Аннотация: Оберегают ли? Мне кажется, они скорее следят за схваткой, чтобы никто не жульничал. Секунданты вечности...
Секунданты вечности
Дверь петербуржского особняка с грохотом распахнулась, впустив порыв ледяного зимнего ветра и фигуру барона. Его шаги, тяжёлые и нарочито громкие, разрезали тишину, как нож - бархат. Лицо, красноватое от холода и хереса, усы подкручены в насмешливом изгибе.
- Какая прелесть! Вдова в чёрном, словно ворона на снегу. Но даже траур Вас не портит, графиня, - голос его, густой и слащавый, заполнил комнату. Он швырнул на стол перчатки, пальцы в перстнях, делавшие барона похожим на барышника или карточного шулера, скользнули по бархатной спинке её кресла.
Вера не встала. Она сидела неподвижно, точно высеченная из мрамора античная статуя, лишь веки дрогнули, когда его рука коснулась её плеча. Исходивший от барона запах табака и вина окутал её, подобно вони из дверей дешёвого трактира.
- Покойный Александр, конечно, оценил бы мои старания утешить Вас... Или нет? Говорят, польская пуля ранила графа в живот, и перед смертью он кричал, будто видел дьявола, - барон наклонился, губы почти коснулись уха вдовы. Его палец рисовал незримую, но от этого не менее грязную линию вокруг запястья Веры - медленно, нагло.
Она вскинула синие бездонные глаза, встретив его похотливый взгляд. В них не было страха - только лёд ненависти и отвращения.
- Уберите руку, барон, или я позову людей, которые спустят Вас с лестницы. Впрочем, Вам уже знаком позор...
Незваный гость рассмеялся, но отступил на шаг, поправляя жилет с золотыми пуговицами.
- Кто прибежит? Старый лакей с трясущимися руками? Или призрак Вашего мужа?..
- Не смейте пачкать его священное имя своим языком ехидны! - вскрикнула Вера.
Барон усмехнувшись, бросил взгляд на портрет над камином, будто бросая вызов тени.
- Графиня, я предлагаю Вам союз. Как дворянин, как человек чести!
Плечи Веры брезгливо вздрогнули, словно нерадивая кухарка уронила перед ней потроха курицы или индюшки.
- Ваше богатство - мнимое. Ваши дела - расстроены. Вся эта роскошь (барон обвёл правой рукой вокруг себя) - прах. Полковые и ратные дела поглощали Вашего рыцарственного супруга с головой, а Вы...
Барон усмехнулся, но сделал ещё один шаг назад.
- ...Вы - просто красивая пустышка с титулом, Вера Викторовна. Я же человек, который знает, как вернуть Ваши долги. Ну, или...как их увеличить.
Довольный этой остротой, барон одним рывком вернулся к Вере, его рука потянулась к подбородку женщины, но графиня резко встала, платье зашуршало, как змеиная кожа.
- Ваши шутки отвратительны, как и Ваши духи, - голос Веры дрожал, но не от страха. - Убирайтесь сейчас же, если не хотите, чтобы весь Петербург узнал завтра, как я била Вас по лицу.
Барон замер. Его лицо исказилось - ярость, замешанная на страхе. Он шагнул к столу, схватил графин, но вдруг усмехнулся.
- Ты блефуешь, - прошипел он. - Думаешь, чёрный цвет делает тебя неприступной?!
Вера поднялась из кресла. Барон, отступая к двери, замер на мгновение в луче бледного зимнего света, пробившегося сквозь шторы. Его мундир с золотым шитьём на воротнике и потёртыми эполетами казался карикатурой на величие. Пуговицы, тусклые от времени и небрежности, поблёскивали, как глаза стыдящейся совести. На шее болтался орден с треснувшей эмалью - награда за "заслуги", о которых шептались в свете, дамы без мужчин, мужчины без дам.
Графиня же, стоявшая спиной к камину, была подобна силуэту, вырезанному из ночи. Чёрная шерсть платья поглощала отблески пламени, оставляя лишь мерцание броши - единственную точку света на ней. Шлейф, обвивший ножку стула, напоминал разорванную цепь.
- Твой мундир, Аксель, пахнет дешёвой пудрой кокоток и страхом, - произнесла она, не повышая голоса. - А чёрный...чёрный не красит и не защищает. Он просто показывает, кто достоин памяти.
Барон, схватив перчатки, рванул дверь, но в проёме обернулся, пытаясь сохранить маску насмешки.
- Даю тебе два дня. Два! Всего-то одна ночь, Vega, можно и потерпеть! Думай, macherie, напрягай свою очаровательную головку, - пролаял он, прежде чем броситься наутёк. - Иначе я одену тебя в красный - цвет стыда.
Вера зазвонила в колокольчик, вызывая прислугу.
- Принесите лавандовой воды. Здесь пахнет гнилью.
***
Ещё год назад её, графиню Веру Викторовну Зорину (в девичестве Светлову) звали в свете "Vega", в честь звезды, сфотографированной английским астрономом за дюжину лет до того, как Александр отбыл с полком в неспокойную Варшаву, разбуженную севастопольской канонадой и реформами молодого государя от тридцатилетнего сна, вспоминающую времена Костюшко и Скржинецкого .
Прозвище это с лёгкой руки Александра прижилось, чему немало способствовали кобальтовые глаза графини Веры, её холодная красота, подобная зимнему рассвету над Невой, гордый нрав и пристрастие к синему и голубому цвету в туалетах. Австрийский посол на балу отпустил Witz о звезде, зажегшейся на небе славянской красоты; шутку оценили.
Александр уезжал с нелёгким сердцем. Времена стояли тревожные: бунтовали мужики после Высочайшего манифеста 19 февраля, ходили прокламации нигилистов, в мае 1862 полыхнули пожары в Петербурге, в народе шептались, что город жгут те же нигилисты, стриженые "курсихи" да поляки. Из Европы приходили вести о войне в Ломбардии, изгнании Бурбонов из Неаполя, интригах Лондона, Парижа, Турина.
Графиню тоже мучили недобрые предчувствия, но она не подавала виду, весело ободряя мужа:
- Не волнуйся за меня, я не барышня из романов господина Тургенева. Ты же знаешь...
Да, Александр прекрасно знал, что жена держит в шкафах не только дамские наряды, но и кавказскую кольчугу, и пистолеты. Но всё же...
***
Вера снова опустилась в кресло. Теперь она носит только чёрное. Платье облегает стан, как вторая кожа, его матовая глубина поглощает свет, высокий воротник, отделанный кружевом цвета воронова крыла, обрамляет шею, а узкие рукава с запонками из оникса спускаются до запястий. На груди брошь-реликвия: миниатюрный портрет покойного мужа в оправе из чернёного серебра. Ткань струится при каждом движении, словно тень, а шлейф, забытый на паркете, напоминает след вдовьей печали.
Бледная кожа, почти прозрачная у висков, оттеняет глубокие синие глаза, в которых застыла смесь скорби и тревоги. Золотистые волосы убраны в строгую гладкую прическу, лишь пара непокорных прядей касается шеи, словно подчеркивая её хрупкость. Руки с длинными пальцами, лишённые колец кроме обручального, сжимают платок, которым Вера стирала незримые следы от касаний барона, так что белеют костяшки. В уголках губ графини застыла горькая складка, как будто женщина навсегда замерла на грани между криком и молчанием.
Год назад, в январе Конгрессувка взорвалась - случилось то, о чём говорили уже два года, кто с надеждой, кто с тревогой, и о чём, игнорируя даже покушения террористов, не желали слушать ни великий князь, дороживший репутацией либерала, ни переживавший за соотечественников маркиз. Александр пал не в честном бою, а умер в страшных муках в госпитале, раненый предательской пулей из-за угла, как и многие другие русские. У мятежников Жонда почти не было пушек, поэтому воевали они в основном пистолетом, кинжалом, ядом и петлёй.
"Вся эта роскошь - прах". Взгляд графини скользнул по обстановке комнаты. Мраморный камин, где догорают угли, отбрасывает дрожащие тени на стены, обитые тёмно-бордовым дамаском. Над камином портрет погибшего графа, его глаза, написанные с беспощадным реализмом, следят за каждым шагом вдовы. Зеркало в раме из эбенового дерева тускло отражает фигуру Веры, будто поглощая её силуэт. На столе из красного дерева - нераспечатанные письма с черными печатями, пустой графин и засохшая роза в вазоне. Тяжелые бархатные шторы, несмотря на день, полузадёрнуты, скрывая за стеклами метель, бьющуюся в окна. В углу, на резном бюро, раскрыт журнал с вырванными страницами, а рядом - перо с засохшими чернилами, будто кто-то прервал письмо на полуслове. Тиканье маятниковых часов сливается с биением сердца, отсчитывая время, которого уже нет.
Год она жила, как во сне. Вторжение барона - это грозный сигнал: проснись, Вера. Твой отец общался с Лобачевским и королевой параллелограммов Байрон, он научил тебя обращаться с цифрами.
Зорина усмехнулась. Она не боится пустых угроз барона. Аксель - падальщик, а не хищник, ему под силу только лёгкая добыча.
Барон Аксель Густав Варгклинт уже почти десять лет кружит над ней, подобно ворону или грифу. Ждёт своего часа. Пять лет назад он созрел до сватовства: краснел, бледнел, отпускал двусмысленные комплименты, хвалился древностью рода, уходившего корнями во времена викингов. Во времена Александра Благословенного, после присоединения Финляндии Варгклинты не захотели покидать свои разбойничьи замки и присягнули Романовым. Аксель рассказывал графине о предке - полковнике армии безумного короля Карла, сложившем голову под Полтавой.
- Мой предок тоже погиб в той битве, но защищая царя и Россию, а не стремясь погубить их, - бросила Вера, прежде чем дать горе-жениху от ворот поворот.
Барон, заикаясь, наговорил дерзостей и вскоре отбыл на Кавказ. Вернулся он оттуда в чинах и при ордене, но тёмные слухи всюду тащились за Акселем, точно плащ вышедшего из моды романтического героя. Поговаривали о плутовской игре, о воровских притонах, о продаже русского оружия и даже солдат черкесам, о грязных утехах в банях Тифлиса... Пальцы графини свело от омерзения, она выронила платок. "Человек, который знает, как вернуть Ваши долги..." Аксель гол, как сокол, он игрок и мот, даже подрасстроенное за последние годы хозяйство Зориных будет для него жирным куском. Вот секрет его "заботы". Он презирает Россию, но зависим от её денег.
***
Графиня недооценила врага. Это был уже не тот испорченный полумальчишка, просивший её руки. Он не собирался давать ей два дня.
Вечером барон ввалился в дом, как буря, несущая хаос, как врывались в чужие города его предки - морские конунги, водившие драккары в разбойничьи набеги к берегам Британии, Франции, Руси, Византии. Его дыхание, пропитанное вином и злобой, оставляло ядовитый след в воздухе. Документы ростовщиков хлестали ошеломленную, онемевшую от ужаса Веру по лицу, разлетались, как осенние листья, испещрённые цифрами долгов и угрозами.
- Ты думала, что чёрное платье скроет твою наготу? - прохрипел барон, хватая её за запястье. - Я оголю тебя перед всем городом...Начну с этой комнаты.
Его пальцы впились в её волосы, вырывая шпильки, а колено таранило складки подола. Вера молчала, но её ногти впились в ладонь барона, оставляя кровавые полосы. Подкупленный лакей за дверью отвернулся, притворяясь глухим; только тогда графиня поняла, как густой и плотной сетью опутан её дом.
Аксель тащил её по ковру, вытканному сценами охоты, а головы зверей на стенах стеклянными глазами наблюдали за происходящим. В спальне пахло лавандой и страхом. Барон швырнул Веру на кровать с балдахином, порвав шёлковый полог.
- Посмотри, как твой граф защищает тебя сейчас! - бормотал он, расстегивая мундир.
Вера отбивалась, свирепо и молча, не желая унижаться до крика и мольбы и понимая, что кричать бесполезно, тело её выгибалось в дугу, как лук перед выстрелом. Чёрная английская материя, символ её траура и стойкости, затрещала по швам. Платье стремительно превращалось в лохмотья, грубые руки уже шарили по коже, и внезапно спиной графиня ощутила холод металла, а в ушах сквозь рычание и сопение барона послышалось: "Нож...нож...нож..." Оттолкнув на секунду мучителя, Вера извернулась и выхватила из складок постели...ножик для фруктов. В ярости она сделала выпад в сторону барона.
- Паршивая сука! Можешь зарезаться, но только когда я устану. А ну отдай!
Второй выпад, кровавая полоса на щеке барона, крик. Ещё выпад, ещё крик, ещё, ещё.
- Полоумная баба!!!
- Что, барон, - торжествующе прохрипела Вера, - попользовались молодой беззащитной вдовушкой?
Хищник и жертва поменялись местами. Зорина гнала барона по коридору, делая всё новые выпады, а тот, не позаботившись в своей самоуверенности об оружии, теперь спешно ретировался, впустую осыпая женщину грязной бранью.
- Я ещё вернусь, графинюшка, - проорал он у самых дверей, - и не один! Жди, готовь гнёздышко! Не захотела со мной одним - получишь дюжину. А ещё лучше беги, Верочка, будем на тебя охотиться!
Издав охотничий клич, барон выбежал в завывавшую второй день метель.
***
Вера медленно подошла к зеркалу. Чёрное платье, некогда облегавшее её стан с царственной строгостью, теперь висело лоскутами. Один рукав сполз к локтю, обнажая плечо, шлейф цеплялся за ноги, будто пытаясь удержать, спрятать, защитить. Синяки, оставленные пальцами барона, проступали на коже лиловыми тенями. Родинка на плече в форме звезды, которую Александр столько раз целовал, шепча: "Ты - моя Вселенная..."
Графиня захлебнулась было в рыдании, но тут же овладела собой. Плакать, жалеть себя, думать о том, что до самого страшного оставался лишь один шаг, и её спасла лишь случайность, она будет потом. Случайность... Случайность ли? Она никогда не ела в постели, ни фрукты, ни что-либо ещё: ни отец, ни Александр не одобрили бы такого сибаритства. Так откуда взялся в спальне тот нож? И странный шёпот...Об этом она тоже подумает потом. Зорина начала торопливо собирать брошенные бароном документы.
"Велесов бор, - тихонько шептала она. - Имение дяди Павла, холостяка и чудака с репутацией мартиниста... Там я буду в безопасности".
Но к побегу надо подготовиться, а времени у неё в обрез. Аксель точно вернётся, с дружками и оружием. Дом затих, словно вымер, слуги разбежались или попрятались, не желая влезать в господскую схватку. "Се, оставляется вам дом ваш пуст..."Вера опустилась на колени, шепча тайную семейную молитву Вере, Надежде, Любви и материи их Софии.
Чёрные шерстяные чулки плотно обтянули щиколотки. Графиня подняла с пола заветную брошь: ретируясь, барон наступил на неё, но стекло, расколовшись, всё же спасло портрет от осквернения. Она обвела взглядом вещи. Дорожный сак с документами, который принёс барон, флаконом духов, бельём, тощей пачкой ассигнаций, фамильными драгоценностями и револьвером - здесь. Тёмно-синяя юбка из толстого грубого сукна - тут. Кольчуга - уже на теле. Белый пуховый платок, легко проскальзывающий в обручальное кольцо, - наготове. Шинель мужа. Чёрное платье она потом отдаст в починку и снова наденет - после своей победы.
Вера бросила взгляд на портрет над камином. "Не прощай - до встречи". Метель приняла её, закутала в спасительный белый кокон. "Идеальный союзник", - подумала Вера. Снег скроет следы, ветер заглушит шаги. Найти самого дешёвого ваньку - и прочь из города.
***
- Мерзавец, - выдохнул дядя Павел. - А ты храбрая девочка, Виктор бы гордился тобой.
- Oncle, - проговорила Вера, прихлебнув травяной чай, - в дороге я сначала вспомнила твои истории о домовых, но потом поняла: это был он. Александр. Он спас меня. Он подложил нож в спальню.
Дядюшка улыбнулся, длинная совершенно седая борода его колыхалась в такт распевной речи.
- Верочка, я понимаю, через что тебе пришлось пройти, но всё же... Постарайся вспомнить, не случалось ли с тобой до вторжения Варгклинта чего-то необычного? Скажем, неожиданных, хоть и маленьких изменений мира вокруг. Вот, например, ты хорошо помнишь, что пила утром чай, а подружка или лакей в обед говорят, что кофий или шоколад.
Графиня озадаченно помотала головой.
- А странных провалов в памяти? Мне, старику, они простительны, но ты, девочка моя, молода, твой ум остёр и тренирован...
- Было. Было, oncle, было! Несколько раз: позвоню в колокольчик, чтобы позвать Григория или Глашу, и через секунду понимаю, что не помню, зачем звонила.
- Ага.
Дядя Павел торжествующе поднял указательный палец и сказал что-то уж совсем странное:
- Они. Управители.
- Загадками говорить изволите, oncle, - недовольно протянула графиня.
- Скоро поймёшь. Я всё думал, неужели фатум пощадил тебя и позволил быть просто светской дамой, верной женой, хорошей матерью... Просто жить. Помогать ближним, нести свет и тепло.
- Oncle...
- Нет, не пощадил.Идём, Верочка.
Комната была лабиринтом книг, кристаллов и чучел невиданных существ. На столе лежала карта звёздного неба с отметинами, где "светила" были настоящими каплями серебра.
- Вега, - бросил дядюшка, ударяя ногтем по карте.
Борода его снова двигалась, теперь уже в такт молитве на неведомом наречии.
- Смотри, девочка моя.
Дядя провёл рукой над хрустальным шаром. Внутри заклубились образы: Вера в чёрном платье, превращающемся в крылья; Аксель, чья тень пожирала собственное сердце.
- Это старше Полтавы, старше самого человечества. Смотри, но помни: прошлое кусается.
Византийская принцесса Ирина в диадеме стояла на городских стенах, её золотой плащ развевался на ветру, как знамя. Ниже, у ворот, рычал конунг Аксельрд с топором, испачканным кровью её мужа-князя. Драккар, украшенный черепами, дымился на берегу реки.
- Ты тогда сожгла его флот греческим огнём, - голос дяди звучал из тьмы. - Но он успел ворваться в терем... Твоё платье стало багряным не от пурпура базилевсов.
Вера вскрикнула, касаясь шеи: там, где сейчас синели следы от лапищ барона, в прошлом была рана от ножа Аксельрда.
В хрустале мелькнули другие жизни.
Жрица Исиды в Александрии, преследуемая центурионом с лицом Акселя.
Римская христианка, вдова убитого варварами патриция, спасающаяся от готского вождя.
Княгиня-волхв в Новгороде, сжигающая ладью варяжских пиратов.
Кельтская принцесса, бросающаяся с крепостной стены, чтобы не стать живым трофеем язычников-саксов.
Боярыня-псковитянка , убивающая из пищали наёмника воинства Делагарди.
Петербург: разгромленная спальня, её рука сжимает ножик, лицо барона искажено тем же зверским восторгом.
- Он всегда приходит как насильник, - сказал дядя Павел, - а ты - как защитница. Когда сражён муж, меч поднимает жена.
Полтавское поле. Знакомые черты на лице теперь уже полковника армии Каролуса XII в синем шведском мундире.
- Эрик Варгклинт, - зазвучал голос дядюшки, - по прозвищу Железный вепрь. Лезвие его сабли всегда алело от крови, а на рукоятке её имелась гравировка: "Смерть - моя награда". Если полковнику было некого рубить в бою, смерть ждала безоружных пленников или простых крестьян и горожан. Эрик Варгклинт был убит в безумной атаке на русские редуты. Но хватит. Остановимся здесь.
Шар погас.
- То, что было раньше, неподвластно разуму человека. То, что будет потом, настолько ужасно, что... Пламя опалит и тебя, Верочка. Не бойся, это будет не скоро, ты многое успеешь. Виктор хорошо оснастил тебя для жизни; славная Софья, выкупившая при родах твоё дыхание своим, не нарадуется на небесах. А к тому времени ты станешь и старше, и мудрее, и сильнее.
- Oncle, ты ещё говорил о каких-то Управителях, - прошептала графиня.
- Ах да. Я же говорил, старею. Это они спасли тебя, а не Александр. Увы, мёртвые не так уж много могут сделать для нас, живых.
Вера трепетно коснулась броши.
- Кто же они, oncle? Ангелы Господни?
- Никто не знает этого. Но они приставлены и к тебе, и к барону, точнее, к вашим вечным сущностям. Управители или Удерживающие владеют тканью мироздания, как ткачиха - своим полотном. Могут выдернуть нить, могут впрясть... В такие-то моменты и появляются странные ощущения, про которые я уже говорил тебе. Отсюда и ножик в кроватке, девочка моя.
- Они оберегают меня, значит, это ангелы. Мысль об обратном наполняет меня ужасом.
Графиня перекрестилась. Дядя Павел засопел, качая бородой.
- Оберегают ли? Мне кажется, они скорее следят за схваткой, чтобы никто не жульничал. Секунданты вечности... Барон подделал документы, мне хватило беглого взгляда, чтобы понять это, поэтому ход Управителей был в твою пользу. Впрочем, мотивы их очень далеки от людских... Идём спать, Верочка, а завтра вместе двинемся вместе в Питер. Барон сильно пожалеет том, что натворил. Руки, лапавшие Светлову, должны ощутить, что иногда свет обжигает.
Разоблачённый барон Аксель Варгклинт застрелился, не дожидаясь суда. Графиня Вера Зорина через два года снова вышла замуж, её второй избранник был успешным врачом. Супруги прославились как меценаты, филантропы и просветители. Вера пережила мужа на три года, похоронила обоих сыновей, погибших на фронтах Первой мировой войны, и в 1919 году была расстреляна большевиками в Петрограде. Дело графини вёл чекист-выходец из бывшего Великого княжества Финляндского.
Witz (нем.) - шутка, острота.
Ma Cherie (франц.) - моя дорогая.
Oncle (франц.) - дядюшка.
Комментарии
Конгрессувка - прозвище Царства Польского, польских территорий, которые в 1815 г. по итогам Венского конгресса, определившего европейские границы после наполеоновских войн, вошли в состав Российской империи.
Великий князь, маркиз - Константин Николаевич, младший брат императора Александра II, наместник Царства Польского в 1862-1863 гг., и маркиз Александр Велёпольский, его помощник по гражданской части. Оба государственных деятеля были приверженцами мягкой, либеральной политики и уступок полякам.
Манифест 19 февраля - документ об отмене крепостного права в России.
Жонд - "Жонд Народовы" (национальное правительство) - подпольный орган руководства восстанием в Польше в 1863-1864 гг.
Александр Благословенный - император Александр I (1801-1825 гг.). В его правление в 1809 г. по итогам очередной войны со шведами в состав Российской империи вошла Финляндия.
"Се, оставляется вам дом ваш пуст..." - стих из Евангелия от Матфея (23:38).
Ванька - извозчик, дешёвый и не престижный, тогдашнее такси эконом-класса.