели остановить небезопасное обсуждение.

- Зайди, - бросил он, не глядя на загорелую любительницу all inclusive.

В кабинете на горемычную Катю обрушилась лавина информации о Византии, резне на Хиосе, Самофракийском холокосте, Ататюрке, Республике Понт, сожжении Смирны и Стамбульском погроме 1955 года. После этого слова `Турция' вообще исчезло из её лексикона.

Во время недавних боданий на юге Кавказа, окончившихся триумфом ненавистных османов, Спиридон Константинович ходил чернее тучи и в курилке ругательски ругал как отечественное, так и зарубежное правительства.

Впрочем, я увлёкся и заехал не в ту степь. Спиридон Константинович надолго исчезнет с этих страниц, чтобы появиться в финале, а турки тут вообще не причём. А история эта началась в октябре в кабинете Аглаи Петровны - его зама и финансового директора. Сменив туфли на сапоги, она торопливо и безуспешно искала рукой рукав пальто; я подумал, что точно такой же зелёный с белым костюм обычно надевала моя учительница английского. вообще, казалось, была вне юрисдикции времени: год шёл за годом, мой трудовой стаж в `Меркурии' подходил к десятилетию, а она всё так же выглядела на `под сорок', стригла тёмно-рыжие волосы под боб-каре и носила неизменные универсально-деловые юбочные костюмы, чёрные колготки и длинное коричневое пальто. Это, конечно, какой-то сбой памяти, но, копаясь в ней, я упорно вижу Аглаю Петровну в этом наряде, придававшем ей отдалённое сходство с агентессой из моего любимого американского сериала, даже летом.

У нас поговаривали, что несколько выгодных для ООО `Меркурий' сделок начались со слов контрагентов в её адрес: мол, какое необычное и красивое у Вас имя.

- У меня на тебя от силы пару минут, - торопливо заговорила она, поймав, наконец, злосчастный рукав. - Спиридон Константинович, как обычно, требует от меня двух взаимоисключающих вещей одновременно. Немедленно быть у него на деловом обеде и срочно отправлять тебя в ***ск на пару деньков. Короче, зайди в кадры, подпиши приказ. Суточные и деньги на бензин тебе скинут на карту. С утра выедешь. Поселишься в нашей гостинице, управляющий введёт тебя в курс дела, я сама не знаю, нахрена ты там понадобился.

ООО `Меркурий' владело несколькими средней руки гостиницами в нашем регионе, которые Спиридон Константинович в своё время, используя наработанные за время работы сначала в обкоме, а потом в администрации главы связи, сумел выкупить у государства за копейки. Этим фирма и зарабатывала.

Я бросил взгляд на украшавшие заваленный бумагами финдиректорский стол три бронзовые собачки и грустно выдохнул:

- В эту пердь?

- Именно в неё, - отрезала Аглая Петровна. - Всё, иди, иди, мне и так уже нагорит от шефа за опоздание.

Уже не церемонясь, она пихнула меня в спину, вытолкнув из кабинета, с шумом заперла дверь и загрохотала каблуками по коридору.

Остаток рабочего дня ушёл на безуспешные попытки выяснить цель моей командировки. Коллеги неизменно пожимали плечами - то ли действительно ничего не знали, то ли получили строжайшее указание хранить молчание. В приказе, под которым я расписался, было лишь неопределённое `решение рабочих вопросов'. Я трижды набирал ***ск, узнал, что меня ждут, номер готов, но поговорить с управляющим не получилось - он весь день мотался по городу, тоже решая эти самые вопросы. Спиридон Константинович и Аглая Петровна в контору так и не вернулись. В итоге я устал ломать голову, решил, что всему своё время, а любопытство кошку погубило, и отправился домой.

В дороге я переслушал все альбомы Deep Purple, один раз дозаправил свой `Солярис' и съел в придорожном кафе порцию превосходных блинов с мясом. Если бы в гостиницу пускали только при условии подробного рассказа о дороге, мне пришлось бы жить на улице: в памяти кроме этого не отпечаталось ничего.

***

Тут я получил первый тычок судьбы (назвать это ударом, особенно на фоне того, что случилось дальше, было бы глупо и неуместно). Администратор на респшене сказала мне, что управляющий попал сегодня в автокатастрофу, именно не аварию, а катастрофу, он в больнице, и его будут вывозить из ***ска санавиацией. Никаких указаний на мой счёт он не оставил.

Получив ключ с деревянной грушей-брелком и ввалившись в номер (его сугубо советский интерьер забавно контрастировал с прихотливым зданием гостиницы, помнившим ещё времена Николая II), я набрал Аглаю Петровну.

- Интересно, почему мы узнаём об этом от тебя, - проворчала она. - Шеф им накрутит хвоста. Деревня... Ладно, мы с ним сейчас в Москве и очень заняты. Отдыхай до завтра, а утром я тебе перезвоню. Пока.

Тут на меня навалился лёгкий приступ паранойи: вдруг меня отправили сюда только для того, чтобы спокойно покопаться в моих бумагах и компьютере. Что ж, пусть роются, ничего интересного не найдут. Я был приверженцем максимы, согласно которой на работе надо работать, а не устраивать досуг и/или личную жизнь.

Я сел на кровать, написал в мессенджере паре-тройке человек, которых с той или иной степенью условности мог назвать близкими, шутку - мол, жду ночью призрак купца с коммерческим предложением касательно муки или ситца - и начал распаковывать вещи.

Гулять я не собирался: во-первых, встретившая меня на въезде в ***ск морось превращалась в снегодождь, а во-вторых, я уже бывал в этих местах и прекрасно знал, что смотреть тут нечего. Железнодорожная станция - точка сборки городка, деревяшки, пара-тройка чудом уцелевших зданий царского времени, храм-новодел (старый снесли в 30-е годы) и типовая советская застройка. Всё. Поэтому я пообщался с работавшими в гостинице коллегами, дал им пару-тройку консультаций касательно отпусков и детских пособий, сообщил, что мне ничего не известно о повышении зарплат и узнал, что они, в свою очередь, ничего не знают о причинах моего вызова сюда. Пообедав в гостиничном кафе, я закрылся в номере и сел смотреть на планшете видео с Ютуба.

***

Отдых есть смена деятельности, поэтому после ужина я решил переключиться на чтение, благо планшет мой хранил в себе целую библиотеку. Тут меня ожидал второй тычок: гаджет самопроизвольно выключился и упорно не желал возвращаться к жизни. Ни попытки подзарядить его, ни тыканье захваченной для этих целей булавкой в кнопочку `Reset' не произвели на него ни малейшего впечатления. Я послал несколько тёплых пожеланий китайскому хайтеку и прекратил бесплодные попытки.

Спать мне не хотелось, пьянствовать или искать любовных приключений тоже, смотреть телевизор я уже лет десять как отучился, длинных телефонных разговоров или диалогов в мессенджерах никогда не любил. Потусторонний купец тоже не желал осчастливить меня своей компанией. Не бродить же под мокрым снегом по тёмным улицам, рискуя нарваться на местных гопников. Я прошёлся по номеру, рассмотрел, наконец, висевшую на стене порядком выцветшую картину. Ясон и аргонавты, интересный выбор... Что ж, у каждого путешественника своё золотое руно, есть тут своя логика, подумал я, зевнув от скуки. В этот же момент память послала мне напоминание: при заселении я заметил стоявший в холле шкафчик с книгами и журналами, нечто вроде внутригостиничного буккроссинга.

Администратор оформляла за стойкой очередного одинокого мужчину. То ли командированный, как я, то ли один из тех, кто, судя по рассказам официантки в кафе, останавливался здесь на несколько дней, чтобы спокойно пообщаться с Бахусом вдали от семей, коллег и прочих проблем. Шкафчик, как и остальные гостиничные вещи, украшала нашлёпка с кадуцеем ООО `Меркурий'. Перекапывая бесчисленных акуниных, донцовых, слепых, бешенных, любовные романы, залежи периодики времён очаковских и до возврата Крыма и прочую макулатуру я вдруг наткнулся на толстую тетрадь в клеёнчатой обложке без каких-либо наклеек или надписей. С первой странички на меня смотрели размашистые буквы, явно начертанные женской рукой: МОЙ ДНЕВНИК. Хм, а вот это уже интересно. Что может быть лучше псевдоисторического чтива, натужного юмора, соплей с сахаром, заплесневелых новостей или неправдоподобных историй про суровых мужиков, перекусывающих задницами арматуру? Правильно, всё.

Пролистав тетрадь, я увидел, что она от корки до корки исписана убористым, вполне читабельным дамским почерком. Даты содержали только число и месяц, но тетради явно был не один год и даже не два, листки уже начинали желтеть. `Как будто знакомый почерк', - мелькнуло в голове. Да ну, ерунда, память шутит, к тому же коллектив наш преимущественно женский, и на почерки прекрасной половины человечества я насмотрелся. Не подглядываю ли я в замочную скважину? Нет. Ведёшь дневник - изволь позаботиться о том, чтобы он не попал в ящик для книговорота. Захватив тетрадь, я вернулся в номер и погрузился в чтение.

***

Я быстро понял, что надпись ДНЕВНИК есть чистой воды лукавство, слишком уж причёсанным и литературным был стиль этих записок. В мои руки попала не то некая исповедь постфактум, не то вообще литературный вымысел. Я даже подумал, что дама, чей почерк испещрял эти клетчатые листки, была филологом, а не химиком, закончившим, если верить тетради, аспирантуру, защитившим кандидатскую и устроившимся в местный (какой `местный' - непонятно, дневник не содержал никаких территориальных привязок) академический институт, где она была на хорошем счету. Писала она хорошо, что, впрочем, не избавляло плод её труда от некоторой банальности. Такими были мои первые впечатления.

Итак, героиня, безымянная женщина `чуть за сорок', в `итальянском тёмно-синем костюме' стоит перед зеркалом, подкрашивает губы `алой' помадой и рассматривает `метки времени на своём лице'. `Пока метки, не рубцы, не шрамы, и всё же...' С этой единственной записи без даты начинается повествование.

Семейная жизнь героини, пройдя ухабы и кочки девяностых, пошла в гору, а затем вышла на приятное надёжное плато. Очередной бизнес-проект мужа (ювелирный магазин), наконец, выстрелил и начал приносить вполне достойные плоды. Варварские сокращения в институте позволили поднять зарплаты выжившим, в число которых вошла и автор. Впрочем, доходы семьи достигли уже той цифры, за которой она могла работать ради интереса, а не денег. Сын изрос детские и подростковые болячки, поступил в университет, учился хорошо. Конечно, хотелось бы и второго, и третьего, но... `Словом, ничего не попишешь, поезд ушёл, и не по нашей вине'.

В голове моей на долю секунды вспыхивает лампочка и ту же гаснет. Очередное псевдовоспоминание, дежавю, я склонен к ним. Делаю глоток воды и продолжаю чтение.

С чисто женской скрупулёзностью повествовательница излагала мельчайшие житейские детали, вплоть до названий блюд, брендов, фильмов, музыкальных композиций (нас объединяла любовь к английскому хард-року семидесятых), цвета платьев и чулочно-носочных изделий. Сначала меня это забавляет, потом злило, и лишь под конец я понял, что это просто зацепки, крючочки, позволявшие ей (или её героине) держаться и не быть сдутой куда-то туда...хм... Бездна - не бездна, не люблю громких слов... Словом, туда, где ни один из нас не захотел бы оказаться. Блок, кажется, называл это самозащитой от хаоса.

Не было только имён.

Новый год. Ёлка, бенгальские огни, гости, подарки, застолье. Рейд за город, автор в свежеподаренной мужем белоснежной шубе, катание на снегоходах, песни у костра, водка и плов из казана. Среди гостей - новый друг мужа, вдовец, компанию ему составляет младшая сестра.

`История моя до ужаса банальна', - неоднократно повторяет незнакомка, и вы, я думаю, легко предскажете следующий поворот сюжета. После новогодних каникул она заезжает на работу к мужу (да-да, в новой шубе) и обнаруживает, что та самая девица уже неделю как работает в его фирме. Автор сталкивается с ней нос к носу на пороге мужнина кабинета, и деловой костюм новой знакомой не может отменить того факта, что юбка заканчивается не намного ниже талии. Всё вокруг начинает выстраиваться согласно новому меридиану: сочувственно-понимающий, как ей кажется, взгляд секретарши, воспоминания о предновогоднем разговоре, в ходе которого муж, вздыхая, говорит о неизбежном сокращении штатов, утрированная забота и нежность супруга, проливающаяся на неё в его кабинете.

Маятник делает обратный мах, и всю дорогу домой она беспощадно казнит себя в машине за эти нелепые подозрения. В итоге в качестве своеобразной семейной епитимии она готовит на ужин особенно сложные и вкусные блюда.

***

Судьба подвергла автора банальной, но от этого не менее страшной медленной прожарке, через которую проходят тысячи партнёров, чьи браки разваливаются подобным образом. Задержки на работе и внезапные командировки мужа, лёгкий запах чужих духов, женский волос на плече или спинке автомобильного сиденья, странные звонки и смс... Она не задавала ни одного вопроса, супруг тоже хранил молчание. У сына первая любовь, ему вообще не до чего.

Совместная жизнь под девизом `не спрашивай - не говори', месяц за месяцем. Если о чём-то молчать, то этого как бы и нет. Тут хвост повествования касается головы, и мы возвращаемся к тому зеркалу, в которое в начале истории смотрела повествовательница.

Люди порой отказываются бежать из своих домов даже под угрозой наводнения или войны. Автор использовала суховатое выражение `моральные инвестиции'. Судя по всему, в этом браке она на них не скупилась.

Наконец, финальный удар молотка по шляпке: смс и фотографии от заботливой подружки, случайно забежавшей в кафе выпить кофе.

***

Здесь повествование превращается в кроличью нору, в которую читатель падает не хуже героини Кэрролла. Последние сомнения в том, что я читаю подлинный человеческий документ, покидают меня.

`Я решила, что всё сделаю сама. Вмешивать в это третьих лиц - это как заняться любовью с первым встречным в автобусе или на барной стойке. Или так: представим, что эту белую шубу он подарил мне во время медового месяца, а я пошла в ней чистить выгребную яму'.

Автор достаёт в институте некие вещества, названия которых она заботливо скрывает, смешивает их в лаборатории, приносит склянку домой и прячет в платяном шкафу среди нижнего белья.

`Я родилась на юге, на берегу Чёрного моря. Отец всю жизнь проработал в милиции, дослужился до полковника. Человек жёсткий и авторитарный, на отдыхе он, подвыпив, к немому ужасу мамы учил меня стрелять, сперва из пистолета, потом из ружья. Думаю, просто хотел сына'.

Муж повествовательницы иногда выезжает на охоту, ей прекрасно известно, где в доме лежат ключи от оружейного сейфа, хотя при визитах проверяющих из МВД она лишь `хлопает глазками и щебечет, что даже не знает, с какой стороны к этой гадости подходить'.

Муж в командировке, на этот раз настоящей. Сын умывается в ванной, автор готовит ему завтрак. Содержимое склянки льётся в стакан с апельсиновым соком.

Через полчаса она отпирает сейф, достаёт ружьё, коробку с патронами. `В длинном сером тренче, под которым можно было спрятать оружие, я напоминала вершителя правосудия из третьестепенного вестерна. Я не теряла время зря и давно уже выяснила, где она живёт, во сколько выбирается из дома, чтобы идти на работу... Многое, очень многое увидала своими глазами'.

`Тойота Гелиос' тормозит в заветном дворе, несколько минут ожидания. Соперница, вся в красном, выходит из подъезда, сегодня её некому подвезти. Хлопает автомобильная дверца, звуки выстрелов. Кровь на красном жакете не бросается в глаза. Женский визг где-то поодаль. Ружьё летит на заднее сиденье, машина срывается с места.

***

Я уже не могу сопротивляться, плотина прорвана, флэшбеки и дежавю сливаются в единую картину. У апельсинового сока какой-то странный привкус. Голова кружится, во рту сухо... Тетрадь тлеет, рассыпается в прах.

- Ма-ма...

Я лежу на полу, лицо матери плывёт, потом разваливается на кусочки. Сквозь тьму я слышу её плач, чувствую в волосах её пальцы.

Дверь номера не спеша открывается, входят Меркурис и Аглая. Впрочем, это никакой это не номер, а наша кухня. Разбитый стакан на полу, желтоватая лужица. Оба выглядят как обычно, он в шляпе и кожаном плаще, она в пальто и большом чёрном берете, вот только в правой руке Спиридон Константинович держит тот самый обвитый двумя змеями золотой жезл, который я столько раз видел на корпоративной эмблеме.

- Пора, - в обычной властной манере произносит он.

Аглая протягивает мне руку и добавляет:

- Без знания нет свободы...'

***

Окончив повествование, медиум выходит из транса, страдальческое выражение понемногу сходит с её лица, напряжение покидает плотно сжатые колени, остекленелые глаза наливаются жизнью, она вытирает пот со лба, смущённо убирает платочком слюну из уголка рта. Мы с друзьями твёрдо решаю, что ни за какие коврижки не согласимся ещё раз участвовать в подобном.

Июнь 2024 г.

События вымышленные, образы собирательные, совпадения с реальностью случайные.

Оставить комментарий © Copyright Сергеев Иван Дмитриевич Размещен: 16/06/2024, изменен: 16/06/2024. 19k. Статистика. Рассказ: Проза, Мистика Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Пролистав тетрадь, я увидел, что она от корки до корки исписана убористым, вполне читабельным дамским почерком. Даты содержали только число и месяц, но тетради явно был не один год и даже не два, листки уже начинали желтеть. "Как будто знакомый почерк", - мелькнуло в голове. Да ну, ерунда, память шутит, к тому же коллектив наш преимущественно женский, и на почерки прекрасной половины человечества я насмотрелся. Не подглядываю ли я в замочную скважину? Нет. Ведёшь дневник - изволь позаботиться о том, чтобы он не попал в ящик для книговорота. Захватив тетрадь, я вернулся в номер и погрузился в чтение.

Сергеев Иван Дмитриевич : другие произведения.

Меркурий