Сергеев Иннокентий Александрович : другие произведения.

Марта. Игра в куклы.

Иннокентий А. Сергеев

1998 г.

1

Я живу в Кёнигсберге, это мой город, здесь я родился, и называю его так не потому, что следую в этом своим убеждениям и готов спорить со всеми, кто со мной не согласен, а просто потому, что так уж я его называю. По-моему, город нарекается именем лишь однажды и навсегда. Но если кто-то хочет называть этот город иначе, пожалуйста, я не против. В имени Кёнигсберг нет ничего, что делало бы его лучше или хуже какого-нибудь другого имени.

Да наверное, и о самом городе можно сказать то же: он не лучше и, пожалуй, не хуже других городов. Его историю можно, конечно, назвать необычной, но не менее необычную историю имеют и другие города. Да и что в ней такого уж необычного? Люди всегда строили города, разрушали их, теряли свои и захватывали чужие, отстраивали их заново и перестраивали, что же тут необычного? Как и другие города Европы, он видел и средневековье, и ренессанс, и эпоху буржуазии, он пережил эпидемии чумы и пожары, и наполеоновские войны, и бомбардировки Второй Мировой, переходил из рук в руки, перестраивался и разрастался. Как и другие города, он - часть истории, а явления заурядные в историю вообще попадают редко или вовсе не попадают, а потому всякая крупица истории по-своему необычна и даже уникальна, так что же.

Нет, право, я не нахожу ничего такого, что делало бы мой город явлением выдающимся, и не могу понять, что так привлекает в нём тех, кто вдруг, однажды и впервые попав сюда, видят в нём свою судьбу и остаются здесь, уезжают из мест, где они прежде жили... Пройдитесь по мозаичным мостовым его улиц - может быть, увидев малиновый цвет этих яблонь, эту сирень и каштаны, эти трамваи и черепичные крыши, услышав мягкий шелест этих древних деревьев и истошные крики чаек у здания биржи над рекой, имя которой Прегель, вы поймёте и увидите что-то, чего не вижу и не понимаю я?

Что до меня, то я живу здесь потому только, что здесь я родился, и вернулся сюда лишь потому, что ничего такого не нашёл в других городах, ради чего стоило бы там остаться и жить, к чему стоило бы стремиться, сделав достижение этого целью и смыслом своей жизни. Или искать счастья на чужбине, в иной земле среди иных народов? Но какое счастье? И как искать его, если даже не имеешь о нём ни малейшего представления, и не всё ли равно в таком случае, где его искать? Или стремиться к целям заведомо ложным, заранее полагая себя человеком посредственным? Но я никогда не мнил себя посредственным человеком, отнюдь. Я полагал себя человеком необыкновенным, не зная, впрочем, в чём же, собственно, состояла моя необыкновенность, человеком, которому уготована судьба необычная, которой я не ведал ещё.

Я мог бы сказать о себе, что я обычный необычный человек.

Мы в чём-то схожи с моим городом, не правда ли? Так вот же, я и вернулся сюда.

Я жил ожиданием и готовил себя к тому, что однажды... Однажды жизнь моя переменится. Не то чтобы я полагал сегодняшний день несущественным, напротив, я жадно вслушивался в этот мир и изучал его, я много читал, пробовал что-то писать, рисовал... понимая, однако, что всё это - своего рода духовные упражнения, не более того. Я должен был всегда быть в форме, будучи готовым к тому чтобы встретить свою судьбу.

О нет, я совсем не был глуп, этакий умный человек без определённых занятий.

Я жил ожиданием чуда и фантазировал, каким оно будет, или какой она будет, потому что, наверное, это будет женщина; ведь именно женщины делают нас мужчинами - теми, кем мы должны были стать и стали, или не стали, но могли бы стать... Так написано в книгах, а ещё в них написано, что время никогда и никого не ждёт, даже тех, кто живёт ожиданием. Оно и не ждало. И конечно, всё было не так гладко, как я об этом рассказываю, случались и срывы, и приступы бесконечной тоски, и метания, пустота и депрессия, и даже попытки самоубийства, но стоит ли теперь вспоминать об этом.

Что-то происходило все эти годы, я жил, окончил институт, вернулся сюда, вскоре женился, устроился на работу, развёлся... Потом прошло ещё три года, и тоже что-то происходило... появлялись и исчезали знакомые, увлечения, были какие-то женщины, попойки, какие-то поездки на чьи-нибудь дачи, но мимолётно, в стране происходили какие-то политические и, наверное, вполне исторические события, но всё это было где-то там, далеко, как у нас говорят, "в России". Здесь всё это было неважно.

Я жил ожиданием.

Когда вот так, очень долго ждёшь чего-то, и вдруг это происходит, то даже не сразу понимаешь, что произошло. Всё случилось как-то уж очень просто, почти неприметно, словно бы даже буднично. Я ехал в чьей-то машине по городу,- в этот момент мы поворачивали с Московского проспекта к грязно-серой коробке гостиницы "Калининград",- и просто от нечего делать, почти машинально, проверив кармашек чехла переднего сиденья, я достал из него журнал. Машину, в которой я ехал, незадолго до этого пригнал из Германии парень, который сидел теперь за рулём, и каким-то образом этот журнал оказался в кармашке чехла. Журнал был немецкий, и, не умея ничего прочитать, я стал просматривать фотографии, равнодушно перелистывая страницы. И тогда я увидел её.

Мой взгляд задержался на этом снимке разве что на секунду, но, долистав журнал до конца, я, вместо того чтобы тут же засунуть его обратно, почему-то снова раскрыл его на странице, где был этот снимок. На нём была женщина с длинными распущенными волосами. Снимок был небольшой и даже не вполне чёткий, что показалось мне несколько странным. Её лицо... Впрочем, я ничего ещё не понял. Только, выходя из машины, спросил: "Можно я возьму этот журнал?"

- А что это?- спросил хозяин машины,- звали его, кажется, Игорь.

Я пожал плечами.

- Какой-то журнал. Он был в заднем кармашке.

- Дай-ка посмотреть,- сказал он.

Я отдал ему журнал. Он посмотрел и вернул его мне.

- Да забирай,- сказал он.- Наверное, немец сунул, который продавал, или просто так оставил. Забирай, конечно.

И я забрал его.

Приехав домой, я бросил его на диван и тут же уехал в магазин, потому что у меня кончились сигареты, но я уже знал, почему я забрал этот журнал.

Я начал догадываться.

Потом я снова и снова смотрел на неё и, наконец, понял, что это случилось. Так долго я готовил себя к этому, и вдруг оказался как будто даже не готов и обескуражен.

Жизнь моя отныне совершенно переменилась, а я ещё даже не знаю, какой она теперь будет. Всё изменилось так быстро, и больше я не смогу жить прежней жизнью, как если бы этой женщины не было, ведь теперь она есть! И что же мне делать?

И кто она, как её имя? Ах, почему я не умею читать по-немецки! Я знаю английский, когда-то увлекался латынью, пробовал изучать итальянский, французский, но ни разу не брался за немецкий, так что у меня даже словаря нет. Впрочем, это неважно. Попрошу кого-нибудь перевести. Завтра. Сегодня уже поздно, все спят...

Но кого попросить? Среди моих знакомых, кажется, нет никого, кто мог бы помочь. Что же делать?

В возбуждении я расхаживал по квартире, потом подумал: "Надо что-нибудь выпить". Выпил немного водки,- у меня оставалось в холодильнике,- и чуточку успокоился. Конечно, сегодня уже поздно, а завтра кто-нибудь переведёт мне, и я всё буду знать, и незачем сейчас пытаться разгадать эти слова, которые для меня не больше чем набор букв, половину из которых я не умею даже прочесть, а может, и все. Кто его знает, как они это произносят, и какая разница... А если она немка? Нужно будет выучить немецкий. Надо будет поехать в Германию, нужны деньги... Всё это не о том, и вообще, рано ещё думать об этом, ведь я ещё ничего толком не знаю... Господи, что же это, Господи, свершилось, Господи!..

Прошла ночь. Уснуть я смог только здорово напившись. Это было невыносимо томительно - всё понимать и ничего ещё не знать толком. Проснувшись, я первым делом схватил журнал и удостоверился, что снимок на месте.

Я наспех позавтракал, думая только о том, кто же переведёт мне этот текст. И вдруг меня осенило, что можно просто заказать перевод. Я взял последние номера рекламных газет и стал обзванивать фирмы. Потом собрался и, взяв журнал, отправился по адресу. Через два с чем-то часа у меня уже был перевод. Я решил не читать его, пока не приеду домой, и правильно сделал, потому что, прочитав его, вести машину я бы, наверное, уже не смог.

Эта женщина на снимке сделана из силикона. Такие производятся американской фирмой и стоят 5000 долларов. Её можно заказать по почте, указав требуемый цвет волос, глаз, тип лица, ну и всё такое...

Это была катастрофа. Собственно, жизнь моя, только вчера начавшись, вдруг разом и кончилась. Всё. Вот и всё.

Вот и конец истории под названием "моя жизнь".

Что же, я родился по ошибке, так что ли? Но этого не может быть, так не бывает, нет! Но что же тогда?

Я вышел на улицу.

Была осень, октябрь месяц, деревья стояли в убранстве. Ветра почти не было, светило солнце, и оно казалось каким-то нездешним, едва ли не случайным здесь, в этот день, в пустыне холодного бледно-голубого неба.

Я купил в киоске пол-литровую банку крепкого пива и выпил её. Потом ещё одну. Потом я долго сидел в каком-то дворе на стволе поваленного дерева, глядя в это бледное небо над крышами, без движений, без мыслей, без ничего. Какая-то женщина выглянула из окна и что-то крикнула, но не мне, а кому-то другому. Я поднял голову и посмотрел на неё, а она захлопнула форточку, и я очнулся.

Я вернулся домой, прихватив по дороге бутылку водки.

Не разуваясь и не заходя в комнату, прошёл на кухню, сел и стал смотреть, как темнеет за окном во дворе.

Потом встал, взял чашку, открыл бутылку и стал пить.

Потом врубил музыку, стал ходить по квартире и что-то орать. Потом меня рвало. Потом началась истерика.

Перед глазами всё прыгало, но я упрямо уговаривал себя, что надо ещё выпить, и смеялся, хлопая себя по щекам. Ужасно, что я всё это помню.

Утром я, наконец, уснул, сидя на кафельном полу в туалете.

Когда я проснулся, был день. Я ещё не знал, что я буду делать. Мне было плохо - я слишком много курил вчера.

Озарение пришло постепенно. Я открыл настежь окно на кухне и сидел в куртке, тихонько покачиваясь на табуретке, слушал, как поворачивают с кольца трамваи, как дребезжат, въезжая на брусчатку автобусы и машины, а солнце уже скрылось, и наступили сумерки. Я представил себе осенний лес, мимо которого я еду на электричке, потом море и песчаные дюны, потом снова этот лес и какую-то пустынную площадь, вымощенную брусчаткой, со старыми телефонными будками, краска на которых уже облупилась, и вдруг всё стало для меня ясно.

Так и стоит перед моим мысленным взором эта картинка - голубое небо над красными телефонными будками, телеграфные столбы с проводами, старая брусчатка безлюдной площади и жёлтая листва осенних деревьев... Словно бы это что-то объясняет.

Я куплю её.

Пока не знаю, что дальше, но я куплю её. Нужно будет собрать деньги и сделать заказ. А будет ли она живой, или нет, теперь это зависит от меня.

Ну конечно, она живая, ведь я люблю её!

И не случайно всё произошло именно так. Потому что это и есть моя судьба, она не похожа на другие судьбы, и моя любовь, она совсем иная, и я никогда не смогу пройти с моей любимой по улице, так что же. Столько людей ходят по улицам со своими жёнами или просто подругами и даже не счастливы, и у меня была жена, и я ходил с ней по улицам, заходил в магазины, сидел в гостях, в театре и на концертах, и не был счастлив. И вот теперь я знаю свою судьбу. Так пусть же она свершится!

Отныне у меня нет иной жизни, как нет у меня иной любви, и эта жизнь, она вся впереди. И она всегда будет со мной. Мне просто повезло - я дождался.

Так кончился этот день, первый день моей новой жизни.

А на следующий день я начал поиски денег.

Надо было занять у кого-нибудь. Но под что? Ведь будут расспросы. Как под что? Под покупку машины. На машину могут и дать, ведь она становится залогом того, что деньги я верну. Когда-нибудь. Интересно, сколько понадобится времени, чтобы рассчитаться, даже без учёта процентов? Хорошо бы взять без процентов, как-нибудь по-дружески, хотя это и не главное. В любом случае, занимать придётся по-дружески, а иначе таких денег просто никто не даст. Значит, придётся дружить. Не так, как раньше, когда я общался с друзьями и знакомыми лишь тогда, когда мне самому этого хотелось. А когда мне этого не хотелось, я ни с кем не общался. Я вёл себя с людьми так или иначе, но всегда по собственной прихоти, потому что они ничего по существу не значили для меня, и вот теперь они вдруг понадобились мне, и я иду просить у них деньги, и нужно добыть эти деньги непременно, и я добуду их, но теперь всё будет совсем иначе, и я уже не волен общаться или не общаться, дружить или не дружить, слышать или не слышать.

Я мог жить в замкнутом пространстве, населённом лишь одним человеком, имя которого - "Я Сам", когда я жил ожиданием своей судьбы, и бежать от людских голосов, чтобы они невзначай не заглушили того единственного голоса, который я должен был однажды услышать. Когда же это случилось, я больше не волен был жить так, и ничто в моей жизни уже не могло остаться прежним, потому что это была уже новая жизнь, совсем иная, её не было прежде, и вот, она есть.

Отныне я не принадлежал себе больше.

Я увеличил журнальный снимок на ксероксе и, наклеив на кусок картона, повесил на стену напротив дивана. Теперь он всегда был передо мной, её портрет, и засыпая, я прощался с ней, а просыпаясь, говорил ей: "Доброе утро!" И улыбался, и она улыбалась мне. Я разговаривал с ней, уже называя её Мартой, обещал, что скоро, уже совсем скоро я всё сделаю. И даже когда я уходил из дома и не видел перед собой её лицо, она незримо присутствовала рядом, и я ощущал её присутствие.

Она прилетела рейсом из Копенгагена. Я опускаю подробности того, как я переводил деньги, - оказалось, что это не так просто, и нужно переводить деньги частями, но всё это были уже мелочи. В тот вечер, когда я разложил на полу перед Мартой эти деньги - пятьдесят купюр по сто долларов,- я уже мог праздновать победу. И отпраздновал - купил шампанское, хотя я редко пью шампанское и, вообще, вино, предпочитая ему водку, купил торт, хотя я не люблю сладкого, но праздник есть праздник, и у него свои правила и ритуалы.

В тот декабрьский день мне позвонили на работу с таможни аэропорта "Храброво" и сообщили, что на моё имя пришёл груз, и я могу получить его по прохождении таможенных формальностей. Я сказал: "Конечно",- сел в машину и приехал в аэропорт, где, едва сдерживая волнение, заполнил все положенные бумаги и уплатил деньги.

Потом мы ехали в город, Марта и я. Она сидела на заднем сиденье,- ящик не поместился в машину, и мне пришлось извлечь её из него, а она была совсем голой, в одном только кружевном белье. Конечно, следовало подумать об этом заранее и попросить у кого-нибудь верхний багажник, но о чём-нибудь всегда забываешь подумать, всего не предусмотришь. Так мы и ехали - я вёл машину, а она сидела на заднем сиденье, и навстречу нам летел коридор тёмных деревьев.

Город встречал нас, ни о чём не догадываясь и не зная. Что ж, мы победили, и можно было снова идти за шампанским.

Теперь я каждый год буду отмечать этот день - 20 декабря 1997 года,- день, когда я внёс её на руках в свой дом.

Бедняжка, она была совсем голая, а я не знал даже, как определяют размер женской одежды, а ведь был когда-то женат... Стал спрашивать, узнавать. Потом отправился по магазинам. Она должна была быть одета во всё самое лучшее. А что сейчас модно? Вот интересно, что сейчас модно? Или купить платье классического покроя? Или в стиле рококо, а где его взять? Или свитер и трикотажную юбку? Она не могла сказать, нравится ей или нет эта одежда или та, и я очень нервничал.

Что-то я всё-таки купил, на первое время, пока не узнаю её ближе, во что она любит быть одета. Это потом уже мы вместе листали журналы с выкройками, и я показывал ей модели и уже знал точно, что ей нравится больше, что меньше, а что и вовсе не нравится.

Я подсчитал, что выгоднее купить машинку и шить самому. Так я превратился в портного, а теперь уже и в модельера.

Первой вещью, которую я сшил для неё, была длинная юбка из тёмно-зелёного шифона. Получилась она у меня здорово, но промучился я с ней почти неделю. Потом дело пошло быстрее.

Конечно, пришлось объяснять, куда делись деньги, ведь, занимая их, я говорил, что собираюсь купить новую машину. Теперь мне пришлось объяснить, что машину я разбил по дороге, такая вот невезуха, и хорошо ещё, что не успел продать свой "фольксваген", и что отделался так легко - подумаешь, пара ушибов, которые даже не видны под одеждой. Так что ни машины, ни денег теперь у меня нет, но я особо не огорчаюсь, дело житейское, деньги я, конечно, верну... И зачем нам приходится столько врать!

Все недоумевали, как можно было ухитриться так сильно разбить машину,- не получив при этом ни единой травмы,- чтобы бросить её на дороге, даже не попытавшись отбуксировать её домой и поставить в сервис. Уговаривали меня поехать на место аварии, предлагали помощь, от которой я как можно более вежливо, но тем не менее, категорично отказался. По моей версии, разбил я её в Германии, ехать туда далеко, да и незачем, и я не поеду.

Вероятно, на мой счёт тут же был сделан вывод, что я просто дурак и недотёпа, и денег мне в долг давать нельзя, но мне всё это было уже безразлично.

Неправдоподобность моей версии была почти очевидна, но я настаивал на ней, и скоро все отступились. Надо было, наверное, придумать что-нибудь поинтереснее, какую-нибудь холодящую кровь историю с ночным нападением бандитов, но я не подумал об этом заранее и сказал первое, что пришло в голову.

Оказалось, что я о многом не подумал заранее. Но всего не предусмотришь, к тому же, всё это было теперь уже неважно.

А потом мне неожиданно предложили работу, это было уже перед самым Новым Годом. Позвонил мой приятель Эдик и сказал, что Саша,- тот самый, у которого я занял деньги,- просил передать мне, что одним его знакомым нужен человек с машиной, и место вроде бы неплохое, только нужно позвонить срочно, лучше прямо сейчас. Я сказал: "Спасибо",- и записал телефон. А на другой день позвонил Саша и поинтересовался, позвонил ли я уже по этому телефону. Я сказал, что нет ещё, но сегодня же обязательно позвоню. Он нервничал, и его можно было понять, ведь теперь, при отсутствии машины, на которую я занимал у него деньги, мой долг как бы лишался залога, а ведь он догадывался или знал по слухам, что зарабатываю я не очень-то много, и всё шло к тому, что денег своих он не увидит. Вот он и подыскал мне место подоходнее. Или всё, и правда, произошло случайно, не знаю. Иногда мне кажется, что этот мир только и ждёт, когда мы, наконец, зададим ему свой вопрос, и все ответы у него наготове, а мы всё никак не осмелимся, лепечем что-то невнятное... Но однажды вдруг решаемся, и всё так неожиданно удачно складывается.

Так или иначе, но он позвонил мне ещё раз, уже после того, как я устроился, спросить, как у меня дела, а заодно и ненавязчиво напомнить о долге в форме почти изысканной: "С долгом можешь не торопиться, даже не думай о нём". Я отвечал, что у меня всё хорошо, долг я, конечно, верну, место у меня теперь хорошее, и скоро я начну зарабатывать нормальные деньги.

К Рождеству я готовился тщательно и заранее - купил живую ёлку, хотя у меня есть неплохая искусственная, замесил тесто для пряников и положил его в холодильник выстаиваться, купил рождественский глинтвейн, постирал скатерть, которая валялась в кладовке нестиранной с прошлого года, купил красивые свечи.

Мы были вдвоём, и была музыка - Чайковский, Телеманн, Гайдн,- и горели свечи, и её волосы светились от их огней, и на губах её играла улыбка.

Золотые рыбки плескались в её глазах.

Я сидел подле неё на полу и, прижавшись щекой к её бедру, шептал ей: "Ты вернула мне этот праздник, а разве нужно что-то говорить, когда такая музыка и такая ночь, Марта!.."

Она была одета в новое платье,- это был мой подарок,- и ткань искрилась.

"Как немного бывает нужно для счастья!"- говорил я.- "Расхожая фраза и, наверное, лукавая, да, лукавая, ведь разве может кто-нибудь измерить всё это, чтобы сказать "это много" или "это немного"? Никто и никогда не смог бы измерить этого..."

Её руки лежали на подлокотниках кресла, так спокойно, эти руки, мои любимые руки...

"Ты права",- сказал я.- "Это ничего не меняет, эти пряники и эти свечи, и это вино - всё это лишь атрибуты праздника, а теперь для нас праздником будет вся жизнь, каждый новый вечер и день, и каждая ночь... Но сегодня здесь совершается чудо!.."

Прекрасное виденье, ставшее явью, моя сказочная принцесса...

Я наливал в свой бокал вино и поднимал его.

"За тебя, Марта!"

Я вдыхал аромат её духов, я сжимал её руки в своих и, уткнувшись лицом в её грудь, обнажённую разрезом декольте, я плакал от счастья.

"Всё для тебя, Марта, вся моя жизнь для тебя!.."

Я осыпал поцелуями её ноги, поднимаясь всё выше и, припав губами к её лону, я целовал её...

И была ночь любви, и снова, каждая из этих ночей.

Новый Год я встречал с Мартой. Меня настойчиво зазывали в компанию, но, неблагодарный, я отбился от всех приглашений и зашёл только к родителям поздравить их, посидеть с ними за столом у телевизора, посмотреть новый выпуск "Старых песен о главном". Потом решили прогуляться до площади к городской ёлке, но там была какая-то уж совсем жуткая попойка, и мы скоро вернулись. Я не стал подниматься к ним и, пожелав у подъезда ещё раз счастливого нового года, попрощался и поспешил домой, туда, где была Марта, о которой не знал никто.

Снега не было, моросил мелкий дождь, и повсюду на мокрой брусчатке были отблески фонарей и ёлочных гирлянд в окнах домов, и отблески фар...

2

Я живу в старом немецком доме, где на стене подъезда из-под краски по сей день проступает надпись, нацарапанная кем-то когда-то, но я не знаю немецкого и не могу прочесть её, и только знак свастики понятен без перевода.

Ночью дом, в котором я живу, красив, его окна посреди необъятной космической тьмы - он как корабль, который плывёт в никуда. Я люблю выйти во двор, сесть на скамейку, если только она не мокрая от дождя, и смотреть, как мой дом плывёт, одинокий посреди этой ночи, и небо над ним не сулит приютного берега, ничто не сулит ему счастья, но... куда он плывёт?

Мне приятно сидеть вот так, на скамейке, курить сигарету за сигаретой и смотреть на его окна.

В окнах моей квартиры свет, я не выключаю его, выходя за дверь, и мне радостно видеть, что в моих окнах свет, и ты ждёшь меня, моя тайна, моя любовь, ты ждёшь меня.

Кто ты?

Ты сама тайна.

Любой твой ответ был бы обманом, и потому ты молчишь. Ты слишком любишь меня, чтобы жить обманом, и ты избрала молчанье. Ты не хочешь быть хуже, чем ты есть, как это делают те, кто, сопротивляясь своей жизни, защищаясь, маскируются под свои будни, избрав быть хуже, чем они есть. Но только не ты.

Марта, Марта, ты одна знаешь, как всю жизнь я любил тебя!

Ты всегда молчишь. И что-то ты знаешь, чего не знаю и, быть может, никогда не узнаю, не успею узнать я... В твоих глазах таится ответ, но мне никогда не найти его, никогда... Мне никогда не дойти до конца.

О чём ты думаешь, когда меня нет дома, и в комнате пустота, на плечиках висят платья, а за окном небо, то пасмурное и хмурое, то голубое, и есть ли вообще что-то, когда меня нет?

Марта!.. Твоё имя как имя весны, и когда вошла в мой дом, ты принесла её мне как огромное солнце в нежных девичьих ладонях. Была зима, и дождь моросил, и тусклые огни фонарей бессильно поникли над мокрой брусчаткой улиц ещё ниже, чем дряхлая черепица крыш.

Этот город, в котором живу я, что ты знала о нём раньше? Эти люди, что живут здесь теперь, немногое смогли изменить в нём, и эта ночь, эта мелкая морось и свет этих тщедушных фонарей, и даже эти дряхлые крыши в тени умирающих древних деревьев, всё это здесь вопреки им, бесприютному племени скитальцев, ищущих свой дом и, быть может, утративших его навсегда, а впрочем, таких же, как я. Ведь я один из них.

Тень профессора Канта бродит по безлюдному острову Кнайпхоф - сухонькая фигура в треуголке, напудренный парик с косичкой, в руке трость. Он отмахивается ей от летучих мышей и ворчит что-то по-стариковски. Когда-то здесь был его университет, а теперь мы приходим сюда на его могилу...

И мы верим, что нашли свою родину здесь, в этой сырой и ненастной зиме, морском ветре и этих тенях, говорящих на чужом языке, не умея даже прочесть их имён. И женщины рожают детей, и для меня этот город родной. Я не жду от тебя, что ты полюбишь его так же, как люблю тебя я, но хотя бы немного... Ведь ты совсем из другого мира.

Я так долго жил на задворках собственной жизни, что многое успел возненавидеть, и порой я боюсь прикоснуться к тебе, ты почти невозможное чудо, а порой я трахаю тебя яростно, как обезумевшее от страха животное, но ты примешь меня и таким. Ты всегда принимаешь меня таким, каким ты меня любишь.

Ты сделана из силикона, ты совершенна, а я сделан из плоти, которая когда-нибудь сгниёт в этой общей могиле, если только огонь крематория не превратит её в пепел. Вся эта планета Земля - это огромное кладбище. Когда-нибудь я расскажу тебе много забавных историй о том, как это было раньше, и с чего всё началось. И о том, как я ждал тебя и пытался вызвать твой образ, оградившись магическим кругом, и жёг свечи, рисовал пентаграммы и бормотал заклинания. Не сделав должных расчетов по лености или небрежению, не имея всех нужных для этого талисманов и амулетов, купив только торт и бутылку шампанского, правда, побрившись и надев посвежее сорочку, галстук получше или купив новый, потому что этот ты уже видела, и подновив причёску, и даже начистив обувь... Как хлопотны приготовления к магическому сеансу!

И вот, расставив на полу по кругу высокие белые свечи, я зажигаю их одну за другой и на коленях сажусь в центр круга и, раскрыв перед собой книгу, произношу полагающиеся слова и, протянув руку к телефону, набираю очередной номер, соблюдая строгий порядок цифр. Наверное, было бы проще, если бы я знал твои точные координаты, а впрочем, не знаю - результат магического действия непредсказуем.

И так ночь за ночью, сверяя часы с календарём, каждый раз заново покупая шампанское, которое затем, после долгих и утомительных манипуляций, будет выпито на кухне при безжалостном электрическом свете оголённой лампочки, осколки плафона которой до сих пор валяются где-то в кладовке,- непонятно, зачем было их собирать, а тем более, хранить,- и в этой лампочке теперь сосредоточено твоё присутствие.

А ты и не покидала меня, и незачем было покупать новый галстук. Хотя конечно, нет ничего плохого в том чтобы сменить сорочку. В том чтобы каждый день чистить туфли и следить за причёской.

И утюжить брюки.

Вот только не следовало бы так много пить и столько есть сладкого,- взбитые с сахаром белки, бисквит, розочки из зелёного, жёлтого, красного и розового крема,- а впрочем, стоит ли соблюдать диету или хотя бы умеренность, когда причины явлений неведомы, а результат непредсказуем, когда меня уже нет или ещё не было, а я всё жду, что ты вот-вот придёшь. Но ничто не меняется, потому что не может придти тот, кто не уходил.

"Что отражает зеркало, когда перед ним пустота?" Я повторял этот вопрос как заклинание, столько раз уже произнесённое другими.

Для чего я расчерчивал пол мелом?

Магическое сочетание алфавитных знаков и грамматических символов.

И торопился домой, боясь опоздать, сверял часы, не сделав должных расчётов, и писал письма, всегда наугад и всегда о чём-то большем, чем всё, что я когда-нибудь бы сумел написать, и хранил эти осколки плафона...

Ты никогда не жалуешься, даже когда я делаю тебе больно, и всё, что есть между нами, останется навсегда между тобой и мной.

У меня нет от тебя секретов, ведь ты и есть моя жизнь, и знаешь обо мне больше, чем знаю о себе я. И когда в исступлении я не могу насытиться тобой, и это уже не страсть, а что-то страшнее и глубже, когда это даже не свобода уже, не счастье, а что-то большее... когда твоё тело так податливо, что вожделение моё вдруг превращается в ярость, и это как пропасть без дна, куда я падаю всё быстрее, быстрее, но оставаясь на месте, потому что там, где нет дна, нет и расстояний, и нет предела у этой скорости, и утратив жалость и страх, я падаю всё быстрее и дальше, дальше... оставаясь на месте... Сравню ли я это с бочкой данаид, что никогда не наполнится? Я не могу насытиться и знаю, что никогда не смогу насытиться тобой, и я падаю, и там, где была вода, стала суша, и я разобьюсь, мы разобьёмся, милая!...

И снова утро, и серый рассвет, мой город, сырой и безлюдный, и ветер...

Трамваи грохочут железом, и ранние пассажиры спросонья смотрят в забрызганные моросящим дождём стёкла, словно не узнавая эти улицы и стены домов, ещё слепые, во власти небытия, и зябнут, и ищут согреться в холодных своих одеждах. На перекрёстках ещё мало машин, и на дорогах нет пробок, здесь поздно встают и поздно ложатся спать, но кто-то, и я один из них, каждое утро видит свой город безлюдным, как будто нагим.

Пустыня дождей и тумана, пустыня ветров, пустыня каменных улиц и обшарпанных стен, изъеденный ветром кирпич прямоугольных труб над скатами черепичных крыш и голыми ветвями деревьев...

Стёкла трамвая запотевают, людей становится больше, они дышат, слабый запах духов от нестарых ещё женщин...

Девочка-кондуктор взывает оплатить проезд, повторяя одно и то же, безропотно и монотонно, и ей дают мелочь или бумажные деньги и терпеливо ждут, когда она отсчитает сдачу, или показывают свои проездные. Она отрывает билетик и идёт дальше, всматриваясь в эти лица, не появились ли новые. И лишь она одна ищет новые лица в толпе.

А мне безразлично; кто-то едет со мной уже три остановки, а кто-то войдёт на следующей, я еду без пересадок, и до самого вечера будет ещё один рабочий день, но всё это так неважно...

Ведь вечером я вернусь к тебе.

Ты ждёшь меня дома, и я вернусь к тебе.

Ты одна знаешь, как все эти годы я ждал тебя. И теперь каждый вечер ты ждёшь меня с работы домой...

3

Тринадцатое января. У Эдика собирается компания. Намечается вечеринка - будем праздновать Старый Новый Год.

Днём было пасмурно, но к ночи небо прояснилось. Светит луна.

Я решил прогуляться пешком по Кутузова до автобусной остановки у Дома Художника.

Эта странная улица без вывесок и магазинов, летними ночами так таинственно бывает здесь, почти неслышно шелестит листва, и в голову приходят мысли о призраках, что скрываются во тьме старых кирпичных стен на этажах безлюдных руин, они выходят на улицы, незримые в холодном пожаре электричества, среди неона, машин и световых реклам подстерегают они прохожих...

Летучие мыши, бесшумно возникающие из темноты и исчезающие в темноте, летучие мыши, что живут на разрушенных чердаках души моего города...

Необъяснимое расположение окон во тьме, там, куда не доходит свет фонарей, за тёмными ветвями деревьев...

Расстояния недолги, и скоро я буду там, где, наверное, уже все собрались, и мы будем праздновать. Надо бы купить по дороге пива.

В тот самый вечер мы и познакомились со Славой.

Меня представили ему. "Это Миша".

- Корнилов,- сказал я, протягивая ему руку.

- Слава,- пожав её, представился он.- Суховеев.

Он приехал сюда из Москвы и остался здесь, чтобы открыть кофейню. Теперь он ищет квартиру; я не знаю, случайно, не сдаёт ли кто-нибудь из моих знакомых?

Я сказал, что нет, не знаю. Он сказал, что это неважно, найдёт. Главное, чтобы был телефон.

- Это будет непросто,- предупредил я.- Телефон в этом городе редкость.

У него есть девушка, она сейчас в Москве, но скоро приедет. Её зовут Нина, я увижу её и всё пойму. Она просто чудо, я таких никогда не видел. Она сама жизнь или, если угодно, сама любовь. Но она очень требовательна.

- Ведь жизнь постоянно требует от нас, чтобы мы доказывали, что мы те, за кого себя выдаём,- сказал он.

- Я мог бы не согласиться,- сказал я.- Жизнь ничего не требует от нас, если только мы не предъявляем к ней требований. А любовь... Что такое любовь?

Он засмеялся и сказал, что вопрос этот явно риторический.

- Женщина,- сказал он,- требует от мужчины, чтобы он был достоин её любви, и чем сильнее она его любит, тем она требовательней.

Я сказал, что нет, это не так - напротив, чем сильнее она любит, тем безусловнее её любовь.

- А что такое, по-твоему, безусловная любовь?

- Ну вот я вышел на улицу, и вдруг начался дождь, и я промок, может быть, я заболею. И я не знаю, почему это так, да и не хочу знать. Я просто хочу, чтобы была хорошая погода, и я прошу: "Ну пожалуйста, не надо дождя!"

- Надо было взять зонт.

- Наверное, надо было. А ты всегда и всё знаешь заранее?

- Очень странный подход к метеорологии.

- Дело не в метеорологии.

- А мне нравится,- сказал он.- Только здесь я такое видел: когда дождь, и небо сплошь чёрное, и вдруг на этом чёрном фоне вспыхнет дерево в золотом сиянии листвы, освещённое пронзительным светом солнца, сверкнувшего у края тучи. Погода меняется здесь каждые полчаса.

- Ну, не каждые,- возразил я.

- Но почти каждые полчаса.

- Иногда и чаще.

- Это невероятно! И поэтому здесь особое, странное, непостижимое небо...

- Ты был здесь осенью?

- Да,- сказал он.- В первый раз я приехал сюда в сентябре. И вот, думаю, что остался здесь теперь уже навсегда.

- А Новый Год встречал тоже здесь?

- Нет. В Москве, с Ниной.

- Она ещё не была здесь?

- Нет.

Он стал рассказывать, как они встретились, потом мы снова заговорили о любви и о городе, и снова разошлись во мнениях, но спорить не стали.

Он спросил, какой у меня телефон. Пока ещё трезвые.

- Ты знаешь,- сказал я,- здесь чаще спрашивают адрес. У тебя чисто московская привычка.

- Правда?- сказал он.- А ты где живёшь?

- Записывай,- сказал я.

Я продиктовал ему свой номер.

Его идея с кофейней показалась мне несколько надуманной. Почему именно кофейня?

- Потому что этому городу не хватает хорошей кофейни,- объяснил он.

- Этот город,- сказал я,- пережил две блокады - во время чумы 1710 года и послевоенной зимой сорок шестого. Он знает, что такое голод, мор, эпидемии, пожары и "ковровая" бомбёжка, он почти полностью был разрушен, у него отняли его народ, и вопреки всему этому он жив. Это не вызывает у тебя уважения? Ты знаешь, когда-то, в бытность студентом, я голодал. Денег мне хватало только на сигареты, а на еду не оставалось почти ничего, со мной даже случались голодные обмороки. И вот однажды парню, с которым мы жили в одной комнате, прислали из дому пачку молотого кофе. Помнишь, были такие пачки в советское время, никакой не сорт, не марка, а просто "кофе молотый", и различались эти пачки только по цвету - красные и зелёные...

- А ты где учился?- спросил он.

- В Москве,- сказал я.- Где же ещё.

- А где?

- На физтехе,- сказал я.- Так вот, и ты знаешь, что мы сделали с этой пачкой? Мы сварили кофе в большой кастрюле. И пили его всю ночь, потом весь день, а потом пачка кончилась.

- Ну и что?- сказал он.- Что это доказывает?

- Не знаю,- сказал я.- Жизнь - это просто жизнь, она ничего не доказывает.

- Ты что, не получал стипендию?

- Почему,- сказал я.- Получал. Но были же у меня и другие расходы, помимо сигарет и еды.

- Вот,- внушительно сказал он.- В этом-то всё и дело. Ты сам сделал свой выбор.

- Ну и что,- сказал я, пожав плечами.- Это ничего не меняет.

- Ладно,- сказал он.- А ты взгляни на это по-другому. Вот ты идёшь по улице, зима, промозгло, ветрено, моросит дождь, а ты не взял зонтик и промок и, может быть, заболеешь. И тебе хочется просто согреться, и ты заходишь в кофейню - погреться, выпить чашечку горячего кофе, покурить, обсохнуть, играет приятная музыка, вокруг классический интерьер, и ты просто отдыхаешь душой... Почему повсюду в Прибалтике, в любом городе и даже городишке, на каждом шагу кофейня, а здесь нет?

- Вот именно,- сказал я.- Почему?

- Потому что некому было этим заняться. Вот почему.

- Ну что ж,- сказал я.- Попробуй. Может, что и получится. А деньги ты где возьмёшь?

- Да найду, это не проблема.

- Нет, если не хочешь говорить, то конечно, не говори.

- Да обещали мне тут помочь.

- А,- сказал я.- Ну, если обещали...

- А чем занимаешься ты?- спросил он.

Я ответил, что так, работаю в торговой фирме, занимаюсь оптовыми поставками мясопродуктов из Польши и Литвы, ничего особенного, можно сказать, только начал работать...

Ребята решили сгонять за травкой.

- Ты будешь?- спросили у него, а он посмотрел на меня и неуверенно пожал плечами.

- Так что, будешь?

- Будет,- сказал я, уловив его почти незаметный кивок.

- Значит, берём на шестерых два "кораблика".

Я протянул деньги.

- Сколько с меня?- спросил он. Я отмахнулся. Сочтёмся.

- Нет, я так не могу.

- Можешь,- сказал я.- Привыкай.

"Пива захватите!"- крикнул я.

"Ладно!"- крикнули из прихожей.

- Я никогда не пробовал,- тихо сказал он, придвинувшись ко мне ближе.

- Я так и понял.

- Научишь, как это делается?

- Сам всё увидишь,- сказал я.- Невелика премудрость.

- Надо же,- сказал он.- Столько всего нового... И так каждый день.

- Да,- сказал я.- Только как они ехать собираются, если они все бухие?

Но ничего, обошлось. Вернулись с травкой.

Все собрались на кухне. Забили первый косяк.

- Вдыхай медленно и как можно глубже,- сказал я.- А потом держи так долго, как сможешь. Только не тяни резко, а то обожжёшься.

Он с интересом наблюдал, как Эдик набивал косяк, слегка уплотняя траву тупым концом карандаша.

Раскурили.

Я затянулся и передал ему.

Он сделал глубокую затяжку. Выдохнул.

- Ну вот,- сказал я.- Ничего?- я протянул ему бутылку пива.- Запей.

- Пока не надо,- сказал он.

Косяк обошёл круг и вернулся к нам. Мы сделали ещё по затяжке.

Эдик набивал второй.

- А я слышал,- шёпотом сказал мне Слава,- что когда куришь, нельзя пить.

- Почему?- удивился я.

- Вроде, кайф обламывается...

- Ну вот видишь,- сказал я.- Так ты больше нашего обо всём знаешь, а говоришь "не знаю", "не знаю"...

- Но это правда?

- Не знаю,- сказал я.- Первый раз слышу. Мы же тут люди тёмные...

- Но ты ведь жил в Москве?

Я засмеялся.

- А причём тут Москва?

Раскурили второй.

- На меня пока не действует,- сказал он.

- И не подействует,- сказал кто-то.- В первый раз ни на кого не действует. Надо раз пять, шесть...

- У меня с третьего приход был,- сказал Эдик.- Ну что, делаем третий?

- А будет приход?- спросил Слава.

Я и ещё кто-то засмеялись. "Будет",- заверил Слава, вытряхивая из папиросы табак.

- Злая трава,- сказал кто-то.- Может, с табаком смешивать?

- Думаешь, недомешали?- возразил кто-то другой.

Кто-то засмеялся.

- А чего он смеётся?- спросил меня Слава.

И тут все засмеялись, уже над ним.

Достали карты, стали играть. По кругу пошёл третий.

Я всё пытался сообразить, в какую игру мы играем.

"Сдавай",- мне протянули колоду. Я взял.

- По сколько?

- По три.

- Нет, по четыре,- сказал кто-то.- По три уже было.

- А в какую игру мы играем?- спросил я и сам же первый засмеялся.

Приход был что надо.

Мы ещё над чем-то смеялись, уже не помню. Помню, что из второго "кораблика" получилось пять косяков вместо положенных шести, но это уже никого не огорчило.

Потом кончилось пиво.

- Пятый час ночи,- сказал Слава.- Может, пойдём?

- Куда?- спросил я.

- Как куда,- сказал он.- Домой.

- А мы разве не дома?- спросил я у Эдика.

- Дома,- сказал он.- А где же ещё.

- Вот видишь,- сказал я Славе.- Мы уже дома.

- Ладно,- сказал он, вставая из-за стола.- Тогда я пойду один.

- Подожди,- удержал я его за руку.- Пойдём вместе.

- Давай тачку возьмём,- предложил я.- У тебя есть деньги?

- Есть,- сказал он.- Но я бы лучше прошёлся пешком, если ты, конечно, не против.

- Да нет, пошли.

- Как нам лучше идти?

- Всё равно,- сказал я.- Главное, идти в нужном направлении.

- А почему так темно?- спросил он.

- Потому что фонари не горят,- подумав, сказал я.

- А почему они не горят?

- Потому что их не включили,- сказал я.- Или их нет вовсе.

- Странно,- сказал он.

- Да здесь всегда так.

- И не только здесь.

- В городе.

- Странно,- снова сказал он.

- Электричество экономят,- объяснил я.

- А зачем?- сказал он.

- Не знаю.

Мы вышли на Ленпроспект, дошли до эстакадного моста.

На мосту он вдруг резко остановился.

- Смотри!

Я посмотрел на него.

- Что?

- Ты туда смотри!- показал он.- Как это красиво при лунном свете... И небо... Смотри, какое небо! Что-то есть жуткое в нём, и эти странные тучи...

- Красиво,- согласился я.- И река светится.

- Я нигде больше не видел такого неба, как здесь,- сказал он.- Пугающее, страшное, словно бы неземное...

- Обычно просто серое,- сказал я.

- Нет,- сказал он.- Оно не бывает обычным.

- Пойдём?- сказал я.

- И этот собор, таинственный, нежилой... Ты знаешь, в разрушенных домах поселяются призраки... Когда я вижу его, я понимаю, что он не случаен здесь. Он как вопрос, во всём этом есть некий смысл, но непостижимый, он никогда не будет разгадан...

- Когда-то весь этот остров был застроен,- сказал я.- И окна домов смотрелись в Прегель.

- Да,- сказал он, кивнув.- Я знаю. Но мне он нравится и таким. Этот собор... он как каменный символ своей души, одинокий посреди пустыни, он как мечта об ином городе... или ином мире... Ведь приобщение к идеалу всегда делает посвящённого одиноким среди людей, а это то же, что быть отверженным ими...

- Это совсем не одно и то же,- возразил я.- Можно отвергать мир, но это не значит быть отвергнутым.

- Это одно и то же,- сказал он.

- Нет,- сказал я.

- И посмотри теперь на эту мёртвую прямоугольную глыбу!- сказал он, показав на недостроенное здание Дома Советов.- Она как айсберг. Айсберг против парусного корабля.

- Там стоял замок,- сказал я.- Только чуть левее.

- А я думал, на этом самом месте,- сказал он.

- Нет,- сказал я.- Чуть левее. Его можно было восстановить, а его зачем-то взорвали.

- Ты застал его?

- Нет. Я в том году только родился.

- И выстроили этого монстра. А ведь и он совсем не случаен. Он - неотъемлемая часть портрета, архитектурного портрета города, его второе лицо, противоположный лик, второй лик двуликого Януса. Это символ того, что мы сделали с этим городом. Эта железобетонная мерзость вокруг.

- Да,- согласился я.- Зрелище удручающее. Но в темноте не видно.

- Мы захватили этот город как боевой трофей, да так и не сумели вернуть его к жизни. Для Империи он был не больше чем новой игрушкой, чем-то вроде занятной куклы...

Я усмехнулся.

- Что ж,- сказал я.- Хреновый, видать, из нас получился Пигмалион.

- Надо очень любить этот город, чтобы он ожил. Ты правильно сказал: "Галатея и Пигмалион". Давай спустимся вниз?- предложил он.

- Давай.

Мы сошли на брусчатку острова и пошли в сторону собора.

- В последнее время многое меняется к лучшему,- сказал я.- Вон, собор заново отстраивают.

- Да,- сказал он.- Только, почему-то, не мы, а немцы.

- Ну, и мы как бы тоже...

- Сбоку припёка.

Я засмеялся.

- Ну да.

- Что это там на флюгере?- спросил он, задрав голову и показав рукой на шпиль башни собора.

- Русалка,- сказал я.- Символ города. Мы всё никак не выберем, какой из всех этих символов главный.

- Русалка?- сказал он.- Как в Копенгагене?

- Я не был в Копенгагене,- сказал я.

- Я шучу,- сказал он.

- Я понял. Кажется, ты присвоил мою зажигалку.

Он пошарил в карманах и, найдя зажигалку, отдал её мне.

- Мы столько веков смотрели на Европу с вожделением,- сказал он.- И вот...

- Как бык на деву.

Он повернулся ко мне.

- Бык, похищающий Европу, это скорее Америка, а не Россия.

- А Европа в таком случае кто, Пасифая?

- А ты, оказывается, знаешь мифологию?

- Да,- сказал я.- Читал кое-что.

- И вот, отвоевали, отняли кусок Европы, и что же?- продолжал он.- Оказалось, что мы понятия не имеем, что с ним делать! Всё, что мы тут поналяпали, это мёртвый и безобразный памятник нам самим. Со стыда можно сгореть, глядя на всё это.

- Слушай,- перебил его я.- У меня такое чувство, что ты всё время повторяешь одну и ту же фразу. Это меня зациклило, или тебя?

- Да ну тебя!- с досадой отмахнулся он.

- Ты извини, если я что не так говорю,- сказал я.- Я что-то не очень соображаю.

- Да ладно,- сказал он.

- Нет, круто покурили.

Мы дошли до собора и остановились.

- Куда теперь?- спросил я.- Обратно?

- Нет,- сказал он.- Я хочу пойти по тому мостику.

Мы пошли дальше.

- Да ладно,- сказал я.- Не переживай. Прорвёмся.

- Ну да,- сказал он.- С такими как ты прорвёшься, как же.

- Ты видел Берлинский мост?

- Берлинский мост?

- Да. Немцы, отступая, развели его, а наши, не сумев свести его снова, просто построили рядом новый.

- Ты пойми,- сказал он.- Я не хочу брать за образец то, что здесь было когда-то. То, что было, уже никогда не вернётся, и люди уже другие, и здесь, и в Германии, во всём мире другая эпоха, и что-то новое становится классикой...

- Например, кофейни?

- Стиль,- сказал он.- Идея и её воплощение.

- Ну вот тебе и мостик,- сказал я.

- Да,- сказал он.- Этот мост разводной?

- А как же!- сказал я.

- А тот, второй?- показал он.

- Наверное, тоже был когда-то.

- Ты даже не знаешь?

- Да мне это как-то без разницы,- признался я.- Ты только не обижайся.

- А я и не обижаюсь,- сказал он.- Просто странно...

Мы вышли на Московский проспект.

- Такой красивый был город,- грустно сказал он.

- Да ладно,- сказал я.- Не убивайся. Мало ли городов в Европе.

- Такой был один...

- Тебе куда дальше?- спросил я.

- Туда, в ту сторону,- он кивнул в направлении Каменного Монстра.

- Значит, нам по пути,- сказал я.- Мне тоже туда.

- А ты где живёшь?- спросил он.

- Далеко,- сказал я.- Мне ещё топать и топать. Если ты не выручишь деньгами.

Я вопросительно посмотрел на него, но он шёл, повернув голову к собору на острове, и не видел моего взгляда.

Мы пересекли улицу, поднялись по ступеням лестницы и пошли вдоль каменной стены, бывшей некогда цоколем Королевского Замка.

- Ну что, может, ещё пива возьмём?- предложил я.

- Знаешь, что мне кажется в тебе непонятным?- неожиданно сказал он.

- Нет,- сказал я.- Что?

- Ведь ты живёшь здесь почти всю жизнь, родился здесь, но когда ты говоришь о городе, ты говоришь как бы... может быть, мне это только кажется... как бы отстранённо. Нет?

- Не знаю,- сказал я.- Может быть, я обо всём мире говорю вот так, как тебе кажется, отстранённо, ну и что? Я родился здесь, да, но родину ведь не выбирают. Или ты думаешь, выбирают?

- Кто его знает,- сказал он.

- В разных книгах пишут по-разному,- согласился я.- Я считаю, что я родился на планете Земля, дальше год, месяц, число, имя, фамилия, отчество, и это всё.

- Правильно!- воскликнул он.- Так и нужно!

- А ты сам-то откуда?- спросил я.

- В каком смысле?- сказал он.

- Ну, не знаю...

- Родился в Саратове, школу закончил в Казани, родители живут в Нижнем Новгороде, а вообще... Из Москвы, наверное.

- Москва как мегаполис?

- Мегаполис, город-космополит. И Нина, она такая же. Она не сможет жить в квартире, если в этой квартире не будет телефона.

- Ты читал, что здесь написано?- спросил я, остановившись у мемориальной доски.

- Конечно,- сказал он.- Изречение Канта.

- Две вещи поражают меня тем больше, чем больше я о них думаю - звёздное небо над головой и моральный закон во мне!- громко произнёс я.

- Надо же,- удивился он,- как светло! Даже читать можно.

- Я по памяти.

- Да нет,- сказал он.- Правда, светло. Такая ясная луна, и так тихо...

- Ничего,- успокаивающе сказал я.- Найдёшь с телефоном квартиру, всё у тебя получится.

- Конечно, найду,- сказал он.- И всё у меня получится. Ты, правда, веришь в это?

- Не знаю,- сказал я.- Вера - это очень интимное чувство.

- Я же говорю не о религиозной вере...

- А я уже и сам толком не знаю, о чём я говорю,- признался я.- Знаю только, что вон тот магазин называется "Ромашка", и что автобусы ещё не ходят. И вижу, что он закрыт.

- Да,- сказал он.- А где, ты говорил, можно купить пива?

- Да возьмём где-нибудь. Не проблема.

Мы выпили по банке пива, потом, кажется, ещё по одной, и у штаба Балтфлота расстались - ему было направо, а мне прямо.

Я не стал просить у него в третий раз деньги и, добравшись до дома еле живой, завалился спать, забыв завести будильник. В результате я проспал на работу и, приехав уже к обеду, получил первый в этом году нагоняй.

Так что когда вечером он позвонил мне, настроение у меня было не самое радужное. А он как ни в чём ни бывало стал взахлёб рассказывать мне о своих новых открытиях - он купил путеводитель по городу и, кажется, успел уже выучить его наизусть.

- Слушай,- сказал он.- Давай я сейчас приеду?

- Нет,- сказал я.- Давай не сегодня. Я не выспался...

- Тогда завтра,- предложил он.- Давай встретимся завтра днём? Ты мне покажешь кое- что в городе, а то я сам не найду.

Я объяснил ему, что я работаю и поэтому днём с ним встретиться никак не смогу, разве что в выходные, да и то не знаю, получится ли.

- Жалко,- сказал он сникшим голосом.- А на работу тебе можно будет позвонить?

Я сообщил ему телефон, понимая уже, что моей спокойной жизни пришёл конец. Так и оказалось.

Он был неутомим. Целыми днями он носился по городу, влюбляясь в него всё больше и больше, звонил мне и каждый раз огорчался, если я не мог вырваться с работы,- вечером ничего не будет видно, может быть, всё-таки вырвешься?

Мы встречались, и он тащил меня показать своё очередное историческое или архитектурное открытие, возмущаясь, если я, с его точки зрения, недостаточно бурно выражал свой восторг.

- Конечно,- говорил он.- Для тебя это всё привычно.

- Если бы можно было всё это восстановить!- мечтательно говорил он.- Ты не представляешь, какой это был красивый город. Он и теперь прекрасен.

- Да,- соглашался я.

- Или тебе всё равно?

Когда выпал снег, он очень удивился этому.

- Ты посмотри,- сказал он, показывая вокруг.- Ты посмотри, что делается!

- Да,- сказал я.- Снег.

- Представляешь, она приедет, а здесь снег!

- Так ведь зима.

- Странно,- сказал он.- Почему-то этот город не ассоциировался у меня со снегом.

- Но ты же читал о рыцарях и ледовых дорогах.

- Да, но я как-то не связывал это с климатом...

- Ну что?- сказал я.

- Куда пойдём?

- Не знаю,- сказал я.- Ты хотел куда-то конкретно?

- Да нет,- сказал он.- Мне всё равно.

- Ну пойдём тогда в кофейню,- сказал я.- Кстати, ты говорил, что в городе нет ни одной кофейни, так вот, ты неправ. Одна всё-таки есть.

- Где?

- Да вон, через дорогу. В "Старой башне".

- Да?- сказал он.- А ты не на машине?

- Нет, а что?

- Да так,- сказал он.- Ничего.

Мы зашли в кофейню, дождались, когда освободится столик на двоих и расположились за ним. Слава стал зажигать свечки, а я пошёл заказать что-нибудь.

- Сейчас принесут,- вернувшись, сказал я.

Он кивнул.

Нам принесли глинтвейн, чашки и два кофейника.

Я спросил его, как продвигается ремонт,- он снял квартиру на Черняховского и теперь приводил её в порядок.

- Нормально,- сказал он.- А неплохо здесь.

Он посмотрел по сторонам.

- Но у меня будет лучше.

- А как тебе глинтвейн?- спросил я.

- По-моему, они его разбавляют,- сказал он.

- Да?- сказал я.- Не замечал.

- И вообще,- сказал он.- Тесновато. Но посмотри, сколько здесь народу! А ты говорил, кофейня никому не нужна.

- Я этого не говорил.

- И подают как интересно,- сказал он, кивнув на кофейники.- В кофейниках.

- У тебя тоже так будет?

- Не знаю,- он задумался.- Но идея хорошая.

- Когда приезжает Нина?- спросил я, допив глинтвейн и наливая себе кофе.

- Скоро,- сказал он, отодвигая пустую кружку и беря за ручку кофейник.- Надо будет поехать в Москву, отправить багажом вещи...

- А много вещей?- спросил я.

- Много,- кивнул он.- Честно говоря, я волнуюсь...

- Переезд - хлопотное дело,- сказал я.- Ну как тебе кофе?

- Кофе прекрасный,- сказал он.- Я не об этом.

- Да? А о чём же?

- Не знаю, как ей здесь понравится.

- Ничего,- сказал я.- Всё будет нормально.

- Нет,- сказал он.- Правда, не знаю.

- Вы на поезде едете?

- Я на поезде,- сказал он.- А она самолётом.

- Уже решили?

- Ну да,- он открыл крышку кофейника и, заглянув в него, долил себе в чашку кофе.- Тоже хорошая идея. Всего чуть-чуть больше, но всё-таки больше чем одна чашка.

- Да,- сказал я.- Великая сила этого "чуть-чуть".

- Да,- сказал он.- Понравится ли ей здесь? Я хожу по городу и мысленно разговариваю с ней, показываю ей дома, улицы, людей, магазины... Хотя с ней всё будет по-другому.

- Но город-то не изменится,- возразил я.

- Изменится,- уверенно сказал он.- Для меня, да и не только для меня. Она не из тех, кто может присутствовать, ничего вокруг себя не меняя. Она всё изменит.

- Всё?

- Конечно, всё,- сказал он.- А это,- он кивнул на стену,- я так понимаю, карта Пруссии?

- Да,- сказал я.- Восточной её части. Эта страна называлась Замландией.

- Я знаю,- кивнул он.- Или Замбией. Но не вся территория, а только полуостров.

- Всё-то ты знаешь,- сказал я.

- Да?- сказал он.- И эти плетёные подставки под кофейники, очень здорово придумано.

- А ты сделай лучше,- предложил я.- Из можжевельника. Представляешь, какой аромат будет.

- Да,- сказал он.- Может, возьмём ещё чего-нибудь?

- Что-нибудь выпить?

- Давай возьмём ещё по глинтвейну?

Я кивнул и, подойдя к кассе, заказал еще два глинтвейна.

- Сколько с меня?- спросил он, когда я вернулся.

- Двадцать рублей за всё.

Он отдал мне деньги.

- Ничто не бывает так, как предполагалось,- сказал я.- Как говорится, мы предполагаем, а Бог располагает.

- Это понятно,- согласился он.- Но дело не в этом.

- А в чём же?

- Понимаешь, ей будет очень непросто здесь, она совсем другая. Как-то она здесь приживётся...

- Что-то изменилось?- сказал я.- Раньше ты был больше уверен в себе.

Нам принесли глинтвейн.

Мы взяли каждый свою кружку.

- Может быть,- сказал он.- Может быть, я что-то понимаю не так, но я не представляю, как можно не полюбить этот город, пройдя по его улицам, увидев стены его фортов, развалины городских ворот, эти кирхи и башню кафедрального собора...

- Ты здорово сказал, что он стоит как каменный призрак своей души. Непонятно, но красиво. Спрашивается, где же тогда тело?

- Кажется, я сказал "каменный символ своей души", но это случайная метафора...

- Да,- сказал я.- Но всё равно красиво. И ещё, что он как парусник против айсберга.

- Тебе нравятся метафоры?- сказал он, хлебнув из кружки и поставив её на столик.- Может, ты и книги пишешь?

- Нет, но иногда читаю

- Иногда - это уже что-то,- сказал он.- По нашим-то временам...

- В наше время про многое можно сказать то же.

- Да,- сказал он.- Вот только поесть здесь нечего.

- Ну почему же,- возразил я.- Можно взять пирожные...

- Ну да,- сказал он.- Мороженое...

- Самое плохое, что здесь нет кондиционеров, и нельзя курить.

- У меня будут,- заявил он.- И курить будет можно, даже будут продаваться сигары.

- Здорово!- сказал я.- А как всё это будет?

- Увидишь,- сказал он.

- Ну всё-таки,- настаивал я.- Что это будет? Стены, интерьер, мебель?

- Тёмно-зелёные стены,- сказал он, и взгляд его сделался мечтательным.- Знаешь, такого благородного оттенка, это называется "ирландский зелёный". Тёмное дерево, невысокие перегородки между столиками...

- Тоже из тёмного дерева?

- Ну да,- сказал он.

- А потолок?

- Потолок?- он задумался.- Не знаю... Может быть, сделаю зеркальный.

- Здорово,- сказал я.- Ты сам всё это придумал?

- Ну, не совсем...

- Здорово.

- А ты говоришь, время,- сказал он.- Разве мы не сами создаём его?

- Слышал,- отмахнулся я.- Слышал я всю эту чушь, и про то, что мы сами куём своё счастье, тоже слышал. Всё это бред сивой кобылы.

Он засмеялся.

- Ну почему же сивой?

- Да потому,- сказал я.- С этим очень легко согласиться: "да, сами",- даже не потрудившись задуматься, а кто или что создаёт нас самих? И что первично?

- Да не всё ли равно,- равнодушно сказал он.

- Это кому как,- сказал я.- Ладно, американцы со своим упрощённым пониманием жизни, что с них возьмёшь. Так над ними все и потешаются. Но выслушивать подобный примитив от тебя...

- Потешаются,- согласился он.- Только чаще всего за глаза.

- А что делать, если миром правят деньги, а вовсе не разум.

- Да,- сказал он.- Но думаю, что даже среди американцев есть культурные люди.

- Нисколько в этом не сомневаюсь,- сказал я.

Мы допили глинтвейн.

- Вот видишь,- сказал он.- Оказывается, и тебя можно расшевелить.

- Так ты меня провоцировал?

- Конечно,- сказал он.- Пошли?

Я задул свечи.

Мы оделись и вышли на улицу.

- Интересно,- сказал он, кивнув на здание, примыкающее к гостинице "Калининград",- успеют они докрасить этот дом до её приезда, или нет?

- А что?

- Эта недокрашенная часть весь вид портит! Хоть не приводи сюда.

Я достал сигареты.

- Хорошо сегодня,- сказал он, с удовольствием втягивая воздух.- Погода такая хорошая, солнце, и ветра нет.

Мы закурили.

Он остановился и повернулся лицом к собору.

- Так ты говоришь, я назвал его парусником? Но парусник ищет морской дали, а этот корабль никуда не плывёт. Он на вечном приколе, здесь его место, и он не сойдёт с него. Он страж, рыцарь-крестоносец, закованный в латы и охраняющий город. Он не взыщет неба, он плоть от плоти земли, для него оставаться на месте - это и есть совершать путь, долг и целесообразность - и есть религиозная служба. Наши церкви совсем другие - они вопрошают небо и ждут от него благодати, неземной, необыденной, видения иного мира... Они ищут, а этот уже нашёл. И кто прав? Или может быть две правды? Прав всегда оказывается тот, кто пренебрегает доказательством своей правоты... А почему ты не на машине?

- Да так,- сказал я.- Ты сам обычно просишь, чтобы мы шли пешком, вот я и решил прогуляться.

- А,- сказал он.- Ну ладно.

Мы направились к переходу.

- А что, ты хотел куда-нибудь подъехать?- спросил я.

- Да нет, не то чтобы... Тебе знакома такая улица, Юношеская?

- Знаю такую. Но "улица" - это громко сказано. А что?

- Да есть там, вроде, одно помещение,- сказал он.- На углу Юношеской и Горького. Ты не знаешь, что там было раньше?

- Знаю,- сказал я.- Пункт проката. Но это неудачное место для кофейни. Туда не будут ходить.

- Ты так думаешь?

- Да,- сказал я.- Поищи лучше где-нибудь здесь или в районе зоопарка.

- Ладно,- сказал он.- Тогда отпадает.

- А ты уже ищешь помещение?

Он улыбнулся, как мне показалось, несколько принуждённо.

- Ну должен же я что-то делать!

- Как же ты ищешь помещение, если у тебя ещё нет денег?

- Понимаешь,- сказал он,- можно просто искать деньги и ждать, что они откуда-нибудь возьмутся, а можно делать что-то уже сегодня. Я верю только в движение, понимаешь?

- Кажется, да,- сказал я.

- В этом городе ничто не происходит само по себе, и ничто не происходит случайно. Если я найду помещение, то часть дела будет уже сделана, и тогда прийдёт в движение всё остальное, как бы само по себе, но на самом деле, именно потому, что что-то уже сделано.

- По-моему, ты дурачишь себя,- сказал я.

- Нет,- сказал он.- Нужно просто с чего-то начать.

Я не стал спорить.

Когда мы дошли до площади, я спросил:

- Ну что, тебе направо, а мне прямо?

- Ты домой собираешься?

- Да поздно уже на работу, поеду домой.

- А как же машина?

- А что машина?

- Ну, ты же говоришь, что оставил её у офиса.

- И что?

- Не боишься?

- Чего?

- Ладно,- сказал он.- Понятно.

- Ну так что, по домам?

- Я бы ещё прогулялся,- сказал он.- Давай пива возьмём?

- Давай,- сказал я.- Только надо взять здесь.

- А что, дальше не будет?

- Будет. Но там, по пути, дороже.

- Что,- сказал он,- вот так, да?

- Ну да,- сказал я.- А что?

- Да нет,- сказал он.- Ничего. Разница-то в копейках...

Мы взяли по бутылке "будвайзера" и пошли в сторону здания КТИ, всё ещё наполовину закрытого строительными лесами, а оттуда, мимо театра, дальше, к зоопарку.

- А что, снег с тротуаров убирать не предполагается?- спросил он.

- Не знаю,- сказал я.- Ну что, куда дальше?

- Пойдём туда, в сторону кирхи.

- К Луизе? Ну давай.

- Вот тоже,- сказал он, кивнув на фасад дома на другой стороне улицы.- Начали красить дом, один кусочек выкрасили и на этом успокоились. А остальное что, и так сойдёт? Лучше бы уж не начинали, а то смотрится как наполовину выбритое лицо.

- Начали с одного куска, потом докрасят ещё один, потом ещё, может быть, даже в другой цвет, и скорее всего, в другой цвет. Так образуется "пэчворк".

- Что образуется?

- Лоскутное одеяло. Это своего рода стиль - весь город обустроен отдельными небольшими фрагментами и похож на лоскутное одеяло, ты не замечал? Мостовые, крыши, фасады...

- Не думаю, что облезлые стены могут быть стилем,- с неудовольствием сказал он.

- Ещё несколько лет назад весь город был как тот недокрашенный кусок стены, а теперь, как видишь, что-то меняется.

- Вот именно, "что-то"!- сказал он.- Каждый торгаш выкрашивает свой квадрат, а до всего остального ему и дела нет. Так по куску они сто лет будут красить.

- А ты куда-то торопишься?

- Дело не во мне,- сказал он.

- Ведь и ты своей кофейней ничего всерьёз не изменишь.

- Ещё раз говорю, дело не во мне!

- Ну так что,- сказал я.- Куда идём?

- Ты уже устал?

- Да нет,- сказал я.- Но может быть, у тебя есть какие-нибудь идеи?

- В парке можно будет посидеть?

- Обычно скамейки на зиму убирают...

- Зачем?

- А кто его знает,- сказал я.- Не знаю.

- Здесь очень много странного,- сказал он, покачав головой.- Не понимаю...

- Что именно?

- За всем этим что-то кроется.

- Ты преувеличиваешь,- сказал я.- Тебе повсюду мерещатся тайны.

- Нет,- убеждённо сказал он.- Я знаю, многое тут неспроста. Вот ты, например.

- Я?- удивился я.- А что во мне такого странного?

- Ты никогда не приглашаешь меня к себе. Я заметил, ты делаешь это намеренно. Только не отрицай.

- Я и не отрицаю.

- Я несколько раз пытался напроситься, но ты каждый раз очень ловко уходил в сторону. Ведь так?

- Да,- сказал я.

- Но почему?

- Да так,- сказал я и, рассмеявшись, добавил: "Наверное, это неспроста".

- Так где ты живёшь?

- На кольце "четвёрки".

- А где это?

- В этом городе тебе каждый скажет, где кольцо "четвёрки".

- Может быть, сядем сейчас на трамвай и доедем?

- Нет,- сказал я.- Мы ведь уже выяснили, что я не принимаю гостей, даже по дружбе.

- И неспроста?

Я снова рассмеялся.

- Тебе повсюду мерещатся тайны,- сказал я.

4

Нина прилетела самолётом из "Внуково" восемнадцатого числа месяца марта. Слава попросил меня съездить с ним с аэропорт, встретить её. Я сказал: "Ну конечно".

День был тихий и солнечный.

Мы приехали в аэропорт за десять минут до прибытия самолёта. Слава вышел купить пива.

- Надо сразу же встретить её пивом,- сказал он, вернувшись.- Как-никак, пивной край!

- Иди,- сказал я.- Сейчас они пойдёт через вон тот зал.

- Да,- сказал он и, оставив пиво, вышел из машины.

Он вернулся с очень красивой девушкой, одетой в длиннополую шубу из нутрии. Представил нас.

- Мы поедем сзади,- сказал он.

- О'кей,- не возражал я.

- Нет,- сказала она.- Я поеду на переднем, а ты садись сзади.

Она села рядом со мной. Слава открыл бутылку пива и протянул ей.

- Как долетели?- спросил я.

- Хорошо,- сказала она.- Только очень волновалась. Давай перейдём на "ты"?

- Ну конечно,- сказал я, включая зажигание.

Мы поехали в город.

- Какое-то всё сонное,- сказала Нина.- Даже эти дома словно бы спят!

- Это первые немецкие дома, которые ты видишь!- сказал Слава.

- Ура, ура,- сказала она без особого энтузиазма.

- Что ты от них хочешь,- сказал он.- Они ведь ещё не знают тебя, они ещё даже не знают, что ты уже здесь.

- А что, для них это должно быть важно?- сказала она.

Я молчал, не участвуя в их разговоре.

Когда мы пересекли границу города, Слава крикнул: "Ура!"

- Что это?- спросила у меня Нина.

- Граница города,- объяснил я.

- Да?- сказала она.- И как называется эта улица?

- Советский проспект,- сказал Слава.

Она усмехнулась.

- И это называется здесь "проспект"?

- Здесь называют проспектом ещё и не такое,- сказал я.

- Да ладно тебе,- сказал Слава.- Город как город, ты ещё увидишь его...

- Куда же я теперь денусь,- обречённо сказала Нина.

- Ты не обращай на неё внимания,- сказал мне Слава.- Она просто устала с дороги.

- А я вовсе и не обиделся,- сказал я.

- Это очень красивый город,- сказал Слава.- Пусть небольшой, но очень красивый и древний. Посмотри, какие дома. Ты не туда смотри, а вон туда! Вон, видишь, красиво, правда? Да ты не туда смотришь!

- Куда хочу, туда и смотрю,- возмутилась она.

Он замолчал.

Я довёз их до дома.

- Спасибо,- сказал Слава, открывая свою дверцу.- Может, зайдёшь к нам сегодня?

- Во сколько?- спросил я.

- Не знаю,- сказал он.- Жалко, нет телефона, можно было бы созвониться...

- Я думаю, не стоит,- сказал я.- Твоя жена с дороги, пусть отдохнёт...

- Ты её не знаешь,- сказал он.- Она всё равно потянет меня куда-нибудь...

- Первый вечер лучше провести вдвоём,- сказал я.- А завтра...

Нина уже стояла у подъезда.

- Ты идёшь?- сказала она Славе.

Он обернулся.

- Сейчас,- сказал он.- Миша предлагает куда-нибудь сходить сегодня, ты как?

- Давай лучше завтра.

- Ну вот видишь,- сказал я.

- Ладно,- сказал он.- Тогда до завтра.

- До завтра,- сказал я.

- Пока.

Он захлопнул дверцу.

На другой вечер мы сидели в кафе "Сказка". Они уже успели погулять, посмотреть город.

- Ну как тебе Кёниг?- спросил я Нину.

- Кёниг - это Кёнигсберг?- сказала она.- А почему ты его так называешь?

- Потому что так он был назван,- сказал я.

- Но ведь от него мало что осталось,- возразила она.

- Ты не права,- вмешался Слава.- Ты просто не видела ещё всего, и даже главного. Мы немножко не там гуляли, где я хотел.

- Так ты же сам водил меня по городу!

- Ну да, но за один день всего не увидишь. Есть такие места, куда мы ещё сходим, и ты поймёшь, что такое Кёнигсберг...

- А много ли осталось от древних Афин или древнего Рима?- сказал я.- Но Афины остались Афинами, а Рим Римом.

- А вот Константинополь переименовали в Стамбул,- сказал Слава.- И ничего, все привыкли...

- Мне больше нравится имя Константинополь,- сказал я.- Хотя это дело вкуса. А вообще, всё когда-нибудь где-нибудь уже было.

- Ну нет,- не согласился Слава.- Этот город не похож на другие.

- Похож,- сказал я.- На Прагу.

- Разве?

- Я не была в Праге,- сказала Нина.

- Не внешне, конечно, а по духу. Вам надо погулять по городу ночью. Ночь - время сказок.

- Этот город такой лукавый,- сказал Слава.- Здесь ничто и никогда не бывает таким, каким кажется на первый взгляд.

- Так тебе не понравился город?- спросил я Нину.

- Понравился.

- В таком случае,- сказал я, повернувшись к Славе,- твоё заявление вряд ли можно назвать обнадёживающим.

Он засмеялся: "Да уж".

- Красивый город,- сказала Нина.

- Был красивый,- сказал я.- А теперь просто город. Но не самый плохой.

- А каким он будет!- воскликнул Слава.- Я уже вижу, каким он может стать!

- Ты слышал о его идее с кофейней?- спросила Нина.

- А то как же,- сказал я.- Он только о ней и говорит.

- И что ты об этом думаешь?

- Идея прекрасная. Но идеал, на то он и идеал...

- И я говорю о том же,- сказала она.- Ну вот ты, как местный житель, скажи, насколько всё это реально?

- Это вопрос философский,- сказал я.

- Но ведь ты земляк Канта,- сказала она.

Мы посмеялись.

- Да,- сказал я.- Именно так его здесь и называют: "наш великий земляк".

- Что ты об этом думаешь?- сказала она.

- А что тут поделаешь,- сказал я.- Он, и правда, земляк. Хотя мне лично ближе другой мой земляк - Эрнст Теодор Амадей Гофман.

- Да я не об этом.

- Ты очень красивая,- сказал я.

- А я тебе говорил,- сказал Слава.

- Если честно, не знаю,- сказал я.- Всё будет зависеть от денег. Если найти деньги, всё можно сделать - кофейню, всё что угодно, сделать этот город лучше, да что город, весь мир! Всё зависит от денег.

- Вот именно,- сказала Нина.

- Давайте не будем о грустном,- сказал Слава.- Что-нибудь придумается.

- Ну да,- сказала она.- Вот именно, "что-нибудь"!

А ты знаешь, он прав - его девушка, или его жена, уж не знаю, и правда, очень, очень хороша. У неё огромные глаза, большой чувственный рот и мягкие губы,- когда она говорит, невозможно оторвать от них взгляд. У неё характерная манера закладывать сигарету в уголок рта и, затягиваясь, чуть прищуриваться. Черты лица её при желании можно было бы назвать не вполне правильными, хотя сама мысль об этом кажется странной - настолько она сексуальна. Проще всего было бы назвать её просто красавицей, не вдаваясь в подробности и не мучая себя попытками разгадать секрет её красоты. Цвет её глаз зелёный, а цвет волос... Даже не поймёшь - она мелировала волосы,- от природы, должно быть, тёмные или, может быть, рыжие,- знаешь, сделала себе такие светлые пряди... Нет, я не сравниваю её с тобой.

Порой она бывает неумна, но делает это сознательно. Зачем?

Может быть, чтобы меньше страдать.

Или больше любить? И зачем он пытается сделать её умнее, если она не хочет этого...

Ты что-нибудь понимаешь в этом, Марта?

И конечно, она совсем другая...

В тот вечер, глядя на них, я вспомнил, как прилетела ко мне ты, и я приехал в аэропорт. Помнишь? А потом мы ехали в город, и я внёс тебя на руках в мой дом, и сел подле твоих ног, а ты была в кресле, и я сказал: "Здравствуй, Марта!" А потом зажёг свечи и хотел сходить за шампанским, но передумал и откупорил бутылку вина, припасённую на Рождество,- потом, к Рождеству, я купил ещё,- и вот, ты была со мной, а когда-то я почти уже перестал верить в то, что такое возможно.

Мне казалось невероятным, что я вижу тебя воочию, могу дотронуться до тебя, и я жив, моё сердце бьётся, я жив!

Ты была неодета, в одном кружевном белье, и мне не терпелось лечь с тобой в постель, но я сдерживал нетерпение.

А потом мы легли в постель.

И мы не спали и встретили утро в постели, а была зима, и рассвело поздно. Я вставал, варил кофе, и возвращался к тебе, а ты ждала меня.

Потом у меня не завелась машина, и мне пришлось везти её в сервис. Я пошёл на работу пешком и думал о тебе, я думал только о тебе. Моросил дождь, я шёл по улицам города и знал, что ты дома, ты ждёшь, когда я вернусь. Я шёл и думал о том, как сегодня вечером я вернусь к тебе, и ты ждёшь меня, и мы снова будем вместе всю ночь. И я смеялся, а люди, наверное, думали, глядя на меня: "Вот идёт шизофреник".

Ведь они ничего не знали.

Никто не знает о нас ничего, прежде чем свершится судьба, и даже тогда... И что мы сами знаем об этом?

Вот мы летим с тобой в машине по ночному шоссе, туда, где теряется свет фар, и я давлю сильнее на газ, и машина летит всё быстрее, словно бы падая в пустоту, и... остаётся на месте. Но нет, вот поворот, ещё один, и ещё... Где мы? Есть только ты и я, и эта машина, что летит, словно бы падая в пустоту...

Ты смотришь вперёд, и в глазах твоих мелькают деревья, освещённые фарами, и мы летим по бесконечной колоннаде дворца ночи...

Я и не думал никогда, что умею шить платья. Всё началось в апреле этого года, в Данциге (или Гданьске, как кому больше нравится). Мне нужно было съездить туда по делам, и я предложил Славе с Ниной составить мне компанию.

Мы погуляли по городу, потом посидели в кафе на набережной и расстались, договорившись, где встретимся, чтобы ехать домой.

Управившись с делами быстрее, чем ожидал, я решил пройтись по магазинам и даже присмотрел кое-что, но при этом заметил, что у поляков есть очень неплохие модели и великолепные идеи фасонов, а ткани, как правило, неважные, да просто плохие - видно, что всё сделано как можно дешевле. Даже жалко.

Или я просто ходил не по тем магазинам?

Я подумал, как здорово всё это можно было бы сделать, если взять хорошую ткань.

Потом, уже по возвращению домой, я снова вспомнил эти фасоны и, взяв фломастеры, набросал их по памяти,- когда-то я неплохо рисовал. И я подумал, а почему бы не попробовать сделать выкройки.

Конечно, не сразу всё пошло гладко, и порой от бессилия хотелось выть волком. Оказалось, что нужно учитывать очень многое, о чём я и понятия не имел, ведь каждая ткань имеет свой характер. Впрочем, об этом можно долго говорить. Я и сегодня ещё чувствую себя учеником, хотя кое-что у меня уже получается, и я не думаю, что это случайные удачи.

Вот только времени не хватает. Я уже давно не высыпаюсь, я почти перестал читать книги, телевизор уже забыл, когда включал, а всё равно беда.

Поначалу ко всему этому не относишься серьёзно, но когда посреди дня начинаешь вдруг клевать носом, или, того хуже, когда за рулём начинают слипаться глаза - это уже становится проблемой. А начнёшь отсыпаться, будет ещё хуже - мало того что потеряешь уйму времени, так ещё и разленишься. Надо быть собраннее, я понимаю, может быть, совсем отказаться от водки, но пока не получается.

Слава обижается на меня, когда, ссылаясь на разные причины, я отказываюсь от его приглашений, но что я могу поделать! Наверное, он думает, что я избегаю его, а ведь это неправда. Иногда очень трудно бывает объяснить другому человеку, почему ты не можешь быть с ним любезен так, как он того ждёт от тебя. Вот и сегодня я снова отказался от его приглашения.

И он снова обиделся.

Он предложил мне сходить с ними втроём на "Титаник". Я слышал об этом фильме, и сам собирался сходить, но как-нибудь на днях, не сегодня - сегодня мне обязательно нужно закончить эту выточку на платье, потому что если я её не закончу, то завтра я просто не смогу работать, и мне останется только напиться.

Ну как мне объяснить ему это?

Ладно, простит. А не простит, так что ж...

Эх, маловата моя квартира! Мне нужен большой шкаф под гардероб, а места для него в комнате нет. Платья висят как попало. Бывает, что, начав одну вещь, я бросаю её, начинаю другую, потом возвращаюсь к ней, мне нужно, чтобы всё это было у меня перед глазами. В результате создаётся жуткий бардак. Может быть, надо быть собраннее, а ещё лучше, заработать деньги на новую квартиру, но об этом приходится пока только мечтать. Пока все мои деньги уходят на возврат долга и ткани. Еда, сигареты и выпивка не в счёт, с этим понятно. Ещё, конечно, на посещения баров, концертов - ту немногую толику развлечений, что я себе позволяю, и что бывает мне иногда нужна. Ну, и на бензин...

Но ничего, когда-нибудь я начну работать на заказ, может быть, не здесь, а в Москве, и кто знает, а вдруг! Всё ещё только начинается, и времени впереди ещё много.

Ведь правда, Марта? Мы ещё покажем себя...

Иногда я устраиваю пиршество, покупаю разных дорогих продуктов. Я люблю готовить, особенно, мясо, рыбу и разные салаты. Единственное, что я не очень люблю, так это печь. Да и то потому только, что не люблю сладкое.

Изредка я напиваюсь, но обычно я пью очень умеренно. Раньше другое дело, бывали времена, когда я пил просто по-чёрному, но ничего хорошего из этого так и не вышло. Мне не удалось изменить своё сознание, как я того добивался, чтобы увидеть то, чего нет. Наверное, потому что я и не должен был этого делать, ведь ты есть, и тебя не нужно придумывать и пытаться увидеть тебя там, где тебя никогда не было.

Теперь все мои опыты с алкоголем и наркотой кажутся мне ребячеством. Так оно и было, наверное. Я был как ребёнок - несчастный и одинокий, он ищет увидеть то, чего нет, пытаясь жить в придуманном мире, и вдруг начинает бояться призраков, которых сам же придумал.

Да, я знаю, Марта, всё это так, но мне никогда не хватало терпения, чтобы просто сидеть и ждать.

Я бы никогда не смог просто ждать, но теперь всё это уже неважно.

Теперь можно всё.

Марта!..

5

Мы договорились, что я приду часам к четырём. Это было на другой день после нашей поездки в Польшу.

- И не вздумай где-нибудь пообедать,- предупредил Слава.

- О'кей,- сказал я.- Буду иметь в виду.

Я доехал на маршрутке до Театральной, купил вино в магазинчике на Гвардейском проспекте и оттуда пошёл пешком.

Они уже ждали меня.

- Проходи,- весело сказал Слава. Я вошёл в комнату. Нина поднялась мне навстречу с дивана.

Она сделала новую причёску.

- Привет,- сказала она.

- Это к столу,- я протянул ей пакет с фруктами и вином.

- Спасибо,- сказала она и, заглянув в него, достала бутылку.- А что это?

- Вино,- сказал я.

- Ну-ка, ну-ка,- попытался забрать у неё бутылку Слава.

- Я ещё не рассмотрела,- сказала она, отталкивая его руку. Он сделал обиженное лицо, но тут же улыбнулся.

- А я на рынок сходил,- сказал он.- Тут близко, через улицу.

- Да,- сказал я.- Удобно.

- Взял хорошей говядины, сделал "чили кон карне". Ты пробовал когда-нибудь "чили кон карне"?

- Нет,- сказал я.- А что это?

- На,- Нина отдала Славе бутылку и повернулась ко мне.- Ну что, можно собирать на стол?

- Давай, давай, конечно,- ответил за меня Слава.- Это очень вкусная вещь, ты оценишь.

Нина ушла на кухню и стала доставать тарелки.

Я огляделся по сторонам.

- Уже совсем другой вид.

- Да?- сказал он, ставя бутылку на журнальный столик.- Да.

- Картинки повесили.

- Это Нина,- сказал он.- Она любит всё это.

- А ты?

- Я тоже. А это вот,- показал он,- она сама сделала и подарила мне.

- Что, сама нарисовала?

- Нет, купила, но сама вставила в рамку и всё такое... Хочешь посмотреть наши фотографии?

- Да,- сказал я.- Попозже.

- Вот,- сказал он.- Это наши книги.

- Да, я вижу.

- Видишь, телевизор привезли...

- Только смотреть по нему нечего,- сказала Нина, появившись со стороны кухни.- Всего два канала ловится. Это не то что в Москве одиннадцать.

- Будет больше,- пообещал Слава.- Вот заработаю сейчас денег, купим нормальную антенну, будет больше.

- Намного ли?- сказала она.

- А вы купите спутниковую,- посоветовал я.

- Зачем?- сказала она.- Всё равно же языка не знаем.

- Я знаю,- возразил Слава.- Английский. И ты знаешь.

- Я не знаю.

- Вот бы и подучила заодно...

- Зачем?- сказал я.- Можно купить антенну НТВ-плюс...

- Надо будет купить, конечно,- сказала Нина.- А то тоска жуткая. Ты сам, наверное, будешь накладывать?- сказала она Славе.

- Как хочешь,- сказал он.- Могу и я.

Они ушли на кухню.

- Миша!- крикнул он мне.- Пойдём сюда!

Я вышел из комнаты.

- Садись,- он кивнул мне на табуретку.- Сейчас всё будет.

- Я принесу вино,- сказал я и, вернувшись в комнату, взял со столика бутылку.

- Там бокалы в серванте захвати, пожалуйста!- крикнул Слава.

- Я сама,- Нина вошла в комнату и, взяв из серванта бокалы, сказала:

- Может быть, музыку включим? Или радио?

- Давай,- сказал я.- А что у вас есть?

- Сейчас услышишь,- сказала она и включила магнитофон. Прибавила громкость. Матиа базар. "Римские каникулы".

Я кивнул. Здорово.

- Нравится?- улыбнулась она.- Ну пойдём.

На столе уже стояли тарелки с чем-то мясным, посыпанным тёртым сыром.

- Это и есть "чили кон карне"?- спросил я, присаживаясь к столу.

- Пробуй,- сказал он, открывая штопором бутылку.

Он налил всем вина.

- Ну,- сказал он, подняв бокал.- Выпьем?

Мы отпили из бокалов.

- А ничего вино,- сказал он, разглядывая этикетку.- В первый раз вижу такое. Где ты его купил?

- Да, очень хорошее,- согласилась Нина.- Тоже немецкое?

- Немецкое,- сказал я.- То есть, итальянское, но немецкого розлива.

- Здесь, по-моему, всё немецкое,- сказала она.- Или польское.

- Ну почему же,- возразил я.- Не всё.

- Ещё литовское,- сказала она.

- А где такое продаётся?- спросил Слава.

- Надо места знать,- сказал я.- Я покажу тебе. Это недалеко от вас.

- Ну как?- сказала она, кивнув на мою тарелку.- Нравится?

- Бесподобно,- сказал я.

- Только перца многовато,- сделала замечание Нина.

- А мне нравится,- сказал я.

- Да ей тоже,- сказал Слава.- Это она так говорит.

- Можно было положить чуть-чуть поменьше,- сказала она.

- А как это делается?- поинтересовался я.

- Берётся фарш,- объяснил он,- только не покупной, а из куска говядины, чтобы совсем не было жира, и мясо желательно парное. Потом с перцем и приправами тушится в помидорах. Добавляется фасоль, кукуруза, сверху посыпается сыром...

- Наверное, всё дело в приправах,- предположил я.

- Да,- сказал он.- Именно в них. Ну что, допили?

Он взял бутылку.

- Давайте ещё?

Нина кивнула и придвинула ему свой бокал.

- Даже пот прошиб,- сказал я, вытирая лоб.- Классная штука.

- Я же сказала, что ты сделал слишком остро.

- Тебе не нравится?- спросил он, протягивая мне бокал.

- Наоборот,- сказал я.- Здорово.

- Я так ещё поливаю "Табаско",- сказал он.

- Вот это называется "Табаско"?- спросил я, беря со стола маленькую бутылочку с непрозрачной, кирпичного цвета жидкостью.

- Осторожно!- поспешно сказала Нина, видя, что я собираюсь налить это себе в тарелку.

- А что?- сказал я.

- Попробуй сначала,- сказала она.

Я капнул немного на палец и лизнул. Слава с интересом наблюдал за мной.

- Ну как?- спросил он.

- Ужас!- сказал я, возвращая бутылочку на стол.- Всё горит во рту.

- Я же тебя предупреждала,- сказала Нина.

- А мне нравится,- сказал Слава, пожав плечами.- Мы раньше, когда ходили по Москве, я везде носил с собой бутылочку "Табаско". Помнишь, как мы в "Макдональдсе" снимали крышку с биг-мака и поливали его "Табаско"? А все смотрели на нас и думали, где это тут такой соус выдают?

- Помню,- сказала она с грустью в голосе.- Теперь остаётся только вспоминать.

- Здесь тоже есть что-то вроде "Макдональдса",- сказал я.- Называется "Смак".

- Да,- сказала она.- Я пробовала. Но, по-моему, "Макдональдс" всё-таки лучше.

- Да ладно тебе,- сказал Слава.- Не в этом счастье.

- Слышали, какой в Москве снег?- сказал я.

- Да,- сказала Нина.- Это ужасно.

- Может, тебе ещё подложить?- спросил меня Слава.

- Нет, что ты,- сказал я.- Спасибо. Я это-то с трудом доедаю.

- Ты так мало ешь?- сказал он.

- А разве это мало?

- А тебе?- спросил он у Нины.

- Нет,- сказала она.- Мне не надо.

- Как хотите. А я себе положу ещё,- сказал он и положил себе добавки.

- Но что здесь, действительно, здорово, так это рыба,- сказала Нина.- Такого изобилия я нигде не видела!

- Да,- поддержал её Слава.

- Идёшь по рыбному ряду и наслаждаешься запахом свежей рыбы. Это, конечно, чудо какое-то.

- Их уберут скоро,- сказал я.- Летом эти ряды убирают, то есть, ряды останутся, но рыбу с них уберут.

- А почему?- удивилась Нина.

- Как почему,- сказал Слава.- Жарко же будет.

- А где же её будут продавать?

- В павильонах,- сказал я.

- Мы тут готовили вчера,- сказал Слава.- Взяли двух судачков, и на пару их...

- Я хочу всё-всё попробовать!- сказала Нина.- В этом городе можно есть одну рыбу.

- Да,- согласился я.- Пока не надоест.

- Неужели это может когда-нибудь надоесть!- не поверила Нина.

- А не сходить ли нам ещё за вином?- предложил Слава, выливая в бокалы остатки.- Уж больно хорошее оказалось.

- Давай,- поддержал я.- Сходим.

- Ты всё?- он забрал у меня тарелку.

- А меня, значит, одну оставляете?- сказала Нина.

- Да мы ненадолго,- сказал он.- Ведь тут близко?

- Тут везде близко,- сказал я.

- А то, хочешь, пойдём с нами?

- Да нет,- сказала она.- Идите вдвоём. Ты не знаешь,- спросила она меня.- Как тут с работой?

- Не знаю,- сказал я.- Вроде бы, неважно.

- Я хочу устроиться на работу,- сказала она.- Я не буду дома сидеть.

- Да можно, можно здесь найти работу!- заверил её Слава.

- Конечно,- сказал я.- А какую ты хочешь работу?

- Не знаю,- сказала она.- Какую-нибудь. Я бы дала объявление в газету, но как мне будут звонить, если у нас даже телефона нет!

- Поставят,- сказал Слава с лёгким раздражением.

- Когда!

- Скоро.

- Скоро - понятие растяжимое,- сказала она.- А здесь, как мне кажется, время течёт совсем по-другому, и в это слово вкладывается совсем другое значение.

- Это точно,- согласился я.

- Да?- сказала она.- Ведь правда?

- Правда,- подтвердил я.- Хотя я давно не был в Москве и уже почти забыл, как оно там...

- А когда ты уехал?- спросила она.

- В девяносто первом.

- До путча или после?

- До,- сказал я.

- Давно,- сказала она.- Я в восемьдесят девятом только приехала поступать... Москва сильно изменилась с тех пор. А сколько лет ты там прожил?

- Шесть.

- Ну что, идём за вином?- сказал Слава, вставая и убирая со стола тарелки.

- Идём,- сказал я, тоже вставая.

- Мы ненадолго,- сказал он Нине.

Она вышла вслед за нами в прихожую.

- Но что здесь ужасно, так это вода.

- Что?- сказал я.

- Вода,- сказала она.

- Но у вас же есть вода.

- А что, её может не быть?- удивилась она.

- Во многих домах выше второго этажа нет воды, или почти нет.

- Но это же ужасно!

- Да уж.

- У нас есть,- сказал Слава.

- Да,- сказала она.- Только в полночь её отключают.

- Но только горячую!

- Это не только у вас,- успокоил я.- Во всём городе на ночь отключают горячую воду.

- Но зачем? Зачем они это делают?

Я пожал плечами.

- Это ужасно,- она покачала головой.- Я никогда не смогу к этому привыкнуть. А если ночью захочется принять душ?

Я снова пожал плечами и улыбнулся.

- Приходится приспосабливаться.

- Ну, мы пошли,- сказал Слава, открывая дверь.

- Видишь?- сказал он, кивнув на окна, когда мы вышли из дома.

- Что?- не понял я.

- Нина,- сказал он.- Видишь, как она?

- А что такого?- сказал я.- Я ничего не заметил.

- Ну, при тебе она ещё ничего...

- Ты слишком болезненно на всё реагируешь,- резко сказал я.- Да тебе просто повезло, что тебя любит такая женщина! Я вообще не понимаю, как тебе удалось вытащить её сюда из Москвы.

- А это заметно, что она меня любит?

- А как это должно быть заметно?- сказал я.- Одно то, что она приехала сюда за тобой...

- А,- помрачнев, сказал он.- Ну да.

- А вообще, заметно, конечно...

- Ну да,- тем же тоном повторил он.

- Ну, не знаю,- сдаваясь, сказал я.- Может быть, тебе виднее. Может быть. Может быть, вообще, любовь - это не экспортный товар, и её нельзя перевозить с места на место, возить её повсюду за собой как багаж. Может быть, она как цветок, который нельзя пересаживать в другую почву...

- Да нет,- перебил он.- Дело не в этом. Ведь я люблю её, даже больше чем раньше, я смотрю на неё, и мне плакать хочется, так я люблю её, но она говорит: "Ради тебя я пожертвовала всем - работой, друзьями, любимым городом, и приехала сюда, так делай же что-нибудь!" Как будто я ничего не делаю...

- Не ты ли мне говорил, что любовь выставляет условия?

- Дело не в этом,- сказал он.- Просто любовь бывает неблагодарна...

- Ты всё время говоришь: "Дело не в этом",- но в чём же тогда? И какой тебе ещё нужно благодарности, кроме самой любви?

- Не знаю,- тоном безысходности сказал он.- Я просто не знаю, что делать. Меня поджимает время, денег на жизнь почти не осталось. Кончится тем, что мне придётся искать работу.

- Всем приходится работать.

- Да,- сказал он.- Но что называть работой?

- Я тоже работаю.

- Да,- сказал он.- Но если я устроюсь на работу, можно забыть про кофейню, у меня просто не останется на неё времени. Но для чего тогда было сюда приезжать? И как я объясню это ей?

- А придётся объяснять?- спросил я.

- Придётся,- сказал он.- Конечно, придётся.

- Ты знаешь,- осторожно сказал я.- Иногда должно просто пройти время. Всё забудется и простится...

- Само собой ничто не устроится,- возразил он.- Всё равно придётся что-то со всем этим делать...

- Помнишь, ты рассказывал мне, что когда вы с ней только познакомились, она спросила тебя: "Какой ты хочешь, чтобы я была?" Помнишь?

- И что?- сказал он.- К чему ты это вспомнил?

- Это всё равно, как если бы она сказала: "Каким ты обещаешь мне быть?"

- Может быть, и так,- согласился он.- И что это доказывает?

- Да ничего это не доказывает,- сказал я.- Каких доказательств ты всё время ищешь и для чего? Доказательств любви?

- Если бы она узнала, что я обсуждаю с тобой наши с ней отношения, она не простила бы мне этого.

- Она не узнает,- заверил его я.- Я ничего не скажу ей.

Пусть это будет ещё одна тайна в этом городе тайн. Ведь так ты его называешь? Город призраков и теней, где всё непросто, и всё неспроста. Он молчит и тем самым позволяет приписывать ему любые свойства и творить легенды.

- Я так сказал?- удивился он.- Ну нет, он вовсе не молчит. Это не молчание, а скорее, недосказанность... Нам на ту сторону?

- Да.

Мы перешли улицу и повернули к зданию мэрии.

- Для меня этот город и всё, что происходит со мной здесь - это моё зеркало,- сказал он.- Я не хочу кривляться, глядя в него.

- Подумаешь!- фыркнув, сказал я.- Экая важность. Мы все кривляемся, глядя в зеркало, когда бреемся.

- У тебя иезуитский ум,- сказал он.- А ведь Кёнигсберг - протестантский город?

- Не знаю,- сказал я.- Тебе лучше знать, каким ему должно быть.

- Ты очень язвителен,- сказал он.- А я всего лишь хочу сделать этот город чуточку лучше.

- Так значит, всё это нужно для города, да?

- Да,- сказал он.

- Так может, ты уже перерос свою идею? Может, тебе пора баллотироваться в мэры?

- Я знаю, чего я хочу. И это не власть.

- Ну конечно,- согласился я.- Всё начинается с малого. Вот и в любви...

- А что в любви?- сказал он.

- Поначалу никто и не помышляет о власти над тем, кого любит, а потом... Всякий Рубикон когда-нибудь оказывается перейдён, иногда почти сразу же, а иногда спустя месяцы или годы, и не всегда это происходит заметно.

- К моей идее кофейни это не имеет никакого отношения.

- А к любви?

- Что?

- Да нет,- сказал я.- Ничего.

- Ладно,- сказал он.- Где этот твой магазин?

Когда мы вернулись, Нина уже успела заварить чай.

- А зачем чай?- сказал Слава.- Мы же вино принесли.

- Я хочу чай,- сказала она.

- А вино?- сказал он, держа бутылку в руке.- Вино не будешь, что ли?

- Почему,- сказала она.- Буду. Разве одно другому мешает?

- Да нет,- сказал он.- Ладно.

- Ну спасибо, что разрешил,- сказала она.- А ты будешь чай?- спросила она меня.

- С удовольствием,- сказал я.- Только чуть позже.

Слава откупорил бутылку.

- Неси бокалы,- сказал он мне.- Только не перепутай.

- Я уже вымыла их,- сказала Нина.- И поставила в сервант.

- А зачем?- сказал Слава, вставая с кресла.

- А что, не надо было?

Она включила музыку. Челентано.

- Ура,- сказал я.

- Обожаю итальянцев!- сказала она.

- Хороший народ,- подхватил я.- Душевный, и такие эстеты. И музыка у них такая...

- Солнечная!

- Да.

- А здесь всегда так мало солнца?

- Нет, не всегда,- сказал Слава, протянув нам бокалы.- Ну что, за что выпьем?

- За Италию,- сказал я.- И солнце.

- И за меня!- воскликнула Нина.

Слава предложил проводить меня.

- Задно и прогуляемся,- сказал он Нине.- Погода такая хорошая, а ты дома весь день!

- Он меня насильно заставляет гулять,- пожаловалась она мне.

- Погода, и правда, хорошая,- согласился я.- Но я поеду на трамвае. Мне удобно ехать отсюда, до самого дома без пересадок.

- У тебя какие-нибудь спешные дела?- сказал Слава.- Пошли бы пешком, прогулялись...

- Да нет,- сказал я.- Вы лучше сами прогуляйтесь. А я как-нибудь ещё заеду.

- Завтра,- уточнил он.

- После работы?

- Завтра же суббота,- засмеявшись, сказала Нина.

- Да,- сказал я.- Верно. Надо же, совсем из головы вылетело.

- Так что?- сказал Слава.- Как?

- А давайте съездим куда-нибудь!- предложила Нина.

- Давайте,- сказал я.- А куда?

- Давайте в Светлогорск! Мне там так понравилось...

- Значит, завтра?- сказал Слава.

- Нет,- сказал я.- Давайте лучше в воскресенье. Завтра у меня кое-какие дела...

- В субботу?- недоверчиво сказал он.

- Да,- сказал я.- А что?

Мы стояли в прихожей, и я пытался открыть замок.

- Нет, не так,- сказала Нина. Она отстранила меня и открыла сама.

- Ладно,- с некоторым разочарованием уступил Слава.- Значит, в воскресенье. Договорились?

- Да.

- До воскресенья?- сказала Нина.

- До воскресенья,- сказал я.

- Пока,- махнул мне рукой Слава и закрыл дверь.

- Не знаю, Марта,- сказал я, расхаживая по комнате со стаканчиком водки.- Не знаю, зачем ему это? Зачем так настойчиво хочет он во всём разобраться, словно бы от этого зависит вся его жизнь. Почему бы ему не оставить всё это и самого себя в покое?

Я допил стаканчик, поставил его на подлокотник кресла и сел на диван, обняв одной рукой Марту.

- Что он ищет найти, если всё вокруг для него - зеркало?

Я посмотрел на неё.

Она сидела лицом к окну, и в её глазах отражалось небо.

Я зарылся лицом в её волосы и замер так, вдыхая их запах.

- Подожди,- шепнул я ей на ухо.- Я ведь совсем забыл. У меня есть для тебя подарок.

Я поднялся с дивана и принёс из прихожей маленькую картонную коробочку.

- Посмотри!- сказал я, доставая из неё фарфоровую статуэтку девочки и мальчика. Мальчик держал в руке букет роз и тянулся поцеловать девочку, которая сидела на скамеечке, держа на коленях собачку,- на ней была шляпка и нарядное платьице, и, скромно потупив взгляд, она принимала его поцелуй.

- Красиво, правда?

Она улыбалась, и в глазах её было небо.

- Тебе правда нравится?- спросил я.

В воскресенье мы ездили в Светлогорск (или Раушен - названия ничего не меняют).

- Такая насыщенная неделя получилась!- восторженно сказала Нина.- И всё благодаря тебе.

- Да ну что ты,- сказал я.- Купите машину, будете ездить сами...

- Когда это ещё будет!- сказала она.

После этого дня мы долго не виделись. Слава звонил, время от времени заезжал ко мне на работу поделиться своими неудачами.

- Я просто не могу понять этих людей!- возмущался он.- Как может им быть всё настолько безразлично, ведь это же их город!

- Ты хочешь сказать, как можешь им быть так безразличен ты?

- Да разве я только для себя хочу сделать это! Я ведь и город хочу сделать лучше, а значит, и их жизнь!

Он спрашивал, может быть, он что-то говорит не так?

- Мне очень трудно найти с этими людьми общий язык. Может быть, я что-то не так делаю?

- Дело в том, что они тебя не знают. Надо пожить здесь, чтобы тебя узнали, заслужить доверие... Тогда будет другой разговор.

- Да причём тут я! Причём тут, вообще, конкретный человек, ведь суть в самой идее! Они же должны видеть, что идея хорошая, так почему бы не вложить в это деньги? Ведь я на всё готов.

- Важна не столько сама идея, сколько то, от кого она исходит.

- Значит, они мне не доверяют?- сказал он.

- Они просто недостаточно хорошо знают тебя.

- А тебя? Ведь ты местный. Может быть, тебе будет проще объяснить...

- Видишь ли,- сказал я.- Я не так давно брал уже взаймы - не так много, как нужно тебе, но всё-таки - и думаю, что временно израсходовал свой лимит доверия. Надо рассчитаться сначала, а там посмотрим.

- Ты говоришь про частных лиц. А банки?

- Банки кредитов не дают, ты же знаешь. А если и дают, то под такие проценты, что не захочешь. Да и под какой залог ты просишь? Под бизнес-план? Но это смешно.

- Ну, не знаю. Что же тогда делать?

- Ждать. Может быть, что-то изменится.

- Ну спасибо! Посоветовал, нечего сказать.

Мне нравилось его упорство и нежелание сдаваться, но чем я-то мог помочь ему? Заложить квартиру? Или ходить вместе с ним уговаривать наших банкиров? Они послали бы меня точно так же, как и его. На что он, вообще, рассчитывал?

Он продолжал занимать деньги,- кто-то ещё давал ему в долг,- но у меня не просил ни разу, а сам я не предлагал.

Прошёл ещё месяц. Он больше не заезжал. Иногда, правда, звонил, приглашал в гости, но каждый раз как-то уж очень неудачно, и я отказывался от приглашения, извинялся, обещал как-нибудь на днях зайти. И не заходил.

А потом позвонила Нина.

Это было двадцатого мая, хотя, может быть, я путаю, и это было на день раньше или позже, но где-то в этих числах.

Она позвонила мне домой и сказала: "Давай встретимся".

- Давай,- сказал я.- Когда?

- Сегодня,- сказала она.

- А где?

- А нам телефон поставили!- сообщила она.

- Да?- сказал я.- Поздравляю.

- Давай знаешь где? Помнишь, ты говорил, что есть такая кофейня, ну, не кофейня, а я не знаю... "Двенадцать стульев" называется.

- Помню,- сказал я.- Давай. Во сколько?

- Давай мы встретимся пораньше, а Слава подойдёт уже туда. Он ведь знает, где это?

- Конечно, знает,- сказал я.- Я ему показывал.

- Ну вот,- сказала она.- Ты когда сможешь подъехать?

- А как он узнает, где мы?

- А он знает,- сказала она.

- Зачем же тогда ты меня спрашиваешь, знает ли он, где это место?

- Ну ладно,- сказала она.- Неважно. Когда ты подъедешь?

- Да хоть сейчас,- сказал я.

- Тогда я жду,- сказала она.- Ладно?

- Ладно,- сказал я.

- Я жду,- сказала она и положила трубку.

Мы приехали, спустились по лестнице в кафе и заняли столик.

Она заказала "дайкири", а я себе пиво.

Она сразу же закурила, и вообще много курила в тот вечер. Я спросил её, во сколько подойдёт Слава. Она пожала плечами: "Не знаю".

- Вы разве с ним не договорились?

- Договорились,- сказала она.- Но ты же его знаешь.

- Нет,- сказал я.- Не знаю.

- Неизвестно, что ему взбредёт в голову,- сказала она.- Но что бы ему ни взбрело в голову, он будет делать всё с самым невинным видом.

- По-моему, ты неправа,- осторожно возразил я.- Вид у него чаще всего виноватый.

- Ну конечно, ты будешь его защищать,- сказала она.- Как же, мужская солидарность!

- Как тебе нравится здесь?- спросил я.- Уютный подвальчик, правда?

Она огляделась.

- Неплохо,- сказала она.- Только очень странно.

- Странно, да?- сказал я.

- Один зал такой, этот - другой... И эти часы, зачем они здесь?

- И ни одного одинакового стула,- добавил я.- И столы все разные, да и вообще, обои в баре...

- И правда, ужас,- согласилась она.

- Здорово, правда?

- Что же в этом хорошего?- удивилась она.

- Это своеобразный стиль. Ты не заметила, что здесь даже стены одного дома бывают порой выкрашены в разные цвета?

- Да,- сказала она.- И даже фасады раскрашивают.

- Значит, заметила?

- Ну конечно. Осталось только оклеить стены этого зала четырьмя разными видами обоев.

- А что,- засмеялся я.- Это идея. Но разве тебе здесь плохо?

Она поёрзала на своём стуле, словно решая, удобно ли ей сидится.

- Ничего,- наконец согласилась она.- Только "дайкири" они делать не умеют.

- "Дайкири" редко где делают правильно,- сказал я.

- Здесь?

- Вообще.

- А откуда ты знаешь?- сказала она.

- Ну, у меня остались в Москве знакомые, я иногда наезжаю туда...

- А,- кивнула она.- Понятно.

- Ты, наверное, хотела о чём-то поговорить со мной?- сказал я.

- Да,- сказала она.- А как ты догадался?

- Ну, не зря же ты так устроила, что мы пришли сюда раньше твоего мужа.

- А ты знаешь,- сказала она,- мы ведь с ним не расписаны.

- Знаю,- сказал я.- А какая разница?

- Почему же ты называешь его моим мужем?

- Потому что он считает тебя своей женой,- сказал я, пододвигая ей пепельницу.

- И пепельницы здесь менять не умеют,- сказала она.

- Не умеют,- согласился я.- О чём ты хотела поговорить?

- Не торопи меня,- сказала она.

- Хорошо, не буду.

Мы посидели минуту-другую молча. Наконец, она сказала: "Вот объясни мне..."

- Да?- сказал я, приготовившись слушать.

- Объясни мне, как может человек, который говорит, что любит меня, нет, не так... Разве можно...

- Не заботиться совсем о тебе,- подсказал я.

- Да,- сказала она.- Наверное, так. Грубо, но точно.

- Разве я сказал грубость?- удивился я.- Что ж, извини... Ещё одну пива,- сказал я официантке. Она кивнула и, сменив пепельницу, ушла.

- А я бы выпила кофе,- сказала Нина.

- Может быть, хочешь чего-нибудь перекусить?

- Нет,- сказала она.- Только кофе.

- Ты была уже в "Старой башне"?- спросил я.

- В кофейне? Да,- сказала она.- Мы уже посетили.

- Ну и как тебе там?

- Неплохо,- сказала она, сделав неопределённый жест и без особого восторга в голосе.

- Не понравилось?

- Почему,- сказала она.- Понравилось...

Принесли моё пиво.

- И кофе, пожалуйста,- попросил я.

- Какой кофе?- уточнила официантка.

- Тебе какой?- спросил я у Нины.

- А какой у вас есть?- спросила она у официантки. Та улыбнулась и исчезла.

- Что это значит?- спросила Нина, повернувшись ко мне.

- Не знаю,- сказал я.

Нина затушила сигарету и, пожав плечами, сказала: "Странно здесь отвечают на вопросы".

Вернулась официантка и подала меню.

- А,- сказала Нина.- Понятно. А то мы гадаем, куда вы ушли...

- Так быстро,- добавил я.

Официантка продолжала молча улыбаться.

Неспешно изучив меню, Нина заказала себе кофе по-шотландски.

- Так вот,- сказал я после того, как она отдала меню, и официантка ушла.- Эту кофейню, или этот бар, уж не знаю, держит та же хозяйка, что и кофейню в "Старой башне".

- Да?- сказала Нина.- Ну и что?

- Ничего,- сказал я.

- Ты знаешь, я ведь не хотела ехать сюда.

Я посмотрел на неё, ожидая продолжения.

- Там, в Москве, осталась вся моя жизнь,- сказала она,- мои друзья, жизнь, понимаешь, жизнь! Но я поехала. Я думала, что смогу без него, но не смогла. Только ради него, понимаешь? А теперь получается как замкнутый круг - если он пойдёт устраиваться на работу, то будет то же самое, что и в Москве, только хуже. А если нет - то будет вообще ужасно. Я просто не знаю, как жить...

- Значит, ты всё ещё веришь в его идею?

- Причём тут идея!- с досадой сказала она.- Идея может быть самой хорошей, но он же ничего не делает!

- Напротив, он очень старается. Может быть, не его вина в том, что ничего у него пока не получается? Здесь не бывает всё так быстро.

- Нигде не бывает,- сказала она.

- Ну вот видишь.

- Да ничего я не вижу!- сказала она.- Я вижу совсем не то, что хотела бы видеть. А он говорил с тобой об этом?

- Говорил, конечно.

- Да? И что он говорил? Он говорил обо мне?

- Да,- сказал я.

- И что?

- Что он любит тебя. Не может без тебя жить.

- Он тебе так сказал?

- А разве это не правда?

- Правда,- сказала она.- Наверное, правда.

- И ещё он сказал, что ты бы его убила, если бы узнала, что он обсуждает со мной ваши с ним отношения.

- Понятно,- сказала она.- Значит, я не должна с тобой говорить об этом, да? Ты чувствуешь себя неловко от того, что обсуждаешь со мной это, да?

- Почему же,- сказал я.

- По-моему, ты более реалистично смотришь на вещи,- сказала она.- А он всю жизнь мечтает о том, как было бы хорошо, если бы мир был иным. Не таким, какой он есть.

- И ты думаешь, я лучше знаю, как жить в этом мире сегодня?

- Мне кажется, да,- сказала она.

- А вдруг у него получится?- сказал я.- Представляешь? Он приехал сюда, влюбился в этот город и хочет сделать что-то хорошее...

- Думаешь, я ревную его к этому городу?

- Нет.

- Я очень ревнива,- сказала она.- Я знаю, но я никогда не изменюсь.

- Ты уже меняешься.

- Это так заметно?

- Он делает всё это и ради тебя тоже...

- Ты сказал, что я изменилась,- перебила она меня.- А как изменилась?

- Не понимаю,- сказал я.

- Ну, в чём это проявляется?

- Это так важно?

- Да.

- А по-моему, важно, что он делает всё это ради тебя.

- Нет,- категорично сказала она.- Если бы это было так, он не требовал бы от меня жертв. Если бы это было так, мы остались бы в Москве. Я не хотела приезжать сюда.

- Может быть,- сказал я.

- А ты думаешь по-другому?

- А что я? Я исповедую абсолютную любовь, безусловную любовь, и иной не мыслю и не признаю.

- Но это же детство,- со снисходительной улыбкой сказала она.

- Может быть,- сказал я.- Но такова уж, видно, моя миссия в этой жизни на этой земле - исповедовать абсолютную любовь. И потом, ты сама-то знаешь, что правильно, а что нет? Всё, во что ты сегодня веришь и в чём убеждена, через год или через месяц может показаться тебе совершеннейшей глупостью.

- Не надо было уезжать из Москвы...- сказала она.

- Он почувствовал себя в Москве ненужным, затерянным, лишним...

- А здесь чувствую себя лишней я,- резко сказала она.

- Ты уже устроилась на работу?- спросил я.

- Нет,- сказала она, покачав головой.

- Пыталась?

- Пыталась.

- И что?

- Я не хочу говорить об этом,- сказала она.- Что ты думаешь о его идее? Только честно.

- С кофейней?

- А у него есть другие?

- Да неплохая идея,- сказал я.- Почему бы и нет?

- Я не о том,- сказала она.- Можно ли здесь вообще что-то изменить?

- В Кёниге? Всё в этом мире меняется. Вот только не всегда так, как хотелось бы...

- Неужели он не понимал этого, когда ехал сюда? Что всё будет не так, как он думает.

- Наверное, кто-то ему что-то пообещал. Странно, конечно, что он так легко поверил. Наверное, очень хотел поверить. И наверное, ничто его в Москве не держало.

- Его, может, и нет. А меня?

- Не знаю. Но как он рассказывал, вы там не слишком-то богато жили. Бедствовали, можно сказать.

- Это он так сказал?

- Нет, это я так подумал.

- А,- сказала она.- Понятно. Но теперь-то лучше не стало.

- Он старается,- сказал я.- И я хотел бы помочь ему, но что я могу? Никто не даст сейчас деньги под идею, которая звучит как химера. И дело не в том, что он плохо объясняет, просто он здесь человек чужой, его никто ещё не знает... А тут какая-то идея непонятная, он приходит с горящими глазами и начинает доказывать, что без этой кофейни в городе вообще не жизнь. Но они же как-то жили без неё столько лет, и ничего.

- И что же делать?

- Не знаю. Время покажет.

- Понятно,- констатировала она.- Значит, никто ему денег не даст. И ничего у него не получится.

- Но вы уже здесь!- возразил я.- И твоя, и его жизнь уже изменилась, ты уже начала меняться, и ведь однажды ты поверила в него...

- Может быть, я совершила ошибку,- сказала она.

- Нет,- сказал я.- Потому что это любовь. Никто ничего не знает заранее...

Подошёл Слава.

- Привет,- сказал я ему.- Присаживайся.

- И ты тут?- сказал он, садясь.- А почему вы здесь? Там же лучше.

- Где?- сказала Нина.

- Там,- сказал он.- В том зале.

- Тебе там больше нравится?- сказала она.- А мне больше нравится здесь...

- Мы тут говорили о твоей идее с кофейней,- сказал я.

Нина сделала мне предостерегающий жест, но я прикинулся, что не увидел этого.

- Да,- сказал он, чуть заметно напрягшись.- И на чём вы сошлись?

- Ни на чём,- сказал я.- Мы поспорили.

- О чём?- спросил он Нину. Она изобразила смешок.

- Мы говорили о том,- сказал я,- что, созерцая ночное небо в надежде узреть счастливую звезду, надо всё-таки, хоть изредка, поглядывать под ноги. Как в той истории с Зеноном, был такой философ.

- Я знаю,- сказал он.

- А я и не сомневался, что ты знаешь,- сказал я.- Ты всё знаешь.

- Ой,- поморщился он.- Давай без иронии!

Подошла официантка.

- Мне кофе,- сказал он.

- Какой кофе?- сказала она, и улыбка её стала несколько растерянной.

Нина засмеялась. Я тоже. Слава недоумённо посмотрел на нас, потом перевёл взгляд на официантку.

- А какой у вас есть?

- Разный,- сказала она.- Я сейчас принесу вам меню.

И ушла.

- Чего вы смеётесь?- спросил Слава.

- Да так,- сказал я.- Ничего. Взял бы лучше пива. С пивом тут проще. Выпил бы со мной за компанию.

- Нет,- сказал он.- Я пью только кофе.

- Сегодня или вообще?- спросила Нина.

- Сегодня,- сказал он.

- А я думала, у тебя какой-нибудь новый заскок с этой твоей кофейней,- сказала она.

- Так, понятно,- сказал он и посмотрел на меня.- Так о чём вы тут говорили?

Вернулась официантка с меню.

- Спасибо,- сказал он и, раскрыв его, стал искать страницу с перечнем кофе.

- По-шотландски,- сказал он, закрывая меню и отдавая его официантке.- И ирландский безалкогольный.

Нина прыснула.

Официантка жалко улыбнулась и сказала: "Два сразу?"

- Да,- сказал он.- Два сразу.

Она кивнула и ретировалась.

- Да что с вами такое!- возмутился он.

- Ничего,- сказал я.- Просто Нина тоже заказала себе кофе по-шотландски.

- Ну и что?- не понял он.

- Ничего,- сказал я.

- Ничего,- сказала Нина.- Не обращай внимания.

- Нина пожаловалась, что ты упорно не хочешь искать работу,- сказал я.- И тем самым, принуждаешь искать работу её. И ты знаешь...

- Да, и что?- сказал он.

- Ты знаешь, мне это тоже непонятно. Неужели ты собираешься жить за её счёт?

- Не надо,- попросила Нина.- Я не хочу обсуждать это втроём.

Но он уже не реагировал.

- А почему это ты решил, что я собираюсь жить за чей-либо счёт?- сказал он, начиная заводиться.- Я беру деньги в долг, да, мне приходится, и это непросто! Может быть, ты думаешь, что это самый простой путь, но это совсем не просто, тем более, здесь, где у меня нет ещё настоящих друзей...

- Спасибо за искренность,- сказал я.- Но я прекрасно знаю, как это непросто, и не нужно меня в этом убеждать.

- Ну, извини,- сказал он.- Я не хотел.

- Что ты не хотел?- сказал я.

- Давайте сменим тему,- предложила Нина.

Вернулась официантка, неся заказ.

- Ух ты,- сказал Слава.- И тут подают кофе в кофейнике!

- Разумеется,- сказал я.

- Почему разумеется?- не понял он.

- Потому,- сказала Нина.

- Понятно,- сказал он.- Что тут без меня было?

- Да ничего,- сказал я.- И не за что извиняться, тем более, передо мной. Я знаю, как это непросто, занимать деньги...

- Но зачем я это делаю!- сказал он, повышая голос.- Зачем, вот в чём дело! Чтобы прожить сегодняшний день? Да! Но это не цель. Сегодня, здесь я живу для того чтобы осуществить идею. Неужели это непонятно! И те деньги, что я занимаю - это ничтожная сумма по сравнению с той, которая мне действительно требуется. Я занимаю деньги вовсе не потому, что не хочу работать, или о чём вы там говорили...

- Браво,- прервал его я.- Блестящая речь. Только зачем ты мне всё это объясняешь? Меня это касается меньше всего.

- То-то и оно,- сказал он и, отпив через трубочку, тут же отпрянул.- Эй, а он горячий!

- Да,- сказала Нина.- Я тоже обожглась.

- А почему ты меня не предупредила?

- Боялась перебить тебя. Ты так хорошо говорил...

- Да?- сказал он.- А ты поняла, о чём я говорил?

- Разве для тебя это важно?- сказала она.

- Ну вот, пожалуйста!- сказал он мне.- Ты видишь?

- Что?- спросил я.

- С ней невозможно разговаривать.

- Да что ты,- сказал я.- А мы так мило беседовали...

- Вы что, сговорились?- сказал он.

- Напротив,- сказал я.- Нина полагает, что это мы с тобой в сговоре.

- Попробуй другой,- сказала Нина.

- Что другой?- спросил он.

- Кофе. А ты что подумал?

- Ты предлагаешь мне заняться рытьём норки,- сказал он ей.- Уютной, по возможности сухой и тёплой, но я не рою норки, землянки, или что там, да, я такой! Но я такой. И я один посреди пустыни, где дуют ветры, часто очень холодные. Ты готова разделить со мной этот риск? Я не прячусь от своей судьбы, и уж лучше я пройду по этой степи, может быть, страшной и необжитой, столько, сколько мне отпущено, чем зароюсь в землю, дрожа от страха. Там я всегда успею оказаться...

- А это портрет Чубайса в молодости,- сказал я, кивнув на портрет, висевший на стене за его спиной. Он обернулся.

- Что, правда?- сказала Нина.

- Да,- сказал я.

- А правда, похож,- согласился Слава.

- Похож,- сказал я.- И вообще, тут неплохо.

- Я что-то разошёлся, да?- сказал он, повернувшись ко мне.

- Да ладно...

- Чего уж там,- сказала Нина.- Мне-то не привыкать. Не знаю, как Мише...

- А мне понравилось,- сказал я.- По-моему, здорово сказано.

- Ну конечно,- сказала она.- Вы с ним заодно.

- Вот видишь?

- Вижу,- сказал он.

- Что ты видишь?- сказала она.

- Не ссорьтесь,- попросил я.- Давайте просто посидим, выпьем...

- Ей нельзя напиваться,- предупредил он.

- А я уже напилась,- с вызовом сказала она.- Ты разве не заметил?

- То-то я смотрю...

- Она шутит,- объяснил я.

- А вот ты, по-моему, уже пьяный,- сказал он.

Подошла официантка.

- Ещё пива,- попросил я.

- По-шотландски,- добавила Нина.

- Вам кофе?- спросила официантка. Мне стало смешно.

- Девушка,- сказал я ей.- Не воспринимайте всё так серьёзно. Принесите мне, пожалуйста, ещё одно пиво, а этой девушке "дайкири"...

- Нет!- крикнула Нина.- Мне ещё кофе по-шотландски!

- А ей кофе по-шотландски,- сказал я.- И всё.

- А вам?- спросила она Славу.

Он поднял голову.

- А мне ничего,- сказал он.- Разве я что-нибудь сказал?

- Хорошо,- сказала она и ушла.

- Что-то у вас обоих какое-то странное настроение,- сказал он.

- Правда?- сказала Нина.- А по-моему, нормальное. Или мы должны с мрачным видом обсуждать твою мировую скорбь?

- Нет, про степь он сказал хорошо,- возразил я.

- Всё,- заявил он, вставая.- Я ухожу.

- Вот так ты всегда,- сказала Нина.- Давай, давай, беги! Убегай!

Он посмотрел на меня.

"А что я могу?"- изобразил я своим видом.

- Я ухожу,- повторил он.

- Нет, это я ухожу!- сказала Нина, встала и быстрыми шагами устремилась к выходу. Слава бросился её догонять.

Больше они не вернулись.

Я остался сидеть за столиком в одиночестве.

Вернулась официантка.

- А где же...- сказала она и не закончила фразы.

- Спасибо,- сказал я.- Всё нормально. Принесите, пожалуйста, счёт.

Вернувшись домой, я сразу же засел за шитьё. Где-то уже во втором часу ночи раздался телефонный звонок. Это был Слава.

- Не разбудил?- сказал он.- Извини, что так поздно.

- Да ничего,- сказал я.- Я ещё не собирался ложиться.

- Я вот что звоню. Ты извини, что так получилось там, в баре...

- Да ладно тебе,- сказал я.- Ничего такого не произошло...

- На самом деле я хотел пригласить тебя пойти с нами в кино.

- Когда?

- Завтра. Мы идём на "Титаник". Знаешь этот фильм?

- Да.

- Завтра последний день, когда он будет идти в городе. Мы давно уже собирались, и если не пойдём завтра, то уже не сходим.

- Понятно,- сказал я.

- Ну так что?- сказал он.

- Не получится.

- А почему? Ты уже смотрел его?

- Да нет, не в этом дело. Даже если бы я уже и смотрел, то всё равно сходил бы с вами за компанию, просто... Даже не знаю, как объяснить тебе...

- Ладно,- сказал он.- Не надо ничего объяснять. Нет, так нет.

- Ты не обиделся?

- Нет,- сказал он.- Извини за поздний звонок. Спокойной ночи.

И положил трубку.

После этого звонка работать я уже не мог. Пришлось выпить и ложиться спать. На другой день вечером я позвонил ему, спросил, понравился ли фильм, и всё такое. Он говорил обычным голосом, вроде бы, не сердился на меня. Я ещё раз извинился, что не смог пойти. Он ещё раз сказал, что ладно, ничего страшного. Я спросил, можно ли будет зайти к ним как-нибудь на неделе. Он сказал, что конечно, созвонимся.

- Передай привет Нине,- сказал я.

- Ладно,- сказал он.- Передам. Она сейчас в ванной.

- Скажи ей, что она очень красивая, и я без ума от неё.

Он засмеялся.

- Ладно,- сказал он.- Скажу.

6

Через два дня я встретил его у магазина "Вестер" на Ленинском проспекте. Он шёл мне навстречу, не видя меня, и как мне показалось, вообще мало что замечая вокруг. Я окликнул его, но он не услышал, и я схватил его за руку.

- Эй, привет!

- А,- рассеянно сказал он.- Это ты? Привет...

- Что случилось?

Он посмотрел на меня таким взглядом, словно бы силился понять, о чём я его спрашиваю. А потом сказал: "Я заблудился".

- Понимаешь?- сказал он.- Я заблудился.

- Нет,- сказал я.- Не понимаю.

- И я ничего не понимаю,- сказал он.- Давай уйдём отсюда?

- Куда?

- Куда-нибудь, не знаю... Там, за магазином, есть столики, пойдём туда.

Мы зашли за угол магазина и сели за столик под тентом.

- Как же ты заблудился?- сказал я.

- Что?- сказал он.

- Где ты заблудился? Здесь, на центральном проспекте?

- Нет,- сказал он, помотав головой.- Мне надо выпить.

- Давай я схожу сейчас в "Вестер" за пивом, а ты посидишь здесь, ладно? Только никуда не уходи.

Я сходил в магазин и принёс пива.

- Так вот,- сказал он, вскрывая банку.- Я шёл прямо...

- Давай по порядку,- перебил его я.- Откуда ты шёл?

- От зоопарка, то есть... Неважно. У "Маяка" я повернул направо, потом ещё раз повернул направо, и где я должен был оказаться?

- Где?- сказал я.

- Ну, куда я должен был выйти?

- А куда ты хотел выйти?- спросил я.

- Вот!- многозначительно сказал он и сделал большой глоток из банки.- В том-то и дело. Этот город как женщина. Он никогда не говорит правды.

- Какой правды?- спросил я.

- У тебя есть сигареты?

Я достал из кармана пачку и положил перед ним на столик. Он взял сигарету.

- А зажигалка?

Я поднёс ему огонь. Он закурил.

- Тут где-нибудь можно купить карту города?- спросил он.

- А зачем тебе? У тебя же есть.

- Мне нужно понять.

- Прямо сейчас?

- Да, прямо сейчас,- твёрдо сказал он.- Иначе мне будет плохо.

- Так где ты оказался?

- Знаешь, что я нашёл?- сказал он.- Могилу астронома.

- Всё,- сказал я.- Понял. Могила астронома Бесселя. Ты шёл по улице Галицкого и вышел на Гвардейский проспект...

- Я вышел в километре от того места, где я должен был выйти. Причём, в прямо противоположном направлении к тому, в котором я шёл.

- А потом перешёл на Московский проспект и вышел на Ленинский у моста. Всё понятно.

- А мне нет,- сказал он.- Я должен видеть карту.

- Я могу объяснить,- сказал я.

- Нет,- упрямо сказал он.- Я должен видеть это на карте.

- Зачем?

- В этом есть какое-то колдовство,- сказал он.- Я должен понять, в чём тут дело.

- Да ни в чём,- сказал я, пожав плечами.- Так уж он выстроен, этот город...

- Невероятно,- сказал он.- Это просто невероятно.

- Так куда ты хотел выйти?- спросил я.

- Вот именно,- сказал он.- В том-то и весь вопрос, куда я хотел выйти!

Он сказал: "Этот город выводит тебя именно туда, куда ты хотел выйти, а вовсе не туда, куда, как ты думал, ты идёшь".

- Ты идёшь,- поправил его я.- Это ты идёшь туда, куда, как ты думаешь, ты хочешь идти. А я просто живу здесь.

- Это одно и то же,- заявил он.

- Нет,- сказал я.- Как долго, ты думаешь, можно ходить кругами?

Он больше не был мрачен. Его лицо светилось как у человека, нашедшего разгадку тайны, мучившей его долгие годы.

- Пойдём, купим карту,- сказал я, вставая и тронув его за руку.

- Не надо,- сказал он.- Я всё понял.

- Это тебе только кажется, будто ты что-то понял.

Он рассмеялся в ответ.

- А давай напьёмся!- вдруг предложил он.

- Ну всё,- сказал я.- Понесло кота на блядки.

- Да ладно тебе!- отмахнулся он.- Живём-то один раз!

- Не уверен,- с сомнением сказал я.- А впрочем... Почему бы и нет?

"Почему бы и нет?"- подумал я. Деньги у меня были, работа всё равно безнадёжно застопорилась, и расслабиться было бы очень кстати, так почему бы и нет?

К вечеру пошёл дождь. Мы сидели в баре и пили пиво, вокруг были люди, они разговаривали, женщины и мужчины, и он что-то говорил мне, а потом вдруг надолго замолчал и сделался грустным, и мы сидели молча.

Мы попали под дождь, я продрог, но уже согрелся.

............................................................................................................

Всё как в фантастическом видении. Люди держат в руках кружки с пивом и перешёптываются или громко говорят и хохочут, играет музыка, и кажется, что город огромен, и никакие горизонты не могут вместить его.

Где я? Что я здесь делаю? Кто я?

- А ты,- сказал он.- Ты нашёл свой идеал?

- Идеал?

- Наверное, нашёл.

- Да,- сказал я.- Нашёл.

- И кто она?

- А это обязательно должна быть "она"?

- Не увиливай,- строго сказал он.- Ты всё время увиливаешь. Почему?

- Ты же сам говорил, что этот город населён тайнами.

- Да,- сказал он.- Но ты всегда это отрицал.

- Вовсе нет,- сказал я.- Просто я не пытаюсь непременно и немедленно разгадать их все. Может быть, когда-нибудь, не теперь...

- Но почему!- в отчаянии воскликнул он.- Что это за город такой, который всё время говорит одну и ту же фразу, и на всё у него один и тот же ответ: "Не теперь"! Когда же! И почему?

- Не знаю,- сказал я.- "Когда-нибудь", это не значит, "никогда". Здесь очень многое решает время, как, впрочем, и везде...

- Ладно,- уже спокойнее сказал он.- Подождём. Я умею быть терпеливым.

- А Нина?

- Что Нина?- насторожившись, сказал он.

- Для неё есть только то, что происходит сейчас. Сможет ли она жить ожиданием?

- Она говорила с тобой об этом?

- Она видит, что ты готов пожертвовать ей ради своих, может быть, несбыточных планов, что она менее важна для тебя, а играть в твоей жизни вторую роль она никогда не согласится. Для неё нет в жизни второго плана, тем более, умозрительного, нет никакого завтра, если она не ощущает его уже сегодня. Она чувствует, что жизни вдруг стало мало - не то, что она стала другой, а то, что её вдруг стало мало, почти не осталось совсем. И она не сможет приспособиться к этому, измениться, вопрос только в том, как долго она сможет терпеть.

- Если бы она только захотела меня понять!- сказал он.- Но она даже не слышит меня, понимаешь?

- Понимаю,- кивнул я.- Как тебе "Фарго"?

- Что?- сказал он.- Какой "Фарго"?

- Пиво, которое ты пьёшь, называется "Фарго Вельвет", что значит, "Бархатный Фарго". Нравится?

- А,- сказал он и, отхлебнув пива, подержал его с задумчивым видом во рту, после чего проглотил и сказал: "Нравится".

- "Игл" лучше,- сказал я.

- "Игл"?- сказал он.- А это что?

- Сорт пива,- объяснил я.- Раньше я всегда приходил сюда пить "Игл", а теперь его нет. Появился "Фарго", а "Игл" исчез. Но "Игл" мне нравился больше.

- И что?- сказал он.

- Ничего,- сказал я.- Теперь я прихожу сюда просто так, по привычке.

- Да я не об этом тебе говорю!- сказал он.- Ты, вообще, слышишь меня?

- Слышу,- сказал я.- И нет никакой нужды кричать.

- Да ты же не слышишь!

- Слышу.

- Я говорю тебе о том, что она не понимает меня, а ты о каком-то пиве!

- Но мы пришли сюда пить пиво, разве не так?- сказал я.- И вообще, что ты от меня хочешь?

- Не знаю,- сердито сказал он.- Ничего не хочу. Она никогда не поймёт этого.

- А зачем ей всё это понимать?- сказал я.

- Что?- сказал он.- Как зачем?

- Зачем? Для чего ей понимать что-то? Женщина не должна жить умом. Ты хочешь сделать из неё мужчину? Это будет убогий мужчина.

- Подожди, подожди,- сказал он.- Не так быстро. Что ты, собственно, хочешь сказать? Что она вообще не должна думать?

- Я всё сказал. Я не знаю, что вы пытаетесь доказать друг другу, и причём тут я.

- Просто бездумно жить, как кукла! Да, может быть, здесь так и живут, я не спорю, да только я так жить не смогу, да и она вряд ли захочет. Ты посмотри вокруг - повсюду бессмысленное, тупое разбазаривание жизни, времени, сил... Знаешь, сколько нужно человек в Калининграде, чтобы забить гвоздь? Три! Один держит гвоздь, другой бьёт по гвоздю молотком, а третий руководит этими двумя. Потом второй попадает первому по пальцу, тот орёт, матерится, прибегает четвёртый и начинает орать на всех троих...

- Ну, в России везде так,- сказал я.- Да и не только в России.

- Да нет. Ты отстал от времени.

- По-моему, ты сгущаешь краски. Учти, что здесь занимались бизнесом уже тогда, когда в остальном Союзе и слова такого не знали, задолго до Горбачёва. Не забывай, Кёниг - портовый город.

- Я говорю не о бизнесе, а об уровне притязаний. Посмотри на этих девушек - у них лица-то какие-то кукольные!

- Да ну,- сказал я.

- А что, нет?- сказал он.- Ты посмотри!

- А манекенщицы?

- Что?- замер он в недоумении.- Какие манекенщицы?

- Фотомодели, и всё такое... Существует же такая вещь как профессионализм, и вообще... Почему они должны напрягаться?

- Ты что, хочешь сказать мне, что все эти девушки - профессионалки?!

- Может быть, они просто меньше озабочены тем, как устроить свою жизнь, нежели те девушки, которых ты привык видеть в Москве?- предположил я.

- Да брось ты!- сказал он.- В этом городе жить тоже очень непросто.

- Как к этому относиться...

- Вот именно!- сказал он.- Самое страшное - попасть в эту общую колею.

- Ты говоришь сейчас точно так же, как Нина.

- И я её понимаю.

- Удивительно!- сказал я.- Ты понимаешь её, она понимает тебя, так почему же вы всё время спорите?

- Всё время?- сказал он.- Мы так часто видимся, что ты берёшь на себя смелость делать такие выводы?

- Ну, извини,- сказал я.

- Ты не заметил, что мы только и делаем, что извиняемся друг перед другом?

- Кто это "мы"?

- Мы с тобой.

- Нет,- сказал я.- Не заметил.

- И потом, с чего это ты взял, что она понимает меня? Ей только кажется, что она меня понимает.

- А не всё ли равно?

- Представь себе, нет!

- Ну, не знаю... Попробуй объяснить ей всё это как-нибудь по-другому.

- А что я, по-твоему, делаю?

- Не знаю,- сказал я.- Откуда мне знать.

- Вот именно,- сказал он.- Откуда тебе знать, если ты даже не понимаешь...

- Ну объясни.

- Мы не должны быть вместе.

- Мы с тобой?

- Да нет же,- с досадой сказал он.- Мы с Ниной.

- А,- сказал я.- Понимаю.

- Ничего ты не понимаешь,- сказал он.- Ты знаешь, что такое страсть?

- Думаю, что знаю,- сказал я.

- Может быть, и знаешь,- сказал он.- А может быть, и нет. Это страшнее чем ломка.

- А ты знаешь, что такое ломка?- сказал я.

- У меня была очень печальная история. Может быть, банальная, не знаю, но мне она стоила четырёх лет жизни. Я влюбился в женщину, в которую не должен был влюбляться. Я не должен был её любить, понимаешь? Мы не могли быть вместе, потому что ей был нужен совсем другой мужчина, и я не мог дать ей того, что ей было нужно, помимо любви, и мне, наверное, нужна была совсем другая женщина, но любил-то я только её!

- Когда-то всё было проще,- усмехнулся он.- У нас был советский режим, и всё зло было от него. Но вот его нет, и вдруг выясняется, что диктатура причинно-следственных связей ничуть не уступит в кошмарности советскому режиму. А я всегда западал не на тех женщин...

- Ну, один раз - это ещё не повод делать выводы...- сказал я.

- А когда всё в точности повторяется, тогда как? Когда всё повторяется в точности, это тоже не повод? По-твоему, это совпадение, да?

- Не знаю,- признался я.- Может быть.

- А я знаю,- сказал он.- Знаю, что не могу без неё. Она для меня всё, понимаешь? Я не могу представить себя ни с какой другой женщиной кроме неё, я не могу даже смотреть на других женщин, настолько они мне безразличны...

- Я заметил,- сказал я.

- Ты не мог этого заметить,- сказал он.

- Как же.

- Ну и ладно,- сказал он, тряхнув головой.- Неважно. Я знаю, что не должен позволять ей учить меня, каким мне быть, предъявлять требования, назначать цену за свою любовь... Думаешь, я не понимаю? Но она со мной, и это для меня важнее всего. Она со мной вопреки всему, вопреки логике вещей, никто не верил, что мы будем вместе, и до сих пор никто не верит, что это надолго, а мы вместе уже почти два года. Вопреки всему миру! И на этот раз я не отступлю, я пойду до конца.

- Ну и прекрасно,- сказал я.- А в чём проблема? В том, что она тебя не понимает? Но это же нормально.

- Ты считаешь, что это нормально?- удивлённо сказал он.

- Ты хочешь, чтобы она думала как мужчина. Это что, ещё один бунт против мироустройства?

- А ты знаешь,- задумчиво сказал он.- Наверное, я и есть перманентная революция. Революция на двух ногах...

- Может быть,- сказал я с некоторым раздражением.- Может быть, ты и ходячая революция, но сути дела это не меняет. Говорят, что у человека есть такие-то и такие-то свойства только тогда, когда он их проявляет. Женщина становится неумной, когда пытается жить умом.

- Значит, я делаю её неумной?- насмешливо сказал он.

- Да!- сказал я.- Зачем ей вообще тебя понимать? Ей достаточно просто быть. Помнишь Маленького Принца и его розу?

- Боже мой,- он покачал головой.- Какие параллели!

Я осёкся.

- Слушай,- сказал он,- а ты не влюбился в неё, часом?

- Нет,- неприязненно сказал я.- А что, это бы всё объяснило, да?

- По-моему, ты импровизируешь находу.

- А хоть бы и так. Из этого ещё не следует, что я говорю чушь.

- А что ты думал об этом раньше?- спросил он.

- Какая разница,- сказал я.- Не знаю. Я стараюсь быстрее забывать свои мысли.

- Зачем? Чтобы не было так больно от того, что ты не можешь поделиться ими с миром?

- Да.

- И ты надеешься, что со временем твоё желание поделиться с миром своими открытиями постепенно исчезнет?

- Да,- сказал я.- Это неизбежный возрастной процесс.

- Зачем же его ускорять?

- Все дети торопятся стать взрослыми,- сказал я.

- Не все,- возразил он.

- Может быть, и не все,- сказал я.- Ну и что.

- Так зачем?

- Я же говорю, чтобы не было так больно.

Он пожал плечами.

- Если уйдёт боль, что же останется от жизни? Что у нас есть ещё, кроме боли?

- Мудрость,- сказал я.

- Мудрость,- презрительно сказал он.- Я всегда ненавидел эту сраную мудрость этого идиотского мира. "Мудрость мира сего есть безумие перед Богом".

- Ладно,- устало сказал я.- Хватит. Я всё понимаю, и не надо больше ничего объяснять.

- Да?- недоверчиво сказал он.- С тобой было что-то подобное?

- Ты же сам сказал, что твоя история банальна.

- Я этого не утверждал.

- Может быть,- сказал я.

- Так с тобой было что-то подобное? Несчастная любовь?

- Ну почему же несчастная.

- А какая?- сказал он.- Бывает какая-нибудь ещё?

- Просто любовь,- сказал я.- И даже не обязательно называть это любовью.

- Хотелось бы мне увидеть эту женщину.

- Увидишь,- сказал я.

- Когда?

- Да хоть сегодня.

- Что?- воскликнул он.- Сегодня? Невероятно!

- Почему бы и нет?

- Немедленно!

- Ладно,- сказал я.- Подожди!

- Что?- сказал он, уже вскочив со стула.

- Давай возьмём ещё по кружке?- предложил я.- Напиваться так напиваться.

- Да я что-то никак не могу напиться сегодня.

- Я тоже,- сказал я.- А мы смешаем с водкой, и будет нормально.

- Ну давай,- сказал он.- Только вот что...

- Да?

- Где здесь туалет?

Трамваи уже не ходили. Мы взяли машину и доехали до подъезда.

Он, пошатываясь, поднялся за мной по лестнице. Я открыл дверь.

- Ну что ж,- пригласил я его, включая в прихожей свет.- Заходи.

- Ура,- сказал он.- Свершилось.

И шагнул через порог.

- Раздевайся,- сказал я, кивнув на вешалку.

Войдя в комнату, он замер на месте, уставившись на Марту.

- Здрасьте,- сказал он.

- Здрасьте,- сказал я.- Её зовут Марта.

- Очень приятно,- сказал он, не отрывая от неё взгляда.- Она что... не живая? Она не живая, что ли?

- Почему же,- сказал я.- Просто она сделана из силикона.

- Не может быть...- прошептал он.

- Если хочешь позвонить Нине, лучше позвони сразу.

- Да,- сказал он и, подойдя к телефону, снял трубку, продолжая смотреть на Марту.- Это невозможно,- сказал он, оторвав от нее, наконец, взгляд и повернувшись ко мне.

- Звони,- сказал я.

Он стал набирать номер.

Утром он говорил только о Марте.

- Тебе повезло,- сказал я.- Ты первый, кто увидел её.

- Её невозможно отличить,- не мог успокоиться он.- Она совсем как живая!

- А почему ты думаешь, что она не живая?- сказал я.- И вообще, уж коли ты у меня в гостях, говори о ней, пожалуйста, с уважением.

- А почему у тебя швейная машинка стоит? Ты шьёшь, что ли?

- Ну да,- сказал я, открывая банку с печеньем.- Бери, угощайся.

- Ты сам шьёшь для неё платья?!

- А что тут такого?

- Невероятно,- сказал он.- Это просто невероятно... Надо будет Нине сказать.

Я с тревогой посмотрел на него.

- Надеюсь, это шутка?

- А что?- непонимающе сказал он.

- Да так,- сказал я.- Ничего.

- Ты не шьёшь на заказ?

- Нет, не шью,- сказал я.

- А то представляешь, как бы она обрадовалась.

- Нет,- сказал я.- Не представляю. Как там она?

- По-моему, здорово обиделась,- сказал он, отпивая из чашки.- А хороший кофе!

- Спасибо,- сказал я.- Похвала знатока всегда приятна.

- Даже не знаю, как я теперь пойду к ней... Что я ей скажу?

- А что такого страшного?

- За всё время, что мы вместе, я первый раз ночую вот так, не дома.

- Но ты же всё объяснил... Хочешь, я пойду с тобой?

- Хочу!- просветлел он.- Давай правда, а?

- Ну давай,- сказал я.- Заодно подброшу тебя до дома.

- Заодно и зайдёшь к нам,- подхватил он.- А то ты нас совсем забыл. А у тебя точно такой же кофейник, как в "Старой башне".

- Там же и куплен.

- Это итальянский, настоящий?

- Настоящий,- сказал я.- Только там маленькие, а у меня большой.

- Вообще, хорошо у тебя,- сказал он.- Как-то спокойно... Даже уходить не хочется.

- Нина ждёт,- напомнил я.

- Да, да, я знаю,- сказал он.- Жалко её. Сидит целыми днями дома...

- Вы никуда не ходите?

- Да так,- он сделал неопределённый жест.- Ходим, гуляем иногда...

- С кем-нибудь общаетесь?

- Из местных? Нет. Она звонит всё время в Москву, теперь ведь у нас телефон...

- К Эдику заходите?

- Нине там не понравилось,- сказал он.- И в общем-то, я её понимаю...

- Коронная фраза.

- Да уж,- усмехнулся он.

- Что, не получилось общение?

- Да нет, ребята-то неплохие, но эти местные барышни...

- А что местные барышни? Не понравились?

- Да нет, я не хочу говорить о них ничего плохого, но...

- Но не понравились,- заключил я.- Понятно. Ещё бы не хватало, чтобы ты на них засматривался. Вот этого бы она тебе точно не простила!

- Да,- снова усмехнулся он.- Это точно. А что это у тебя за картина?

- Эта? Да так,- сказал я.- Сам нарисовал когда-то.

- Здорово,- сказал он.

- Да нет,- сказал я.- На самом деле, ерунда, но я привязался к ней...

- Хорошие у тебя обои...

- Старые,- сказал я.- Давно уже сменить пора.

- Нет, я говорю, на кухне.

- А, эти... Да. Ну так что, поехали?

- Поехали,- сказал он, отодвигая пустую чашку.- Ты знаешь, что самое страшное?

- В чём?- спросил я.

- Вообще,- сказал он.

- Нет.

- Кажется, я начинаю деградировать. Просто превращаюсь в зануду.

- Да ладно тебе!- сказал я.

- Неудачники - скучный народ...

- Поехали,- сказал я, вставая.- Проветримся. Погулять куда-нибудь сходим...

- Здорово у тебя,- сказал он.

- Да, здорово, только тесновато. Давай вставай, поехали.

- Да,- сказал он.- Да.

Против ожидания, Нина встретила нас очень спокойно. Я хотел было уже удрать, но Слава не отпустил меня.

Мы пошли гулять втроём к Нижнему пруду. Там они с Ниной поссорились. Он хотел идти дальше, к Росгартенским воротам, а она хотела вернуться домой. Я отстал на несколько шагов, чтобы не участвовать в споре, но Слава обернулся и резко сказал мне: "А ты чего молчишь?"

Я нагнал их и ответил что-то вполне безобидное, но реакцию это произвело совершенно неожиданную. Он просто взорвался.

- Ну прекрасно!- закричал он.- Замечательно, ничего не скажешь! И ты туда же!

- Это здание,- показал я Нине,- называется Штадт Халле. Теперь там музей, а на первом этаже есть худсалон, маленький, правда, но можно зайти...

- Да?- сказала Нина.- Хороший?

- Да ты, вообще-то, любишь этот город?- не унимался Слава.- Я не могу понять!

- Конечно,- сказал я.- У меня просто нет выбора.

- Ах, да,- саркастическим тоном сказал он.- Как же это я забыл!

- Но мне не нужно доказывать ему свою любовь,- сказал я.- Иногда мне кажется, что он недостаточно меня любит, но это потому только, что мне нужно больше его любви. Не какой-то другой или какой-то особенной, а просто больше. Иногда он бывает мрачным, холодным... Как сегодня...

- Ужасно,- пожаловалась Нина.- Я уже замёрзла на этом ветру, но разве кому-то до этого есть дело?

- Если ты замёрзла,- сказал он,- надо было просто об этом сказать, безо всяких упрёков.

- А сам ты не мог догадаться?

- Всё,- остановившись, заявил он.- Идём домой.

Он резко развернулся и зашагал в обратную сторону. Я вопросительно посмотрел на Нину.

- Пойдём,- сказала она.

И мы пошли за ним.

- Тоже мне друг,- сказал он.- Не мог поддержать меня?

- Я сказал что-то не так?

- Да тебя вообще не поймёшь,- сказал он.- Мог бы просто быть со мной заодно. Никто не требовал от тебя никаких чудес.

- По-моему,- сказал я,- вы очень любите друг другу и маетесь, не зная, как сделать свою любовь ещё больше. И думаете, что разлука сможет её увеличить.

- Помнишь,- сказал он,- когда мы в первый раз встретились с тобой, в январе, и возвращались ночью, долго шли пешком, помнишь? Всё так хорошо начиналось...

- А теперь?

- А теперь с тобой стало невозможно общаться! Ну что ты понимаешь во всём этом!

- Вот так раз,- сказал я.- Что, всё сначала?

- Прости,- смутившись, сказал он.- Но ты тоже хорош.

Я вернулся домой, и почти сразу же позвонила Нина.

- Ты можешь забрать меня сейчас?- спросила она.

Я опешил.

- То есть как...

- Ну, заехать за мной,- в её голосе послышалась нервозность.

Я почуял неладное.

- А где ты?

- В гостинице,- ответила она.

- В гостинице? Почему? В какой гостинице?

- В гостинице "Москва", я звоню тебе отсюда.

- А Слава?

- Причём тут Слава!- сказала она.- Я прошу тебя приехать сюда, это что, так трудно?

- Как ты там оказалась?

- Очень просто,- сказала она.- Шла по улице, увидела слово "Москва" и зашла.

- Родное название?- попробовал пошутить я.- Ну вот ты и в Москве...

- Ладно,- сказала она разочарованно.- Всё понятно...

И собиралась, кажется, уже положить трубку.

- Подожди!- сказал я.- Я сейчас приеду.

- Эту улицу я знаю!- сказала Нина.- Это Советский проспект.

- Да,- сказал я.- Ты забыла пристегнуться.

Она пристегнулась.

- А куда мы едем?- спросила она.

- К морю,- ответил я.

- В Светлогорск?

- Нет,- сказал я.- Просто к морю.

Мы выехали из города, миновали кольцевую дорогу, и я прибавил скорость.

Мы ехали молча, а потом она вдруг сказала:

- Как же я устала от того, что мне все лгут.

Я посмотрел на неё.

- Все?

- Да,- сказала она.

- Разве так бывает?

- Нигде нет правды,- сказала она.- Если бы было хоть что-то, чему можно было бы верить...

- Безусловно?- сказал я.

- Просто верить.

- В мире есть очень простые вещи,- сказал я.

- Да?- сказала она.- Например?

- Ну, не знаю... Бензин.

Она засмеялась.

- Почему бензин?- сказала она.

- Да так. Первое, что пришло в голову.

- Тебя невозможно понять,- сказала она.- Когда ты шутишь, а когда говоришь серьёзно. Но ты хотя бы не лжёшь,- добавила она.

- Вот видишь,- сказал я.- Значит, не все лгут.

- Я могу тебе верить?- спросила она с надеждой.- Только скажи мне честно.

- Да.

- И ты не будешь мне врать? Тогда ответь на один вопрос. Где вы были вчера ночью?

- Мы - это мы со Славой?

- А с вами был ещё кто-то?

- Нет,- сказал я.- Больше никого.

- Так где вы были?- спросила она.

- У меня.

- И что вы делали?

- Ничего,- сказал я.- Легли спать.

- Одни?- спросила она.

- Ну да,- ответил я.

- И там не было женщин? Это правда?

- Ну конечно, правда!- сказал я.- Я бы не стал тебя обманывать.

- Ну ладно тогда,- вздохнув, сказала она.- А почему он не пошёл домой?

- Мы немножко посидели с ним в баре...

- Он что, боялся меня?

- Ну да,- сказал я.

- Странно,- сказала она.- Как будто я его никогда не видела пьяным.

- Он очень нервничает в последнее время.

- Да,- сказала она.- Я заметила.

Наступила пауза.

- Странное здесь море,- сказала она.- Почему-то оно ничем не пахнет.

- А чем оно должно пахнуть?

- Чем? Морем.

- Может быть, потому что оно чистое?

- Да нет,- сказала она.- Запах моря, ты был когда-нибудь в Крыму?

- В Балтике вода не такая солёная,- сказал я.- А может быть, просто холодно здесь, не знаю. Иногда бывает много водорослей, выбрасывает штормом. Тогда запах стоит жуткий.

- А куда мы едем?- снова спросила она.

- Увидишь,- сказал я.

Вернулись мы уже затемно.

Я остановил машину у подъезда. Она вышла.

Слава был дома. Он стоял у незашторенного окна, а в комнате горел свет.

Он стоял и смотрел, как она выходит из моей машины.

Она махнула мне рукой на прощанье и скрылась в подъезде.

В ту же ночь она позвонила мне и сказала: "Я всё знаю".

- Я должна увидеть её,- сказала она.- И не вздумай уйти из дома или не открыть мне дверь.

- Ладно,- сказал я.- Чего ты ждёшь? Клади трубку.

Она приехала, и я впустил её.

Она стояла и долго смотрела на Марту. Стояла молча. Потом она повернулась ко мне и сказала: "Как её зовут?"

- Марта,- сказал я.

Она отвернулась от меня и снова долго смотрела на неё. А я стоял и молчал.

Это было очень тягостное молчание. А потом она ушла.

Она ушла, а я боялся вернуться в комнату, где была Марта. Я ушёл на кухню и долго сидел и курил. Потом сходил в магазин за водкой. И уже было темно, а я всё не зажигал свет. И там, одна в тёмной комнате, она сидела в кресле, всепрощающая и недвижная, а я не смел войти, и во всём городе мне некуда было скрыться, бежать.

Потом я прокрался к её постели, разделся и лёг. Я был пьян, но даже пьяный, я не осмелился включить свет.

Я долго не мог уснуть.

Я лежал в темноте и говорил себе: "Завтра всё это будет уже в прошлом. Только бы кончилась эта ночь".

Она не слышала, как я плакал, слёзы медленно текли из моих глаз, но я не всхлипывал, я лежал в тишине, и она не слышала, как я плакал.

А утром зазвенел будильник, и я проснулся. Я встал, оделся и уехал на работу. Я должен работать, чтобы у нас были деньги, и день проходил за днём, чтобы у нас было время всё понять и простить.

7

В конце июня я закончил шить платье, мне захотелось расслабиться и поболтать с кем-нибудь, может быть, выпить, посидеть в баре, и тогда я подумал о Славе. Вот уже месяц мы не общались - он не звонил мне, и я даже не знал, как у него дела.

Я позвонил ему и стал что-то говорить, а он сказал: "Она уехала. Она ушла от меня".

Мы встретились у кирхи Луизы и, взяв по бутылке пива, расположились на скамейке у вентиляционной надстройки немецкого бомбоубежища. Он не сразу заговорил о том, что произошло. Потом рассказал.

Потом мы молча сидели и пили пиво.

- Будет дождь,- сказал я, взглянув на небо.

Он сказал: "Зачем я ещё живу, если умерли мои мечты!"

- Этот город так и остался лежать в руинах,- сказал он.- А всё, что мы тут понастроили, это фикция. Теперь невидимый, он стал обителью призраков; они подстерегают нас на каждом шагу... Этот город существует вопреки своим жителям.

- Может быть, ты и прав,- сказал я.- Нам мало что удалось сделать здесь. Вернее так - нам мало что удалось. Но есть свершения, которые внешне не заметны.

- Например?- сказал он.

- Частная жизнь.

- Что такое частная жизнь?

- Ты, наверное, заметил, что этот город особенно красив ночью. Частная жизнь - это прямоугольники окон среди тёмной листвы.

- И это всё?- сказал он.- Немного же.

- Ты полагаешь?

- Я хотел сделать этот город пусть немного, но лучше,- с горечью сказал он.- Вот и всё, чего я хотел...

- Ты уж сделал его лучше,- сказал я.- Тем, что живёшь здесь.

- Но этого мало!- воскликнул он.

- Кто может измерить это, чтобы сказать, мало это или много?

Он не ответил.

Потом сказал: "Она не вернётся".

- И что же?- сказал я.

- Без неё всё потеряло смысл...

- И что ты теперь будешь делать?

- Не знаю,- сказал он.- Устроюсь на работу...

- У тебя есть права?

- Нет,- сказал он.- А что?

- Мне нужен экспедитор, я мог бы тебя взять, но нужны права.

- А,- равнодушно сказал он.

- Тебе надо получить права и, желательно, купить машину. Легче будет устроиться.

Он запрокинул лицо к небу и, закрыв глаза, заговорил:

- В одна тысяча шестьсот первом году, в канун Нового Года, мясники города сделали колбасу длиной в полкилометра и медленным, торжественным шагом пронесли её по улицам. Как ты думаешь, зачем они это сделали? Хотели выпендриться?

- Естественно,- сказал я.

Он посмотрел на меня.

- А тебе не кажется странным, что спустя четыре столетия два молодых человека сидят на скамейке в их городе, пьют пиво и рассуждают об этом?

- Хочешь сказать, кто вспомнит о нас с тобой через четыре столетия?

- Вот именно.

- Обо мне-то уж точно никто,- сказал я.

- Она могла бы всё изменить...

- Давай бутылку, я выброшу.

Я взял у него бутылку и выбросил вместе со своей в мусорный контейнер.

- Так что,- сказал я, вернувшись на скамейку,- всё было только ради неё?

- А разве ты этого не понял?

- Догадывался,- сказал я.

- А я это понял только теперь,- сказал он.

- Ну так уезжай!- сказал я.- Поезжай за ней, ты ещё можешь её не потерять.

- Нет,- обречённо сказал он.- Я никуда не уеду.

- Почему! Если без неё всё теряет смысл...

- Не всё,- перебил меня он.- И я уже не могу уехать. Ты не понимаешь этого?

- Нет,- признался я.

- Этот город уже затянул меня в свою паутину и не отпустит. Я не волен решать, уехать мне или остаться, отныне я принадлежу этому городу. Я совершил оплошность - я полюбил его, и уже никогда не смогу быть таким, каким я был до того как сюда приехал...

- Ну и что?- сказал я.- Все мы меняемся.

- Я конченый человек,- сказал он.- Этот город меня уже не отпустит.

- Ну и ладно,- беспечно сказал я.- Здесь не так уж и плохо.

- Да,- сказал он.- Только вот изменить ничего нельзя.

- Ну и что?- сказал я.- Этот город пережил многое, переживёт и нас.

- Я хочу ещё пива,- сказал он.

Мы взяли ещё пива и пошли в парк. Потом начался дождь, и сначала мы прятались под деревьями, но потом с листьев стали падать тяжёлые, холодные капли, сделалось неуютно, и мы пошли к остановке.

Там мы расстались. Он обещал позвонить мне.

Вечером он позвонил. Попросил приехать.

Я приехал.

Мы пили пиво, болтали о чём-то. Он стал спрашивать, как появилась у меня Марта.

- Зачем тебе это?- спросил я.

- Мне нужно знать всё,- сказал он.- Понимаешь?

- Опять?- сказал я.

- Нет,- сказал он.- Теперь это совсем другое. Мне нужно разобраться.

- В чём?- сказал я.- В чём ты всё время хочешь разобраться?

- Ты можешь просто поверить мне?- сказал он.- Это совсем другое.

- Зачем тебе это?- снова спросил я.

- Я хочу написать книгу

- Книгу?- сказал я.- О чём?

- О тебе,- сказал он.- Расскажи мне всё, как оно было.

- С самого начала?

- Да,- сказал он.- С самого начала. И о том вашем разговоре с Ниной в "12 стульев", и о вашей поездке на море, обо всём.

- Это будет долгий рассказ,- предупредил я.

- Ничего,- сказал он.- Времени у меня теперь много.

- А у меня?- сказал я.

- Я редко тебя просил о чём-нибудь. Может быть, я экономил твоё терпение для этого дня.

- Ты будешь записывать?- спросил я.

- Я запомню,- сказал он.

- Начинать?

- Да,- сказал он.- Только вот ещё что. Я буду писать книгу от твоего лица.

- Что это значит?

- Ну, как бы от твоего лица, как если бы эту книгу писал ты.

- И ты уже придумал название?

- Ещё нет,- сказал он.- Может быть, назову просто "Марта"... Так ты не против?

- Чтобы ты писал от моего имени? Да нет, не против... Только обещай, что дашь мне её прочитать.

- Договорились,- сказал он.

- Начинать рассказывать?

- Да,- сказал он.- Только давай откроем ещё по бутылочке, и я принесу бумагу и ручку. Кое-что я всё-таки буду записывать.

- Давай,- сказал я.

Он принёс пиво, бумагу и ручку, и я начал рассказывать.

Он слушал, что-то записывал.

Потом мы встретились снова, и я снова рассказывал.

Он написал эту книгу. И дал мне прочитать её, как обещал. Он даже не изменил моё имя.

"Марта. Игра в куклы". Мне не очень-то это понравилось.

- Ты считаешь, что я играю в куклы?

- Нет,- сказал он.- Но ничего не могу поделать.

- Ну и ладно,- сказал я.- Только ты мне приписываешь кое-какие свои мысли, по поводу призраков там... А кроме того, в моём подъезде нет свастики на стене, это ты где-то в другом месте видел.

- Это всё?- спросил он.

- Нет, не всё,- сказал я.

- А что ещё?

- Ты тут описываешь Нину, если, конечно, это можно назвать описанием...

- И что?- насторожился он.

- А почему ты ничего не написал обо мне?

- Ты имеешь в виду внешность?

- Ну да.

- От первого лица?

- Ну, не знаю...

- А что о тебе можно написать? Приятный молодой человек...

- По-моему, не просто приятный, а даже красивый.

- Ну да,- согласился он.- Красивый молодой человек...

- Хотя не такой уж молодой. Через полгода тридцатник...

- Интеллигентной внешности. Волосы тёмные, зачёсаны со лба назад, лоб высокий, глаза... Какие у тебя глаза?- спросил он, приглядываясь.

- Зелёные,- подсказал я.- А ты не замечал этого?

- Надо же,- сказал он.- Никогда не обращал внимания...

- Ладно,- сказал я.- А себя самого? От моего лица.

- Ну, описывай,- предложил он, откинувшись на спинку стула.

- Худой, высокий, узкий в плечах,- начал я.- Молодой...

- Ну, не такой уж и молодой,- с усмешкой сказал он.- Твой ровесник.

- Как угодно,- не возражал я.- Порывистый в движениях, жесты нервные, резкие, особенно, когда выпьешь. От тебя надо рюмки отставлять подальше, чтобы ты не опрокинул.

- Так, так,- сказал он.- Это всё?

- Ну почему же,- сказал я.- Глаза серые, волосы тёмные, причёска сделана на прямой пробор, лицо... симпатичное, даже красивое...

- Интеллигентное?

- Да как тебе сказать...

- Ну ничего себе!- возмутился он.

- Ладно, ладно,- примирительно сказал я.- Интеллигентное. Очки вон носишь. Одеваешься, правда, неважно, но есть у тебя пара-тройка стильных вещей.

- Зато ты любишь выпендриться.

- Да?- сказал я.- Может быть... Из твоих уст это звучит как комплимент. Танцуешь ты так себе...

- Откуда ты знаешь?- сказал он.

- Нина сказала.

- Когда это?

- Ну, я же не всё тебе пересказывал из наших с ней разговоров...

- Так,- сказал он, нахмурившись.- Чувствую, надо начинать книгу сначала.

- Ну уж нет,- решительно воспротивился я.- Что написано, то написано. Всё, книга закончена.

- Думаешь, поздно?

- Да.

- Ну и ладно,- неожиданно уступил он.- Пусть всё останется, как есть.

- Да,- сказал я.- Пусть всё так и останется.

Это всё. Что ещё я могу добавить?

Вот уже конец июля, и будет август, а потом наступит сентябрь. Я сделал ещё два платья, хотя и это, наверное, уже неважно. Ведь книга написана.

Чего же ещё?

Конец.

лето - осень 1998 г., Кёнигсберг