Варваров было десять. Здоровенные, злые (наверняка пьяные), с нечесаными, блестящими на солнце лохмами, они ждали у въезда на мост - тесной, напряженной стаей.
Лошади нервно переступали, раздували ноздри, втягивая чужой, подозрительный дым. Всадники же сидели недвижно как истуканы, и только тихо переругивались, пока декурион не подошел к ним вплотную.
- Ну?.. - грудью декурион едва не упирался в грудь варварской лошадки, рядом с ним смотревшейся как-то худосочно. - Кого позвать?
Варвар поглядел, склонив голову; будто прислушиваясь к звучанию незнакомой речи... Потом пожал плечами - и сбросил с седла небольшой, увесистый мешок.
"Твой король", - каркнул варвар, - "от мой король Маробод. Передань. Скор!" - мешок с глухим стуком ударился оземь.
Варвары, как по команде, развернули коней. Мелькнули бледные, перекошенные лица... гулко ударили по бокам пятки.
Топот поднялся и стих.
Декурион кисло поглядел на мешок. Приподнял его, взвешивая на руке.
Какой-нибудь дохлый зверек?.. или младенец.
Или чья-нибудь голова.
Вздохнув, декурион растянул горловину, запустил руку в мешок... и, скривившись, вытянул за волосы - её, родимую.
"Как стоишь, блядь, перед легатом!.." - глаза зверели, наливаясь кровью, и декурион открыл было рот, пытаясь что-то ответить, и не смог - отшатываясь, отступая, - падая назад -
туда, где льет дождь, и ноги, оскальзываясь, едут назад и вниз, - проклятый дождь!
первая когорта мертвой хваткой вцепилась в холмы, но дальше опять холмы, и опять - выхода из ущелья нет! - а с нависающих склонов летят жутким, ледяным мокрым градом камни, и стрелы...
и копья! - и со всех сторон, визжа, съезжают по мокрому вереску варвары, - небо, их там тысячи! тысячи! -
когорты катятся назад, а лагерь разбит наспех, и так неудачно, и где же эта сволочь Помпилий?! ускакал, ускакал в туман, скотина, со всей своей конницей... германцы напирают и, метнув дроты, опять исчезают за пеленой - проклятый дождь, тысяча мокрых кошек! -
они уже лезут на валы, дьявол, бейте, бейте же их кто-нибудь! ну! - их не удержать, кончено, все кончено...
меч блестит, мокрый от капель, так близко, - и в первый миг, действительно, совсем не бо-
* * *
Солнце пробивалось сквозь полог, золотило листы мягким, особенным закатным светом. В шатре было так тепло - разумеется, пригрелось за день... А вот на улице к вечеру совсем уже неприятно... выходить не хотелось, ну совершенно.
Наместник перевернул лист - и вдруг вскинул голову, резко сощурившись. В проеме, отвернув полог, уже маячил этот старый кляузник Луций - согнувшись вроде как подобострастно, но вроде и как-то издевательски.
Наместник вообще терпеть не мог вольноотпущенников. Самая сволочная порода - нет хуже господина, чем бывший раб! - ни то, ни другое, ни теплое, ни горячее... Одна только лживая, загребущая алчность, без малейших признаков совести.
Если империи и суждено погибнуть когда-нибудь, так уж точно из-за таких вот, как-
- Мой господин, послание для Вас... то самое, осмелюсь заметить, о котором Вас... предупреждали! - голос пел, гаденько переливаясь, как плохо смазанный колодезный ворот.
Наместник нахмурился.
- Вар?..
- Он, мой господин... или верней, то, что осталось от Вара... - опять этот смиренно-издевательский изгиб, и как же мерзко, как негармонично осклаблены зубы!.. - Ведь Вам не составит труда опознать...
О, небо!
Здесь, среди тенистой Паннонии, где природа так упоительна, а ужасы мятежа - так давно и прочно забыты... Так далеко от лесных чащоб этой ужасной Германии... Или от желтой, выжженной Сирии, где довелось нам так весело, и так недолго служить...
О, старые друзья!
Ох, Вар Квинтилий...
- Что же, - наместник поджал губы и встал, демонстративно пряча руки за спину. - Показывай!
Луций выпрямился и, кажется, нарочно подступил ближе, выворачивая мешок - о боги! что за смрад! зловоние!... Голова, цепко схваченная за волосы, качнулась, багровея заплывшими, бесформенными потеками...
Наместнику сдавило горло, отступая, он едва прохрипел: "Да... это он!.." - и голова, с трудом разлепив загноившиеся глаза, подтвердила:
"Я!"
"Я, кто ж еще..."
"Узнал, что ли, падла?.."
Наместник задохнулся, дернулся, чувствуя, что не в силах пошевелиться, глядя, как пылает огонь в этих красных, бездонных, бесконечных, безжалостных глазах -
огонь! пекло! жарит... пышет, подобно вулкану, - блеклое пыльное небо, выжженная земля, - боги, как сухо! - вечно сухо во рту...
пыль скрипит на зубах, белым пеплом оседает на одежде, бьется, взлетает под сандалиями легионеров,
пыль клубится вдоль дороги, вдоль строя,
вдоль вереницы крестов, уходящих вдаль, в сторону Птолемаиды, и на каждом кресте - еще живой,
и на дороге, подгоняемые колонной - еще живые, и кто только вбил им в голову бунтовать? идиоты!.. - пластины лязгают, легионеры чеканят шаг, подгоняя пленных, -
смерть ничто! жажда всё! -
молот вбивает гвозди, удар, еще удар, -
"бойся, ромей"
что ты там шепчешь, безумный?
"бойся, ромей - не меня, ведь я умираю здесь"
не надо, дай ему сказать, это любопытно
"бойся того, кого распнете - ибо вы распинаете не считая"
отчего же, вас ровно две тысячи... показать список?
"бойся того, кто придет за мной"
за тобой щас придет смерть, старик
"бойся, ибо тот, кто придет, лишит вас покоя"
брось, тебя казним не мы, старик; тебя казнит Импе-
"...сей же муж Арминий сказал: для стад наших посылают не пастырей, но волков.
И сама же Империя их подобна волку - заглоти больше, ниже может переварить,
и так мучится животем, не в силах ни отрыгнуть, ниже исторгнуть,
и так гниет живот, понеже не просрет, и газы его разорвут,
або охотник вспорет живот, и тем кончит се...
И сказав так, принес тело наместника на древо, и, привязав, резал вкруг древа животы юристам его, паки ненавидимым, казнию весьма лютой,
и соделав се, отделил Вару голову, и отослал королю Марободу, иже да совратит Кесаря Императора,
ибо и Император тот гнил,
как сгнила же его Империя"
- Как ми-ило... - Август улыбался, но ни взгляд, ни тон его не обещали никому ничего хорошего. - Голову сюда!
- Кесарь! Не велите... - начальник стражи бросился вперед, и запнулся, налетев на тот же ледяной взгляд.
- Голову! - не глядя на застывший в оцепенении зал, Август сам разорвал завязки, рыча, схватил голову Вара за волосы - и, вздернув, уставился в обезображенное гниением лицо.
Зал онемел.
Император выдохнул, выпрямился, аккуратно спустил голову обратно в мешок, и произнес спокойно:
- Останки благородного Вара Квинтилия - следует захоронить со всеми почестями, в фамильном склепе. Ясно, что погиб он славно; а если и понес поражение - так единственно по причине измены и предательства в рядах трусливых наших союзников...
- Всех же распространяющих прочие, порочащие Отечество слухи - следует наказать.
* * *
- И что, - негромко спросил молодой, - совсем никаких улучшений?
- Никаких, - покачал головой старый. - Три недели, а все хуже и хуже. К сенату не выходит... бороду не бреет... ночами не спит... И бредит без конца: то лесом, а то крестами... А то еще бьется об косяк, и кричит: "Вар, отдай легионы!"
- Вар?.. Его же похоронили? Сам же - как это... "С почестями... в фамильном склепе..."
- Дык велел откопать. Так и носит с собой, в мешке. Разговаривает. По ночам встает... Ну, то есть, все одно не спит ведь, ему без разницы...
- Да... Дела.
Как действовать?.. С одной стороны - власть сама катится в руки. С другой... впереди этой колесницы бежать нельзя никому.
Старый козел!.. опять затеял какие-то игры.
Или... может, и правда сбрендил? Вряд ли, вряд ли. Слишком хитер.
Нет, легионы жалко, конечно, кто бы спорил... Три легиона - это три легиона. Но это три из двадцати пяти! И всегда можно набрать еще...
Да и граница по Рейну и Данувию - нерушима. Уж ее-то мы удержим в любом случае! Раз плюнуть. А покорение этих лесных угробищ за речкой - просто вопрос времени.
Чего? Смута в Иудее? Ой, не смешите меня. Ничего такого, чего не вылечит хорошая порка...
Нет, Империя сильна как никогда.
Посмотри на карту, приятель! Европа, считай, наша; Африка наша; Египет наш; Азия... подтянем легионы, и тоже, считай, наша; парфяне уже не соперник, а больше на свете нет ни-ко-го. Смотри на карту!